Эммануэль. Верность как порок Арсан Эммануэль
Казалось, Лона немало удивилась тому, что Жан сравнил ее с этими отшельниками из далеких земель. Однако об этом замешательстве свидетельствовали лишь ее пальцы, на время оставившие в покое грудь.
Рассказчик поспешил поднять девушке настроение:
– В какой-то момент я почувствовал легкое покалывание на бедрах и ягодицах. Как потом мне сказала Аурелия, она ощутила то же самое. Это не было похоже на укусы насекомых, скорее на прикосновение крыльев бабочек, круживших вокруг нас и искусно щекотавших своими усиками обнаженные участки наших тел.
Руки Лоны замерли.
– Я говорю «искусно», – развил свою мысль Жан, – потому как это нас еще больше заводило. Возбуждало. Лично я тогда почувствовал нахлынувшую на меня горячую волну, которую я не преминул передать Аурелии в особенно мощных, страстных фрикциях. Она потом мне рассказала, что секс со мной под такой тактильный аккомпанемент был просто невероятным.
Жан решил, что предпочтительнее было бы ответить на немой вопрос Лоны:
– По правде говоря, первые ощущения, которые испытала Аурелия от нашего соития, были скорее болезненными. Затем – странными. И лишь потом они переросли в удовольствие. Разумеется, оно сильно отличалось от того удовольствия, что дарят друг другу женщины, но Аурелии оно понравилось…
«Стоит ли мне сейчас разъяснять, в чем именно заключалась разница? Сможет ли она меня понять? – задавался вопросом Жан. – Не стоит теоретизировать! Только факты и ничего, кроме фактов!»
– Но мы довольно скоро обнаружили причину этой необычной акупунктуры. Оказывается, эти легкие покалывания производили своими костылями священники. Воспользовавшись тем, что мы не обращаем на них никакого внимания, они окружили нас на расстоянии вытянутой руки с палкой. И теперь они легонько тыкали нас этими самыми костылями.
Лона была так же сбита с толку, как некогда и Жан с Аурелией.
– Но больше всего нас удивило не подобное странное использование этих предметов, а те легкость и точность, с которыми монахи управляли своими палками. В конце-то концов, эти пресловутые костыли имели довольно внушительные размеры! Как вообще мы могли с расстояния двух метров не заметить их и спутать тычки палок с прикосновением крыльев бабочек?! Еще большую странность всему придавал тот факт, что с другим концом костыля, тем, что был оснащен короткой перекладиной, монахи вообще вытворяли нечто непотребное: они мелко трясли перекладиной, плотно прижимая ее к паховой области. Таким вот способом монахи мастурбировали. Подобный метод, вне всяких сомнений, блистал оригинальностью, а судя по горящим взглядам отшельников, был еще и весьма действенным.
Пальцы Лоны вновь пришли в движение.
– Дерево неумолимо двигалось вверх-вниз по всей длине их членов, чья эрекция была столь же заметна через хлопковую ткань их белых одежд, как и моя – под простыней сегодня утром, когда вы пришли. Или, если хотите, их концы торчали так же, как сейчас торчат ваши соски.
Увы, оба этих сравнения Лону никоим образом не взволновали. Жан усилил давление:
– Я с удовольствием отметил, что их исступленно вибрирующие поршни, работавшие на грани человеческих возможностей, передавали нам свою энергию посредством простейшего, в сущности, механизма. Я также заметил, что концы палок обычно касались самых интимных зон: они скользили меж ягодиц, достигая промежности, умело играя с нашими гениталиями. Очевидно, именно этим и объяснялся тот приток неописуемого наслаждения, который мы с Аурелией испытывали вплоть до последней минуты. Подобного рода практика, скорее всего, восходит к древнейшим традициям. Монахам наверняка понадобились столетия, чтобы увесистые посохи в их руках смогли легко и изящно порхать, подобно смычкам.
«К слову сказать, – размышлял Жан, – у Лоны пальцы тоже – как у опытной скрипачки. Хотя ее учение зародилось не слишком давно!»
– Кстати, я должен добавить, что на этом заслуги монахов не исчерпались. Они не только продолжали возбуждать нас своими костылями, при этом как-то умудряясь сохранять равновесие в толпе и одновременно мастурбировать. Однако спустя некоторое время они вновь принялись покачиваться в танце, размахивая палками в такт, дабы добиться оптимальной комбинации движений. Разумеется, свои хореографические экзерсисы они дополняли монотонным пением, ритмично гармонировавшим с пульсацией их членов. На нас это пение также оказало самое благотворное воздействие. Я сумел подстроить свои движения под его ритм, и стоны Аурелии ясно давали мне понять, насколько ей было хорошо.
Для Лоны совершенно очевидным было то, насколько значимы для Жана эти воспоминания. Для нее они были сравнимы разве что с ее собственными воспоминаниями об Аурелии, когда та услужливо согласилась на демонстрацию, которая, ко всеобщему сожалению, так быстро закончилась.
Жан заметил, что Лона неотрывно смотрит на его возбудившийся член. Это зрелище подстегивало девушку, она все быстрее и быстрее теребила свои затвердевшие соски, придававшие ее груди совершенно потрясающий вид.
Он решил, что рано или поздно их эрекции должны были перетечь в нечто большее. И ему как никогда хотелось, чтобы это «большее» длилось как можно дольше и повторялось снова и снова…
Он с благодарностью вспомнил о бесчисленных всплесках удовольствия, которые они делили с Аурелией в ходе их неожиданной встречи с дабтара. Необходимо было, чтобы Лона тоже познала это удивительное ощущение, когда рассудок граничит с безрассудством. Он как мог попытался ей объяснить:
– Смысл этого загадочного ритуала дошел до меня лишь тогда, когда Аурелия в изнеможении испустила протяжный, полный невыразимого счастья стон. Монахов было слишком много, поэтому они не могли по очереди ее услаждать. Нить того наслаждения, что испытывали мы все, попросту бы исчезла. Обязательно возникло бы некое неравенство, напряжение; монахи стали бы проявлять нетерпение. Вот почему им хватило мудрости выбрать именно этот способ: все они одновременно занимались с ней сексом, используя меня в качестве посредника.
До сих пор поступок монахов вкупе с подобным интересным объяснением приводили Жана в восхищение. Почтив эти воспоминания несколькими секундами молчания, он продолжил:
– Священники в некотором роде поручили мне исполнить то, что сами они сделать не могли. Но через этот сексуальный канал, установленный с помощью пресловутых посохов, ставших настоящим символом их культа, они получали ровно столько же наслаждения, сколько отдавали нам. Так что можно сказать, что я наполнил Аурелию не только своей спермой, но и спермой всех, кто находился в церкви: она выплеснулась из их членов в тот же самый момент, как кончил я сам.
«Хотел бы я знать, что Лоне известно об этом явлении? – думал Жан. – Я имею в виду не эфиопских монахов и их нравы, а мужской оргазм в целом». Но этот вопрос он решил отложить на потом.
– Когда мы потом стали обсуждать с ней наедине все произошедшее, Аурелия сказала, что испытывала такие же ощущения, что и я. Во время ее первого секса с мужчиной ей показалось, что ее пронзают сразу все монашеские члены одновременно. И она до сих пор уверена, что в тот день, когда она потеряла девственность, ее влагалище заполнилось спермой двадцати пяти эякуляций.
Лона вдруг так протяжно застонала, что Жан едва удержался от расспросов. Дополнить свое повествование он решил следующим:
– Более того, это ощущение Аурелия испытывает почти всякий раз, как мы занимаемся любовью. Так что, похоже, монахи и по сей день считают ее своей любовницей, хотя с тех пор, как она покинула Лалибэлу, прошли месяцы. Надеюсь, монахи, как и мы, осознают тот факт, что каждый раз, когда я тружусь за них на супружеском ложе, они могут беззастенчиво наполнять эту прекрасную женщину спермой, сколько им заблагорассудится.
Теперь не оставалось никаких сомнений: Лона кончила. Жану приходилось выбирать: либо кончить самому, либо приглушить яркость воспоминаний.
– И все же к концу церемонии Дня Всех Святых в этой подземной церкви, даже продолжая ощущать на себе прикосновения фантастических «антенн» и все глубже погружаясь в пульсирующую пучину монашеской мастурбации, мы с Аурелией постепенно забывали о том, кто именно причастил нас к этой мистерии.
Предвосхищая разочарование Лоны, он перешел к главному:
– Мы больше не думали о них. Наши сердца бешено стучали в унисон не по причине вожделения священников. Нас сводило с ума, уносило куда-то далеко-далеко, делало нас совершенно иными, будто заново родившимися, обещало нам новое будущее – осознание того, что мы любим друг друга.
Лона недоверчиво спросила:
– Разве можно полюбить так быстро?
Жан моментально отреагировал каким-то изменившимся голосом:
– Если быстро не полюбить, иного шанса может и не представиться. Настоящая любовь бывает лишь с первого взгляда. Именно так любят дети, а взрослые со временем забывают, как это делается. Это чувство сродни той безграничной радости, которую мы испытывали, когда кто-то кричал нам: «Бежим к морю!», или «Искупнемся в бухте!», или «Поплыли вон к тому острову!» И с этого момента мы начинаем сомневаться, прозвучит ли в нашей памяти этот голос, когда мы уже будем не в том возрасте, чтобы бегать, ходить голышом или плавать. В минуту этого исключительно чистого детского чувства жизнь представляется нам в розовом цвете, наполняет наши сердца радостью, а от ощущения счастья и любви ко всему миру захватывает дух.
– В тех горах вы думали о море?
– Да. Тот каменный колодец, наполненный запахами фимиама и воска, казался нам с Аурелией открытым морем. А тело Аурелии было морским дном и его истоком. И на нашем подземном пляже я безмолвно говорил ей, что буду любить ее, любить день за днем, и с еще большим упоением. Я буду восхищаться ею, обожествлять; она будет для меня единственной и неповторимой. Я пройду вместе с ней до самой старости, навсегда запомнив ее молодой. Я рискну. И наша любовь нам никогда не наскучит и не будет похожа ни на какую другую. В любви мы никогда не повторяемся.
– Вы бы ругались с ней из-за ее любовниц?
– Я бы любил ее, чтобы дополнять, а не ограничивать.
– Ну и что же? Все ваши обещания воплотились в жизнь?
– В конце концов мы заметили, что монахи уже не поют свои псалмы. Мы оторвались друг от друга, чтобы посмотреть, чем они были заняты. Но они исчезли. Мы были одни. Никто нас не поучал, не наставлял, не тыкал палками, никто не преграждал нам путь.
Жан широко улыбнулся, как и тогда, в тот памятный день.
– Мы были настолько свободны, что не ощущали никакой надобности куда-либо бежать или от кого-то прятаться. И мы снова принялись бродить под каменистыми сводами церкви. И мы увидели тысячи прекрасных вещей, которых просто не замечали ранее. И тогда мы поняли, что эта красота исчезнет, если мы перестанем любить друг друга.
9
– И поэтому вы поженились? – скептически произнесла Лона.
– Вы достаточно умны, поэтому относитесь к свадьбе с недоверием, – отозвался Жан. – Супружеская жизнь – это выживание, и зачастую – выживание безвольное. Свадьба снова обретет смысл лишь в том случае, если люди начнут писать приглашения, чуть более интересные, чем то, которое Марк получил вчера. Ну, например:
«Жан и Аурелия Сальван рады объявить вам о свадьбе с Лоной Лильясдроттир».
Он посмотрел на девушку с возрастающей симпатией, и тотчас ему в голову пришла новая идея:
– Или вот еще, тоже неплохо:
«Сегодня утром Лона Лильясдроттир стала законной женой Эммануэль и Аурелии Сальван-Солаль и Петры Сен-Милан. В этой связи трое мужей вышеупомянутых особ совместно женились на Алекс Ирис, Маре Силоэ и их дочери Шевретте».
К удивлению Жана, Лона не стала оспаривать его новаторские идеи. Ее доверительный ответ резко изменил мнение Жана насчет ее неприступности и сексуальных предпочтений:
– Вообще-то я не стану возражать против брака, пусть даже с мужчиной, если только буду уверена, что смогу выходить замуж достаточно часто и при этом не прослыву нимфоманкой или шлюхой. Как вы думаете, наступят ли времена, когда женщину будут считать тем более нравственной, чем большее количество обручальных колец поместится на ее пальце?
– Все возможно, – произнес Жан, – при условии, если в обществе изменится само представление о верности. Вместо того чтобы выполнять роль своего рода контракта по приватизации, брак будет учить мужчину любить в своей жене влечение, которое она испытывает к другим. И напротив, женщина перестанет осуждать достойного мужа за его связи с другими женщинами. И тогда исчезнут вечно молчащие мужья и женщины – частная собственность. Семейный очаг перестанет быть просто надежной крепостью. Он будет игровым полем, отправной базой.
– Но без детей?
– Почему же? Но только это будут дети ветра, дети облаков, которые уже в юном возрасте смогут исследовать планеты, освещаемые разными солнцами одновременно.
– Как по-вашему, я уже слишком стара для исследования новых миров?
– Если вы считаете, что уже все повидали в этом мире, тогда у вас есть время найти способ попасть в другой. Но нельзя терять ни минуты!
Глаза девушки засверкали. Жан жалел лишь об одном: что она перестала теребить свои соски под рубашкой.
– Я видел вас уже с десяток раз на картинах Аурелии и все равно не узнаю, – сказал он. – Быть может, потому, что на этих картинах вы всегда обнажены?
– Я раздеваюсь лишь в том случае, если хочу заняться сексом, – ответила Лона.
– А если вы хотите поплескаться в море?
– На море я всегда занимаюсь сексом.
– А если вы принимаете ванну или спите?
– Тогда я занимаюсь сексом сама с собой.
Лона рассмеялась:
– А иначе почему бы Аурелия стала меня рисовать?
Затем она посерьезнела и спросила:
– Вот вы рассказали, как колени Аурелии помогли вам влюбиться. Знали ли вы, что сегодня она собиралась нарисовать колени Эммануэль?
– Нет. Но я не удивлен. В некоторых вселенных параллельные прямые иногда пересекаются.
Лона вдруг резко задрала юбку, обнажив колени.
– Как по-вашему, – спросила она, – что бы со мной произошло, если бы я поехала в Лалибэлу?
– Эфиопского аскета не следует искушать дважды, – ответил Жан.
III. Прелесть, которая не должна[46]
1
Неожиданно, без какого-либо звукового или светового оповещения, из одного из магнитофонов раздался гнусавый голос: причудливая смесь просторечного говора и неуместных возвышенных интонаций.
– Привет, Лукас! Это Хироши. Я так и не нашел никаких противопоказаний для твоего кристаллоида. Я ввел дополнительные дозы всем простейшим и многоклеточным в моем зверинце, предварительно покормив их недоваренным сукияки[47] и испортившейся тэмпурой[48]. Им от этого не стало ни горячо, ни холодно. Даже гусиной кожей не покрылись. Из этого можно сделать вывод, что твоя пациентка замерзла не из-за твоей оригинальной идеи. Причина явно в другом. Чао!
Эммануэль попыталась завязать разговор:
– Эй! А сама пациентка имеет право высказать свое мнение?
Но короткий звуковой сигнал дал понять, что Хироши уже отключился.
– Что ж, ладно! Однако вам бы следовало знать, самурай, что некоторые очень даже большие огорчения не оставляют следов, – процедила она сквозь зубы.
«Здесь никогда нельзя знать наверняка, записывает ли ваши слова казалось бы выключенный робот».
Но вот в том, чтобы ее тайком снимали на камеру, она не видела никаких неудобств: скажем, ноги, которые она закинула на подлокотник кресла космонавта, по мнению самой Эммануэль, были довольно фотогеничны.
У нее не было времени, чтобы начать беспокоиться по поводу отсутствия Лукаса. Ключ с цифровыми отпечатками пальцев теперь работал исправно, так что теперь Эммануэль могла непринужденно расположиться в доме, даже когда приходила раньше хозяина.
Однако же время шло, и это приводило девушку в недоумение. Никогда еще ее любовник не заставлял Эммануэль так долго ждать.
«Придется снова все делать самой!» – посетовала она вслух.
Не то чтобы она подозревала его в некоторой невнимательности или рассеянности: напротив, она бы была только рада, если бы он расслабился. На протяжении последних дней Лукас походил на комок нервов. Но девушка знала, что спрашивать Лукаса о занимавших его проблемах было пустым занятием. Не помогли бы никакие ухищрения: про трудности в лаборатории Лукас не рассказывал никому.
С изумлением Эммануэль вдруг осознала, что задремала прямо так, сидя поперек кресла… и что Лукас все еще не пришел.
С ощущением некоторого беспокойства и досады она ушла, предварительно нацарапав на черной доске:
«Господа из Марамуйя, вам нужно усовершенствовать свою технику. Чтобы вылечить фригидность, я готова на использование лазера».
2
Марк не узнал ничего нового, когда попытался связаться с молодым ученым по телефону:
– Вы не забыли про подарок?
– Только о нем и думаю, – проворчал Лукас.
– Превосходно. Вы нашли какую-то оригинальную идею?
– Найти – еще ничего не значит. Нужно, чтобы это работало.
– У вас проблемы?
– Проблемы – это моя работа.
Марк попытался разговорить Лукаса:
– У вас осталась всего неделя!
– Время в данном случает не играет никакой роли. Мне нужно все как следует обдумать.
– Ну, тогда я спокоен, – заверил его Марк.
– Я рад за вас, – коротко отозвался Лукас.
Через некоторое время Марк повторил звонок:
– Ну, как дела? Ваш прибор работает?
– Похоже на то.
– Превосходно! Когда я смогу его получить?
– Я вам позвоню послезавтра.
– Но это уже последний день!
– Ничего. В любом случае раньше закончить не получится.
– Вот как? Почему же?.. Впрочем… Ладно, хорошо.
Марк не решился пригласить Лукаса на обед или ужин. Эммануэль заверила его, что молодой человек не ест, не пьет и не занимается любовью, когда речь идет об общепринятых обычаях.
Марк честно пытался подавить в себе нетерпение. Вплоть до назначенного дня. Но именно в тот самый день все его волнения, все переживания разом обнаружились. Целый день он провел у телефона, беспрестанно натыкаясь на автоответчик Лукаса. Он не мог знать, что тот в свою очередь тщетно пытался дозвониться до Марка, а в итоге говорил с его секретаршами. Эти куклы настолько вывели его из себя, что он даже сообщения не оставил.
Впрочем, ближе к вечеру им все же удалось переговорить.
– Мне нужно срочно вас увидеть, – сказал Лукас.
Марк сокрушенно ответил:
– Это невозможно! Через четверть часа я должен быть с женой на собрании Общества друзей Кьеркегора[49]. Не смейтесь! Вы знаете Пелсажа, шофера из «Алеф Альфа»? Это он нас пригласил, и я не могу ему отказать. К тому же там будет выступать с докладом одна моя давняя знакомая. Она настоящий гений.
Помолчав несколько секунд, Марк добавил:
– Я вишу лишь одно решение проблемы: после конференции я уйду с ужина, сославшись на то, что у меня есть срочные дела по работе. Таким образом, у меня будет время забрать подарок из лаборатории и вернуться домой до прихода Эммануэль.
– Нет, это я приду к вам, – отрезал Лукас.
Момент для выяснения отношений был крайне неподходящий, и Марк, с плохо скрываемым раздражением в голосе оттого, что собеседник отказывается пускать его на свою территорию, сухо произнес:
– Как пожелаете. Приезжайте к одиннадцати или к половине двенадцатого.
– Договорились.
После этой беседы у Марка несколько испортилось настроение, хотя сам он не мог понять почему. Возможно, виной всему небольшая натянутость в их разговоре?
На протяжении всего вечера Марк был крайне неразговорчив, так что Эммануэль почувствовала большое облегчение, увидев, как этот хмурый медведь покидает ресторан после первого блюда.
– Что это на твоего мужа нашло? – неодобрительно полюбопытствовала Сюзанна Брёггер. – Ему так не понравилось мое выступление?
Тут вмешался Пелсаж: он знал, что Эммануэль не слишком хорошо умеет успокаивать людей.
– Напротив! – заверил он. – Месье и мадам Солаль слушали вас с большим интересом, особенно когда вы делились с нами предложением Сёрена Кьеркегора покрасить всем женщинам головы в зеленый цвет, чтобы по невнимательности не перепутать их издалека с человеческими существами.
Эммануэль с сожалением вздохнула:
– Если бы я только знала об этом раньше!
Она подмигнула водителю, но никто из гостей не догадался о ее намеке. В самом деле, в тот вечер цвет ее кожи ничем не отличался от цвета кожи всех присутствующих за столом.
А в это время вернувшийся домой Марк прямо-таки сгорал от нетерпения.
Наконец долгожданный звонок в дверь успокоил его расшатанные нервы. В результате он чуть было не набросился на своего гостя. И ему понадобилось некоторое время, чтобы в полной мере осознать ужас своего положения, когда Лукас прямо с порога заявил ему:
– Подарка не будет, черт возьми.
– Как так? – невнятно проговорил Марк.
– То, что я хотел вам принести, не работает.
– Не могу в это поверить, – отозвался Марк тоном человека, которому вдруг сообщили о кончине близкого родственника.
– Ну, так уж получилось.
– Что же произошло?
– Понятия не имею. Не работает, и все тут.
– А… когда это заработает?
– Возможно, никогда.
Марк все еще держался за соломинку:
– Но, может быть, у вас есть другая идея?
– До завтра я точно ничего не придумаю. А вот вы – вполне.
Марк ответил с горечью в голосе:
– Неужели вы действительно думаете, что за одну ночь я смогу изобрести то, что вам не удалось сделать за целый месяц?
– А кто вам сказал, что Эммануэль должна получить в подарок именно изобретение? – с насмешкой произнес Лукас, которого взбесило смятение собеседника. – Вам нужно просто встать пораньше и купить ей, ну не знаю, норковую шубу, например!
– В это время года?
– Ну, тогда резиновые сапоги.
– А это уж ваш конек. Тут я вам не советчик.
Неожиданно Лукас расхохотался и подытожил:
– Короче говоря, мы ссоримся, не так ли?
На что Марк ответил:
– Давайте чего-нибудь выпьем. Может, воображение заработает.
Честно говоря, они оба уже и не надеялись найти решение проблемы. Оставалось только просить Эммануэль отсрочить празднование дня рождения и ждать, пока Лукас завершит наконец свое изобретение.
– Боюсь, это уже будет подарок на Новый год! – честно предупредил Лукас.
– Ну, теперь-то уж вы, я полагаю, скажете мне, о чем идет речь, – сказал Марк. – Вы уже достаточно держали меня в неведении.
– Я никогда не рассказываю о моих неудавшихся изобретениях, – вывел его из заблуждения Лукас. – Я же дорожу своей репутацией.
Очередную словесную перепалку неожиданно прервал звонок в дверь.
– Это Эммануэль! – воскликнул Марк.
– Спрячьте меня где-нибудь, – шепотом отозвался Лукас.
– Зачем? – возразил Марк. – Сюрприза для нее у нас все равно нет.
Так или иначе, было уже слишком поздно: она стояла прямо перед ними.
– О! Какая неожиданность! – восторженно воскликнула Эммануэль.
Их в высшей степени растерянный вид порядком ее рассмешил:
– Чем это вы тут вдвоем занимаетесь? Вы сейчас словно улитки, которые запрятались в свои раковины.
– Мы строим тайные планы, – затравленно пояснил Марк.
– Тайные? Что ж, замечательно! Выкладывайте поскорее, чтобы я могла вам сказать, насколько они хороши.
На помощь слабохарактерному Марку пришел Лукас:
– Вообще-то это планы планов, которые касаются будущих проектов. Не стоит говорить о них раньше времени.
Затем он с обеспокоенным видом взглянул на часы и воскликнул:
– Говорить об этом, быть может, еще и рано, но вот время уже весьма позднее! Вы в курсе, что уже за полночь? Пожалуй, я поеду к себе и лягу спать. Спокойной но…
Но внезапное возмущение Эммануэль пресекло все его попытки к бегству:
– Полночь? И ты собираешься уйти? Именно в тот момент, когда я появилась на свет? Ты что, не знал? Ну да, так и есть! Я родилась ровно в ноль часов ноль минут двадцать семь лет назад. Итак, чем вы собираетесь меня порадовать?
Она обняла обоих мужчин, пока те нескладно бормотали: «С днем рождения». Они вовсе не ожидали, что Эммануэль станет отмечать праздник так скоро. Во всяком случае, они полагали, что поздравления девушка начнет принимать уже после восхода солнца.
К слову, Эммануэль осталась не слишком довольна этими неуклюжими излияниями:
– А подарок? У вас ведь есть для меня подарок? Вы же об этом переговаривались, когда я вошла? Вообще-то однажды Марк уже хотел втайне от меня повязать ленту на подарок, подготовленный для меня, и тогда, помнится, он оставил меня одну в какой-то пивной перед вечным выбором: «Отварная говядина или же вареная недосоленная свинина?..» Так что теперь не надейтесь, что сможете водить меня за нос со всеми этими «проектами проектов». Вам следует вручить мне подарок здесь и сейчас!
Мужчины тоскливо переглянулись, впрочем, это никак не помогло им выпутаться из сложившейся неприятной ситуации. После чего Лукас широко развел руками, что в его понимании означало:
«Легко сказать: подарок, подарок! Увы! Видишь: мы с пустыми руками. У нас ничего нет».
Марк взглянул на его руки и счел этот жест оскорбительным: руки Лукаса были неприемлемо пусты.
Он, в свою очередь, тоже развел руками и бросил на свои ладони все тот же негодующий взгляд.
При виде этой картины Эммануэль, казалось, специально усугубила ситуацию, настойчиво повторив:
– Ну и? Когда же я получу свой подарок?
Марка вдруг посетила внезапная надежда на то, что какая-нибудь шальная догадка, озарение сможет спасти положение. Вероятно, его память все же сжалилась и вняла его мольбам, иначе как объяснить то, что неожиданно даже для самого себя он выдал совершенно странный ответ:
– Твой подарок здесь, – сказал он. – Твой подарок – это мы.
3
Но даже несмотря на то, что слова эти были абсолютно необдуманными, а сам Марк слабо понимал их значение, Эммануэль, казалось, только их и ждала.
В ответ на них она захлопала в ладоши и радостно воскликнула:
– Ну наконец-то!.. Подарок, который я ждала больше всего на свете! Я так желала его, и в итоге теперь он мой!
Она схватила мужчин за руки и увлекла их в безумный хоровод. Она пела, смеялась, прыгала, танцевала. Они послушно подчинялись всем ее прихотям, поскольку такая суета давала им повод не думать о неловкости.
Однако Лукас уже воспринимал перспективы неожиданного предложения Марка не с волнением, а скорее с опаской. Он не был уверен, что последствия этой сумасбродной идеи ему действительно понравятся.
Впрочем, он готов был признать, что главное – Эммануэль их затея понравилась. Но все же! Ему казалось, что этот совместный «подарок» мог повлечь за собой некоторые риски гомосексуального толка, которые были ему явно не по вкусу.
«Эммануэль гордится своей бисексуальностью, и она ей и правда идет, – размышлял он. – Для меня же она – как корове седло».
Главная героиня вечера сразу заметила его нерешительность. Поэтому уже на кровати она позаботилась о том, чтобы ее тело, жгучее и сияющее, словно шпага из куртуазных романов, умело вклинилось между мужчинами.
Оба в этот момент думали: «Ее тело – самое красивое из всех».
Но даже для воссоздания подобной рыцарской картины Эммануэль пришлось пойти на ухищрения. Сначала она уединилась с Лукасом в душе, где она поцелуями и ласками возбудила его до такого состояния, что его желание взяло верх над стеснением.
Несмотря на то что обнаженная Эммануэль вызывала лишь самые приятные ощущения, Марк в свою очередь тоже был мрачнее тучи. Он оставил Эммануэль и Лукаса в душе не для того, чтобы дать им время адаптироваться к ситуации, а скорее, чтобы привыкнуть самому. Не так уж часто ему доводилось приглашать в постель любовника своей жены!
Впрочем, в тот момент, когда они легли на кровать, он заметил, что среди обуревавших его чувств ревности и близко не было.
Разве бедро Лукаса, прижатое к ягодицам Эммануэль, могло само по себе стать поводом для ревности? Ведь девушка не забывала ласкать и его.
Читать бесплатно другие книги:
