Раскрутка Троицкий Андрей

Леонид широко улыбнулся и, махнув удостоверением, обозначился специальным корреспондентом ОРТ. На «пенсионерку» такое заявление определенно произвело впечатление.

— А это мой водитель, — представил приятеля Купцов, — Петрухин его фамилия.

Здесь Дмитрий сказал: «Кхе» — и насупился.

— Очень приятно. Левицкая. Майя Андреевна. Надо же — Первый канал! Редкие гости у нас. А вы по какому вопросу?

— Вот, путешествуем, как Радищев — из Петербурга в Москву. Возвращаемся с редакционного задания… Вы, Майя Андреевна, смотрите передачу «Жди меня»?

— Да-да, конечно… Очень жизненная передача у вас. Прямо за душу берет. Чулпан — она такая душка!.. Большое вам спасибо.

— Мы стараемся, — скромно потупил глаза водитель Петрухин.

— Мы, собственно, к этой передаче никакого отношения не имеем, — взялся развивать тему Купцов. — И в данный момент просто выполняем поручение наших коллег. Дело, собственно, вот в чем… Одна из наших телезрительниц разыскивает мужчину, с которым познакомилась когда-то на юге, во время отдыха, и с которым ее связывают… э-э… романтические отношения.

— В липе малолетнего ребенка, — буркнул «водитель».

Купцов выразительно посмотрел на «подчиненного» и продолжил:

— Но вот известно ей об этом человеке очень мало: только то, что его зовут Андрей, что он родился и вырос здесь, в Чудове, и здесь же закончил школу. В восемьдесят седьмом году.

— Сейчас у нас только две школы, — с готовностью сказала Майя Андреевна, — но в восемьдесят седьмом их было три. Какую именно школу закончил ваш Андрей, вы, очевидно, не знаете?

— Увы.

— Ну что же, постараюсь вам помочь. Сейчас полистаем журналы за восемьдесят седьмой. Они хранятся здесь… Ой! Вы же с дороги! Давайте-ка я чайку поставлю! — Майя Андреевна принялся хлопотать-суетиться вокруг электрочайника. — Вот только у нас к чаю… совсем ничего не осталось.

— Ну это дело поправимое, — снисходительно отозвался Купцов, — Дмитрий Борисыч, голубчик, прокатитесь-ка до ближайшего магазина, купите каких-нибудь плюшек, ватрушек.

— Хм… Будет исполнено, товарищ… очень специальный корреспондент… по особо важным делам, — мстительно сказал Петрухин и отправился исполнять поручение.

А Купцов, окончательно вжившись в роль, продолжил очаровывать местную учительскую интеллигенцию…

Очень скоро выяснилось, что среди чудовских выпускников восемьдесят седьмого года оказалось сорок шесть юношей. Среди них пятеро Андреев.

— Двое из них — мои ученики, — глаза Майи Андреевны затянулись ностальгической поволокой. — В восемьдесят седьмом я была завучем в «тройке»… Господи, как давно все это было!

— Да-да, — поддакнул Леонид. — Бежит время… Школьные журналы, Майя Андреевна, это, конечно, здорово, но нам гораздо интереснее фотографии ваших мальчишек. Как бы нам на них посмотреть?

— Что касается моих мальчишек — это легко. А вот фотографии тех, кто учился в других школах… Впрочем, думаю, мы и этот вопрос сумеем решить. Я позвоню своим коллегам, которые работали в двух других школах. Думаю, нам обязательно помогут…

Низкий поклон коллегам-учителям! Пред именами коих в этот день решальщики и в самом деле готовы были склонить колени!..

Полтора часа спустя, напившись под завязку чаю и трогательно распрощавшись/облобызавшись со всеми примчавшимися на зов училками (среди которых оказались дамы и весьма приятной наружности!), приятели сидели в салоне «фердинанда» и с пристрастием изучали переснятые на мобильники фотографии. На коих были запечатлены все пять интересующих решальщиков Андреев.

Четыре снимка были индивидуальные, один — групповой…

— А на групповом лица вааще не опознаваемые, — вглядываясь в изображения, проворчал Петрухин.

— На самом деле, эту фотку сразу можешь удалить, — нетерпеливо отмахнулся Купцов. — На ней Андрей — такой серьезный юноша с характерной монголоидной внешностью. По-любому — не наш персонаж.

— Не вопрос… расстаемся. А вообще: это очень мило со стороны нашего героя-любовника, что он заканчивал школу в маленьком городишке. Пять Андреев на сорок шесть выпускников мужеского полу — на такие шансы можно ловить… Во! Этот лопоухий очкарик, думаю, тоже — мимо кассы?

— Это который четвертый номер? Пожалуй, соглашусь.

— Тады вычеркиваем. В смысле удаляем, — согласился Дмитрий, давя на кнопки. — Итого: один из трех оставшихся орлов, скорее всего, и есть наш Андрюша. Вот только еще не факт, что наша Нюша сумеет его опознать… Давай-ка, Лёньк, прям сейчас отправляй фотопосылку потерпевшей. А то я во всех этих гаджетах, мэмээсах — не разбираюсь.

— Деревня! — хмыкнул Купцов и стал перекачивать три оставшиеся фотки на номер Анны Николаевны.

— Сам ты… сельский житель! Слышь, Купчина, а почему это ты назвал себя спецкорреспондентом, а меня — шоферюгой?

— А потому, инспектор Петрухин, что у меня лицо — интеллигентное и я очень даже на журналиста похож. А ты?

— А что я?

— А ты со своим перебитым носом на бандюка похож. Сам посуди: ну какой из тебя корреспондент?

— Хоть бы оператором назвал… корреспондент специальный. Нос мой ему, видите ли, не хорош! Да ты на свой посмотри!

Леонид не успел достойно парировать, так как в следующий момент в руках у него просигнализировал-запел мобильный телефон. Он посмотрел на высветившийся номер и удивленно присвистнул:

— Однако! Вот это оперативность! — после чего ответил на звонок: — Слушаю вас, Анна Николаевна… Да… Какая по счету? Вы уверены? — Леонид возбужденно выбросил на левой руке два пальца, демонстрируя приятелю: мол, есть контакт, номер второй! — Нет, пока не нашли, но в данный момент в активнейшем поиске. Конечно-конечно. Мы будем держать вас в курсе… Да… Всего доброго… Ну что, Димон! Сработало опознание-то! Второй номер в масть!

— «Русаков Андрей Васильевич, 12.08.70, Комсомола, 8–4», — сверившись с записями, зачитал Петрухин.

Купцов тем временем отыскал в телефоне фотографию семнадцатилетнего Андрюши Русакова. Хм… На самом деле, что-то такое можно было сразу предположить: открытый и честный взгляд, длинные «битловские» волосы и комсомольский значок на лацкане пиджака.

— Какой милый мальчик. Наверное, отличником был.

Приметив через тонированное стекло проходящую мимо микроавтобуса женщину, Петрухин толкнул дверцу в сторону и, высунувшись наружу, прокричал:

— Барышня! Тысяча извинений! Не подскажете: «улица Комсомола» — это где такая?

— А вот проедете до перекрестка, — охотно взялась жестикулировать явно польщенная на обращение «барышня» явно пенсионерка, — повернете направо и там почти до самого конца. Сразу за баней.

— Спасибо огромное за консультацию! Всех благ вам! — Дмитрий возвратил тяжелую дверцу на место и азартно подмигнул приятелю: — Ну что, дружище, выдвигаемся за баню?! Заодно и помоемся!..

И они проехали на Комсомола. Где госпожа Удача недвусмысленно намекнула партнерам, что «пора бы и честь знать!» и что «хорошего, братцы, понемножку».

В общем, ничего нового и стратегически важного из визита в родовое гнездо Русакова на улицу Комсомола решальщики не вынесли. Да и, по правде сказать, выносить (здесь — в прямом смысле глагола) оттуда было нечего. В грязной однокомнатной квартирке, в коей блага цивилизации давным-давно не то что не ночевали, но даже и часа не провели, они нашли всего лишь спившуюся сорокапятилетнюю Екатерину Васильевну Русакову — сестру Андрея. Своего брата та не видела уже «тыщу лет» — аккурат с похорон матери, — ничего о нем не знала и знать не хотела. Петрухин с Купцовым промучились с этой бабой минут тридцать, но абсолютно ничего путного о братце не узнали…

Покидая халабуду, Леонид, стесняясь и одновременно брезгливо, сунул сестрице Андрея пятихатку.

— Зря, — равнодушно прокомментировал сей порыв благородного сердца Петрухин. — Все равно пропьет…

Трасса Е-95, 25 июля, пн.

Классическая ситуация, когда преступник неизвестен, плавно перетекла в другую, не менее классическую. По итогам визита в город Чудово о преступнике известно сделалось многое: фамилия, имя, отчество, и т. д., и т. п. Вот только неизвестным оставалось главное: где же он сам? В отличие от законопослушных граждан, лица, ведущие криминальную (околокриминальную, полукриминальную) жизнь, часто живут неизвестно где. И, как правило, место своего жительства не афишируют, порой снимают сразу несколько квартир, скрываясь с адреса при первой опасности. А опасностей в криминальной жизни хватает. Причем только часть из них исходит от правоохранительных органов. Между собой у ребятишек с непростой судьбой тоже происходит масса «запуток» и «непоняток». Частенько они разрешаются конфликтно. Иногда — чрезвычайно конфликтно, беспредельно. Так что жулику всегда есть смысл конспирироваться, скрывать адрес.

Ситуация сложилась классическая: есть некто Русаков Андрей Васильевич, который дома да-а-авно не появлялся. Который нравится женщинам, любит стихи и так далее. Сомнений в том, что Русаков и есть искомый Андрей, не было. Однако не было и самого Андрея. Не было ни малейшего представления о его образе жизни, связях, пристрастиях. То есть представления некие, конечно, имелись, но к делу их, что называется, «не пришьешь». Короче. Купцов с Петрухиным в очередной раз ощутили, что уперлись в тупик. Чувство сие было противным, каждому настоящему оперу знакомым.

— Вот так оно всегда и бывает: хочешь всего и сразу, а получаешь ничего и постепенно, — философски изрек сидящий на руле Купцов.

— Красиво сказал. Спиши слова.

— Обойдешься! Это сугубо мой копирайт. Ну и какие будут идеи?

— А какие тут могут быть идеи? Остается, собственно, фиг-да-ни-фига: попробуем проверить этого деятеля по авиа- и железнодорожным билетам. Может, Андрюша уже давно свалил в какой-нибудь Лондон или Рио-де-Жанейро. Вместе с сабелькой. И весь наш с тобой выпендреж последних дней — он совсем впустую.

— А вот это было бы очень печально.

— Чего вдруг? Отрицательный результат — он ведь тоже, того?

— Просто в день моего визита на Пестеля Анна Николаевна обещала нас финансово простимулировать. В случае, если мы вернем ее возлюбленного.

— Забавно, — хмыкнул Дмитрий.

— Что именно?

— А то, что точно с таким же предложением… стимульнуть, ко мне подкатывался Петр Николаевич. Правда, в его случае речь шла о возвращении сабли.

— Золотые дожди готовы пролиться со всех сторон, — картинно вздохнул Купцов, — и только этот чертов Андрей портит нам все показатели.

— Во-во… Форменная скотина. Ладно, давай-ка прижмись где-нить к обочине, я тебя сменю.

— С чего вдруг такая забота?

— А с того, что будешь звонить своему Денису Иванычу Свириденке. Пускай он максимально оперативно билетную тему прокачает.

— Напоминаю, что за бесплатно только птички поют.

— Угу. А еще дятлы стучат. Те, которые на вынужденном сотрудничестве… Не ссы, браток, мы за ценой не постоим. Вернее, Московцев не постоит. Хотя… — Дмитрий припомнил недавний спор/торг за размер вознаграждения и поморщился: — Хотя этот может. Постоять. Шведский, бля, подданный. От слова «поддать»…

Санкт-Петербург, 26 июля, вт.

Как известно, изначально латинским словом «стимул» именовалась заостренная на конце палка, которой римский крестьянин «стимулировал» быка на пашне, толкая ему острие в зад. Но в наши дни лучший стимул — деньги, желательно в конвертируемой валюте. Посему неудивительно, что уже на следующее утро, придя в контору, решальщики получили по электронной почте электронное же письмо от Свириденки. В коем письме находилось официальное подтверждение, что ни в какое Рио-де-Жанейро Русаков не уехал и в обозримом будущем не собирался. Равно как в Лондон и в другие загранпункты. По крайней мере билеты на ж/д либо авиатранспорт в загранку им пока не приобретались.

Более того, оказалось, что в текущем году Андрей вообще пределов отечества не покидал. Но вот в самих «пределах» передвигался достаточно плотно. Причем маршрут у Русакова был, собственно говоря, всего один: в Москву. И — самое интересное, что маршрутом этим он пользовался ежемесячно в первых числах каждого месяца: первого, второго или третьего числа…

— Ну вот и все, — подвел черту Петрухин, ознакомившись с распечаткой. — Осталось дождаться начала августа и встретить гражданина Русакова прямо у вагона «Красной стрелы»: здрасте, я ваша тетя.

— Вот именно, что надо еще дождаться. А это, извини-подвинься, около полутора недель ожидания, — возразил Купцов. — Продаст он сабельку-то за это время. К гадалке не ходи.

— Не пойду. Может, — легко согласился Дмитрий. Строго говоря, никакой уверенности, что сабля до сих пор находится у Русакова, не было. Вполне могло статься, что он ее уже продал, а деньги промотал или проиграл в карты. — И что ты в таком разе предлагаешь?

— Мы не можем ждать от моря погоды! — Купцов запустил на печать и снял с принтера несколько листов с фамилиями и данными паспортов. — Смотри!

— Что за расстрельные списки?

— Это я на свой страх и риск попросил Дениса Иваныча за отдельную плату установить по всем поездкам Русакова, буде таковые сыщутся, также и данные лиц, приобретавших билеты на соседние с ним места.

Петрухин уважительно посмотрел на приятеля:

— Хоть ты и паразит по жизни, Леонид Николаич, но тыква у тебя варит как надо. Оно, конечно, может, мы и тут вытянем пустышку, но идея стоящая… снимаю шляпу! Хм… и как это я сам не дотумкал?

— Да ладно, — заалел Купцов.

Конечно, сейчас ему было чертовски приятно. Потому как из Петрухина похвалу клешами не вытащишь. А тут — вон оно как: «снимаю шляпу». А ведь идея и в самом деле на бином Ньютона не тянула. Практика показывает, что довольно часто случайному соседу по купе человек возьмет, да и всю свою жизнь расскажет, душу вывернет. Особливо когда под водочку, да под сигаретку. Бывает, познакомятся люди в пути, подружатся, телефонами обменяются или визитками. Словом, из числа случайных попутчиков вполне мог сыскаться кто-то, кто сможет хотя бы добавить штришков к портрету Андрея Русакова.

— Все правильно! — азартно потер ладони Петрухин. — В этом году Андрюша съездил в столицу семь раз и семь раз, соответственно, вернулся обратно. Итого четырнадцать поездок — сорок два попутчика. Предположим, что половина из них — москвичи, но все равно остается двадцать один «потенциальный свидетель» в Питере. Неплохая арифметика, на такие шансы можно ловить.

— На самом деле «арифметика» еще лучше, чем ты думаешь.

— Это как?

— Я уже проверил списки: в десяти из четырнадцати поездок у Русакова был один и тот же попутчик — Этибар-оглы Мамедов. Только не разочаровывай меня предположением, что это могла быть случайность.

— Оп-па!.. Не, не буду. Разочаровывать… Интересно, и кто такой этот Мамедов?

— А помнишь, как звали азера, которого ждал в кафешке Андрей? Вспоминай, вспоминай! О нем еще Антон говорил.

Петрухин задумался:

— Эдик?.. Погоди-погоди… Андрей ждал в том кафе какого-то Эдика!

— Все они здесь, у нас, Эдики. А потрешь маленько — внизу сразу обнаружится Этибар-оглы, целый янычар! С саблей.

— А что? Очень может быть! — Дмитрий запустил на компьютере адресную базу данных и впился глазами в свириденковскую распечатку. — Ну-ка, как там его… Щас! Сейчас мы этого деятеля по базам покидаем! — И он принялся увлеченно клацать по клавиатуре.

Сегодня Антону Старостину было совсем худо. То есть — абсолютно.

Денег не хватало даже на пиво, и взять их тоже было негде. Антон был должен всем, кому только можно, и никто ему в долг более не давал. Тем не менее, по старой заведенной традиции, «непризнанный гений» все равно сидел на телефоне (странно, что до сих пор не отключенном), накручивал диск и методично вызванивал знакомых. Вызванивал, ориентируясь на ту самую, чудом и не без помощи двух злобных ментов обретенную, потрепанную записную книжку. Всем абонентам он с ходу лепил одну и ту же легенду: мол, есть хороший заказ от издательства и скоро он получит аванс. Вот тогда и отдаст долг… А пока — нельзя ли на недельку перехватить штуку-другую?

Везде отвечали: нет. С той лишь разницей, что в одних случаях это делали вежливо, в других — с издевкой. А иногда злобно интересовались, когда же он отдаст то, что занимал раньше? Так или иначе, но везде говорили: нет. А один сучонок — «козел! харя деревенская!» — посоветовал даже сходить на биржу труда. «В жопу ее себе засунь, свою биржу, скобарь херов, быдло!..» Короче — везде облом, везде отвечали: нет, нет, нет…

В какой-то момент в горле окончательно пересохло от повторения текста-мантры, а похмельно-дрожащие пальцы окончательно перестали попадать в нужные цифры. Старостин решил взять небольшую паузу, положил трубку на рычаги, и буквально сразу телефон разродился дребезжащей трелью. Антон сначала вздрогнул, а потом крайне удивился, так как в его квартиру уже давно никто не звонил. За исключением разве что того самого — семь хореев и ямб в придачу ему в задницу! — следователя.

Так что заинтригованный Старостин не сразу, но все-таки снял трубку:

— Алё?!

— Чего это у тебя второй час подряд занято? Никак деньгами разжился и «секс по телефону» заказал?

— Кто это?

— Следователь Петров беспокоит. Ты там как сейчас? Вменяемо бухой? Мозгу включить еще в состоянии?

— Здрасте, э-э-э-э… Леонид Николаич… Я это… ни в одном глазу… Работаю… творю, так сказать…

— Отрадно слышать. У нас к тебе один вопросик.

— Слушаю.

Нетрудно догадаться, что поэт совсем не обрадовался: и этому звонку в целом, и новым вопросам в частности. Однако благоразумно решил, что лучше уж переговорить с Леонидом Николаевичем по телефону сейчас. Нежели отказаться от беседы и после, ежеминутно вздрагивая, ждать, когда на квартиру заявится садист Петрухин собственной персоной.

— Помнишь, ты нам рассказывал про азербайджанца Эдика?

— Э-э-э-э… Да.

— Твой знакомец, Андрей, его часом Этибаром не называл?

— Нет, не называл.

— А как он выглядел, Эдик?

— Дык… Азер, он и есть азер. Для меня они все на одно лицо.

— А ты подумай как следует! — Голос Купцова сделался настойчив. — Эдик этот: он высокий или низкий? Спортивный или, наоборот, увалень?

— Да какое там — «спортивный»? Бурдюк с салом на коротких ножках. Шея такая, что воротничок не застегивается. Но весь на понтах. Он, видите ли, бизнесмен.

— Еще что помнишь?

— Да ничего больше не помню, — уже зло и раздраженно ответил Антон.

Купцов задал еще с десяток вопросов, но большего от поэта не добился. Кроме того, что… «кажется, были у него усы».

— Ладно, понял тебя, Антон. Да! Щас, погоди! Дмитрий Борисович тоже хочет тебе пару слов сказать.

Следом в трубку ворвался веселый петрухинский темборок:

— Привет, Антоний! Как успехи на ниве поэзии?

— Спасибо, работаю.

— Отрадно слышать. Ты вот что, друг сердешный, учти: ежели чего наврал или утаил, про Эдика этого, приеду к тебе самолично и душевно с тобой поговорю. Ты меня понял?

От этих слов Антон поежился и клятвенно заверил, что понял.

— Вот, честное благородное, гражданин следователь, я все как на духу…

Ответом ему стали короткие гудки…

Санкт-Петербург, 27 июля, ср.

Этибар-оглы Мамедов жил в большом красивом доме на Комендантском аэродроме. Светлый и нарядный, свечкой торчал он посреди огромного пустыря, изувеченного строителями, и выглядел декорацией на танковом полигоне. Дом только что сдали, и он не был еще заселен полностью. Так и стоял, в гордом одиночестве посреди пустыря, и сотни его окон отражали пламенеющее закатное небо.

Второй вечер подряд Петрухин с Купцовым сидели в салоне «фердинанда» и играли в нарды. Шел девятый час вечера, а господин Мамедов в адрес регистрации до сей поры так и не заявился.

— …и все равно — при всей блаженности, Андрюшино поведение должно было Анюту насторожить, — резонно заметил Леонид, выбрасывая на доску «шеш-ду».[26]

— Ерунда! Это еще у Довлатова было: «женщины любят мерзавцев», — парировал Дмитрий, отвечая «дур-чаром».[27] — А наша Анечка, при всей своей мечтательности, все одно — суть баба.

— Баба-то баба, но отнюдь не дура.

— Э-э, брат! Бабы в таких делах, как любовь-морковь, се поголовно дуры. Как доходит до нежных чуйств — все, беда! Дура дурой… и сплошная «Санта-Барбара».

Купцов усмехнулся:

— Да-а, крепко! Всего несколькими словами охарактеризовал лучшую половину человечества. Ярко, точно, как ты любишь говорить — глыбко. Феминистки в трауре.

— А то! Как будто, понимаешь, с Восьмым марта поздравил. Ну кидай кости, че ворон считаешь?..

Лишь в начале десятого на дрянной грунтовке показался «БМВ»-«треха».

Дальнозоркий Леонид всмотрелся и бросил зажатые в кулаке кости не на доску, а в коробку из-под нард:

— Едет. Едет Этибар-оглы. Готовься к встрече.

— А че к ней готовиться? — пожал плечами Петрухин. — Между прочим, свезло тебе. Еще бы с десяток ходов и — привет! Попал бы сотни на три, не меньше…

Снаружи микроавтобус решальщиков выглядел пустым и мертвым. Он стоял у подъезда таким образом, что пройти мимо него Мамедов никак не мог. А значит, встреча была неизбежна. Прилично пошарпанная «треха» с тонированными стеклами проехала мимо «Фердинанда», вылезла двумя передними колесами на почти утонувший в грязи поребрик и остановилась.

— А че к ней готовиться? — повторил Дмитрий. — Сейчас мы янычара этого возьмем за вымя крепко-накрепко и выдоим ласково, до последней капелюшечки.

Дверь «трехи» распахнулась, показались ноги в черных блестящих ботинках и белых носках. Следом вылез сам Этибар-оглы Мамедов. Был он весьма полным, рыхлым, смуглым и с черными густыми усами. Партнеры отметили, что поверхностное описание «гения» Антоши тем не менее весьма соответствовало внешности Мамедова.

Этибар-оглы выбрался из машины, взял с заднего сиденья «дипломат», захлопнул дверь. В пику ему Петрухин, наоборот, откатил в сторону левую, которую Мамедову не было видно, дверь пассажирского салона «Фердинанда». В салон тотчас ворвались лучи заходящего солнца, заблестели на гранях латунных костей для игры в нарды.

Мамедов шел, как плыл. Коротенькие ножки его в черных блестящих ботинках на толстой подошве и высоком каблуке смешно семенили по асфальту. Новый асфальт был покрыт слоем грязи, нанесенной машинами с подъездной грунтовки.

Но Этибар-оглы не смотрел под ноги. Вообще, в эту минуту он служил олицетворением достоинства и уважения к собственной персоне: в левой руке — «дипломат», в правой — «труба», за спиной — довольно-таки древняя «бээмвуха» и две-три «точки» в районе Апрашки. А еще в его жизни были русские проститутки, которых он ни на йоту не считал за людей, были деньги — рубли и горячо любимые евры, были золото, четки, показушная религиозность, дыни, анаша, «дежурный» презерватив в бумажнике и презрение ко всему русскому.

Купцов смотрел на азербайджанца сквозь тонированное стекло и видел Этибара-Эдика насквозь. Конечно, в чем-то он мог и ошибиться. Но если и ошибался, то только в частностях. Ну, например, «точек» на Апрашке, как выяснится в дальнейшем, у него было не три, а пять… Но в основном Леонид знал этих «восточных негоциантов» очень хорошо. И, сказать по правде, большой любовью к ним не пылал…

Мамедов обогнул «фердинанда» и оказался перед раскрытой боковой дверью. И тут перед ним возник Петрухин. Он появился в лучах закатного пламени и задал традиционно-скучный вопрос:

— Гражданин Мамедов?

Парадоксально, но факт: для всех граждан РФ, а также бывшего СССР, равно как всех нынешних независимых государств, образовавшихся после развала Союза, высокое слово «гражданин» до сей поры звучит примерно как «Тревога!». Как только нашего человека либо бывшего нашего человека называют гражданином, он почему-то тут же делает печальный вывод: «Всё, шухер». Сейчас: либо документы потребуют, либо срок впаяют.

— Гражданин Мамедов? — повторил Дмитрий самым что ни на есть «ментовским» тоном.

Тон оказался в самую масть. В том смысле, что после таких петрухинских интонаций Мамедов все понял настолько правильно, что Дмитрию даже не пришлось демонстрировать липовую ксиву. Впрочем, ничего удивительного здесь нет — за последние десятилетия, не без деятельного участия милиции/полиции, у нас в стране образовалась новая нация — «лицо кавказской национальности». А у этого «лица», соответственно, выработался особенный нюх на ментов. И соответственное же к ним отношение. Короче: Этибар-оглы встал как вкопанный, широко открыл золотозубый рот и выкатил глаза.

— Ты что, онемел от радости нашей нечаянной встречи?

— Э-э… очень радостно, очень. Совсем радостно, да?

— Капитан Петров, уголовный розыск. А ты — Мамедов?

У Мамедова задвигался кадык, он сглотнул подкативший к горлу ком и выдавил из себя законопослушное:

— Да.

— Документы покажи… и рот закрой. А то я ослеплен блеском твоих золотых коронок.

Этибар-оглы привычно протянул Петрухину российский паспорт — новенький, выданный чуть больше года назад, но уже изрядно захватанный ментовскими руками во время многочисленных проверок, рейдов и «вихрей-антитерроров». Дмитрий внимательно пролистал его, подспудно отметив, что Этибар-оглы женился почти одновременно с получением паспорта. Отметил и то, что его «избранница» старше супруга на двадцать лет. Хм… Это ж надо, какая любовь! Куда там Ромео и Джульетте. Хотя во времена Ромео и Джульетты, помнится, не оформляли фиктивных браков с целью получения гражданства.

Дмитрий посмотрел паспорт и опустил его в карман. В свой карман.

— Э-э… — среагировал на этот его жест Этибар.

— Еще раз скажешь мне «э-э» — рассыпешь свои коронки по асфальту. Где Русаков?

— Кто? — спросил Мамедов растерянно.

— Слушай, Эдик, я ведь русским языком говорю: где Русаков? Где сабля?

— Сабля? — переспросил он, и тут Петрухину стало ясно, что про саблю азербайджанец ничего не знает.

Чуда не произошло. Ну да решальщики на него особо и не надеялись. Не надеялись, но все-таки думали: а вдруг?

Но теперь вот Дмитрию сделалось ясно, что про саблю Этибар не знает.

Тем не менее он повторил, настойчиво и с металлом:

— Где сабля? Я точно знаю, что ты ее дома хранишь.

— Слушай, начальник! Мамой клянусь: не знаю никакой сабля… да?

— Ты еще здоровьем мадам Гришуковой поклянись, — подсказал Петрухин.

— Какой мадам Гришуковой?

— Твоей горячо любимой «супругой» Гришуковой Жанной Револтовной, одна тысяча девятьсот пятьдесят девятого года рождения… Ты что же это, Эдик, «супругу» забыл?

Мамедов снова сглотнул, и его смуглое лицо побледнело, черные усы и щетина на щеках обозначились контрастней. Он явно не понимал, что происходит и чего от него хотят. Дмитрию, собственно, именно это и было нужно.

— Плевать мне на твою «супругу», Эдик. Плевать… Мне нужна сабля. Ну? Где хранишь: в шкафу? На антресолях?

— Какая сабля? Зачем так говоришь, да?

— Значит, нет дома сабли краденой? — уточнил откуда-то из глубины салона голос Купцова.

Мамедов опасливо заглянул в нутро «фердинанда». Смотреть ему пришлось против низкого вечернего солнца, и навряд ли он там что-нибудь толком разглядел.

— Нет никакой сабли! — ответил Этибар невидимому второму и даже приложил руку с «трубой» к сердцу. — Клянусь — нет!

— Хорошо, — кивнул Петрухин. — Веди домой, сами посмотрим.

— Зачем?

— Ты что — дурак? — набычился Дмитрий, но тут в разговор снова вклинился голос из загадочной глубины салона:

— Не надо оскорблять гражданина, товарищ капитан! Он не хочет пускать нас в квартиру — не надо. Это его конституционное право… Верно?

Петрухин кивнул, и Этибар-оглы тоже кивнул. Он слышал из салона некий начальственный голос, который вроде бы защищал его интересы, и поэтому кивнул трижды.

Дмитрий тоже еще раз кивнул и подтвердил:

— Верно, товарищ прокурор. А что же делать-то с ним?

— А что с ним делать? — переспросил «прокурор». — Если гражданин не хочет пригласить нас к себе, то, пожалуй, стоит нам пригласить его в гости. Для начала на десять суток по девяностой статье, а за десять суток я гражданину подберу уголовных дел столько, что на пожизненное хватит. Девиз российской прокуратуры знаете?

— Какой девиз? — побледнел Мамедов. — Не знаю я никакого девиза. И саблю не знаю. Верно говорю, да.

— А девиз такой: «Придумай сам, за что попал, а у меня спроси — на сколько?»

Купцов произнес эти слова и демонически рассмеялся. Мамедов побледнел еще сильней и стиснул свой телефон так, что костяшки пальцев побелели.

— Ну что, — ухнул далее «прокурор» из своей значительной темноты, — заполнять постановление? Бланки-то у меня с собой, гражданин Мамедов. Осталось только вписать твою фамилию, и все — поедешь прямиком в «Кресты»…

Солнце заливало красными лучами потолок однокомнатной квартиры Мамедова на последнем, четырнадцатом, этаже. Квартирка напоминала склад «секонд-хенда» и по сути им и была. Половину двадцатиметровой комнаты занимали мешки с ношеным шмутьем из-за границы. Мешки лежали в прихожей, кухне и даже на лоджии. И повсюду висел тяжелый, густой запах дезинфекционной обработки…

— Мамедов, — спросил Купцов ошеломленно, — это что такое?

— Секонд-хендом торгуем, начальник… да?

Петрухин сплюнул и спросил:

— Секонд-хенд у тебя, наверно, люкс, да?

— Очень хороший, очень… ЭКСКЛЮЗИВ. Совсем хороший, да?

Купцов помотал головой, посмотрел на Петрухина. Тот тяжко вздохнул и сказал:

— Тут мешков пятьдесят, товарищ прокурор.

— Пятьдесят два, — педантично поправил Мамедов. — Все из Европы.

— Тьфу, — сказал Купцов. — Пятьдесят два! Вот непруха. В них можно всю шайку Али-Бабы спрятать вместе с награбленными сокровищами.

— Слушай! Зачем говоришь: награбленное? За все деньги платил. У.е. платил, да? Я тебе все бумаги покажу.

— Засунь их себе в жопу, — произнес Петрухин и сел на мешки.

Было совершенно очевидно, что даже если наспех досмотреть пятьдесят два мешка ЭКСКЛЮЗИВНОГО СЕКОНД-ХЕНДА, на это уйдет без малого несколько часов работы. Тем более что почти наверняка это будет бессмысленная работа. Нет, вообще-то пройтись «по закромам» дело весьма полезное. Люди ведь разные вещи хранят, и иногда обыск дает совершенно неожиданные результаты. В квартире одинокой пенсионерки, которая всю жизнь проработала на фабрике или в школе, вы ничего интересного не найдете — ни оружия, ни наркотиков, ни ядов, ни золотого песка, похищенного на приисках. Но вот в квартире барыги, да еще и «кавказской национальности», всякое бывает. Анаша, та вообще очень часто встречается.