«Царство свободы» на крови. «Кончилось ваше время!» Волков Алексей

ГЛАВА 8

Москва

Лирическое настроение, в которое впал Кротов, сыграло с ним злую шутку. Сам виноват, винить некого. Так мечтал о новой встрече с очаровательной девушкой, что не обратил внимания на сидевших в фойе гостиницы троих мужчин. Мало ли, кого они могут ждать?

Оказалось, его.

— Гражданин Кротов? — спросил один из них, довольно немолодой, с несколько усталым взглядом и напоминающим бабье лицом.

Двое других были заметно помоложе.

Впрочем, уже и не двое. Мгновение — и фойе наполнилось мужчинами в штатском. И откуда их столько взялось? Точнее, где они умудрились спрятаться?

— Я, — отрицать было глупо.

В голове вертелась одна мысль — а не попытаться ли вырваться отсюда? Оружия при себе Кротов сознательно не имел, но не может быть, чтобы у толпы комитетчиков, больше никем эти личности не могли быть, ничего не было с собой. Следовательно, обязаны поделиться каким-нибудь револьвером. Им же самим веселее будет. Тем, кто выживет.

Тоже мне толпа! Шесть человек. Правда, на улице тоже наверняка кто-то есть в резерве…

— Комитет по борьбе с контрреволюцией. — Немолодой вытащил из кармана удостоверение.

— Чем могу быть полезным? — Кротов решил пока протянуть время. Вдруг дело касается каких-либо пустых формальностей, наподобие тех, которые пришлось проходить на границе? И заранее предупредил: — Я — гражданин Сибирской народной республики.

— Мы знаем, Сергей Иванович. Но это — не арест. Всего лишь приглашение на беседу. Несколько интересующих нас вопросов — и больше ничего.

— Довольно странное приглашение, — Кротов демонстративно покосился на занявших выходы мужчин. — Вы не находите?

— Зато крайне убедительное, — с добродушной улыбкой на устах поведал немолодой.

Положительно, он вел себя как некий добрый дядюшка. Или — учитывая черты лица — тетушка. Этакий любящий родственник, давно мечтавший о встрече.

— Мы можем побеседовать у меня в номере.

— Сергей Иванович, у каждого солидного учреждения свои порядки и правила. Вы же имели сегодня полную возможность убедиться. Но сейчас довольно рано, нет и восьми, и потом, мы обязательно доставим вас после беседы сюда. Так сказать, откуда взяли. И даже чаем напоим, дабы у вас не было сожалений о пропущенном по нашей вине ужине.

— Что ж, когда так настойчиво зовут, отказаться трудно, — Кротов еще раз покосился на компанию.

— Вот и ладненько. Прокатимся с ветерком, побеседуем, чайку попьем…

Если б знать, имеется против него что-то конкретное!

Снаружи дожидалось аж целых три автомобиля. Один тут стоял раньше, когда Кротов входил в гостиницу, а остальные, очевидно, подкатили во время беседы.

— Вы что, настолько опасаетесь одного человека? — не удержался Сергей.

— Таковы правила, — развел руками немолодой. — Не нам их менять.

— Странные у вас правила. Наверно, богато живете. Машины девать некуда. Или просто настолько цените гостей, что готовы предложить им наибольший почет и комфорт, — в тон ему отозвался Кротов.

— Наверно, последнее. Прошу.

Доехали действительно быстро — с обещанным ветерком. Благо движение на улицах назвать оживленным было трудно.

Но гораздо интереснее было другое — Кротова так и не обыскали, что не слишком вязалось с количеством сопровождающих. Ладно, допустим, посмотрев таможенный лист, комитетчики были осведомлены об отсутствии оружия. Да только за пару дней при острой необходимости его можно было достать. А уж имея при себе револьвер, а еще лучше — самозарядный пистолет, можно наделать в охране столько дырок — ни один доктор не залатает.

Дежурные в вестибюле, коридоры, слава богу, ведущие не в подвал, а наверх…

Сопровождающие в основном остались внизу, и с Кротовым шли лишь немолодой да один из его помощников. Тут понятно — сбежать прямо из здания Комитета относилось к чему-то невероятному.

— Распорядись насчет чая, — бросил старший из комитетчиков, едва крохотная процессия оказалась в кабинете.

Помещение как помещение. Большой стол, несколько стульев, закрытые шкафы… Даже портрета кого-нибудь из политических деятелей нет на стенах. И не понять, какой пост занимает хозяин. Хотя, судя по вытянувшимся при их появлении дежурным, не столь малый. Даже наоборот. Перед простым следователем так себя не ведут.

Чай появился на редкость быстро. Два чайника, заварочный и с кипятком, стаканы в подстаканниках, сахарница, пара тарелок, на которых лежали бутерброды с колбасой и сыром.

— Угощайтесь, Сергей Иванович, — едва за помощником закрылась дверь, любезно предложил комитетчик.

— Благодарю… — Кротов специально сделал паузу.

— Зовите меня Иваном Ивановичем, — понял ее значение хозяин.

Кротову хотелось съязвить, но как бы не вышло себе дороже. Несмотря на показное добродушие «Ивана Ивановича», здесь было не то учреждение, где особо миндальничали с гостями.

Да и гость ли он? Любезность любезностью, все равно имело место настоящее задержание. Для приглашения достаточно было повестки.

— Тем не менее, — кладя пару кусочков сахара, заметил Кротов, — не понимаю причину интереса к моей скромной персоне. По-моему, я уже отвечал на положенные вопросы при въезде в страну, и таможенные службы были удовлетворены. Во всяком случае, никаких претензий мне высказано не было.

Иван Иванович аккуратно откусил бутерброд, запил глоточком чая, разве что по-бабьи лицо ладошкой не подпер, и лишь после этого вымолвил с прежней добродушной улыбкой:

— Но почему бы просто не побеседовать с интересным человеком? Такую возможность вы в расчет не берете?

— И для этого приглашать его на ужин в учреждение, пользующееся довольно грозной славой? — все-таки не удержался Кротов.

— Что поделать, если я здесь работаю, — пожал плечами Иван Иванович. — Вы позволите вашу газету?

— Пожалуйста, — Кротов протянул так и не просмотренные им листки.

— Незнакомец срывает злодейское покушение, — с чувством прочитал комитетчик. — Что только не случается в мире! Вы, часом, не знаете, о ком речь?

— Имеете в виду спасенного или спасителя?

— Обоих, милейший Сергей Иванович, обоих. Интересно, что их связывает? Подумать, абсолютно разные люди. Известный политический деятель, кандидат на пост президента — и гражданин иного государства, вдруг приходящий на помощь в трудную минуту, да еще с риском для собственной жизни. Тут поневоле, согласитесь, задумаешься.

— А вы не принимаете в расчет, что добропорядочный человек просто обязан попытаться предотвратить совершающееся на его глазах преступление вне зависимости, против кого оно направлено и где именно совершается?

— Интересная точка зрения. Только не совсем верится, Сергей Иванович. Не верю я в людской альтруизм.

— Зря.

— Может быть, может быть. Но давайте посмотрим. Что мы имеем? Кротов Сергей Иванович, кадровый офицер царской армии. Полковник, участник двух войн, прежним режимом награжден рядом орденов. Уроженец европейской части России, однако в настоящий момент — гражданин Сибирской республики. Кстати, почему?

— Так получилось. Оказался в момент… разделения на той территории. Возвращаться все равно некуда.

— Тут — верю.

Семья Кротова была убита во время углубления великой и бескровной революции. Убита пьяной бандой, и Иван Иванович, раз уж подготовился к беседе, наверняка знал об этом.

Что для кого-то трагедия, для большинства — всего лишь факт. Но хоть говорить о давней драме комитетчик не стал. А уж по доброте душевной или из расчета…

— Кстати, имеются еще несколько любопытных деталей в биографии. Если вы позволите. Шестнадцатый год, в одном из пехотных полков, отнюдь не в вашем, некоторая часть солдат попыталась устроить мятеж, отказалась выполнять приказы. Вы в тот момент случайно оказались там, заметьте, не имея никакого отношения, и в связи с отсутствием на месте командира и гибелью его заместителя самовольно приняли командование. После чего устроили показательный суд — и в итоге тридцать человек были расстреляны. Совесть не мучает?

— Нет. Полк восстановил боеспособность и отлично проявил себя в последующих боях. Шла война, и либерализм в ней недопустим. Я всего лишь выполнил свой долг. Хотя и получил выговор за самоуправство. Спасло то, что положение было тяжелым и иного выхода не имелось.

— Долг перед кем?

— Перед императором и родиной. Согласно данной мной присяге.

— Не боитесь? Старый режим всенародно осужден, революция смела его на помойку истории, а вы признаетесь в своей идейной службе ему?

— Как вы верно заметили, я — кадровый офицер. А офицер — тот, кто служит. В полном соответствии с присягой. В противном случае ему нечего делать в армии. Вдобавок не забывайте: это было до революции, а не после. К тому же непосредственно в зоне боевых действий во время войны.

— Да? Тогда другой эпизод. Канун летнего наступления. На совещании в присутствии комиссаров правительства вы объявили, что вся задуманная операция — преступление. Более того — что войну надо немедленно прекращать, наплевав на союзников. А ведь речь шла о том же долге. Или царю вы служили, а народу — не хотелось? Итогом же ваш полк вынуждены были отвести в резерв. И удар был ослаблен.

— Удар был изначально слаб. О чем я как раз и предупреждал уговаривающих комиссаров из правительства. Затеянное наступление являлось авантюрой чистой воды, и его итог был ясен заранее. При отсутствии дисциплины, при солдатских комитетах, неясных целях и полной бессмысленности иного ждать было нельзя. Напомнить, как все обернулось? Небольшой прорыв, контратака германцев — и все немедленно побежали прочь. Абсолютно напрасные жертвы, потерянные территории, а как следствие — более тяжелые условия последующего спустя полгода заключения мира. С марта-апреля семнадцатого года армия была абсолютно неспособной к наступлению. Потому требовалось перейти к обороне и стараться продержаться до тех пор, пока союзники не справятся с противником с нашей пассивной помощью.

— Вы — реакционер. — Иван Иванович извлек папиросы. — Курите, Сергей Иванович.

— Спасибо. — Но закурил свои. Не любил одалживаться. — Только не реакционер, а всего лишь профессионал. Недисциплинированные армии, основанные на уговорах, не одерживают побед. По-вашему, те, кто поддержал наступление, поступили честнее? — Кротов немного помолчал, дымя, и потом уточнил: — Я только не понимаю, вы решили разобрать со мной подробности былых операций?

— Кстати, вы вслед за тем покинули армию, — не ответил на вопрос комитетчик. — Сбежали?

— Раз уж вы знакомы с моим личным делом, то должны были прочитать причину — по состоянию здоровья. Три раны, две контузии… Не много ли для одного человека?

— А любовь к родине? Ладно, революцию вы не жаловали.

— К какой именно? Родина стала расползаться на множество маленьких родин. Да и не видел я смысла в своем дальнейшем пребывании на фронте. Раз уж повлиять ни на что не мог, командовать практически не давали… Отбывать номер? Я — пас.

Кротов замолчал. Вспомнил — отправься он домой чуть пораньше — и семья была бы жива. А так — нападение каких-то отморозков, решивших, будто офицер и богатей — одно и то же. И никто даже не искал убийц, списав все на случайность. Что значат какие-то эксцессы по сравнению с наступившей долгожданной свободой?

Чем хороша беседа за столом — всегда можно взять паузу, сделать вид, что смакуешь напиток. Тем более чай был хорош и стоил уделенного ему внимания.

— Интересно получается, Сергей Иванович, — первым нарушил тишину Иван Иванович. — Старому режиму вы служили самоотверженно, как говорилось, не щадя живота своего. А вот новому послужить не пожелали.

— Как миллионы солдат, которые самовольно оставили фронт. Или вы их тоже упрекнете в реакционности? Можно сказать проще — новый режим усомнился в моих способностях к профессии и обиняком дал понять — в услугах ему нет нужды. Пришлось уйти самому, прежде чем меня просто рассчитали, как ставшую лишней прислугу.

— Хорошо. Дело прошлое. Настоящее намного интереснее. Например, ваш альтруизм. Почему вы бросились на убийцу?

— Я же уже объяснял — инстинктивно. Даже сам понять толком ничего не успел. Или подобный акт у вас считается преступлением? — Пока происходящее напоминало какую-то игру, целей которой Кротов упорно не понимал.

— Нет, разумеется. Но вопросы вызывает.

Лицо собеседника продолжало дышать спокойствием, но Кротов сразу понял — теперь разговор наконец-то переходит к сути.

— Какое отношение вы имеете к спасенному?

— Я же уже говорил — никакого. Ваши политики меня не интересуют. По вполне понятным причинам, кстати. И ни с кем из них я не знаком. Разные миры. Свои политики, кстати, интересуют тоже не слишком. Что по любому законодательству не считается преступлением. Мне своих проблем хватает. Как и на что жить, например. Зачем думать о глобальном?

— Незнакомы — верю. Остальному — нет. Вернее, вас они могут и не интересовать, тут вы правы, а вот ваших начальников… На кого вы работаете, Сергей Иванович?

— Разве вы не знаете? Торгуем помаленьку.

— В качестве прикрытия. А реально? — Взгляд комитетчика окончательно утратил доброту.

— Наверно, на себя. Хочется пожить по-человечески, не считая копеек.

— С вашими вполне определенными талантами к совсем иным делам? Не поверю.

Кротов не спеша отпил остывшего чаю, закурил еще одну папиросу и вздохнул:

— Знаете, после таких вопросов я поневоле начинаю жалеть, что вообще оказался там.

— Кстати, а почему?

— Почему жалею?

— Нет. Почему оказались?

— В театр захотелось сходить. Все-таки, подозреваю, театральный уровень у вас повыше нашего. Или иностранцам нельзя?

— Бросьте ерничать, Сергей Иванович. Вы же профессионал. Или вам рассказать, что, как и почему?

— Буду только признателен, — хмыкнул Кротов.

Всего он ожидал, но такого…

— Тогда слушайте. Вы — разведчик Сибирской республики. Не знаю, каким образом вашей службе удалось проведать о готовящемся покушении и почему вы не стали предупреждать нас, а решили действовать сами, но задание ваше сомнений не вызывает — любой ценой предотвратить покушение. Я понимаю, вам лично наши политики не интересны, но приказ есть приказ.

— Сложно и непонятно. Зачем нашим политикам спасать вашего? Да еще с привлечением тайных агентов?

— А может, не всем политикам? — пристально уставился на Кротова Иван Иванович. — Не секрет, в обеих республиках имеются люди, стремящиеся к объединению государств на том или ином уровне. И те, кто желает остаться первым на своем куске территории. Кстати, это объясняет привлечение агентов. Вдруг информация нам была бы передана, а попала не к тем людям? И в итоге — удачный выстрел, нужный вам кандидат выбывает из игры по причине смерти, а с ним уходят надежды. Лучше уж рискнуть, но сорвать предполагаемое, чем ждать, чем все обернется.

— Н-да… — протянул Кротов. — Я и не знал, что на вершинах народной власти творится такое и что легендарный Комитет, получив сигнал, может отстраниться от дела ради каких-то политических выгод определенных лиц. Остается порадоваться своей сугубо частной жизни. Подальше от государственных проблем живется спокойнее.

— Не виляйте, Кротов, — вдруг по фамилии назвал сибиряка Иван Иванович. — Не к лицу. Или, думаете, мы поверим в совпадения?

— Можете верить, можете — нет, но к разведке отношения я не имею, иметь не собираюсь, как и к прочим государственным структурам. Соответственно, выполнять чьи-то поручения по данной линии — тоже. А что помог — извините, больше не буду. Хоть все друг друга перестреляйте, залягу где-нибудь в сторонке и буду взирать на зрелище. Раз уж в театр у вас не попасть. Все какое-то представление. Кстати, раз тут кипят такие дела, забыл спросить — а вы, Иван Иванович, на чьей стороне? Объединителей или разъединителей?

— Я — на стороне закона, — отчеканил комитетчик. — Зря вы меня на голый понт берете. Не пройдет. Хотел я с вами договориться по-хорошему, да вот, не получается. Что ж, придется поступить иначе.

Кнопка звонка была тут же, под рукой. Словно Иван Иванович в любой момент ожидал нападения собеседника на свою персону.

В дверь немедленно вошли четверо громил в форме.

— Я — гражданин иного государства, — напомнил Кротов.

Эх, надо было сопротивляться еще там, в гостинице! Тут-то уже явно бесполезно.

— Вы — иностранный агент, — отчеканил Иван Иванович. — Посидите у нас, подумаете. Глядишь, что-нибудь вспомните. Камера, знаете ли, лучшее средство от забывчивости. Уведите подследственного!

Вопреки знаниям, слухам и ожиданиям камера отнюдь не была переполненным помещением с крохотным зарешеченным окошком под потолком. Все оказалось намного прозаичнее. Небольшой пенал с одной-единственной дверью и остальными глухими стенами. Все освещение — тусклая лампочка на недосягаемой высоте. Из мебели лишь топчан с тонким матрасом да подушкой без наволочки, привинченный к полу стол да закрепленный таким же макаром табурет. И никаких соседей.

Впрочем, последнее легко объяснимо. Сокамерники могут просветить новичка, как держаться да что говорить. Это — с одной стороны. С другой — новости в тюрьме имеют свойство распространяться даже через массивные стены, а высокопоставленный комитетчик явно решил сделать все, чтобы ни одна живая душа не узнала заранее о судьбе Кротова. Дежурный в гостинице наверняка предупрежден и теперь бдительно следит — не поинтересуется ли кто, куда подевался один из постояльцев? Но и сверх того — слежка должна вестись по полной, программе.

И того невдомек — ни одна душа на свете в ближайшее время спрашивать о Кротове не станет. Некому спросить — и все. Разве что компаньонам, но тут «Иван Иванович» пусть выкручивается сам.

Лишь теперь Кротова по-настоящему обыскали. Бумажник забрали, предварительно сделав опись, но кроме денег там не было ничего. Адрес все тех же компаньонов — но он-то уже был известен, более того, чист. В том смысле: ни к каким тайным делам московские партнеры отношения не имели и знать о них не ведали.

Забрали и ручку. Думали, где-то имеется записная книжка, но — увы!

И разумеется, не было никакого оружия. Да и вообще вещей — кот наплакал.

Зато были оставлены бывшие при себе папиросы в количестве двух пачек и спички. Потому Кротов дождался ухода конвоиров и спокойно закурил.

Тем для размышлений имелось достаточно. Первая — никогда не стоит делать добрых дел в царстве свободы. Сразу попадаешь под подозрение — почему и с какой стати творишь нечто, не сулящее выгоды. Но стоило бы не вмешаться — и приписали бы соучастие в покушении. Логично — полковник разведки, только присланный не спасать, а обеспечивать убийство одного из кандидатов в президенты. И отсутствие пистолета или револьвера никого ни в чем не убедит.

Кстати, вопрос на засыпку — если имеются две группы деятелей, одна за объединение, вторая — соответственно, против, к какой из них относится так называемый Иван Иванович? Или как его там величают на самом деле?

Да и две ли группы? Имеется еще как минимум третья, ставящая целью раздуть мировой пожар с революциями во всех известных странах. Почему не помянуто о ней? Или тем все равно, вместе или порознь? Наплевать на какую-то там добровольность, вот как полыхнет — и без всяких дипломатических процедур окажемся вместе.

Смешно. Комитет явно ищет не там, где надо. Нет, проследили грамотно, чего уж там, выводы сделаны абсолютно неверные. Почему если полковник — обязан служить в какой-то там разведке некой Сибирской независимой республики? Мало ли их, тех, кто после Великой войны и еще более великого бардака предпочли превратиться в штатских лиц?

Кто раз был предан, поневоле с опаской относится к очередным калифам на час.

И ведь довольно близко к поверхности второе возможное обвинение — в контрреволюционности. Не секрет, под него потенциально подходят многие. Пусть не замешанные, но с точки зрения власти смертельно обиженные этой же властью принятым законом — о недопущении в выборные органы всех, служивших в Императорской армии на офицерских должностях и закончивших в полном объеме военные училища.

Без училища-то высоко не прыгнешь, да и война оказалась настолько долгой — кое-кто из будущих революционеров по разным обстоятельствам не сумел отвертеться от призыва, и, в соответствии с образовательным цензом, попал в школу прапоров. Вот такие офицеры военного времени офицерами в полном смысле по закону не являются и могут делать политическую карьеру — при наличии желания и идейной убежденности, подкрепленной каким-либо партбилетом какой-нибудь из разрешенных законами партий.

Побаиваются партийцы, ох, побаиваются. Столько лет прошло, а все им мерещится возможная военная диктатура — с расстрелом всех, содействовавших гибели страны и ее проигрышу накануне победы. Не зря и законы принимают, и большинство заслуженных генералов выгнаны в отставку, а то и высланы за границу. А кое-кто, не побоявшийся высказать собственное мнение, и убит. Или умер при таинственных обстоятельствах. Так повлиял на представителей социалистических партий неудачный мятеж летом далекого семнадцатого года. Запоздалая попытка с никуда не годными средствами. А следствием — окончательный развал даже не воинской силы — воинского бессилия, а затем — и всего государства. Но в том давнем мятеже Кротов замешан не был. Попросту вовремя не узнал о нем, а когда узнал, все было уже кончено.

Интересно — сработано в случае Кротова неплохо, только не угадали. Как-то все у них заковыристо. Лишь не может дойти простая вроде бы истина — у порядочных людей элементарно нет желания служить любой из нынешних властей. А уж влезать в их грязные игрища…

Стоп. Простейшая логика — раз Ивана Ивановича настолько задело возможное участие посторонней разведки, не иначе, сам он относится к противникам спасенного.

Еще бы знать, за что выступает усач? Ах да, «объединителей». Но тогда по хитрой логике Ивана Ивановича, правители Сибири спят и видят, как бы войти в состав республики Московской. Но почему-то этого не делают при нынешнем президенте. Из принципа, наверное.

Ну, не следил Кротов за всевозможными программами! Обещать все мастера, делать никому не хочется. Даже за, так сказать, своими, сибирскими, не следил. А уж за чужими! И на портреты не обращал внимания. Хватило одного Керенского — в памятные годы развала. Да и после, когда «главноуговаривающий» пытался влезть на пост президента. Словно мало ему было всего содеянного под его непосредственным руководством!

Что же теперь? Признаваться в несделанном и ложном — абсурд. Невиновных с точки зрения Комитета не бывает, а судьба виноватых здесь проста.

Влип! Еще странно — зловещий Комитет с самого начала пошел по ложному следу. Или же просто настолько стремился испоганить репутацию усача, что решил воспользоваться первым, что подвернулось под руку. Тоже весьма вероятный вариант. Большая часть так называемых контрреволюционеров — облыжно обвиненные люди. Надо же оправдать существование многочисленным борцам за светлое будущее! Лучше уж боролись бы за светлое настоящее.

Но если начнут копать всерьез, попытаются выйти на своих коллег из Сибири — вот тогда настанет полный и безоговорочный конец.

Главное, ничего не придумаешь.

Эх, надо было уходить прямо там, в гостинице, а не надеяться непонятно на что! Все был бы шанс отбиться, оторваться, лечь на дно…

Комитет — место, куда попасть легко, а выйти — трудно.

И поручение до конца не выполнено…

Расслабился, чтоб его!

Однако! Не заметил, как полпачки папирос скурил. Между прочим, новые взять будет неоткуда. Вряд ли заботы Ивана Ивановича простираются настолько далеко.

В случае признания — да. Можно будет на некоторое время рассчитывать на снисхождение. Пока не поставят к стенке — тоже, между прочим, вероятный вариант. А уж в случае упорства и отрицания…

Что ж… Спать! Время наверняка позднее, часы отобраны, завтрашний день обещает новые трудности, а то и что похуже, надо хоть встретить его не с больной головой.

Когда не остается ничего иного, лучше элементарно отдохнуть. А там посмотрим, какие выверты преподнесет судьба. Хорошего все равно ждать не стоит.

Судьба…

При отсутствии часов и естественного света чувство времени ушло. Сколько миновало — кто ж знает? По ощущениям — немало, но в ожидании и минуты растягиваются в часы. Лампочка продолжала гореть, никто не беспокоил, а к добру ли, к худу…

Покормили один только раз. Какой-то довольно паршивый суп, хорошо хоть не легендарная тюремная баланда, да в придачу к нему каша с редкими мясными прожилками. Кротов успел проголодаться и умял все. И все равно не понял — завтрак это, обед или сразу ужин?

Разносчиков обеда было двое. Один расставлял миски, второй — рука на кобуре — бдительно застыл у двери.

Эх, милок! Да пока револьвер выхватишь, он тебе может не понадобиться! Иное дело — в веренице запутанных коридоров столько охраны, что далеко не уйдешь. Не спасут ни умение, ни везение.

Напрасно Кротов пытался разговорить тюремщиков. Узнать не о судьбе, им то ведать не положено, но хоть который час. Словно они были глухими или же не понимали по-русски ни слова.

Тоже не исключено. Рожи у тюремщиков на рязанские походили мало, больше напоминали кого-то из прибалтов — не латышей, так эстонцев.

И опять потекли часы. Может, слухи верны и на допросы здесь вызывают исключительно по ночам? Или уже ночь?

Вот так летят псу под хвост самые лелеемые планы! Мечталось же вчера о встрече в поезде, а еще лучше — уже на петроградском вокзале, а теперь? Обидно. Нет, здание редакции известно, в Москве найти Писаревскую удастся без труда, зато в былой столице — похоже, без шансов. А так хотелось погулять вдоль Фонтанки, заглянуть в Летний сад, если он, разумеется, уцелел в социальных катаклизмах, да мало ли еще где? Словно вдруг вернулась юнкерская юность, когда прогулка с красивой девушкой казалась немыслимым счастьем.

Кротов так и заснул, видя перед глазами то, что могло бы быть, но, увы, не будет.

Кажется, он отоспался на всю жизнь. Раз делать больше нечего, осталось лишь лежать. Да порою вставать и разминать мышцы ходьбой, приседаниями и прочей простейшей гимнастикой.

Не страх определяет тюремное бытие, самая элементарная скука.

Скрип проворачиваемого ключа вырвал из накатившей в очередной раз дремы.

Пришли! Следовательно, ночь.

Дверь открылась. За ней стояла целая группа в форме. Человек шесть-семь, и, возможно, кто-то еще был в коридоре. Словно велика разница — сколько вооруженных в охраняемом доме пришли забирать одного человека!

В саму камеру вошло только трое. Один — в кожаном плаще, этакий страж революции немалого ранга, один в форме и еще один в штатском.

— Он, Вячеслав Рудольфович, — вымолвил тот, в штатском.

Лицо его было смутно знакомо. Пришлось поднапрячь память, и почти сразу пришел ответ. Один из охранников усача. Сцена опознания, не иначе, хотя тут Кротов ничего не скрывал.

Откуда-то из-за спин появился Иван Иванович.

Кожаный, с черными словно смоль усами, повернулся к следователю.

— Что это значит, Яков Саулович? — с каким-то акцентом вопросил он.

Напрасно следователь так тщательно скрывал инкогнито. Уж по именам и отчествам Кротов никого в Комитете не знал. Что Яков, что Иван — какая разница?

— Арестован по подозрению в сотрудничестве с разведкой Сибири, — отрапортовал Иван Иванович, на глазах превратившийся в Якова Сауловича.

Его бабье лицо покрылось потом, но голос звучал довольно уверенно.

— При чем здесь Сибирь с ее разведкой? — поморщился Вячеслав Рудольфович. — Вы бы тогда еще Украинскую державу вспомнили. Или — Петроград.

— Гражданин Кротов прибыл из Сибири. Между прочим, полковник царской армии.

— Полковник? — с некоторым интересом взглянул на подследственного черноусый начальник.

— Был, — признался Кротов. — Но после Семнадцатого года покинул армию и живу в качестве частного лица.

— Наверняка врет. Не мог он просто так оказаться у театра! — убежденно произнес Яков.

— Сложно, — покачал головой Вячеслав Рудольфович. — Нет смысла так подставляться. Проще было бы выйти на контакт с Комитетом. Или — напрямую с охраной. Запиской анонимной или еще как. Да и выходит, что покушавшегося в лицо надо знать. Иначе каковы шансы оказаться рядом?

Яков взглянул на Кротова исподволь, и в глазах мелькнула ненависть.

— В общем, так. Согласно просьбе сами знаете кого, я забираю этого человека с собой. Понятно?

— Но…

— Понятно, еще раз спрашиваю? — Тон Вячеслава Рудольфовича не сулил ничего хорошего.

— Понятно, — и глубокий вздох.

— А вы собирайтесь, — это уже к Кротову.

— Я готов, — пожал плечами Сергей. — Только можно получить обратно вещи? В смысле деньги, документы?

— Распорядитесь, Яков Саулович, — повернулся начальник. — И побыстрее. Он ждать не любит.

Следователя словно ветром сдуло. Вероятно, задержки сулили какие-то весьма серьезные кары.

Не прошло и пяти минут, как все было возвращено. Уже не самим Яковом, а каким-то сотрудником в форме.

— Посмотрите, все ли на месте, Сергей Иванович, — заметил Вячеслав Рудольфович, все это время терпеливо дожидавшийся у входа в камеру.

Между прочим, зря он демонстрировал интерес, услышав звание Кротова. Даже судя по вырвавшемуся поименованию уж личное дело наверняка просмотреть успел. Не бывает такого у комитетчиков — к человеку идти, и ничего о нем не прознать. А уж у немалого чина, даже крупного Якова переплюнул и растер, возможностей хватает.

Знать бы — что сулит.

— Все на месте. Согласно описи, — несколько обиженно отозвался порученец, демонстрируя лист с подписью Кротова.

— Вроде да, — пересчитывать деньги Сергей не стал.

Вряд ли кто рискнет прикарманить ассигнацию-другую на виду у начальства.

— Тогда идемте, — Вячеслав Рудольфович спокойно двинулся прочь.

Кротов догнал, пошел слева и на полшага сзади. Сказывалась многолетняя привычка к субординации. Воспитание, чтоб его!

— Извините. Я все еще считаюсь арестованным? — спокойно уточнил Кротов.

— Нет, что вы! Если хотите, могу даже принести извинения за действия нашего сотрудника.

— Обойдусь.

— Как угодно. Но прежде чем вы будете вольны отправиться на все стороны, желательно съездить в одно место. Вы ведь не возражаете, Сергей Иванович?

— Какие могут быть возражения? — слегка улыбнулся Кротов.

Можно было бы заподозрить какое-то коварство, переезд в иную тюрьму например, только к чему подобные сложности? Взяли бы под белы ручки, и никуда бы не делся.