Врата судьбы Кристи Агата
– Сегодня днем я собираюсь поговорить с фотографом. Не хочешь пойти со мной?
– Нет, – отказался Томми. – Я, пожалуй, пойду и искупаюсь.
– Искупаешься? Но сегодня ужасно холодно.
– Ничего. Мне как раз и нужно что-то холодное, бодрящее и освежающее, чтобы смыть с себя всю эту грязь, прах и паутину, которые облепили меня, – я чувствую их на шее, на ушах и даже между пальцами ног.
– Да, действительно, это грязная работа, – согласилась Таппенс. – Ну а я все-таки хочу заглянуть к этому мистеру Даррелу – или он Дарренс? Кстати, Томми, тут еще одно письмо, которое ты не распечатал.
– Вот как? А я и не заметил. Ну-ну, это может быть интересно.
– От кого оно?
– От одной из моих помощниц, – ответствовал Томми голосом, исполненным важности. – Той самой, которая все это время разъезжала по Англии, не выходила из Сомерсет-Хаус, разыскивая свидетельства о смертях, браках, рождениях. Ей приходилось рыться и в газетных подшивках, и в документах, касающихся переписи населения. Она отличный работник.
– Отличный работник и красивая женщина?
– Не настолько красивая, чтобы ты обратила на нее внимание, – ответил Томми.
– Очень рада, – сказала Таппенс. – Понимаешь, Томми, теперь, когда ты начинаешь стареть, у тебя вполне могут появиться довольно опасные мысли по поводу красивых помощниц.
– Разве ты в состоянии оценить, какой у тебя верный муж? – горько сказал Томми.
– Все мои подруги постоянно мне твердят, что про мужей никогда ничего нельзя сказать наверняка.
– Просто у тебя плохие подруги.
Глава 5
Беседа с полковником Пайкавеем
Томми пересек Риджент-парк, а потом долго ехал по многочисленным улицам, на которых ему уже давно не доводилось бывать. Они с Таппенс жили когда-то неподалеку от Белсайз-парка, и он вспомнил, как они гуляли в Хэмпстед-Хит, – у них тогда был пес, обожавший эти прогулки. Очень своевольный пес. Когда они выходили из дому, он всегда норовил повернуть налево, на дорогу, которая вела в сторону Хэмпстед-Хит. Все попытки Таппенс и Томми заставить его повернуть направо, в сторону магазинов, обычно оканчивались неудачей. Это была такса по имени Джеймс, в высшей степени упрямое животное. Он растягивался на тротуаре во всю длину своего похожего на сосиску тела, он высовывал язык и всем своим видом показывал, как ему тягостно оттого, что его хозяева не понимают, какая прогулка ему требуется. Проходящие мимо люди обычно не могли удержаться от комментариев.
– Посмотри-ка на эту миленькую собачку. Вон ту, с белой шерсткой. Она похожа на сосиску, правда? А дышит как, бедняжечка! Его хозяева не желают вести его туда, куда ему хочется. Он совсем изнемог, это просто ужасно.
Томми брал у Таппенс поводок и тащил собаку в направлении, противоположном тому, куда ей хотелось идти.
– Господи, – говорила Таппенс, – неужели ты не можешь взять его на руки?
– Что? Тащить Джеймса на руках? Он ведь ужасно тяжелый.
Джеймс, ловко перевернувшись, укладывал свое тело-сосиску как раз в том направлении, в котором ему было желательно идти.
– Смотрите, бедная собачка! Она, наверное, уже хочет домой.
Джеймс упорно тянул в свою сторону.
– Ладно уж, ничего не поделаешь, – сдавалась Таппенс. – Покупки придется отложить. Пойдем туда, куда хочется Джеймсу. Он слишком тяжелый и сильный, его никак не заставишь слушаться.
Джеймс смотрел на нее и вилял хвостом, казалось, говоря: «Вполне с тобой согласен. Наконец-то вы поняли, что требуется. Вперед, в Хэмпстед-Хит!» Тем обычно все и кончалось.
Томми пребывал в нерешительности. Он ехал по данному ему адресу, но, ведь когда он встречался с Пайкавеем последний раз, это происходило в жалкой комнатушке, полной дыма. Теперь, доехав до указанного в письме места, он обнаружил невзрачный маленький домик, выходивший фасадом на пустошь, недалеко от дома, где родился Китс. Ничего особо примечательного или поэтичного Томми не обнаружил.
Он позвонил в дверь. Открыла старуха, весьма смахивавшая на ведьму, во всяком случае, именно такой образ отвратительной старухи ассоциировался у Томми с ведьмой. Ее длинный нос и острый подбородок чуть ли не смыкались друг с другом. И взгляд у нее был отнюдь не дружелюбный.
– Могу я видеть полковника Пайкавея?
– Понятия не имею, – ответила ведьма. – А кто вы такой?
– Моя фамилия Бересфорд.
– А, теперь понятно. Он вас упоминал.
– Могу я оставить машину у дверей?
– Если ненадолго, то ничего. На нашей улице не так уж часто шастают контролеры. Никаких желтых линий, ничего такого. Но все-таки на всякий случай заприте ее, сэр. Кто знает, что может случиться.
Томми послушно выполнил распоряжение старухи и вошел в дом вслед за ней.
– Всего один пролет наверх, – сказала она, – не больше.
Уже на лестнице чувствовался сильный запах табака. Ведьма постучала в дверь, заглянула внутрь и доложила:
– Это, верно, тот самый джентльмен, которого вы хотели видеть. Сказал, что вы его ожидаете.
Она отступила в сторону, и Томми вошел, сразу ощутив знакомую атмосферу. От густого дыма у него тотчас же запершило в горле, и он закашлялся. Томми сомневался, что узнал бы полковника Пайкавея, если бы не эти клубы дыма и запах никотина. Он увидел очень старого человека, который сидел глубоко откинувшись в кресле. Кресло тоже было старое – подлокотники протерлись до дыр. Полковник внимательно посмотрел на Томми, когда тот вошел.
– Закройте дверь, миссис Коупс, – велел он, – а то напустите мне тут холода.
Томми подумал, что это совсем не помешало бы, однако он понимал, что не властен решать такие вопросы. Единственное, что ему дозволялось, – вдохнуть этот ужасный воздух и умереть.
– Томас Бересфорд, – задумчиво проговорил полковник Пайкавей. – Сколько же лет прошло с тех пор, как мы с вами в последний раз виделись?
Томми не нашелся что на это ответить.
– Много лет назад, – продолжал полковник Пайкавей, – вы явились ко мне с этим… как его фамилия, не помню… впрочем, какая разница, не все ли равно, как его звали? Роза, как ее ни назови, все равно будет пахнуть так же прекрасно. Это Джульетта так сказала, не правда ли? Какие глупости иногда Шекспир заставляет изрекать своих героев. Конечно, иначе он и не мог, он же поэт. Я никогда особенно не любил «Ромео и Джульетту». Сплошные самоубийства, будь они неладны. Вообще, их слишком много. Постоянно случаются. Даже в наши дни. Присаживайтесь, мой мальчик, присаживайтесь.
Томми слегка вздрогнул, оттого что его снова назвали мальчиком, однако последовал приглашению и сел.
– Вы не возражаете, сэр? – спросил он, освобождая единственный в комнате стул от наваленных на нем книг.
– Нисколько, скиньте их на пол. Просто я пытался кое-что найти. Очень, очень рад снова вас видеть. Вы, конечно, выглядите не так молодо, как в прошлый раз, однако вид у вас вполне здоровый. Инсульта у вас еще не было?
– Нет, – ответил Томми.
– Вот это хорошо. Слишком многие жалуются на сердце, на давление – словом, на всякие такие вещи. Слишком много люди работают. В этом все дело. Бегают туда-сюда, всем сообщают, как они безумно заняты, какие они важные персоны, как никто не может без них обойтись и все такое прочее. И вы такой же, как они все? Наверное, такой же.
– Нет, – ответил Томми, – я не чувствую себя такой уж важной персоной. Мне кажется… словом, я бы с удовольствием просто жил на покое.
– Отличная мысль, – сказал полковник Пайкавей. – Беда в том, что есть слишком много людей, которые не дают вам покоя. Что заставило вас покинуть свой дом и приехать сюда? Напомните мне, я забыл, как называется то место, где вы живете. Скажите еще раз.
Томми послушно назвал свой адрес.
– Да-да, совершенно верно. Значит, я правильно написал адрес на конверте.
– Ну, да, я получил ваше письмо.
– Насколько я понимаю, вы были у Робинсона. Он все еще не угомонился. Все такой же толстый, такой же желтый и такой же богатый, а может, еще богаче, чем прежде. И прекрасно все об этом знает. Я имею в виду деньги. Что же привело вас ко мне, мой мальчик?
– Понимаете, мы купили новый дом, и один из моих друзей сказал мне, что мистер Робинсон может помочь нам с женой разобраться в таинственных обстоятельствах, связанных с этим домом и относящихся к достаточно отдаленным временам.
– Теперь я вспоминаю. Мне кажется, я никогда не встречался с вашей женой, однако мне известно, что она очень умная женщина. Проделала в свое время отличную работу в этом, как его? В «Н или М?», верно?
– Да, – подтвердил Томми.
– А теперь снова взялись за старое? Высматриваете и вынюхиваете? Что, обнаружили что-нибудь подозрительное?
– Нет, – сказал Томми. – Дело не в этом. Просто нам надоела наша старая квартира, а хозяева к тому же все время повышали за нее плату.
– Гнусные твари эти хозяева. Только и знают, что нас обдирать. Все им мало. Самые настоящие пиявки. Итак, вы уехали жить в провинцию. Il faut cultiver son jardin[12]. – Пайкавей неожиданно перешел на французский. – Стараюсь не забывать язык, практикуюсь по возможности, – пояснил он. – Приходится поддерживать связи с Общим рынком, верно ведь? Кстати сказать, странные вещи здесь происходят. Всякие закулисные махинации. На поверхности-то ничего не заметно. Итак, вы переехали на житье в «Ласточкино гнездо»? Очень интересно было бы знать, что вас заставило туда переехать.
– Дом, в который мы переехали, теперь называется «Лавры», – сказал Томми.
– Глупое название, – заметил полковник Пайкавей. – Впрочем, в свое время оно было модным. Помню, когда я был мальчишкой, у всех викторианских особняков устраивались грандиозные подъездные аллеи, вымощенные тоннами гравия и обсаженные с обеих сторон лавровыми деревьями. Иногда с глянцевыми зелеными, а иногда с пестрыми, крапчатыми листьями. Считалось, что они выглядят весьма импозантно. Я думаю, что люди, которые в то время жили, называли свои дома «Лаврами», так название и привилось. Верно?
– Да. Я думаю, вы правы, – согласился Томми. – Правда, последние владельцы дома назвали его «Катманду». Они долго жили за границей, в каком-то месте, которое им очень нравилось.
– Ну да, конечно. «Ласточкино гнездо» – это очень старинное название. Именно об этом я и хотел с вами поговорить. О старых-старых временах.
– Вам знакомо это место?
– Что? «Ласточкино гнездо», оно же «Лавры»? Нет, я никогда там не бывал. Однако кое-где этот дом фигурировал. Он связан с некоторыми персонажами, относящимися к прошлому. К определенному периоду. К весьма тревожному для нашей страны периоду.
– Насколько я могу судить, вы располагаете информацией, связанной с особой по имени Мери Джордан. Во всяком случае, она была известна под этим именем. Так, по крайней мере, мне сообщил мистер Робинсон.
– Хотите знать, как она выглядела? Подойдите к каминной полке. Вон там, с левой стороны.
Томми встал, подошел к камину и взял в руки фотографию. Это была типичная фотография тех времен. Молодая девушка в шляпе с огромными полями и с букетом роз, который она подносит к лицу.
– Как глупо это теперь выглядит, верно? – заметил полковник Пайкавей. – Однако девушка была очень и очень ничего. К сожалению, она ведь умерла очень молодой. Очень все окончилось трагично.
– Я о ней ничего не знаю, – сказал Томми.
– Надо полагать, сейчас уже никто ничего не знает.
– В тех краях считалось, что она была немецкой шпионкой, – продолжал Томми. – Но мистер Робинсон сказал мне, что это не так.
– Правильно, все было иначе. Она была одной из наших. И отлично поработала в нашу пользу. Однако ее кто-то разоблачил.
– Это было в те времена, когда там жили некие Паркинсоны, – сказал Томми.
– Возможно, возможно. Я не знаю деталей. Теперь уже никто не знает. Лично я не был связан с этим делом. Позже очень старались во всем этом разобраться. Постоянно, знаете ли, что-то случается. В каждой стране бывают беспорядки. Повсюду в мире, и не только теперь. Обернитесь на сто лет назад, и вы увидите, что и тогда были беспорядки. Загляните еще глубже в историю, во времена крестоносцев, и увидите, что люди покидали свои страны и отправлялись в поход на Иерусалим. Или обнаружите войны, восстания и всякое такое прочее. Уот Тайлер[13] и другие. То-се – словом, всюду и всегда беспорядки.
– Вы хотите сказать, что и сейчас настало беспокойное время?
– Конечно. Я же говорю, все время происходит что-нибудь неладное.
– Но что именно?
– Ну, не знаю, – ответил полковник Пайкавей. – Даже ко мне, к старому человеку, и то пришли с расспросами – что я помню о разных людях, которые жили бог весть когда. Ну, я помню не так уж много, однако о некоторых людях мог бы рассказать. Иногда полезно обратиться к прошлому. Важно знать, что тогда происходило. Какими секретными сведениями люди располагали, какие они хранили тайны, что они скрывали, что выдавали за действительность и какова была эта действительность на самом деле. Вам вместе с вашей женой удалось в свое время сделать кое-что весьма важное. Вы и теперь продолжаете работать?
– Право, не знаю, – ответил Томми. – Разве что… Как вы думаете, могу я что-нибудь сделать? Я ведь старый человек.
– На мой взгляд, вы выглядите вполне здоровым, по правде говоря, здоровее многих людей, которые значительно моложе вас. Что до вашей жены, то она всегда отличалась способностью разнюхать и разузнать то, что нужно. Не хуже любой ищейки.
Томми невольно улыбнулся, робко спросив:
– Но в чем все-таки дело? Я, конечно, всегда готов сделать все, что нужно, – если, конечно, вы считаете, что я на это способен, – только я ничего не знаю. Мне никто решительно ничего не говорил.
– Насколько я понимаю, ничего и не скажут, – сказал полковник Пайкавей. – Мне не приказано что-либо вам сообщать. Да и Робинсон, наверное, ничего особенного вам не сказал. Этот толстяк умеет держать язык за зубами. Впрочем, кое-что я вам все-таки сообщу – только факты, и ничего, кроме фактов. Вы же знаете, как устроен наш мир – он ничуть не меняется, всегда все одно и то же. Насилие, обман, корыстолюбие, бунтующая молодежь – стремление к жестокости, вплоть до садизма – все то, что было характерно для гитлеровской молодежи. Все эти прелести. И выяснить, что же происходит не только в вашей стране, но и вообще в мире, не так-то просто. Общий рынок – хорошая вещь. Это то, чего мы всегда хотели, к чему всегда стремились. Но это должен быть настоящий, подлинный Общий рынок. Вот что следует себе уяснить совершенно отчетливо. Должна возникнуть объединенная Европа, то есть союз цивилизованных государств, основанный на цивилизованных идеях и принципах. Поэтому, когда что-нибудь неладно, прежде всего нужно выяснить, где именно это неладное происходит. Так вот, наш монстр, этот желтый бегемот, всегда знает, где и что, он все еще сохранил свое поразительное чутье.
– Вы имеете в виду мистера Робинсона?
– Да, я имею в виду мистера Робинсона. Они хотели дать ему титул пэра, однако он отказался. Вы, конечно, понимаете почему.
– Вы, наверное, хотите сказать, – сказал Томми, – что он предпочитает… деньги?
– Совершенно верно. Это не корыстолюбие, однако он прекрасно понимает, что такое деньги. Он знает, откуда они берутся, знает, куда они уходят, знает, почему уходят, знает, кто за всем этим стоит. Что стоит за банками, за промышленностью. Ему полагается знать, кто занимается определенными вещами – в чьих руках находятся огромные состояния, которые делаются на наркотиках; он должен знать всех этих распространителей и торговцев, которые посылают наркотики во все уголки земного шара. И за всем этим стоят только деньги, и ничто другое. Деньги – это не только возможность купить дом или два «Роллс-Ройса», это дальнейшая возможность делать деньги, еще и еще деньги, сметая на своем пути все прежние верования и идеалы. Веру в честность и справедливость. Равенство больше не нужно, нужны сильные и слабые – пусть сильные помогают слабым. Пусть богатые дают деньги бедным. Честность и добро нужны им только для того, чтобы на них смотрели снизу вверх и поклонялись им. Финансы! Все сводится к одним только финансам. Что они делают, чем занимаются, кого поддерживают, за кем или за чем стоят. Существуют люди, которых вы знали, люди из прошлого, у которых были власть и мозги, их власть и мозги приносили им деньги и возможности, их деятельность носила тайный характер, однако мы должны все о них узнать. Выяснить, кому они передали свои тайны, кто владеет теперь секретными материалами, кто сейчас стоит у кормила. «Ласточкино гнездо» было в свое время штабом. Штабом того, что я называю злом. Позже в Холлоуки было что-то другое. Вы помните что-нибудь о Джонатане Кейне?
– Только имя, – ответил Томми. – Больше ничего не помню.
– Говорят, что в свое время им восхищались, а позже называли фашистом. Это было еще до того, как стало известно, что на самом деле собой представляет Гитлер и все его окружение. Когда-то мы думали, что фашизм, возможно, превосходная идея, на основе которой следует перестроить весь мир. У этого Джонатана Кейна были последователи. Масса последователей всех возрастов – молодые, вполне зрелые люди и даже старики. У него были свои планы, свои источники влияния, он знал секреты многих влиятельных людей. Он располагал сведениями, которые давали ему возможность шантажировать разных людей. Шантаж везде и всюду – обычное дело. Мы должны узнать то, что знал он, мы должны узнать, что он делал. Я допускаю мысль, что его идеи продолжают жить, равно как и его сторонники и последователи. Молодые люди, которые заразились его идеями и до сих пор их разделяют. Существуют тайны – вы прекрасно знаете, что есть такие тайны, которые связаны с большими деньгами. Я не могу сказать ничего определенного, потому что ничего определенного не знаю. Беда в том, что никто ничего не знает. Мы думаем, что нам все известно, потому что у нас за плечами огромный опыт – война, мир, беспорядки, новые формы правления. Мы думаем, что все знаем, но так ли это на самом деле? Все ли нам известно о бактериологической войне? О газах, которые вызывают всеобщее отравление атмосферы? У химиков – свои секретные разработки, у ученых-медиков – свои, свои секреты есть у правительства, у морского и воздушного военного флота – у всех есть свои тайны. И не все они относятся к настоящему – часть из них скрывается в прошлом. Некоторые планы были на грани осуществления, однако осуществить их не удалось. Тогда еще не настало время. Но все было зафиксировано, изложено на бумаге; в тайные планы были посвящены определенные люди, а у этих людей были дети, у детей – тоже дети, так что, возможно, кое-что дошло и до нас. Сохранилось в завещаниях, в документах, у юристов-поверенных для передачи кому-то по прошествии определенного времени.
Полковник Пайкавей раскурил очередную сигару и продолжил:
– Некоторые люди даже не знают, чем они располагают, кое-кто просто уничтожил секретные материалы, выбросил, как ненужный мусор. Но мы обязаны узнать больше, чем нам пока известно, потому что разные события происходят постоянно. В разных странах. В разных местах – во Вьетнаме, в Иордании и в Израиле, даже в нейтральных странах. В Швеции и в Швейцарии – повсюду. Всюду есть эти страшные секреты, и мы обязаны найти к ним ключи. Существует мнение, что ключи эти следует искать в прошлом. Но мы не можем вернуться в прошлое, мы не можем пойти к доктору и попросить: «Загипнотизируйте меня, чтобы я мог видеть, что происходило в девятьсот четырнадцатом, или, скажем, в девятьсот восемнадцатом году, или даже еще раньше, например в восемьсот девяностом». В то время строились планы, которые так и не осуществились, возникали разные идеи. Дайте мне возможность заглянуть в прошлое. В Средние века, как нам известно, люди думали о полетах. У древних египтян тоже были идеи, которые не осуществились. Но поскольку идея однажды возникла, она непременно сохраняется и со временем попадает в руки того, кто располагает средствами к ее осуществлению, у кого соответствующим образом устроены мозги, и тогда может произойти все, что угодно, как хорошее, так и плохое. В последнее время у нас возникло подозрение, что изобретение некоторых средств бактериологической войны, к примеру, – это не что иное, как результат секретных исследований, которые были признаны несовершенными, но которые в настоящее время никак нельзя считать таковыми. Иначе это объяснить невозможно. Некто, в чьи руки попало это изобретение, усовершенствовал его соответствующим образом, так что теперь оно может принести устрашающие последствия. Результат может оказаться поистине страшным – человек трансформируется в чудовище, и все по той же причине: из-за денег. Деньги и то, что можно на них купить, то, чего можно с их помощью достигнуть. Сама власть денег может измениться. Что вы на это скажете, мой юный друг?
– Перспектива действительно устрашающая, – отозвался Томми.
– Да, конечно. Вам не кажется, что я говорю глупости? Вы не думаете, что старик просто фантазирует?
– Нет, сэр. Мне кажется, вы – человек, который знает, что к чему. Всегда считалось, что вам все известно.
– Хм-м… За это меня и ценят, не так ли? Являются ко мне, жалуются на дым. Уверяют, что просто не могут дышать, и тем не менее… помните эту историю с франкфуртским кольцом? Так вот, нам удалось ее остановить. Нам удалось ее остановить, потому что мы сумели выяснить, кто за этим стоит. Была некая личность – впрочем, не один человек, а несколько, за этим стояла целая группа лиц. Возможно, нам удастся узнать, кто они, однако даже если мы не узнаем – кто, то уж наверняка выясним, что это такое.
– Да-а… – сказал Томми. – Я начинаю понимать.
– Правда? И вам не кажется, что все это глупости? Обыкновенные фантазии?
– Я считаю, нет ничего более фантастического, чем правда, – ответил Томми. – Я в этом убедился на основании долгого опыта. Правдой оказываются самые странные вещи, то, чему просто невозможно поверить. Однако я должен вас предупредить: я не имею соответствующей квалификации и не располагаю необходимыми научными знаниями. Я всегда имел дело только с вопросами безопасности.
– Но ведь именно вам, – возразил полковник Пайкавей, – всегда удавалось найти и раскрутить то, что нужно. Вам. Вам и вашей партнерше, вашей жене. Должен вам сказать, у нее настоящий нюх. Ей нравится розыскная работа, и вы всегда берете ее с собой. Женщины, они такие. Умеют вынюхивать то, что от них пытаются скрыть. Если ты молода и красива, то действуешь, как действовала Далила. А если уже немолода? Должен вам сказать, была у меня двоюродная бабушка, так вот, кто бы ни пытался что-то от нее скрыть, она непременно доискивалась и узнавала все досконально. Если говорить о деньгах, то тут специалист Робинсон. Он знает, что такое деньги, знает, куда и кому идут деньги, почему они туда идут, откуда они берутся и что они делают. Он все понимает насчет денег. Все равно что доктор, который ставит диагноз по пульсу. Он чувствует финансовый пульс. Знает, куда деньги стекаются. Знает, кто их использует, на что и почему. Я вам все это говорю, потому что вы находитесь в нужном месте. Вы оказались в этом нужном месте случайно, и ваше присутствие ни у кого не вызывает подозрений. Вы – обычная пожилая супружеская пара, отошедшая от дел, вы купили симпатичный домик, чтобы доживать в нем свой век, вы обживаете его, знакомитесь с соседями. Услышанная случайно фраза здесь, слово там могут открыть вам нечто важное. Это единственное, что мне нужно. Осмотритесь вокруг. Послушайте легенды о добром или, напротив, недобром старом времени.
– Скандал в военно-морском ведомстве, чертежи подводной лодки и всякое такое – об этом до сих пор не смолкают разговоры, – сказал Томми. – Разные люди то и дело вспоминают о ходивших тогда слухах. Однако никто толком ничего не знает.
– Ну что ж, начало неплохое. Дело в том, что Джонатан Кейн жил там именно в то время. У него был коттедж недалеко от моря, оттуда он и вел свою пропагандистскую деятельность. Были у него последователи, которые считали его необыкновенным человеком. Для них это был знаменитый К-е-й-н. Что до меня, то я писал бы его имя иначе: К-а-и-н. Оно подошло бы ему гораздо больше. Целью его было разрушение и методы разрушения. Из Англии он уехал. Отправился, как говорят, через Италию в какие-то отдаленные страны. Не знаю, насколько достоверны слухи, которые о нем ходили. Был как будто бы в России, был в Исландии, потом отправился на Американский континент. Нам неизвестно, где он был, куда ездил, кто ездил вместе с ним и кто его слушал. Но мы знаем, что у него был дар общения и он всегда готов был помочь любому, поэтому, как нам известно, его любили соседи, они постоянно ходили к нему в гости и приглашали к себе. Однако должен вас предостеречь: оглядывайтесь вокруг. Старайтесь разузнать все, что можно, только, ради всего святого, остерегайтесь, остерегайтесь оба. Берегите свою… как ее зовут? Пруденс?
– Никто и никогда не называл ее Пруденс. Только Таппенс, – сказал Томми.
– Верно. Так вот, берегите Таппенс или скажите ей, чтобы она остерегалась. Следите за тем, что вы едите, что пьете, куда идете или едете, кто пытается с вами подружиться и с какой целью. А тем временем собирайте информацию, сколь бы незначительна она ни была. Все, что покажется странным и необычным: и какая-нибудь история, относящаяся к прошлому, которая может оказаться интересной, человек, который помнит что-то о своих предках или знакомых своих предков…
– Сделаю все, что смогу, – заверил Томми. – Оба мы будем стараться. Однако я совершенно не уверен, что нам что-нибудь удастся сделать. Мы слишком стары. И мы слишком мало знаем.
– Но у вас могут появиться идеи.
– Да. У Таппенс уже есть идеи. Она считает, что в нашем доме может быть что-то спрятано.
– Вполне возможно. Аналогичная идея возникала и у других людей. Однако до сих пор ничего найдено не было, хотя, возможно, искали недостаточно тщательно. Менялись дома, менялись владельцы – все менялось. Дом продавался, там поселялись другие люди, потом следующие и так далее. Лестрейнджесы, Мортимеры, Паркинсоны. В этих Паркинсонах нет ничего интересного, разве что мальчик.
– Александр Паркинсон?
– Значит, вы знаете? Как вам удалось о нем разузнать?
– Он оставил послание. В одной из книг Роберта Льюиса Стивенсона оказалось зашифрованное послание: Мери Джордан умерла не своей смертью. Мы его нашли.
– Судьбу каждого человека мы повесили ему на шею – так, кажется, где-то говорится? Ну что ж, дерзайте, попробуйте обмануть коварную судьбу, пройти через черный ход.
Глава 6
Судьба с черного хода
Ателье мистера Дарренса находилось примерно в середине деревни. Оно располагалось в угловом здании, в витрине было выставлено несколько фотографий: свадебные снимки, голый младенец на ковре, бородатые молодые мужчины со своими девушками, два-три снимка с изображением купальщиков. Снимки не отличались высоким качеством, некоторые из них потускнели и выцвели от времени. Помимо фотографий, там было выставлено множество всевозможных открыток. Внутри ателье поздравительные открытки занимали целые полки; поздравительные с днем рождения располагались в порядке семейной иерархии: «Моему мужу», «Моей жене» и так далее. Кроме того, здесь продавались записные книжки и бумажники не слишком высокого качества, а также писчая бумага и конверты с изображением цветов. Коробочки специальной бумаги с нарисованными на них цветами и с соответствующей надписью: «Для писем».
Таппенс побродила вдоль полок, рассматривая выставленные на них предметы, в ожидании, когда хозяин освободится – он обсуждал с клиентом достоинства и недостатки снимков, сделанных каким-то аппаратом, и давал ему советы.
Других покупателей, с менее сложными и ответственными запросами, обслуживала седовласая пожилая женщина с тусклым взглядом. Главным же продавцом был молодой человек с льняными волосами и чуть пробивающейся бородкой. Пройдя вдоль прилавка, он подошел к Таппенс, вопросительно глядя на нее:
– Чем могу служить?
– По совести говоря, – сказала Таппенс, – меня интересуют альбомы. Альбомы для фотографий.
– Это те, в которые наклеиваются снимки? У нас есть несколько штук, но мало кто ими интересуется, теперь люди предпочитают слайды.
– Да. Я понимаю, – сказала Таппенс, – но я, видите ли, собираю старые альбомы. Я их коллекционирую. Вот такие, как этот.
С видом фокусника она вытащила альбом, который ей прислали.
– Да, очень старинный альбом, – оценил мистер Дарренс. – Я бы сказал, что ему лет пятьдесят, никак не меньше. Раньше альбомами увлекались. У каждого был альбом с фотографиями.
– А также книга дней рождения, – подхватила Таппенс.
– Книга дней рождения… да, припоминаю, было что-то в этом роде. У моей бабушки была такая книга. Помню, многие люди вписывали туда свое имя. У нас до сих пор продаются поздравительные открытки с днем рождения, только сейчас люди их не покупают. Больше покупают поздравления с Днем святого Валентина и рождественские.
– Не знаю, сохранились ли у вас подобные альбомы. Те, которые никому не нужны. А меня как коллекционера они очень интересуют. Хотелось бы иметь разные образчики.
– Да, это верно, теперь люди коллекционируют все, что угодно, – заметил Дарренс. – Вы не поверите, чего только не собирают. У меня, пожалуй, не найдется таких же старинных, как этот. Впрочем, можно посмотреть. – Он прошел за прилавок и выдвинул ящик. – Тут много всякого добра, – сказал он. – Я все собирался кое-что выставить, однако сомневаюсь, чтобы нашелся спрос. Здесь, конечно, полно свадебных фотографий, но ведь они устаревают. Людям интересно получить свадебную фотографию сразу после свадьбы, никому не интересны свадьбы, которые состоялись в далеком прошлом.
– Вы хотите сказать, что никто к вам не приходит с такими вопросами: «Моя бабушка выходила замуж здесь, в вашей деревне. Не сохранилась ли у вас, случайно, ее свадебная фотография?»
– Не помню, чтобы кто-нибудь обратился ко мне с подобным вопросом, – ответил Дарренс. – А впрочем, кто знает? Иногда требуются и более странные вещи. Приходят, например, и спрашивают, не сохранился ли негатив фотографии их младенца. Вы же знаете, какие бывают мамаши. Они желают иметь фотографии своего ребенка, когда он был совсем маленьким. Качество этих снимков в большинстве случаев просто ужасно. А порой является даже полиция. Понимаете, им нужно установить чью-нибудь личность. Человека, который жил здесь в детстве, к примеру, и они желают знать, как он выглядит или, вернее, как выглядел тогда, и можно ли утверждать, что это тот самый человек, которого они ищут, потому что хотят его арестовать за убийство или мошенничество. Должен признаться, это в известной мере скрашивает наше унылое существование, – заключил Дарренс с довольной улыбкой.
– Я вижу, вас интересует то, что связано с криминалом, – заметила Таппенс.
– Ну как же, о подобных вещах приходится ведь читать чуть ли не каждый день – почему, например, человек убил свою жену полгода тому назад, и все такое прочее. Ведь это же интересно, разве не так? В особенности если кто-то говорит, что она все еще жива. А другие утверждают, что он ее где-то закопал и ее не могут найти. Мало ли что случается. И вот может оказаться полезным найти его фотографию.
– Ну конечно, – согласилась Таппенс.
Она поняла, что дружеские отношения с фотографом, которые ей удалось установить, никакой пользы не принесут.
– Не думаю, чтобы у вас сохранилась фотография одной особы – кажется, ее звали Мери Джордан. Я не уверена в том, что правильно запомнила имя. Но это было много лет назад. Приблизительно… что-нибудь около пятидесяти лет. Мне кажется, она умерла именно здесь.
– Это было, конечно, задолго до меня, – сказал мистер Дарренс. – Мой отец хранил много разных разностей. Он принадлежал к породе скопидомов, иначе говоря, барахольщиков. Никогда, бывало, ничего не выбросит. И помнил всех и каждого, в особенности если с человеком связана какая-нибудь история. Мери Джордан… Вроде что-то припоминается. Что-то связанное с военным флотом, с подводными лодками, верно? Говорят, она была шпионка? Она была наполовину иностранка. Мать у нее была то ли русская, то ли немка… а может быть, даже японка, кто их там знает?
– Совершенно верно. Мне бы просто хотелось узнать, нет ли у вас ее фотографии.
– Не думаю, чтобы она нашлась. Как-нибудь поищу, когда у меня будет время. Сообщу вам, если найдется. А вы случайно не писательница? – спросил он с внезапным интересом.
– Да, – подтвердила Таппенс. – Правда, я занимаюсь не только этим, но тем не менее надеюсь написать небольшую книжечку. Нечто вроде воспоминаний, охватывающих примерно столетний период. Там будут описаны разные интересные истории, случившиеся за это время, включая и преступления. И разумеется, было бы очень интересно приложить к этому старые фотографии, они очень оживили бы повествование, книга выглядела бы гораздо приятнее.
– Ну что ж, я сделаю все, что возможно, чтобы вам помочь. То, что вы делаете, должно быть, весьма интересно. Я хочу сказать, удивительно увлекательная работа!
– А еще были такие люди, по фамилии Паркинсон, они, кажется, одно время жили в нашем доме.
– Так вы живете в том доме, что на холме? В том, что называется то ли «Лавры», то ли «Катманду»? Не могу припомнить какое название было последним. А еще он назывался «Ласточкино гнездо», верно? Не могу понять почему.
– Потому, наверное, что у него под крышей гнездились ласточки, – высказала предположение Таппенс. – Там до сих пор полно их гнезд.
– Может быть, может быть. Но все равно странное название для дома.
Рассудив, что начало положено вполне удовлетворительное, хотя и не рассчитывая на существенные результаты, Таппенс купила несколько открыток и стопку почтовой бумаги с узором из цветов и, распростившись с мистером Дарренсом, вышла через калитку, прошла несколько шагов по направлению к дому, но потом передумала и свернула на боковую дорожку, решив подойти к нему с задней стороны, чтобы еще раз взглянуть на КК. Она приближалась к двери. Внезапно остановилась, но потом двинулась дальше. У двери лежало что-то напоминающее ворох старой одежды. Похоже, они вытащили это из нутра Матильды и не удосужились как следует рассмотреть, подумала Таппенс.
Она ускорила шаги, почти побежала. Подойдя к самой двери, она замерла на месте. Это было совсем не то, что она сначала подумала. Правда, одежда была достаточно старой, так же как и одетое в нее тело. Таппенс наклонилась и сразу же отпрянула, схватившись за притолоку, чтобы не упасть.
– Айзек, – едва вымолвила она. – Несчастный старик! Кажется… Мне кажется, он мертв.
По тропинке от дома кто-то шел в ее сторону, и она закричала, сделав шаг ему навстречу:
– О, Альберт! Случилось нечто ужасное. Айзек, бедный Айзек! Он лежит вон там, он мертв. Мне кажется, его убили.
Глава 7
Дознание
Было предъявлено медицинское свидетельство. Двое прохожих, оказавшиеся поблизости, дали показания. Кто-то из членов семьи сообщил о состоянии здоровья умершего; и о том, не было ли среди его знакомых кого-нибудь, кто питал бы к нему вражду, – ими оказались два или три подростка, которым он в свое время грозил страшными карами. Их попросили помочь правосудию, и они утверждали, что ни в чем не виноваты. Выступили люди, которые нанимали его на работу, в том числе и миссис Пруденс Бересфорд и ее муж, мистер Томас Бересфорд. В результате был вынесен вердикт: умышленное убийство; убийца или убийцы неизвестны.
Таппенс вышла из помещения, где проводилось дознание, вместе с Томми, который поддерживал ее, обняв за талию. Они миновали группу людей, толпившихся снаружи.
– Ты держалась отлично, Таппенс, – сказал Томми, когда они, пройдя через калитку, шли по саду по направлению к дому. – Право же, отлично. Гораздо лучше, чем все другие. Говорила вполне ясно и отчетливо, так что все было слышно. Коронер[14], похоже, остался тобой доволен.
– Мне совсем не нужно, чтобы кто-то был мною доволен, – буркнула Таппенс. – И мне совсем не нравится, что кто-то трахнул старика Айзека по голове и тот скончался.
– Убийца, должно быть, имел против него зуб, – заметил Томми.
– Какой зуб? Откуда? – воскликнула Таппенс.
– Ну, не знаю.
– И я тоже не знаю, только мне кажется, что это как-то связано с нами.
– Ты хочешь сказать… Что ты, собственно, хочешь сказать, Таппенс?
– Ты прекрасно знаешь. Это… это связано с нашим домом, с тем местом, где мы живем. Наш чудесный новый дом! А сад, а все остальное? Ведь все как будто создано специально для нас. По крайней мере, так нам казалось…
– Я и до сих пор так считаю.
– Да. Мне кажется, ты в большей степени подвержен иллюзиям, чем я. У меня такое чувство… достаточно неприятное… что здесь что-то неладно, совсем неладно, и это неладное идет из прошлого.
– Никогда больше так не говори, – попросил Томми.
– Чего именно не говорить?
– Последних слов.
Таппенс понизила голос. Она приблизилась к Томми и говорила теперь прямо ему в ухо:
– Мери Джордан?
– Ну да. Именно это я имел в виду.
– Я, кажется, тоже. Но какая связь между тем, что было когда-то, и настоящим временем? Какое значение имеет прошлое? Оно не должно оказывать влияния на настоящее, на то, чем мы сейчас живем.
– Ты хочешь сказать, что прошлое не должно влиять на настоящее? Но оно влияет, – возразил Томми. – И самым странным образом. Я хочу сказать, мы даже не можем предположить, что именно может случиться.
– Ты хочешь сказать, что прошлое может иметь любые последствия в настоящем? Самые разные события?
– Да. Целая длинная вереница событий. Похоже на цепочку, которая у тебя есть, – бусинка, потом несколько звеньев цепочки и снова бусинка.
– Да, да, совсем как Джейн Финн. Помнишь Джейн Финн и наши приключения, когда мы были молоды и нам хотелось бурной жизни?
– И она у нас была, – поддержал ее Томми. – Иногда я вспоминаю и удивляюсь, как это мы уцелели, остались в живых после всего, что было.
– А потом другие дела. Помнишь, когда мы стали партнерами и делали вид, что мы тайные агенты-детективы?
– Очень было интересно. А помнишь?..
– Нет, – отрезала Таппенс. – И не собираюсь вспоминать. Мне совсем не хочется обращаться к прошлому, разве что… рассматривать его как средство для достижения цели. По крайней мере, мы приобрели некоторый опыт, верно? И отправились дальше, к следующему приключению.
– Ах вот ты о чем, – сказал Томми. – Миссис Бленкенсоп?
Таппенс рассмеялась.
– Ну конечно. Миссис Бленкенсоп. Никогда не забуду, как я вошел в комнату и увидел тебя там на диване. До сих пор не понимаю, как у тебя хватило духа, Таппенс, отодвинуть этот гардероб и подслушивать наш разговор с этим мистером… как его там звали. А потом…
– Да, а потом возникла миссис Бленкенсоп. – Она снова засмеялась. – «Н или М?» и Гусёк.
– Но ты ведь не думаешь… – Томми нерешительно замолчал. – Что все те дела – только прелюдия к настоящему?
– В какой-то степени так оно и есть. Я хочу сказать, не думаю, что мистер Робинсон стал бы тебе говорить все эти вещи, если бы он не имел в виду настоящее. Меня, например.
– Вот именно, тебя в первую очередь.
– Однако теперь все изменилось. Я имею в виду Айзека. Его убили. Ударом по голове. В нашем собственном саду.
– Но ты не думаешь, что это связано с…
– Такая мысль невольно приходит в голову, – сказала Таппенс. – Мне кажется вот что: мы уже не просто пытаемся разгадать какую-то тайну. Доискиваемся, почему кто-то там умер в далеком прошлом и все такое прочее. Мы делаемся лично причастными к тем давним событиям. Оказываемся связанными с ними самым тесным образом. Ведь несчастный Айзек умер, разве не так?
– Он был очень старый человек, быть может, поэтому и умер?
– Но ты же слышал зачитанное сегодня утром медицинское свидетельство? Кому-то понадобилось его убрать. Только вот за что?
– Почему тогда не убили кого-нибудь из нас, если все это каким-то образом связано с нами? – спросил Томми.
– Вполне возможно, что они еще попытаются. Может быть, он нам что-то сказал, а может быть, собирался это сделать. Может, даже кому-то пригрозил, что расскажет нам, сообщит что-то о той девушке или о Паркинсонах. Или же… обо всей этой шпионской истории четырнадцатого года. Секретные данные, которые были проданы. И в этом случае, ты же понимаешь, его нужно было заставить замолчать. Но ведь если бы мы здесь не поселились, не начали бы задавать вопросы и что-то выискивать, ничего бы не случилось.
– Не стоит так расстраиваться.
– Но я действительно расстраиваюсь и волнуюсь, – упрямо сказала Таппенс. – Я больше не собираюсь ничего делать просто для интереса, для развлечения. Мы теперь занимаемся совсем другим делом, Томми. Мы идем по следу убийцы. Но кто этот убийца? Разумеется, пока мы этого не знаем, однако можем постараться выяснить. Теперь мы занимаемся уже не прошлым, а настоящим. Тем, что случилось всего несколько дней назад. Пять или шесть? Это – настоящее. Убийство произошло здесь, и связано оно с этим домом. И мы должны во всем разобраться и непременно это сделаем. Не знаю, каким образом к этому подступиться, но нужно использовать все возможные ключи, пройти по каждому следу. Я ощущаю себя собакой, бегущей по следу. Я буду заниматься этим здесь, однако ты тоже должен поработать ищейкой. Продолжай делать то, что ты уже начал. Поезжай в разные места. Старайся разузнать все, что можно. Словом, веди свое расследование – или как ты это называешь. Есть, наверное, люди, которым многое известно, может быть, не непосредственно, а понаслышке – им рассказывали, они слышали разные версии, хотя, возможно, это были просто слухи или сплетни.
– Но неужели ты считаешь, что мы каким-то образом можем… ты действительно веришь?..
– Да, верю, – твердо сказала Таппенс. – Я не знаю, как и каким образом, но я действительно верю, что когда у тебя есть неопровержимое доказательство того, что ты считаешь злом, грехом, преступлением, а убийство Айзека – это не что иное, как грех и преступление… – Она осеклась.
– Мы могли бы снова изменить название нашего дома, – предложил Томми.
– Что ты хочешь сказать? Снова назвать его «Ласточкино гнездо» вместо «Лавры»? – Стайка птичек пронеслась у них над головой. Таппенс повернула голову и посмотрела в сторону садовой калитки. – Раньше дом называли «Ласточкино гнездо». Что там было дальше в этом стихотворении? В том, что цитировала твоя информаторша? Что-то там было о коварной смерти?
– Нет, о коварной судьбе.