«Царство свободы» на крови. «Кончилось ваше время!» Волков Алексей

ГЛАВА 3

Сибирская республика

— Вы отдаете себе отчет в случившемся? — Начальник кипел. Даже лицо его пошло пятнами, и, казалось, в любую минуту дело может закончиться апоплексическим ударом. — Прямо среди бела дня на крыльце управления милиции застрелен представитель дружественной державы! Более того, старший офицер из расположенного здесь подразделения американской армии! У вас на глазах! Буквально на глазах!

— Я это… тогда в сторону смотрел, — угрюмо буркнул Николаев.

— Что значит в сторону? Почему в сторону? — взвился начальник.

— Он что-то говорить начал, ну, и я, это, хотел обернуться к переводчику. Тут и случилось.

— Да какая разница, куда вы смотрели? — без всякой логики прозвучал очередной крик. — Важен сам факт!

— Так точно! — по-старорежимному отозвался следователь.

Он даже стоял по стойке «смирно», словно находился на плацу и время было иным. Но куда бы ни смотрел Николаев в роковой момент, роли никакой не играло. Стреляли издалека, и все равно заметить он бы ничего не мог.

— Так точно, так точно! Ты представляешь, что сейчас будет? Какие шишки нам на головы полетят?

Судя по «тыканью», гроза если не миновала, то хотя бы слабела.

— А чем мы виноваты? Приказа обеспечивать безопасность не было. Я этого Грэвса вообще второй раз в жизни видел. Кто ж мог знать, что его… это… решат шлепнуть?

Николаев был прав, однако случай был исключительный, делом в любом случае заинтересуется правительство, а уж оно будет искать виноватых везде. В том числе среди собственной милиции.

— Откуда стреляли, установили?

— Так точно, установили. С чердака бывшего доходного дома Серебрянникова.

— Это же полверсты, не меньше. — Переход на метрическую систему был осуществлен давно, но привычки исчезают не сразу.

— Шестьсот с небольшим метров, — уточнил Николаев. — Стреляли из трехлинейки, возможно, с оптическим прицелом. Очень хороший стрелок. Одной пулей.

— Может, он в тебя стрелял и промахнулся? — почему-то с надеждой осведомился начальник.

— Не думаю. Смысла нет. Меня бы это, без того подкараулили. Невелика персона. Да и наши уголовники — ребята простые. Утруждаться в подобных делах не станут.

— Но тогда, выходит, они знали?

— Вероятно. Я тут это… подумал — вдруг исчезновение американских солдат и убийство Грэвса — звенья одной цепи? Ну, это, если предположить, что за исчезновением стоит некое общество, они вполне могли предположить, что капитан заедет к нам в управление. Просто для того, чтобы выяснить.

— Логично. Кстати, с солдатами что?

— Никаких следов. Пока, во всяком случае. Ищем.

— Оружие хоть нашли?

— Никак нет. Стрелок унес его с собой. Гильзу тоже.

Начальник поморщился. Однако разговор вступал в деловое русло, и Николаеву жестом предложили присесть.

— Кури, Лука.

— Спасибо, Федор Григорьевич. — Николаев потащил из кармана портсигар.

— Кто-нибудь из соседей видел? Там, подозрительные лица, еще что такое? Все-таки день, люди в окна выглядывают, да и во дворе кто-нибудь мог оказаться.

— Какой-то мужчина выходил примерно в то же время. Нес нечто завернутое, вытянутое. Вероятно, винтовку. Снаружи на улице его ждали двое на санях. Сразу и уехали. Кони обычные, гнедые, запряжены были парой.

— Ты ладно про лошадей. Про людей что?

— Это… Про людей удалось узнать намного меньше. Мужчина как мужчина. Среднего роста, со светлой бородой, среднего возраста, где-то за сорок, одет в черный поношенный полушубок и валенки, на голове — ондатровая шапка. Тоже не новая. Цвет глаз никто не разглядел, особых примет — тоже. Тех, кто его ждал в санях, вообще не видели. Подъехали, забрали…

— Но выстрел-то слышали?

— Мало ли… Никто значения не придал. Во всяком случае, говорят так. Большинство свидетелей вообще видели мужчину лишь из окон. Во дворе — одна женщина да несколько мальчишек. Отсюда и показания. Но женщина говорит, мол, при встрече может узнать.

— Кто же ей встречу организует? — хмыкнул начальник.

Однако это был лишь проблеск бодрости. Сразу вспомнились грядущие неприятности, если они не найдут преступников, и усмешка покинула лицо. А попробуй найти по таким приметам! Бороду можно сбрить, полушубок — сменить.

— Что-нибудь еще имеется?

— Никак нет.

— Ты свои старорежимные словечки брось. В другие времена живем. Давно пора привыкнуть. А главное — узнать надо было побольше.

— Там это, Суханов сейчас работает. Может, удастся добыть что-нибудь конкретное, — добавил Николаев.

— А если нет? Ты же сам понимаешь, Лука, нас с тобой сожрут и фамилий не спросят. В общем, так: все дела побоку, отныне занимаешься только убийством этого… Грэвса. Пока дело у нас не отняли.

Николаев замялся.

— Мотив бы понять. Не просто же так стреляли. Да еще ведь хорошо подготовились. Следовательно, причина должна быть. Веская причина.

— Ну, это и ежу понятно. Вот и ищи. Мотив преступления, кто мог совершить… Не мне тебя учить.

— Мне это, подумалось, вдруг есть связь между солдатами и Грэвсом? Надо бы покопать.

— Покопай, Лука, покопай. Тебе полная свобода в действиях. Люди бесследно не пропадают. Кто-нибудь да видел этих американцев. Они же не в лес пошли, в город. Следовательно, в кабак какой заглядывали.

— Я не только их в виду имел, — вздохнул следователь. — Наших убитых тоже.

— Они-то тут при чем?

— Не знаю. Просто странно — вдруг ни с того ни с сего гибнут два солдата. Затем пропадают трое американцев. Затем убивают Грэвса. Вдруг имеется какая-нибудь связь?

— Что-то фантазия у тебя вконец разыгралась, — покачал головой начальник. — Американцы — ладно. Там преступники явно устроили так, чтобы злосчастный капитан прибыл в управление. А наши-то лапотники тут с какого бока?

— Это… Если не ошибаюсь, Грэвс руководил карательной экспедицией… Не секрет, они там народа положили изрядно. Вот и думаю — вдруг кто отомстить решил? Ну, тем, кто в гибели крестьян виноват? Сибирь же, народ трудолюбивый, но независимый. Привыкший разбираться самостоятельно, не вмешивая власть. А уж хороших стрелков в тайге не счесть.

— Сложновато для крестьян, — вынес вердикт начальник. — Им бы проще капитана в тайге и подкараулить.

— Но хотя бы как версия…

— Как версия — пока все сойдет. Если осторожно. Сам подумай — по ней получается, будто уничтожение мятежной деревни тоже преступление. Обстановка сейчас сложная, ты имеешь право знать. Даже в городах полно недовольных демократической властью, а уж в деревнях нынче творится такое, что как бы по весне дело не обернулось восстанием. Вдобавок ты так и не сказал: наши тут с какого бока?

— Это… Может, они тоже участники рейда? Надо бы уточнить. Там же американцев был мизер, от силы два десятка человек, а все остальные — как раз наши.

— Лихо загнул. Но политически не очень правильно. Простой народ обязан выступать за народную власть, а по тебе — он с ней борется. Так ты вмиг должности лишишься за клевету на существующий строй. Соответственные статьи еще не забыл? В общем, про себя можешь руководствоваться чем хочешь, но в отчете чтоб — ни-ни. В крайнем случае вали все на Покровского. Мол, его проделки. Проверь, конечно, мало ли что, и все-таки… Главное — на след убийц напади. Как можно скорее. Возьми себе сколько надо людей в помощь, однако результат чтобы был. Скажем, за три дня.

Срок откровенно нереальный, только начальству виднее. Распоряжения отдавать — это же не работать.

С другой стороны, куда деваться, если в этом случае и у начальства начальство имеется? А уж оно давит посильнее, ревет погрознее, а сроки назначает покороче. Словно стоит рыкнуть — и любое преступление раскрывается само собой.

Попробовали бы сами…

— Слушаюсь, за три дня, — Николаев не удержался от вздоха, но дисциплинированно поднялся, считая беседу законченной. — Разрешите идти?

— Ступай, разумеется. И непрерывно держи меня в курсе. Любые новости — сразу мне на стол.

Мог бы не добавлять. Все без того понятно.

И угораздило же капитана! Нет чтобы прямо у части и шлепнули — и пусть американцы тогда расследовали все сами. Зачем своих подводить?

Признаться, добрых чувств к союзникам, равно как и к местной новой власти, Николаев не питал. Да и за что, собственно, любить и чужаков, и своих болтунов? Подумать — не за что…

Дверь была обшарпанной и старой, подобно всему дому. Казалось, такую можно снести с одного не самого сильного удара. Да и сама лестничная площадка была темной, свет переносного фонаря выхватывал облупившуюся краску на стенах.

Никакого звонка не было, и один из застывшей троицы, невысокий, подтянутый, коротко произнес:

— Постучи, Павлуша.

Обиженно просопел стоявший чуть позади здоровяк. Но такой стукнет — дверь, чего доброго, улетит.

Павлуша, сколько можно судить в темноте, вполне обычной комплекции, сделал шаг вперед, несколько раз негромко постучал.

С той стороны было тихо. Казалось, никто так и не отзовется на стук, и Павел уже поднял руку, чтобы повторить, но тут, наконец, послышались шаги.

— Кто там? — спросил мужской голос.

— Пакет из штаба, — четко ответил Павел.

Заскрежетал открываемый замок, дверь открылась, и в образовавшемся проеме появился мужчина с приподнятой керосиновой лампой в руке.

Очевидно, хозяин отдыхал. Во всяком случае, на нем были галифе, но с тапками на босу ногу, а под накинутой на плечи шинелью виднелась нижняя рубаха.

Луч упал на лицо хозяина, и стало видно, как чуть округлились от удивления глаза.

Стоявшие на площадке отнюдь не походили на посыльных бойцов.

Рука хозяина дернулась было к правому бедру, но там ничего не было. И тут же самый здоровый из троицы выступил на передний план. Еще шаг — и владелец квартиры оказался отодвинут вглубь, а путь — свободен.

Двое спутников здорового немедленно вошли внутрь.

— Но простите… — попытался возмутиться хозяин.

— Капитан Горликов? — спросил невысокий.

Колеблющееся неверное пламя играло тенями на лице, и выделялся лишь птичий нос, да временами чуть сверкали глаза. Вроде темные, но сказать точно при таком освещении не представлялось возможным.

— Точно так.

— Я — капитан Покровский, — представился невысокий.

Хозяин невольно вздрогнул. Павлуша меж тем прошел мимо него в единственную комнату и почти сразу выглянул обратно.

— Никого нет.

Кроме комнаты была кухня, она же прихожая, в которой и застыли пришедшие.

— Вы позволите пройти? — осведомился Покровский.

Словно можно было ему не позволить!

— Разумеется… — хозяин замялся, явно не зная, какую форму обращения выбрать. Товарищи ли, господа или нейтральное — граждане.

— Благодарю, — кивнул Покровский.

Комната была невелика. Застеленная кровать, древнее кресло, несколько стульев, шкаф, стол — вот и все, что в ней поместилось. На стене висело несколько фотографий. Молоденькая девушка со статным юным офицером с погонами. Она же — но постарше и с ребенком на руках. Какой-то пожилой мужчина, отец?

Покровский покосился на стол, где застыла едва початая бутылка водки, тарелка с немудреной закуской да переполненная окурками пепельница.

Туда же последовала лампа, и огонь хотя бы перестал прыгать, покрывая помещение несильным, но хоть сравнительно равномерным светом.

— С вашего позволения, — Покровский не стал раздеваться, лишь расстегнул верхние крючки полушубка, сел на один из стульев и извлек папиросу.

Павел чиркнул спичкой.

Горликов с тоской посмотрел на дальнюю стену, где висела портупея с кобурой. Увы, далеко!

— Что празднуем? — поинтересовался Покровский. — Какую-нибудь награду за доблестное уничтожение безоружной деревни?

Хозяин вскинулся было, но нарвался на пронзительный взгляд гостя и понуро опустил голову.

— Не стыдно? — Покровский покосился на фотографию парочки. — Вы же русский офицер. Какого года выпуска?

— Шестнадцатого, — Горликов справился с собой и теперь смотрел на визитера.

— Следовательно, присягу Императору давали. А теперь служите каким-то прохиндеям. Да еще и с усердием служите. На Великой войне вели себя так же? Или там по тылам отсиживались?

Ответа не было, поэтому после некоторой паузы Покровский продолжил:

— По моим сведениям, вы меня искали. В тайге не довелось встретиться, вот, пришлось заглянуть в гости. Итак, чем могу служить? Вернее, чему обязан столь пристальным вниманием?

— Сами знаете, — буркнул Горликов.

— Ну-ну. Интересно выслушать вашу версию.

— Какую версию? — вдруг вскинулся капитан. — Вы поезд ограбили, людей убили. И, по-вашему, это пустяки? Вот вы говорили про меня, а сами? Вы же тоже офицер, сколько знаю, кадровый, да еще и Георгиевский кавалер. А превратились в разбойника, которым людей пугать. И после этого еще пытаетесь стыдить других!

— Я, в отличие от вас, присяги не нарушал. Режим ваш — беззаконный. Уничтоженные мною — солдаты другой державы, проще говоря — интервенты, и здесь им нечего делать. Чужой солдат — однозначно оккупант и как таковой подлежит немедленному уничтожению. Да и деньги, к вашему сведению, мне нужны не для себя, — отчеканил Покровский. — Вам не понять. Вы — пес нынешнего режима. Хотя режим этого не ценит. Вон как живете. Даже жена от вас ушла.

Покровский судил по фотографиям и обстановке и был прав. Горликов дернулся в очередной раз, словно от удара под дых, и опустил голову.

— Впрочем, так даже лучше. Вы людей убили. Тех, кто предоставил мне кров. Аким!

Стоявший за спиной хозяина здоровяк шагнул вперед, схватил Горликова за голову и резко повернул. Хрустнули позвонки, тело капитана дернулось и сразу обмякло.

— Все. Уходим.

Улица бурлила толпой. Люди шли и шли, целеустремленно, густо, забив и тротуары, и проезжую часть. Над головами свисали в безветрии красные знамена и написанные на красном же лозунги.

Пока шествие происходило мирно, без битья стекол и разграбления лавок, но мало ли в какую сторону повернут мысли и чаяния людского стада?

— Всем сотрудникам милиции срочно на выход! Направляемся в центр. Надо прикрыть хотя бы административные здания. На месте остается только наряд. Не забывайте оружие!

Последнее напоминание являлось излишним. Без оружия чувство незащищенности подступало с такой силой — хоть вообще на улицу носа не высовывай. Ограбят среди бела дня, и еще хорошо, коли просто ограбят. А уж любого милиционера просто убьют — как сторонника и сторожевого пса порядка. Пусть милиция считается народной. Только ведь преступники — тоже часть народа. Пусть не лучшая его часть…

Люди часто ненавидят тех, кто пытается ограничить их свободу делать все, что только заблагорассудится. Даже если подобные действия наносят ущерб другим.

— Николаев! Тебе что? Особое распоряжение требуется?

— Это… Сами говорили, заниматься лишь убийством американца.

— Считай, разрешен краткий перерыв. Сам знаешь, людей маловато. Не дай бог…

Веру никто официально не запрещал. И одновременно негласно преследовалось все, с ней связанное. Иногда — под угрозой репрессий, когда речь шла об официальных лицах. Положено было не верить, точнее, верить в материалистический марксизм, а не то… Безработных хватает.

Но бывают ситуации — помянешь и Бога, и его вечного антипода, и еще многое другое, находящееся за любыми гранями приличия. Или того, что в старые несвободные времена считалось приличием.

Оставалось выругаться про себя и выполнять распоряжение. Но дело ли следователя стоять в оцеплении, подобно простому постовому милиционеру?

Транспорта в распоряжении управления имелось мало. Пара автомобилей, один из которых чинился вечно, с самого попадания в участок, а второй принадлежал начальнику, несколько разнообразных пролеток, — пожалуй, и все. Если не считать конюшни с лошадьми. А подавляющему большинству сотрудников традиционно приходилось идти пешком.

Хорошо, от здания управления до центра улицы были практически пусты, манифестация двигалась от рабочих районов, и добраться сумели без особых преград и происшествий.

Разномастно одетая цепочка представителей правоохранительных органов отнюдь не смотрелась всевластной охраной закона. Так, какими-то народными дружинниками или еще чем-то несерьезным. Но уж как есть.

— Лука Степанович! Тут интересная вещь получается, — Суханов встал рядышком с непосредственным начальником.

— Ты о чем?

— Об убитом офицере.

— Это… А что там вообще?

Занятый непосредственным поручением, Николаев лишь краем уха слышал об очередных происшествиях.

— Некий Горликов. Найден недавно в своей квартире. Сегодня не явился на службу, послали узнать, в чем причина, а там — остывшее тело. Доктор говорит — смерть наступила еще до полуночи, — охотно принялся пересказывать Суханов.

— И что? — равнодушно уточнил следователь.

Этих трупов в спокойные дни находят по полдюжины. Стоит ли интересоваться подробностями, коли расследование поручено не тебе?

— Все бы ничего, только у убитого свернута шея. Совсем как у того солдата, — с некоторым возбуждением пояснил Суханов.

— Ты хочешь сказать — преступник один и тот же человек?

— Судя по силе и манере — без сомнения. Но и это еще не все. — Суханов выдержал эффектную паузу и выдохнул главное: — Именно Горликов командовал той карательной экспедицией с нашей стороны.

Николаев невольно присвистнул.

— Не совсем он, — ради справедливости уточнил помощник. — Распоряжался там главным образом комиссар полка Левинзон, но Горликов являлся старшим среди офицеров.

— Значит, мы правы, — после краткого раздумья выдал следователь. — Все убийства — звенья одной цепи. И в их основе лежит месть за уничтожение деревни. То есть дело в основе не столько уголовное, сколько политическое, и преступники — кто-то из партизан или иных повстанцев. Так сказать, радетелей за справедливость.

— Выходит так, Лука Степанович. Может, даже сам Покровский.

Фамилия была произнесена не без торжества.

— Это брось. Ему-то зачем? Покровский грабанул столько, что появляться здесь и сейчас ему не с руки. Наверняка где-нибудь в Харбине денежки проматывает. Благо их захочешь — не прогуляешь. С какой стати ему бывшим преследователям мстить? Нет, Покровский скоро не объявится. Зима на исходе, весной в тайге делать нечего. Вот к лету…

Суханов вздохнул. С логикой спорить трудно.

Впрочем, теперь в деле появлялся иной аспект, сугубо политический. Собственно говоря, надо было вообще передавать все материалы иной службе, и пусть уже она ищет конкретных преступников. Милиция занимается уголовниками. Политика ее касаться не должна. А к какому разряду отнести череду убийств, если в основе их лежит желание отомстить правительству? Фактически объявить народным избранникам, что они не правы в своих действиях и подлежат самочинному суду. Еще для полноты картины неведомым осталось принять на себя вину за наступивший террор и оповестить о причинах, побудивших к подобным действиям.

Если бы вышестоящее начальство еще согласилось бы на такую трактовку! А то официально считается — раз власть демократическая, то и выступлений народа против нее быть не должно. Только всяких контрреволюционеров, недобитков предшествующего режима.

— А если Покровский таким манером пытается снискать себе дешевую популярность? — нашел аргумент Суханов.

Ну, очень хотелось ему принять участие в поимке знаменитого партизана!

— Может быть. Но опять-таки вопрос: зачем?

— Революцию устроить. Точнее, контрреволюцию. Раз имеются недовольные, есть и почва.

— Версия была бы хороша, но, это… — улыбнулся Николаев. — Дело в том, что Покровский — не политик. Во власть не лезет. Он — солдат. Вот был такой Анненков, ты, наверное, не помнишь, его банду лет семь назад ликвидировали, тот да, пытался из себя не только повстанца, но и будущего правителя строить.

— Помню я Анненкова, — обиделся Суханов, которому хотелось казаться постарше.

Хотя память юности долга…

Николаев не обратил на легкую обиду внимания. Ему пришло в голову иное, и оно показалось настолько важным, что затмило взаимоотношения с ближайшим помощником.

— Это… Как ты говорил, фамилия комиссара?

— Левинзон.

— Я знаю, кто будет следующей жертвой.

— А ведь точно! — Суханов в восторге хлопнул себя по ляжкам. — Шлепнут, как миленького!

Но следователь, не слушая, уже стремительно шел туда, где маячил начальник управления.

В данный момент важно было не имя убийцы, а тот, кому суждено в ближайшее время разделить участь своих подельников. Если считать уничтожение деревни преступлением. В глубине души Николаев, человек старой закалки, думал именно так. Не по душе ему были нынешние каратели, вступающие за ставшее чужим добро.

Только даже преступник в некоторых обстоятельствах имеет право на защиту закона.