Загадка Эндхауза Кристи Агата
— Не городите вздора, Пуаро.
— Начнем с того, что он нигде и ни в коем случае не хочет видеть зла, а если уж видит, то не способен скрыть свое справедливое возмущение. У него редкая, прекрасная душа. И не вздумайте мне перечить, mon ami. Я знаю, что говорю.
— Вы оба были очень добры ко мне, — мягко сказала Ник.
— La, la, мадемуазель. О чем тут говорить. Нам предстоит сделать гораздо больше. Так вот, пока что вы останетесь здесь, будете выполнять мои приказы и делать то, что я вам велю. Положение таково, что вы должны мне полностью повиноваться.
Ник устало вздохнула.
— Я сделаю все, что хотите. Мне все равно.
— Вы не будете некоторое время встречаться с друзьями.
— Ну что ж. Я никого не хочу видеть.
— Ваша роль будет пассивной, наша — активной. Ну, а теперь я вас покину, мадемуазель. Не стану мешать вашему горю.
Он направился к двери и, уже взявшись за ручку, обернулся и спросил:
— Между прочим, вы как-то говорили, что написали завещание. Где же оно?
— Да где-нибудь валяется.
— В Эндхаузе?
— Ну да.
— Вы положили его в сейф? Заперли в письменном столе?
— Не помню. Где-то лежит. — Она нахмурилась — Я ведь ужасная неряха. Большая часть бумаг и всякие документы лежат в библиотеке в письменном столе. В том же столе почти все счета. И там же, наверное, завещание. А может, у меня в спальне.
— Вы мне даете разрешение на обыск?
— Пожалуйста, можете осматривать все что угодно.
— Спасибо, мадемуазель. Не премину воспользоваться.
Глава 12
Эллен
Пока мы не вышли из больницы, Пуаро не сказал ни слова. Но как только за нами закрылась дверь, он схватил меня за руку и воскликнул:
— Видите, Гастингс? Видите? О! Sacre tonnerre! Я не ошибся. Я был прав. Я все время чувствовал, что чего-то не хватает, что из мозаики вывалился какой-то кусочек. А без него потеряла смысл и картина.
Я никак не мог разделить его ликования. На мой взгляд, мы не сделали никаких сногсшибательных открытий.
— До самой последней минуты я не мог сообразить, в чем дело, — продолжал Пуаро. — Впрочем, чему тут удивляться. Одно дело знать, что здесь упущено какое-то звено, другое — выяснить, что это за звено. C'est bien plus difficile![119]
— Вы хотите сказать, что это имеет прямое отношение к преступлению?
— Ну да! Неужели вы сами не видите?
— Говоря откровенно, ист.
— Возможно ли? Но мы ведь выяснили то, чего так долго не могли доискаться, — мотив! Тот самый неведомый мотив, который мы никак не могли нащупать.
— Может, я просто туп, но я все-таки не могу взять в толк, на что вы намекаете. Вы имеете в виду ревность?..
— Ревность? Нет, дорогой мой. Самую заурядную и, можно сказать, обязательную причину всех преступлений. Деньги, мой друг, деньги.
Я вытаращил на него глаза.
Он продолжал, но уже более спокойно.
— Послушайте же, mon ami! Сэр Мэтью Сетон умер чуть больше недели назад. А он был миллионером, одним из богатейших людей в Англии.
— Да, но ведь…
— Attendez[120]. За нами никто не гонится. У него был племянник, которого он обожал и которому оставил все свое огромное состояние. В этом мы можем не сомневаться.
— Но…
— Еще бы, что-то отойдет другим наследникам, что-то достанется птицам, но основной капитал все равно получил бы Майкл Сетон. В прошлый вторник газеты сообщали, что Майкл Сетон исчез, а со среды начинаются покушения на мадемуазель. Нельзя ли в таком случае предположить, что перед вылетом Майкл Сетон написал завещание и оставил все своей невесте?
— Но это же не больше чем догадка.
— Догадка, не спорю. Но она обязательно должна подтвердиться. Иначе все лишается смысла. На карту поставлено огромное состояние, а не какие-то жалкие гроши.
Я задумался. Выводы Пуаро казались мне слишком скоропалительными, но в глубине души я не мог с ним не согласиться. Он обладал каким-то сверхъестественным чутьем. Но все же я считал, что многое еще нужно проверить.
— А что, если о помолвке никто не знал? — возразил я.
— Ба! Кто-нибудь да знал. В таких случаях всегда кто-то знает. А если не знает, так догадывается. Сама мадемуазель признает, что у мадам Райс появились какие-то подозрения. Возможно, у нее нашлись и средства узнать все наверняка.
— Каким образом?
— Ну, во-первых, Майкл Сетон, очевидно, переписывался с мадемуазель. Они ведь были помолвлены. А наша молодая леди, мягко говоря, небрежна. Она бросает вещи где попало. И очевидно, ни разу в жизни не пользовалась ключом. Так что удостовериться было вполне возможно.
— В таком случае Фредерика Райс могла узнать и о завещании самой мисс Бакли.
— Безусловно. Видите, дорогой Гастингс, как сузился круг? Вы помните мой список от «А» до «К»? Сейчас в нем только двое. Слуги отпали сами собой, капитан Челленджер — тоже, даже невзирая на то, что ему потребовалось целых полтора часа, чтобы проехать в машине тридцать миль от Плимута до Сент Лу. Я исключаю даже долгоносого мосье Лазаруса, предложившего пятьдесят фунтов за картину, которая от силы стоит двадцать, хотя, между прочим, если поразмыслить, то это странно и совсем не в его духе. Я также вычеркиваю этих слишком приветливых австралийцев. И в моем списке остаются двое.
— Номер первый — Фредерика Райс, — медленно проговорил я.
Передо мной возникли ее золотые волосы, тонкое бледное лицо.
— Да. Несомненно. Как бы небрежно ни составила мадемуазель свое завещание, там ясно сказано, что основная наследница — мадам Райс. Ей досталось бы все, кроме Эндхауза. Так что если бы вчера вечером застрелили не мадемуазель Мегги, а мадемуазель Ник, мадам Райс была бы сегодня богатой женщиной.
— Невозможно поверить!
— Вы не верите, что красивая женщина может оказаться убийцей? Вот предрассудок, из-за которого так часты недоразумения с присяжными. Но я не стану спорить. Подозрение падает не только на нее.
— На кого же еще?
— На Чарлза Вайза.
— Но ведь ему завещан только дом.
— Он может этого не знать. Разве он составлял для мадемуазель завещание? Едва ли. Оно тогда бы у него и хранилось, а не «валялось где-то там», как выразилась мадемуазель. Как видите, вполне возможно, что Вайз ничего не знает о завещании. Он может думать, что завещания вообще не существует, и считать себя в таком случае наследником мадемуазель как самый близкий родственник.
— А знаете, — заметил я. — Мне кажется, это куда правдоподобнее.
— У вас романтический склад ума, Гастингс. В романах то и дело попадаются злодеи стряпчие. А если у стряпчего к тому же еще бесстрастное лицо, значит, он почти наверняка злодей. Должен признаться, что в некоторых отношениях Вайз более подходящая фигура, чем мадам. Он скорее мог узнать о револьвере и воспользоваться им.
— И сбросить с обрыва валун.
— Возможно. Хотя я уже говорил, что многое зависело от того, как лежал камень. Уже тот факт, что он упал на минуту раньше и не задел мадемуазель, наталкивает на мысль, что здесь действовала женщина. Испортить тормоза, казалось бы, скорее пришло в голову мужчине — хотя в наше время многие женщины разбираются в механизмах не хуже мужчин. Зато, с другой стороны, есть некоторые обстоятельства, которые заставляют меня усомниться в виновности мосье Вайза.
— Какие же?
— Ему было труднее, чем мадам, узнать о помолвке мадемуазель Ник. Есть и еще одно немаловажное обстоятельство: преступник вел себя довольно безрассудно.
— Что вы имеете в виду?
— До вчерашнего вечера никто не мог быть уверен в гибели Майкла Сетона. А действовать наудачу, ничего не зная наверняка, совершенно несвойственно таким законникам, как Вайз.
— Вы правы, — согласился я — Так сделала бы женщина.
— Вот именно. Се que femme veut, Dieu veut[121]. Так они все считают.
— Просто поразительно, как уцелела Ник. Можно сказать, чудом.
Тут я вдруг вспомнил странную интонацию, с которой Фредерика сказала: «Ник заколдована».
Мне сделалось не по себе.
— Да, — задумчиво отозвался Пуаро. — Чудо, к которому я не причастен. А это унизительно.
— Воля провидения, — тихо ответил я.
— Ах, mon ami, зачем же взваливать на плечи Господа Бога бремя человеческих грехов? Вот вы сейчас прочувственно и набожно сказали: воля провидения, и вам даже в голову не пришло, что тем самым вы обвинили Le bon Dieu[122] в убийстве мисс Мегги Бакли.
— Бог с вами, Пуаро!
— Именно так, мой друг. Но я-то не намерен сидеть сложа руки и повторять: le bon Dieu сам распоряжается, а я не стану вмешиваться. Нет! Я убежден, что le bon Dieu создал Эркюля Пуаро именно для того, чтобы он вмешивался. Таково мое metier[123].
Мы шли берегом, медленно поднимаясь по извилистой дорожке, и, наконец, открыв калитку, очутились во владениях мисс Бакли.
— Уф-ф! — перевел дух Пуаро. — До чего же крутой подъем! Мне жарко. У меня даже усы обвисли. Так вот, как я вам только что сказал, я защищаю интересы безвинных. Мадемуазель Ник, которую хотели убить. Мадемуазель Мегги, которую убили.
— Против Фредерики Райс и Чарлза Вайза?
— Нет, что вы, Гастингс. Никакой предвзятости. Я лишь сказал, что в данную минуту на одного из них падает подозрение. Вот и все.
Мы подошли к газону около дома и увидели мужчину, работавшего на косилке. У него было длинное тупое лицо и тусклые глаза. Тут же стоял мальчуган лет десяти с уродливой, но смышленой физиономией.
Я удивился, как это мы не слышали шума работающей косилки, однако предположил, что садовник, который показался мне не слишком усердным, должно быть, отдыхал от трудов и кинулся работать, только заслышав наши голоса.
— Доброе утро, — сказал Пуаро.
— Доброе утро, сэр.
— Как я догадываюсь, вы садовник. Муж той мадам, что служит в доме.
— Это мой папа, — сообщил мальчуган.
— Все верно, сэр, — ответил человек. — А вы, стало быть, заграничный джентльмен, который на самом деле сыщик. Слышно что-нибудь о молодой хозяйке, сэр?
— Я только что от нее. Она спала спокойно и чувствует себя неплохо.
— К нам поставили полисменов, — сообщил мальчуган. — А леди убили вон там, возле ступенек. Я один раз видел, как режут свинью, да, пап?
— Э! — флегматично отозвался тот.
— Папа часто резал свиней, когда работал на ферме. Да, пап? Я видел, мне понравилось.
— Ребятишки любят глядеть, как режут свиней, — сказал мужчина, словно утверждая незыблемый закон природы.
— А леди убили из револьвера, во как! — продолжал мальчик — Ей горло не резали!
Мы двинулись к дому, и я рад был убраться подальше от кровожадного дитяти.
Дверь в гостиную была открыта. Мы вошли, и на звонок Пуаро появилась Эллен в опрятном черном платье. Увидев нас, она не выказала удивления.
Пуаро объяснил, что с разрешения мисс Бакли мы обыщем дом.
— Очень хорошо, сэр.
— Полицейские уже закончили свои дела?
— Они сказали, что видели все, что хотели, сэр. С раннего утра бродили тут по саду. Не знаю, нашли что или нет.
Она хотела выйти, но Пуаро остановил ее вопросом:
— Вы были очень удивлены вчера, когда узнали об убийстве мисс Бакли?
— Да, очень, сэр. Мисс Мегги такая славная. Я просто не представляю, каким же надо быть злодеем, чтобы поднять на нее руку.
— Выходит, если бы убили кого-нибудь другого, вы не были бы так удивлены, э?
— Я не пойму, о чем вы, сэр?
— Когда вчера вечером я вошел в холл, — заговорил я, — вы сразу же спросили, нет ли какой беды. Разве вы ожидали чего-нибудь подобного?
Она молчала и теребила пальцами утолок передника. Наконец, покачав головой, прошептала:
— Вы джентльмены, вам не понять.
— Нет, нет, я пойму, — ответил Пуаро — Даже если вы скажете что-нибудь совсем невероятное.
Она поколебалась, но, видимо, решила ему довериться.
— Видите ли, сэр, — заговорила ока, — у нас в доме нехорошо.
Ее слова удивили меня и вызвали неприятное чувство к Эллен. Но Пуаро, казалось, не нашел в ее ответе ничего необычного.
— Вы хотите сказать, что это старый дом? — спросил он.
— Нехороший дом, сэр.
— Давно вы здесь?
— Шесть лет, сэр. Но я служила здесь и в девушках. На кухне, судомойкой. Еще при старом сэре Николасе. И тогда было то же самое.
Пуаро внимательно посмотрел на женщину.
— В старых домах, — заметил он, — бывает иногда что-то зловещее.
— В том-то и дело, сэр! — с жаром воскликнула Эллен. — Зловещее. Дурные мысли, да и дела такие же. Это как сухая гниль, сэр, которую нипочем не выведешь. Вот словно бы носится что в воздухе. Я всегда знала, что здесь когда-нибудь случится нехорошее.
— Ну что ж, вы оказались правы.
— Да, сэр.
В ее ответе я уловил то затаенное удовлетворение, какое испытывает человек, когда сбываются его дурные предсказания.
— Однако вы не думали, что это случится с мисс Мегги.
— Да, сэр, воистину не думала. Ей-то уж наверняка никто зла не желал.
Мне показалось, что мы напали на след. Но, к моему удивлению, Пуаро перескочил на совершенно новую тему.
— А вы не слышали выстрелов?
— Где же их расслышишь во время фейерверка? Такой треск кругом.
— Вы не пошли его смотреть?
— Нет, я еще не кончила прибирать после обеда.
— Вам помогал лакей?
— Нет, сэр, он вышел в сад взглянуть на фейерверк.
— Но вы не вышли.
— Нет, сэр.
— Почему же?
— Мне хотелось закончить уборку.
— Вы не любите фейерверков?
— Да нет, не в этом дело, сэр. Но их ведь собирались пускать два вечера, и мы с Уильямом отпросились на следующий вечер и хотели сходить в город и поглядеть оттуда.
— Понятно. А слышали вы, как мадемуазель Мегги искала свой жакет и не могла его найти?
— Я слышала, как мисс Ник побежала наверх, сэр, и как мисс Мегги кричала ей из передней, что не найдет чего-то, а после сказала: «Ну, ладно, возьму шаль…»
— Пардон, — перебил ее Пуаро. — И бы не предложили поискать жакет или посмотреть, не забыли ли его в автомобиле?
— Я была занята работой, сэр.
— Да, верно… А молодые леди к вам, разумеется, не обратились, так как считали, что вы любуетесь фейерверком?
— Да, сэр.
— Так, значит, в прежние годы вы ходили на него глядеть?
Ее бледные щеки вдруг вспыхнули.
— Я не пойму, к чему вы клоните, сэр. Нам всегда разрешают выходить в сад. И если в нынешнем году у меня не было такого желания и мне захотелось управиться с работой и лечь, то это, полагаю, мое дело.
— Ну, конечно, конечно. Я не хотел вас обидеть. Вы могли делать все, что вам угодно. Перемена всегда приятна.
Он помолчал и добавил:
— Между прочим, не смогли бы вы мне помочь еще в одном небольшом деле? Это ведь очень старый дом. Вы не слыхали, есть здесь тайник?
— М-м… тут есть какая-то скользящая панель, вот в этой самой комнате. Мне, помнится, ее показывали, когда я была девушкой. Да только не помню где. Или в библиотеке? Нет, не скажу наверняка.
— За ней мог бы спрятаться человек?
— Да что вы, сэр! Этакий шкафчик вроде ниши. Квадратный фут, никак не больше.
— О! Я имел в виду совсем другое.
Она снова покраснела.
— Если вы думаете, что я где-то пряталась, так вы ошиблись! Я слышала, как мисс Ник сбежала по лестнице, и выбежала из дома, и как она закричала, и я пошла в прихожую узнать, не… случилось ли чего. И это истинная правда, сэр. Истинная правда!
Глава 13
Письма
Распростившись с Эллен, Пуаро повернулся ко мне. Вид у него был довольно озабоченный.
— Вот интересно: слышала она выстрелы? По-моему, да. Она их услыхала, открыла кухонную дверь. А когда Ник побежала по лестнице и выскочила в сад, Эллен вышла в прихожую узнать, в чем дело. Все это вполне естественно. Но почему она не пошла глядеть на фейерверк? Вот что я хотел бы узнать.
— Зачем вы стали спрашивать ее о тайнике?
— Так, чистая фантазия. Мне подумалось, что мы, возможно, не разделались еще с «К».
— С «К»?
— Ну да. Он стоит последним в моем списке. Наш вымышленный незнакомец. Допустим, что вчера он — я полагаю, мы имеем дело с мужчиной — пришел сюда, чтобы встретиться с Эллен. Он прячется в тайнике. Мимо него проходит девушка, которую он принимает за Ник. Он идет следом за ней и стреляет. Non-c'est idiot!1 К тому же тайника не существует. То, что Эллен не захотела уйти из кухни, — чистая случайность. Полно, давайте-ка лучше поищем завещание.
В гостиной не оказалось никаких документов. Мы перешли в библиотеку, полутемную комнату, выходящую окнами на подъездную аллею. В ней стояло большое старинное бюро орехового дерева.
Мы довольно долго изучали его содержимое. Там царила полная неразбериха. Счета, перемешанные с долговыми расписками. Письма пригласительные, письма с требованиями вернуть долг, письма друзей.
— Сейчас мы наведем здесь идеальный порядок, — непререкаемо заявил Пуаро.
Через полчаса он с удовлетворенным видом откинулся на спинку стула и оглядел дело наших рук. Все было аккуратно рассортировано, надписано, разложено по местам.
— Cest bien, lа[124]. Нет худа без добра. Нам так внимательно пришлось их разбирать, что мы, конечно, ничего не пропустили.
— Ваша правда. Хотя, впрочем, ничего и не нашли.
— Разве что это.
Он перебросил мне письмо. Оно было написано крупным, размашистым, очень неразборчивым почерком.
«Милочек!
Вечеринка была — прелесть. Но сегодня мне что-то не по себе. Ты умница, что не притрагиваешься к этой дряни: никогда не начинай, дорогая. Бросить потом чертовски трудно. Приятелю я написала, чтоб поскорей возобновил запас. Какая гнусность наша жизнь!
Твоя Фреди».
— Февраль этого года, — задумчиво заметил Пуаро — Я с первого взгляда понял, что она принимает наркотики.
— Да что вы? Мне и в голову не приходило!
— Этого трудно не заметить. Достаточно взглянуть ей в глаза. А эта удивительная смена настроений! То она взвинчена, возбуждена, то вдруг безжизненная, вялая.
— Пристрастие к наркотикам влияет ведь и на нравственность, не так ли? — сказал я.
— Неизбежно. Но я не считаю мадам Райс настоящей наркоманкой. Она из начинающих.
— А Ник?
— Не вижу ни малейших признаков. Если она и посещает иногда такие вечеринки, то не для того, чтобы принимать наркотики, а лишь ради забавы.
— Рад слышать.
Я вдруг вспомнил, как Ник сказала, что Фредерика иногда бывает не в себе. Пуаро кивнул и постучал пальцами по письму.
— Вне всякого сомнения, она имела в виду именно это. Ну что ж, здесь мы вытащили пустой номер, как у вас говорят. Теперь поднимемся в комнату мадемуазель.
В комнате Ник стоял письменный стол, ко в нем было довольно пусто. И снова никаких признаков завещания. Мы нашли паспорт на машину и оформленный по всем правилам сертификат месячной давности на получение дивиденда. Иными словами, ничего интересного для нас.
Пуаро вздохнул — он был возмущен.
— Молодые девицы! Как их воспитывают нынче? Не учат ни порядку, ни методичности! Она очаровательна, наша мадемуазель Ник, но ведь ока ветрогонка. Право же, ветрогонка.
Он знакомился теперь с содержимым комода.
— Но, Пуаро, — сказал я с некоторым замешательством, — это нижнее белье.
— Ну и что ж, мой друг?
— А вам не кажется, что мы, так сказать, не имеем…
Он рассмеялся.
— Нет, право же, мой бедный Гастингс, вы человек викторианской эпохи[125]. Будь здесь мадемуазель, она сказала бы то же самое. Наверное, она бы заметила, что у вас мозги набекрень. В наши дни молодые леди не стыдятся своего белья. Лифчики и панталоны перестали быть постыдной тайной. Изо дня в день на пляже все эти одеяния сбрасываются в двух шагах от нас. Да почему бы и нет?
— Я все-таки не понимаю, зачем вы это делаете?
— Ecoutez[126], мой друг. Можно не сомневаться, что мадемуазель Ник не держит свои сокровища под замком. А где же ей прятать то, что не предназначено для посторонних глаз, как не под чулками и нижними юбками? Ого! А это что такое?
Он показал мне пачку писем, перевязанную выцветшей розовой ленточкой.
— Если не ошибаюсь, любовные письма мосье Майкла Сетона.
Он хладнокровно развязал ленточку и начал раскрывать конверты.
Мне стало стыдно за него.
— Нет, так не делают, Пуаро! — воскликнул я. — Что это вам, игра?
— А я ведь не играю, mon ami. — Его голос стал вдруг жестким и властным. Я выслеживаю убийцу.
— Да, но читать чужие письма…
— Может быть, бесполезно, а может быть, и кет. Я ничем не должен пренебрегать, мой друг. Между прочим, мы могли бы читать вместе. Две пары глаз видят больше, чем одна. И пусть вас утешает мысль, что преданная Эллен, возможно, знает их наизусть.