Хижина в горах Браун Сандра

– Сегодня.

После четырех лет Коннел появился именно сегодня. В тот день, когда Эмори вернулась к мужу, когда ее окружили представители закона и средств массовой информации. Совпадение? Между двумя событиями расстояние в три тысячи миль. Что их может объединять? Только одно: он.

– Что ему понадобилось?

– А ты как думаешь? Ты.

– Сукин сын.

– У него все такой же щенячий взгляд, – сказала Ребекка.

– Не доверяй ему.

– О, я не доверяю. Ни на минуту. Он, как всегда, пытается манипулировать мной, но лучше бы он потренировал навыки слежки. Вчера его машина стояла дальше на улице, когда я вернулась домой.

– Почему ты не позвонила мне вчера?

– Я подумала, что он сдастся и уедет.

– Едва ли.

– Я выждала двадцать четыре часа, прежде чем налететь на него.

– Он приехал один?

– Да.

– Сколько времени он пробыл?

– В доме? Минут пятнадцать.

– Ты его впустила?

– На пятнадцать минут, – недовольно повторила Ребекка. – А потом я его послала.

– Но это не значит, что он по-прежнему не следит за тобой.

– Я так не думаю.

Ему пришлось ей поверить. Она знала, что делает, и умела прятаться. Или умела до этого дня. Он задал самый важный вопрос:

– Как он сумел найти тебя в Сиэтле?

Ребекка объяснила, что ее бывшая сослуживица увидела ее в выпуске новостей. Он немного расслабился, когда понял, что между Эмори и появлением агента ФБР в доме его сестры нет никакой связи.

– Глупо было с моей стороны участвовать в марше протеста, – говорила между тем Ребекка. – Теперь я это понимаю, но мне даже в голову не приходило, что репортаж о событии появится в национальных новостях.

– Но ты изменила внешность.

– Обмануть Элинор мне все-таки не удалось.

– Я помню ее. Вы были близкими подругами.

– Думаю, она была без памяти влюблена в тебя. До…

Его сестра собиралась сказать, что Элинор была влюблена в него до Уэстборо. Потом все изменилось. Но обсуждать то, что было отлично известно им обоим, пустая трата времени, а в целях безопасности они старались подолгу не разговаривать. Особенно учитывая внезапное появление Джека Коннела.

– Ты ведь не оставляла его одного, верно?

– Он всего лишь заходил в ванную комнату. Не впадай в панику, я слушала под дверью. Он отлил и вымыл руки. Ему не хватило бы времени сделать что-то еще. В любом случае я все тщательно проверила после его ухода.

Умница девочка.

– О чем вы говорили в течение пятнадцати минут?

– Он упоминал Солт-Лейк-Сити, а еще Техас и Кентукки.

– Не думаю, что Коннел ездил туда отдыхать.

– Не остри. Он спросил, что мне известно о футбольном тренере. Я работала под дурочку, но Джек, разумеется, на это не купился.

Ни единого намека на Северную Каролину. Ни одного упоминания о педиатре из Атланты, которую считали пропавшей в течение четырех дней. Ему стало легче дышать, и он сменил тему.

– Как Сара?

– О ней поговорим позже. Как ты?

– В порядке.

– Нет, не в порядке.

– Говорю тебе, все нормально.

– Что случилось?

– Ничего.

– Не вешай мне лапшу на уши! Что у тебя с голосом? Ты болен?

– Здоров как бык.

– Тогда что происходит?

Ребекка всегда умела улавливать недомолвки. Ложь она чуяла за милю. Следовало закончить разговор, пока он не проговорился.

– Послушай, мне пора идти. Спасибо, что сообщила мне о Коннеле.

– Я должна была предупредить тебя. Он все еще идет по твоему следу.

– Если бы Коннел что-то накопал, он бы не стал тебя преследовать. Одно только меня беспокоит. Ты уверена, что эта твоя подруга навела его на тебя? Коннел мог и солгать об этом.

– Он не лгал. Я проверила. После его ухода я позвонила Элинор.

Ребекка тщательно заметала и свои, и его следы. Сообщение о том, что сестра связалась со своей подругой в Нью-Йорке, ошеломило его.

– Элинор подтвердила, что Коннел приходил к ней и сделал это после того, как она сама позвонила ему. И знаешь, я была рада с ней поговорить, – Ребекка как будто оправдывалась. – Теперь она замужем. Ждет своего первенца. Мне было приятно слышать ее счастливый голос.

Он низко опустил голову, упершись подбородком в воротник куртки. Ему было больно от того, что его сестра вынуждена извиняться за то, что получила удовольствие от болтовни с давней подругой. Преданность брату дорого обошлась Ребекке. Вероятно, он знал лишь о малой толике тех жертв, на которые она пошла и идет до сих пор, чтобы защитить его.

– Я рад, что ты позвонила, – хрипло сказал он. – Спасибо. Я буду на связи.

– Не вздумай повесить трубку!

– Мы и так уже долго разговаривали.

– Ты спрашивал о Саре.

У него защемило сердце.

– С ней все в порядке? Господи, Коннел ведь не…

– Нет. Я пригрозила ему кастрацией. Если он только приблизится к ней.

– И тогда бы мне пришлось его убить.

– Пока в этом нет необходимости. Отвечаю на твой вопрос. У Сары все отлично.

– Она все еще играет на виолончели?

– Через несколько недель у нее концерт. Как бы мне хотелось, чтобы ты смог на нем побывать.

– Мне бы тоже этого хотелось.

Наступило молчание. И оно оказалось настолько долгим, что приобрело больше значения, чем всего лишь пауза в разговоре.

– Чего ты мне не говоришь, Бекс?

Когда ей было двенадцать, а ему четырнадцать, она шлепала его каждый раз, когда он называл ее этим уменьшительным именем. Со временем ей это понравилось, хотя он использовал его только в том случае, если тон разговора менялся. Это был намек, что они добрались до сути, и говорить надо напрямик.

– Нам с Сарой здесь нравится, – сказала Ребекка. – Она полюбила свою школу, у нее множество друзей. В магазине дела идут хорошо. Торговля превзошла даже мои ожидания. Теперь здесь наш дом. Если мне придется снова срываться с места…

– Я и в первый раз не просил тебя об этом.

– Нет, это было мое собственное решение уехать из Нью-Йорка. Но пока Джек Коннел будет мной интересоваться, он будет навязчивым, а мне не по душе жизнь под микроскопом.

Когда мы бежали из Нью-Йорка, и мне, и Саре нужно было начать жизнь сначала, подальше от того негодяя, за которым я была замужем. Я не жалею о том, что покинула Манхэттен.

Она помолчала, чтобы перевести дух.

– Но переезжать в другой город сейчас, жить под другим именем, снова лгать всем и каждому, чтобы создать новые образы, этого я не хочу.

– Я тоже не хочу, чтобы ты это делала, – ответил он, и это был честный ответ. – Оставайся на месте, Бекс, и живи своей жизнью. Не думай обо мне всякий раз, когда ты принимаешь решение. Счастье и благополучие твое и Сары это все, что ты должна принимать в расчет.

– Но теперь Джек Коннел знает, где я живу…

– Ты не можешь выдать меня ему, потому что ты ничего не знаешь.

– Он в это не верит. Он считает, что я знаю, где ты находишься.

– Ну так он ошибается. Верно?

– И ты тоже.

– Что я?

– Ошибаешься. Что-то происходит. Что именно?

Господи, какая она упорная.

– Не волнуйся обо мне. У меня все отлично.

Всегда улавливающая любой нюанс Ребекка спросила:

– Что ты сделал на этот раз?

– Ты знаешь, когда спрашивать.

– Просто скажи мне, чтобы я не волновалась.

Он замялся, потом начал:

– Я поссорился с соседями.

Опыт научил ее понимать недосказанное. Она сразу поняла, о чем он говорит.

– Во множественном числе?

– С двумя из них.

Она с сожалением ахнула.

– И насколько сильно ты с ними поссорился?

– Они еще дышат, если ты об этом спрашиваешь.

– Не злись, я просто хочу знать, что произошло.

– На самом деле, Бекс, ты этого не хочешь. Если ты не знаешь, то тебе и лгать не придется.

– Ради бога, когда ты остановишься?

– Когда закончу.

– Или когда кто-нибудь прикончит тебя.

– Подобная вероятность всегда существует.

Ребекка горестно рассмеялась.

– И я не должна волноваться?

На это у него не было ответа.

– Если ты закончил там, где ты сейчас находишься, что бы ты ни сделал, то теперь ты переезжаешь.

Он посмотрел на здание, напротив которого стоял, прислонившись к фонарному столбу. Часы посещения в больнице закончились, поэтому уже не так много людей, как раньше, входили в больницу и выходили из нее.

Два человека, которые сопровождали Эмори в отделение скорой помощи утром, уже уехали на своем джипе. После пресс-конференции разъехались и фургоны телеканалов. Вскоре после десяти часов уехал и Джеф Сюррей на европейской машине последней модели.

Где-то в этом здании Эмори осталась одна и останется в одиночестве всю ночь. От этого ему должно было бы стать легче. Но не стало.

Своей сестре он сказал:

– Я не могу переехать прямо сейчас.

– Ты всегда это делал, причем немедленно.

– Не в этот раз.

– Чем этот раз отличается от прочих?

Он не мог рассказать ей об этом, иначе Ребекка будет волноваться и бояться еще больше. Если рассказать сестре об Эмори, она посоветует ему не вмешиваться, забыть ее, уйти немедленно. Ему не хотелось слышать это от Ребекки. Он и сам это знал.

– Прежде чем уехать, я должен кое-что здесь распутать, вот и все.

– Ты мне не скажешь, так?

– Нет.

– Это имеет отношение к Уэстборо?

– Нет, это кое-что другое.

Чтобы сестра не успела спросить о том, о чем он говорить не хотел, он продиктовал ей номер телефона, по которому следовало звонить в следующий раз.

– Правила те же. Звонишь только в случае необходимости.

– Поняла. Ты позвонишь мне?

– Обязательно.

Спустя секунду она спросила:

– Ты впутываешься в новые неприятности, верно?

Он промолчал.

– Клянусь богом, – сказала Ребекка, – если бы я знала, где ты находишься, я бы сию же минуту позвонила Джеку Коннелу и все ему рассказала.

– Нет, ты бы этого не сделала.

Ребекка с шумом выдохнула и, сдаваясь, ответила:

– Нет, не сделала бы. Но сегодня он сказал о тебе кое-что, и это не выходит у меня из головы.

– Должно быть, что-нибудь хорошее.

– Коннел сказал, что для тебя было бы облегчением, если бы тебя нашли.

– Облегчением?

– Он употребил именно это слово.

– Вот дерьмец! Если Коннел снова появится, пошли его подальше.

Ребекка рассмеялась.

– Я бы и сама лучше не сказала.

Ее смех был хорошей нотой, на которой следовало закончить разговор. Пока кто-то из них не впал в сентиментальность, пока им не пришлось прощаться по-настоящему, он отсоединился. Потом он вынул батарею из телефона и каблуком раздавил аппарат на мелкие кусочки.

Он опустился на колено, смел осколки в ладонь и опустил в карман куртки, чтобы выбросить при удобном случае. Сунув руку в карман джинсов, он достал крошечный серебряный брелок, единственную вещичку, соединявшую его с Эмори. До этого дня он не понимал, насколько эта безделушка важна для него.

Задумчиво поглаживая брелок пальцами, он бросил последний взгляд на больницу. Убежденный в том, что, скорее всего, этой ночью ничего плохого с Эмори не случится, он двинулся в ту сторону, где оставил свой пикап. Ему предстояло еще много работы. И эта работа должна была помочь ему не думать об Эмори.

Нет, этого не будет.

За четыре года он свыкся с одиночеством.

Но всего за четыре дня его толерантность испарилась. Ему стало больно.