Петербургский сыск. 1874 год, апрель Москвин Игорь
Начальник сыскной полиции распорядился, чтобы Иван Иванович как можно быстрее прибыл в кабинет, для него срочное поручение.
– Будет исполнено, – произнёс дежурный чиновник.
Сам же Путилин по лестнице, устеленной тёмно—синей дорожкой, начал подниматься на второй этаж, где располагался кабинет. Иван Дмитриевич усталыми движениями скинул верхнее платье и не стал вешать в предназначенный для этой цели шкап, а просто бросил на стул, стоящий по правую сторону от входной двери, сам же сел за стол, не успел поднять сероватый лист с очередным циркуляром градоначальника, как раздался громкий стук в дверь.
Войдя в кабинет, Иван Иванович поздоровался. Путилин ответил кивком головы.
После того, как надворный советник расположился напротив, начальник сыскной полиции произнёс:
– По сведения, полученным час тому, в столицу на гастроли прибыл господин Полевой, – правая бровь Соловьёва поползла вверх, но лицо сохранило безразличное выражение, хотя дыхание изменилось, стало глубоким и частым, – надеюсь, не стоит вам объяснять, как важно не упустить вышеупомянутого преступника и отправить на каторгу. Он столько раз выскальзывал из наших рук, снискав, – Иван Дмитриевич сжал губы и продолжил, – незаслуженную славу хитрого лиса, ускользающего не только от рук сыскной полиции, но и самого, – иронически добавил, – Путилина.
– Иван Дмитриевич, – начальник сыска поднял руку, призывая чиновника по особым поручениям не перебивать.
– Такой случай может нам представиться не скоро, так что, Иван Иванович, берите пятерых агентов и установите наблюдение за небезызвестным вам домом Матрёны Ивановой, известной скупщицы краденного.
– Матрёны Криворучки?
– Совершенно верно, Криворучки.
– Иван Дмитрич, я думаю, мне хватит трёх агентов.
– Ой ли?
– Иван Дмитрич, Полевой хитёр, словно лис, как вы правильно изволили выразиться и, именно поэтому, мне хватит трёх – Васнецова, Сергеева и Ицмана. Они опытны в делах слежки, не раз доказывали, что каждый из них в состоянии заменить с десяток полицейских.
– С вами трудно не согласиться.
– Иван Иванович, я бы и сам принял участие в выслеживании и арестованииПолевого, но, увы, боюсь только испортить вам дело.
– Я сделаю всё, что от меня зависит.
– Эх, кабы мне с вами, – Путилин ударил кулаком по столу, но покачав головой, добавил, – боюсь, только в тягость вам буду, да и времени особо нет.
– Иван Дмитрич, смею вас уверить, что нынешний случай будет последним, вот только как же со стрельнинским делом? Я так и не проверил Ивана Реброва.
– О нём не беспокойтесь, – сказал начальник сыска.
Господин Полевой, согласно полицейской карточке Николай Иванович Барбазанов, тридцати шести лет, православный, неженатый, происходящий из мещан города Печоры Псковской губернии, в течение последних пяти лет являлся той костью в горле, что не даёт возможности ни извлечьеё, потому что не добраться, ни вдохнуть полной грудью, ибо причиняет нестерпимую боль, ни обращать внимания, ибо постоянно напоминает о себе. Полевой в своём роде уникальный преступник с такими актёрскими талантами, что куда там иной знаменитости из Александринского театра. «Трудовую деятельность» Барбазанов начал ещё в 1857 году, когда в Новгородской губернии, в имении князя Павла Павловича Голицына похитил на десять пудов серебра, которые вывез в отсутствие хозяина на двух телегах, с подельником финляндским уроженцем Матвеем Хулькуненом, с чухонцем Николай познакомился буквально за несколько дней до дерзкой покражи. Потом выяснилось, что подельника, оказавшегося не Хулькуненом, а ХильбертомПерсиненом уже давно разыскивали полицейские управы Царскосельского и Шлиссельбургских уездов, да и в самом Княжестве Финляндском. Чухонца задержали, когда он пытался заложить свою часть серебра в ссудной кассе Напёрсткова и во 2 отделении Частного Ломбарда, вот тогда впервые всплыла фамилия Барбазанова. Частный пристав был крайне рад услужить князю Голицыну, и поэтому одного вора хватило для наказания.
Но никто не мог связать кражи в имениях и загородных дачах с именем какого—то восемнадцатилетнего юноши, действующего с определённой наглостью. Это уже потом выяснилось, что от рук Николая пострадали генерал—лейтенант Серебряков, тайный советник Воронцов, купец Парамонов в Лугском уезде, полковник Денисов в Петергофе, почётный гражданин Боготуров близь Гатчины, причём похищенные ценные вещи у последнего, были проданы содержателю корчмы Василию Соболеву у станции Мшинская, строящейся железной дороги на Варшаву, от которого и узнали о шустром молодом человеке. Потом были Киев, Одесса, Варшава, Москва и ещё ряд крупных губернских городов.
Барбазанов избегал столицы, словно зверь, учуявший в тех краях запретное место, но всё—таки не устоял и пять лет тому пристав 4 участка Петербургской части известил сыскную полицию о краже у надворного советника барона Бекендорфа, проживавшего на даче князя Белосельского—Белозерского, серебряных и драгоценных вещей, ценного образа Казанской Божьей Матери, а также пяти персидских ковров, всего на сумму более двадцати тысяч рублей, причём преступник, как выяснилось позднее, проник в дом через выбитое на первом этаже в оконной раме стекло.
Внимательный смотр не замедлил, однако, показать, что разбито окно для отвода глаз и кража не могла быть произведена через него, ибо ковёр ни коим образом не мог быть протиснут в образовавшееся отверстие.
Подозрение вызвал слуга потерпевшего крестьянин Касимовского уезда Андрей Рябов, который после некоторого запирательства признался в преступлении и тогда всплыл новый персонаж – мужчина тридцати лет с приветливым лицом, обходительными манерами. Как это часто бывало, Рябов разоткровенничался с незнакомцем в трактире за чаркой вина, пожаловался на судьбу, посетовал на то, что не имеет никакой возможности сочетаться браком с любезной сердцу Агриппиною. Как получилось, что слуга барона согласился на покражу, сам понять не мог. Украденные вещи точно так, как и незнакомец, найдены не были.
Наконец, Барбазанов осознал, что столица – это золотое дно, никакая провинция не сравнится с богатством петербургских жителей, и притом в большом городе легче затеряться.
Николай имел дар располагать к себе людей и так быстро с ними сходился, что Путилин диву давался. Вот в прошлом году 2 марта в квартире отставного губернского секретаря Венгерова, жившего по Стремянной улице, обнаружена кража 12 тысяч рублей из запертой шкатулки. По дознанию оказалось, что досадное происшествие могло произойти в промежуток времени с 23 февраля, когда ни Венгеров, ни его жена ничего из шкатулки не брали. Подозрение пало на племянника потерпевшего Игнатия Перловского, который никаких определённых занятий и постоянной квартиры не имел, а жил у отставного губернского секретаря без прописки вида, и самое интересное, исчез 28 февраля. Тотчас же были приняты все меры к задержанию господина Перловского, но усилия сыскной полиции успехов не имели. И только через информаторов стало известно, что вышеозначенный господин 1 марта около 11 часов вечера ужинал в трактире «Лондон» за Невской заставой с господином лет тридцати– тридцати пяти, элегантно одетым и проявившим завидную щедрость при расчёте. Извозчика разыскивали быстро, он—то и поведал, что вёз господина, по описанию Перловского, из гостиницы «Лондон» на Колпинскую станцию Николаевской железной дороги. В то же время выяснили, что попутчик Игнатия отставной штабс—капитан Богуславский, проживавший в Московской части по Разъезжей улице на постоялом дворе и в тот же день, 1 марта, внезапно собрал вещи и уехал. Из дальнейших разысканий выяснили, что племянник потерпевшего направился в Москву, куда были командированы Жуков и Моисей Ицман, которые проделали большую работу и арестовали господина Перловского в городе Ковров Владимирской губернии с тысячью рублей в карманах. Он и опознал по литографическому снимку Бабазанова, задержать агенты так и не сподобились.
По преступлениям Полевого можно было бы изучать историю санкт—петербургской сыскной полиции с пометкой злоумышленник ускользнул.
Прошлой осенью, во время остановки проезда у Красносельской станции Балтийской железной дороги совершена кража у артельщика этой же дороги сто семьдесят три тысячи рублей. Преступление было совершено с поразительной быстротой, словно похитители действовали по разработанному кем—то плану, расписанному по минутам. Скрылись, не оставив ни единого следа и зацепки. Тем не менее, не прошло и одного, как возник отставной рядовой Яблонский, известный в полиции по самым разным преступным деяниям на железной дороге. Арестовали его не, сколько из подозрения, сколько от того, что другого следа не было. Как оказалось, не зря, при нём оказалось три тысячи семьсот пятнадцать рублей, о которых Яблонский давал путанные сведения, то долг вернули (хотя такую сумму никогда он в руках не держал), то накопления за всю жизнь, но когда сверили номера купюр, пригласили артельщика, кроме всего прочего, намекнули, что есть неопровержимые доказательства участия в деле некоего Кушелева, содержащего трактир близь станции Лигово, отставной рядовой заговорил.
По словам Яблонского, в питейном заведении Кушелева объявился молодой человек и в точности описал Барбазанова, даже привычку последнего, в разговоре теребить левой рукой мочку уха. Как незнакомец смог подбить на такой откровенный грабёж? Отставной солдат только пожимал плечами и шептал: «Не понимаю».
В то же день задержали Кушелева, его жену Черни и племянника последней Давида Фарберга, проживающего в столице без паспорта. Лица эти давно находились под особым подозрением сыскной полиции, как ведущие преступный образ жизни, не взирая на то, что кушелевское заведение находилось за городом и за ним должны приглядывать уездные полицейские чины. Скупка краденного, укрывательство воров – это самые безобидные из преступлений, в которых можно было бы обвинить семейство, но Иван Дмитриевич намеренно не делал этого, ибо проще держать такое гнездо под присмотром, нежели с его закрытием приобрести несколько новых, о которых необходимо начинать тайное следствие, выявлять действующих лиц, а так, по крайней мере, одной заботой меньше. Допрос Кушелева и жены ничего не дал, как и обыск, произведённый со всей тщательностью, заглядывали не только в каждую бочку с квашенной капустой, но и тонкими железными спицами прощупали подушки и перины, но не нашли ничего.
Хозяина трактира с женой отпустили, а вот допрос Давида Фарберга продолжили и с большим успехом. Он начал говорить, Путилин вёл разговоры с преступниками по ночам, когда никто не смел потревожить, да и время более располагало к откровенности, тем более, что сего молодца давно разыскивали полицейские власти Княжества Финляндского за две кражи в Гельсингфорсе. Иван Дмитриевич выведал и о вдохновителе ограбления артельщика и о том, где сокрыты деньги. В тайнике, который всё—таки располагался во дворе трактира, было найдено двадцать тысяч рублей, остальные деньги, как и организатор, испарились, словно их не было никогда на белом свете.
Сколько преступлений прошло незамеченными мог рассказать только Николай, да и то, если сам не потерял счёт. Удачливость была в крови у Барбазанова, так ни разу не попавшему в руки вновь созданной сыскной полиции. Вот и хотелось Ивану Дмитриевичу, наконец, познакомиться со счастливчиком, который имел волчье чутьё, а может, хороших информаторов, вовремя приносивших предостережения.
Сейчас наступила минута, которую ни в коем разе нельзя было упускать, ведь второго такого случая можно и не дождаться. Ещё в начале зимы до ушей Путилина дошла весть, что Барбазанов решил сменить не только столицу, но и отечество, захотел, видимо, на покой. Хотя такие деятельные особы никогда не прекращают преступной деятельности. Им нравится ходить по острию ножа, будоража себя и других, но здесь можно отдать должное Николаю, он никогда не искал такого рода популярности, всегда оставался за страницами газет и книг.
– Будьте осторожнее. Иван Иванович, – покачал головой Путилин, словно уже собрался лезть в кладовую, где висели на крючках, лежали по полкам верхнее платье для посещения злачных опасных мест столицы.
– Разрешите, – надворный советник поднялся со стула, – выполнять поручение?
– Не смею держать, – и когда Соловьёв открыл дверь, почти умоляющим голосом произнёс, – будьте осторожны.
Глава тридцать четвёртая. Уж полночь близится…
Проводив гостя, долго сидел в раздумье Иван Кузмич на одном месте в раздумьях о человеческой натуре, потом надел очки и, чтобы освободится от гнетущих мыслей, принялся читать «Евангелие».
Василий Михайлович возвращался на вокзал по рощице, которая совсем недавно стала непосредственной участницей кровавой трагедии. Что—то всё—таки сдвинулось, появились свидетели, пусть дети, но хоть такие. Сталось дело за малым, штабс—капитан ухмыльнулся, предъявить ненайденных злодеев.
Не смотря на упавшее настроение, хотя, что можно было ждать от такого путешествия. Не рассчитывал же Орлов на самом деле привести в наручных оковах убийц. Слава Богу, что есть такие свидетели.
Василий Михайлович давно уловил, что позади кто—то крадётся в обуви на мягкой подошве. Несколько раз украдкой оборачивался, но так и не приметил идущего следом человека. Начало напоминать игру из детства – догони и запятнай.
Боязни не было, охватил охотничий азарт, как же так, боевой офицер, в последние годы посвятивший себя всецело сыскному ремеслу, не может увидеть даже мельком преследователя. Рука, помимо воли, потянулась к рукояти пистолета, который находился всегда при штабс—капитане. В разные передряги приходится попадать, в разные.
Стрельна встретила возвращение Жукова собиравшимся над землёю сумраком, который предвещал окончание столь трудного для сыскного агента дня. Казалось бы, бесцельные пересадки из одного поезда в другой, такие же бесцельные разговоры с пытающимися что—то утаить людьми, добавляли головной боли и чувство горечи, которое застряло в горле комком горечи.
Хорошо, хоть кто—то видел преступников, но как их теперь разыскать? Столица велика, а пригороды? Конечно, надо искать среди знакомых, но не все они, допустим, выявлены, это и предстоит сделать в ближайшее время, ибо чем далее, тем будет труднее отыскать. Скрытный был Мякотин, не иначе боялся выдать доверенную ему под честное слово тайну. Которая, может быть, и привела к погибели.
Миша без цели походил по дебаркадеру. Приводя мысли в порядок. Но так и не смог до конца додумать. Перед ним выросла статная фигура Селивана.
– Здравия желаю, Ваше Благородие! – Полицейский приложил руку к головному убору.
– Здравствуй, здравствуй, – рассеянно ответил Жуков, так и не освободившийся от теснившихся в голове мыслей.
– Разрешите полюбопытствовать? – Страж вокзального порядка переминался с ноги на ногу.
– Да, да, – сказал Миша, сжав губы.
– Вы, – начал Селиван, но увидев отсутствующий взгляд осёкся.
– Что, братец, говоришь?
– Дак я говорю, разрешите вопросец?
– Пожалуйста.
– Скоро душегубов в холодную посадите?
– Скоро, – покачал головой сыскной агент, – скоро.
– Значит…
– Совершенно верно, некоторыми сведениями располагаем и поэтому, – расхвастался Жуков, – арест не за горами.
Селиван улыбался.
– Кстати, господин Орлов не объявлялся?
– Никак нет, – полицейский поедал глазами столь молодого путилинского помощника, но несущего службу в столь непростом отделении, – как отбыли в деревню, так и не возвращались.
– Хорошо.
– Так известны злодеи?
Миша посмотрел на Селивана выразительным взглядом, в котором читалось «сие есть тайна великая и в надлежавшее время будет вынесена на суд людской».
– После трудов праведных хотелось бы стакан чаю, – мечтательно произнёс Жуков.
– Дак, Ваше Благородие, – изумился полицейский, – буфетная открыта.
– Спасибо, голубчик, – тон Миши оставался снисходительным, – там? – И махнул рукой в сторону здания вокзала.
– Так точно, там.
– Да, как появится господин Орлов, скажи ему, что я в буфетной.
– Непременно.
– Благодарю.
Ладонь штабс—капитана охватила рукоять пистолета, но он не стал вытаскивать смертельное оружие, а только замедлил шаг и напрягся, подобием заведённой часовой пружины, готовой в любую секунду вырваться из плена зацепления.
Осторожные торопливые шаги были едва слышны, если бы не прошлогодняя подсохшая листва, то услышал бы Василий Михайлович преследователя, не знал.
Прислушивался со всей чуткостью, но шуршание, то неожиданно приближалось, что сердце, начинало, бешено колотиться в груди, то позади ощущалась враждебная тишина.
Миша распахнул настежь дверь, в буфетной, кроме хозяина заведения, скучающего у стойки, никого не было. Да и тот вскочил, словно ошпаренный, заулыбался и почти на носках лёгкой походкой летел к единственному посетителю.
– Здравия желаем, господин Жуков!
Бровь Миши вздёрнулась, и на лице промелькнуло тень удивления.
– Как, – захотелось спросить путилинскому помощнику, но выражение лица изменилось. Ну, конечно же, станция маленькая, новостей мало, пассажиры наперечёт, все друг у друга на виду. Вот именно, на виду, Миша покачал головой, значит, должны были хорошо запомнить спутников Мякотина. А может быть, они до того невзрачные и незаметные, что вроде бы и были на виду, сродни лакею. Вот он есть, а никогда не вспомнишь, что находился всего, рукой протяни. Об этом не надо забывать, промелькнуло последним.
– Чего изволите? – Накрахмаленное полотенце перекинуто через руку. Фигура – сама учтивость, словно знак вопроса, начертанный неумелой рукой гимназиста начальных классов. А вот глаза смотрят внимательно и настороженно, что не укрылось от Миши.
– День добрый! – Жуков сделал вид, что не заметил взгляда буфетчика.– Мне бы, голубчик, горячего чаю, рюмку, – он подмигнул, помахал рукой, – и что—нибудь горячего.
– Где изволите присесть?
– Вот там, в уголочке. – и Миша направился к столику, стоящему в углу. С одной стороны находилось окно, с ниспадающей волнами тёмно—синей бархатной шторой, с другой – стена, на которой висел большая пейзажная картина.
Заказанное не заставило долго ждать. Пока путилинский помощник снимал пальто, разглаживал молодецкие вихры, на столе появилась рюмка, квадратный прозрачного стекла шкалик и на тарелке с золотым ободком нарезанное мясо.
Миша тяжело вздохнул, поднял рюмку. Резкий запах защекотал ноздри, и проглоченная единым глотком жидкость обожгла нёбо, устремилась горячей волной в желудок. Приятно после столь непредсказуемых поисков присесть на удобный стул, словно под тебя сделанный, ощутить расслабленность от тепла, что окружает. Почувствовать себя чуть ли не вторым Путилиным и выпить, подобно начальнику сыскной полиции, который иногда в трактирах себе позволяет, рюмку водки.
Тело сыскного агента напряглось, словно пружина, и штабс—капитан, ступив в сторону от тропинки, обернулся, выхватывая спрятанный под верхним платьем пистолет, но остановил руку, перед ним, переминаясь с ноги на ногу, стоял смущённый Семён.
Миша выпил рюмку водки, закусил холодным мясом, горячего, к сожалению, в буфетной не оказалось. Потом откушал чаю из чашки с золотым ободком, наливая обжигающую жидкость из изящного, казалось бы, воздушного чайника.
Взгляд Василия Михайловича из жёстко—напряжённого в миг превратился в спокойный, словно не было минуту назад сжатого в пружину тела. На губах появилась едва заметная улыбка.
«Фу, ты, чёрт», – чертыхнулся про себя штабс—капитан. Хотелось перекреститься, но показывать перед мальчишкой слабость не стоило.
– Ты хочешь что—то мне сказать, – произнёс Орлов и добавил, – без свидетелей.
Семён кивнул головой.
– Я слушаю.
– Так, – мальчишка озернулся, словно хотел убедиться, что никого чужого нет по близости.
– Я слушаю, – повторил Василий Михайлович.
– Может, это и не важно, – вытер ладонью под носом, – но голос того, что говорил «сильнее дави, сильнее», как сейчас помню и опознать сумею. – уже серьёзно говорил Семён, напоминая маленького мужичка в штанах с заплаткой и непослушными волосами на голове. А третий держал в руки, эти, как их, ещё наш батюшки носит и перебирает в руках.
– Чётки.
– Ага, чётки, из тёмно—красных камешков.
– Как же ты их рассмотреть сумел, ведь испугался сильно?
– В том—то и оно, что лиц не припомнил, а вот камешки эти по ночам снятся, не иначе дьявольское наваждение.
– Значит, тёмно—красные, говоришь?
– Ага, блестящие такие и цветом, как ягоды рябины после мороза. Тёмные такие.
– Ты говоришь, не видели они тебя с сотоварищи?
– Не видели, – заулыбался Семён, – мы ж научились прятаться, вон тятька, если б знал всё, так ремня не избежать.
– Придётся тебя за свидетеля вызвать, когда душегубов поймаем.
Мальчишка втянул голову в плечи.
– Страшно?
– А как же.
– Дак ты не бойся, я тебе их покажу, и голос их услышишь так, что останешься для них неизвестным.
– Ежели так, то можно, – согласился Семён, – и в столицу свозите?
– Свозим.
– На паровозе?
– А то как, не пешком же?
Глава тридцать пятая. Господин Полевой
Задание, данное начальником сыскной полиции, надворному советнику Соловьёву только на первый взгляд казалось довольно лёгким. Приехать на квартиру Матрёны Ивановой, надеть на руки господина Полевого железные браслеты и отвезти в отделение. Да, не так всё просто, нюх у преступника волчий, за версту чует засаду и агентов, которые направились за ним.
Иван Иванович узнал у дежурного чиновника, что требующиеся агенты вне отделения, поэтому распорядился, как только Васнецов, Сергеев и Шляйхер появятся, сразу же его разыскали в журналистской комнате, где он будет работать над документами.
Через час в камере допросов сидели четверо, расположившись по сторонам железного стола, крытого простым, вытертым рукавами допрашивающих и допрашиваемых, сукном, потерявшим цвет от времени.
Надворный советник, строг и угрюм, сидел спиною к зарешётчатому окну.
– Итак, господа, какие будут соображения? – Произнёс он. Обрисовав сложившееся положение.
– Так, – прокашлялся Иван Сергеев, мужчина лет тридцати, с тонкой ниточкой шрама на левом виске, курносый и всегда с улыбкой на лице, – Иван Иваныч, всё понятно, не в первой же…
– В первой, – сквозь зубы процедил надворный советник и глубоко задышал, – именно, в первой. Сколько раз Николай Барбазанов ускользал из наших рук. Не припомнишь? Так вот я напомню, что за пять лет он только и делал, что насмехался над нами. Забыл, Ваня, письмо в « Санкт—Петербургских ведомостях», так я напомню. Или припомнить случай. Когда он от тебя ушёл, переодевшись в бабское платье? Напомнить или не надо?
– Иван Иваныч…
– Сто лет уже Иван Иваныч, нам поручено не мелкого воришку с Сенного рынка задержать, а самого Полевого, это надеюсь, вам всем понятно?
– Иван Иваныч, – произнёс басовитым голосом Викентий Васнецов, служивший в отделении со дня основания и показавший себя довольно толковым агентом, – Иван Иваныч, неприятна минута, когда такой мошенник, как Полевой, насмехается над нашей службой. я так понимаю, что он недавно появился в наших краях?
– Правильно понимаешь.
– И ошибки быть не может?
– Исключена.
– И он поселился у Матрёны Криворучки?
– Совершенно верно.
– В доме, что на Петроградской?
– Да, разве ж она обзавелась ещё одним? – Робко вставил АлонШляйхер, единственный за время существования сыскного отделения жид, деловую хватку и ум которого отметил сам Путилин.
– Ты прав, наша славная Матрёна обитает всё в том же деревянном двухэтажном доме на Петербургской стороне.
– Стоит на отшибе улицы Плуталова, позади дома, если не ошибаюсь, большой пустырь, с другой стороны Бармалеевская, – так же робко и довольно тихо сказал Шляйхер, – хозяйкой представляется Авдотья Панфилова, по моим сведениям сестра Матрёны.
– Ты прав, Лёва, – кивнул надворный советник, улыбнулся уголками рта, – Авдотья, родная сестра Матрёны, выписана из деревни года четыре тому.
– Пять, – так же тихо произнёс Алон.
– Что? – Соловьёв недоумённо посмотрел на агента.
– Пять лет тому Авдотья появилась в доме Криворучки.
При появлении в сыскном отделении Шляйхера, к которому отнеслись поначалу с подозрением, ведь из евреев, живущих в столице, половина промышляла нечестными делами, хотя и числилась по артелям. Алона тут же переименовали вЛеона, но и это имя не прижилось, стали просто звать Лёвой, кто—то пустил слух, что в честь графа Толстого, несколько лет тому выпустившего в большое плавание роман «Война и мир», который прочитал чуть ли не каждый просвещённый житель России. Не стали исключением и некоторые агенты сыскного отделения, пристрастившиеся к чтению, Иван Дмитриевич сам на досуге любил с книгой в руках посидеть, но и сотрудников приобщал. Не всегда приходилось беседы вести с преступниками и рабочими, но иной раз и с людьми благородной крови, а с ними надо было ухо держать востро и в грязь не пасть лицом.
– Задача не из лёгких, – Викентий смотрел на положенные на стол руки.
– Легко не будет, – надворный советник дёрнулся щекой, – который год этот гад измывается над нами, нет, чтобы поучить добычу и в сторону, так он подмётными письмами газеты завалил.
– Иван Иваныч, а отчего не взять роту солдат и сквозь сито не уйдёт, не просочится.
– Пока военное ведомство, да, что об этом толковать, – отмахнулся Соловьев, – на собственные силы расчёт надо делать, а не мифическую помощь доброго дяди генерала.
– Вопрос понятен, – Васнецов не поднимал глаз от рук.
– Если понятен, то, что мы можем сделать для успешного завершения порученного нам дела?
– Наблюдать за домом нам будет не сподручно, – посетовал Сергеев, – тот же пустырь, а на нём, насколько припоминаю, нет ни деревца, ни кустика, словно кто там с топором прошёл.
– Так и есть, – вставил Лёва, – я намедни, – и стушевался. Каждый из агентов старался через своих подопечных из преступного мира отслеживать, не появился ли Полевой, этот ржавый гвоздь в сыскной стене, в столице. Продолжил, – в общем намедни мне рассказали, что Матрёна письмецо получила с месяц тому и сразу же распорядилась всю только появляющуюся зелень извести, а сама обновок накупила. Видимо, ждёт дорогого гостя.
– Может быть, – надворный советник наклонил голову к левому плечу, – ждала Полевого?
– Иван Иваныч, Полевого, – фыркнул Васнецов и провёл рукой по лицу, – если бы у неё один был, так понятно, но она же, вы же знаете, как с каторги или с Сибири Иван на побывку, так к кому?
– К Матрёне вестимо, – согласился Соловьёв.
– То—то, а вот кого ныне она ждёт неизвестно, может, Полевого, а может и нет.
– Вот здесь, ты, Иван, ошибаешься, – надворный советник пристально посмотрел на Сергеева, – доподлинно известно, что у неё Полевой.
– Не лучше ли всем отделением заявится в дом Матрёны и…
– Вот именно «и», – подал голос Шляйхер, – не помнишь, как в прошлый раз всё обыскали, чуть дом по брёвнышку не раскатали, а этого, – Лёва едва не сплюнул на пол, но вовремя остановился, увидев укоризненный взгляд Соловьёва, так и не нашли.
– Оконфузились.
– Вот поэтому Иван Дмитрич поручил нам задержать Полевого, меньше народу знает, значит, есть возможность, наконец, арестовать мещанина Барбазанова.
– Так—то оно так, но Полевой хитёр, как бес, и нюх имеет почище матёрого волка.
– Хватит, – Иван Иванович повысил голос, – хватит о достоинствах этого прощелыги. Мы с вами поставлены исполнять закон, а сами никак одного злодея в Сибирь отправить не можем, придумываем байки про него. Давайте по делу, хватит толочь воду в ступе, не за вознесением хвалы преступнику мы собрались. Так что кажите, господа сыскные агенты?
Тишина висела не долго, всего несколько секунд, но каждый за столь малое время вспомнил многое, в том числе и обиды, чинимые вольно или невольно Полевым.
Первым разорвал завесу молчания Васнецов.
– Я думаю, стоит переодеться, сесть на телеги и под видом рабочих на улицу Плуталова, на том пустыре, что рядом с Матрёниным домом, может же какой—нибудь купец начать строить дом.
– Дом, говоришь? М—м—м, – надворный советник прищурил глаза, – мысль не дурна, но сперва, – он провёл большим пальцем правой руки по губам, – сперва должен купчина приехать и осмотреть пустырь.
– Не вспугнём?
– Вполне возможно. Но чем чёрт не шутит, надо рискнуть, ведь, как мне кажется, других возможностей нет?
– Совершенно верно.
– Так, – Соловьёв откинулся на спинку стула, – если, как сообщил нам один человек, Барбазанов в столице, то Николай пока готовится к очередному крупному делу, как мы знаем, он на мелочи не разменивается.
– Ну да, по слухам среди наших подопечных крупных дел совершено не было, значит, он готовится к очередному преступлению, а сие означает, что наш голубчик в столице.
– А ты, Лёва, сомневаешься в полученных сведениях?
– Нет, нет, – замотал быстро головой. Словно пытался отречься от произнесённых ранее слов, – что вы, Иван Иваныч, но ведь всякое бывает.
– Всякое, но будем исходить из предположения, что Полевой обитает у Матрёны. Сейчас же, – Соловьёвповоротил голову в сторону Сергеева, – отправляешься к околоточному…
– Не надёжен, – только и вставил Иван.
– Н—да, – прикусил губу надворный советник, – тогда я к приставу, там кажется, майор Кулябко.
– Так точно, – подтвердил Шляйхер, – незабвенный Николай Александрович, прекрасной души человек.
– Вот и навестишь его, – указал рукой на Лёву Соловьёв, – скажешь ему, что надо пустить слух о дозволении строительства дома на пустыре купцу Спиридону ТрофимычуСёмкину из Тверской губернии, но так, чтобы в Матрёнином доме никто не обеспокоился и мысли не поимел об опасности с нашей стороны. Я же займусь приготовлением. Толковая всё—таки мысль, – похвалил Васнецова надворный советник, – как раз приступать к строительству дома, весна и лето впереди. Толково.
– Иван Иваныч, – начал было Лёва, но под взглядом надворного советника осёкся, – будет исполнено.
– Вот слова не мальчика, а мужа. А вы, господа, готовьте, как говорят в театре, реквизит для начала пиески, надеюсь. Для нас она будет со счастливым концом.
Глава тридцать шестая. Где ж вы, дети века?
– Особых надежд на вашу поездку я не возлагал, – Иван Дмитриевич стоял у окна кабинета, рассматривая, как фонарщик зажигает огонь в уличных лампах, – надо было убедиться, что получили от стрельнинских обывателей всё, что возможно. – Умолк, затем продолжил, – показания наводят нас на кое—какой зыбкий след. Мы до сих пор не смоли узнать, кто же эти два спутника нашего убиенного? Товарищи? Просто знакомцы или случайные попутчики? В последнем случае мы не сможем их отыскать. Город велик, а юношей в чёрном пальто, ой, как много. Тогда наши хлопоты пустые, как мыслите вы, Василий Михайлович?
Штабс—капитан неопределённо передёрнул плечам.
– У меня в тех краях, – он улыбнулся, – помощников нет, тем более, что сие преступление совершено не нашими подопечными, а я бы сказал, случайными людьми. Я не могу предположить, какую тайну мог знать Мякотин, что заслужил столь жестокой смерти?
– А должны бы знать, – Путилин смотрел на Орлова, – служба наша такая, знать то, что ещё преступник не знает и даже не задумался.
– Повздорили, да и… – сказал Миша, но был перебит твёрдым голосом начальника.
– Ты же, Миша, слышал, что шли они мирно и в согласии, но неожиданно один из приятелей набросил удавку, значит, не в мимолётной ссоре дело, а в более глубокой причине.
– Но ведь почти дети.
– Вот именно, как совершать такой, – Путилин постарался подобрать слово, но не сумел, – такой проступок, так дети, а ведь им лет по семнадцать – восемнадцать. Согласись, что далеко не младенческий возраст и тем более, не младенческие поступки. Лишение жизни сотоварища ли, малознакомого юноши, не столь важно, главное в этом проклятом слове «убийство».
– Я—то понимаю, – вновь начал Жуков.
– Не будем вдаваться в запредельные философствования, для этого в университетах целые факультеты открыты, наше дело попроще, нежели строить теории. Нам надо найти преступников, которые, между прочим, ходят рядом с нами по земле и посмеиваются, что дело сошло им с рук. Поэтому вернёмся к нашим баранам, то есть разбойникам.
– Так мы всё рассказали, – теперь уже Миша смотрел на штабс—капитана, ожидая то ли подтверждения сказанным словам, то ли новых, о которых Василий Михайлович при встрече в станционной буфетной утаил.
– Мне добавить нечего, – произнёс бесцветным голосом штабс—капитан, словно стыдился, что добавить абсолютно нечего.
– Итак, – Иван Дмитриевич подошёл к столу, постучал пальцами по пачке бумаг и сел в кресло, – итак, мы пока остановились на тропинке, которая вроде бы и бежит вперёд, но она настолько тоненькая, что теряется среди дикорастущего поля. Ладненько, господа, ладненько, но стоять, значит, терять время, которого не так много отпущено нам.
Помощник и чиновник по поручениям позволили и себе присесть на стулья, стоящие подле стола.
– Иван Дмитрич, как понимаю, у вас есть ниточка? – Произнёс штабс—капитан.
– Слишком зыбкая, – посетовал Путилин, – но не стоит её отбрасывать, а стоит проверить. Нами не проверен Иван Нартов.
– Сосед и давний приятель по петербургской квартире Мякотина?
– Да, той квартиры, где останавливался Сергей Мякотин, когда по просьбе дяди занимался его делами.
– А что с ним?
– В день убийства Иван Нартов не посетил гимназию, где проходит курс обучения. Надо выяснить, где он был, сам он говорить на интересующую нас тему отказался.
– Да, Иван Дмитрич, я проверял, что Нартов в гимназии не был в день убийства.
– Так проверьте, – раздражённо произнёс Путилин.
– Но ведь этим занимался Иван Иваныч?
– Да, Вы правы, но теперь на господина Соловьёва больше не рассчитывайте.
– Но…
– Никаких но, ближайшими днями он будет занят другим делом.
– Понятно.
Читать бесплатно другие книги:
