«Царство свободы» на крови. «Кончилось ваше время!» Волков Алексей

ГЛАВА 20

Москва

Кротов не слишком откровенничал насчет личной жизни. Полковник не сказал Чижевскому главное: он не просто не видел супруги с момента свадьбы, но даже так и не узнал, где она вообще живет, как и не назвал ей своего адреса. Но если с последним все было ясно, трудно сообщить то, о чем понятия не имеешь, то вот причины первого…

Конечно, тут сказалась и торопливость регистрации. Время вышло, опаздывать не годилось, и расставание получилось скомканным, коротким, обрезанным до нескольких незначащих слов. Хорошо хоть уговорил сотрудницу, чтобы сразу оформила необходимые бумаги. Мол, через час отправка, а там — кто знает? Только было и иное. Уже потом, анализируя в свободные минуты случившееся, Кротов понял иное: ему было неловко узнавать место жительства собственной супруги, словно этим шагом он пытается сделать брак из фиктивного реальным, воспользоваться ситуацией, будто все было затеяно с дальним прицелом. Выглядеть же в глазах девушки расчетливым бабником не хотелось совершенно. Ведь развестись сейчас тоже перестало быть проблемой. Светский брак — не церковный. Зашел, подал заявление, и можешь считать себя свободным. И так хоть в месяц по три раза. То расписывайся, то разводись. Лепота… Одно из завоеваний революции — полная личная свобода от любых обязанностей к другим людям.

Самое же странное было в другом. В редкие минуты отдыха, где-нибудь в очередной дороге, Кротов частенько вспоминал девушку, и не просто вспоминал — мечтал, словно был не битым жизнью, все повидавшим мужиком, а неоперившимся юнкером, которому простительны охи и вздохи. И вообще смешно, что в мечтах ему представлялась не собственная, раз уж расписаны, жена, а просто знакомая. Или — любимая? Кротов сам толком не знал этого. Только прочие женщины вдруг перестали существовать. Хотелось невозможного — гулять с Диной, разговаривать, любоваться ею, тонуть в ее глазах…

Вопрос — когда? С начала войны Кротов пробыл в Москве в общей сложности меньше трех суток. Докладывал, участвовал в совещаниях, получал новые приказы, вновь отправлялся то на фронт, то в тыл. Несколько раз удавалось поспать по паре часов — в Кремле теперь у него появилась крохотная комнатка, где хранились вещи и стояла кровать. Дело не в занимаемой должности. Начальство сочло, что глупо искать человека, когда его можно держать под рукой. Точно так же жили еще несколько новых коллег Кротова. Лишь пересечься с ними из-за непрерывных разъездов практически не удавалось.

Искать Дину тоже не было времени. В буквальном смысле. Только мечтать о ней, да и то не в Москве, где расписаны были минуты, а в бесконечных мотаниях по фронту и ближайшим к нему гарнизонам. На то и офицерская судьба…

Машина катила по московским улицам, а Кротов поражался про себя быстроте нынешних перемен. Вроде отсутствовал в столице какую-то неделю, а города не узнать.

Нет, дело, разумеется, не в зданиях, дома остались прежними, и не в наступившей весне, отсутствии снега, в почках на деревьях, пробивающейся кое-где траве. Поменялся общий дух города. Мужчины подтянулись, переоделись в военную или полувоенную форму, меньше стало праздных гуляк. Одни ушли в армию, другие работали на оживших заводах, а всевозможные бездельники предпочитали прятаться, не выставлять собственное безделье. Как спросят: почему прохлаждаешься? И ведь есть кому спросить. Постоянно попадаются то патрули, то усиленные наряды милиции. Проверки документов, бесконечные выяснения и вопросы, порою — задержания…

Наряду с обычным фронтом власть стала создавать другой — трудовой, лихорадочно пытаясь в ускоренном темпе хоть отчасти исправить все последствия революции и последующего бардака. Говорить о переломе, а тем более — восстановлении, было рано, тут не считанные дни нужны, однако производство стало заметно оживать и в столице, и в других городах, а в Петрограде уже была произведена первая партия танков, и сейчас спешно формировалась танковая рота.

А вот людям торговым вдруг стало несладко. Новая власть закручивала гайки, зорко следила, чтобы не было откровенной спекуляции, в случае нарушений начинала сажать и потихоньку прибирала всю эту сферу человеческой деятельности к рукам. Все преимущества — реальному производству. Может, потому простой люд поддерживал начинания, им-то предыдущая политика не несла ничего, кроме безработицы, взлетов цен да прочих трудностей жизни.

Редкие прохожие почти не обращали внимания на несущийся автомобиль. В Москве машины не были диковинкой уже давно. Не деревня, где любая техника немедленно вызывает откровенный интерес. А тут еще раскраска военная. Кто спешит, куда, какая разница? Явно по казенному интересу.

Долгожданный Кремль, проверка документов на въезде, а дальше — неизбежный доклад об общем положении дел, принятых мерах и соображениях по дальнейшей работе…

Посторонние мысли привычно ушли, уступили деловой сосредоточенности, и вместо грез Кротов словно вновь находился недалеко от Смоленска, где опять разгорелись бои и редкие русские части вновь откатывались назад…

Писаревская не устояла. Ее грызла совесть, и казалось постыдным, что в решающий момент товарищи в редакции остались одни. Пусть девушка не являлась главной в стихийно складывающейся оппозиции, пусть ее нахождение в здании действительно не имело особого смысла, но ведь и сбегать от всех не слишком порядочно. Как протестовать, так вместе, как отвечать — в кусты. Дина считала себя храброй и потому испытывала невольный стыд. Словно предала всех, переметнулась к противнику, а ведь нового президента иначе как врагом она не считала.

Потому после долгих колебаний Писаревская отправилась к месту работы. Иначе она перестала бы себя уважать, в молодости же самоуважение — одна из основ мировоззрения.

У здания редакции никого не было. Визит властей закончился, машины уехали, и улица вокруг жила обычной жизнью.

Изменения были заметны только внутри. Сотрудники ходили тихие, подавленные, осторожно обменивались замечаниями, словно уже подозревали друг друга в доносительстве и прочих нехороших делах.

— Тут у нас обыск был, — едва не шепотом сообщили Дине. — У Льва какие-то бумаги нашли. Так и бумаги забрали, и Льва, и секретаря прихватили…

Лев был первым замом главного, который, кстати, сегодня отсутствовал. А сверх того — одним из главных вдохновителей коллектива на путях борьбы за справедливость. В том смысле, в котором он ее понимал.

— Арестовали? — переспросила Дина.

Заместитель был старым революционером, даже привлекался разок при царизме, и его арест в новом свободном обществе был явлением вопиющим. Понятно, если к ответственности привлекают тех, кто мечтает восстановить старое, но это…

Что же дальше будет при таком начале?

— Может, разберутся и отпустят. Знаешь же, как они порою любят усердие демонстрировать. Да еще раз власть меняется…

— А нам всем велели Москвы пока не покидать. И адреса переписали. С предупреждением, что мы действительно должны там жить. Так что, тебе повезло. Иначе и тебя…

Все говорилось без осуждения, напротив, с долей радости за удачливого товарища. Вернее, товарищей: в число счастливцев Дина попала не одна. Специфика работы. Кто-то пишет здесь, кто-то мотается в поисках новостей.

— Что же теперь будет? — вопрос витал в воздухе.

— Протестовать надо! Мало им было вчерашнего. Если на второй день так себя ведут, то что дальше творить станут?

— Но война, граждане! Нас же предупредили — в стране есть враги свободы, которые находятся на содержании противников. И с ними будут бороться без пощады…

— Это мы на содержании? Пусть лучше на себя посмотрят!

Однако быстро перешли на шепот. Когда обыск еще свеж в памяти…

— Любая оппозиционная критика запрещается на все время войны. Каково? — Однако возмущение новым указом президента, одним из первых принятых, вновь прозвучало тихо.

— А если выпустить газету без слов? — вдруг предложила Дина. — Если нам запретили писать о насущном, то пусть читатели сами догадаются о том, что мы хотели им сказать. И никто не придерется. Откровенной критики-то нет. Что они нам смогут сделать?

— Только кто это купит… — Хорошо живешь тогда, когда тиражи растут. Иначе кошелек может оказаться пуст.

— Не важно. Главное — люди поймут и оценят. А покупать станут следующие номера.

— Нет. Надо оставить пустыми лишь некоторые страницы. Скажем, после объявления о запрете критики. Так будет более хлестко.

Но в целом мысль понравилась, и теперь осталось обсудить подробности. Например, какие статьи должны в газете остаться. Чтоб ни в чем не поддерживать власть, лишь абсолютно нейтральные, да те, без которых не обойтись — известие о войне, указ о мобилизации да о временном запрете любой оппозиции. А прочее пусть будет лишь белым листом. Никаких призывов к доблести, ничего. Режим обойдется, а о слове «Родина» здесь не ведали.

Лишь Писаревской почему-то вспомнился ее знакомый, спокойно, как само собой разумеющееся, отправившийся на чужую для него войну. Не глуп, порядочен, так почему же?

Или в жизни существуют разные правды?

Только думать об этом не хотелось. Подвергать ревизии собственные устоявшиеся взгляды — да что может быть хуже?

— И ничего они нам не сделают! — оповестил кто-то уже погромче.

Опасность пока миновала, Льва, несомненно, выпустят, а к власти придут иные люди. Те, которые дадут людям талантливым и предприимчивым больше возможностей для жизни.

Для чего иначе существует свобода?

— Народ ждет от нас решительной победы, а фронт между тем все ближе подкатывается к Смоленску. — Сталин старательно набивал трубку. Голос с легким акцентом звучал довольно спокойно, и лишь очень близко знавшие правителя люди сумели бы уловить тщательно скрывавшееся раздражение. — Разворачиваются дивизии, призвана масса людей, только фронт почему-то этого не видит. Как это можно назвать, Антон Иванович? Мне рекомендовали вас как боевого генерала, одного из лучших в прошлой войне.

— Почему же не видит? Мы уже задействовали шесть новых соединений. Еще три дивизии находятся во второй линии в готовности поддержать первую в любой момент, — спокойно отозвался немолодой лысый генерал. — Но, разумеется, в масштабе фронта решающего значения их ввод иметь не мог. Тем более одновременно состоялся вывод части потрепанных бригад на переформирование, а три бригады мы потеряли в окружении. И один корпус в составе двух дивизий мы сейчас срочно перебрасываем на Украину, чтобы показать нашим союзникам: они не одиноки и получат от нас всю необходимую помощь.

Он не снимал с себя вину, хотя буквально на днях занял должность начальника штаба и не имел отношения к случившейся трагедии. Напротив, старательно делал все, чтобы нейтрализовать последствия прорыва. Только реально ли мгновенно исправить накопившиеся за долгие годы ошибки и просчеты? Просто в курс творящегося войти и то сколько времени надо. Однако генерал был профессионалом, далеко не самым худшим в прошлой войне, и основное уловил мгновенно, даже успел наметить ряд дел, которые сразу стал претворять в жизнь.

— Мало, — отрезал Сталин. — Раз враг успешно продолжает наступать, то мало. Надо остановить поляков, нанести им удар, разгромить… Не кидать наши новые части поодиночке и не латать тришкин кафтан, а всей мощью обрушиться на агрессора.

— Мы как раз занимаемся подготовкой удара. Но если нанести его сырыми частями, гарантировать успех нельзя. Нам требуется еще какое-то время, хотя бы две-три недели. Но если у вас возникли сомнения в моей компетенции, я готов подать рапорт об уходе с занимаемого поста, — твердо ответил генерал.

— Никто вас не гонит, Антон Иванович. — Сталин встал и прошелся по кабинету. — Однако народ вправе спросить у нас: все ли мы делаем для защиты Отечества?

О свободе и завоеваниях революции президент не помянул. Собравшиеся генералы и офицеры оценили высказывание. Они-то защищали Родину.

— Победы приходят не сразу. Они требуют тщательной подготовки. Самое лучшее в данный момент — под прикрытием ведущих бой частей собраться с силами, а затем нанести противнику полное поражение.

Генерал сам по матери принадлежал к полякам, но он был и оставался русским офицером.

— Может, в том есть определенный резон… Кстати, как идут у нас переговоры с Литвой?

— Своим чередом, — поднялся какой-то незнакомый Кротову полковник. — Но они готовы предоставить нам свою территорию для флангового удара и даже оказать посильное военное содействие в обмен на Вильнюсский край. Как вы им и предложили. Там прекрасно понимают: другого способа вернуть захваченные поляками земли не будет. Остались кое-какие мелочи, которые мы должны решить буквально на днях. Однако Жукаускас, литовский командующий, уже привлечен к разработке плана и поддерживает его весьма активно.

Подобный поворот был Кротову внове. Все-таки он давно не был в Москве и был не в курсе всех меняющихся планов. Однако действенность еще одного военного союза полковник оценил сразу. Армия Литвы была невелика, сколько помнилось, не то девять, не то десять полков, но если подкрепить их несколькими русскими дивизиями, да с учетом того, что Пилсудский не ждет удара с этой стороны…

Расклад получался очень даже интересным. Вплоть до рейда по территории Польши, а то и движения к вражеской столице. Почему он не в строю? Получить бы полк в соответствии с воинским званием, лучше всего — кавалерийский, да тряхнуть стариной. Хочется ведь настоящего дела. Даже когда твое нынешнее необходимо и сейчас ты в курсе того, чего элементарно не может знать обычный офицер или генерал.

— На днях — это сколько?

— Думаю, послезавтра мы сможем официально подписать все договоры.

— Хорошо. А вам сколько надо для подготовки операции, Антон Иванович?

— В идеале — две недели. Трагедия Самсонова некогда заключалась именно в спешке, с которой армия была двинута вперед.

— Но на каких тогда рубежах?

— Западнее Смоленска. Тут получается интересная комбинация. — Генерал встал, шагнул к висящей на стене карте и взял указку. — Фронт, как видите, сильно прогнут как раз в направлении города. По нашим оценкам, с учетом рельефа и некоторых подкреплений, которые вольются непосредственно в боевую линию, противник сумеет продвинуться примерно сюда. Что даст нам возможность двумя встречными ударами отсечь наступающую группировку, окружить ее, двумя корпусами парировать попытки противника к деблокации. Одновременно ударом из Литвы мы достигнем территории непосредственно Польши, а формируемая в данный момент Шестая армия поможет украинской движением на Львов. Таким образом появится возможность нанести противнику полное поражение и закончить войну убедительной победой где-то через месяца полтора-два после начала операции. Это — если не ставить целью завоевание Польской республики, как таковой.

— Нет, Польша нам не нужна, — Сталин тоже подошел к карте и стал пристально разглядывать линии предполагаемых ударов. — От нее хлопот выше головы, а толку никакого. Но исконно русские земли мы у них отберем. Наша главная задача — передать нашим детям Россию в ее исторических границах. Иначе потомки осудят нас и будут в том совершенно правы…

Новые люди к власти не пришли, а вот представители нынешних структур к Писаревской заявились.

— Гражданка Писаревская Дина Борисовна?

Их было четверо, один в штатском и трое в форме сотрудников Комитета. Визит не предвещал ничего хорошего. Всякие ходили слухи в последнее время. В том числе и о тысячах арестованных лиц по обвинению в шпионаже в пользу противника и в попытке дестабилизации положения. Говорили о закрытых тайных судах и — одновременно — о готовящихся публичных процессах. Что из слухов являлось правдой, понять было невозможно, однако сами аресты совершались наяву, и никаких сомнений в том не было.

— Да.

— Вот ордер на обыск. — Мужчина в штатском предъявил соответствующую бумагу и повернулся к своим людям: — Миша, пригласи понятых.

— Простите, в чем меня обвиняют? — Стало очень неприятно, однако девушка постаралась сохранить лицо.

— В антигосударственной и контрреволюционной деятельности, в работе на враждебные государства и в попытке переворота. Достаточно? — Мужчина без приглашения сел у стола, извлек папиросу и демонстративно закурил.

Никакие разрешения и формальности его явно не заботили. Он являлся представителем власти и не считал нужным оказывать разоблаченной шпионке хотя бы толику уважения.

— Кстати, рекомендуем добровольное сотрудничество. Если имеются какие-то бумаги, лучше предъявите их сами. Все равно ведь найдем, но тогда будет хуже. — Он стряхнул пепел прямо на пол.

— Потрудитесь вести себя вежливо! — Появившийся было страх прошел, и теперь Дина испытывала пока еще скрываемую злость. — Я — жена офицера!

— Брось, Писаревская. Ты никогда не имела мужа. Только любовников. — Мужчина гнусно улыбнулся.

— Тогда вот, — девушка шагнула к буфету, извлекла из ящика паспорт, протянула комитетчику.

— Зарегистрирован брак с гражданином Кротовым, — прочитал мужчина. — Ну и что? Кто такой этот Кротов?

— Полковник. И в данный момент находится на фронте.

— Да? — протянул следователь. — Миша, дойди до телефона, поинтересуйся, есть ли вообще таковой?

Кажется, ему пришел на ум новый повод для обвинения — попытка увести следствие на ложный путь.

Миша вернулся быстро. Что-то прошептал на ухо начальнику, отчего выражение лица последнего вдруг лишилось самоуверенности.

— Точно?

— Точнее быть не может, — подтвердил Миша и покосился в сторону подозреваемой.

— Ни хрена себе! Но тогда придется звонить самому… Ждать здесь и ничего пока не предпринимать!

На смену злости у Писаревской пришло удивление, и потребовались усилия, чтобы скрыть новое чувство. Но ведь действительно странно: офицеры находились под подозрением, не зря им даже запрещено было занимать выборные государственные должности. Или война изменила ситуацию, и теперь к военным стали относиться несколько иначе?

Внезапно в голову пришла противоположная мысль. Может, в попытке защиты Дина, напротив, подставила своего липового супруга? Пусть на самом деле она ни в чем не виновата, бороться против конкретного кандидата — ее гражданское право, и никаких денег ни от кого девушка не брала, но пока она под подозрением, под подозрение попадает и Кротов. Военному проще осуществить тот самый пресловутый переворот, следовательно, подозревать его обязаны больше. Но что же делать? Переиграть? Сказать, мол, пошутила? Что ей сделают, когда никаких компрометирующих бумаг в доме нет? Обвинить человека — дело нехитрое, попробуйте доказать ее вину! Если уж брать взгляды, то так называемый муж виноват гораздо больше. Откровенный контрреволюционер, порою не слишком скрывающий свои взгляды. Наверняка из-за таких сейчас в Сибири разгорелась гражданская война и законная власть находится под угрозой. А по некоторым данным, там уже вообще нет власти. Правительство, спасая жизни, было вынуждено бежать из страны, вдруг ставшей для него чужой.

Нет, уж лучшее пускай сюда придут поляки! Они же почти европейцы, научат здешний сброд настоящей демократии!

Дина думала, комитетчики и понятые терпеливо ждали. Не так и долго. Время промелькнуло незаметно. Следователь в штатском, или кто он там, зашел обескураженный, растерянный, взглянул на обстановку, покосился на подчиненных, перевел взгляд на девушку.

— Извиняемся, гражданка Писаревская, — выдохнул он как-то через силу. — Работа у нас такая. Только ведь сообщать надо, и вообще…

Неужели пронесло? Интересно…

— И вот еще… Редакцию вашу закрывают. Можете туда больше не ходить. Но уж с вашим супругом работу вы всегда найдете. Только постарайтесь его больше не подводить. Жена такого человека, и вдруг занимается непонятно чем. Да и знакомства, прямо скажем, у вас… Ладно. Мы вас покидаем. При случае передавайте супругу привет. Пусть не держит на нас зла. Работа такая, — еще раз повторил следователь и махнул своим людям рукой. Мол, уходим. Нечего здесь ловить.

Девушка закрыла за ними дверь и устало опустилась прямо на кровать. Можно быть каким угодно храбрецом, однако есть ситуации, в которых храбрость ничего не решает. Остается лишь достойно держаться, но, оказывается, на это уходит столько сил…

Странно. В принципе Писаревская сама не могла бы сказать, зачем согласилась стать официальной женой своего знакомого. Да и не придавала этому особого значения. Да, Кротов умел убеждать, и ничего большего, чем штамп в паспорте, за процедурой не стояло. Только он ведь оказался прав, и именно штамп обеспечил девушке свободу. На некоторое время, по крайней мере.

Но кто же он на самом деле, раз даже всесильный Комитет предпочел не связываться? Правда, знакомый на ее глазах спас нового президента, по его же утверждению, случайно, повинуясь инстинкту, но является ли это поводом для неприкосновенности? Или супруг в итоге занял немалый пост? Почему бы и нет, раз он в довольно высоком чине? Могли в благодарность назначить каким-нибудь командиром чего-то там… В армейских подразделениях Писаревская совершенно не разбиралась.

Странный он человек. Понравилась девушка, и помог мимоходом. Ведь не зря же был затеян брак! Но при том — даже адреса не спросил и вообще вел себя на удивление деликатно. И вместе с тем — натура цельная, из тех, что не предают.

Внезапно девушка поймала себя на мысли: вот она думает о формальном супруге, а на губах сама собой рождается шалая улыбка.

Только знали бы пришедшие, что подозреваемая понятия не имеет, где находится ее муж! Вообще. Да и он ничего толком о ней не знает, И все называется законным браком…

Смешно…

— Вызывали? — Кротов, вытянувшись, застыл в дверях.

Сапоги блестят, форма пусть и полевая, но сидит точно по фигуре, прирожденный военный, за таким солдаты наверняка пойдут в огонь и в воду. Каждое движение отчетливо, словно совершается на плацу в присутствии высшего командования.

— Проходи и садись, товарищ Кротов.

Сталин указал рукой на один из стоявших в ряд за столом стульев.

— Слушай, Кротов, что там за история с твоей женой?

— Что-то случилось? Виноват, но меня с начала войны дома не было. Даже не видел ни разу.

— Действительно, когда уж тебе? — хмыкнул правитель. — Повезло тебе. Вместо медового месяца — сплошные командировки. Не позавидуешь. Супруга хоть красивая?

— Очень, товарищ Сталин. Что до остального, война… Ничего, дождемся победы. Дай Бог, не за горами. — Говорил, а сам напряженно думал: что же произошло, что даже президент, несмотря на всю чудовищную занятость, в курсе?

Похоже, Сталин умел читать мысли подчиненных.

— Понимаешь, товарищ Кротов, работала твоя супруга в самом натуральном шпионском гнезде. У нас и раньше имелись некоторые подозрения, а потом были получены прямые доказательства. Редакция получала деньги из-за рубежа и занималась подрывной деятельностью. Нет, успокойся, жена твоя ни при чем. Она ничего не получала, тайных планов заговорщиков и шпионов не ведала, активной роли не играла, только сбили ее немножко с пути истинного. Ты бы воспитанием ее занялся, что ли. Вот разберемся немного с проблемами и дадим тебе, скажем, сутки на устройство личных дел. Больше не получится. Но многих в редакции придется привлечь к показательному процессу. Пусть все видят, что шутить мы не намерены и уж тем более не намерены прощать измену. Материалы дела уже готовятся, а кое-кто из обвиняемых дал согласие публично признаться и в совершенных делах, и в дальнейших планах. Покойный царь чересчур часто прощал политические преступления. Мы так поступать не будем. Народ ждет от нас решительных шагов. Он хочет видеть государство крепким, единым, справедливым, и мы никому не позволим обмануть общие чаяния. Но к супруге твоей это не относится. Ты, главное, разъясни ей все. Когда получится. Отпустил бы прямо сейчас, да сам понимаешь. Но как будет хотя бы малейшая возможность, двадцать четыре часа в твоем полном распоряжении. И квартиру вам предоставим где-нибудь неподалеку. А хочешь — отправляйся к ней прямо отсюда. Найду тебе замену на одну ночь.

— Спасибо. — Вдруг очень захотелось увидеть Дину узнать, как она. Только ведь… Боюсь, не очень получится. Надо же прежде поляков отбросить.

И почему-то подумалось, что приговор показательного суда будет суров и безжалостен. В назидание всем колеблющимся и несогласным. Вне зависимости, действительно ли в редакции работали шпионы или же лишь противники непосредственно нового президента.

— А ты молодец, полковник. — Сталин не спеша принялся набивать трубку. — Не о личном печешься, а об общем. Но если надо…

— Товарищ Сталин, я думаю, сейчас главное — наступление подготовить. Остальное может подождать.

Кстати, как он к ней явится? Нет, найти наверняка можно, а дальше? «Здравствуй, я пришел к тебе как муж?»

— Хорошо. И не волнуйся, ничего с ней не станет. Товарищ Менжинский уже дал команду проследить. Хотел я тебя в Сибирь сейчас отправить, нет, не в ссылку, исключительно по делам, да ведь и тут ты необходим. Так что, через час отправляешься в Смоленск. Проследишь за формированием резервных частей, а затем займешься обеспечением небольших контрударов. Противник наш тоже не дурак, может заподозрить неладное. Потому надо изобразить попытку перехода в наступление. На месте решишь, что и как лучше. Только не зарывайся. Мы должны обозначить сопротивление — и только. Ты не главноначальствующий там, ты там — мой представитель.

— Понимаю, товарищ Сталин.

— Раз понимаешь, то хорошо. — Сталин по привычке прошелся вдоль кабинета и словно невзначай спросил: — Ты ведь с Покровским Виктором Леонидовичем хорошо знаком?

Кротов ожидал чего угодно, но только не этого. Нет, страха он не ощутил, просто смятение, а голове вдруг возникла пустота. И ни одной мысли.

— Не скромничай, товарищ Кротов, — хитровато взглянул на офицера по особым поручениям Сталин. — Нужное дело вы делали. Показали интервентам, кто хозяин на нашей земле. Они же без такой подсказки этого никак в толк взять не могли. Да и ставленники их ничего не понимали. А тут часть народного достояния обратно вернулась. Те же деньги на танки откуда взялись? Как думаешь? А перед тем удалось закупить в Англии большую партию самолетов. И провести переговоры с американцами о строительстве в Москве завода грузовых автомобилей. Что интересно, ничего не взяв из государственного кармана.

Кротов уже ничего не думал. Мысли проносились ураганом, сменяли одна другую и никак не желали выстроиться хоть в какую-то систему. Что же выходит-то? Кто стоял во главе всей организации? Неужели? Но ведь быть того не может! Поговаривали, что кто-то из уцелевших великих князей. То ли Николай Николаевич, то ли Кирилл…

Ничего себе, князь!

Выходит и о нем, Кротове, было известно гораздо больше, чем вслух сообщил в памятную встречу глава всесильного Комитета? Было отчего прийти в замешательство!

Сталин окутался облаком табачного дыма.

— Ты закуривай, товарищ Кротов, не стесняйся. Видишь, какие интересные расклады преподносит порою жизнь? Но ведь цели мы достигли. Власть в Сибири поменялась, переходное правительство первым делом предложило договор об объединении, и еще одна часть русской земли войдет в новую Россию. А наладить быт мы поможем. И у себя все сделаем, как надо. Лишь с поляками разберемся и сразу поменяем очень многое.

Теперь Кротов уже не удивился бы, узнав, что и нынешняя война тоже дело рук небольшого усатого человека. Тоже ведь сыграла на пользу. Победа грядет, в этом полковник не сомневался ни на минуту.

Невольно вдруг вспомнилось, как буквально позавчера довелось инспектировать одну из направляющихся к фронту дивизий. Все солдаты чем-то похожи, военная форма нивелирует людей, однако несколько лиц привлекло внимание. Потом перед глазами возник трактир в первый день приезда в Москву, случайная компания… Вот уж где довелось!

— А вы какими судьбами здесь?

— Как и все, гражданин полковник Хотели устраиваться на государственный завод, там сейчас рабочие требуются. Но ведь прежде надо с войной покончить.

В глазах у солдата гасло первоначальное удивление. Не так давно вместе выпивали, а оказалось, не вполне со своим парнем, а с офицером в чинах. Хотя в армии все свои. Только одни постарше, как отец в семье, а другие — их дети или младшие братья. Те самые братцы, не раз и не два наносившие поражения и тем же полякам, и туркам, и самому Наполеону…

— Адрес у меня есть. После победы обязательно загляну. Может, и на передовой увидимся. Ну, удачи вам, братцы!

Воспоминание промелькнуло и исчезло.

— Кстати, переходное Сибирское правительство присвоило Покровскому звание полковника через чин, а на следующий день — генерал-майора. Неудобно как-то: столько у него в подчинении было и полковников, и даже генералов, а сам так и оставался капитаном. Думаю, предложить ему для начала дивизию. Справится?

— С дивизией — да. Вот до корпуса еще чуть дорасти надо. Чересчур быстрый рост вредно сказывается на порученном деле. Но разве Покровский…

— Согласится, разумеется. Он же патриот страны. А тут еще Центр приказывает. У тебя ведь тоже имелись кое-какие сомнения, полковник?

— Очень мало, товарищ Сталин. Когда служба приносит непосредственную пользу… — продолжать Кротов не стал.

Не любил он льстить кому-то ни до революции, ни после. Теперь тоже не собирался менять привычки.

А вообще странно. Бороться против власти и в итоге узнать, что, оказывается, служил ей. Воистину чудны дела твои, Господи! Все мы фигуры в порою непонятной нам игре. Только ведь без фигур не бывает победы.

Хотелось о многом спросить Сталина, тем более сегодня он вроде был настроен на откровенность, только время уже поджимало. К утру надо быть уже в Смоленске, а сейчас — глубокая ночь. Пока доберешься… А вот повторится ли нынешняя беседа… Насколько Кротов изучил характер непосредственного начальника, а в ближайшее время наверняка правителя не огрызка империи, а вновь шестой части суши, тот предпочитает скрытность. Может, правильно на подобной высоте.

Сталин тоже посмотрел на часы:

— Вот и поговорили. Пора тебе. Удачи, полковник! Справишься, станешь генералом. Не век же в одном звании ходить.

— Разрешите идти? — Кротов привычно вытянулся.

Воздух снаружи пах весной. Казалось, уже пробивается первая трава, свежая, зеленая, а на деревьях набухают почки. В такую погоду хочется быть вдвоем, только войну еще никто не отменял. Но войны проходят. Была бы вечной Россия.

А личные дела… Придет и их время. Когда-нибудь, среди других дел…

ГЛАВА 21

Смоленск

Бронепаровоз тяжело вздыхал, словно мифический огнедышащий дракон из детских сказок. Но куда там какому-то дракону? Шестидюймовка Канэ на его платформе была заведомо мощнее и Змея Горыныча, и его европейских собратьев. Да еще на задней площадке имелось зенитное орудие Лендера для самообороны с воздуха. Петроградцы постарались, соорудили тяжелый бронепоезд, да еще назвали в память о былом морском величии страны «Ильей Муромцем».

На стене пакгауза висел плакат: «Все на защиту Отечества!» И ни слова о свободах, завоеваниях революции, прочей ерунде. В трудные времена главное вспомнить, что у тебя есть родина.

Вдалеке гремело. Хотя как — вдалеке? Бои шли практически под городом. Но тут хотя бы впервые с начала войны успели оборудовать позиции по всем правилам — развитую сеть ходов сообщений, даже несколько рядов колючей проволоки. И сил стало немного больше. Не так, чтобы очень, и все же…

Настоящие ударные группировки скрытно выдвигались на фланги, далеко от Смоленска. Там собирались уже подготовленные дивизии, сводные кавалерийские части, наконец-то прибывшие донцы. Даже поступившие танки и те находились в Южной группе.

Непосредственно под Смоленском оборону держали два полка. Плюс в резерве имелась спешно переформировываемая в дивизию Седьмая бригада, но ей бы еще хоть неделю на обучение и слаживание дать! Противник же продолжал упорно атаковать. Он видел перед глазами вожделенную цель и рвался изо всех сил. Хотя по всем правилам стоило бы остановиться хоть на денек, перегруппироваться, подвезти пополнение, снабжение, просто дать войскам хоть чуть отдохнуть. С другой стороны, порыв не терпит перерыва. Поляки надеялись, что неприятель тоже выдохся и вот-вот дрогнет, покатится назад, как часто откатывался в предыдущих боях, а там можно будет на плечах ворваться в желанный Смоленск.

— Поехали! — Кротов заскочил на паровозную лесенку.

Бронепоезд прогремел сцепкой, сдвинулся с места и тронулся вперед, набирая скорость.

Где-то впереди действовал его собрат, но тот относился к ударному типу и на вооружении имел лишь трехдюймовки и пулеметы.

Окраины города быстро отодвинулись назад. Обычные под Смоленском холмы, сады, лесочки, поля… В стороне открылась дорога с пылившей по ней длинной вереницей подвод. Переформирование переформированием, но все-таки один батальон Седьмой выдвигался ближе к фронту. В некогда свежих полках были задействованы практически все, и в случае прорыва или иной тяжелой ситуации вблизи не было никаких резервов. Лишь эскадрон Петроградского уланского, только что может сделать один эскадрон?

Опять холмы. Грохот впереди стал сильнее. Лесок с обеих сторон, в котором «Илья Муромец» затормозил, чуть поерзал и остановился у определенной метки. Связисты сноровисто перекинули с находившегося тут пункта связи провод, вытравили конец на случай маневрирования, и старший офицер схватился за трубку.

Кротова здесь уже ждали. Один из ординарцев торопливо подвел спешившемуся полковнику коня. Небольшая свита последовала примеру начальника, и группа немедленно помчалась навстречу канонаде.

Тут до линии фронта каких-то полторы версты.

Позади тяжело бухнуло тяжелое морское орудие. Бронепоезд чуть откатился назад, вновь вернулся к прежнему месту. Корректировщики уже передавали необходимые поправки для следующего выстрела. Долго вести огонь с одного места нельзя. Обязательно прилетят польские самолеты, будут искать, где находится досаждающая им батарея. В молчании помогают маскировочные сети, а вот огонь орудия засечь весьма легко.

Или не прилетят? Только утром произошел воздушный бой, во время которого поляки потеряли два самолета. Вдруг урок пойдет впрок и в следующий вылет они поведут себя осторожнее?

Какими же будут войны через десяток лет, когда число самолетов во всех странах увеличится?

Для наземной войны местность была весьма удобной. Многочисленные холмы позволяли скрытно перемещаться и небольшим отрядам, и целым подразделениям. Кротов рысью проехал почти к самому командному пункту и спешился лишь у основания холма. Дальше пришлось идти пешком, прежде — по склону, затем — по ходу сообщения.

— Доложите обстановку! — Наблюдавший через амбразуру Махин по званию был точно таким же полковником, как Кротов, но последний был на три года старше по производству. Вдобавок есть еще служебная разница между командиром полка и представителем Ставки.

— Скверная обстановка. Отходить надо, — несколько нервно отозвался Махин.

Он был не в курсе планов командования, как и все, кто в данный момент оборонял город. Дело военного человека — выполнять текущий приказ. Знать, что последует за этим и зачем он отдан, солдату и офицеру ни к чему. Мало ли какие повороты преподнесет капризная военная судьба! Успех операции обеспечивается внезапностью. Утечка информации при этом недопустима.

— Куда отходить? Мы почти у Смоленска! — резко выдохнул Кротов.

Командира полка он недолюбливал. Сразу после Февральской революции Махин вступил в партию эсеров, а уж по убеждениям или карьерным соображениям, с точки зрения Кротова, разницы не было. Поступок, недостойный кадрового офицера, и нет смысла доискиваться до его причин.

Но в проблемах армейских эсеры не разбирались, саму армию воспринимали как скопище реакционеров, внимания ей не уделяли, и карьеры Махин так и не сделал. А потом и сами эсеры в Московской республике стали сходить на нет, как перед тем пропали с политического небосклона кадеты и октябристы. Какие шансы стать генералом, будучи представителем уходящей в оппозицию партии?

— Но держаться невозможно! Против меня минимум три полка. Плюс большая артиллерийская группировка, кавалерия… В ротах осталось меньше половины первоначального состава. Все мои резервы — знаменный взвод. Еще немного, и противник прорвет боевые порядки. А это уже разгром. Лучше оттянуться самим.

— С приказом ознакомлены? Ни шагу назад! Вот и выполняйте!

Глаза Кротова были красны от недосыпания. Какой сегодня день непрерывных боев? Кажется, одиннадцатый. Еще хорошо, что борода дает возможность не бриться. Командир обязан подавать пример. Даже сейчас напоминанием о былых временах служила шашка. Та, которую сейчас никто не носил.

— Есть! — сработал армейский рефлекс. Рука сама вскинулась к козырьку фуражки.

Широкая амбразура давала великолепный обзор. Впереди лежало то и дело разрываемое снарядами поле, линии траншей с остатками проволочных заграждений перед ними, цепи неприятельской пехоты вдали…

— Я подтягиваю сюда батальон из Седьмой дивизии, — сообщил Кротов. — На тот самый случай. Для скорости пехота посажена на подводы. Смоленск надо удержать любой ценой. У соседей положение не легче, однако они не жалуются.

Снаряд упал прямо перед амбразурой. Кротов чуть помотал головой. Вроде пронесло. Даже контузии не заработал.

Махин тем временем что-то орал по телефону. Потом опустил трубку. Вид у командира полка был обескураженный.

— Второй батальон отходит. Командир убит, офицеры почти все вышли из строя…

— Остановить! — резко приказал Кротов. Тон был таким, что не выполнишь приказ, и хоть стреляйся. Махин дернулся, затем выскочил прочь.

В проходе он столкнулся с бегущим сюда ординарцем.

— Гражданин полковник! Батальон подошел!

— Командира ко мне!

В ожидании Кротов еще раз внимательно оглядел поле боя. Пехотные цепи приблизились, на левом фланге вообще подошли едва не вплотную к окопам, и было видно, как обороняющиеся солдаты поодиночке и мелкими группами оставляют укрытия, откатываются в тыл.

Но не только это. Вдалеке явно обозначилась неприятельская кавалерия. Очевидно, поляки решили, что прорыв удастся с минуты на минуту и уже готовились преследовать удирающего противника.

Самое лучшее преследование — это рубка пехоты. Догоняешь и обрушиваешь на спину саблю. Мечта…

— По вашему приказанию…

— Да ладно тебе! — оборвал доклад Кротов. — Давай сюда. Видишь ложбинку? Подтягиваешь батальон и немедленно атакуешь. Сейчас договорюсь с артиллеристами. Они дадут несколько залпов. Ты обязан отбросить поляков прочь. Понимаешь, Чижевский? Этот день мы обязаны простоять. Выдюжишь? Ляхи, по показаниям пленных, сюда все резервы стянули.

Просьба начальника важнее приказа.

— Все, что в моих силах… — Былой сослуживец тоже внимательно осмотрел виднеющуюся панораму.

— На кавалерию не смотри. Ее я возьму на себя, — понял ход мысли Чижевского Кротов. — Твоя задача — пехоту отбросить.

— Разрешите выполнять?

— С богом! — Кротов перекрестил капитана.