Петербургский сыск. 1874 год, апрель Москвин Игорь

Глава сорок вторая. Спутники Мякотина

Василий Михайлович улыбнулся уголками губ и хмыкнул, мотнув головой.

– Да, дела.

Налил в стакан горячего чаю и, прихлёбывая, сел за стол. Хотя мысли и теснились беспорядочным клубком, но одна не давала покоя – это описанный Венедиктом молодой человек. Уж больно он Ивана Реброва напоминал! Пробор на голове, лицо, даже платье. Какие ещё тайные помысли вынашивает младший брат убиенного?

Миша остановился на перепутье размышлений: можно в первую очередь доложиться Ивану Дмитриевичу и тогда дело будет раскрыто сыскным отделением, а не конкретно Михаилом Силантьевичем Жуковым, а можно самому довести это трагическое происшествие до конца и снискать себе лавры проницательного агента, орден или новый чин, хотя прежний недавно получен. Но ведь бывают исключения?

Но в конце концов чувство ответственности перед товарищами по службе взяло верх и с вокзала помощник начальника направился в сыскное отделение на доклад к Ивану Дмитриевичу, решив, что так будет правильно.

У дверей Путилинского кабинета встретились со штабс—капитаном, который был настолько озабочен, что не заметил Мишу.

– Василь Михалыч, – окликнул Жуков, – с ног собьёте!

– А, Миша…

– Что—то стряслось?

Орлов пожал плечами, видимо, не хотел отвечать.

Путилин стоял у окна, заложив руки за спину, и раскачивался взад и вперёд на носках.

– Заходите, – сказал он, не оборачиваясь, – располагайтесь, господа, – тяжело вздохнул и направился к излюбленному креслу, – по лицам вижу, что, наконец, дело сдвинулось с мёртвой точки?

– Есть некоторые предположения, – Орлов покачал головой.

– Слушаю.

– Пусть начнёт Миша, – Василий Михайлович смотрел в глаза начальнику.

– Пусть, я не возражаю.

Жуков несколько раз кашлянул, поднеся кулак ко рту, словно певец, намеривающийся исполнить арию.

– Не знаю с чего начать?

– С чего хочешь.

– Вчера мне пришла в голову одна мысль…

– Только одна? – Перебил сыскного агента Иван Дмитриевич.

– Господин Путилин, – начал было Жуков.

– Извини, невольно вырвалось.

– Так вот пришла, – Миша закусил губу и продолжил, – в общем, когда я узнал, что прибудет к полудню Венедикт Мякотин, решил показать его статскому советнику Степанову, ну тому, что в очереди стоял за Сергеем и его спутниками, – пояснил помощник, – ради успокоения совести, что ли. Раз уж мы топтались на одном месте, – Жукова никто не пытался перебить, – пришло в голову, чем чёрт не шутит. Так Степанов его и опознал. Показывать юношу полицейскому со Стрельны, кассиру и кондуктору я не решился, чтобы не вызывать излишних подозрений, поэтому пригласил Венедикта в фотографическое ателье к моему знакомому под предлогом, что тот ищет неординарные лица для портретов и после того, как карточка была у меня я направился в Стрельну, нашёл кондуктора и они тоже опознали в Венедикте человека, который являлся спутником в путешествиях Сергея в день убийства.

По лицу Орлова Путилин понял, что для Василия Михайловича это не стало неожиданностью.

– При разговоре с Венедиктом у меня сложилось впечатление, что он пытается некоторые события утаить или наоборот направить в другую сторону от поисков, – сощурив глаза, начал говорить Орлов, – тем более, что одного тайного приятеля он описывая явно с Ивана Нартова, с которым был когда—то дружен убитый. И у меня вызывает сомнение, что Венедикт ни разу не бывал в квартире дяди господина Реброва.

– Получается, что одним из убийц Венедикт? – Брови Путилина поползли вверх.

– Получается, что так, – заёрзал на стуле Миша.

– Успокойся, – Иван Дмитриевич хмуро посмотрел на помощника, – вижу засвербело в одном месте. – Хлопнул ладонью по столешнице, – никак не пойму молодых. Брат же всё таки, – и подвёл черту, – надо окончательно удостовериться, что именно Венедикт был с братом.

– Иван Дмитрич, – теперь очередь удивления дошла до Жукова, – опознание статским советником, кондуктором, Селиваном, ну, этим, полицейским со станции Стрельна, – отмахнулся всё более разгорячённый Миша, – разве этого недостаточно?

Воцарилась тишина, каждый осмысливал полученные сведения, ведь в голове не могло уложиться, что юноша причастен к убийству единокровного брата.

– Каковы ваши предложения?

– Задержать и как следует допросить, – быстро проговорил Жуков.

– Я предлагаю, выяснить, чем занимался Венедикт четвёртого апреля, то есть в день убийства, по часам, а уж потом, – посмотрел на Мишу, – задерживать и, как говорит господин, – Василий Михайлович выделил, – Жуков, как следует допросить.

– Это одна сторона вопроса, но вы, господа, не забывайте о третьем участнике драмы, – напомнил Иван Дмитриевич, – если с Венедиктом мы разберёмся, то последний…

– Я думаю, – сказал Жуков и покраснел, – если Венедикта прижать, то он не станет покрывать соучастника.

– Может и будет, – вставил Орлов, – не знаю, но если начитался французских романов о чести и товариществе, то будет молчать, словно рыба.

– И то верно, но всё—таки, если догадка, – Иван Дмитриевич увидел укоризненный взгляд Жукова, поправился, – хорошо, Миша, твои доводы в виде показаний господина Степанова, кондуктора и полицейского Селивана убедительны, поэтому надо искать третьего спутника. Мне кажется, что должны они где—то встречаться. Их объединяет общая тайна и кровь.

– Установить слежку за Венедиктом, – то ли спросил, то ли предложил штабс—капитан.

– Непременно, – подвёл черту под разговором Иван Дмитриевич.

Василий Михайлович снарядил в Кронштадт Леву Шляйхера и с ним двух агентов, которых не мог видеть Венедикт в сыскном отделении.

Третьего участника драмы, конечно, надо бы разыскать, да как? Никто толком описать его не мог и притом, в таком большом городе, как столица Российской Империи, сделать это затруднительно, словно иголку в стоге сена. Скорее надо уповать на то, что брат убиенного захочет встретиться со своим подельником. Как не велико желание таиться, но внутри юношу, скорее всего, давит груз вины и захочет высказаться, взглянуть в глаза, пока неизвестному сыскным агентам, человеку.

Штабс—капитан оказался прав. Лёва с утра начал наблюдение. Ничего не обычного. Венедикт отправился в гимназию, где просидел безотлучно все занятия, несколько раз в перемены выскакивал на улицу, словно кого—то ждал, и уходил расстроенный. Вернулся и не замеченный ни прислугой, ни матерью выскользнул в шестом часу пополудни через чёрный ход из дому. Шляйхер, не взирая на опыт, едва его не упустил. Вёл наблюдение со входа, выходящего на улицу, не ожидал такой прыти от брата убитого. Что—то стукнуло в голову Лёвы: «Что я здесь прохлаждаюсь? Надо ж второй вход держать на глазах!» Только пристроился за деревянной хозяйственной пристройкой, как дверь чёрного входа отворилась и Венедикт с такой осторожностью её прикрыл, озираясь по сторонам, что Шляйхер даже дыхание затаил, не дай Бог, услышит.

Венедикт, втянув голову в плечи, проследовал до пересечения с улицей Ильменинова, там его ждал молодой человек в тёмном расстёгнутом пальто, словно бы с чужого плеча, белобрысый, но что удивило Лёву с чёрными густыми бровями.

Юноши посмотрели по сторонам, склонили головы друг к другу, пошептались. Тот, что в тёмном пальто, хлопнул Венедикта по плечу и разошлись в разные стороны. Шлейхер резонно решил, что Мякотин никуда не денется, направится в сторону дома. А вот незнакомец? Поэтому направился за ним, соблюдая осторожность. Молодой человек двинулся в сторону Петербургской улице, по ней до Бочарной, где уже не таясь, вошёл в одноэтажный каменный дом с высоким крыльцом, на которое опирались две чугунные витые колоны, окрашенные чёрной краской.

Местный дворник по имени Степан не устоял перед обаянием словоохотливого человека, который напоминал одновременно и армянина, и жидка, и татарина, и который, самое главное, выставил не только выпивку, но и закусь. При виде дармового угощения у него тоже развязался язык, и он рассказало семье, которая занимает указанный Лёвой дом.

Вечером в сыскное отделение явился один из агентов и доложил:

– Венедикт тайно встречался с Фёдором Александровичем Юнгером, двадцати лет, проживающим на Бочарной улице, в доме отца коллежского асессора Александра Фёдоровича, заведующего почтовой конторой.

– Благодарю, – сказал Иван Дмитриевич, отпустил агента и, когда тот взялся за ручку двери, добавил, – если Жуков и Орлов в сыскном, будьте любезны, пригласить их ко мне.

– Хорошо.

– Господа, в нашем деле появился новый человек, – Путилин протянул штабс—капитану телеграмму, тот прочитав, передал Жукову.

– Вы думаете, что…

– Ничего я не думаю, – устало произнёс Иван Дмитриевич, – но тайная встреча, молодой человек двадцати лет. Надо его проверить, в том числе где он находился в день убийства, найти способ показать молодого человека, – он посмотрел на Мишу, – твои свидетелям.

– Почему моим? – Возмутился помощник, но под тяжёлым начальственным взглядом умолк.

– Показать свидетелям, может быть, они опознают в Фёдоре мякотинского спутника. Подумайте, как это можно сделать, не вызывая излишних вопросов.

– Подумаем.

Задача складывалась непростая, как организовать поездку Юнгера в столицу, не вызывая его подозрений, а может быть, сделать так, чтобы он сам решил ехать безо всяких подсказок со стороны.

– Так с чего будем начинать поиски? – Жуков спросил, придя в комнату агентов, где в эту минуту находились, кроме пришедшего Орлова, надворный советник Соловьёв и титулярный советник Назоров.

Иван Иванович пребывал в прекрасном расположении духа после задержания хитрого и неуловимого дотоле Николая Барбазанова, более известного под фамилией Полевой.

– Позвольте полюбопытствовать, господа, чем обеспокоены вы в настоящую минуту?

– Всё тем же, – штабс—капитан откинулся на спинку кресла, выбивая мелодию пальцами на подлокотнике.

– Я понимаю, что появились новые, как говорит Иван Дмитрич, ниточки?

– Совершенно верно.

– Расскажите, может быть, нам будет легче решить эту задачу сообща.

– Возможно, – Орлов посмотрел на Путилинского помощника, спрашивая, ты поведаешь или эта честь достаётся мне?

Миша кивнул головой.

Василий Михайлович с минуту помолчал, провёл рукой по лицу и коротко, словно на докладе у командира полка, рассказал, какие получены сведения в результате проведённого расследования.

– Значит, Венедикта Мякотина опознали три свидетеля и ошибки быть не может? – Подал голос, молчавший до этого титулярный советник.

– Ошибка исключена, – теперь вступил в беседу Жуков.

– Исключена, – повторил вслед за ним Соловьёв.

– Именно.

– В жизни всякое приходилось видеть и как сестра сестру травила, и отец сына топором, и мать дитя собственными руками душила, а здесь брат брата… Что ж, наверное, мир сошёл с ума.

– Ничего не ново на земле.

– Отбросим в сторону философические лекции, – продолжал Иван Иванович, – как я понимаю сложившуюся ситуацию, вам, Василий Михалыч, и тебе. Миша, ехать в Кронштадт не с руки.

– Так точно, – улыбнулся штабс—капитан, – приятно служить с вами, Иван Иванович, – понимаете с первого слова.

– Что понимать? Вы допрашивали Венедикта, Миша встречался с ним и даже в фотографическую мастерскую водил, так что предлагаю свою кандидатуру для поездки в Кронштадт.

– Не возражаю, – Орлов продолжал улыбаться.

– Я тоже, – недовольно пробурчал сквозь зубы Жуков.

Глава сорок третья. Братская любовь

Следующим утром чиновник по поручениям при сыскной полиции надворный советник Соловьёв сходил по трапу вместе с титулярным советником Назоровым. Если первый был одет столичным франтом. То второй в кургузом пиджачке с заплатами на локтях, в вытертых на коленях брюках, заправленных в пыльные сапоги, не испытывавшие на своей жизни прикосновения щётки с ваксой, на голове – мятая солдатская фуражкаcвыгоревшим, почти до белого цвета, верхом.

Ещё в отделении решили, что свой первый визит Иван Иванович нанесёт кронштадтскому полицмейстеру капитан—лейтенанту Головочёву. Человеку амбициозному, стремящемуся всё держать под неусыпным оком и, узнав, что питерские сыскные агенты без его ведома, ведут расследование, может не из злого умысла, а по незнанию чинить препятствия. Поэтому Иван Дмитриевич дал настоятельный совет, первым делом посетить Петра Николаевича не на службе, а так сказать, частным образом, чтобы по городу не разнеслись нежелательные слухи.

Василий Иванович Назоров направился на Бочарную улицу, чтобы потолкаться среди обывателей, послушать дворника, появиться в почтовой конторе, от агентов принять доклады о том, чем дышит Юнгер—младший. Оказалось, что Фёдор никуда из дома не выходил, чем занимался, установить не представилось возможным. Мякотинский брат утром в подавленном настроении вышел из дома, отсидел положенное часы в гимназии, вернулся домой и не казал никуда своего носа.

Надворный советник Соловьёв назвался прислуге капитана—лейтенанта и просил доложить, что прибыл из столицы по личной надобности.

Полицмейстер сидел за столом без мундира и расправлялся ножом и вилкой с куском мяса. Отложил в сторону инструменты, вытер губы салфеткой, которую отбросил в сторону. Тяжело вздохнул.

– Проводите в кабинет, я сейчас буду, – и продолжил прерванный обед.

– Чиновник по поручениям при начальнике сыскной полиции надворный советник Соловьёв, – отрекомендовался Иван Иванович.

Головочёв вошёл, застёгивая последнюю пуговицу на форменном кителе.

– Я вас слушаю, – и указал рукой на кресло, – садитесь.

– Благодарю.

– Итак, что привело вас, господин Соловьёв в наши забытые богом края? – Круглое лицо бывшего моряка не выдавало ни каких чувств, даже глаза, это зеркало души, смотрели безжизненно отсутствующим взглядом.

– Господин Головачёв, в столице произошло жестокое убийство, следы которого привели в ваш город.

Лицо капитан—лейтенанта побагровело.

– Ко мне в город?

– Господин Головачёв, – Соловьёв видел по лицу полицмейстера, что тот болезненно воспринимает неприятные события, происходящие в отданном его попечению городе, – во всей империи не найдётся, я думаю, ни одного уголка, где не происходит досадных происшествий, Кронштадт – не исключение.

– А я думал… Да ладно, как понимаю, вы хотите, чтобы я помог вам в расследовании?

– Совершенно верно.

– И вы уверены, как вы выразились, следы ведут в мой город?

– Так точно.

Пётр Николаевич нервически хрустнул пальцами, видно было, что в нём борется несколько разных чувств, помогать столичным и оставить просьбу без внимания. При таких раскладах много и хорошего и плохого.

Через минуту полицмейстер решился.

– Чем могу помочь?

Иван Иванович ранее обсуждал этот вопрос с Путилиным.

– В порученном вашему надзору городе лишь проживает человек, совершивший кровавое преступление и не вина полицмейстера, что такие люди рождаются на свет, – Головачёв кивал головой в знак согласия, – и мне кажется, что ваше имя, упомянутое в самых превосходных красках в связи с оказанной следствию помощью, в высочайшем докладе, будет превосходной рекомендацией вас, как верного поданного Государя.

Капитан—лейтенант удовлетворённо хмыкнул.

– Так о какой помощи идёт речь?

– Преступник проживает в купеческой части.

– Купеческой?

– Именно, там, где квартальным надзирателем коллежский секретарь Лузиков.

– Евдоким Петрович?

– Совершенно верно.

– Так всё—таки что вы ждёте от меня?

– Сможет ли господин Лузиков обеспечить конфиденциальными сведениями об одном семействе, но так, чтобы ни одно ухо не услышало?

– Когда речь идёт о государственных делах, подчинённые мне чиновники рта не откроют без моего позволения.

– Прекрасно.

– Я вызову Евдокима Петровича и распоряжусь, но кто всё—таки преступник?

И это обсудили в сыскном отделении и решили, что утаивание сведений от полицмейстера может навредить делу.

– Не буду скрывать, сын господина Юнгера.

– Начальника почтовой конторы?

– Да.

– Дела, – на лбу Петра Николаевича выступили капельки пота, – Фёдор или Николай? – Глаза неотрывно буравили сыскного агента.

– Фёдор, – просто сказал Иван Иванович, не давая понять полицейскому начальнику, что слегка удивлён.

– Старший.

– Простите. Что?

– Я говорю, старший сын господина Юнгера Фёдор.

– Ах да.

– Убийца, – пальцами дёрнул за кончик носа. – Кто бы мог подумать? Вот до чего доводят вольнодумные мысли \и университетская учёба.

– Вы хорошо знаете господина Юнгера?

Полицмейстер помедлил с ответом.

– Юнгер – наш почтмейстер, а мне по службе положено знать чиновников города, – медленно произносил Пётр Николаевич, видимо обдумывая каждое слово, но всё—таки прикусил губу, поняв, что тогда должен знать и семейства, в том числе и детей, а ведь… Далее мысль не шла, только становилось муторно на душе, а вдруг… И это вдруг может сломать налаженное размеренное течение жизни. – Юнгер – глубоко порядочный человек, исполнительный, но вот о его детях ничего путного сказать не могу, ибо выдел их всегда мельком. Я думаю вам более поможет в этом деле квартальный надзиратель Лузиков, он, как говорится, ближе к земле и знает обывателей квартала лучше, чем кто бы то ни было. На счёт помощи я распоряжусь, – и быстро добавил, увидев, что столичный сыскной агент собирается что—то сказать, – о сохранении тайны не беспокойтесь, – и взял со стола колокольчик, раздался мелодичный приятный слуху звук.

На звон колокольчика явился подтянутый слуга, видно из бывших флотских.

– Терентий, распорядись, чтобы вызвали ко мне господина Лузикова.

– Слушаю.

– Пока прибудет квартальный, может быть чаю?

– Благодарю, с превеликим удовольствием.

После чая с пирогами, которая приготовила самолично хозяйка, жена Петра Николаевича, после разговора с квартальным надзирателем, когда полицмейстер хмурил брови и начальствующим тоном, не терпящим возражений, сперва отчитал квартального, а потом указал на надворного советника сказал:

– Слушать, как самоё меня, и оказывать всяческое взаимопоможение.

Лузиков продолжал молчать, когда покинули дом полицмейстера, бросал исподлобья взгляды на столичного чиновника, прикусывая губу.

– Евдоким Петрович., разрешите вас так называть*

– Я не возражаю.

– Евдоким Петрович, не хочу, чтобы с первых минут между нами не пробежала чёрная кошка, и не возникло недопонимания, – квартальный, молча, внимал надворному советнику, – я приехал в Кронштадт с целью поимки преступника, а точнее убийцы, которого мы разыскивали не один день. И мне не хотелось бы, чтобы у вас складывалось превратное впечатление. Мы нуждаемся в вашей помощи, вы, как никто другой, знаете жителей квартала и можете помочь в изобличении преступника. Рассказать о каждом, кто нас интересует и поверьте, нам, сотрудникам сыскного отделения, не столь важно, кому достанутся лавры победителя, нашей основной целью является задержание преступника и отдание его под суд, который определит приличествующее злодеянию наказание.

– Извините, не запомнил вашего имени—отчества.

– Иван Иваныч.

– Простите, Иван Иваныч, постараюсь, чтобы между нами не пробежала чёрная кошка.

– И на том спасибо, – совсем тихо прошептал надворный советник, понимая, что особой помощи ждать не приходится. Главное, мелькнуло в голове, чтобы помех чинино не было.

Титулярный советник прошёл по Бочарной. В этот час она пустовала, не взирая на то, что на пересечении с Высокой улицей стояла портерная. Первым делом Василий Иванович поговорил с агентом, который в этот час следил за домом господина Юнгера.

– Никаких происшествий, сидит Фёдор дома, как сыч, и никуда носа не кажет.

Тоже самое сказал Лёва и добавил:

– Время впустую тратим.

Потолкался в почтовой конторе и понял, что ничего узнать не суждено, ибо у всех сотрудников господин Юнгер пользовался уважением.

Уже поздним вечером, когда обменивались новостями, Назоров сказал надворному советнику:

– Пожалуй, Жуков прав, стоило задержать Мякотина и на сутки в одиночную камеру, чтобы мысли прояснились и тогда не допрос.

– А если он окажется крепким духом?

– Ой ли, Иван Иваныч, они смелые, когда перед кем—то форс держать надо и пренебрежение показывать, а когда мысли гложут от того, что не понимаешь происходящее, тогда и язык развяжется и поведает обо всём.

– Может быть, так оно и есть, всё—таки завтрашний день потратим на наших юношей.

– Ничего такая слежка не даст, только день потеряем, – пробурчал Назоров, – ну, встретятся они тайно ещё раз, ну и что? Мы не знаем, о чём они беседуют, мы не знаем, их планов. Что они достанут из тайника нож, которым отрезали голову, и будут прятать? Так что мы хотим от них получить?

Доводы, высказанные Василием Ивановичем, ранее приходили в голову, но надворный советник не решился озвучить при Путилине.

– Хорошо, завтра постараемся узнать, как можно больше о наших подозреваемых, и запросим Ивана Дмитриевича о разрешении задержать их.

– Юнгер же…

– Обойдёмся в телеграмме без имён.

К тому же пришёл и Путилин, пожалел, что отправил двух толковых чиновников по поручениям и трёх агентов в Кронштадт, но отправлять телеграмму посчитал преждевременным. Утро вечера мудрёнее, как говорится, даст Бог день, даст и пищу.

Глава сорок четвёртая. Занавес

Страницы: «« « ... 1213141516171819 » »»