Загадка Эндхауза Кристи Агата

Он протянул руку, показывая что-то маленькое, лежавшее на его ладони.

— Пуля, mon ami. Вот что упало на террасу во время нашей беседы. Пуля!

— Так значит?

— Так значит, сантиметр-другой, и дырка была бы не в шляпке, а в голове. Теперь вы поняли, что меня заинтересовало? Вы были правы, друг мой, когда советовали мне не зарекаться. Да… все мы люди! О! Но он совершил непростительную ошибку, этот несостоявшийся убийца, когда спустил курок в дюжине ярдов от Эркюля Пуаро! Вот уж воистину la mauvaise chance[72]! Теперь вы поняли, для чего нам нужно проникнуть в Эндхауз и поближе познакомиться с мадемуазель Ник? За три дня она трижды избежала верной смерти. Это ее слова. Мы не можем медлить, Гастингс. Опасность очень велика.

Глава 2

Эндхауз

— Пуаро, — сказал я. — Я только что думал…

— Очаровательное занятие, мой друг. Не гнушайтесь им и впредь.

Мы завтракали, сидя друг против друга за маленьким столиком у окна.

Я продолжал:

— Стреляли, очевидно, где-то очень близко. А выстрела мы не слышали.

— Вы, конечно, уверены, что в мирной тишине, нарушаемой только плеском морских волн, мы обязательно должны были его услышать?

— Во всяком случае, это странно.

— Ничуть. Есть звуки, с которыми свыкаешься так быстро, что их вообще не замечаешь. Все это утро, друг мой, по заливу носились быстроходные моторные лодки. Сперва вы жаловались на шум, а вскоре попросту перестали его замечать. Но та foi, покуда такая лодка находится в море, можно строчить из пулемета, и то не будет слышно.

— Пожалуй, верно.

— О! Поглядите-ка, — вполголоса произнес Пуаро — Мадемуазель и ее друзья. Похоже, они собираются здесь завтракать. Стало быть, мне придется возвратить шляпку. Но это несущественно. Разговор достаточно серьезен для того, чтобы начать его и без предлога.

Он торопливо вскочил, быстро прошел через зал и с поклоном протянул шляпку мисс Бакли, которая усаживалась за стол со своими приятелями.

Их было четверо: Ник Бакли, капитан третьего ранга Челленджер и еще какой-то мужчина с дамой. С того места, где мы сидели, их почти невозможно было разглядеть. По временам до нас долетал громовой хохот моряка. Он казался простым и добродушным малым и понравился мне с первого взгляда.

За завтраком мой друг был молчалив и рассеян. Он крошил хлеб, издавал какие-то невнятные восклицания и выстраивал в симметричном порядке все, что стояло на столе. Я попытался было завязать разговор, но вскоре махнул рукой.

Пуаро давно уже покончил с сыром, но продолжал сидеть за столом. Однако, как только компания мисс Бакли вышла из зала и устроилась за столиком в салоне, он вдруг поднялся, твердым шагом промаршировал к ним и без всяких предисловий обратился к Ник:

— Не уделите ли вы мне чуточку внимания, мадемуазель?

Девушка нахмурилась. Да и неудивительно. Она, конечно, испугалась, что чудаковатый маленький иностранец окажется слишком докучливым знакомым. Я представил себе, как в ее глазах выглядит поведение моего друга, и от души ей посочувствовал.

Довольно неохотно она отошла от столика.

Пуаро принялся что-то тихо и торопливо говорить ей. При первых же его словах на ее лице появилось удивленное выражение.

А я тем временем стоял как неприкаянный. По счастью, Челленджер, заметивший мое смущение, с готовностью пришел мне на помощь, предложив сигарету и заговорив о разных пустяках. Мы с ним сразу оценили друг друга и почувствовали взаимную симпатию. Мне кажется, я был для него более подходящей компанией, чем мужчина, с которым он только что завтракал.

Теперь я наконец смог разглядеть и его собеседника. Это был щеголевато одетый красавец, высокого роста, белокурый, с крупным носом. Держался он высокомерно, томно растягивал слова и, что мне больше всего не понравилось, был какой-то очень уж холеный.

Я перевел взгляд на женщину. Она сняла шляпку и сидела в большом кресле прямо напротив меня. «Усталая мадонна» — вот определение, которое лучше всего к ней подходило. Ее белокурые, почти льняные волосы, разделенные прямым пробором, были гладко начесаны на уши и собраны узлом на затылке. Измученное лицо было мертвенно-бледным и в то же время удивительно привлекательным. В светло-серых, с большими зрачками глазах застыло странное выражение отрешенности. Женщина внимательно разглядывала меня. Внезапно она заговорила:

— Присядьте… пока ваш друг не кончит там с Ник.

Ее голос звучал как-то деланно-томно и принужденно, но была в нем неуловимая прелесть — этакая звучная, ленивая красота. Мне подумалось, что я никогда еще не встречал такого усталого существа. Усталого не телом, а душой, как будто она вдруг открыла, что все на этом свете пусто и ничтожно.

— Мисс Бакли очень любезно помогла нынче утром моему другу, когда он подвернул лодыжку, — пояснил я, принимая ее приглашение.

— Ник рассказывала мне — Она подняла на меня глаза, и я увидел в них прежнее отрешенное выражение. — Все обошлось, не так ли?

Я почувствовал, что краснею.

— Да. Пустячное растяжение.

— А… рада слышать, что Ник не высосала всю эту историю из пальца. Ведь наша маленькая Ник — прирожденная лгунья. Нечто непостижимое, просто талант.

Я не нашелся, что ответить. Мое смущение, кажется, забавляло ее.

— Ник — моя старая подруга, — заметила она — А что касается лояльности, то я всегда считала, что это очень скучная добродетель. Она в цене главным образом у шотландцев, так же как бережливость и соблюдение дня воскресного. И потом, Ник действительно лгунья, правда, Джим? Какая-то необыкновенная история с тормозами. Джим говорит, что это чистый вымысел.

— Я кое-что смыслю в автомобилях, — сочным голосом проговорил блондин, слегка кивнув в сторону окна.

За окном среди автомобилей, стоявших у гостиницы, выделялся один — длинный и красный. Неправдоподобно длинный и неправдоподобно красный. Блестящий, удлиненный капот пускал ослепительные солнечные зайчики. Словом, это был суперавтомобиль.

Меня вдруг осенило:

— Ваш?

— Мой.

Я чуть было не брякнул: «Ну еще бы!»

В эту минуту к нам присоединился Пуаро. Я встал, он взял меня под руку и, торопливо поклонившись остальным, поспешно уволок в сторонку.

— Дело сделано, мой друг. В половине седьмого мы навещаем мадемуазель в Эндхаузе. К этому времени ока уже вернется с прогулки. Вернется… Ну, разумеется, вернется в целости и сохранности.

На его лице я заметил беспокойство, а в голосе тревогу.

— Что вы ей сказали?

— Попросил назначить мне свидание, и как можно скорее. Она немного поколебалась, как и следовало ожидать. Она подумала… я буквально читал ее мысли: «Кто он такой, этот человечек? Невежа? Выскочка? Кинорежиссер?» Если бы у нее была возможность, она бы отказала мне, но это трудно. Когда тебя захватывают вот так, врасплох, проще согласиться. Она рассчитывает вернуться к половине седьмого. Са у est![73]

Я заметил, что дело, стало быть, на мази, но Пуаро отнесся к моим словам холодно. Он не находил себе места: ни дать ни взять тот пес, который принюхивается, откуда ветер дует. Весь день он крутился по гостиной, бурчал себе под нос, то и дело переставлял и передвигал с места на место безделушки. А если я с ним заговаривал, махал руками и тряс головой.

Кончилось тем, что ровно в шесть мы вышли.

— Подумать только, — проговорил я, спускаясь с террасы. — Стрелять у самого отеля! Только безумец мог решиться на такое!

— Я с вами не согласен. При определенных условиях риск был совсем не велик. Начнем с того, что сад необитаем. Люди, живущие в отелях, — сущие овцы. Принято сидеть на террасе и любоваться заливом — ну что ж, все собираются на террасе с видом на море. И только я, будучи оригиналом, сижу на той, что выходит в парк. Но ведь и я ничего не увидел. Вы заметили, в парке есть где укрыться — деревья, пальмы, кустарник. Стой себе преспокойненько и жди, покуда мадемуазель не пройдет мимо. А она должна была пройти. Идти улицей гораздо дальше. Мадемуазель Ник Бакли, она ведь из тех, что вечно опаздывают и бегут кратчайшей дорогой.

— И все же это страшный риск. Его могли заметить, а на случайность тут не свалишь.

— Да, на этот раз уж не случайность… нет!

— Вы что-нибудь имеете в виду?

— Нет, ничего… одна идейка. Возможно, она подтвердится, а может быть, и нет. Пока что мы ее оставим и возвратимся к тому, о чем я говорил, — к необходимому условию.

— В чем же оно состоит?

— Право же, Гастингс, вы могли бы сказать это сами.

— Мне не хочется лишать вас удовольствия продемонстрировать, насколько вы умнее меня.

— Что за сарказм! Ирония! Ну ладно… Вот что бросается в глаза: мотивы преступления не очевидны. Иначе, что и говорить, риск был бы чересчур велик. Пошли бы разговоры: «Мне кажется, это такой-то. А где такой-то был во время выстрела?» Э, нет, убийца — вернее, тот, кто хотел им стать, — конечно же, скрывается в тени. И вот это-то меня и путает, Гастингс! Да, я боюсь, боюсь даже сейчас! Я успокаиваю себя: «Их ведь там четверо». Я говорю себе: «Пока они все вместе, ничего не случится». Я говорю себе: «Это было бы безумием». И все время боюсь. А эти «случайности»… Мне хочется разузнать о них поподробнее.

Он резко повернул назад.

— У нас еще есть время. Идемте улицей. Парк ничего нам не дает. Обследуем обычный путь.

Мы вышли из центральных ворот отеля, повернули направо и поднялись по крутому холму. На его вершину вела узкая дорога, и надпись на изгороди гласила: «Только к Эндхаузу».

Мы воспользовались этим указанием, и через несколько сотен ярдов дорога круто повернула и уперлась в ветхие, давно не крашенные ворота.

За воротами, по правую руку от входа, стоял домик. Он занятно контрастировал с воротами и запущенной подъездной аллеей. Домик был окружен опрятным, ухоженным садиком, оконные рамы и переплеты были недавно окрашены, на окнах висели чистые, яркие занавески.

Какой-то человек в выгоревшей норфолкской куртке возился у клумбы. Когда ворота скрипнули, он выпрямился и глянул в нашу сторону. Это был мужчина лет шестидесяти, ростом не меньше шести футов, крепко сбитый, с загорелым, обветренным лицом и почти совершенно лысый. Его голубые глаза оживленно поблескивали. Он показался мне симпатичным малым.

— Добрый день, — приветствовал он нас, когда мы проходили мимо.

Я ответил ему и, шагая дальше, все еще чувствовал на спине его пытливый взгляд.

— Хотелось бы знать… — задумчиво произнес Пуаро.

И замолчал, так и не соизволив сообщить мне, что именно ему хотелось бы узнать.

Эндхауз оказался большим, угрюмым домом, который почти совершенно скрывался за деревьями; их ветви касались самой крыши. Нам сразу бросилось в глаза, что дом запущен. Прежде чем позвонить, Пуаро окинул его оценивающим взглядом. Потребовалось приложить поистине геркулесово усилие, чтобы старомодный звонок издал хоть какой-то звук, зато, раз задребезжав, он еще долго заливался унылым, жалобным звоном.

Нам отворила женщина средних лет. «Приличная особа в черном» — вот слова, которые приходили на ум при взгляде на эту респектабельную, в меру угрюмую и предельно безразличную ко всему горничную.

Мисс Бакли, сообщила она, еще не возвращалась. Пуаро объяснил, что нам назначено свидание, и не без труда добился, чтобы нас впустили в дом. Женщины такого типа обычно не слишком доверяют иностранцам, и я льщу себя надеждой, что именно моя внешность заставила ее смягчиться. Наконец нас провели в гостиную, где нам предстояло ожидать возвращения мисс Бакли.

Вот где совсем не чувствовалось уныния. Комната — правда, довольно запущенная — выходила на море и была залита солнечным светом. На фоне тяжеловесной мебели времен королевы Виктории разительно выделялось несколько дешевеньких вещей — ультрамодерн. Парчовые гардины выцвели, зато чехлы были новенькие и яркие, а диванные подушки словно пылали чахоточным румянцем. На стенах висели фамильные портреты. Я подумал, что некоторые из них, должно быть, по-настоящему хороши. Рядом с граммофоном валялось несколько пластинок. Стоял небольшой приемничек; книг в комнате почти не было; на край дивана кто-то бросил развернутую газету. Пуаро поднял ее и, поморщившись, положил назад. Это была местная «Уикли геральд энд Директори». Однако что-то заставило его снова взять ее в руки, и, пока он просматривал там какую-то заметку, дверь отворилась и в комнату вошла Ник Бакли.

— Эллен, несите лед! — крикнула она, обернувшись, и уже после этого заговорила с нами. — Ну, вот и я… а тех всех я спровадила. Сгораю от любопытства. Неужели я та самая героиня, которую никак не могут разыскать киношники? У вас был такой торжественный вид, — добавила она, обращаясь к Пуаро, — что ничего другого я просто и подумать не могла. Ну сделайте же мне какое-нибудь заманчивое предложение.

— Увы, мадемуазель… — попытался было заговорить Пуаро.

— Только не говорите, что все наоборот, — взмолилась она, — что вы пишете миниатюры и одну из них хотите мне всучить. Впрочем, нет, с такими усами… да еще живет в «Мажестике», где кормят отвратительно, а цены самые высокие во всей Англии… нет, это попросту исключено.

Женщина, отворявшая нам дверь, принесла лед и поднос с бутылками. Не переставая болтать, Ник ловко смешала коктейли. Мне кажется, непривычная молчаливость Пуаро в конце концов привлекла ее внимание. Наполняя фужеры, она вдруг остановилась и резко бросила:

— Ну, хорошо…

— Вот этого-то мне и хочется, мадемуазель: пусть все будет хорошо. — Он взял у нее фужер. — Ваше здоровье, мадемуазель, здоровье и долголетие.

Девушка была не глупа. Его многозначительный тон не ускользнул от нее.

— Что-нибудь… случилось?

— Да, мадемуазель. Вот…

Он протянул руку. На его ладони лежала пуля. Девушка взяла ее, недоуменно нахмурившись.

— Известно вам, что это такое?

— Да, конечно. Это пуля.

— Именно так. Мадемуазель, сегодня утром возле вашего уха пролетела вовсе не оса… а эта пуля.

— Вы хотите сказать… что какой-то оголтелый идиот стрелял в парке возле отеля?

— Похоже на то.

— Черт возьми! — чистосердечно изумилась Ник. — Выходит, я и вправду заколдована. Значит, номер четыре.

— Да, — согласился Пуаро. — Это четвертый. И я прошу вас рассказать об остальных трех… случайностях.

Девушка удивленно взглянула на него.

— Я хочу полностью убедиться, что это были… случайности.

— Господи! Ну конечно! А что же еще?

— Соберитесь с духом, мадемуазель. Вас ждет большое потрясение. Вы не подумали, что кто-то покушается на вашу жизнь?

Вместо ответа Ник покатилась со смеху. Предположение Пуаро, кажется, здорово ее позабавило.

— Волшебная идея! Ну, милый вы мой, кто ж это станет на меня покушаться? Я ведь не очаровательная юная наследница, после которой останутся миллионы. Я бы не прочь, чтоб кто-нибудь и в самом деле попытался меня убить, — это, должно быть, захватывающее ощущение, только, боюсь, напрасная надежда!

— Вы мне расскажете о тех случайностях, мадемуазель?

— Конечно, да только это все пустяки. Так, чепуха какая-то. У меня над кроватью висит тяжелая картина. Ночью она свалилась. Совершенно случайно я услышала, что где-то в доме хлопает дверь, пошла посмотреть — где — и запереть ее… и таким образом спаслась. Она бы мне, наверно, угодила в голову. Вот вам и номер первый.

Пуаро не улыбнулся.

— Дальше, мадемуазель. Перейдем ко второму.

— О, этот и вовсе ерундовый! Здесь, в скалах, есть крутая тропка. Я хожу по ней к морю купаться. Там есть такая скала, с которой можно нырять. Так вот, когда я шла по этой тропке, откуда-то сверху сорвался валун и прогрохотал на волосок от меня. А третье — это уже совсем из другой оперы. У автомобиля что-то стряслось с тормозами — не знаю точно что, мне говорили в гараже, да я не поняла. Во всяком случае, если бы я выехала из ворот и спустилась с холма, тормоза бы не сработали, и я наверняка врезалась бы в ратушу и превратилась в лепешку. В конечном счете у города оказалась бы щербатая ратуша, а от меня осталось бы мокрое место. Но так как я всегда что-нибудь забываю, мне пришлось повернуть назад и врезаться всего-навсего в живую изгородь.

— А можете вы мне сказать, что именно было неисправно?

— Спросите в гараже Мотта. Там знают. По-моему, была отвинчена какая-то пустяковина. Я уже думала, не напроказил ли там чего мальчик Эллен. У моей горничной, у той, что отворяла вам дверь, есть маленький сынишка. Мальчишки ведь любят возиться с машинами. Эллен, конечно, клянется, что он и близко не подходил. А мне все кажется, что бы там Мотт ни говорил, в машине просто что-то разболталось.

— Где вы держите машину, мадемуазель?

— В сарае за домом.

— Вы его запираете?

Ник удивленно раскрыла глаза.

— Ох! Ну конечно, нет!

— И каждый может незаметно подойти к машине и вытворять все, что угодно?

— Вообще-то да… пожалуй, да только это глупо.

— Нет, это не глупо, мадемуазель. Вы все еще не понимаете. Вам грозит опасность, серьезная опасность. Это говорю вам я. Я! Вы знаете, кто я такой?

— Кто-о? — замирая, прошептала Ник.

— Я Эркюль Пуаро.

— О! — отозвалась та каким-то разочарованным тоном. — Ну еще бы.

— Вам известно это имя, а?

— Конечно.

Девушка съежилась. В ее глазах появилось загнанное выражение. Пуаро сверлил ее пронзительным взглядом.

— Вы чем-то смущены. Я делаю из этого вывод, что вы не читали посвященных мне книг.

— Да нет… собственно говоря, не все. Но фамилию я, конечно, слышала.

— Вы вежливая маленькая лгунья, мадемуазель. (Я вздрогнул, вспомнив слова, которые слышал нынче днем в отеле). Я забыл, вы ведь еще ребенок — откуда вам знать? Как мимолетна слава! Вот мой друг — он вам расскажет.

Ник посмотрела на меня. Я откашлялся, немного смущенный.

— Мосье Пуаро… м-м… был знаменитым сыщиком, — объяснил я.

— Ах, мой друг! — воскликнул Пуаро. — И это все, что вы можете сказать? Mais dis done![74] Скажите, что я единственный, непревзойденный, величайший сыщик всех времен!

— В этом нет необходимости, — заметил я сухо. — Вы уже сами все сказали.

— Так-то оно так, но мне пришлось поступиться своей скромностью. Человек не должен сам себе петь дифирамбы.

— Зачем же пса держать, а лаять самому? — не без ехидства посочувствовала Ник — Да, кстати, кто же пес? Я полагаю, доктор Ватсон?

— Моя фамилия Гастингс, — сказал я сухо.

— Битва при… — подхватила Ник — Тысяча шестьдесят шестой год. Кто сказал, что я необразованна? Нет, это ужас до чего здорово! Значит, вы думаете, что кто-то в самом деле хочет со мной разделаться? До чего интересно! Жаль только, в жизни ничего такого не бывает. Разве что в книгах. Мосье Пуаро, вы похожи на хирурга, придумавшего какую-то новую операцию, или на врача, который обнаружил неизвестную болезнь и хочет, чтобы она была у каждого встречного.

— Sacre tonnerre![75] — загремел Пуаро. — Да будете ли вы говорить серьезно? Вы, нынешняя молодежь, бываете вы хоть когда-нибудь серьезны? Славная получилась бы шуточка, если бы вас нашли в саду возле отеля с этакой аккуратненькой маленькой дырочкой — только не в шляпке, а в голове. Вы бы тогда не стали смеяться, а?

— Сеанс сопровождался потусторонним хохотом, — сказала Ник — Нет, серьезно, мосье Пуаро, я вам очень благодарна и все такое, но, честное слово, это какое-то совпадение.

— Упряма как черт!

— Которому я и обязана своим именем. Моего дедушку подозревали в том, что он продал душу черту. Его иначе и не называли здесь, как Старый Ник[76]. Он был зловредный старикан, но страшно занятный. Я его обожала. Ездила с ним повсюду, и нас так и звали: его — Старый Ник, а меня — Молодая Ник. А по-настоящему меня зовут Магдала.

— Редкое имя.

— Да. Оно у нас как бы фамильное. В семействе Бакли пропасть Магдал. Во-он там висит одна — Она кивнула на один из портретов.

— А! — отозвался Пуаро. Потом, взглянув на портрет, висевший над камином, осведомился: — Ваш дедушка, мадемуазель?

— Он самый. Правда, хорош? Джим Лазарус хотел купить картину, но я не продала. Старый Ник — моя слабость.

— А! — Пуаро немного помолчал и очень серьезно проговорил: — Revenons a nos moutons[77]. Послушайте, мадемуазель. Я заклинаю вас, не будьте легкомысленны. Вам грозит опасность. Сегодня в вас стреляли из маузера…

— Из маузера? — Она была поражена.

— Да, а почему это вас удивляет? У кого-то из ваших знакомых есть маузер?

Она усмехнулась.

— У меня, например.

— У вас?

— Ну да, папин. Он привез его с войны. С тех пор он тут и валяется. На днях я его видела в этом ящике.

Она показала на старинную конторку. Внезапно, словно ее что-то осенило, девушка подошла к конторке и выдвинула ящик. Потом как-то растерянно оглянулась. И в голосе ее прозвучала новая нотка.

— Ох ты! — сказала она — А ведь его нет!..

Глава 3

Случайности

Вот тут-то наконец и наступил перелом. До сих пор их разговор больше походил на препирательство. Целая пропасть разделяла их поколения. Известность Пуаро, его репутация не значили для нее ровно ничего. Ведь нынешняя молодежь знает только сегодняшний день и сегодняшних знаменитостей. Потому и предостережения ни капельки ее не испугали. Для нее Пуаро был просто старым чудаком-иностранцем с забавной склонностью к мелодраме.

Такое отношение обескураживало Пуаро хотя бы потому, что било по его тщеславию. Он ведь не уставал твердить, что Эркюля Пуаро знает весь мир. И вдруг нашелся человек, который его не знал! Я не мог не позлорадствовать, хотя и видел, что мы топчемся на месте.

Однако с той минуты, как мы узнали об исчезновении револьвера, все изменилось. Ник больше не считала эту историю забавной шуточкой. Она сохранила свой небрежный тон — такова уж была сила привычки, но поведение ее стало совсем другим. Девушка отошла от конторки, присела на ручку кресла и сосредоточенно нахмурилась.

— Странно, — сказала она.

Пуаро налетел на меня как вихрь.

— Помните, Гастингс, как я упомянул об одной идейке? Так вот она подтвердилась. Допустим, мадемуазель убита, и ее находят в саду. Она может пролежать там несколько часов — по этой дороге мало кто ходит. И возле ее руки — он выпал, вот и все — лежит ее собственный револьвер. Достойная мадам Эллен, конечно, его опознает, и тут уж, разумеется, пойдут припоминать: угнетенное состояние, бессонница…

Ник поежилась.

— А ведь верно. Я сейчас до смерти издергана. Все твердят мне, что я стала нервная. Да… говорить бы стали…

— И подтвердили бы таким образом версию о самоубийстве. Кстати, оказалось бы, что единственные отпечатки пальцев на револьвере принадлежат мадемуазель — словом, все было бы как нельзя более просто и убедительно.

— Веселенькое дельце! — сказала Ник, но я был рад отметить, что «дельце», по-видимому, не слишком ее веселило.

— N'est-ce pas?[78] — невозмутимо подхватил Пуаро. — Но воля ваша, мадемуазель, этому пора положить конец. Четыре неудачи — отлично, однако пятая попытка может окончиться успешнее.

— Ну что ж, заказывайте катафалк на резиновом ходу, — вполголоса проговорила Ник.

— Но мы этого не допустим — мой друг и я, — вот почему мы здесь.

Меня растрогало это «мы». Обычно Пуаро начисто забывает о моем существовании.

— Да, — подтвердил я. — Вам незачем тревожиться, мисс Бакли. Мы защитим вас.

— Это очень мило, — сказала Ник. — Ну история, скажу я вам… Прямо дух захватывает.

Она держалась все так же беспечно и независимо, однако в ее глазах мелькала тревога.

— И первое, что мы сделаем, — заявил Пуаро, — это сядем и все обсудим.

Он сел и дружелюбно улыбнулся.

— Начнем с традиционного вопроса, мадемуазель. У вас есть враги?

Ник огорченно покачала головой.

— Боюсь, что нет, — сказала она виновато.

— Воп[79]. Значит, эта версия отпадает. Теперь вопрос совсем как из кинофильма или детективного романа: кому выгодна ваша смерть?

— Ума не приложу, — сказала Ник. — В том-то и дело, что это совершенно бессмысленно. Кроме этой старой развалюхи дома… й он заложен-перезаложен, крыша протекает… и вряд ли на моем участке найдут угольные залежи или что-нибудь в этом роде.

— Так он заложен, hein[80]?

— Пришлось заложить. Шесть лет назад умер дедушка, потом брат. Похороны за похоронами… Это меня и подкосило.

— А ваш отец?

— Он вернулся с войны инвалидом и в девятнадцатом умер от воспаления легких. А мама умерла, когда я была совсем маленькая. С самого детства я жила в этом доме с дедушкой. С папой он не ладил — и неудивительно… И отец решил, что самое лучшее — подкинуть меня дедушке, а сам отправился искать счастья по свету. К Джеральду — это мой брат — дедушка тоже не благоволил. Не сомневаюсь, что он не ладил бы и со мной, будь я мальчишкой. Мое счастье, что я девочка. Дед говорил, что я пошла в его породу и унаследовала его дух — Она рассмеялась. — По-моему, он был старый греховодник, каких свет не видел. Только ужасно везучий! Здесь говорили, что он превращает в золото все, к чему ни прикоснется. Правда, он играл и спустил все, что нажил. После его смерти остался, собственно, лишь этот дом да участок. Мне тогда было шестнадцать лет, а Джеральду двадцать два. Через три года Джеральд погиб в автомобильной катастрофе, и дом достался мне.

— А после вас, мадемуазель? Кто ваш ближайший родственник?

— Мой кузен Чарлз. Чарлз Вайз. Он адвокат здесь, в городе. Вполне порядочный и положительный, но страшно нудный. Дает мне добрые советы и пытается обуздать мою склонность к расточительству.

— И ведет все ваши дела, э?

— Ну… если вам угодно это так назвать. Собственно, вести-то нечего. Оформил для меня закладную и уговорил сдать флигель.

— Да, флигель! Я как раз собирался о нем спросить. Стало быть, вы его сдаете?

— Да… одним австралийцам. Неким Крофтам. Люди они очень милые, сердечные и тому подобное. По мне, так даже чересчур. Вечно таскают мне всякую всячину, то сельдерей, то ранний горох. Ужасаются, что я так запустила сад. По правде говоря, они немного надоедливые… по крайней мере он. Какой-то приторный. А жена у него калека, бедняжка, и не встает с дивана. Но самое главное, они платят ренту, а это очень здорово.

— И давно они тут?

— Уже с полгода.

— Понятно. Ну, а кроме этого кузена… он, кстати, с отцовской или с материнской стороны?

— С материнской. Мою мать звали Эми Вайз.

— Bien[81]. Да, я хотел спросить, кроме этого вашего кузена, есть у вас еще какая-нибудь родня?

— Очень дальняя, в Йоркшире, тоже Бакли.

— И больше никого?

— Никого.

— Вам должно быть одиноко.

Ник с удивлением взглянула на него.

— Одиноко? Вот уж нет! Вы ведь знаете, я туг подолгу не живу. Все больше в Лондоне. А с родственниками обычно одна морока. Во все суются, вмешиваются. Нет, одной веселей.

— О, вы, я вижу, очень современная девушка! Беру назад свои слова. Теперь о ваших домочадцах.

— Как это сказано! Мои домочадцы — это Эллен. Да еще ее муж, он смотрит за садом, и, надо сказать, довольно плохо. Я плачу им буквально гроши, но разрешаю держать в доме ребенка. Когда я здесь, Эллен меня обслуживает, а если у меня собираются гости, мы нанимаем кого-нибудь ей в помощь. Кстати, в понедельник я устраиваю вечеринку. Ведь начинается регата[82].

— В понедельник… а нынче у нас суббота. Так, так. А что вы можете рассказать о ваших друзьях, мадемуазель? Например, о тех, с которыми вы сегодня завтракали.

— Ну, Фреди Райс — эта блондинка, пожалуй, самая близкая моя подруга. Ей пришлось хлебнуть лиха. Муж у нее был настоящая скотина: пьяница, наркоман и вообще подонок каких мало. Год или два тому назад она не выдержала и ушла от него. И с тех пор так никуда и не прибьется. Молю Бога, чтобы она получила развод и вышла за Джима Лазаруса.

— Лазарус? Антикварный магазин на Бонд-стрит?

— Он самый. Джим — единственный сын. Денег, конечно, куры не клюют. Вы видели его автомобиль? Джим, правда, еврей, но ужасно порядочный. Он обожает Фреди. Они все время вместе. До конца недели пробудут в «Мажестике», а в понедельник — ко мне.

— А муж миссис Райс?

— Этот скот? Да его и след простыл. Никто не знает, куда он девался. Фреди попала в глупейшее положение. Нельзя же развестись с человеком, который неизвестно где находится.

Страницы: «« ... 1718192021222324 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

В романе «Убийство в Месопотамии» Пуаро опять предстоит проявить не столько логику, сколько интуицию...
На этот раз Эркюлю Пуаро придется расследовать убийства в поездах. В «Восточном экспрессе» он находи...
Мисс Марпл – кто она? Тихая старушка – «божий одуванчик» – или гений сыска? Скорее последнее, ведь л...
Во время вечеринки на вилле знаменитого актера, недавно завязавшего с театральной карьерой, совершен...
У инфохомосов, называемых также Киберчгецами, все не как у обычных людей. Мало того, что для работы ...
Его разыскивает Бюро Галактической Безопасности и преслeдует межпланетная мафия, потому что он, Иван...