Пассажир из Франкфурта Кристи Агата

– Хорошо.

Лорд Олтемаунт пожал женщине руку:

– Добрый вечер, мисс Ньюман.

– Добрый вечер, лорд Олтемаунт. Надеюсь, путешествие вас не слишком утомило.

– Мы прекрасно долетели. Познакомьтесь, мисс Ньюман: полковник Манроу, мистер Робинсон, сэр Джеймс Клик и мистер Хоршем из службы безопасности.

– По-моему, мы встречались с мистером Хоршемом несколько лет назад.

– Я не забыл, – сказал Генри Хоршем, – это было в фонде Ливсона. Вы ведь тогда, кажется, уже были секретарем профессора Шорхэма?

– Я сначала помогала ему в лаборатории, а потом стала секретарем. Я до сих пор его секретарь в той мере, в какой ему это требуется. Он также нуждается в услугах медицинской сестры, она находится здесь более или менее постоянно. Иногда приходится менять людей: два дня назад мы наняли мисс Эллис вместо мисс Бьюд. На всякий случай я попросила ее быть поблизости от комнаты, в которой будем мы. Я подумала, что вы предпочтете говорить без свидетелей, но она должна находиться в пределах досягаемости на случай, если понадобится ее помощь.

– Он что, очень плох?

– Вообще-то он не страдает, но вы должны быть готовы к тому, что увидите, если вы его давно не видели. От него мало что осталось.

– Еще один вопрос перед тем, как вы нас к нему проводите. Его мозг не слишком пострадал? Он понимает то, что ему говорят?

– Ну конечно, он прекрасно все понимает, но поскольку он полупарализован, то говорит не очень внятно, хотя бывает и получше, а также не может ходить без посторонней помощи. По-моему, его разум так же силен, как и прежде. Единственное отличие – то, что он очень быстро утомляется. Ну что, не хотите ли сначала подкрепиться?

– Нет, – сказал лорд Олтемаунт. – Нет, я не хочу ждать. У нас довольно срочное дело, так что если вы отведете нас к нему прямо сейчас… я полагаю, он ждет нас?

– Да, он вас ждет, – подтвердила Лиза Ньюман.

Она повела гостей вверх по лестнице, потом по коридору и отворила дверь в небольшую комнату. Стены были украшены гобеленами, сверху на вошедших смотрели оленьи головы. Когда-то это помещение было своего рода охотничьим домиком. С тех пор обстановка почти не изменилась. У стены стоял большой магнитофон.

В кресле у камина сидел высокий мужчина. Его голова немного тряслась, левая рука дрожала, лицо было перекошено. Говоря без экивоков, его можно было бы назвать развалиной, в которую превратился некогда высокий, крепкий и сильный человек. У него был высокий лоб, волевой подбородок, в глубоко посаженных глазах под густыми бровями светился ум. Голос его не был слаб, но слова звучали невнятно. Дар речи он не утратил, его все еще можно было понять.

Лиза Ньюман подошла и встала рядом с ним, наблюдая за движением губ, чтобы при необходимости суметь воспроизвести его слова.

– Профессор Шорхэм вас приветствует. Ему очень приятно видеть вас здесь, лорд Олтемаунт, полковник Манроу, сэр Джеймс Клик, мистер Робинсон и мистер Хоршем. Он хочет, чтобы я сказала вам, что слышит он довольно хорошо. Все, что вы будете говорить, он расслышит. Если возникнут затруднения, я помогу, – добавила она от себя и продолжила: – Он хочет сказать, что сможет изъясняться с моей помощью. Если он слишком устанет, чтобы выговаривать слова, я могу читать по губам, а если что-то не получится, мы перейдем на язык жестов.

– Я постараюсь не занимать вас долго и как можно меньше вас утомлять, профессор Шорхэм, – заверил полковник Манроу.

Мужчина в кресле признательно кивнул.

– Некоторые вопросы я могу задать мисс Ньюман.

Шорхэм сделал слабый жест, указывая на стоящую рядом женщину. С губ его снова слетели непонятные звуки, но она тут же перевела:

– Он говорит, что я расшифрую все, что вы захотите сказать ему или он – вам.

– Я полагаю, вы получили мое письмо? – спросил полковник Манроу.

– Это так, – подтвердила мисс Ньюман. – Профессор Шорхэм получил ваше письмо и знает его содержание.

Медицинская сестра чуть-чуть приоткрыла дверь, но не вошла, а лишь прошептала:

– Могу я быть чем-нибудь полезна, мисс Ньюман? Может быть, гостям или профессору Шорхэму что-нибудь нужно?

– Да нет, благодарю вас, мисс Эллис. Но я буду рада, если вы побудете в гостиной дальше по коридору на случай, если нам что-нибудь понадобится.

– Конечно, я понимаю! – Тихонько прикрыв за собой дверь, она удалилась.

– Мы не хотим терять времени, – продолжил полковник Манроу. – Несомненно, профессор Шорхэм знает о нынешних событиях.

– Совершенно верно, – ответила мисс Ньюман, – в той мере, в которой они его интересуют.

– Он следит за научным прогрессом и прочими подобными вещами?

Голова Роберта Шорхэма слегка качнулась в сторону, он ответил сам:

– Я со всем этим покончил.

– Но вы примерно знаете, в каком состоянии сейчас пребывает весь мир? Знаете о победе так называемой молодежной революции, о том, что вооруженные до зубов молодежные войска захватили власть?

Мисс Ньюман ответила:

– Он знает все о том, что происходит в политической сфере.

– В мире сейчас господствует насилие, бушуют революционные страсти, подогреваемые чудовищной философией, в основе которой – власть анархической верхушки!

Изможденное лицо ученого исказила гримаса нетерпения.

– Он все это знает, – вдруг вмешался мистер Робинсон, – не нужно такие вещи объяснять. Это человек, который знает все. – Он обратился к Шорхэму: – Вы помните адмирала Бланта?

Голова снова качнулась, губы сложились в жалком подобии улыбки.

– Адмирал Блант вспомнил о некоей работе, которой вы занимались в соответствии с определенной программой. Кажется, у вас такие работы называются проектами?

В глазах ученого вспыхнула тревога.

– Проект «Бенво», – повторила мисс Ньюман. – Это было довольно давно, мистер Робинсон.

– Но ведь это же ваш проект, не так ли? – спросил тот.

– Да, это был его проект.

– Мы не можем применить ядерное оружие, мы не можем использовать взрывчатку, газ или химические вещества, а вот вашим проектом, проектом «Бенво», мы могли бы воспользоваться.

Наступила тишина, все молчали. Потом снова послышались странные, искаженные звуки: заговорил профессор Шорхэм.

– Он говорит, что, конечно, «Бенво» можно было бы успешно применить в нынешних обстоятельствах, – перевела мисс Ньюман.

Шорхэм повернул к ней голову и что-то сказал.

– Он хочет, чтобы я вам объяснила. Над проектом Б – позже он стал называться проектом «Бенво» – профессор работал много лет, но в конце концов отложил его по сугубо личным соображениям.

– Потому что потерпел неудачу?

– Никакой неудачи у нас не было. Я работала с ним над этим проектом… Он отложил его по определенным причинам, но успеха мы добились. Профессор был на верном пути, он разработал и провел массу лабораторных экспериментов, и все получилось. – Она вновь обернулась к профессору Шорхэму, стала что-то объяснять ему на пальцах, то и дело касаясь губ, уха и рта, – словом, передала ему некое закодированное послание.

– Я спрашиваю, хочет ли он, чтобы я объяснила вам, как действует «Бенво».

– Мы очень этого хотим!

– А он хочет знать, откуда вам стало об этом известно.

– Мы узнали об этом от вашего старого друга, профессор Шорхэм. Не от адмирала Бланта, он почти ничего не смог вспомнить, но от другого человека, с которым вы когда-то об этом говорили. От леди Матильды Клекхитон.

Мисс Ньюман снова повернулась к нему, наблюдая за движением губ. Она слегка улыбнулась:

– Ему казалось, что Матильда давным-давно умерла.

– Она еще очень даже жива. Именно она хотела, чтобы мы узнали об этом открытии профессора Шорхэма.

– Профессор Шорхэм вкратце расскажет вам о том, что вас интересует. Хотя он должен вас предупредить, что эти сведения будут для вас бесполезны. Все бумаги, формулы, расчеты и доказательства уничтожены. Но поскольку единственный способ ответить на ваши вопросы – это объяснить смысл проекта «Бенво», я могу вам довольно внятно объяснить, в чем он заключается. Вы знаете, для чего и зачем нужен газ, который использует полиция для разгона беснующихся толп, бурных демонстраций и так далее? Он вызывает приступ рыданий, жгучие слезы и воспаление гайморовых пазух.

– И это что-то в том же роде?

– Нет, ни в коем случае, но цель может быть той же самой. Ученым пришло в голову, что можно изменить не только основные человеческие реакции и чувства, но и свойства интеллекта. Можно изменить характер человека. Давно известны свойства афродизиаков: они вызывают сексуальное желание. Есть разные лекарства, газы, операции на железах, и они могут воздействовать на интеллект, усилить энергию, как после операции на щитовидной железе, и профессор Шорхэм хочет вам сказать, что существует возможность и существует способ изменить взгляды человека и, соответственно, его реакцию на людей и на жизнь в целом. Он может быть одержим жаждой насилия, быть патологически злобным, но под влиянием «Бенво» превратится совсем в другого человека. Он становится – для этого, по-моему, есть только одно слово, которое и заключено в названии проекта, – благожелательным. Он хочет приносить людям пользу. Он излучает доброту. Он ужасно боится причинить боль или страдания другим людям. «Бенво» может охватить большую территорию, воздействовать на сотни, тысячи людей, если его изготовить в достаточно больших количествах и разумно распределить.

– Как долго он действует? – поинтересовался полковник Манроу. – Сутки или дольше?

– Вы не понимаете, – ответила мисс Ньюман. – Он действует постоянно.

– Постоянно? То есть вы изменяете нрав человека, изменяете какой-то компонент, физический, конечно, компонент его существа, что приводит к коренному изменению его характера. Так эта перемена необратима? Вы не можете вернуть человека в прежнее состояние?

– Да. Вначале это открытие представляло скорее медицинский интерес, но профессор Шорхэм решил, что его можно использовать во время войны, массовых выступлений, мятежей, революций и анархии. Он не думал о нем как о чисто научном изобретении. Само по себе это средство не делает человека счастливым, а лишь порождает в нем огромное желание, чтобы другие были счастливы. Это ощущение, он говорит, испытывает в своей жизни каждый: страстное желание сделать кого-то, одного или многих, довольными, счастливыми и здоровыми. А поскольку люди способны испытывать и испытывают такое желание, значит, как мы оба думаем, в организме человека существует какой-то компонент, который за это желание «отвечает», и, если однажды «включить» этот компонент, он будет работать всегда.

– Поразительно, – произнес мистер Робинсон скорее задумчиво, чем восторженно. – Поразительно. Надо же, какое открытие… Какое средство можно запустить в действие, если… Но зачем?

Голова, покоящаяся на спинке кресла, медленно повернулась к мистеру Робинсону. Мисс Ньюман сказала:

– Он говорит, что вы поняли раньше остальных.

– Но ведь это же решает проблему, – сказал Джеймс Клик. – Это то, что нужно! Просто чудесно.

Его лицо выражало восторг.

Мисс Ньюман покачала головой:

– Проект «Бенво» не продается и не дарится. Он закрыт.

– Так вы говорите нам «нет»? – недоверчиво спросил полковник Манроу.

– Да. Профессор Шорхэм говорит «нет». Он решил, что этот проект против…

Она замолчала и обернулась к человеку в кресле. Он сделал странные движения головой и рукой и издал несколько гортанных звуков. Подождав, она продолжила:

– Он говорит, что испугался, памятуя об открытиях, которые наука даровала миру в эпоху ее триумфа. Чудо-лекарства, которые не всегда оказывались чудотворными; пенициллин, спасавший жизни и уносивший их; пересадка сердец, развеявшая иллюзии… Он жил во времена расщепления атомного ядра, появления нового смертоносного оружия. Он помнит трагедии радиоактивного заражения, загрязнение природы в результате новых промышленных открытий. Он боится того, что может натворить наука, если ее использовать в неблаговидных целях.

– Но в данном случае это же полезное средство! Оно полезно всем! – вскричал Манроу.

– Так было и с многими другими открытиями, которые всегда приветствовались как великое благо для человечества, как великое чудо. А потом выявлялись побочные эффекты и, что еще хуже, выяснялось, что иногда эти средства приносят не пользу, а несчастье. Поэтому он решил отказаться от завершения проекта. Он говорит… – Она стала читать по губам, а он кивнул в знак одобрения. – «Я удовлетворен проделанной работой, тем, что я совершил это открытие. Но я решил не доводить проект до практического использования. Его необходимо уничтожить. Поэтому он уничтожен. Так что мой ответ вам – „нет“. Не существует благожелательности, готовой к употреблению. Когда-то она имела шанс появиться, но теперь все формулы, все ноу-хау, мои записи и расчеты необходимых процедур погибли, превратились в пепел: я уничтожил дитя своего разума».

Роберт Шорхэм с трудом прохрипел:

– Я уничтожил дитя своего разума, и никто в мире не знает, как я пришел к своему открытию. Мне помогал один человек, но он умер от туберкулеза через год после того, как мы добились успеха. Вам придется уйти ни с чем. Я не могу вам помочь.

– Но ваши знания могли бы спасти мир!

Из кресла донесся странный звук. Это был смех, смех калеки.

– «Спасти мир!» Что за фраза! Именно этим и занимается ваша молодежь, как ей кажется! Они идут напролом, надеясь путем насилия и ненависти спасти мир. Но они не знают как! Им придется решить это самим, по велению собственного сердца и ума! Мы не можем предложить искусственный путь спасения мира. Нет. Искусственное великодушие? Искусственная доброта? Ничего подобного. Это не настоящее. Это ничего не даст. Это противно природе, самой сущности жизни… – И он медленно добавил: – Противно Богу. – Два последних слова прозвучали неожиданно отчетливо. Он оглядел своих слушателей; казалось, он молит их о понимании, но в то же время не надеется на него. – Я имел право уничтожить свое создание…

– Очень в этом сомневаюсь, – заявил мистер Робинсон. – Добытое наукой знание нельзя уничтожить.

– У вас есть право на собственное мнение, но непреложность факта вам придется признать.

– Нет, – с нажимом произнес мистер Робинсон.

Лиза Ньюман резко повернулась к нему:

– Что значит «нет»?

Ее глаза горели гневом. Красивая женщина, подумал мистер Робинсон. Женщина, которая, может быть, всю жизнь любила Роберта Шорхэма. Любила его, помогала ему в работе, а теперь жила рядом, помогая ему своим умом, даря ему чистейшую преданность без тени сожаления.

– Есть вещи, которые начинаешь понимать с возрастом, – сказал мистер Робинсон. – Не думаю, что я проживу долго. Прежде всего, я слишком много вешу… – Вздохнув, он оглядел себя. – Но я знаю некоторые вещи. Я прав, Шорхэм. И вам тоже придется признать, что я прав. Вы – честный человек. Вы не уничтожили бы свою работу. Вы просто не смогли бы заставить себя это сделать. Она где-то надежно спрятана и хранится под замком, может быть, даже не в этом доме. Думаю, хотя это только догадка, что ваши бумаги хранятся в каком-нибудь сейфе или в банке. И она тоже об этом знает. Вы ей доверяете. Она – единственный в мире человек, которому вы доверяете.

Шорхэм произнес, на этот раз почти отчетливо:

– Кто вы такой? Кто вы, черт возьми, такой?!

– Просто человек, который знает все о деньгах и о том, что с ними связано. О людях, их характерах, их повадках. Если бы вы захотели, то могли бы продолжить работу, которую прервали. Я не говорю, что вы могли бы заново проделать всю работу с нуля, но я думаю, что она, готовая, где-то лежит. Вы разъяснили нам свои взгляды, – продолжил мистер Робинсон. – Возможно, вы правы. Благо для человечества – вещь коварная. Бедный старый Беверидж, он хотел избавить людей от бедности, от страха, от чего бы там ни было, он думал, что создает рай на земле. Но рая не получилось, и вряд ли ваш «Бенво», или как там вы его называете, похож на патентованные консервы и создаст рай на земле. Благожелательность – тоже понятие неоднозначное. Это средство избавит людей от страданий, боли, анархии, жестокости и пристрастия к наркотикам. Да, ваш «Бенво» избавит мир от многих негативных вещей, но в том числе, может быть, и от тех, которые необходимы. Это может иметь значение для людей. Молодых людей. Этот ваш «Бенво» – теперь это звучит как патентованное чистящее средство – призван сделать людей благожелательными, и я допускаю, что, может быть, он также сделает их снисходительными и довольными собой, но есть вероятность, что, если вы насильно измените характеры людей и им придется жить с этими характерами до самой смерти, кое-кто из них, немногие, может обнаружить, что они обладают природной склонностью к тому, что их заставили делать насильно. Я имею в виду, они действительно способны изменить себя в течение жизни, но уже не смогут отказаться от новой привычки, которую усвоили.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – сказал полковник Манроу.

Мисс Ньюман ответила:

– Он говорит чепуху. Вам придется принять ответ профессора Шорхэма. Он волен поступать со своими открытиями, как считает нужным, и вы не можете принудить его подчиниться вашей воле.

– Нет, – сказал лорд Олтемаунт, – мы не собираемся вас принуждать или терзать, Роберт, и не будем требовать открывать свои тайники. Поступайте, как считаете нужным. Это решено.

– Эдвард? – позвал Роберт Шорхэм. Голос опять подвел его, руки задвигались, и мисс Ньюман быстро перевела:

– Эдвард? Он говорит, что вы – Эдвард Олтемаунт?

Шорхэм вновь заговорил, и она повторила за ним:

– Он спрашивает вас, лорд Олтемаунт, действительно ли вы всем сердцем и умом желаете, чтобы он доверил вам проект «Бенво». Он говорит, что вы – единственный человек в обществе, которому он когда-либо доверял. Если эта просьба исходит от вас…

Джеймс Клик внезапно встал. Взволнованно, быстро, словно молния, он подскочил к лорду Олтемаунту:

– Разрешите помочь вам, сэр. Вы больны. Вам нехорошо. Будьте добры, отойдите немного, мисс Ньюман. Позвольте мне… к нему подойти. Я… у меня его лекарства. Я знаю, что нужно делать. – Он сунул руку в карман и вытащил шприц. – Если сейчас же не сделать укол, то будет поздно… – Он поспешно взял руку лорда Олтемаунта, закатал ему рукав, защипнул кожу между пальцами и поднес шприц.

Но тут, оттолкнув полковника Манроу, Хоршем бросился вперед, схватил руку Джеймса Клика и выдернул шприц. Клик сопротивлялся, но Хоршем был гораздо сильнее, да и Манроу уже был рядом.

– Значит, это вы, Джеймс Клик, – сказал он. – Изменник, притворявшийся верным учеником!

Мисс Ньюман уже была у двери, она распахнула ее и позвала:

– Сестра! Быстрее сюда, быстрее!

Появилась сестра. Она бросила быстрый взгляд на профессора Шорхэма, но он отмахнулся и показал туда, где Хоршем и Манроу все еще держали вырывающегося Клика. Она опустила руку в карман своего форменного халатика.

Шорхэм с трудом произнес:

– Это Олтемаунт. Сердечный приступ.

– Сердечный приступ, как бы не так! – взревел Манроу. – Покушение на убийство! Держи этого приятеля, – бросил он Хоршему и подскочил к сестре: – Миссис Кортман? С каких это пор вы служите медсестрой? Мы совсем потеряли вас, с тех пор как вы улизнули в Балтиморе.

Милли-Джин все еще держала руку в кармане. Когда она вынула ее, в ней оказался маленький пистолет. Она взглянула на Шорхэма, но Манроу заслонил его собой, а у кресла инвалида встала Лиза Ньюман.

Джеймс Клик крикнул:

– Убей Олтемаунта, Хуанита, быстро! Убей Олтемаунта!

Ее рука взметнулась, раздался выстрел.

Джеймс Клик похвалил:

– Чертовски отличный выстрел!

Лорд Олтемаунт получил классическое образование. Он тихонько пробормотал, глядя на Джеймса Клика:

– Джейми? И ты, Брут? – и голова его упала на спинку кресла.

Доктор Маккаллок неуверенно осмотрелся, не зная, что сделать или что сказать. События этого вечера были для него в новинку.

Лиза Ньюман подошла к нему и поставила рядом стакан.

– Горячий пунш.

– Я всегда говорил, что таких женщин, как вы, Лиза, одна на тысячу. – Он с удовольствием отхлебнул из стакана. – Должен сказать, что мне интересно, что тут происходило, но, как я понимаю, это дело из области таких секретов, что мне никто ничего не расскажет.

– Что профессор – с ним все в порядке?

– Профессор? – Он взглянул на ее взволнованное лицо. – С ним все прекрасно. Если вас интересует мое мнение, ему все это, несомненно, пошло на пользу.

– Я подумала, что, может быть, шок…

– Со мной все нормально, – сказал Шорхэм. – Шоковая терапия – именно то, что мне было нужно. Я, так сказать, ожил. – Он был явно удивлен.

Маккаллок сказал, обращаясь к Лизе:

– Вы обратили внимание, насколько окреп его голос? В этих случаях вредна как раз апатия, а ему обязательно нужно работать, стимулировать умственную деятельность. Музыка – это замечательно, она его утешала и хоть немного скрашивала жизнь. Но ведь он человек могучего интеллекта – и вдруг лишился привычной работы ума, которая составляла смысл его жизни. Если можете, заставьте его снова заняться работой. – Он энергично кивнул в ответ на ее полный сомнений взгляд.

– Мне кажется, доктор Маккаллок, – сказал полковник Манроу, – что мы должны вам кое-что объяснить по поводу того, что произошло этим вечером, даже если, как вы и предположили, об этом придется молчать. Смерть лорда Олтемаунта… – Он заколебался.

– Его убила не пуля, – пояснил врач, – смерть наступила от шока. Правда, шприц со стрихнином мог бы сделать свое дело. Этот ваш молодой человек…

– Я очень вовремя выхватил у него шприц, – сказал Хоршем.

– Он что, волк в овечьей шкуре?

– Да, к нему относились с доверием и признательностью больше семи лет. Он – сын одного из старинных друзей лорда Олтемаунта.

– Бывает. А эта дама, они ведь, я так понял, работали вместе?

– Да. Она получила здесь место по фальшивым рекомендациям. Полиция разыскивает ее за убийство.

– Убийство?

– Да, она убила собственного мужа, Сэма Кортмана, американского посла. Застрелила его на ступенях посольства и сочинила сказочку про парней в масках, которые якобы на него напали.

– Зачем она это сделала? Что за причины, политические или личные?

– Видимо, он что-то прознал о ее делах.

– Скорее, он заподозрил неверность, – поправил Хоршем, – а вместо этого обнаружил осиное гнездо шпионажа и конспирации, и всем этим управляла его жена. Он не знал, как с этим быть. Славный парень, но соображал медленно, а она действовала быстро. Удивительно, какую скорбь она разыграла на мемориальной службе.

– Мемориал… – произнес профессор Шорхэм.

Все удивленно повернулись в его сторону.

– Труднопроизносимое слово – «мемориал», но оно как раз к месту. Лиза, мы с тобой принимаемся за работу.

– Но, Роберт…

– Я снова жив. Спроси доктора, нужен ли мне покой.

Лиза вопросительно взглянула на Маккаллока.

– Покой сократит вам жизнь и вернет апатию.

– Вот так. Таковы нынешние медики: заставляют каждого, будь он хоть на пороге смерти, работать и работать.

Доктор Маккаллок засмеялся и встал.

– Вы недалеки от истины. Я вам пришлю таблетки.

– Я не буду их принимать.

– Будете.

У двери доктор обернулся:

– Просто хотел спросить: как вам удалось так быстро вызвать полицию?

– У майора Эндрюса они были наготове. Прибыли минута в минуту. Мы знали, что эта женщина где-то поблизости, но понятия не имели, что она уже в доме.

– Ну ладно, я пойду. Это правда, все, что вы мне говорили? Мне кажется, что я заснул на середине боевика и вот-вот проснусь: шпионы, убийства, предатели, ученые…

Он вышел. Все молчали. Профессор Шорхэм тихо промолвил:

– Вернемся к работе…

Лиза сказала, как говорят все женщины на свете:

– Роберт, ты должен быть осторожен!

– Нет, не осторожен. Может быть, времени осталось совсем немного. – Он вновь произнес: – Мемориал…

– Что ты имеешь в виду? Ты уже это говорил.

– Мемориал? Да. Эдварду. Его мемориал! Мне всегда казалось, что у него лицо мученика. – Казалось, Шорхэм погрузился в раздумья. – Я хотел бы связаться с Готлибом. Интересно, жив ли он? С ним приятно работать, с ним и с тобой, Лиза. Забери все бумаги из банка.

– Профессор Готлиб жив, он в фонде Бейкера, в Техасе, – сообщил мистер Робинсон.

– Чем ты собираешься заняться? – спросила Лиза.

– Конечно, «Бенво»! Мемориал Эдварду Олтемаунту. Он погиб за него, не так ли? Никто не должен погибать напрасно.