Маленький друг Тартт Донна

— Нет.

— А в каком месте ты выбросил его? — спросила Харриет, слабо маша рукой сестре Кутс, которая просунула в дверь голову, чтобы попрощаться, потому что у нее заканчивалась смена.

— С железнодорожного моста.

«Хорошо», — подумала Харриет. Это был один из самых пустынных участков.

— А ты видел машину?

— Какую машину? О чем ты говоришь?

— Так, ни о чем. Слушай, пойди и скажи Джессике и компании, что ты просто разыграл их. Если они не проболтаются, никому и в голову не придет разыскивать… объект.

— Да я им и так не рассказал всю правду.

«Уж это точно, — усмехаясь про себя, подумала Харриет. — Слава богу, что ты не знаешь всей правды».

— А что ты рассказал? — спросила она.

— Ну, что Фариша Ратклиффа застрелили, как написали в газетах. Правда, там было сказано, что его нашел ловец бродячих собак, когда охотился за дикой псиной, которая забежала на пустырь, но я сделал эту историю немного более… шпионской.

— Ну так сделай ее еще более шпионской и скажи им…

— Я знаю! — вскричал вдруг Хилли с былым энтузиазмом. — Как из жизни Джеймса Бонда, да? Помнишь, этот чемоданчик…

— … который стрелял отравленным газом…

— …и туфли, помнишь туфли? — он говорил про туфли агента Клебб, в носках которых были скрыты раздвижные лезвия.

— … ага, здорово. Хилли…

— А помнишь ее кастет, которым она врезала тому белобрысому прямо в живот?

— Хилли!

— Что?

— Я бы на твоем месте не стала слишком много болтать об этом, ты понял?

— Да, слишком много не стоит. Конечно. Просто, чтобы получилась хорошая история, — весело сказал Хилли, совершенно успокоившись.

— Правильно, просто хорошая история, — подтвердила удовлетворенная Харриет, улыбаясь.

— Лоренс Юджин Ратклифф?

Незнакомец остановил Юджина у лестницы как раз в тот момент, когда он собирался подняться наверх и снова навестить девчонку — может быть, удается выбить из нее хоть какую-то информацию. Это был высокий плотный человек с жесткой щеточкой усов и внимательными, цепкими серыми глазами.

— Куда вы направляетесь?

— Я… э… — Юджин уставился на свои руки.

— Можно мне прогуляться с вами?

— Нет проблем, — сказал Юджин своим «представительским» голосом.

Они прошли через вестибюль к двери, на которой было написано: «Выход». Незнакомец открыл ее, и они шагнули из пропитанной запахами антисептиков прохлады больницы в жгучее пекло солнечного дня.

— Не хочется вас напрасно беспокоить, — сказал незнакомец, — особенно в такое время, но мне необходимо задать вам парочку вопросов.

— Нет проблем, — повторил Юджин, гадая, что надо от него этому копу.

Тот удобно уселся на бетонную скамью и предложил Юджину сесть рядом.

— Мы разыскиваем вашего брата Дэнни.

Юджин свесил руки между колен и уставился на них. Из собственного опыта общения с полицией он знал, что, чем меньше она будет знать, тем лучше.

Полисмен вытащил из кармана пачку сигарет и, повозившись с зажигалкой, закурил.

— Ваш брат Дэнни был хорошо знаком с неким Альфонсо де Бьенвиллем, — сказал он. — Вы его знаете?

— Знаю, что такой существует, — осторожно проговорил Юджин.

— Любопытная личность. — Незнакомец доверительно нагнулся к Юджину. — А он имеет отношение к тому маленькому бизнесу, который вы развели там у себя?

Юджин, внутренне подобравшись, постарался, чтобы выражение его лица не изменилось.

Коп зевнул, потянулся и закинул обе руки за голову.

— Мы всё знаем, Юджин, — сказал он. — Всё, что вы там вытворяете. В настоящую минуту с десяток наших ребят прочесывают участок вашей бабушки. Поэтому давай, не стесняйся, выкладывай все, что знаешь.

— Ей же богу, офицер, — сказал Юджин честно. — Я-то не имею к этому никого отношения.

— Ага, значит, ты знал про лабораторию, так? Тогда расскажи мне, где они спрятали наркотики.

— Сэр, вы больше меня знаете обо всей этой истории.

— Не надо темнить, у меня сержант подорвался на мине, которые вы расставили там по всему периметру. Хорошо еще он заорал так, что другие вовремя остановились.

— У Фариша проблемы с головой, — пробормотал Юджин после неловкой паузы. Он с трудом сдерживался, чтобы не загородиться рукой от палящего солнца. — Он из-за этого лежал в клинике.

— Ну да, и к тому же он имеет пару сроков за особо тяжкие уголовные преступления.

— Слушайте, — сказал Юджин, — вы, наверное, думаете, что и я тоже опасный преступник. Но поверьте, я свое отсидел. На меня снизошло Откровение Божье, я изменился, спросите кого хотите. Моя жизнь сейчас принадлежит только Господу, больше никому.

— Ну ладно. — Коп немного помолчал, смягчаясь. — А какое отношение к этому имеет ваш брат Дэнни?

— Они с Фаришем вчера утром уехали на машине.

— Ваша бабушка говорила, что они поссорились.

— Ну, не то чтобы поссорились, так, слегка поцапались. — Незачем было осложнять Дэнни и без того тяжелое положение.

— А ваша бабушка говорила, что дело дошло до кулаков.

— Что ж, мне об этом ничего не известно.

— Ну ладно. — Коп затушил сигарету и поднялся. — Вы понимаете, это не допрос, просто мне хотелось в неформальной обстановке выяснить кое-что.

— Да, сэр. — Юджин поднял голову вверх, потом быстро отвел взгляд в сторону. — Спасибо, сэр.

— Ну а между нами, где, по-вашему, сейчас находится ваш брат Дэнни?

— Не имею понятия.

— А мне говорили, что вы с братом были близки, — сказал коп тем же доверительным тоном. — Неужели он мог уехать и ничего вам не сказать? Может быть, у него есть друзья, о которых мне следует знать? Он не мог уйти слишком далеко пешком, без посторонней поддержки.

— А почему вы думаете, что он смылся? Может, он лежит где-нибудь подстреленный, как и Фариш?

Коп наклонился и положил ему руку на колено.

— Интересно, что вы об этом сказали. Потому что сегодня утром мы арестовали Альфонсо де Бьенвилля, чтобы спросить его о том же.

Юджин выпрямился, нахмурив лоб.

— Вы что, думаете, это Кэтфиш?

— Что Кэтфиш?

— Ну, стрелял в Фариша.

— Ну не знаю, не знаю, — уклончиво промычал коп. — Альфонсо — любопытный тип. Если он углядел в вашем предприятии легкий заработок, он мог на многое пойти. Но вот в чем проблема, Юджин: мы не можем найти Дэнни и не можем найти наркотики. Улавливаете связь? И у нас пока нет никаких оснований считать, что Кэтфиш хоть как-то замешан в этом деле. Поэтому я и надеялся, что вы мне поможете.

— Мне очень жаль. — Юджин потер подбородок. — Я больше ничего не знаю.

— Может быть, подумаете еще? Мы все-таки здесь расследуем убийство.

— Убийство? Так что, Фариш умер? — Юджин вскочил на ноги. Он только час назад отошел от двери реанимации, повел Гам и Кертиса в буфет подкрепиться, потом отправил их назад, а сам решил пройтись, размять ноги да навестить девчонку.

Коп выглядел удивленным:

— А разве вы не знали? Я подумал, когда увидел вас у лестницы, что вы…

— Слушайте, — Юджин уже шел к двери. — Простите меня, но мне надо побыть с бабушкой и братом.

— Ну да, конечно, — растерянно сказал коп. — Не буду вам мешать…

Юджин почти помчался по коридору к палате интенсивной терапии. Он услышал Гам еще раньше, чем увидел ее: звенящий, безнадежный, пронзительный стон, от которого сердце у него в груди сжалось и ухнуло в желудок. Кертис с посиневшим лицом сидел на стуле и хрипел, прижимая к себе огромную мягкую игрушку. Дама из отделения работы с пациентами стояла рядом и держала Кертиса за руку.

— Ну вот он идет наконец, — сказала она с облегчением, — не волнуйся, дружок, твой брат пришел. — Юджину она прошептала: — Ваша бабушка очень плоха…

Юджин пошел к Гам, раскинув руки для объятия, но она как будто не видела его. Бесконечно повторяя имя Фариша тонким, жалобным голосом, Гам слепо прошла мимо Юджина и мелкими шагами засеменила по холлу.

Дама из отделения работы с пациентами поймала за рукав доктора Бридлава:

— Доктор, у нас тут проблема с дыханием.

Доктор взглянул на посиневшее лицо Кертиса и гаркнул:

— Эпинефрин, живо!

Одна из сестер убежала прочь. Бридлав повернулся к другой сестре и свирепо рявкнул на нее:

— А почему вы еще не ввели снотворное миссис Ратклифф?

Посреди всей этой сумятицы, шприцев, мелькающих халатов сестер и санитаров откуда-то сбоку возник тот же самый полицейский и наклонился к уху Юджина:

— Нам с вами все-таки придется проехать в отделение. Дайте мне знать, когда будете готовы, хорошо?

Юджин в растерянности посмотрел в его доброжелательное лицо. Он еще не до конца осознал, что случилось. Его бабушка была теперь тиха, ее уводили под руки две медсестры. Кертис сидел на стуле, потирая руку, но его кашель и хрип чудесным образом прекратились. Он поднял игрушку и показал Юджину — большого плюшевого зайца.

— Мое! — сказал он, потирая припухшие глаза кулаком.

Коп все еще смотрел на Юджина, будто ожидал от него какой-то информации.

— Мой братик, — сказал ему Юджин. — Вы видите, он не совсем нормален. Я не могу оставить его здесь одного.

— Так заберите его с собой, — охотно предложил коп. — Мы найдем ему пару шоколадок в отделении.

— Малыш? — позвал Юджин. Кертис сорвался со стула, подбежал к нему и зарылся лицом в его рубашку.

— Люблю, — пролепетал он.

— Да, милый, — проговорил Юджин, мягко разжимая его пальцы. — Я тебя тоже люблю, но сначала нам придется поехать с этим дядей.

— Но я вовсе не хотела чаю, — услышала Харриет над ухом знакомый, чуть капризный голос.

В комнате было темно. У ее кровати сидели два человека, свет из коридора слабо освещал их головы. Затем, к неудовольствию Харриет, до нее донесся еще один приглушенный голос, который она не слышала уже очень долгое время, — голос ее отца.

— У них был только чай, — он говорил с преувеличенной вежливостью, граничащей с ехидством. — Если не считать кофе и сока.

— Я говорила тебе, что не надо идти в кафетерий. Здесь в холле стоят автоматы с колой.

— Ну так не пей чай, если тебе не хочется.

Харриет лежала очень тихо, прислушиваясь к родительским голосам. Как всегда, когда они были вместе, атмосфера постепенно накалялась, даже если они вели себя друг с другом подчеркнуто вежливо. «Что им тут нужно? — сонно подумала она. — Лучше бы Эдди со мной посидела».

А затем она услышала, как ее отец произнес имя Дэнни Ратклиффа.

— Ужас какой, ты слышала? — говорил он. — В кафетерии только и рассказывают об этом.

— О чем?

— О Дэнни Ратклиффе. Помнишь маленького дружка Робина? Ну того, что часто забегал к нам во двор поиграть.

«Какого еще дружка!» — подумала Харриет, внутренне холодея. Она уже полностью проснулась и, хотя ее сердце теперь стучало так бешено, что его, должно быть, было слышно из коридора, постаралась лежать неподвижно, не открывая глаз. Отец с шумом отхлебнул кофе и продолжал:

— Такой маленький оборванец, но довольно милый. Он еще зашел потом к нам домой и извинился передо мной, что не смог прийти на похороны, некому было отвезти его домой. Трогательный малыш.

«Нет, это неправда! — в панике подумала Харриет. — Они с Робином ненавидели друг друга. Так мне Ида говорила».

— Ах, да! — голос матери оживился. — Помню, бедный мальчик — он был такой худенький. О, действительно, просто ужас!

— Странно. — Отец Харриет тяжело вздохнул. — Как быстро летит время. Кажется, они только вчера играли с Робином у нас во дворе.

Харриет лежала не двигаясь, парализованная новым страшных подозрением.

— А мне было так жалко, — подхватила мать, — когда я узнала, что он пошел по наклонной дорожке.

— Что не удивительно с такой-то семьей.

— Ну, знаешь, они не все так плохи. Я встретила Роя Дайла в коридоре, так он сказал, что один из них зашел проведать нашу Харриет.

— Правда? Странно, ты думаешь, он знал, кто она такая?

— Я не удивлюсь, если так. Наверное, он поэтому и зашел ее навестить.

Их разговор перешел на другие темы, а Харриет, охваченная ужасом, спрятала пылающее лицо в подушках. Никогда раньше ей не приходило в голову, что она могла ошибиться в том, что Дэнни Ратклифф — и есть убийца ее брата. Но что, если он не убивал Робина?

Она не думала, что эта мысль вызовет такую мощную волну кошмара, готовую целиком захлестнуть ее. В панике она внутренне заметалась, пытаясь оттолкнуть от себя это подозрение, выбросить его из головы. Дэнни Ратклифф был виновен, виновен, она знала это, это было ясно как день, даже если другие не думали так.

Но вместо того чтобы улечься, сомнения накрыли ее с головой. Да, она была уверена, что Дэнни Ратклифф — убийца, но откуда она узнала об этом? Кто сказал ей? Почему она сделала такой вывод?

Харриет закусила губы, чтобы не закричать от ужаса. Она настолько не сомневалась в своей правоте, что ей не пришло в голову перепроверить или хотя бы сопоставить факты. Какие же это были факты? Конечно, то, что говорила Ида, должно было быть правдой, но ведь Ида так много всего говорила. И Ида, к примеру, терпеть не могла Хилли — Хилли, который и мухи не мог обидеть. А сколько раз, когда они с Хилли ссорились, она слепо вставала на защиту Харриет, не удосуживаясь разобраться, кто прав, а кто виноват?

Может быть, она права, и он действительно совершил то ужасное убийство. Только как она теперь узнает наверняка? «Почему я прямо не спросила его об этом? — твердила себе Харриет. — Он ведь находился рядом со мной». Но, конечно, ей это и голову тогда не пришло, единственное, чего она хотела, — уйти оттуда живой.

— Ой, посмотрите, — внезапно сказала мать Харриет, и встала со стула. — Она проснулась!

Харриет замерла. Она так глубоко погрузилась в свои мысли, что случайно открыла глаза.

— Харриет, посмотри, кто к тебе приехал!

Ее отец тоже поднялся и подошел к изголовью кровати. Даже в темной комнате Харриет увидела, что он сильно поправился за то время, пока она его не видела.

— Что, соскучилась небось по своему старому папке? — спросил он. Когда он был в таком игривом настроении, он любил называть себя «старым папкой».

Харриет вытерпела поцелуй в лоб и пару шлепков по щеке — обычное отцовское проявление нежности.

— Ну как ты? — говорил отец. От него пахло сигарами и виски, приятные запахи, если бы они исходили от кого-нибудь другого. — Ты здорово провела этих врачишек, ха-ха! — Он говорил с такой гордостью, будто Харриет выиграла Олимпийские игры.

Мать Харриет озабоченно порхала вокруг.

— Может быть, ей не хочется разговаривать, Дикс!

Отец бросил не оборачиваясь:

— Что ж, пусть не разговаривает, если ей не хочется.

Харриет взглянула на округлившееся, красное отцовское лицо, его быстрые, внимательные глаза, и ей ужасно захотелось расспросить его о Дэнни Ратклиффе, но она не решалась начать разговор.

— Что? — спросил отец.

— Я ничего не сказала. — Ее голос прозвучал тихо и хрипло.

— Но ведь хотела сказать! — Отец изобразил приветливую улыбку. — Скажи мне, дочка.

— Оставь ее, Дикс, — еле слышно прошептала мать. — Ты же видишь, девочка устала.

Отец повернул к ней голову резким гневным движением, которое Харриет так хорошо знала.

— Ну и что ж, что устала? — спросил он. — Я тоже устал. Я проехал восемь часов на машине, чтобы повидать ее. Об этом ты забыла? И что, теперь мне уже нельзя и поговорить с моей дочерью?

Когда они наконец ушли в девять часов вечера, Харриет в изнеможении опустилась на высокие подушки. Она боялась заснуть, вполне допуская, что проповедник решит вернуться в ее комнату. Конечно, приезд отца был вовсе не ко времени, но сейчас семейные проблемы отошли по важности на самый задний план. Гораздо больше Харриет теперь занимала мысль: что сделает проповедник, когда узнает, что Дэнни Ратклифф мертв?

А потом она вспомнила про стеклянный шкафчик, где хранилось оружие, и сердце ее еще сильнее сжалось. А вдруг отец полезет проверять, все ли на месте? Он это делал не так часто, но все же. Может быть, не стоило выбрасывать револьвер в реку? Лучше было бы спрятать его у себя во дворе, а потом тихонько положить на место?

Слишком поздно, к тому же таким образом она заткнула самый болтливый рот в Александрии. Хилли теперь подумает дважды, прежде чем рассказывать небылицы. А потом пройдет время, и люди быстро обо всем забудут. Люди вообще ни на что не обращают особого внимания. Скоро все улики, которые она оставила, зарастут сором. Ведь то же самое случилось и с Робином, верно? Улики заросли сором, и теперь никто никогда не узнает о том, что произошло на самом деле. Внезапно ей пришла в голову неприятная мысль, что, возможно, двенадцать лет назад убийца Робина размышлял примерно о том же.

«Но я ведь никого не убивала! — чуть не закричала она. — Я не убивала! Он сам утонул! Что я могла сделать?»

— Что с тобой, малышка? — встревоженно спросила сестра, которая пришла поменять капельницу. — Тебе что-нибудь нужно?

Харриет лежала на постели, засунув в рот костяшки пальцев и полными слез глазами рассматривая щели на потолке. Нет, она его, конечно, не убивала, но он был мертв по ее вине. А теперь оказывается, что, может быть, он и пальцем Робина не тронул. В конце концов Харриет зажгла свет и раскрыла биографию капитана Скотта, которую оставил ей на тумбочке отец. Но слова расплывались перед глазами, а каждая фраза приобретала какой-то совершенно независимый, сверхъестественный смысл. Казалось, капитан Скотт пытался поговорить с ней со своих далеких заоблачных берегов, что-то объяснить, доказать. Она представила себе, как он лежал в палатке, а рядом догорал огарок последней свечи и как он немеющей рукой писал в своем блокноте горькие строки о провале дела всей его жизни. Да, он пошел на риск, он храбро бросился на покорение ледяной пустыни, которую невозможно было покорить, он достиг мертвого центра земли, и что же? В конце концов, все его мечты оказались сломлены, надежды не оправдались. Какие горькие думы думал он, когда лежал среди тел мертвых друзей, готовясь перейти в мир иной? Харриет глядела прямо перед собой невидящими от слез глазами. Она тоже познала вещи, о которых еще пару месяцев назад не имела представления, и вдруг ей пришло в голову, что она разгадала тайное послание капитана Скотта: «Победа и поражение, в общем-то, ничем не отличаются друг от друга».

Утром Харриет проснулась поздно, совершенно разбитая и больная. Всю ночь ей снился отец: он расхаживал вокруг ее постели и занудным голосом ругал ее за то, что она разбила его любимую безделушку. Харриет протерла руками заспанные глаза. Около ее кровати сидела свежая, бодрая Эдди и пила кофе из термоса.

— Ага, проснулась наконец! — Воскликнула она весело. — Скоро придет твоя мать.

Харриет молча смотрела на нее, ужас, который за ночь никуда не исчез, железной рукой больно, крепко сжимал ее сердце.

— А теперь изволь позавтракать, — строго проговорила Эдди. — Сегодня большой день. К нам придет невролог, и, если у тебя все в порядке, тебя выпишут домой.

Харриет внутренне собралась. Ей надо уговорить невролога выписать ее домой, она не может здесь больше оставаться, это слишком опасно. Кто знает, что может сделать проповедник, если решит, что это она убила его брата? Главное — не забыть про немытый салат, прекрасное объяснение расстройства желудка. Нельзя допустить, чтобы врачи связали ее болезнь с водонапорной башней.

Сделав почти немыслимое усилие, она обратила внимание на завтрак, который ей принесли на пластмассовом подносе, и невольно поморщилась. Жидкий яблочный сок и чашка риса — что за завтрак такой? Она с отвращением ковырнула вилкой рис. Хорошо, пусть она будет Марко Поло в гостях у Кубла Хана. Как есть палочками, она не знает, значит, будет есть руками.

Эдди вернулась к своей газете. Харриет взглянула на заголовок передовицы и чуть не выронила из руки вилку. «Найден подозреваемый в убийстве!» На фотографии два человека тащили под руки висящее мешком изможденное тело. Лицо человека было мертвенно-бледным, черные волосы прилипли ко лбу. Оно скорее напоминало маску из парка ужасов, чем человеческое лицо: вместо рта — зияющая черная дыра, вместо глаз — провалы, как у черепа. Однако сомнений не было: этот полуживой, истощенный, измученный до предела человек был не кто иной, как Дэнни Ратклифф.

Харриет села и попыталась заглянуть под руку Эдди, чтобы прочитать статью, но Эдди перевернула страницу и, видя странный взгляд внучки и ее повернутую под углом голову, резко спросила:

— Тебе плохо? Дать тазик?

— Можно мне посмотреть газету?

— Конечно. — Эдди рассеянно вынула страницу с комиксами и протянула ее Харриет. Та в гневе уставилась на тупые черно-белые картинки, борясь с желанием выспросить все у Эдди напрямую.

— Опять повысили налоги, представляешь? — проговорила Эдди. — Не понимаю, куда деваются все деньги, которые собирают с нас. Наверняка начнут строить еще одну дорогу, да так и бросят, как обычно. Только на это они, похоже, и способны.

Харриет боялась поднять голову, опасаясь, что глаза могут выдать ее. «Найден подозреваемый в убийстве». Раз он найден, так значит, он жив? Дэнни Ратклифф жив?

Она бросила еще один жадный взгляд на газету, но Эдди уже сложила ее пополам и начала работать над кроссвордом.

— Я слышала, Диксон навестил тебя вчера? — спросила она тем холодноватым голосом, которым всегда говорила о зяте. — И как все прошло?

— Нормально. — Харриет не могла думать ни о чем, кроме того, что события принимают другой оборот.

«Во-первых, он не знает моего имени», — мысленно загибала она пальцы. По крайней мере, ей кажется, что не знает. Впрочем, если бы ее собственное имя было упомянуто в газете, Эдди не сидела бы тут так спокойно.

«Так ведь он пытался утопить меня», — вдруг подумала Харриет. Вряд ли он побежит рассказывать об этом полиции.

После паузы она собрала в кулак все свое мужество и спросила:

— Эдди, а кто этот мужчина на первой странице?

— Этот? — Эдди рассеянно повернула к себе газету. — Ах, этот! Он кого-то убил, подожди-ка, ах да, брата. Потом спрятался в старой водонапорной башне, но сорвался с лестницы и чуть не утонул. Думаю, он был просто счастлив, когда полицейские пришли за ним. — Она еще раз взглянула на статью и подняла очки на лоб. — Знаешь, я когда-то знала одно семейство Ратклиффов, которые жили за рекой. Их старик работал у нас на полях. Мы с Тэтти его до ужаса боялись, потому что у него не было передних зубов.

— А что они с ним сделают?

— С кем?

— С этим человеком.

— Ну знаешь, он признался, что убил брата, — пробормотала Эдди, возвращаясь к кроссворду. — К тому же там еще замешаны наркотики. Полагаю, они доставят его прямиком в тюрьму, где ему и место.

— В тюрьму? — переспросила Харриет. — Об этом что, в газете так и написано?

— О, не волнуйся, он быстро выйдет из нее, ты даже не успеешь оглянуться, — проворчала Эдди. — Нынче всех сажают в тюрьму пачками, а назавтра выпускают. Почему ты не ешь завтрак? — спросила она, строго глядя на внучку поверх очков.

Харриет сделала вид, что возвращается к своему рису. «Если он не умер, значит, мне не о чем волноваться? Значит, я не убийца? Я ведь ничего такого не сделала? Или сделала?»

— Ну вот, так-то лучше. Ешь скорее, а то после обследования будешь совершенно без сил. А если будут брать кровь, то может закружиться голова.

Харриет прилежно жевала несоленый рис, как вдруг в голову ей пришла еще одна ужасная мысль. Глаза ее заметались по сторонам, как у посаженного в клетку зверька, и она выпалила:

— Эдди, а он болен?

— Господи, кто? Этот мальчик? — Эдди даже не подняла головы от своего кроссворда. — Знаешь, я не верю всей этой чепухе, что преступник может быть «болен».

Харриет поняла, что ничего от нее не добьется. В эту минуту на пороге палаты показался высокий мужчина в белом халате с чемоданчиком в руке.

— Доброе утро, я доктор Бакстер, — сказал он, протягивая Эдди руку. Он выглядел моложе, чем доктор Бридлав, но его макушка уже начинала лысеть. — Я невролог.

— Ах, так. — Эдди подозрительно поглядела на его обувь — спортивные туфли с синей замшевой каемкой.

— Удивительно, что у вас не идет дождь, — непринужденно продолжал доктор Бакстер, усаживаясь и начиная рыться в своем чемоданчике. — Когда я выехал сегодня из дома, по прогнозу ожидался ливень…

— Ну, вы первый врач в этой больнице, кого нам не пришлось ждать целый день, — не очень дипломатично заявила Эдди. Она все еще ела глазами его спортивные, совсем не «докторские» туфли.

— Я выехал из дома в шесть утра, — бодро объявил доктор Бакстер. — Был такой ливень, вы не поверите! Вода — сплошной стеной. Я даже думал, мне придется повернуть назад.

— Вы только подумайте! — вежливо сказала Эдди.

— Ну-с, юная леди, — проговорил доктор, оборачиваясь к Харриет, и вдруг увидел выражение ее лица. — Боже мой! Ты что, испугалась меня, малышка? Я не сделаю тебе больно!

Он тревожно взглянул на нее.

— Знаешь что, давай начнем с вопросов, хорошо? Ты ведь не боишься вопросов, а?

Харриет отрицательно покачала головой.

— Ну вот и славно. Как тебя зовут?

— Харриет Клив-Дюфрен.

— Сколько тебе лет?

— Двенадцать с половиной.

Доктор засыпал Харриет градом вопросов. Сперва он попросил ее сосчитать до десяти, а потом в обратном порядке, улыбнуться, нахмуриться, высунуть язык, следить за его ручкой, не поворачивая головы. Постепенно его тесты становились все сложнее и неприятнее: он засовывал Харриет ложку в горло, чтобы заставить ее подавиться, щекотал ваткой белки глаз, чтобы заставить глаза моргать, острой булавкой тыкал в разные части тела, чтобы проверить болевую реакцию.

Харриет стоически терпела пытки, иногда вздрагивая и невольно ойкая, но мозг ее не переставал работать. Первый и главный вопрос был таков: как заткнуть рот Хилли? Ведь как только он узнает, что Дэнни Ратклифф жив, у него не будет больше оснований молчать о револьвере. Что же делать? Ведь он сразу же притащится к ней домой, как только ее выпишут из больницы, и у него будет миллион вопросов. И что она сможет ответить на них? Что Дэнни Ратклифф чуть не убил ее? Или еще хуже: что теперь она даже не уверена, что это он убил ее брата?

«Ну, нет, — подумала она в панике. — Надо придумать что-нибудь получше».

— А так больно? — спросил доктор, ткнув булавкой ей в щеку.

— Больно!

— Очень хорошо, — сказала Эдди, — когда больно, это хороший знак.

«Может быть, — думала Харриет, разглядывая потолок и сжимая зубы, чтобы не дернуться, пока доктор водил чем-то острым по ее босой ступне, — может быть, Дэнни Ратклифф действительно убил Робина». Конечно, всем было бы проще, если бы так оно и случилось. Наверное, не нужно разочаровывать Хилли: она расскажет ему, что Дэнни Ратклифф признался ей во всем там, в водонапорной башне. Он ведь мог совершить то страшное дело не со зла, все могло произойти случайно, во время игры. И потом он всю свою жизнь мучился угрызениями совести. Правильно, а еще он молил ее о прощении! Да, это хороший ход: он молил о прощении, и она сохранила ему жизнь, потому что не хотела брать на себя великий грех, и оставила его там, в башне, потому что прекрасно знала, что рано или поздно его найдут. Уголки рта Харриет невольно приподнялись при мысли о тех возможностях, что открывались перед ней, подобно ядовитым цветам.

— Ну что, не страшно было? — спросил доктор, собирая инструменты.

Харриет быстро спросила:

— А что, теперь я могу пойти домой?