Врата судьбы Кристи Агата

Глава 8

Воспоминания о дядюшке

На следующее утро Таппенс была вынуждена прервать свой разговор с электриком, который пришел, чтобы устранить оплошность и недоделки в своей работе.

– К вам тут пришел мальчик, – сказал Альберт. – Желает говорить с вами, мадам.

– Как его зовут?

– Я не спрашивал. Он просто ждет снаружи, у дверей.

Таппенс схватила шляпу, нахлобучила ее на голову и спустилась по лестнице.

У дверей стоял мальчик лет двенадцати-тринадцати. Он явно волновался – шаркал от волнения ногами, никак не мог стоять спокойно.

– Надеюсь, это ничего, что я пришел, – сказал он.

– Позволь, позволь, – сказала Таппенс. – Ты Генри Бодликот, правильно?

– Точно, – подтвердил мальчик. – Это был мой… вроде как мой дядюшка, я хочу сказать, тот, про кого вчера было дознание. Раньше мне не доводилось бывать на дознании, никогда, право слово.

Таппенс прикусила язык, чтобы не спросить: «Ну и как, тебе понравилось?» У Генри был такой вид, словно он собирался в подробностях рассказать об этом интересном развлечении.

– Это такая трагедия, – сказала Таппенс. – Все очень сожалеют.

– Но ведь он был такой старый, – сказал Генри. – Ему все равно оставалось недолго жить. Осенью он всегда ужас как кашлял. Никому в доме спать не давал. Я просто пришел спросить, не нужно ли чего сделать по дому. Как я понял – это мать мне сказала, – вам требуется проредить грядку салата, так вот, не могу ли я сделать это для вас? Я знаю, где она находится, потому что приходил сюда иногда со стариком и мы с ним болтали, пока он работал. Я могу прямо сейчас, если вам удобно.

– Это очень мило с твоей стороны, – сказала Таппенс. – Пойдем, я тебе покажу.

Они вместе отправились в огород и прошли к нужной грядке.

– Вот здесь. Понимаешь, его посеяли слишком густо, и теперь нужно проредить, чтобы между кустиками было необходимое расстояние. А лишние растения, те, что уберешь, нужно перенести вот сюда. – Таппенс указала, куда именно, и продолжала: – Я не слишком много понимаю в салате и вообще в овощах. Вот цветы немного знаю. А брюссельская капуста, горошек, салат – все это для меня темный лес. Ты не хотел бы поработать у меня садовником?

– Да нет, я ведь все еще хожу в школу. Потом разношу газеты, а летом работаю на сборе фруктов.

– Понятно. Ну, если услышишь, что кому-то нужна работа и скажешь мне, я буду очень рада.

– Обязательно это сделаю. До свидания, мэм.

– Ты мне только покажи, что будешь делать с салатом. Мне хотелось бы научиться.

Она стояла рядом, наблюдая за работой Генри Бодликота.

– Ну вот, теперь все в порядке. А какой отличный салат на этой грядке. Это ведь «Уэбб превосходный», верно? Довольно поздний сорт.

– А тот, что ты только что обработал, это «Том самбс», – сказала Таппенс.

– Верно. Это ранний сорт. Он такой хрустящий… Очень вкусный.

– Ну, спасибо тебе большое, – сказала Таппенс.

Она повернулась и пошла к дому, но потом вспомнила, что оставила в огороде свой шарф, и вернулась назад. Генри Бодликот, который направился было домой, остановился и подошел к ней.

– Я оставила здесь шарф, – сказала Таппенс. – Где он? Ах вот, здесь, на ветке.

Он протянул ей шарф и стоял, глядя на нее, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. У него был такой смущенный и взволнованный вид, что Таппенс не могла понять, что с ним такое.

– В чем дело? – спросила она.

Генри потоптался на месте, посмотрел на нее, потом снова потоптался, сунул палец в нос, почесал правое ухо, продолжая топтаться.

– Я просто… Не можете ли вы… Я хочу сказать… нельзя ли вас спросить…

– О чем? – спросила Таппенс. Она остановилась, вопросительно глядя на мальчика.

Генри сильно покраснел и продолжал нерешительно мяться.

– Ну, я не хотел… я не собирался спрашивать, но мне интересно… люди говорят… они говорят… я слышал…

– Да говори же, в чем дело? – Таппенс не могла понять, что так взволновало Генри, что он мог такого услышать, что было бы связано с жизнью мистера и миссис Бересфорд, новых владельцев «Лавров». – Итак, что именно ты слышал?

– О, просто… ну, просто что вы та самая леди, которая ловила шпионов в прошлую войну. И вы, и ваш муж. Вы этим занимались и поймали одного, который был немецким шпионом, а притворялся другим человеком. А вы его поймали, и вообще у вас были всякие приключения, и в конце концов все открылось. Я хочу сказать, вы были… Не знаю, как это называется, вы, наверное, служили в этом самом секретном отделе и поймали шпиона, и вообще все было так здорово. Конечно, все это было давно, но все равно, все было жутко запутано и связано… с какими-то детскими стишками.

– Вот это верно, – сказала Таппенс. – «Мой гусёк», вот какие стишки. Я помню.

Кажется, тот самый стишок, а может быть, и другой, я теперь уже не помню.

– Скажите на милость! – удивился Генри. – Я хочу сказать, это же просто удивительно, что вы живете здесь, словно обыкновенный человек. Только не понимаю, при чем здесь эти стишки.

– А при том, что у нас был свой код, шифр называется, – сказала Таппенс.

– И его нужно было разгадывать? – спросил Генри.

– Что-то в этом роде. Но все это было давным-давно.

– Но все равно это просто потрясно, – сказал Генри. – Вы не возражаете, если я расскажу своему дружку? Есть у меня приятель, его зовут Кларенс. Глупое имя, верно? Мы все над ним потешаемся из-за его имени. Но все равно он хороший парень, верно вам говорю. Вот уж он подивится, когда узнает, что вы действительно живете здесь, среди нас.

Он смотрел на Таппенс с обожанием, словно преданный щенок.

– Просто потрясно, – снова сказал он.

– Но это было так давно, – сказала Таппенс. – Еще в сороковых годах.

– Но все равно ведь вам было интересно? Или страшно?

– И то и другое. В основном, конечно, было страшно.

– Я так и думал. Но все-таки странно, что вы приехали сюда и снова занимаетесь тем же самым. Этот джентльмен ведь был из флотских, верно? Он ведь называл себя капитаном военного флота, разве не так? А был он немец. Кларенс, по крайней мере, так говорит.

– Что-то в этом духе, – осторожно ответила Таппенс.

– Потому, верно, вы сюда и переехали. Ведь у нас такое тоже было. Давно, правда, но все равно было то же самое. Он был офицером на подводной лодке. И продавал чертежи. Правда, я все это знаю только по слухам.

– Понятно, – сказала Таппенс. – Но мы приехали сюда совсем не поэтому. Просто нам понравился этот дом, он такой славный, в нем приятно жить. До меня тоже дошли эти слухи, только я так и не знаю, что там на самом деле было.

– Как-нибудь я вам расскажу. Конечно, никто не знает наверняка, что правда и что нет, так это было или иначе.

– А каким образом твой друг Кларенс столько об этом узнал?

– Он это услышал от Мика, понимаете? Этот Мик жил у нас какое-то время, в том месте, где раньше была кузница. Он давно уже уехал, но он много чего знал, люди ему рассказывали. И наш дядя, старый Айзек, тоже много чего знал. И иногда рассказывал нам.

– Значит, ему многое было известно об этих делах? – спросила Таппенс.

– Ну конечно. Вот я и подумал, понимаете, когда его трахнули по башке, не в этом ли причина. Что он слишком много знал и всем об этом рассказывал. Вот его и убрали. Так они теперь и действуют. Если кто много знает, у него из-за этого могут быть неприятности с полицией, его раз – и укокошат.

– И ты думаешь, что твой дядя Айзек… думаешь, ему многое было известно?

– Думаю, ему много чего рассказывали. То там что-то услышит, то здесь. Он не очень-то распространялся об этих делах, но иногда рассказывал. Вечерами курит, бывало, свою трубочку и рассказывает нам с Кларри, да еще был у нас третий друг, Том Джиллингем. Он все хотел знать, вот дядя Айзи и рассказывал нам про то да про се. Мы, ясно, не знали, правду он говорит или выдумывает. Но мне кажется, что он кое-что раскопал и знал, где что находится. И еще он говорил, что, если бы люди узнали, где оно лежит, им было бы очень даже интересно.

– Он действительно так говорил? – спросила Таппенс. – Ну что ж, нам это тоже интересно. Ты должен вспомнить, что именно он говорил, на что намекал, потому что это поможет нам выяснить, кто его убил. Ведь его убили, верно? Это же не просто несчастный случай, так ведь?

– Мы поначалу думали, что он просто умер, ведь ему иногда делалось плохо с сердцем, он падал, у него кружилась голова и все такое. А оказалось – я ведь был на дознании, – что все это не просто, что его нарочно убили.

– Да, – сказала Таппенс, – я думаю, что это было сделано нарочно.

– А вы не знаете, почему? – спросил Генри.

Таппенс посмотрела на мальчика. Ей в этот момент показалось, что оба они – и она и Генри – полицейские ищейки, идущие по одному и тому же следу.

– Я думаю, что это было сделано нарочно, и мне кажется, что и тебе, его родственнику, и мне было бы очень важно узнать, кто совершил это скверное, жестокое дело. Впрочем, может быть, ты уже знаешь, Генри, или у тебя есть догадки на этот счет?

– Не то чтобы догадки, их у меня нет. Но, вы понимаете, ведь у человека есть уши, и он слышит, и я знаю людей, про которых дядя Айзи иногда говорит… говорил, что у них против него есть зуб, и говорил, что это из-за того, что он про них слишком много знает, а в особенности про то, что известно им самим, и о том, что когда-то случилось. Но, понимаете, разговоры все время шли о человеке, который давным-давно помер, так что невозможно во всем разобраться, понять и запомнить.

– Но все равно, – сказала Таппенс, – тебе придется нам помочь, Генри.

– Вы хотите сказать, что позволите мне в этом участвовать?

– Да, – сказала Таппенс. – В особенности если ты умеешь держать язык за зубами. Сказать о том, что разузнаешь, можно только мне, но ни в коем случае нельзя делиться с друзьями, потому что тогда это станет известно везде и всюду.

– Понимаю. Ведь убийцы могут что-то прознать, и они станут охотиться за вами и мистером Бересфордом, верно?

– Вполне возможно. И мне бы этого очень не хотелось.

– Ясно-понятно, – сказал Генри. – Послушайте, если я что узнаю или найду, я приду к вам и спрошу, нет ли у вас какой работы. Ладно так будет? И тогда расскажу вам, что узнал, и никто нас не услышит. Вот только сейчас я пока ничего не знаю. Но у меня, видите ли, есть друзья. – Он расправил плечи и напустил на себя важный вид – видел, наверное, такое по телевизору. – Я знаю, что к чему. Люди-то ничего не подозревают, а я все равно знаю, что к чему. Они не думают, что я слушаю, понимаете, а сами возьмут да и скажут… ну, вы понимаете, если сидеть тихо и молчать, то много чего можно услышать. А все это, наверное, очень важно, да?

– Да, – подтвердила Таппенс, – да, очень важно. Но мы должны быть осторожны, Генри. Ты это понимаешь?

– Ну конечно. Я обязательно буду осторожным. Так, что осторожнее не бывает. А он ведь очень много чего знал про это место, – продолжал Генри. – Я имею в виду дядю Айзека.

– Ты говоришь о доме и о саде?

– Точно. Он знал разные истории, понимаете? Люди видели, кто куда приходил, кто что делал с разными предметами, кто с кем встречался и где это было. И где у них захоронки. Иногда он про это говорил. Мать-то, конечно, особо не прислушивалась. Считала, что все это одни глупости. Джонни – это мой старший брат – тоже считал, что это глупости, и не слушал. А я вот слушал, и Кларенс тоже, ему было интересно. Он, понимаете, любит всякие такие фильмы. Он мне так и говорил: «Чак, это точно как в фильме». И мы часто говорили об этих вещах.

– А тебе не приходилось слышать о женщине, которую звали Мери Джордан?

– Конечно, я слышал. Она была немка и шпионка, верно? Вызнавала секреты у морских офицеров, да?

– Да, кажется, что-то в этом роде, – сказала Таппенс, мысленно прося прощения у покойной Мери Джордан, однако считая, что спокойнее придерживаться именно этой версии.

– Она, верно, была хорошенькая, а? Даже, наверное, красивая.

– Право, не знаю, – сказала Таппенс. – Ведь мне было года три от роду, когда она умерла.

– Да, конечно, наверное, так. Но о ней и сейчас иногда говорят, я сам слышал.

– Как ты тяжело дышишь, у тебя взволнованный вид, – сказал Томми, когда его жена, все еще одетая для работы в саду, вошла через боковую дверь, едва переводя дыхание.

– Я действительно немного волнуюсь, – призналась Таппенс.

– Не слишком переутомилась в саду?

– Нет. По правде говоря, я вообще ничего не делала. Просто стояла у грядки с салатом и разговаривала… разговаривала с… называй его как хочешь.

– Кто же это был?

– Мальчик, – сказала Таппенс. – Мальчик.

– Он пришел предложить свою помощь в саду?

– Не совсем. Это, конечно, было бы очень кстати, но, к сожалению, нет. Он пришел выразить свое восхищение.

– Нашим садом?

– Нет. Мною.

– Тобой?

– Это тебя так удивляет? – лукаво спросила Таппенс. – Пожалуйста, не задавай вопросов. Однако должна признать, bonnes bouches[15] происходят тогда, когда их меньше всего ожидаешь.

– Ах вот как. Так что же вызвало его восхищение? Твоя красота или твой рабочий комбинезон?

– Мое прошлое.

– Твое прошлое?

– Да. Он был просто потрясен, когда узнал, что я, как он вежливо выразился, та самая леди, которая в прошлую войну разоблачила немецкого шпиона. Того, кто выдавал себя за капитана в отставке, хотя никогда им не был.

– Господи, твоя святая воля! – воскликнул Томми. – Снова «Н или М?»! Неужели же это никогда не забудется, так, чтобы можно было жить спокойно?

– Ну, я не уверена, что мне хочется все это забыть, – сказала Таппенс. – Зачем забывать? Если ты когда-то была знаменитой актрисой, то всегда приятно, когда тебе об этом напоминают.

– Да, понимаю, что ты хочешь сказать.

– И я думаю, что это может оказаться весьма полезным, принимая во внимание то, что мы собираемся делать.

– Ты говоришь, это мальчик. Сколько ему лет?

– Да лет десять-двенадцать, как мне кажется. По виду ему не больше десяти, но я думаю, что ему двенадцать. И у него есть приятель, которого зовут Кларенс.

– А какое это имеет значение?

– В данный момент никакого, – сказала Таппенс, – но он и Кларенс действуют заодно и, насколько я понимаю, готовы поступить в наше распоряжение. Они могут что-то разузнать или что-то нам сообщить.

– Если им десять или двенадцать лет, как они могут что-то нам сообщить? Смогут ли они запомнить, что именно нам нужно узнать? – сказал Томми. – Что он тебе рассказывал?

– Он был немногословен, говорил короткими фразами, – сказала Таппенс, – которые состояли в основном из «вы знаете» и «вы понимаете».

– И все это были вещи, которых ты не знала и не понимала.

– Он просто пытался объяснить то, что слышал.

– А от кого слышал?

– Ну, я бы, конечно, не сказала, что это сведения из первых рук, и даже не из вторых. Вполне возможно, что из третьих, четвертых, пятых и даже из шестых. Кроме того, эти сведения состояли из того, что слышал Кларенс и его дружок Элджернон. Элджернон сказал, что Джимми слышал…

– Стоп! – сказал Томми. – Довольно. Так что же они слышали?

– А вот это уже труднее, – сказала Таппенс. – Однако, мне кажется, можно попробовать доискаться. Они слышали, что упоминались различные места, слышали разные истории, и им ужасно хочется принять участие в том, что мы, как они уверены, здесь собираемся делать и ради чего сюда приехали.

– А именно?

– Заниматься разведкой и обнаружить нечто очень важное. Что-то, что, как всем известно, здесь спрятано.

– Ах вот оно что, – сказал Томми. – Спрятано. Но каким образом, где и когда?

– Самые разные ответы на все три вопроса, – сказала Таппенс, – но ты должен признать, Томми, что все это страшно интересно.

Томми задумчиво кивнул, соглашаясь, что, возможно, это действительно так.

– Это связано со старым Айзеком, – пояснила Таппенс. – Мне кажется, Айзек знал кучу вещей, много чего мог бы порассказать.

– И ты думаешь, что Кларенс и… как звали того, другого?

– Сейчас вспомню, – сказала Таппенс. – Я совершенно запуталась во всех этих людях, которые слышали и от которых слышали разные вещи. Заметные – именно вроде Элджернона и обычные – всякие там Джимми, Джонни и Майки. Чак, – вдруг сказала она.

– Что – чак? – спросил Томми.

– Да нет, это имя. Чак – так звали мальчика.

– Странное какое-то имя.

– Его настоящее имя Генри, но ребята называют его Чак.

– Совсем как «Чак и ласка».

– Не «Чак и ласка», а «Поп и ласка». Имеется в виду народный танец «Вот идет ласка».

– Знаю я, как правильно, но ведь «Чак и ласка» тоже симпатично звучит, верно?

– Ах, Томми, ведь я только хочу сказать, что мы не можем бросить это дело, в особенности теперь. Ты со мной согласен?

– Да, – сказал Томми.

– Я так и думала. И не потому, что ты выразил это словами. Мы должны продолжать расследование, и я тебе скажу почему. Главным образом из-за Айзека. Его кто-то убил. Его убили, потому что он что-то знал. Он знал что-то такое, что могло для кого-то представлять опасность. И мы должны найти человека, для которого эти сведения могли представлять опасность.

– А ты не думаешь, – спросил Томми, – что это обыкновенное хулиганство? Есть такие люди, которым непременно нужно кого-то убить, предпочтительно старого человека, который не может оказать сопротивления.

– Согласна, такие вещи случаются. Но это не тот случай. Я думаю, за этим что-то кроется, а попросту говоря, где-то нечто спрятано, спрятано нечто такое, что может пролить свет на прошлые события. Речь может идти, скажем, о какой-то вещи, которая была спрятана или отдана кому-то на хранение. Этот человек уже умер, или, в свою очередь, тоже где-то спрятал эту вещь, или отдал ее на хранение. Но так или иначе, непременно хотят что-то скрыть. Айзек это знал, и они боялись, что он расскажет об этом нам – о нас уже ходили всякие разговоры, людям о нас кое-что известно. Мы ведь связаны с контрразведкой. У нас соответствующая репутация. А вся история каким-то образом связана с Мери Джордан и прочими обстоятельствами.

– Мери Джордан, – задумчиво проговорил Томми, – умерла не своей смертью.

– Совершенно верно. А теперь еще убили Айзека. Мы должны выяснить, кто его убил и почему. Иначе…

– Ты должна быть очень осторожной, – сказал Томми. – Очень осторожной, Таппенс. Если Айзека убили из боязни, что он расскажет о вещах, связанных с далеким прошлым, то этим людям ничего не стоит подстеречь тебя где-нибудь в темном месте и тоже убить! Они не станут опасаться разоблачения, полагая, что опять все подумают: «Снова эти хулиганы».

– Которые подстерегают старушек и шарахают их по голове? Как скверно иметь седые волосы и старческую походку! Я понимаю, что я желанная добыча для любого. Как ты думаешь, не следует ли мне обзавестись небольшим револьвером?

– Нет, – сказал Томми. – Конечно же нет.

– А почему? Ты, верно, считаешь, что я не умею с ним обращаться и допущу какую-нибудь оплошность?

– Я опасаюсь, что ты можешь споткнуться о корень дерева – ты же постоянно падаешь – и тогда, вместо того чтобы защищаться, застрелишь себя.

– О, Томми, неужели ты действительно считаешь, что я могу допустить такую глупость? – жалобно спросила Таппенс.

– Да, считаю. Ты вполне на это способна.

– Тогда я могла бы носить нож с пружиной.

– Ничего не нужно с собой носить, – сказал Томми. – Просто ходи с невинным видом и разговаривай исключительно о саде, цветочках и овощах. Можно еще сказать, что нам не слишком здесь нравится и что мы подумываем о том, чтобы перебраться в другое место. Вот что я тебе посоветовал бы.

– Кому я должна это говорить?

– Да кому угодно. Это обязательно станет известно.

– Да, слухи здесь распространяются очень быстро, ничего не скажешь. А ты будешь говорить то же самое, Томми?

– Приблизительно. Скажу, например, что поначалу этот дом нравился нам гораздо больше, чем теперь.

– Но ведь ты тоже не собираешься сидеть сложа руки?

– Да, – сказал Томми. – Вот сейчас во мне разгорелась настоящая злость.

– А ты уже решил, как будешь действовать?

– Буду продолжать то, что делал раньше. А ты, Таппенс? Есть у тебя план действий?

– Пока еще нет, – ответила Таппенс. – Но кое-какие идеи есть. Я могу что-нибудь выведать у… Как, ты сказал, его зовут?

– Генри, а друг его – Кларенс.

Глава 9

Бригада юных

Проводив Томми в Лондон, Таппенс задумчиво бродила вокруг дома, пытаясь выработать план действий, которые привели бы к желаемому результату. Однако в это утро светлые идеи почему-то не рождались у нее в голове.

Вспомнив о полезном правиле, согласно которому следует начинать от печки, она поднялась в «книжную комнату» и стала, переходя от полки к полке, оглядывать многочисленные корешки заполнявших их книг. Детские книжки – целые полки детских книг, но ведь она и так сделала все, что было возможно. Чего же еще ждать? Она теперь была почти уверена, что внимательно просмотрела все книги на этих полках; Александр Паркинсон больше не мог открыть ей никаких секретов.

Она стояла там, ероша волосы, хмурясь и пиная ногой нижнюю полку, на которой стояли теологические книги в изрядно потрепанных переплетах, когда вошел Альберт.

– Там внизу вас кто-то спрашивает, мадам.

– Кого ты имеешь в виду под этим «кто-то»?

– Да просто какие-то мальчишки. Один из них сказал, что он Кларенс и что вам все про него известно.

– Ах вот что, – сказала Таппенс. – Кларенс.

Она подумала с минуту. Неужели уже сказываются результаты вчерашнего разговора? Как бы то ни было, не вредно будет посмотреть, что из этого получится.

– А второй мальчик тоже здесь? Тот, с которым я вчера разговаривала в саду?

– Не знаю. Они все на одно лицо – грязные и все такое.

– Ну ладно, – сказала Таппенс. – Я сейчас спущусь вниз.