Врата судьбы Кристи Агата
– Нет, к самим гонкам это не имеет никакого отношения. Только цвет. Я имею в виду цвета.
– Да что ты хочешь этим сказать, Таппенс?
– Грин-хен-Ло. Мы неправильно это прочли. Нужно читать наоборот.
– Как наоборот? Ол, потом н-е-х? Никакого смысла не получается, даже если прибавить к этому н-и-р-г.
– Нет, надо брать слова целиком и читать их в обратном порядке. Так, как делал это Александр в той первой книге, которую мы обнаружили. «Ло-хен-грин».
Томми нахмурился.
– Все еще непонятно? – спросила Таппенс. – Подумай, на что это похоже. Конечно же, на «Лоэнгрин». Лебедь. Опера Вагнера, ты же знаешь.
– Но какое отношение все это имеет к лебедям?
– А вот имеет. Лебеди из фарфора, которых мы с тобой нашли. Помнишь? Скамеечки для сада. Один был синий, а другой – голубой. Помнишь, что сказал тогда старый Айзек? «Вот этот – Оксфорд, а тот – Кембридж».
– И один из них мы разбили, кажется, это был Оксфорд.
– Верно. Но Кембридж все еще цел. Голубой. Неужели ты не понимаешь? Лоэнгрин. Что-то было спрятано в одном из этих лебедей. Томми, следующее, что нужно сделать, – это пойти и посмотреть на этот Кембридж. На голубой. Он ведь все еще стоит в КК. Пойдем сегодня?
– Что, в одиннадцать часов вечера? Нет, сегодня не пойдем.
– Значит, пойдем завтра. Тебе завтра не нужно в Лондон?
– Нет.
– Значит, отправимся завтра и посмотрим.
– Просто не знаю, что делать с огородом, – сказал Альберт. – Я там немножко покопался, но ведь я ничего не понимаю в овощах. Кстати, вас ожидает какой-то мальчик, мадам.
– Ах, мальчик, – сказала Таппенс. – Этот рыжий?
– Нет, другой, беленький, тот, у которого грива до самых плеч. Имя у него еще такое глупое. Похожее на отель. Знаете, есть такой – «Роял Кларенс». Вот так его и кличут – Кларенс.
– Но он ведь просто Кларенс, а не Роял Кларенс.
– Верно, – согласился Альберт. – Он ожидает у парадной двери. Говорит, что может вам помочь, мадам.
– Понятно. Насколько я понимаю, он иногда помогал старику Айзеку.
Таппенс нашла Кларенса сидящим в плетеном кресле на веранде – или на лоджии, если угодно так ее называть. Он, по всей видимости, завтракал картофельными чипсами, а в левой руке у него была плитка шоколада.
– Доброе утро, миссис, – сказал Кларенс. – Пришел спросить, не нужно ли помочь.
– Ну конечно, нам всегда нужна помощь в саду и огороде. Ты, как мне кажется, работал одно время помощником старого Айзека.
– Не то чтобы работал постоянно, а так, иногда помогал ему. Я не слишком много понимаю в этих делах. Да и он, похоже, не слишком много знал. А разговаривали мы много, он все рассказывал про старые времена, как тогда было все прекрасно. Говорил, например, что был старшим садовником у мистера Болинго. Знаете, у того самого, что жил дальше по реке. Огромный дом у него был. Теперь там школа. Так вот, уверял, что служил там старшим садовником. Только бабка моя, бывало, говорила, что ни одному его слову верить нельзя.
– Ладно, неважно, – сказала Таппенс. – Мне просто хотелось достать кое-что из этой так называемой оранжерейки.
– Вы говорите про тот сарай, что со стеклянными стенами? Этот КК?
– Совершенно верно, – подтвердила Таппенс. – Так ты, оказывается, даже знаешь ее название?
– Да его завсегда так называли. Все это знали. Говорили, что это на японском языке. Не знаю только, верно это или нет.
– Ну пошли, – сказала Таппенс. – Пойдем туда.
Отправились целой процессией: Томми, Таппенс и пес Ганнибал, а в арьергарде следовал Альберт, который оставил не мытую после завтрака посуду ради более интересного занятия. Ганнибал был совершенно счастлив. Досконально исследовав по дороге все заманчивые запахи, он присоединился к ним у дверей КК, продолжая заинтересованно принюхиваться.
– Привет, Ганнибал, – сказала Таппенс. – Ты хочешь нам помочь? Расскажи нам что-нибудь.
– Что это за собака? – спросил Кларенс. – Кто-то говорил, что таких собак держат потому, что они охотятся на крыс. Это верно?
– Да, совершенно верно, – подтвердил Томми. – Это манчестерский терьер, черно-коричневый, старинная английская порода.
Ганнибал, понимая, что говорят о нем, вилял всем своим телом и с необычайной энергией постукивал хвостиком. Потом уселся на землю и огляделся по сторонам.
– Он, наверное, кусается? – спросил Кларенс. – Все так говорят.
– Это настоящая сторожевая собака, – сказала Таппенс. – Он меня охраняет.
– Совершенно верно, когда меня нет дома, он тебя опекает, – подтвердил Томми.
– Почтальон говорит, что он его чуть было не укусил дня четыре назад.
– Все собаки ненавидят почтальонов, – сказала Таппенс. – Ты не знаешь, где ключ от КК?
– Знаю, – ответил Кларенс. – Он висит там, в сарае. В том месте, где свалены цветочные горшки.
Он побежал к сараю и вскоре вернулся с заржавелым ключом, который теперь был хорошо смазан.
– Это Айзек, верно, его смазал, – сказал он.
– Ну да, раньше замок трудно бывало открыть.
Дверь открыли.
Кембридж, фарфоровая скамеечка, вокруг ножки которой обвился лебедь, выглядел весьма импозантно. Очевидно, Айзек отмыл его и отполировал, собираясь перенести на веранду, где можно посидеть в хорошую погоду.
– А еще должен быть синий, – сказал Кларенс. – Айзек, бывало, говорил: Оксфорд и Кембридж.
– Правда?
– Ну да. Синий – это Оксфорд, а голубой – Кембридж. Ну конечно, ведь это Оксфорд разбили, верно?
– Да, ведь именно Оксфорд проиграл в гонках!
– Кстати сказать, что-то приключилось с этой лошадкой, да? Там, в КК, кто-то хозяйничал.
– Да.
– Смешное какое имя – Матильда, верно?
– Согласна, – сказала Таппенс. – Ей пришлось сделать операцию.
Кларенсу это показалось очень забавным. Он от души рассмеялся.
– Тетке Эдит, это моя двоюродная бабка, тоже пришлось делать операцию, – сказал он. – Вырезали ей кусок нутра, но потом она поправилась.
Тон у него был слегка разочарованный.
– Мне кажется, невозможно забраться внутрь этой штуки, – сказала Таппенс.
– Нужно, верно, просто его разбить, так же как тот, синий.
– Да, другого способа нет, ведь правда? Глядите-ка, у него наверху какая-то щель. И форма странная, изогнутая, похоже на букву «S». В нее даже можно что-то просунуть, как в почтовый ящик.
– Да, – согласился Томми. – Действительно. Интересная мысль, Кларенс, очень интересная.
Кларенс приосанился, довольный тем, что его похвалили.
– Скамейку ведь можно развинтить, – сказал он.
– Развинтить? Неужели можно? – удивилась Таппенс. – Кто тебе это сказал?
– Айзек. Я часто видел, как он это делает. Переворачиваешь ее вверх ногами и начинаешь отвинчивать верхушку. Иногда, когда туго идет, приходится капнуть масла в эти щели, и, когда масло пройдет куда надо, крутить делается легче.
– Вот как?
– Легче всего, когда перевернешь скамейку вверх ногами.
– Похоже, что здесь все нужно переворачивать вверх ногами, – заметила Таппенс. – При операции с Матильдой ее тоже пришлось перевернуть.
Кембридж какое-то время отчаянно сопротивлялся, но потом фарфоровая крышка начала поддаваться, крутиться, и вскоре им удалось ее снять.
– Похоже, там только один мусор, – сказал Кларенс.
Ганнибал тут же принялся помогать. Он любил принимать участие во всем, что происходило вокруг. Он был уверен, что без его лап и носа не может быть успешно завершено ни одно дело. Правда, действовал в основном его нос. Он сунул его внутрь, потом заворчал, отступил на несколько дюймов и сел на задние лапы.
– Что-то ему не понравилось, – сказала Таппенс и посмотрела внутрь на какой-то довольно противный мусор.
– А-а, я понимаю, в чем дело! – воскликнул Кларенс.
– Что такое?
– Он поцарапался. Там, кажется, гвоздь, а на нем что-то висит. А может, и не гвоздь, а что-то другое. Но что-то есть. Ай!
– Гав! Гав! – сочувственно тявкнул Ганнибал.
– На гвозде определенно что-то висит. Да, поймал. Нет, соскочило. Вот теперь крепко; кажется, вытащил.
В руке у Кларенса был сверток, обернутый темной парусиной.
Ганнибал подошел и уселся возле ног Таппенс. Он сердито ворчал.
– В чем дело, Ганнибал? – спросила его хозяйка.
Ганнибал заворчал снова. Таппенс нагнулась, погладила его по голове и по ушам.
– Что случилось, Ганнибал? – еще раз спросила Таппенс. – Ты хотел, чтобы выиграл Оксфорд, когда выяснилось, что побеждает Кембридж? Помнишь, – обратилась она к Томми, – как мы предложили ему посмотреть гонки по телевизору?
– Да, – сказал Томми, – под конец он очень рассердился и начал лаять, так что мы ничего уже не слышали, ничего не могли разобрать.
– Но зрение нам еще не изменило, мы способны кое-что видеть, – сказала Таппенс. – Это уже нечто. Однако, если ты помнишь, ему не понравилось, что выиграл Кембридж.
– Вполне понятно, – сказал Томми. – Он ведь воспитывался в Оксфордском собачьем университете.
Ганнибал поднялся со своего места у ног Таппенс и переместился к Томми, одобрительно виляя хвостом.
– Какие же он там изучал дисциплины? – со смехом спросила Таппенс. – Альберт весьма неосторожно дал ему однажды целую кость от бараньей ноги. Сначала я обнаружила ее под подушкой в гостиной, потом выгнала его из дому в сад и закрыла дверь. Выглянув в окно, я увидела, что он направился к грядке с гладиолусами и аккуратненько закопал ее там. Он, как ты знаешь, очень бережливо относится к косточкам. Никогда не пытается сразу же их съесть. Всегда закапывает их, приберегает на черный день.
– А потом снова их откапывает? – спросил Кларенс, внося свою лепту в беседу о собачьих привычках.
– Мне кажется, что да, – сказала Таппенс. – Иногда они уже такие старые, что лучше бы он их оставил в покое и не трогал.
– Наш пес не любит собачье печенье, – сообщил Кларенс.
– Оставляет его, наверное, в миске, – предположила Таппенс. – Предпочитает мясо?
– Зато он любит бисквиты, такая уж у нас собачка, – сказал Кларенс.
Ганнибал обнюхал трофей, только что извлеченный из внутренностей Кембриджа, а потом вдруг обернулся и залаял.
– Посмотри, нет ли кого за дверью, – попросила Таппенс. – Это может быть садовник. Кто-то мне недавно говорил – кажется, это была миссис Херринг, – что у нее есть один знакомый старик, который в свое время был садовником, причем очень хорошим, а теперь ищет работу.
Томми открыл дверь и выглянул наружу.
– Никого нет, – сказал он.
Ганнибал, который все это время сердито ворчал, снова громко залаял.
– Ему кажется, что кто-то прячется на той поляне, где пампасная трава, – сказал Томми. – Возможно, этот кто-то выкапывает косточку, которую он там спрятал. А может, там кролик. Ганнибал ужасно глупо себя ведет, когда дело касается кроликов. Нужно без конца его науськивать, прежде чем он за ним погонится. Верно, испытывает к ним симпатию. Зато любит гоняться за голубями и крупными птицами. К счастью, до сих пор ни одну не поймал.
В это время Ганнибал вынюхивал что-то в траве, сначала с ворчанием, а потом с громким лаем. Он то и дело оборачивался и поглядывал на Томми.
– Там, наверное, кошка, – предположил Томми. – Ты же знаешь, что с ним делается, когда ему кажется, что где-то поблизости кошка. А здесь иногда бродят целых две кошки – громадный черный котище и маленькая кошечка. Мы зовем ее Кити-киска.
– Это та самая, которая постоянно залезает в дом, – сказала Таппенс. – Она способна проникнуть через любую щель. Замолчи наконец, Ганнибал. Поди сюда.
Ганнибал услышал и повернул голову. Всем своим видом он изображал высшую степень свирепости. Он посмотрел на Таппенс, потом отошел немного назад и снова бешено залаял, устремив все свое внимание на участок густой высокой травы.
– Что-то ему там не нравится, – сказал Томми. – Куси, Ганнибал.
Ганнибал встряхнулся, повертел головой, посмотрел на Томми, потом на Таппенс и бросился в атаку на пампасную траву.
Вдруг раздался резкий звук – два негромких хлопка.
– Господи боже! – воскликнула Таппенс. – Кто-то, верно, стреляет кроликов.
– Иди назад! Назад в КК, Таппенс! – крикнул Томми.
Что-то пронеслось у него возле уха. Ганнибал, теперь уже в полной уверенности, что дело нечисто, с громким лаем мчался вокруг поляны. Томми бежал вслед за ним.
– Он за кем-то гонится! – крикнул Томми. – Бежит вниз с горы. Мчится как сумасшедший.
– Что же это… кто же это такой? – спросила Таппенс.
– С тобой все в порядке, Таппенс?
– Нет, не совсем, – отозвалась она. – Что-то… что-то такое ударило меня вот сюда, пониже плеча. Это было… что это было?
– Кто-то в нас стрелял. Он прятался в пампасной траве.
– Он наблюдал за тем, что мы делаем, – сказала Таппенс. – Как ты считаешь, потому и стреляли?
– Я так думаю, это ирландцы, – высказал предположение Кларенс. – ИРА. Они хотели устроить взрыв.
– Не думаю, чтобы наш дом имел какое-то политическое значение, – сказала Таппенс.
– Идемте в дом, – сказал Томми. – И побыстрее. Ты тоже с нами, Кларенс.
– А ваша собака меня не укусит, как вы думаете? – неуверенно спросил Кларенс.
– Нет, – успокоил его Томми. – Мне кажется, он слишком занят.
Едва они успели завернуть за угол и направиться в сад, как снова появился Ганнибал. Он примчался, едва переводя дух. Пес обратился к Томми, заговорив с ним на своем собачьем языке – подошел к нему, встряхнулся, положил лапу ему на брюки и попытался потянуть его туда, откуда только что примчался.
– Он хочет, чтобы я пошел вместе с ним за тем человеком, – сказал Томми.
– Нет, ты никуда не пойдешь, – заявила Таппенс. – Если кто-то там разгуливает с ружьем или пистолетом, я совсем не хочу, чтобы тебя подстрелили. В твоем-то возрасте! Что же будет со мной, если тебя убьют? Кто обо мне позаботится? Ну, пойдем скорее.
Они быстро направились к дому. В холле Томми сразу взялся за телефон.
– Что ты делаешь? – спросила Таппенс.
– Звоню в полицию. Я не могу оставить это без внимания. Они могут еще что-нибудь придумать, если мы их не остановим.
– Мне кажется, – сказала Таппенс, – мне нужно как-то перевязать плечо. Кровь заливает мой лучший джемпер.
– Ничего с ним не сделается, с твоим джемпером, – сказал Томми.
В этот момент появился Альберт с полным комплектом предметов первой помощи.
– Ну, знаете, – возмутился он. – Неужели кто-то из этих грязных типов стрелял в хозяйку? Что же будет дальше с нашей страной? Вы не думаете, что вам следует отправиться в больницу?
– Нет, не думаю, – отрезала Таппенс. – Ничего особенного со мной не случилось. Единственное, что мне нужно, – это кусок широкого пластыря, чтобы залепить рану. Только сначала немного монастырского бальзама.
– У меня есть йод.
– Я не хочу йодом. Он щиплет. К тому же теперь врачи считают, что йодом мазать не следует.
– Мне казалось, что монастырский бальзам применяется для ингаляций, – проговорил Альберт, слабо надеясь на успех.
– Это один из способов его применения. Кроме того, им смазывают ссадины, порезы, детские коленки и тому подобное. А где эта штука, она у тебя, Томми?
– Какая штука, Таппенс?
– Я имею в виду то, что мы вытащили из кембриджского Лоэнгрина. То, что висело там на гвозде. Ведь это, наверное, что-нибудь важное. Нас выследили. И если они собирались нас убить – или еще что-нибудь с нами сделать, – значит, это действительно что-то.
Глава 11
Ганнибал принимает меры
Томми сидел в своем кабинете вместе с прибывшим из полиции человеком. Этот полицейский, инспектор Норрис, сочувственно кивал.
– Надеюсь, если нам повезет, мы получим какие-нибудь результаты, мистер Бересфорд, – говорил он. – Вы говорите, что у вашей жены сейчас доктор Кросфильд?
– Да, – ответил Томми. – Насколько я понимаю, рана не представляет серьезной опасности. Пуля царапнула кожу, поэтому было много крови, но я надеюсь, что все обойдется. Доктор Кросфильд говорит, что никакой опасности нет.
– Но ведь ваша жена, как мне кажется, в годах, – сказал инспектор Норрис.
– Ей за семьдесят, – сказал Томми. – Оба мы уже немолоды.
– Конечно, конечно. С тех пор как вы сюда приехали, я очень много о ней слышал, соседи рассказывали. Мы наслышаны о ее прошлой деятельности. И вашей тоже, – с явной симпатией говорил инспектор Норрис. – Преступник навсегда останется преступником, сколько бы времени ни прошло, то же самое можно сказать и о человеке, который когда-то совершал героические подвиги. Могу вас заверить в одном: мы сделаем все возможное для того, чтобы отыскать преступника. Вы не можете описать стрелявшего человека?
– Нет, – сказал Томми. – Я видел его со спины. Он убегал, а за ним – наша собака. Мне кажется, это не очень старый человек. Бежал он легко.
– Четырнадцать-пятнадцать лет – очень трудный возраст.
– Нет, он был гораздо старше, – сказал Томми.
– А вам не звонили? Вы не получали писем с требованием денег или чего-нибудь в этом роде? – спрашивал инспектор. – Может быть, требовали, чтобы вы уехали отсюда?
– Нет, – ответил Томми, – ничего подобного не было.
– Сколько времени вы здесь живете?
Томми сказал, когда они здесь поселились.
– Гм-м… Не так уж давно. Насколько мне известно, вы часто ездите в Лондон, почти каждый день.
– Да, – подтвердил Томми. – Если вам нужны подробные сведения…
– Нет, – сказал инспектор Норрис. – Нет, они мне не нужны. Единственное, что я мог бы вам посоветовать: не уезжайте из дому так часто. Если вы будете больше бывать дома, вам будет легче самому охранять миссис Бересфорд.
– Я уже и сам решил, что не буду уезжать, – сказал Томми. – Мне кажется, это будет вполне уважительной причиной тому, что я не смогу явиться в Лондон, туда, где мне надлежит быть.
– Ну а мы сделаем все возможное и не будем спускать с вас глаз. И если только нам удастся поймать этих…
– Мне, по-видимому, не следует вас спрашивать, – сказал Томми, – но все-таки, может быть, вам известны наши ненавистники? Или причины их неприязни к нам?
– Вы понимаете, нам очень многое известно о некоторых личностях, которые проживают в здешних краях. Зачастую гораздо больше, чем они предполагают. Мы никоим образом не обнаруживаем, что именно нам известно, потому что тогда легче до них добраться. Мы выясним, с кем они связаны и платит ли им кто-нибудь за то, что они совершают, или же они действуют на свой собственный страх и риск. Однако мне почему-то кажется, что это не наши, не местные.
– Почему вы так думаете? – спросил Томми.
– Ну как вам сказать. Мы кое-что слышим, получаем информацию из разных мест, из различных полицейских участков и управлений.
Томми и инспектор смотрели друг на друга. По крайней мере минут пять они ничего не говорили. Просто молча смотрели, и все.
– Ну что ж, – сказал наконец Томми. – Я понимаю. Да, мне кажется, я понимаю.
– Позвольте мне кое-что вам сказать, – проговорил инспектор.
– Да? – Томми смотрел на него с сомнением.
– Я о вашем саде. Насколько мне известно, вы с ним не справляетесь, вам нужна помощь, верно?
– Нашего садовника убили, как вам, вероятно, известно.
– Да, я все это знаю. Это был старый Айзек Бодликот, верно? Отличный был человек. Любил иногда поговорить о том, что с ним происходило в старые времена. Но он был хорошо известен, это был человек, на которого можно было положиться.
– Просто не могу понять, кому понадобилось его убивать и кто это сделал, – сказал Томми. – Никто этого не знает, и никто не пытается выяснить.
– Вы хотите сказать, что мы не выяснили? Но на это, как вы понимаете, требуется время. Во время дознания далеко не все становится ясным, и коронер выносит решение: «Убийство, совершенное неизвестными лицами». Иногда это только начало. Но я хотел сказать другое: к вам могут прийти и спросить, не нужен ли вам человек для работы в саду. Он придет и скажет, что может работать два или три раза в неделю. В качестве рекомендации он скажет, что работал несколько лет у мистера Соломона. Не забудьте, пожалуйста, эту фамилию.
– Мистер Соломон, – повторил Томми.
В глазах инспектора Норриса мелькнула искра.
– Ну да, он умер, его уже нет на свете, этого мистера Соломона, я хочу сказать. Но он был, жил здесь и действительно много раз нанимал помощников, которые работали у него в саду. Я не знаю, как назовет себя этот человек. Скажем, я не очень хорошо помню его фамилию. Это может быть один из нескольких – скорее всего, как мне кажется, это будет Криспин. Возраст – от тридцати до пятидесяти, и он работал у мистера Соломона. Если же придет наниматься на работу в саду человек, который не скажет, что он работал у мистера Соломона, то я бы на вашем месте не стал его нанимать. Это просто предупреждение.
– Хорошо, – сказал Томми. – Мне все ясно. По крайней мере, мне кажется, что ясно.
– Это самое главное, – сказал инспектор Норрис. – Вы быстро все схватываете, мистер Бересфорд. Впрочем, в вашей прошлой деятельности это было совершенно необходимо. Могу ли я сообщить вам что-нибудь еще, что вам хотелось бы знать?
– Пожалуй, нет, – сказал Томми. – Я просто не знаю, о чем спрашивать.
– Мы будем продолжать наше расследование, хотя не обязательно здесь. Может, придется искать в Лондоне или в других местах. Мы всегда готовы помочь вам. Вы будете иметь это в виду, хорошо?
– Мне хочется попытаться удержать Таппенс подальше от этих дел, но боюсь, что это безнадежно.
– С женщинами вообще трудно договориться, – заметил инспектор Норрис.
Томми повторил это замечание позже, когда сидел у кровати жены, наблюдая за тем, как она ест виноград.
– Неужели ты ешь его с косточками?
– Обычно да, – ответила Таппенс. – Слишком долго и скучно их выплевывать. По-моему, они не причиняют никакого вреда.
– Ну, если это до сих пор не причинило тебе вреда – ведь ты всю жизнь глотаешь эти косточки, – то теперь уж наверняка не причинит.
– Что говорят полицейские?
– Именно то самое, чего мы и ожидали.
– Есть у них какие-нибудь предположения о том, кто это может быть?
– Они считают, что этот человек не из местных.
– Кто к тебе приходил? Кажется, это был инспектор Ватсон?
– Нет, инспектор Норрис.
– Ну, это имя мне незнакомо. Что еще он говорил?
– Он сказал, что с женщинами трудно договориться, трудно их удержать.
– Да неужели! – воскликнула Таппенс. – А он не догадывался, что ты передашь мне его слова?
– Может быть, и нет, – сказал Томми, вставая с кресла. – Мне нужно позвонить в пару мест в Лондоне, предупредить, что не появлюсь там в ближайшие день-два.
– Поезжай спокойно. Со мной здесь ничего не случится. Меня опекает и сторожит Альберт, да и все остальные тоже. Доктор Кросфильд удивительно добрый человек, он квохчет надо мной, как настоящая наседка.
– Мне нужно будет отлучиться за продуктами для Альберта. У тебя есть какие-нибудь пожелания?
– Да, – сказала Таппенс, – можешь купить мне дыню. Мне все время хочется фруктов. Только фруктов и больше ничего.
Томми набрал лондонский номер.
– Полковник Пайкавей?
– Да. Алло. А-а, это вы, Томас Бересфорд.
– Вы узнали мой голос? Я хотел вам сказать, что…
– Что-то, что касается Таппенс. Можете не говорить, я уже все знаю, – сказал полковник Пайкавей. – Сидите на месте, никуда не уезжайте день-другой, а может, и всю неделю. В Лондон не приезжайте. Докладывайте обо всем, что у вас происходит.