Маленький друг Тартт Донна
— Да ладно, что это с тобой? Почему ты не хочешь попробовать?
Харриет не знала почему. Внизу, под водой, ее ноги казались ужасно белыми и ужасно толстыми.
— Ну, как хочешь. — Пембертон опустился в воду по плечи, так что его лицо оказалось на одном уровне с лицом Харриет. — А тебе не скучно так болтаться в воде? Крис говорит, ему это уже надоело.
— Крис? — спросила Харриет после недоуменной паузы и подивилась тому, как звучал ее голос — сухо, надтреснуто, будто она не произносила ни слова уже много дней.
— Когда я его сменял сегодня, он сказал: «Посмотри на эту девчонку, она целый день плавает в воде как полено». Он сказал, что мамаши пожаловались ему, что они тебя боятся, ха-ха-ха! Боятся, что ты утонула! Вот чудачки! Как будто он позволит мертвой девочке болтаться у себя в бассейне! — Он расхохотался, но, увидев, что ему не удается расшевелить Харриет, отплыл немного дальше.
— Хочешь колу? — спросил он. Его тон внезапно напомнил ей Хилли. — Эй! Бесплатно! Я угощаю.
— Нет, спасибо.
— Слушай, а почему ты не сказала мне, что Алисон была дома, когда я звонил вчера?
Харриет посмотрела на него так странно, что Пембертон невольно наморщил лоб. Не говоря ни слова, она отвернулась и быстро поплыла прочь. Так и было: она сказала ему, что Алисон нет дома, хотя та была в соседней комнате. Она даже не знала, зачем она это сделала, не могла найти ни единой причины.
Он поплыл за ней, она слышала плеск у себя за спиной. «Ну что он привязался ко мне?» — подумала она с отчаянием.
— Эй, — услышала Харриет его сочувственный голос. — Я слышал, что Ида Рью уволилась. — Пембертон опять оказался перед ней. — Ты что, плачешь? — Он протянул руку, видимо, чтобы погладить ее по плечу, но Харриет резко ударила его по кисти и, нырнув, под водой поплыла к бортику. Не оглядываясь, она торопливо вылезла наружу и, оставляя за собой мокрые следы, побежала в дамскую комнату переодеваться.
— Харриет! — слышалось сзади. — Не надо, не уходи! Плавай тут сколько душе угодно, я не против…
Единственное, что придавало существованию Харриет какой-то смысл, была месть, которую она приготовила Дэнни Ратклиффу. Харриет решила его убить. Она думала о нем постоянно, иногда проверяя, не угасла ли ненависть, подобно тому как проверяют языком гнилой зуб — болит ли еще? Но каждый раз при мысли о том, что он сделал, возмущение окатывало ее горячей волной, словно затрагивался обнаженный нерв.
Лежа на полу в спальне, она рассматривала черно-белую фотографию, которую вырезала когда-то из ежегодного альбома выпускников. Самая ее «обычность», которая когда-то поразила ее, теперь вызывала такое отвращение, как будто она смотрела не на живого человека, а на воплощение зла. Он должен ответить за все. То, что происходит вокруг нее, — его рук дело. Только смерть может искупить то, что он сотворил.
Да, она бросила змею на его бабушку, но это не принесло ей ни малейшего облегчения. Бабушку было даже немного жалко, хотя особых эмоций по ее поводу Харриет почему-то не испытывала. Интересно было другое. Когда она встретилась с ним взглядом там, около похоронного салона, она ясно увидела, что он ее узнал. Хотя он был мертвенно-бледен и выглядел каким-то отрешенным, не заметить огня, вспыхнувшего в его глазах при виде ее, было невозможно. У Харриет тогда возникло странное ощущение, что он думает о ней не меньше, чем она о нем.
Харриет с неприязнью вспомнила об окружающих ее взрослых. Их всех, так или иначе, жизнь забила настолько, что они не желали сопротивляться ее свирепым атакам. «Это Жизнь!» — говорили они. «Это Жизнь, Харриет, вырастешь, сама поймешь, что это так».
Так вот, она не собиралась ждать, пока вырастет и эта самая Жизнь закует ее в оковы с ног до головы. Она будет действовать сейчас, пока ее чувства не остыли, пока выдерживают нервы и пока у нее есть опора — ее собственное гигантское одиночество. Никто не поможет ей, никто и никогда. Даже Хилли уже не интересуется их делами, он с головой погружен в дела своего оркестра. Последний раз, когда она позвонила ему (сама позвонила!), он полчаса грузил ее совершенно неинтересными ей сплетнями о «крутых чуваках» из старших классов, о «безумном тренере» (как может тренер управлять оркестром?) и об их великих планах на осень. Харриет оставалось только мычать в ответ, но ничего другого он, похоже, и не ждал. И когда она тихо повесила трубку, то легла щекой на пыльный телефонный столик и посидела так несколько минут. Как странно, неужели Хилли все забыл? Забыл про их месть, про Дэнни Ратклиффа? Или ему просто все равно? Харриет попутно отметила с чувством приятного удивления, как мало ее задевает его равнодушие.
Тряхнув головой, она принялась обдумывать проблему номер один: зачем Дэнни Ратклифф ездит на пустыри к складам? Там практически нечего красть. Большинство складов забито досками, а когда Харриет нашла щелку в стене одного из них, чтобы посмотреть, не осталось ли чего интересного внутри, она была разочарована — ничего там не было, кроме каких-то ржавых механизмов да пары забытых тюков хлопка. Так что ему там надо? Может быть, он торгует оружием? Или прячет там пленников? Или хранит чемоданы денег? Скелеты, орудия убийства, явки, тайные встречи?
Единственный способ все выяснить, решила она, — это отправиться туда самой.
Накануне ночью прошел дождь, но, хотя земля была мокрой, Харриет не могла определить, проехала здесь утром машина или нет. Она дошла до широкой укатанной гравиевой дороги, которая соединяла разгрузочную зону со складской и вела дальше, к реке. С рюкзаком за плечами и оранжевой записной книжкой под мышкой (на случай, если придется заносить в нее улики) Харриет стояла на границе великого пустыря, изрытого колесами грузовиков, заваленного грудами мусора и кусками ржавого железа и испещренного белыми знаками, когда-то расставленными для регулировки транспортных потоков. В глубине пустыря высилась водонапорная башня, широкая, приземистая, накрытая остроконечной крышей, напоминающей шляпу Волшебника страны Оз. В раннем детстве ей очень нравилась эта башня, сама ее нелепость казалась Харриет дружелюбной, она напоминала не слишком умного, но доброго гиганта, который приглядывал за ней издалека. Но когда Харриет исполнилось шесть лет, мальчишки как-то забрались на башню на Хэллоуин и разрисовали ее под «тыквенного монстра», изобразив узенькие щелки злобных глаз и огромную пасть с пилообразными зубами. Много месяцев после этого Харриет не могла уснуть по ночам — страшное чудище преследовало ее в кошмарных снах. Конечно, черты монстра давно стерлись, смылись дождем, как и последующие надписи, в разные годы сделанные на башне, но с тех пор Харриет относилась к ней с некоторой опаской. Сейчас башня представляла собой печальное зрелище — черная, с грязными потеками по бокам, сиротливо громоздящаяся на тонких ржавых опорах.
Небо постепенно выцветало от жары. «С Хилли, по крайней мере, можно было поговорить», — мельком подумала Харриет и крепче сжала челюсти. Незачем ей расстраиваться по пустякам, у нее есть своя миссия, и ей никто не нужен. Напевая сквозь зубы, она выбрала одну из дорожек и пошла по ней, перепрыгивая через кучи металлолома. Голос ее звучал слишком громко в окружающем безмолвии. «А что, если все жители Александрии вдруг умерли? — подумала она. — И я осталась одна на белом свете? Что я тогда буду делать?»
«Пойду жить в библиотеку». Такая перспектива ее подбодрила, она представила себя при свете свечей, сидящей за столом перед огромными раскрытыми фолиантами. Она может принести из дома чемодан с вещами, арахисовое масло и крекеры и какое-нибудь одеяло, составить два кресла в читальном зале, там прекрасно можно поспать…
Она вошла в лес и немедленно погрузилась в тишину и прохладу, как будто нырнула в воду бассейна. Тучи комаров вились вокруг ее лица, и она отгоняла их нетерпеливыми движениями. Тропа была уже, чем ей показалось ночью, и почти заросла кустами осоки и лисохвостом. Резко крикнула птица, и Харриет даже подпрыгнула от неожиданности — фу-ты, ну чего она так испугалась, это же просто ворона каркнула! Заросшие лианами деревья образовывали сплошной заслон — по такому лесу не очень-то погуляешь! Харриет задумалась и не замечала все усиливающегося равномерного гудения, пока чуть не наступила на дохлую змею (не ядовитую, поскольку голова у нее не была треугольной), лежащую на тропе с распоротым брюхом, так что кишки были размазаны по земле. Змея была удивительного цвета — зеленая, как игристое вино, с блестящей чешуей, напоминающей иллюстрацию к сказке о Короле змей, которую ей в детстве читала Либби: «И тогда Король змей сказал честному пастуху: „Хорошо, я исполню твою просьбу. Я три раза плюну тебе в рот, и ты начнешь понимать язык зверей. Но смотри не говори никому об этом даре, а то люди возненавидят тебя и убьют…“»
С правой стороны от тропы на мокрой земле Харриет увидела отпечаток мужской ноги большого размера. Она так испугалась, что побежала вперед, задыхаясь, прикладывая руку к правому боку. Она выбежала из леса и вдруг встала как вкопанная, потому что почувствовала, что уже не одна. Кузнечики стрекотали оглушительно, она прикрыла глаза от солнца оранжевой книжкой, оглянулась по сторонам и…
Периферическим зрением Харриет заметила движение — серебряный блик, как солнечный зайчик, попал ей в глаза, словно упал с неба. Она подняла глаза и вздрогнула — по лестнице на водонапорную башню полз человек, с трудом перебирая руками. Ну вот, опять этот блик, — видимо, его металлические наручные часы ловили солнечный свет, как сигнальное зеркальце.
С бьющимся сердцем она сделала шаг назад в лес и спряталась за свесившейся с дерева лианой. Да, это был он. Черные волосы, очень худой. Облегающая футболка с какими-то непонятными разводами на спине. Ветка заслоняла ей вид, и она отодвинула ее от лица. Парень уже долез до верха и теперь стоял на узком балконе, опоясывающем башню. Постояв минутку без движения (руки на бедрах, глаза смотрят в пол), он нагнулся и, держась за низкие перила, довольно быстро и легко двинулся влево и исчез из виду. Харриет ждала. Через какое-то время он появился с другой стороны башни. В этот момент в лицо Харриет прыгнул дурной кузнечик, и она отпрянула, наступив на ветку. Раздался хруст, и в ту же секунду голова Дэнни Ратклиффа дернулась в ее сторону. Харриет замерла. Неужели он мог услышать хруст ветки с такого расстояния? Невероятно, но он услышал его, потому что голова его была повернута точно в ее сторону, и он замер, обратив на нее свои блестящие серебристые, наполненные светом глаза. Он отвел взгляд, а затем, к ее ужасу, начал быстро спускаться вниз по лестнице.
Харриет повернулась и побежала прочь по узкой, пронизанной жужжанием насекомых тропе. Она уронила книжку, вернулась, схватила ее, перепрыгнула через мертвую змею и выскочила на пустырь, на котором стоял один из старых складов. Позади она услышала трест веток — он бежал за ней! Что делать, где спрятаться? Она побежала было к складу, но тут же поняла, что будет ошибкой прятаться там, — если он найдет ее, она уже никогда не выйдет из этого сарая. Обогнув склад, Харриет помчалась по открывшейся за ним гравиевой дороге к реке. Кровь стучала у нее в висках, как монетки в копилке, с каждым шагом ноги наливались тяжестью, отказывались двигаться быстрее, еще быстрее, в ушах стоял хруст гравия — от ее шагов? От его шагов? Дорога уходила резко вниз. Можно было поскользнуться, но Харриет боялась замедлять бег, теперь ноги, казалось, бежали помимо ее собственной воли, работая как поршни тяжелого, грубого механизма, подталкивая ее вперед, и вдруг дорога вывела ее прямо на дамбу, перекрывающую реку.
Дамба! Она замедлила бег, дрожа от усталости, нырнула в густой кустарник, отделяющий дорогу от реки, на четвереньках пробралась сквозь него и выглянула наружу. Харриет услышала реку раньше, чем увидела, и вот она уже стояла на узком пляже, подставляя прохладному ветру разгоряченное лицо, глядя на воронки и маленькие вихри, гуляющие по желтой поверхности воды. На берегу было полно народу: черные и белые, старые и молодые, люди ходили, сидели, жевали бутерброды, рыбачили.
Воздух был свежий и слегка попахивал гнилью. Харриет сунула книжку в рюкзак и на негнущихся ногах пошла вдоль воды. Она прошла мимо квартета рыбаков, мимо старой дамы в бермудах, дремлющей в плетеном кресле, мимо другой дамы, загорающей в шезлонге, мимо негритянской семьи, разложившей ланч на розовом платке прямо на песке, мимо детей, с визгом брызгающих друг на друга водой… Ей казалось, что все разговоры прекращались, когда она проходила мимо, что люди замирали и с подозрением смотрели на нее. Один раз она вздрогнула и обернулась — вслед ей действительно глядел худой темноволосый парень, немного похожий на Дэнни Ратклиффа, но это был не он. И все же ощущение опасности усилилось настолько, что Харриет стало казаться, что все эти люди без исключения хотят ей зла. Опустив голову, стараясь не глядеть по сторонам, она продвигалась по вязкому песку пляжа, мучительно пытаясь предугадать действия своего врага. Что он предпримет? Если он не дурак, он попытается обойти ее с другой стороны, подкараулить в том месте, где она будет выходить с пляжа, и выскочить из-за дерева или машины. Ей же надо добраться домой, так? Придется идти только по большим улицам, не срезая углов. Нет, глупо! И на больших улицах бывает совсем мало народа. А около баптистской церкви работают бульдозеры — кто услышит, если даже она закричит? Кто услышал Робина? А ведь его сестры были с ним на одном дворе.
Пляж постепенно сузился, людей стало значительно меньше. Харриет решила, что пора выбираться отсюда, и начала подниматься вверх по заросшим мхом ступеням старой лестницы. На повороте, на маленькой площадке, она чуть было не споткнулась о грязного малыша, на коленях у которого сидел еще более грязный младенец. Перед ними, наподобие салфетки для пикника, была расстелена старая мужская рубашка, а на ней стояла на коленях Лашарон Одум и раскладывала кусочки шоколада на большом мягком листе лопуха. В трех пластиковых стаканчиках, расставленных на рубашке, была налита какая-то подозрительная желтоватая жидкость — скорее всего, вода из реки. Однако внимание Харриет привлекли не маленькие грязные оборванцы, а нечто другое, отчего все мысли о Дэнни Ратклиффе в мгновение ока вылетели у нее из головы, — на руках Лашарон были ее красные садовые перчатки, подарок Иды! Грязные, порванные, заляпанные жирными пятнами. Кровь застлала глаза Харриет. Не говоря ни слова, она бросилась к Лашарон и выбила лист лопуха у нее из рук. Куски шоколада разлетелись во все стороны, а Харриет прыгнула на изумленную Лашарон и повалила ее. Перчатки были велики, так что Харриет не составило труда сорвать одну из них с руки Лашарон, пока та не поняла, в чем дело, и не начала драться.
— Отдай! Это мое! — кричала Харриет и, когда Лашарон закрыла глаза и отрицательно потрясла головой, схватила ее за волосы и дернула. Лашарон вскрикнула, ее ладони взлетели к вискам, и тут Харриет с торжествующим криком сорвала перчатку с другой ее руки и засунула свое отвоеванное сокровище в карман.
— Это мое, — прошипела она. — Воровка!
— Нет, мое! — полуиспуганно, полувоинственно взвизгнула в ответ Лашарон. — Она сама мне дала…
Кто мог дать ее перчатки этой нищенке? Мать? Алисон? Харриет немного остыла. Младшие дети смотрели на нее, открыв рты, с одинаковым выражением испуга в больших, круглых глазах.
— Она САМА мне дала…
— Да заткнись ты! — вскричала Харриет. Ей уже было немного неловко за то, что она так разозлилась. — Никогда больше не приходи ко мне домой клянчить, поняла?
Лашарон молчала, в ее глазах созревало что-то похожее на слезы, и Харриет поспешила уйти. Ей было неприятно, что она так сорвалась. «Ну ничего, по крайней мере я получила назад свои перчатки!» Последний подарок Иды! Теперь-то она с ними не расстанется.
«О, что ты мне дашь в обмен на душу мою?» — пел Фариш, тыча отверткой в основание электрического консервного ножа Гам. Он был в прекрасном расположении духа. С утра он сумел разобрать, развинтить, разломать и другим образом испортить практически все электрические приборы, которые смог найти в трейлере и вокруг него. Он методично обследовал все пространство двора, заглядывая в сараи и за кучи мусора, открывая дверцы стенных шкафчиков, даже отрывая половицы от пола, если ему казалось, что за ними прячутся проволочки, лампочки или батарейки. Каждый раз, обнаруживая очередной электроприбор, он издавал радостный, почти детский вопль восторга и тут же, усевшись на пол, разбирал или развинчивал его на запчасти. Он даже несколько раз рявкнул на обескураженную Гам, которая выползала из кухни, словно хотела о чем-то его спросить. «Сейчас! Я же сказал сейчас! — резко бросал он. — Вот только закончу, о'кей?»
Он выглядел совершенно безумным, но Дэнни хорошо знал цену настроениям своего брата. Он прекрасно понимал, что эти страшно вращающиеся глаза, дикие песни и внешне бессмысленная деятельность Фариша вполне могли быть хорошо разыгранным спектаклем для устрашения его, Дэнни.
И теперь, сгорбившись и пряча между колен трясущиеся руки, Дэнни сидел на крыльце и смотрел, как Фариш, подобно свихнувшемуся водопроводчику, режет на куски пластиковую трубу. «Я ничего такого не сделал, — говорил себе Дэнни. — Я только посмотрел, на месте ли пакет, вот и все. Я же ничего не взял!»
«Да, но он-то знает, что ты хотел взять», — ползала в его мозгу предательская мысль, от которой у Дэнни сразу же холодели ладони. И кое-что еще тревожило его. Кто-то следил за ним. В густых зарослях леса что-то мелькнуло. Что-то белое, вроде лицо. Маленькое лицо. На красной глине тропы он обнаружил множество отпечатков маленьких ног и — самое загадочное и неприятное — свою собственную фотографию! Маленькую черно-белую фотку, вырезанную из ежегодного школьного фотоальбома, с которой он улыбался себе самому довольно язвительной улыбкой. Почему-то это больше всего его перепугало. Кто оставил ее там? Фариш? Зачем? Или это одна из его идиотских шуток, а в следующий момент он сунет ему нож под ребро?
Дэнни, не спавший уже несколько суток, вдруг начал грезить наяву. Последние дни с ним часто это случалось: он видел перед собой девчонку. Тогда на пустыре он решил проследить за ней, и вдруг ему показалось, что она идет навстречу. Он настолько удивился, что на секунду закрыл глаза, а когда открыл их, ее уже не было. И никого не было вокруг, он стоял там совершенно один. Или вчера утром, когда Кертис ел кукурузные хлопья, сидя за столом, ему вдруг показалось, что девчонка, нарисованная на коробке с хлопьями, — вылитая она. Те же черные волосы, то же маленькое худое лицо. Он с такой силой выхватил коробку из рук Кертиса, что бедный мальчик издал жалобно-испуганный крик. Но вблизи оказалось, что девчонка на коробке даже не похожа на нее, ничего общего, собственно.
На периферии зрения Дэнни зрели, набухали и лопались крошечные, но яркие вспышки, искры, разлетающиеся во всех направлениях. Эти световые точки, блестящие пылинки напоминали микроскопические создания, которые можно наблюдать в увеличенном виде под микроскопом. Вообще-то они были результатом воздействия метамфетамина и по-научному назывались «метажуки». Усталые глаза воспринимали любую, даже самую микроскопически маленькую частицу, пролетающую мимо них, как живое существо. Дэнни вздохнул. Хоть он и понимал их природу, избавиться от них ему не удавалось. Он знал, что в конце концов жуки победят их всех, — в тяжелых случаях они начинали ползать по коже и не смывались даже струей практически кипящей воды, а потом забирались под кожу, в глаза, в уши, в легкие. В последнее время Фариш стал накрывать свой стакан салфеткой, чтобы жуки не лезли в его напитки, но все равно постоянно сгонял их с лица.
У Дэнни тоже было полно жуков, но его жуки, к счастью, не пронзали кожу, не копошились в глазах и не наваливались на него всей массой, они только маячили в боковом зрении, как маленькие фейерверки. Или как маленькие звездочки, что светят в темноте, хе-хе. Химия, химия завладевала его телом, она уже главенствовала над ним, хозяйничала в нем, отчасти видела и слышала за него.
«Ага, вот почему я мыслю и размышляю как химик!» — пришла ему в голову мысль, и Дэнни поразился ясности и глубине этого утверждения. Он наслаждался игрой снежных искр, падающих откуда-то из-под бровей, как вдруг понял, что Фариш что-то говорит ему.
— Что? — спросил он, выпрямляясь.
— Я говорю, ты знаешь, что означает «д» в середине слова «радар»? — спросил Фариш. Он улыбался, но улыбка его была противная, хитрая, а лицо темно-бурое от прилившей к нему крови.
Дэнни, в растерянности от странного вопроса, машинально полез в задний карман джинсов за сигаретами, хотя прекрасно знал, что их там нет.
— Детектирование, понял? Ты хоть знаешь, что это такое? — Фаришу наконец-то удалось вскрыть консервооткрыватель, он отделил крышку, поднял ее, чтобы посмотреть на свет, и отбросил в сторону.
«Детектирование? На что он намекает?» — подумал Дэнни.
— Радар — это военная разработка, совершенно секретная разработка, заметь, выполненная исключительно для военных целей, а нынче вся наша чертова полиция оснащена радарами, для чего, ответь мне? Зачем все эти расходы, а? Чтобы узнать, кто на дороге едет со скоростью на пару миль больше положенного? Чушь собачья!
Показалось ему или Фариш как-то по-особенному скосил на него глаза? «Он играет со мной, — в приступе паники подумал Дэнни. — Ждет, что я ему на это отвечу». Он крепко закусил губу, чтобы не проговориться Фаришу про девчонку. Он хотел ему рассказать, но тогда пришлось бы признаться, что он ходил к башне. Как бы он объяснил это? Нет, нельзя ничего говорить, Фариш сразу заподозрит, что он хочет украсть пакет. А может быть (Дэнни пока не мог ясно сформулировать возникшее у него подозрение), Фариш сам имеет какое-то отношение к девчонке?
— Эти маленькие волны, — продолжал вещать Фариш, — они ходят туда-сюда, несут в себе информацию. Вся эта бодяга и устроена для сбора информации.
Может быть, Фариш устроил ему тест? Это вполне в его стиле. В последнее время он стал оставлять на видных местах кучки мета и пачки денег, которые Дэнни, конечно же, не трогал. Кто знает, а может быть, девчонка тоже часть его плана?
— К чему я клоню, — говорил Фариш, — если они светят на нас своими лучами, так что же? Кто-то должен принимать их здесь. Правильно? — Он с силой втянул ноздрей белый пух, на усах его остался белеть шарик амфетамина. — Вся эта информация не имеет смысла, если ее некому обрабатывать. Правильно?
— Правильно, — механически повторил за ним Дэнни и испугался, сообразив, с чем он только что согласился. Фариш с удивлением поглядел на него и недобро усмехнулся.
«Но ведь он не знает ни хрена, — вдруг пришло в голову Дэнни. — Откуда ему знать? Он ведь даже не водит машину».
— А ведь ты-то знаешь про это, братец, — хитро прищурившись, сказал Фариш и хрустнул шеей. — Тебе-то все это известно.
«Так больше не может продолжаться, — сказал себе Дэнни. — Я должен это прекратить».
Да, ему надо выспаться хотя бы пару дней, а потом взять себя в руки и бежать из города, а этот обдолбанный придурок пусть сидит тут на земле, крутит отверткой в тостерах и болтает о радиоволнах и прочей ерунде. Но в голове у Дэнни все кружилось, давление падало, ему было дурно. Он пропустил свою ежечасную дозу, и теперь сердце его билось то часто-часто, то замедляясь настолько, что он начинал бояться, как бы оно вообще не остановилось. Спиды — «скорость». Остановишься — смерть! Он закрыл глаза и немедленно увидел картинку: он сам лежит на кровати у себя в комнате, слабый, беспомощный, а к нему подбирается Фариш с кухонным ножом в руке, заносит его над ним…
— Нет, нет! — закричал он и открыл глаза.
Здоровый глаз Фариша ввинтился ему в голову со свирепостью электродрели. Какое-то время они просто смотрели друг на друга. Потом Фариш бросил:
— Что ты сделал со своей рукой?
Дэнни вытянул перед собой дрожащие руки. Большой палец был весь покрыт запекшейся кровью там, где он оборвал сломавшийся ноготь.
— Следи за собой, брат, — медленно сказал Фариш.
На следующее утро ровно в восемь Эдди, в строгом темно-синем костюме, приехала, чтобы забрать мать Харриет и отвезти ее в город на встречу с юристом. Она предупредила Шарлот о встрече за три дня и поэтому сейчас явно разозлилась, что дочь оказалась не готова к выходу. Тонкая, прямая как солдат, она стояла в прихожей, отказываясь присесть, и нетерпеливо постукивала носком туфли об пол, хмуря четкие брови и неодобрительно прищелкивая языком: цк-цк-цк. Ее щеки были бледны от пудры, на губах алела помада, которую Эдди обычно использовала только для походов в церковь. Костюм, приталенный, с удлиненным пиджаком, был элегантен в старомодном стиле и (как заметила когда-то Либби) придавал ей сходство с миссис Симпсон, вышедшей замуж за английского короля.
Харриет лежала на ковре у ног Эдди и смотрела на бабушку гипнотическим взором.
— Ну почему мне нельзя поехать с вами? — в который раз повторила она.
— Во-первых, — отчеканила Эдди, глядя куда-то поверх головы Харриет, — нам с твоей матерью надо кое-что обсудить.
— Да я не буду вам мешать!
— Во-вторых, — Эдди обратила свои пронзительно зеленые глаза на внучку и вдруг нахмурилась, словно только что заметила ее. — Во-вторых, ты не одета для того, чтобы куда-то идти. Посмотри на себя, ты же грязная как свинюшка. Я советую тебе немедленно принять ванну.
— А если я приму ванну, вы привезете мне блинов из кафе?
— О, мама, — виновато выдохнула Шарлот, спускаясь вниз по лестнице в мятом платье и босиком. Туфли она несла в руке, а волосы были еще мокрые после ванны. — О, мне так жаль, что я заставила тебя ждать. Я…
— Ничего, — сухо отчеканила Эдди, но по выражению ее лица можно было легко заключить, что она имела в виду «ничего хорошего».
Они вышли. Харриет вскочила с ковра, отряхнулась от прилипшего к рукам песка и прислушалась. В доме было тихо, как в подводной лодке. Алисон спала у себя наверху — вчера вечером она пришла поздно. Харриет побрела на кухню — на одной из полок она нашла пакет соленых крекеров, которые покупала еще Ида. Захватив горсть крекеров, Харриет устроилась с ногами на Идином кресле и прижалась лицом к спинке. От нее еще исходил Идин запах, правда, он был уже едва различим. В это утро Харриет впервые за последние несколько недель проснулась без слез и в голове прояснилось, но теперь в ней бурлила энергия, которую надо было куда-то приложить. Однако делать ей было абсолютно нечего.
Доев крекеры, Харриет пододвинула стул к стеклянному шкафчику с семейным арсеналом и после недолгих колебаний сняла со стеклянной полки самый большой и уродливый из лежащих там револьверов — самовзводный кольт. Он больше всех походил на оружие, из которого стреляли полицейские в фильмах, что шли один за другим по телевизору. Она спрыгнула со стула, обеими руками уложила на ковер тяжелый револьвер, вытащила коробку с патронами и помчалась в соседнюю комнату за «Британской энциклопедией». Итак, смотрим, вот что нам нужно:
Револьверы. См. Огнестрельное оружие.
Харриет притащила необходимый том «Энциклопедии» в гостиную, села на ковер, скрестив ноги, и начала изучать предмет. После получаса мучительного чтения она поняла, что не понимает ни слова из того технического сленга, на котором была написана статья о револьверах. Предохранительная скоба? Откидной барабан? Харриет уставилась на картинку в книге. Она совсем не соответствовала револьверу, который лежал у нее на коленях. Стержневой выбрасыватель, передаточная штанга…
В недрах револьвера вдруг что-то щелкнуло, и вбок выдвинулся цилиндр — пустой. Харриет набрала патронов из коробки, но они не хотели заходить в барабан. Она высыпала все патроны на ковер и наконец нашла несколько таких, которые легко скользнули внутрь. Ага, получилось!
Едва она вошла во вкус, как хлопнула входная дверь — вернулась мать. Быстро, одним широким взмахом руки, Харриет собрала все предметы в одну большую кучу и задвинула их под Идино кресло.
— Ты принесла мне блинов? — спросила она громко.
Ответа не последовало. Харриет подождала, глядя на ковер, слушая легкие шаги матери в коридоре, потом с удивлением услышала что-то вроде всхлипа. Она на цыпочках вышла в холл, чтобы посмотреть, что происходит, но в этот момент дверь материнской спальни с тихим щелчком закрылась.
Харриет вернулась в гостиную. Она легла животом на ковер и тихонько потянула на себя «Энциклопедию». В конце концов, читать книги ей пока никто не запрещал. Упершись подбородком в ладони, она еще раз внимательно перечитала статью о револьверах от начала и до конца. Прислушалась. Тишина. Харриет засунула руку под кресло и вытащила револьвер. На этот раз дело пошло быстрее, по крайней мере она поняла, какой рычажок отвечает за откидывание барабана. Она была настолько увлечена своими экспериментами, что совершенно не слышала шагов матери, как вдруг та громко спросила из холла:
— Солнышко, где ты?
Харриет даже подпрыгнула от неожиданности и задела локтем коробку. Несколько патронов раскатилось по полу. Она торопливо подобрала их, сунула в карман, ногой задвинула револьвер и книгу обратно под кресло, одернула футболку.
— Ты здесь?
Мать стояла на пороге, пудра стерлась с ее лица, нос припух, глаза были красные. В руке она держала старый «вороний» костюм Робина. Он выглядел таким маленьким, потертым, пыльным…
Мать хотела что-то сказать, но остановилась, с удивлением глядя на Харриет.
— А чем ты тут занимаешься? — спросила она.
Харриет в замешательстве уставилась на мать.
— А что… — она махнула на костюм рукой, не зная, как закончить фразу.
Шарлот взглянула на него, как будто забыла, что держит его в руке.
— Ах это, — сказала она наконец, — это для сына Тома Френча. Мама говорит, что он просил одолжить его их сыну. Его старший играет за команду «Вороны», и ему показалось, что было бы неплохо, если младший сыночек тоже поучаствует, например выйдет на поле, одетый птицей…
— Если тебе не хочется его отдавать, можно просто сказать им об этом, — произнесла Харриет.
Мать удивленно подняла брови. Некоторое время обе молчали и просто смотрели друг на друга. Потом Шарлот прочистила горло.
— Когда ты хочешь съездить в Мемфис за школьной формой? — спросила она.
— А кто будет ее подгонять?
— Что ты говоришь?
— Ну, Ида всегда подшивала мою форму. Кто сейчас это будет делать?
Мать Харриет покачала головой, словно хотела отогнать неприятную мысль.
— Когда ты, наконец, переживешь это?
«Никогда!» — подумала Харриет, с ненавистью уставившись в ковер.
— Золотко мое, я знаю, что ты любила Иду… Может быть, я не знала, насколько сильно…
Харриет молчала.
— Но, дружочек, Ида ведь хотела уйти.
— Она бы не ушла, если бы ты попросила.
Мать Харриет рассеянно пощипала бархатные перья на костюме.
— Милая, я тоже переживаю, но поверь, Ида не хотела оставаться у нас. Ваш папа последнее время очень жаловался на нее, говорил, что она мало делает по дому, не отрабатывает тех денег, что мы ей платим.
— Да вы ничего ей не платили!
— Харриет, мне кажется, Ида не была здесь счастлива. По многим причинам… И там, куда она уехала, она найдет лучшую работу, вот увидишь. Ну и к тому же она мне была здесь не нужна…
Харриет слушала с ледяным выражением лица.
— Ида так долго была с нами… мне стало казаться, что я… что я уже не могу без нее… Но мы ведь прекрасно справляемся, правда?
Харриет закусила губу. Неужели мать действительно так считает? Она не убирает в доме, не стирает, не готовит. И сколько времени это будет продолжаться?
— Правда, детка? Нам же хорошо втроем? Ида… — Мать беспомощно оглянулась. — Ида… Она меня просто тиранила, понимаешь?
Харриет скосила глаза на ковер и вдруг заметила патрон, который закатился под стол.
— Пойми меня правильно: когда вы с Алисон были маленькие, я бы не справилась без Иды, она мне очень помогла, но теперь… — Мать вздохнула. — Все ей не нравилось, все было не так. Может быть, с вами она хорошо обращалась, но когда я видела ее здесь, на кухне, она всегда выглядела такой надутой, как будто постоянно обвиняла меня…
Харриет стало скучно. Мать продолжала говорить, но Харриет отключилась, мысленно уплыв в свою любимую игру, которая всегда помогала ей на особенно занудных уроках, — на этот раз она решила подумать о спасении экспедиции капитана Скотта. Итак, машина времени была уже приведена в действие, продовольствие было закуплено, вот только глупый интендант привез совсем не то, что нужно. Харриет составляла список необходимых продуктов для спасения полярников — апельсиновый сок, какао, арахисовое масло и бензин для обогрева палаток. И вот они идут по заснеженной пустыне и издалека видят полузанесенную снегом палатку… Ура, она прибыла как раз вовремя, никто из полярников еще не умер. Какой радостью светятся их обмороженные лица при виде ее! Она наливает им кофе из термоса, бинтует загноившиеся пальцы, она знает, что они будут еще долго бороздить просторы Антарктиды…
Голос ее матери зазвучал как-то по-иному, и Харриет неохотно вернулась назад в реальность. Мать стояла в дверях гостиной и задумчиво смотрела на нее.
— Похоже, я ничего не могу сделать нормально, — тихо сказала она и вышла из комнаты.
Харриет упрямо тряхнула головой, глядя вслед матери. Еще не было десяти часов утра. В гостиной было прохладно и сумрачно, в воздухе таял слабый цитрусовый запах материнских духов. В коридоре скрипнула дверь кладовки, мать зашуршала и заскрипела вешалками. Харриет вытянула шею, ожидая, что мать закончит и уйдет к себе, но шуршание и скрипы продолжались. Точным пинком Харриет забросила патрон под диван, потом села в Идино кресло и стала ждать. Спустя полчаса она не выдержала, встала с кресла и выглянула в холл. Мать стояла на коленях около кладовки, сгребая в кучу разбросанное по полу постельное белье, которое она, видимо, стащила с верхней полки.
Как ни в чем не бывало Шарлот посмотрела на дочь и улыбнулась. Потом она вздернула плечи, комически вздохнула, поднялась с колен и отступила на несколько шагов, указывая рукой на ворох белья у своих ног.
— Господи, иногда мне кажется, что лучше всего было бы нам всем прыгнуть в машину и переехать жить к твоему отцу. Что ты на это скажешь?
«Она все равно сделает так, как ей захочется, — безнадежно подумала Харриет, отворачиваясь от матери. — Ей глубоко плевать, что я на это скажу».
— Не знаю, что ты думаешь по этому поводу, — продолжала мать, возвращаясь к белью, — а мне кажется, нам давно пора вести себя как одна семья.
— Почему? — после недоуменной паузы спросила Харриет. Ее мать начала использовать выражения отца. Это он обычно говорил, что им надо вести себя «как одна семья», — в основном перед тем, как высказать какую-нибудь идиотскую, совершенно необоснованную претензию.
— Ах, ну это же слишком тяжело для меня, — мечтательно пробормотала мать, — я же не могу одна воспитывать двух дочерей.
Харриет удалилась наверх, села на подоконник и так провела половину дня — глядя в небо на несущиеся рваные облака. В четыре часа она отправилась к Эдди, устроилась на парадном крыльце, обхватив колени руками, и просидела там до пяти, пока не услышала шум подъезжающей к дому машины.
Харриет вскочила и бросилась к машине открывать Эдди дверь. Бабушка улыбнулась ей, вид у нее был усталый, темно-синий костюм за день измялся и уже не выглядел так формально. Харриет, подпрыгивая от волнения, поведала Эдди о коварных материнских планах переезда в Нашвилль и была удивлена и разочарована, когда та только покачала головой.
— Может быть, идея не так уж и плоха, — сказала Эдди.
Харриет обреченно ждала продолжения.
— Знаешь, твоя мать как-никак замужем. Что плохого в том, что она хочет жить со своим мужем?
— О нет, Эдди, только не это! — Харриет чуть не заплакала от огорчения.
— Но почему? Он же твой отец!
— Я его терпеть не могу, ты это прекрасно знаешь.
— Ну ладно, может быть, мне и самой он не слишком нравится, ну что поделаешь, женатые люди обычно живут вместе, так?
— А ты не будешь по мне скучать? Если мы переедем?
— Иногда, — сказала Эдди своим назидательно-учительским голосом, который Харриет так ненавидела, — жизнь идет не так, как нам бы того хотелось. Знаешь, что я тебе скажу: когда начнется школа, тебе следует с головой погрузиться в учебу. Тогда у тебя не будет времени на глупости.
«А ведь скоро она умрет», — подумала вдруг Харриет с испугавшей ее саму ясностью, глядя на испещренное мелкими морщинками лицо бабушки. Руки Эдди, с распухшими суставами, были покрыты коричневыми пятнами. У Либби руки были все же гораздо белее и нежнее, хотя и такой же формы.
Она исподтишка бросила взгляд на лицо Эдди и вздрогнула, увидев, что пронзительные глаза бабушки внимательно рассматривают ее.
— Зачем ты перестала брать уроки фортепьяно? — спросила она вдруг.
— Это не я! Это Алисон брала уроки фортепьяно, — рассерженно заявила Харриет. Ее бесило, когда Эдди путала их с Алисон. — При чем тут фортепьяно?
— Значит, неплохо было бы и начать. Твоя проблема, Харриет, заключается в том, что при твоей энергии тебе совершенно нечем себя занять. Я в твоем возрасте скакала верхом, играла на скрипке, шила себе одежду, изучала языки. Может, тебе тоже стоит начать шить. По крайней мере, будешь приличнее выглядеть.
— А можно, я буду жить у тебя, если мама решит переехать?
— Что ты говоришь, Харриет! — воскликнула шокированная Эдди, — ты что, не хочешь жить со своей мамой и Алисон?
— Не-а, — пробормотала Харриет, украдкой следя за реакцией бабушки.
Но Эдди вдруг чихнула, подняла голову и пристально поглядела на что-то за спиной у внучки. На улице взревел мотор. Харриет обернулась, но увидела только металлический отблеск заворачивающей за угол машины.
— Знаешь что, — сказала Эдди, кладя руку на плечо Харриет. — Давай не будем забегать вперед. Знаешь, о чем Томас Джефферсон писал в своем письме Джону Адамсу, будучи уже стариком? О том, что большинства вещей, которых он боялся в жизни больше всего, так и не произошло. «Какую высокую цену я заплатил за несчастья, которые так и не случились со мной». Или что-то в этом роде. Твою маму не так-то просто выселить из вашего дома, поверь мне. А теперь беги, — она повернула Харриет лицом к дороге. — Дай своей старенькой Эдди отдохнуть, эти каблуки меня когда-нибудь убьют.
Дэнни повернул за угол и резко затормозил прямо напротив пресвитерианской церкви.
— Господи Иисусе, — сказал Фариш. — Это что, была она?
Дэнни хотел ответить, но понял, что губы не выговаривают слова. Сквозь наплывающую на него наркотическую мглу он смог только кивнуть головой. Его слух терзали разные пугающие звуки: скрип веток на ветру, шорох распускающихся почек, звон бегущего по проводам тока, тихие хлопки пузырьков земли, выпускающих на свет побеги травы, дыхание лягушек.
Фариш повернулся назад и буквально влип носом в заднее стекло.
— Черт побери, ты же говорил, что нигде не можешь ее найти, разве нет? Это что, первый раз, когда ты ее видал?
— Да, — резко выдохнул Дэнни. В его ушах звенело эхо его собственного дыхания, с верхушек деревьев сыпались вниз тысячи разноцветных зеркал. А кто была эта старая дама? На секунду Дэнни встретился с ней глазами и был поражен, насколько ее глаза походили на глаза девчонки.
— Ну давай, поехали, — нетерпеливо сказал Фариш, хлопая рукой по приборной доске, но Дэнни не мог пошевелиться. Руки его ходили ходуном, и ему было тяжело держать руль. Что-то странное происходило вокруг, пугающе непонятное, как происшествие, что случилось с ними тем утром. После очередной бессонной ночи Фариш вышел на кухню трейлера в трусах и майке, неся в руке пакет молока, и в тот же самый момент бородатый персонаж мультика в телевизоре, до странности похожий на него, прошествовал по экрану, также сжимая в руке пакет с молоком. Пораженный Фариш застыл на месте — мультяшный персонаж тоже, остановился, с таким же изумлением глядя на своего двойника.
— О-йо… ты тоже его видишь? — прошептал Фариш.
— Да, — сказал тогда Дэнни. Пот лил с него ручьями. Братья взглянули друг на друга, на секунду отвели глаза от экрана телевизора, а когда посмотрели туда опять, там уже передавали что-то другое.
И сейчас они сидели в раскаленной машине, зная, что думают об одном и том же.
— А ты заметил, — сказал вдруг Фариш, — что все грузовики на дороге были черного цвета?
— Чего?
— А танки ты видел? Они что-то затевают, не иначе. Я это кожей чувствую.
Дэнни ничего не сказал. Какая-то часть его сознания твердила, что не стоит слушать параноидальные идеи Фариша, но у него появились сомнения, не происходит ли действительно весь этот бред на самом деле? Например, кто-то звонил им каждый день в определенное время вечером и вешал трубку. Кто это мог быть? А вчера, например, они нашли стреляную гильзу на подоконнике в лаборатории. Откуда она взялась? А теперь девчонка. Кто она такая? Дэнни мог поклясться, что ее не было в городе несколько недель после покушения на Гам, и вдруг, — здрасте — она тут как тут.
Фариш протянул ему зеркало и долларовую бумажку, Дэнни крепко втянул носом пронзительно холодную дозу и немного подбодрился.
— Кто-то точно послал ее следить за нами, — выпалил он вдруг и сразу же пожалел об этом, поскольку лицо Фариша потемнело.
— Если кто-то это сделал, — медленно сказал Фариш, — я найду эту мелкую сучку, возьму за тощие ножки и своими руками разорву напополам.
— Она что-то знает, — сказал Дэнни. Почему он так думал? Потому что она с таким видом посмотрела на него через стекло похоронного лимузина, как будто узнала его. Потому что она мучила его, не давала покоя, преследовала и во сне и наяву.
— Да, а мне хотелось бы знать, что она делала около дома Юджина. Если эта мокрохвостка разбила мне задние фары…
Его мелодраматическая манера неожиданно вызвала у Дэнни смутные подозрения.
— Если она разбила фары, — сказал он осторожно, — как ты объяснишь то, что она пришла к нам наверх и сообщила об этом?
Фариш молча пожал плечами и внезапно очень заинтересовался дыркой на штанине брюк, чем еще больше утвердил Дэнни в его подозрениях: брат знает больше, чем говорит.
— Кто-то, — сказал вдруг Фариш, поднимая голову и глядя на Дэнни тяжелым взглядом, — кто-то выпустил тогда этих чертовых змей из корзины. Я проверил — окно в ванной было раскрыто, а туда мог пролезть только ребенок, понятно?
— Мда, с ней стоит потолковать.
«Да, — думал Дэнни, — мне есть, о чем ее спросить. Например, почему до последнего времени я ее в жизни не видел, а теперь она попадается на каждом шагу со своей черной китайской стрижкой и этими пронзительными глазищами на бледном лице? Почему это лицо по ночам бьется о мое окно и мелькает перед глазами, как гигантская бабочка „мертвая голова“?»
Он так давно не спал, что теперь, как только закрыл глаза, сразу же провалился куда-то в странную страну с заросшими тростником озерами, с темными утесами, выступающими над пенистыми бурунами воды. И тут же увидел ее маленькое лицо, опутанные водорослями; она шептала что-то, но ее заглушали цикады своим равномерным стрекотом и скрежетом; он уже почти понимал, что она говорит, но не мог разобрать…
«Я не слышу тебя», — сказал он.
— Чего ты не слышишь? — сказал Фариш над его ухом.
Ох ты черт, вот же перед ним черная доска приборов, слева пресвитерианская церковь и изумрудно-зеленая ухоженная лужайка перед ней. Дэнни несколько раз моргнул и вытер пот со лба.
— Ничего, — сказал он.
— Эй, — бодро сообщил ему Фариш, — я помню, как во Вьетнаме такие же мелкие девки-камикадзе, или как их там, бегали, обвязавшись гранатами. Такие вещи вытворяли, не поверишь! Знаешь, малявки на многое способны, чего взрослому человеку и в голову не взбредет.
— Ага. — Дэнни прекрасно помнил, как в детстве Фариш заставлял его, и Юджина, и Рики Ли, и Майка выполнять за себя всю грязную работу. Они и в окна лазали, и замки отмычками вскрывали, пока их жирный брат накачивался в машине наркотой.
— Ну, поймают сопляка, ну и что, — продолжал развивать свою мысль Фариш. — Ну, отправят в колонию, только и всего. Я вас всех обучил ремеслу еще до школы. Да Рики Ли начал лазать в окна, едва научился ходить…
— Боже всемогущий, — сказал вдруг Дэнни трезвым голосом и сел прямо. В зеркале заднего вида он ясно увидел девчонку — она вывернула из-за угла и шла прямо на них.
Харриет шла вдоль ряда тенистых деревьев, задумавшись, повесив голову и не глядя по сторонам. Она свернула на улицу, ведущую к пресвитерианской церкви, как вдруг увидела, что дверцы машины, припаркованной у обочины, резко распахнулись. Тысячи искр мгновенно вспыхнули в ее мозгу, а сердце покатилось куда-то вниз — это был «транс Ам»! Голова Харриет еще не успела осознать серьезность грядущей опасности, а ноги уже свернули в сырой, заросший мхом двор церкви и понеслись дальше.
Церковный двор боком примыкал к садику миссис Клейборн (аккуратно подстриженные кусты гортензии, маленький парник), а за ним начинался задний двор Эдди, отгороженный забором метра в два высотой. Харриет пронеслась вдоль забора, надеясь найти какую-нибудь лазейку, но уткнулась в сетку-рабицу, окружавшую участок миссис Давенпорт. В панике Харриет полезла на сетку, цепляясь пальцами за ее звенья, верхние острые концы сетки намертво зацепились за ее шорты, оцарапали ноги. Подстегиваемая страхом, Харриет дернулась изо всех сил и, вырвав клок материи, свалилась на землю по другую сторону забора.
Позади нее в узком проходе между кустами послышалось тяжелое дыхание и топот ног. В саду у миссис Давенпорт практически ничего не росло, спрятаться было негде, и Харриет быстро перебежала двор, открыла задвижку на калитке и выскочила на улицу. Она хотела было вернуться к дому Эдди по дороге, но в последнюю секунду что-то удержало ее. Вместо этого она понеслась прямо вперед к дому О'Брайантов. Она была уже на середине улицы, когда из-за угла медленно вывернул «транс Ам». Тут же взревел мотор, и автомобиль рванул прямо на нее.
Значит, они разделились — ловко придумали! Харриет заметалась как заяц, потом нырнула под сень елей, огораживающих двор О'Брайантов. Забора там не было, и Харриет бросилась к маленькому домику, в котором мистер О'Брайант хранил инструменты для чистки бассейна и где он часто коротал вечера. Она схватилась за ручку, подергала — заперто! Господи, какой ужас! На секунду растерявшись, она с тоской взглянула в темное окно домика на аккуратные книжные полки, на очертания стола и лампы и опрометью бросилась вправо. Ничего не выйдет — опять забор. Харриет побежала вдоль забора, уже не понимая, куда. За забором заходилась от бешеного лая хозяйская собака. Одно ясно — на улицу выбегать ей нельзя, надо запутывать следы внутри квартала.
Сердце стучало у нее в горле, легкие были как в огне, ноги дрожали. Харриет опять резко повернула налево. За ее спиной раздавался топот тяжелых сапог. Харриет мчалась как ветер, меняя направление, пролетая мимо чужих садов и дворов, мимо калиток и заборов, перескакивая через низкие изгороди и пролезая под высокие. Один раз она напугала маленького ребенка — увидев ее, он тут же сел в песочницу и открыл рот, видимо, для истошного вопля, но ее уже и след простыл. В другой раз она перемахнула через низкую изгородь и встретилась лицом к лицу с уродливым, похожим на бульдога стариком, который как раз выходил из дома на крыльцо. «Эй ты, а ну убирайся!» — закричал он с таким злобным видом, что Харриет, которая замедлила бег в надежде на помощь, отшатнулась, как от удара, и юркнула в его открытую калитку.
Она бежала дальше. В этом квартале она никого не знала, и, значит, помощи ждать было неоткуда. Ну зачем, зачем она позволила загнать себя сюда, на незнакомую территорию? «Ну давай, думай же, думай!» — изнемогая от усталости, твердила она себе, как вдруг заметила припаркованный у обочины желто-черный пикап Честера с кузовом, наполненным банками с краской и садовой утварью. Харриет повернулась и наугад устремилась во двор, ближайший к припаркованной машине. Он был огорожен аккуратно подстриженными кустами, и ей пришлось пролезть сквозь них, чтобы попасть внутрь. Там она чуть не упала в объятия изумленного Честера, который стоял посреди двора и неторопливо навинчивал распылитель на водяной шланг.
— Эй, — закричал он изумленно, — с какого перепугу…
— Где тут можно спрятаться?
— Спрятаться? Ты что, совсем с ума съехала? Здесь тебе не площадка для игр! — От возмущения он лишился дара речи и только грозил ей перепачканной в земле рукой. — А ну давай вали отсюда…
Харриет дико огляделась по сторонам — на вкопанном в землю черном столбе была подвешена стеклянная кормушка для птиц, сбоку стоял стеклянный игрушечный парник, двор окаймляла живая изгородь из лавра, вдоль которой были посажены пышные, но очень низкие розовые кусты…
— А ну давай отсюда, я не шучу! Смотри, какую дыру ты проделала в изгороди!
Вымощенная камнями тропинка вела через засаженную маргаритками бархатную лужайку к аккуратному сарайчику, выкрашенному в цвет дома. Харриет стрелой понеслась туда, влетела внутрь, бросилась на пол, забилась под скамью, скорчившись за мотком шланга для полива, и закрыла руками голову. Тишина. Мужские голоса. Харриет зажала себе нос, чтобы не расчихаться от пыли, в груди у нее горело, голова болела, и все тело нестерпимо чесалось. Опять голоса: бу-бу-бу. Что можно так долго обсуждать? «Что они могут мне сделать? — пронеслось у нее в голове. — Если они придут за мной, я заору. Да, надо орать и бежать, орать и бежать». Если они затащат ее в машину, то все, конец. Почему-то она была уверена, что уже никогда не сможет выбраться оттуда живой. Нет, конечно, Честер так просто не позволит им забрать ее. Но ведь Честер один, и к тому же он черный, что он может сделать против двух молодых белых мужчин? Минуты текли, а потом она увидела приближающуюся к сараю длинную тень. Честер! Старый негр приоткрыл дверь и сказал своим сухим, немного скрипучим голосом:
— Ну давай, выходи.
Харриет не шевелилась. Облегчение было таким сильным, что ноги у нее вдруг стали совсем ватными.
— Эй, ты жива? — раздался над ее ухом голос Честера, и Харриет увидела перед собой его озабоченное черное лицо.
— Они ушли?
— Да что ты им такого сделала? — голос Честера звучал озадаченно и даже немного испуганно. — Они так вели себя, будто ты кошелек у них выудила.
— Так они ушли?
— Да, ушли, — нетерпеливо сказал Честер. — Давай уже, вылезай оттуда.