Счастье на высоких каблуках Хмельницкая Ольга

– Здесь тысячи мест, где можно спрятать фотографию. Например, у Лены в квартире может быть замаскированная ниша в стене, двойное дно в шкатулке, потайная секция в столе…

– Детективы на ночь читаешь? – спросил Дима. – Я думаю, что прежде всего надо проверить между страницами книг, вазы, места типа кухонного шкафчика, поверхности под клеенками и скатертями и пространства под матрасом.

– А он здесь уже искал? Ее любовник? – поинтересовалась Марина. – Да или нет? Может, достаточно установить наблюдение за квартирой, он придет за своей фотографией, и мы его возьмем.

– Ты за кого меня держишь, – спросил Дима, – думаешь, за этой квартирой круглосуточно не наблюдают? Никто не приходил.

– Молоток, – сказала Марина и провела ладонью по его широкому плечу.

Он посмотрел на нее снизу вверх, и глаза его прищурились.

– Это был чисто дружеский жест, – смутилась Марина.

– Я не сомневаюсь, – сказал Дима. – Но при случае можешь этот дружеский жест повторить, я разрешаю.

Поиски они начали с кухни.

Небо над решеткой хмурилось. Стягивало тучи, они выглядели все более темными, все более тяжелыми, сизыми, лохматыми, низкими. Лена повертела головой из стороны в сторону, вправо и влево. Послышался хруст позвонков.

«Остеохондроз, – подумала Лена. – Хотя какое это теперь имеет значение. Поздно пить боржоми, когда почки отказали».

Стало тихо. Потом упали первые капли. Они пролетели сквозь решетку и, ударившись о жирную глинистую поверхность, разорвались, как маленькие бомбы.

Лена закрыла голову руками. Капель становилось все больше и больше, они падали все гуще и гуще, барабаня по рукам, затекая за ворот. Уровень воды все повышался. Промокли ноги. Она стояла, плакала, слезы смешивались с дождем. Грохотал гром, небо прочертила белая ломаная линия, потом еще одна.

– Почему ей все, почему! – закричала Лена. – Почему все ей?

Она почему-то не сомневалась, что Марина сейчас – в тепле, в уюте, сытая и счастливая. Зависть и злость охватили ее.

«Наши пути расходятся все дальше, – думала Лена. – Когда-то мы родились в одной семье. Одинаковые игрушки, одна и та же мама, один и тот же папа, бабушки, дедушки, квартира. Один и тот же двор, одна и та же школа, те же учителя, те же друзья. Когда оказалось, что мы сделаны из разного теста? Когда Марина каждый день, в любую погоду, ходила на стадион в секцию биатлона? А я сходила один раз, а потом у меня заболели мышцы, и было холодно, и хотелось посмотреть телевизор, почитать книгу, и вообще было много интересного».

А Марина ходила. И Лена злилась, злилась, каждый день видя, как сестра идет с лыжами. Потом Марину начали хвалить – медали, грамоты, гордость школы. Нет, она не была отличницей. Но это ее стремление делать максимум возможного, это отсутствие жалости к себе, это восприятие своего тела – будто оно инструмент для достижения желаемого… Лене это было недоступно.

– Я устала, – говорила Лена маме, – я отдохну. А потом сделаю уроки.

И оттягивала начало работы все дальше и дальше, не в силах заставить себя сесть за сочинение. Марина же, ни секунды не колеблясь, делала уроки на коленке и убегала. Куда? А куда хотела. Она ни перед кем не отчитывалась. Никогда и ни за что, пресекая все расспросы и все попытки на нее повлиять.

В пятнадцать лет Лена уже ненавидела сестру. За то, что та была независимой. За то, что решительно закрывала дверь, когда хотела, уезжала, когда хотела, приезжала, когда хотела. Ненавидела за драйв, за смелость, за кураж. Она лежала перед телевизором и ненавидела, трещала с подружками на скамейке и ненавидела, ела пончики с кремом и ненавидела, не могла заставить себя оторваться от сериала и помыть голову и ненавидела еще сильнее. Как будто именно Марина виновата во всех ее слабостях, в лживости, в лености умственной и физической, в том, что у нее слабые руки и грязные волосы и она, Лена, понимает это. Но не может сделать над собой даже мало-мальского усилия. На дело, которое требовало пятнадцати минут, уходило три дня самоуговоров и подготовки. Неделя – чтобы пришить пуговицу. А до этого Лена так и ходила – без пуговицы, ненавидя себя за это и пряча рукав под парту.

Потом Марина взяла Лену к себе на работу, и деньги потекли рекой. Впервые Лена почувствовала себя равной сестре. К ней относились с почтением, и Лена не отдавала себе отчета, что дело лишь в том, что она – сестра владелицы. Она возомнила себя царицей морской. Хамила коллегам. Задирала нос. Все закончилось в один момент. Марина в очередной раз разорилась, и Лена возненавидела ее еще больше. Как будто Марина у нее что-то украла – и королевскую зарплату, и уважение окружающих, и возможность безнаказанно хамить.

– Теперь мы совсем далеко друг от друга, – сказала сама себе Лена, стоя в яме по колено в воде и закрывая голову руками. – Дальше некуда.

Впервые она задалась вопросом, как бы поступила в такой ситуации Марина. Лена подумала, что сестра не сдалась бы. Всплыла бы. Откопалась. Просочилась ручьем. Но что-то сделала бы.

Через два часа Марина села на кухне и принялась смотреть, как Дима демонтирует пенопластовые панели, аккуратно отделяя их от потолка. Он умел держать в руках отвертку. Марина смотрела на большие ладони красивой мужской формы и думала, что такие руки вполне могут держать не только инструменты, но и пистолет, и авторучку, и компьютерную мышку, и руль, и женскую грудь… Она отрицательно покачала головой.

– Что «нет»? – поинтересовался Дима, заметив ее движение. – Я вроде тебя ни о чем не спрашивал.

– Да так, – неопределенно пожала плечами Марина, – это я о своем, о девичьем. А шкафы разбирать будем?

– Будем, – сказал Дима, – мы будем разбирать все.

– А если не найдем?

– А если не найдем, то сюда приедет группа криминалистов и проверит все до последнего винтика. Но проблема в том, что они тоже не всегда и не все находят.

Марина прислонилась спиной к стене.

– Она не могла оставить записки, где искать? Каких-нибудь букв на обоях, стрелочки маркером, чего-то в этом роде? – спросила она.

– Поищи, – просто сказал Дима. – Если увидишь, скажи мне.

Марина еще – в сто первый раз – обошла квартиру. Она уже знала месторасположение всех вещей, всей мебели, всех ковриков, безделушек и немытых чашек. Но никаких записок, стрелочек, палочек, ничего похожего на знак.

Наконец Марина вернулась к табуретке, на которой стоял Дима. Он протянул ей пенопластовую панель, которую отделил от потолка.

– Под панелью тоже ничего нет, и на панели тоже, – сказала Марина, осмотрев ее. – А почему ты думаешь, что фотография где-то здесь?

– Я бы сам сюда, возможно, что-нибудь спрятал, – ответил Дима. – Отогнул край, положил то, что нужно, и снова приклеил. Место не ахти, конечно, но хоть что-то.

– Ты на себя ориентируешься, это чисто мужской подход, – сказала Марина, – а надо представить, что бы сделала в такой ситуации женщина.

– Мне это недоступно, – сказал Дима, глядя на нее сверху вниз, – я не женщина.

– Если бы у меня был любимый мужчина, которого никому нельзя было бы показывать… – начала Марина и замолчала.

Дима продолжал смотреть на нее сверху вниз. Одна его бровь скептически изогнулась.

– Нет, – сказала Марина, – я даже гипотетически не могу представить, чтобы у меня был мужчина, а я его от кого-то скрывала. Напротив, я бы им гордилась. Это же мой выбор. Просто не могу представить. И фотографию бы на лобовое стекло машины приклеила.

– А если бы это был прораб-работяга? Или урод, который едва достает тебе до плеча? Лысый банан, с носом картошкой, маленький и кривой?

Дима принялся снимать вторую панель.

– Ты прекрасно выглядишь, – сказала Марина. – Ты мне сразу понравился. А что касается прорабов… Да был у меня как-то один прораб, чего уж скрывать.

Дима протянул ей вторую панель и принялся снимать третью.

– Ничего нет. Зови криминалистов, – сказала Марина, – пусть теперь ищут.

На улице горели фонари. Стекло в квартире Лены было пыльным и давно не мытым.

– И все-таки, – сказал Дима, – вот у тебя, допустим, есть женатый любовник…

– А если мы узнаем или догадаемся, кто это, надо же еще будет его расколоть, – перебила Марина, – потому что формально он ни в чем не виноват. С моральной точки зрения, да, супружеская измена – это нехорошо, но в Уголовном кодексе такой статьи нет. А остальное надо доказывать.

– Можно взять на понт, – сказал Дима, – сообщить: я, мол, точно знаю, что он был любовником твоей сестры и что он – убийца Жанны, и посмотреть на реакцию. Жаль, что мы не знаем, кто это. Был бы Игорь или фотография… Но у нас ни того, ни другого.

– И Лены тоже у нас нет.

– Лена у него. Или лежит в сырой земле.

– Игоря мы так просто не найдем, – покачала головой Марина. – Думаю, он…

– Если он возьмет билет на поезд или самолет, если он хотя бы на минуту включит мобильный телефон, если он вернется домой – он у нас в руках, – сказал Дима.

Марина взглянула на него с уважением.

– И все-таки, – повторил Дима, – подумай. Вот у тебя есть любовник, которого ты никому по каким-то причинам не показываешь, скорее всего, потому, что он настаивает на инкогнито. Куда ты положишь его фотографию?

– Если я действительно люблю его, я буду носить фотографию с собой, – сказала Марина, – но это так, чисто теоретическое соображение. Я не буду этого делать. Я не способна носить у сердца чью-то фотографию. Я вообще не сентиментальна, рюшечки и уси-пуси – это на самом деле не по-женски. Это по-детски. А я – взрослая женщина.

Он скользнул взглядом по ее женственной фигуре.

– Я понял твою мысль, – сказал он. – И все-таки никто не поймет твою сестру лучше, чем ты.

– Обычно фотографии носят в портмоне. При себе, – сказала Марина. – Но вряд ли в нашем случае это возможно.

– Подкладка пальто или куртки? Карман? За подкладкой в сумке?

– Все не то. Место, ко всему прочему, должно быть непромокаемым. Ведь это ценная фотография, лицо любимого человека.

– Визитница? Кошелек? Футляр для очков?

– Ближе, – сказала Марина. – Особенно визитница и футляр для очков.

– Тепло?

– Думаю, да.

– Может быть такое, что он требует от твоей Лены фотографию, а она в этот момент находится с ней?

– Тогда моей сестры уже нет в живых.

Дима задумался.

– Если он явится за своей фотографией, мы получим ответ на свой вопрос.

– Но он пока не явился. И это плохо.

Дима наклонился вперед.

– Он может ждать, пока Лена скажет ему, где искать. Понимаешь? Ему нет резона, как нам, перерывать всю квартиру. Ты говоришь, что мысленно слышала, как сестра зовет тебя.

– Да. Но я трезвый человек с логическим складом ума, – сказала Марина, – этого не может быть.

– Может, – сказал Дима. – Поверь. Может. И дело не в мистике, а в подсознании. Твое подсознание может знать ответы на вопросы, по поводу которых сознание пребывает в полном неведении. Это давно известно… Фрейд, Юнг. Так что не игнорируй свои идеи, особенно если они берутся неизвестно откуда.

Лена сидела на земле и смотрела вверх. У нее болела шея, но она не хотела видеть мокрую и осклизлую глину, грязный ручеек, торчащие корни, которые, как казалось, тянули к ней руки… Поэтому Лена смотрела вверх, на серп Луны, который иногда закрывали легкие весенние облака.

Сквозь решетку светила луна. Вдруг послышался шорох. Кто-то шел по лесу.

– Помогите! Помогите! – закричала Лена, окончательно срывая горло.

Кто-то наклонился над решеткой. В яму сверху посыпались комья глины.

– Орешь? – спросил человек. – Ну ори, ори.

Лену скрутило от ненависти.

– Скажи, где фотография, и я тебя вытащу, – сказал голос.

Теперь луны не было видно.

– Сначала вытащи, – сказала Лена, испытывая острое желание вцепиться ему в горло.

– Ну, продолжай гнить.

Человек отошел. В яме снова стало светлее.

– Вытащи, я покажу! – хрипло крикнула Лена.

– Не надо торговаться. Продолжай гнить, – повторял человек.

Теперь шаги удалялись.

– Спокойной ночи, – сказала Марина.

Она пошла в спальню и закрыла за собой дверь. Дима остался сидеть в гостиной перед телевизором. Махровый халат, новые тапки, волосатая грудь, лысая голова, чашка чая в руке.

Марина провалилась в сон мгновенно. Дима задремал на диване перед телевизором. Он часто засыпал под телевизор. Прожив сорок лет, он так и не нашел никого, с кем бы ему было приятно засыпать. Через час он проснулся от крика Марины. Она орала громко, словно обезумев, сидя в своей спальне на кровати, вся в поту, бледная и с растрепанными волосами.

На ней не было косметики, но так она была даже еще краше.

– Тихо, тихо, – сказал Дима, обнимая ее за плечо.

Она перестала кричать и начала плакать, железная красавица с нежным, как мякоть спелого манго, нутром. От нее отлично пахло, чем-то таким здоровым и терпким, как свежесрезанные полевые майские цветы.

Она перестала плакать и попыталась освободиться от его объятий.

– Прости, – сказала Марина, – прости. Мне приснилось, что моя сестра сидит в яме. В лесу. Кошмар. Во всех смыслах.

– Что за лес, что за яма? – спросил Дима. – Ориентиры?

– Да ничего нет, – сказала Марина. – Какие могут быть ориентиры, это же сон, у меня нервы уже ни к черту.

На ней была тонкая шелковая пижама, и Дима с удовольствием смотрел, как движется под гладкой тканью грудь. Она плакала, у нее пропала сестра, ее пытались убить, и ее мужа, и его заодно, но он любовался ею и ничего не мог и не хотел с собой поделать.

Марина встала, пошла в гостиную, взяла его чашку с недопитым чаем и выпила одним махом.

– Игорь не появился? – спросила она.

– С того момента, когда ты заснула, ничего не изменилось, – сказал он, включая чайник.

Потом набрал на мобильном телефоне сообщение и отправил.

– Сплошной тупик, – огорчилась она.

– Яма – это интересно, – сказал Дима. – Возможно, так и есть.

Марина ходила туда и назад по гостиной.

– Мне надо либо вспомнить, где я видела авторучку, – сказала она, – либо найти Игоря. Либо фотографию ее любовника. У нас три возможности. Но пока все никак… никак.

Дима смотрел на нее и думал, что пока ее охраняет целая армия и он лично, с ней ничего не случится. А охранять ее он был готов вечно. Марина села рядом с ним на диван и закрыла лицо руками. А Дима подумал, что счастлив, дико, глубоко – впервые в жизни, несмотря на то что она плачет, что у нее проблемы. Потому что он может опекать ее, защищать ее, быть ей полезным.

В это же самое время десятки людей вставали с постелей, куда-то ехали, отмечали на карте место, где был найден Виталий, и вытягивались цепочкой, готовясь прочесывать лес. Лаяли собаки, хрипло рявкали рации… Над лесом висел тонкий серп луны. Иногда его закрывали легкие облака.

Бледный и слабый, Виталик сидел на подоконнике.

– Марина, – сказал он, обнимая ее.

Большой и теплый, он засопел ей в ухо.

– Привет, ты как, лучше? – спросила она.

– Выписываюсь.

Марина вздохнула. К радости примешивалось что-то неуловимое, какое-то странное чувство. Оно гнездилось в районе солнечного сплетения и было подлым и гаденьким. Марина оперлась на оконную раму и скосила глаза. Дима стоял на тротуаре возле своего «Мерседеса», с кем-то разговаривал, потом взял еженедельник и, положив его на капот, что-то нарисовал и сделал какие-то пометки.

– Сейчас я поговорю с врачом, – сказала Марина, – можно ли тебе ехать домой. И если будет можно, поедем.

– Я скучал, – сказал он, проводя ладонью по ее попе.

Она провела рукой по его избитому лицу, муж поймал ее пальцы губами.

– Я люблю тебя, Марина, – сказал Виталик.

– Я тебя тоже люблю, – сказал она, обнимая его за спину и целуя в ухо.

В палату вошел врач.

– Умоляю тебя, никуда не выходи, – сказала Марина, подкладывая под бок супругу подушку, – ты дважды чуть не погиб. Я не переживу, если с тобой что-то случится.

– Марина, – сказал Виталик и сел на диване, – пойми, я же мужчина. Я должен тебя защищать. А ты говоришь: «сиди дома, не высовывайся, чтобы с тобой ничего не случилось».

Марина повернулась к нему.

– А ты можешь меня защитить? – спросила она. – Можешь?

Он молчал.

– Я понял, что ты хочешь сказать, – обиделся Виталик и лег на диван лицом к стене.

В Марине вдруг начало расти бешенство, с которым она не сумела справиться. Ей нужно искать Игоря, ей нужно еще раз перерыть квартиру, потому что фотография там, где-то там, ее сестра пропала, но вместо этого она потратила полдня, нянча это великовозрастное дитя, которое с готовностью выносило мусор.

Более того. Она боялась оставить его одного. Он мог начать «самостоятельное расследование», он мог поехать к родителям и сказать лишнего, он мог…

Ее телефон зазвонил.

– Выходи, – сказал Дима, – пойдем искать в квартире по третьему кругу. Фотография где-то там. За твоим мужем проследят.

Дима не стал говорить, что лес прочесан вдоль и поперек, и даже пару раз казалось, что собаки взяли след, но все было тщетно – Лену не нашли.

– Иду, – сказала Марина в трубку.

И все опять стало хорошо. Спокойно и правильно. Виталик повернулся, и на лице у него появилось странное выражение.

– Кто звонил? – спросил он.

– Любовник покойной Жанны, – честно ответила Марина, – отдыхай. Все будет хорошо.

Она вышла из квартиры.

Лена услышала лай собак и вскочила на ноги. Затекшие и замерзшие конечности заболели. Время от времени Лена массировала ноги, ни на что не надеясь, но все равно большой палец ноги она, казалось, ночью отморозила, и он почти ничего не чувствовал. Лена покачнулась и уперлась рукой в глиняную стенку.

– Я здесь, здесь, сюда! – кричала она.

Собаки – это хорошо. Это надежда. Лай начал удаляться. Лена принялась колотить руками по стенкам ямы. Звуков не было слышно.

– Я здесь! – продолжала кричать она.

Откуда-то из глубины души пришло понимание, что это ее ищут. И все те качества ее сестры: настойчивость, привычка доводить дело до конца, не считаясь с затратами, бесшабашность и умение работать по восемнадцать часов в сутки – все, что так раздражало Лену в Марине, чего она не могла никогда достичь и постичь, стало хорошим, нужным и правильным. Потому что именно в этом сейчас таилась надежда. Потому что в целом мире у Лены не существовало больше человека, на которого она могла бы рассчитывать. Никто и никогда не найдет ее в этой яме. Кроме сестры и ее друзей.

В воздухе пахло свежестью и сыростью. Земля после дождя размокла, и Лена чуть не зарыдала в голос, сообразив, что дождь смыл все следы, все запахи, которые она оставила, когда ее волокли по лесу.

Лай слышался все дальше и дальше, потом совсем затих.

– Я вам больше ничего не скажу, – сказала Леденцова, и в ее голосе прорезались истерические нотки. – Ни слова. Что вам нужно? Почему вы преследуете меня?

– Просто скажите всю правду до конца, и все дела, – сказал Дима.

Леденцова повернулась и быстро пошла по супермаркету, толкая тележку, потом бросила ее и пошла просто так.

В следующем проходе Марина нагнала ее и пошла рядом.

– Виталик – мой муж, и на него уже дважды покушались.

– Ваш муж – кобель. Кому он нужен, чтобы на него покушаться? – сказала Леденцова. – Он всем подряд глазки строил. Пикапер чертов.

– Глазки строить – это не преступление, – ответила Марина.

– Это внушение необоснованных надежд, – сказала Леденцова. – И уже одно это нехорошо. Тем более, – она запнулась, – не для всех эти надежды были необоснованными.

Взгляд у нее стал виноватым. Марина молча смотрела на нее. Женщины остановились.

– По-моему, Александра была любовницей вашего мужа. Некоторое время. Потом он ее оставил, и у бедняжки началась депрессия.

– Это ваши домыслы или у вас есть какие-то основания так думать? – спросила Марина. – Поймите, все думали, что и у вас с моим мужем все зашло далеко. А оказалось, это не так.

– Возможно, – сказала Леденцова, – но некоторое время он строил ей глазки очень активно. Мне сообщили даже, что они обнимались в коридоре. Это так, чтобы меня уязвить. Я же стала на работе посмешищем. Но свечку, как вы понимаете, никто не держал.

– Вы ненавидите его только из-за неоправдавшихся надежд? – спросила Марина. – Он флиртовал с вами, а вы решили, что все серьезно?

Леденцова повернула к ней холеное гладкое лицо.

– А вы как думаете? – спросила она. – Если я чуть было не сказала мужу, что люблю другого? Не знаю, что меня остановило, шестое чувство какое-то. Если мы все время на работе ходили вместе, если все по углам шушукались, а я не открещивалась, не скрывалась, я рисковала своей рабочей репутацией, а потом он перестал отвечать на мои звонки, начал отворачиваться от меня…

– Вы унижались, пытаясь вернуть его? – спросила Марина.

Она никогда не знала своего мужа с этой стороны.

– Да, пока не поняла, что все, что ему от меня было нужно – доказательство собственной значимости, желание самоутвердиться за мой счет. И должность у меня выше, и репутация безупречная. Была. И теперь воспоминания об этих унижениях – как я пыталась встретить его после работы, как ловила его взгляд в коридоре… ну, вы понимаете. И все же это видели.

Марина вполне понимала.

– Тем не менее, несмотря на такие проблемы, вы не сменили работу, – сказала она, – на что-то надеялись. Что он осознает свою ошибку? Что будет раскаиваться? Что вернется к вам и продолжит роман?

– Вы не правы, – сказала Леденцова, – я уволилась и дорабатываю последние две недели. Если честно, я ненавижу вашего мужа и видеть его впредь не хочу. Хорошенький, но пустоголовый и жестокий болван с большими претензиями.

Леденцова уже уходила.

– Я советую поговорить с Александрой, – добавила она, обернувшись, – с ней у вашего мужа был роман после меня. У него, честно вам скажу, постоянно с кем-нибудь был роман.

Она повернулась и пошла по супермаркету в сторону винно-водочного отдела.

В кольце был огромный розовый бриллиант. Марина скользнула по нему взглядом, прошла мимо витрины, потом слегка обернулась и снова посмотрела.

– Хочешь? – спросил Дима, отследив ее взгляд.

Бриллиант был дивно хорош и тянул тысяч на пятьдесят долларов.

– Нет, – натурально удивилась Марина, – конечно, нет. Ты задаешь странные вопросы.

Она вскинула голову. На секунду в ее сознании возникла крамольная мысль, что никто и никогда не покупал ей кольца с бриллиантами. Все свои бриллианты она купила сама. Себе. На свои деньги.

– Ты уже поняла, что я ничего не говорю зря? – спросил он как бы между прочим.

– Ты прямолинейный парень, – отметила она, идя прочь от ювелирного бутика.

– Только намекни, – сказал он.

– Я не понимаю, о чем ты, – сказала она. – Я, между прочим, замужем. Счастливо.

– Да? – удивился он. – А я и забыл. Кстати, Леденцова могла лишнего наговорить. Женщины очень болезненно переживают отказ. К тому же я пока не вижу, как информация о том, что у твоего мужа было много поклонниц, может иметь отношение к угрозам в его, твой и Ленин адрес. Если бы Леденцова хотела отомстить твоему супругу, его бы уволили или подставили где-нибудь в рабочей обстановке, в крайнем случае кто-нибудь из ее друзей морду бы набил. Я лично так и сделал бы.

– А если он таки кого-то соблазнил? Чью-то жену? – сказала Марина. – Если все это не всегда ограничивалось флиртом?

– Тогда за что тебя? Несчастную обманутую супругу? А Лена и вовсе ни при чем.

Он улыбнулся одними уголками губ.

– Несчастную обманутую супругу? Ну-ну, спасибо, – сказала Марина.

Дом у Димы был просто огромным. Теплый двухэтажный особняк из крымского ракушечника, он возвышался над лесом, и в нем дышалось легко и свежо. За окнами росли сосны, под которыми лежал снег. В городе снег уже растаял, а здесь лежал на подушках из иголок белыми языками и кляксами.

– Где видела авторучку, не вспомнила? – спросил Дима, слегка наклоняясь к Марине и вдыхая ее запах.

Он был рад, что ее мужу пришлось вернуться домой. Потому что теперь они плавно переместились в его дом, что было, во-первых, безопаснее, а во-вторых, Дима здесь чувствовал себя увереннее. Он сидел на широком кресле с ножками в виде львиных лап, одетый в джемпер и джинсы, и пил горячий глинтвейн. В камине горел огонь. Марина уже изрядно захмелела.

– Я точно помню, что где-то в магазине, – сказала Марина. – В чьих-то руках.

– Вспомни руки, – попросил Дима. – Или бумагу, на которой что-то писали. Что там было? Печать? Бланк? Записка? На руках были кольца? Маникюр? Заусенцы?

Марина наклонилась вперед и положила локти на журнальный столик. За окном шумел лес.

– Не помню, – сказала она, – вот ужас-то! Если бы только я могла вспомнить.

Перед глазами все плыло. Она понимала, что может позволить себе быть слабой, глупой, пьяной. Любой. Что ее отнесут в постель, уложат, решат ее проблемы и обеспечат комфорт и безопасность. Марина ощутила, что глупеет. Столько лет она думала, думала, думала, и вдруг рядом оказался кто-то, кто думает быстрее и лучше. Мозг, казалось, сам собой переходил в режим минимального энергопотребления. Присутствие Димы расслабляло.

– Дима, спасибо, – сказала она.

– На здоровье, – откликнулся он. – Неважно, за что ты говоришь мне спасибо, но – на здоровье.

Лес продолжал шуметь, как будто хотел что-то сказать.

Дима нес Марину вверх по лестнице на руках. Руки были сухими, горячими и сильными, и Марина свернулась калачиком. Затуманенный алкоголем мозг и расслабленное тело наслаждалось тем, что его баюкают, мягко и надежно. Дима нес ее медленно, затягивая сладкий и уютный момент.

– Спи, – сказал он, уложив Марину на огромную кровать и накрыв одеялом.

Телефон у Марины зазвонил, она перевернулась на спину и достала аппарат.

– Да, дорогой, – сонно сказала она в трубку.

Виталик орал в трубку истерически, громко и визгливо.

– Что с тобой? – спросила Марина, с трудом садясь на кровати. Дима улегся на вторую половину кровати и вытянул ноги. – Мужской халат и тапки? Это Димы. Кто такой Дима?