Женщина без имени Мартин Чарльз
– Так звали персонажа из фильма, который я очень любил в детстве, «Где летают орлы».
– Ах, вот оно что. – Кейти улыбнулась. – Сэр Ричард Бартон. Да, он был звездой. – Она снова изучила фотографию и подержала ее возле моего лица. – Не думаю, что будет очень трудно.
Кейти закрыла за мной дверь, я подошел к креслу и сел.
– Только я не знаю, какую стрижку хочу.
Она ответила мне с другого конца комнаты:
– Я знаю.
Кейти порылась в своих пакетах, выбирая то, что ей должно было понадобиться. Потом пересекла комнату, остановилась позади меня, провела пальцами по волосам, остановившись там, где они заканчивались. Понятно, что мое напряжение нарастало.
Кейти остановилась:
– С тобой все в порядке?
– Да, просто давно никто не делал так, как ты.
– Что, не стриг тебя?
– Нет… не прикасался ко мне.
Она помолчала, отвернулась, ушла в ванную комнату и позвала:
– Иди сюда.
Я вошел. Кейти стояла на коленях возле ванной, из крана текла вода.
– Садись на пол. – Я сел. – Запрокинь голову назад. – Я прижался шеей к полотенцу и опустил голову в ванну. Кейти очень медленно начала поливать мои волосы. Хотя вода в основном стекала в ванну, часть все-таки текла по моей голове, по плечам, щекотала мне живот и капала на пол. До этого момента мне никто никогда не мыл голову. А потом наступил момент, до которого мне никто никогда не скреб голову ногтями, не споласкивал и не наносил кондиционер массажными движениями.
Кейти протянула мне полотенце, я промокнул волосы, пошел следом за ней в комнату и сел в кресло. Она набросила мне на плечи другое полотенце, достала из заднего кармана расческу и принялась изучать мою голову. Потом она подняла расческу, замерла, слегка улыбнулась и приказала:
– Сиди спокойно.
Я попытался.
Кейти положила руку на мое плечо и сказала голосом командира:
– Ты дрожишь.
– Извини.
Она заговорила негромко, заглядывая мне в глаза:
– Больнее всего от того, что мы хороним.
Я медленно кивнул:
– Да.
Кейти опустила расческу в мои волосы и начала расчесывать их. Она делала это прядь за прядью, двигаясь вокруг всей головы. Она заметила побелевшие костяшки моих пальцев, вцепившихся в полотенце, похлопала по ним и прошептала:
– Отпусти.
И я отпустил.
Наконец Кейти наклонилась ко мне и попросила:
– Закрой глаза.
Я посмотрел на нее. Она положила ладони мне на глаза.
– Закрой.
Я закрыл.
– А теперь выдохни. Ты затаил дыхание с тех пор, как вошел сюда.
И это я тоже сделал.
Следующие двадцать минут она расчесывала мои волосы, негромко рассказывая о своих гримерных в трейлерах на съемках по всему миру, о Голливуде и о Бродвее. Она говорила о дизайнерах, которые занимались ее волосами, называла их имена, вспоминала о том, как они смеялись, о том, как от них пахло табаком, и о том, что случилось, когда один из них начал курить слишком много. Я слушал ее рассказ о том, как она снималась в первом своем фильме, в Испании – это была ее первая роль в кино, – и о том, что это было за ощущение, когда ей в первый раз расчесывали щеткой волосы, и о том, что это для нее значило. Тогда она расслабилась. Кейти закончила словами:
– Я побывала во многих местах, где с тебя берут кучу денег, чтобы вернуть тебя в нормальное состояние. Но убеждена, что я сама могла бы открыть такой центр, однако предложила бы только одну услугу, и очередь ко мне стояла бы на улице. – Она проводила расческой по моим волосам, осторожно разбирая их. – Два кресла. Садишься в одно, и человек моет тебе голову и наносит на волосы кондиционер. А во втором кресле тебе просто расчесывают волосы до тех пор… – ее голос сорвался, – пока твои тревоги не исчезнут.
Я скосил глаза:
– А как же лысые?
Кейти кивнула, чуть улыбнулась.
– Массаж кожи головы. Педикюр. – Она махнула расческой в сторону двери. – Очередь растянулась бы на несколько кварталов.
Мне нечего было возразить.
Кейти работала профессионально. Двигалась с вытянутыми руками, словно танцовщица. У нее были стройные мускулистые плечи, руки хорошей формы. Фитнес был частью ее прошлой жизни. Я смотрел вниз, на пол, на узор ковра под ее ногами. Мои волосы цеплялись к ее коже.
Кейти расческой подняла мой подбородок, рассматривая мои бачки. Ее лицо было в двух футах от моего. Я поднял глаза. Бисеринки пота выступили у нее над верхней губой.
Спустя сорок пять минут Кейти стояла передо мной, щелкая ножницами, у ее ног – кучка моих волос. Она склонила голову к плечу. Ничего не объясняя, скрылась в ванной комнате, пошумела там чем-то и вернулась с чашкой мыльной пены.
– Не возражаешь? – спросила она.
– Нет. – Я поднял палец. – Только не перережь мне горло.
Кейти рассмеялась, развернула кресло, придвинула меня ближе к стене и запрокинула мне голову назад. Прикрыв полотенцем мою грудь и одно плечо, она начала наносить пену на мою бороду. Учитывая то, что я не брился около двух месяцев, на это ушло некоторое время. Потом она принялась бритвой срезать волосы, сначала на лице, потом на шее. Намылив мое лицо еще раз, она побрила меня и повторила процедуру в третий раз. Закончив, Кейти отступила назад, и я стер полотенцем остатки мыла.
– Дай-ка я посмотрю, – сказала она.
Я не возражал.
Она разглядывала меня, сравнивая с фотографией в паспорте. Кейти склонила голову к плечу, помотала ею, словно собака, наконец кивнула.
– Лучше. Почти в стиле Роберта Редфорда.
Я встал.
– Спасибо.
Она ответила полупоклоном, ничего не сказала и начала мыть ножницы, расческу и чашку. Я собрал с пола все волосы, потом пошел к двери.
– Увидимся завтра, вернее, уже сегодня.
Кейти кивнула, протянула мне ключ от своего номера.
– Я всегда просыпаю. Это всем известно. Если я не отзовусь в полдень…
Я сунул ее ключ в карман, к своему ключу.
– О’кей.
Я вернулся в свою постель, включил телевизор и пробежался по каналам, пока не увидел на экране Кейти. Она смеялась и мчалась на мотоцикле по Италии. Я достал свой блокнот и нацарапал несколько строк. Исписав несколько страниц и переключив пару раз каналы, я погрузился в сон под звуки ее голоса: она пела дуэтом и играла на фортепьяно.
Я не знал, что она играет на фортепьяно.
Глава 16
Я постучал, но она не ответила. Я снова постучал. Тишина. Я воспользовался ее ключом, распахнул дверь и увидел ее распростертой на кровати, подобно снежному ангелу. На глазах – шарф, в ушах – что-то вроде наушников. Я потряс ее за палец на ноге.
Кейти заворочалась, стащила шарф с лица и спросила:
– Который час?
– Почти четыре.
– Вечера?
Я кивнул.
Она выпуталась из простыней, рукой прикрывая глаза от солнечного света, пробивающегося через жалюзи.
– Ты явно не жаворонок.
Она упала обратно на постель.
– Только не в те дни, когда я ложусь спать на рассвете.
Я рассмеялся.
– Жду тебя в кафе.
– Дай мне только принять душ.
Час спустя передо мной появился третий персонаж, идеально соответствующий фотографии в ее паспорте и без малейшего сходства с Кейти Квин. Это была Изабелла Десуш. Рыжеволосый профессионал. Волосы до плеч. Очки от солнца в металлической оправе. Строгий деловой пиджак и узкие брюки по фигуре. Шелковая блузка хорошего вкуса, но с низким вырезом, отороченным кружевами. Черные лодочки на высоких каблуках. Короткие быстрые шаги. Весь облик как будто говорил: «Я тороплюсь, и, когда я захочу узнать ваше мнение, я вас спрошу».
Изабелла села, поискала взглядом официанта и постучала по стакану с соком. Я наклонился к ней:
– Сколько в тебе разных людей?
В ответ – полуулыбка и кивок.
– Ровно столько, сколько мне нужно.
– Нужно? Разве одного не достаточно?
– Если все время использовать одну и ту же маску, кто-нибудь рано или поздно догадается. Этим я рисковать не могу, особенно сейчас. – Кейти посмотрела на меня. – Кто тебе понравился больше всех?
Я рассмеялся.
– Меня это не увлекает. Ни капельки. Где ты берешь одежду?
– В бутике на втором этаже.
– Ты быстро покупаешь.
– Я знала, что я хотела. – Она заметила, что я потираю подбородок и щеки. – Тебе чего-то не хватает?
Я улыбнулся.
После сока и двух чашек кофе мы прошли к выходу из отеля. Стеди как раз подъехал на моем грузовичке. Чтобы довести сцену до конца, Кейти встала чуть поодаль. Исполнитель, деловая женщина, необходимость поездки в одном автомобиле и ничего более.
Какой-то части меня это не понравилось.
Молодая полуодетая мать, чавкающая жвачкой в ухо собеседнику на другом конце телефонной линии, вышла из отеля и остановила прогулочную коляску между нами. Швейцар по телефону вызвал такси. Изабелла, спрятавшаяся за дизайнерскими очками от солнца, не подала вида, что заметила мать или ребенка. Чтобы обратить на себя внимание, малышка вытащила изо рта пустышку и бросила ее в Изабеллу. Соска ударилась о ее новые брюки, скользнула вниз, оставляя блестящий след слюны, и осталась лежать на носке ее туфли. Мать ничего не заметила и все более оживленно пересказывала события предыдущего вечера. Борясь с ремешками коляски, девочка потянулась к соске, но не достала ее. Уголком глаза Изабелла посмотрела на мать, потом на малышку и на соску. Пауза. Она незаметно нагнулась, медленно подняла пустышку, присела возле коляски, ласково коснулась носа девочки и сунула пустышку в ее испачканный соплями рот. Кейти дала девочке указательный палец, и ребенок мгновенно схватился за него. Я молча наблюдал за ними. Спустя секунду Кейти встала и правой рукой коснулась подводки под правым глазом.
Мы сели в «Додж», и Стеди повез нас в аэропорт. Он был очень разговорчивым. А мы нет. Меня мучила одна мысль. О’кей, две. Как мы попадем во Францию и пройдем таможенный контроль? И как потом вернемся в США? Я не боялся наручников и обвинения в уголовном преступлении. Нет, было кое-что похуже. Потеря анонимности. Я немало потрудился над тем, чтобы исчезнуть, и не хотел жертвовать привычной жизнью ради прихоти актрисы, пытающейся найти то, что она потеряла.
И все-таки я сидел в кабине грузовичка.
Стеди искоса поглядывал на меня. Он ухмылялся.
Мы припарковались в частном аэропорту недалеко от международного аэропорта Майами и направились к самолету. Кейти поцеловала Стеди в щеку и первой пошла к трапу. Священник потянул меня за руку, чтобы остановить. Я закрыл глаза черными очками и спросил:
– Вы уверены, что не хотите ехать?
– Нет. Когда я был там в последний раз, злые люди стреляли в меня. Я пас.
Он помолчал, сжал мою руку и приблизился к моему уху. В углу его губ осталась слюна. От него пахло трубочным дымом.
– Я говорил тебе, что отрежу твою гангрену?
Я кивнул.
Стеди посмотрел на самолет, потом на меня.
– Необходимые инструменты могут быть разными. Пила, скальпель… – Я повернулся, чтобы уйти. Он не отпустил меня. – Суть в том… – Стеди поднял очки мне на лоб, – чтобы сидеть тихо, пока врачи-профессионалы занимаются раной. И… – старик покачал головой, втянул воздух сквозь стиснутые зубы, – ты должен позволить им вырезать все, что нужно. А это значит, что резать они будут глубоко, затрагивая то, что еще живо. – Он отпустил меня, оперся на свою палку. – Питер, – прошло много времени с тех пор, как священник называл меня моим настоящим именем, – ты – один из самых одаренных людей, которых я встречал. Возможно, лучший. – Еще один взгляд на самолет. – А я встречал немало одаренных людей. – Стеди смотрел, как Кейти поднимается в самолет. – Я говорю о ней. В этой женщине три человека, и я не говорю о тех персонажах, в которых она превращается. Один человек – для обожающей публики. Второй – для друзей. И третий, которого она никому не показывает. – Он покачал головой. – Я знаю ее более двадцати лет и встречался только с первыми двумя. – Стеди посмотрел на меня. – Найди третьего.
Он отпустил меня, и я направился к самолету. Когда я поставил ногу на первую ступеньку трапа, Стеди окликнул меня со смехом в голосе:
– Не позволяй ей посадить тебя в Париже на скутер. Не поднимайся на вершину Эйфелевой башни ночью. Пей вино с каждой едой. Любое вино из Сент-Эмильона – хорошее. Если попадешь в церковь Канд-Сен-Мартен, пошарь под пятой скамьей от алтаря. И что бы ты ни делал, ни в коем случае…
Я вошел в самолет, и стюард закрыл за мной дверь.
Кейти, успевшая пристегнуть ремни, перегнулась через проход, помахала Стеди в окно и сказала:
– У тебя есть ощущение, что он все это спланировал?
Я оглядел салон, обтянутый бархатом и кожей цвета карамели, и дважды громко втянул носом воздух.
– Просто невозможно привыкнуть к запаху нового самолета, верно?
Она засмеялась.
Воспользовавшись средствами, оказавшимися в его распоряжении, и не будучи обязанным ни перед кем отчитываться, Стеди зафрахтовал «Гольфстрим», который мог перелететь через океан.
Согласно новым документам, Кейти была скупщицей дорогого антиквариата из США. Каждый месяц или каждые два месяца она летала в Европу за новыми приобретениями. Очень даже неплохое прикрытие. Оно позволяло ей вращаться в мире, к которому она привыкла, но при этом оставаться неузнанной. Умно.
Майами уходил из-под крыла самолета. Вместе с ним оставались позади Десять Тысяч островов, Эверглейдс и невидимый мир, который я там для себя создал. Мы сидели в тишине тридцати девяти тысяч футов, рассекая воздух со скоростью чуть выше шестисот миль в час. Я думал об этой хрупкой женщине: пальцы ее левой руки барабанили по подлокотнику кресла, пальцы другой постукивали по зубам. Я едва знал ее и согласился лететь с ней во Францию. Почему? Правда, почему? Что я действительно делаю в этом самолете? Я думал о том, что могло ожидать нас, и о словах Стеди. О пятой скамье в церкви Канд-Сен-Мартен, что бы там ни было и где бы это ни было. Мои мысли были заняты и многоликостью Кейти Квин, и просьбой Стеди «найти третью». Наконец, я задумался о том, что он предложил мне.
Вырезать гангрену.
Я попытался прогнать эти мысли, но тянущая боль в боку сказала мне, что уже слишком поздно. Чувство дискомфорта росло. Под нами была только вода, до самого края земли. Не хватало только надгробия.
Я давно убегал. И это мне хорошо удавалось, мне это было удобно, и я мог продолжать в том же духе намного дольше. Но в тот момент, когда я поднялся на борт этого самолета, все изменилось. Установилась ясность. Застегивая ремень безопасности, я потерял контроль. Рукоятка дросселя оказалась в других руках. Если я останусь с ней, я стану марионеткой, и Стеди будет дергать за веревочки. Что произойдет, когда Стеди-хирург методично начнет чистить рану, проходя через шрамы, которые защищали меня, и вонзит скальпель в еще живую ткань? Как только обнажится рана, мне придется иметь дело с тем, что скрывается под ней.
И с тем, что я похоронил.
Часть 2
«Лета и вёсны мелькали как щепки, так пролетело четыре или пять лет».
Джимми Баффетт. «Он поехал в Париж»
«Я дрожал, потому что мне пришлось выбирать раз и навсегда между двумя вещами, и я это знал. Я с минуту размышлял, даже дыхание затаил, а потом сказал себе: «Что ж, ладно, я отправлюсь в ад».
«Приключения Гекльберри Финна».
Глава 17
Мы приземлились, прокатились по взлетному полю, и, прежде чем я успел занервничать, на борт поднялись таможенники и попросили предъявить паспорта – на английском. Потом произошла удивительная вещь. Изабелла Десуш открыла рот и заговорила на самом прекрасном языке, который мне доводилось слышать. И пусть я не лингвист, я понял, что говорила она на нем так, словно это ее родной язык. Французские слова лились с ее языка совершенно естественно. Через несколько секунд таможенники уже ели у нее с ладони. Лопотали и лопотали, работая руками почти с той же интенсивностью, что и языками. Они едва глянули на мои документы, увлеченные родинкой, как у Синди Кроуфорд, в уголке ее рта и бисеринками пота в вырезе блузки. Они поставили печати в наши паспорта и пожелали счастливого пути. Тот, что был помоложе, сунул в руку Кейти бумажку с номером телефона. Она прочитала и покачала головой:
– Французы. Предсказуемы.
Мы прошли по частному крылу аэропорта. Наш приезд остался незамеченным. Уровень моего давления вернулся к норме. Я заговорил, глядя вперед:
– Это всегда настолько легко?
– Да.
Работая своими натренированными с персональным тренером ногами на смехотворно высоких каблуках, Кейти остановила такси, что-то сказала водителю, уселась на заднее сиденье, похлопала меня по бедру и сказала:
– Теперь можешь выдохнуть.
Таксист поправил зеркало заднего вида, чтобы заглянуть в вырез ее блузки, но Кейти не доставила ему такого удовольствия.
Путь до Парижа занял около двадцати минут, потому что машин было мало. Первой я увидел Эйфелеву башню. Потом показалась Триумфальная арка. Мы объехали ее и направились вниз по Елисейским Полям. Кейти смотрела в окно, растворяясь в городе. Или, возможно, позволяя городу сливаться с ней. За магазинчиком «Неспрессо» такси свернуло налево, проехало два квартала, повернуло направо, запетляло по району ресторанов и гостиниц, пока не остановилось перед пекарней. Витрины были закрыты металлическими жалюзи, как в гараже. Кейти расплатилась с водителем, вошла в пекарню, заказала что-то, расплатилась. Когда я вошел внутрь, она уже впилась зубами в круассан. Круассан размером почти с футбольный мяч был обжигающе горячим, как будто его только достали из печи, с уголков ее губ слетали крошки. Глаза Кейти были закрыты, и она бормотала что-то о том, как она любит Париж. Я сел за столик, и хозяйка принесла две очень маленьких чашки с кофе. Кейти подтолкнула ко мне другой круассан.
– Попробуй.
И я попробовал.
Пожалуй, это было лучшее из того, что я пробовал. Внутри он был наполнен шоколадной начинкой. Я не смог скрыть своего удивления. Кейти отпила кофе, откусила еще кусочек и подняла брови.
– Добро пожаловать в Париж.
За окном слева от меня город Париж жил своей жизнью. Люди шли на работу и с работы, за покупками или домой. Вели собак на поводке. Мотоциклисты – сотнями. Самые маленькие машины, которые мне доводилось видеть, были завалены под самую крышу продуктами. Женщины курили. Мужчины смотрели на курящих женщин. Всюду голуби. Автобусы, обклеенные плакатами с лицом Кейти. Подростки, одетые во все черное, пили на тротуаре пиво. Пожилые мужчины в спортивных куртках поверх пиджаков, с галстуками с виндзорским узлом и в твидовых кепках шли с газетами под мышкой.
Кое-что меня удивило до глубины души. Париж был грязным. Здания, улицы, все выглядело так, словно город покрыт выхлопными газами или коричневым спреем. На улицах валялся мусор, почти каждый вел на поводке маленькую собачку, и тротуары были усыпаны собачьими экскрементами. И очень много было курильщиков. Намного больше, чем в Штатах. Пока я за всем этим наблюдал, в пекарню вошел мужчина с маленьким джек-расселл-терьером, заказал кофе, посадил собачку к себе на колени и начал скармливать ей маленькие кусочки багета.
– О чем ты думаешь? – спросила Кейти.
– Я думаю о том, что скучаю по своей лодке.
Она бросила на столик чаевые.
– Идем.
Мы вышли на улицу, Кейти посмотрела на часы, склонила голову сначала к одному плечу, потом – к другому и сказала:
– Ты торопишься?
– Леди, я с вами. Я понятия не имею, куда мы направляемся, почему мы здесь или когда вернемся. Поэтому нет, я совершенно никуда не спешу.
Кейти рассмеялась, достала из сумочки солнечные очки и надела их.
– Следуй за мной.
Мы прошли квартал, свернули за угол в узкий переулок, и Кейти остановилась перед третьей гаражной дверью. Она набрала код на цифровом замке и подняла дверь вверх. Мы оказались в гараже. Машина, несколько скутеров и коллекция разнообразных шлемов – ближе к нам, чуть дальше – ряд висящих на плечиках вещей, стопки потертых джинсов, горы обуви и два удобных кресла. Раковина, унитаз и душевая кабина заполняли один из углов. Кейти схватила два ключа из ящика на стене, бросила их мне и сказала:
– Выбирай шлем.
Пока я нашел подходящий по размеру шлем, она успела переодеться в джинсы, кроссовки и черную кожаную куртку. Кейти ткнула пальцем в один из скутеров:
– Это твой.
Такого я никогда не видел. У байка было два передних колеса и одно заднее.
Кейти спросила:
– Ты ездил на таком раньше?
Я покачал головой:
– Ни на чем подобном я никогда раньше не ездил.
Она надела шлем, потом нажала на кнопку, и черное забрало шлема поднялось, открывая ее глаза.
– Не волнуйся. Он едет почти сам по себе.
Ее смех подсказал мне, что она лжет. Кейти нажала на кнопку на ручках, завела мотор и начала выводить скутер из гаража. Я все еще слышал ее смех под шлемом. Когда скутер оказался в переулке, я закрыл гаражную дверь, подъехал к знаку «стоп» на улице с односторонним движением и остановился рядом с Кейти. Мимо нас, слева направо, ехали машины.
– Не отставай, если сможешь. – Голос Кейти за опущенным забралом звучал глухо, как у Дарта Вейдера. Она ударила по газам, не дожидаясь просвета между машинами. Хватило легкого движения правого запястья, чтобы скутер рванулся вперед. Ракета «Аполлон» стартовала медленнее. Я последовал за ней, повернул направо и увидел ее через три машины впереди меня. Я как будто снова услышал голос Стеди: «Не позволяй ей посадить тебя на скутер…» Мы свернули на Елисейские Поля, проехали два квартала и оказались на круге возле Триумфальной арки. Я на краткий миг увидел вдалеке Кейти, когда она оглянулась, послала мне воздушный поцелуй и исчезла.
Я отчаянно пытался выбраться из кругового движения, но люди в Париже водят машину не так, как я. Поэтому я сделал три круга, ругая про себя отсутствие светофоров. На четвертом круге у меня закружилась голова, и я резко рванул вправо и выскочил на кромку тротуара около кафе, едва не попав под колеса автобуса с громким сигналом. Какие-то парни обругали меня и показали мне средний палец. Я помешал им курить. Я припарковал байк, уронил шлем на землю и сел за столик. Когда официант обратился ко мне с непонятными словами, я произнес только одно слово с европейским звучанием, которое я вспомнил из того, что могло обозначать хоть какой-то напиток.
– Капучино.
Я выпил почти полчашки восхитительного кофе, когда появилась Кейти с поднятым забралом.
– Что случилось?
Я показал на бесконечные потоки машин вокруг арки, похожие на спагетти.
– Вот это.
Снова голос Дарта Вейдера:
– Идем, первогодок.
Мы провели целый день, лавируя между машинами, и я не отставал от Кейти только потому, что она ехала сзади. При желании она могла бы меня бросить. В какой-то момент она сказала:
– Нет лучшего способа посмотреть город.
Не уверен, что мы многое смогли увидеть.
Кейти провезла меня через парижский блошиный рынок, самый большой такой рынок в мире. Сотни, даже тысячи продавцов, и рынок измеряется не в квадратных футах, а в квадратных кварталах, он был больше некоторых городов, где я бывал. Кейти остановилась у тротуара.
– Это начали цыгане. Своего рода обмен. Рынок поднялся на идее, что мусор одного человека – это ценность для другого. С тех пор рынок только растет. Лавки некоторых самых лучших в мире антикваров находятся именно здесь. Я приходила сюда лет десять подряд. Как только покупала новый дом, я приходила сюда, покупала все, что мне нравится, заполняла пару грузовых контейнеров и отправляла через океан в новый дом. И все покупки уже ждали меня там, когда я приезжала. Дорого, но… – она улыбнулась, – забавно. Это обычно сводило дизайнеров с ума, но… – Кейти пожала плечами, – я считала, что плачу им, поэтому их дело – сообразить, как все это соединить вместе.
Пароходный контейнер, доверху заполненный различными вещами. Тем, что кто-то выбросил. И все это плывет морем в новый дом, чтобы с вещами поработал чужой человек.
Интересная картина, и я ее для себя отметил.
Затем был бранч, потом ленч, потом еще кофе, и ближе к вечеру мы остановились перед магазином «Эрмес». Кейти остановила скутер возле тротуара, рассматривая витрины.
– Это одно из моих самых любимых мест. – Она подняла руку. – И прежде чем ты исковеркаешь название, сообщаю: произносится не «хер-миз», а «эр-мес».
– Рад, что ты это прояснила.
Кейти изучала выставку в витринах.
Я сказал:
– Заходи.
– Раньше они только для меня открывали магазин по ночам. Больше ни одного покупателя. У меня около двухсот пятидесяти их платков… было. – Она покачала головой. – Красивые.
– Сколько они стоят?
– Недорогие платки стоят около трехсот евро.
Я подсчитал в уме.
– Четыреста пятьдесят долларов? – Кейти кивнула. – И это всего лишь платок.
– Это не просто платок, а ПЛАТОК.
Я посмотрел через стекло.
– Его продают вместе с телевизором или чем-то еще?
Она фыркнула.
– Иногда тебе стоит выходить на сушу. Здесь целый мир, который ждет, чтобы ты его увидел.
Закончив фразу, Кейти крутанула ручку. Через несколько секунд она превратилась в далекий огонек.
Глава 18
На закате мы нашли кафе в тени Эйфелевой башни. Кейти вернулась из туалетной комнаты в платке, прикрывающем уши, и в больших солнечных очках, которые скрывали верхнюю половину лица. Второй платок она повязала вокруг шеи. Образ получился идеальный – Патрисия, парижская художница. Она заказала ужин, беседуя с официантом. В парике, с платками и в солнечных очках он ее не узнал. Я слушал, глядя на ее рот. Смотрел, как она произносит слова. В отличие от английского языка, с этими словами было связано ее сердце. Слушая ее, я вспоминал тающее мороженое. Губы Кейти произносили слова, но преобразилось ее тело. И мимика изменилась тоже. Она была возбуждена, счастлива, улыбалась. Кейти махнула рукой в сторону пейзажа за окном.
– Ты слышал, как Тим Макгро поет песню о том, что следует жить так, словно ты умираешь?
– Да.
– Что ж, ему следовало бы написать песню о том, что жить нужно так, словно ты уже умер. Это намного лучше. – Кейти стала разговорчивой. В ней поселилось Возбуждение города. – Мне здесь нравится. Люди сидят в кафе, пьют пиво, курят сигареты, едят десерты и наслаждаются ими, действительно получают удовольствие. Они наблюдают, как уходит вечер. – Кейти покачала головой. – Американцы никогда не наблюдают за тем, как уходит вечер. Для нас это глупость. Мы думаем: «Зачем нам это делать?» Мы всегда торопимся, всегда думаем о следующей минуте и никогда не наслаждаемся той минутой, которую проживаем. И никто не повинен в этом больше, чем я. Я всегда была в будущем, никогда в настоящем. Я привыкла посылать между сотней и двумястами СМС-сообщений в день. И в большинстве из них я говорила людям, что им надо делать. Отдавала приказания. Здесь успех – это бутылка вина, свежие цветы или ломоть только что испеченного хлеба. Сладкое сливочное масло и тарелка с оливками. У них отпуск – шесть недель, и рабочая неделя – тридцать пять часов. Им не нужны три платяных шкафа с одеждой и четыре машины. Им нужен настоящий момент. Они живут в настоящем. Не в завтрашнем дне.
Кейти встала, дошла до торговца на углу, купила пачку сигарет, вернулась, открыла пачку, закурила сигарету, глубоко затянувшись. Наполнив дымом легкие, она выпустила его вверх и наружу.
– Ты куришь? – спросил я.
Еще одна затяжка, а за ней – улыбка. Дым струйкой выходил из уголка ее губ.
Читать бесплатно другие книги:
