Королева ночи Окатова Александра

В комнате стоял свежий запах апельсина, а на столе лежали апельсиновые корки. Показалось, решил он и выдохнул с огромным облегчением. Не надо есть на ночь так много сладкого, а то всякая ерунда начинает мерещиться. Пару часов принц метался между лёгким, а вдруг не показалось? чувством вины и чувством радости, что это всё ему привиделось. От потрясения он даже забыл, что он с лёгкостью может проверить, так ли это на самом деле. Ведь апельсины спрятаны у него в надёжном месте. Когда он открыл заветную дверцу, то не поверил своим глазам: апельсинов было два. Привыкнуть к этой мысли трудно. Неприятно ощущать себя убийцей. Невольным убийцей. Преступником. Добросовестным, честным преступником.

Осталось ещё два апельсина. На этот раз он готовился очень тщательно. Он поставил на стол кувшин с водой, сразу заранее наполнил стакан, там же на столе он поставил большой таз с водой, коротко вздохнул и быстро, чтобы не потерять ни секунды драгоценного времени, быстрыми и точными движениями очистил апельсин. Как только девушка появилась, он тут же, не разглядывая, какая она прелестная, посадил её в тёплую воду, сунул ей в руки стакан с водой и проследил, чтобы она выпила его до дна. Она сидела в тазу свежая, с капельками воды на коже, и улыбалась. Она была прекраснее первой. Запястья и щиколотки тоньше, глаза ярче, волосы длиннее, а кожа нежнее – он никогда не видел такой сияющей кожи! Принц выдохнул и, посадив апельсиновую девушку на диван, вышел на кухню выпить валерианки, потому что он сильно переволновался.

Когда он через десять минут вернулся в комнату, то опять обнаружил на столе апельсиновые корки, едкий запах цитрусовых, разлитую воду, мокрую простыню на диване – и всё. Её не было. Она исчезла без следа, как и первая. Сейчас он не так сильно испугался, но ему стало не по себе.

Он уже истратил два апельсина. Остался один. Тут надо подумать, прежде чем открывать последний. Что же он не учёл, почему при соблюдении всех условий, у него ничего не получилось. Он методично анализировал свои действия в первый и второй раз. Во второй раз девушка прожила немного дольше, чем первая. В чём разница? Вода была и там, и там. В чём секрет? И тут его осенило: они умерли или исчезли, когда остались одни: в первый раз он вышел к телефону, а второй – в кухню, принять валерианку. Он их покинул. В самый ответственный момент его не было рядом, и они погибли. Воды было вдоволь. Напиться – не проблема. Значит, их жажда была не физическая, а чувственная. Напиться они должны были не водой, как он примитивно предполагал, а его чувствами, его любовью, его нежностью и вниманием. Именно об этом сказала ему Королева пчёл: открой апельсины, когда будешь готов. А он своими руками, будем говорить прямо, испортил два апельсина. Это было так наглядно, что он испугался, что не только эти два апельсина загублены им легко и бездумно, но и все принцессы, которые были в него влюблены и потом исчезли из его жизни без следа, тоже погибли оттого, что он был не готов жить для них, жить с ними, отказаться от своего горько-сладкого одиночества – друга размышлений и его драгоценного писательского дара, и не был готов принять женщину как равного партнёра и свою половину.

Итак, весь вопрос в том, готов он или не готов? Открывать последний апельсин, или оставить, пока не придет уверенность, что он не загубит нежную, такую ранимую апельсиновую девушку. Он долго не мог решиться открыть последний апельсин. Прошло целых три дня, прежде чем он решил, что пора сделать такой важный шаг. На всякий случай он, как и раньше, приготовил и кувшин, и стакан, и таз с тёплой водой, ведь сработало же раньше! Он даже добавил в стакан воды чайную ложку апельсинового мёда, подаренного Королевой пчёл – хуже не будет! и сам от волнения хватил глоток волшебного мёда. Сбегал в туалет, чтобы уж не покидать новую девушку.

Буду носить её на руках, чтобы не разлучаться, решил он. С бьющимся сердцем он очистил апельсин, тут же посадил её в приготовленный таз с тёплой водой, сам локтем проверял – тёплая, схватил за крошечные ручки и, не отрывая глаз, ждал, пока она не перестала расти. Тут же дал ей воды с мёдом, проследил, чтобы она всё выпила, заставил её посидеть в воде ещё минут десять и, завернув в простыню, посадил на колени и обнял.

Она прижалась к нему всем телом, иногда она ворочалась, как во сне, пытаясь найти положение, при котором она наиболее близко с ним соприкасалась. Прошло два часа. Она была жива. Он испытывал такую нежность и такую радость от того, что она жива, что боялся пошевелиться. Потом, осмелев, он лёг, не открывая глаз, она прилепилась к нему, закутала его волосами, а он положил её головку на своё сердце. Она мерно и тихо дышала, похоже, спала. Он же всю ночь не сомкнул глаз.

Утром ему пришлось отнести её в туалет и научить пользоваться унитазом, раковиной и ванной, сложнее всего было с колонкой, не так-то просто апельсиновой принцессе освоить сложное искусство включать газовую колонку, это подвластно лишь простым смертным! В первый раз, когда она принимала душ, ему пришлось стоять рядом и регулировать температуру воды. Как только он вышел из ванной, она тут же начала звать его, не справилась со шлангом, залила водой пол и выскочила вся заплаканная и дрожащая.

Первые дни он почти всё время носил её на руках, потом она ходила за ним по пятам и стояла у двери, когда он занимал туалет. Мыться они после того, как она залила пол в ванной, стали вместе. Когда он работал, она сидела рядом и гладила его роскошные волосы. Но постепенно она набирала силу и на исходе первой недели он уже смог выйти на работу. Она ждала его весь день, сидя у дверей. Когда он уходил, она была веселой и румяной, а когда возвращался, то щёки её были бледны и глаза заплаканы.

Пока ей не удавалось стать полноценным человеком. Сначала принцу нравилось, что она буквально не может без него жить, а потом стало тяготить. Она старалась, она очень старалась. Она быстро выучилась читать и писать и пристрастилась к книгам: стала читать целыми днями напролёт. Она прочитала всё, что могла достать, встав на стул, но полки такие высокие, что, даже стоя на стуле и вытянув руку вверх, она могла достать только до половины книжных полок. Она освоила интернет и выискала всё, что могла, о принце и его семье. Он очень неохотно рассказывал ей о своих родных. Он был очень похож на отца, просто одно лицо, и, как многие сыновья, он очень любил его, но всё время сравнивал себя с ним и выходило, что отец смелее, интереснее, красивее, чем он, и в сердце его змеёй вползала зависть к отцу, хотя принц и сам не понимал, что так его задевает, тем более, что ни доказать что-то отцу, ни превзойти его, по причине того, что отца уже давно не было на свете, он не мог, а обида на него осталась.

Её интересовало всё, что имело хоть какое-то отношение к принцу. Он же посоветовал ей попробовать выходить на улицу и она с большим трудом сначала на несколько шагов, а потом всё дальше, стала отходить от его дома. Он нашёл для неё шёлковое платье своей матушки: синее в мелкий горошек, и оно очень шло к её тёмным волосам и синим глазам. Отыскались и туфли, очень удобные, на среднем каблучке и плащ с поясом. Прогулки ей очень помогали. Она разговаривала с апельсиновыми деревьями. Она шагала под их кронами, под их защитой и колдовские апельсиновые деревья рисовали ей тенями под ногами письма с предупреждением, чтобы она была очень осторожна с принцем и берегла своё сердце; деревья даже просили её, чтобы она отдала им своё сердце на ответственное хранение.

Она не слушала советов апельсиновых деревьев, не верила им, но всё же она знала, что многие влюблённые принцессы вообще исчезли в неизвестном измерении. Запахнув потуже плащ, она возвращалась к дому принца, стуча каблуками фламенко, танец любви и страданий, и не обращала внимания на игру теней апельсиновых листьев… Но, как она ни пыталась закрыть на тревогу глаза, принцесса чувствовала подступающую, как прилив, грусть.

Апельсиновая девушка, вынужденная жить в постоянной зависимости от принца, в доме, построенном из печали и тоски пленных, стала тосковать. Она так расстраивалась, что почти всё время была на взводе, готовая разреветься по любому поводу. Если он что-то говорил ей, то она слышала совсем не то, что он говорил.

Например, он говорил, «сегодня тёплый вечер», а она слышала: «сегодня сильный ветер». Если он говорил: «уже время позднее, иди спать, дорогая», она слышала: «твоё время кончилось, не плачь, улетая». Из-за того, что она слышала совсем не то, что он говорил, получалось много непонимания и это непонимание так её мучило, что она совсем заболела, силы покинули её и она почти умерла. Принц же не понимал, что её так угнетает и не знал, что с ней делать. Ему было неприятно видеть апельсиновую девушку в таком состоянии, кому же приятно видеть свою жертву? Поэтому он предпочитал вообще её не замечать, чтобы её грустные глаза не делали ему больно. Он, чтобы поберечь своё сердце, отворачивался от неё, а она от этого так страдала, что однажды решила, что больше не может так жить, и что если он ещё раз от неё отвернётся, её сердце не выдержит и она умрёт на этом самом месте.

Апельсиновая принцесса была в полной растерянности: только что она была уверена, что он её любит и никогда не покинет, он даже говорил ей: Ты меня разлюбишь, а я, – говорил он, – любил, люблю и буду тебя любить, а это как раз то, что принцесса хотела слышать и голова её кружилась от любви и желания. А через секунду он мог сказать: не надо сейчас меня обнимать, если хочешь кого-то обнять, вон возьми плюшевого мишку, там, на диване. А когда она говорила, как она его любит и как он дорог ей, и что она никогда не покинет его, как говорят все влюблённые девушки, он мог сказать ей: всё, что ты говоришь, я в своей жизни слышал тысячу раз и не хочу слышать эти слова от тебя. Ей в такие минуты казалось, что он вынимает из неё душу. А однажды он ни с того ни с сего спросил её, совсем как муж-король сказал Гризель– де, она только что прочитала эту сказку, а ты могла бы поухаживать за мной, если бы я встретился с другой женщиной, а ты накрыла бы для нас стол, постелила бы постель? Она ничего не ответила, и ей стало так больно, что она потеряла дар речи.

Она надела плащ и ушла. Время позднее и идти ей некуда, ведь у неё не было дома, а в апельсин обратно не залезешь.

Она шла от дома принца: каждый шаг давался ей с большим трудом, и колдовские тени апельсиновых деревьев обнимали её за плечи. Темнело, таял летний вечер, солнце уже село, было ещё светло, но и достаточно темно, чтобы особо нетерпеливые уже зажигали в своих комнатах электрический свет. Она шла по улице и видела в окне, как под люстрой за круглым столом сидели старик со старухой и пили чай, смотря друг другу в глаза. В другом окне она видела, как в спальне, где горел ночник: маленький тёплый огонёк согревал девичьи руки, какая-то девушка сняла халат и осталась в комбинации, которая шёлковым объятием рисовала тонкую гибкую талию и нежную подрагивающую грудь; вошёл мужчина, обнял её, и свет погас.

Сердце одинокой апельсиновой принцессы сжалось от предчувствия беды и неизбежности несчастья. Но она только припустила быстрее. Небо потемнело ещё больше. Всё вокруг стало таинственным и тревожным. Теперь не только деревья, но и вечерние облака с фиолетовым верхом и розовой подкладкой тоже говорили ей, чтобы она была очень осторожна и не давала принцу в руки своё сердце, чтобы он его не разбил.

Она шла всё дальше. Несколько дней назад она не смогла бы отойти от дома принца так далеко. С каждым шагом крепла её уверенность, что она обязательно станет человеком. Не апельсиновой принцессой, а человеком! Она найдет работу, поселится в общежитии, получит паспорт, будет работать и учиться. И может быть, когда-нибудь вернётся в этот дом, в башню принца – когда не будет ни от кого зависеть. У неё всё получится!

Налетел тёплый весенний ветер и толкнул её в спину. Она не обратила на него никакого внимания. Ветер отстал и принялся за апельсиновые деревья. Стряхнул все цветы ей под ноги. Шаг за шагом она удалялась от башни принца всё дальше и дальше.

Принц прислушался и оторвался от своей рукописи, от грустных сказок, которые рождались в этих стенах, пропитанных тоской по родине и скорбью военнопленных, которые давно, семьдесят лет назад построили этот дом с башней на крыше.

Был поздний вечер. Принц был в башне один. Я знал, что так будет, с горьким удовлетворением подумал он. Ему стало привычно и легко. Он выпил чаю с волшебным мёдом, перевернул страницу и начал сочинять следующую сказку.

Свежо, остро и печально пахло апельсинами.

10.06.13

Спящая красавица

Да смотрит Господь за мной и тобой, когда мы в разлуке друг с другом.

Г. Доре. «Спящая красавица»

В том же огромном, суетливом и лишённом памяти городе под названием, как его, Москва, где жили Принц-на-горошине и Прекрасный принц, там где ещё жил их приятель, который чуть не загубил третий апельсин, а девушка ушла и он долго не знал, жива ли она вообще, жила ещё Спящая красавица, только она сама ещё пока не знала об этой своей особенности. Никогда не знаешь, на что ты способен, пока судьба не столкнёт с этим в жизни: думаешь, что ты принц благородный и смелый, а по жизни оказывается, что ты трус и предатель. Да, никогда не можешь предположить, кто ты на самом деле, пока не попадёшь в ситуацию, которая тебя просветит насквозь, вывернет наизнанку и сунет под нос красноречивые доказательства твоей сущности.

Вот и Спящая красавица жила себе спокойно, училась в Университете геодезии и картографии, сдавала почти все предметы на экзаменах на отлично и очень расстраивалась, когда получала четвёрки, что бывало конечно, редко, но бывало. Особенно по геодезии, так уж ей не хотелось признавать, что геодезию она знала не на отлично.

Кабинет геодезии был как раз для Спящей красавицы, которая пока ещё не знала, что она спящая – кабинет что– то говорил ей, чего она тоже пока расшифровать не могла. Там стояли огромные двухсотлетние шкафы с застеклёнными полками, уставленными старинными и не очень, это была большая коллекция, теодолитами, нивелирами: латунными, медными, которые своей грацией и важностью старинных вещей напрочь побивали в соревновании по красоте современные приборы. Столы в кабинете геодезии огромные, из толстенных досок, старые, массивные, такие, что наша Спящая красавица, приходя в этот кабинет, чувствовала необъяснимое волнение узнавания того, чего не было, то есть испытывала сильные приступы дежа вю.

Спящая красавица ещё не знала, что она спящая, потому что судьба ещё не предоставила ей случая в этом убедиться со всей очевидностью. Она продолжала учиться и её как ответственного и совестливого человека выбрали секретарём комсомольской организации картографического факультета. Над ней ещё в школе смеялись однокашники, кстати, в школе её выбрали секретарём комсомольской организации, как и позже, в институте, и по тем же самым причинам: совесть и ответственность, смеялись потому, что когда она вела комсомольские собрания, она через слово говорила: спасибо за выступление, через другое слово: пожалуйста, будьте так любезны, благодарю вас, и так далее. В результате остальные комсомольцы, не привыкшие к таким вежливым и церемонным словам, от обилия этих слов ничего не понимали и собрания проходили успешно, если только её заместитель, простая девушка со взрослым лицом и полным отсутствием церемонности, столь присущей Спящей красавице, что в будущем и разрушило семью этой простой девушки, не брала в свои сильные руки ведение собрания. Вот как надо, – говорила эта девушка после собрания Спящей красавице, – а ты всё рассусоливаешь!

Спящей красавице, которая пока этого не понимала, ну, что она спящая, приходилось как-то притворяться, что она такая же, как остальные. Она научилась говорить о том, где достать модные сапоги или батник, сначала, когда она в институте слышала такие разговоры, ей казалось, что девушки притворяются, что это им интересно, потому что она и представить не могла, что можно этим всерьёз интересоваться, потому что в школе, где она дружила с ещё пятью девочками, в их компании разговоры о тряпках считались слишком пустяшными, чтобы тратить на них время.

Спящая красавица конечно была очень симпатичная, лицо чистое, овальной формы, как яйцо, глазки ясные, губки пухлые и нежные с круто изогнутой по форме лука Купидона формой, как у Давида Микеланджело, правильные, только ещё более привлекательные, потому что девичьи. Носик небольшой – не римский, русский такой, симпатичный, чуть вздёрнутый носик. Сама она была строгих правил, даже слишком, что и привело к её долгому сну во всех областях жизни. Некоторые принцы, полукровки и простолюдины предпринимали, конечно, попытки разбудить её, но ни у кого пока не получалось.

Один юноша ещё в школе пробовал её разбудить поцелуем, но она хоть и считалась его девушкой и провожала даже его в армию в десантные войска, и делала с его мамой и сестрой на проводах салат оливье, где обнаружились непримиримые противоречия вроде того, что как говорила его мама, надо резать в салат ингредиенты очень мелко, вроде как по размерам горошины, чтобы всё было одинаково мелко, то у спящей красавицы в семье мама делала по-другому и приучила её резать так, чтобы наилучшим образом в зависимости от размера открывались вкус и особенности каждого ингредиента. Например, огурчик солёный надо резать несколько крупнее, чтобы при раскусывании он был оптимально сочным и его сочность, как неотъемлемое его свойство, как имя и фамилия: имя – Огурчик, фамилия – Солёный, наиболее ярко выражалась. Эти противоречия, впрочем, не сыграли особой роли, потому что от поцелуев этого юноши Спящая красавица так и не проснулась. После застолья Спящая красавица провела остаток ночи дома у юноши, где они в тесноте и полусне дремали на его узкой кровати, не раздеваясь, и безо всякого интимного контакта, кроме поцелуев.

Не проснулась Спящая красавица даже тогда, когда она на четвертом курсе вышла замуж. Также во сне она родила двух мальчиков с разницей в четыре года. Мальчики прехорошенькие, такие, что, когда она на санках зимой везла их с прогулки домой, старшего и младшего в одних санках, щекастых, румяных, ясно-сероглазых, то даже незнакомые прохожие, не сдержав улыбки, говорили: какие красивые, побольше бы таких. Мальчики в детстве были так похожи, что когда смотрели фото, то если на фото был кто-то один из них, то даже она и её муж сомневались, кто из детей изображен, и сразу различали, только когда их было двое, старший – Арсений, младший – Полиодор.

Так и жила она во сне, не просыпаясь, вполне счастливо, пока ей не исполнилось двадцать восемь лет. Спящая красавица так и не знала пока, что она спящая, а думала, что она просто правильная и поэтому с ней ничего особенного не происходит. Работать она устроилась сразу после института, в ПКО Картография, картографом, на работе ювелирной, точной, скрупулёзной, от слова скрупул, что означает в переводе с умершего латинского используемого сейчас только в высоких научных кругах, да ещё и в алхимии, латинского языка, зерно, если вы потеряли нить, то повторю: скрупул – означает зерно. Зерно истины. Зерно здравого смысла, драгоценное зерно, так сказать, найти зерно.

Работа как раз ей очень подходила. Чисто, тихо, спокойно: скреби пёрышком тушью на ватмане ручного отлива с водяными знаками гидрографию, речную сеть то есть, пунсоны кронциркулем, дорожную сеть кривоножкой и даже двойной кривоножкой, растительный покров, деревья, там, осоку в болоте, всё ручкой, пёрышком, тушью китайской: с помощью синусной линейки расчертив пространство. Не камни ворочать, не на холоде и дожде стоять – камеральные условия, от слова камера, вот и чувствовать она себя постепенно стала как в камере, от этих камеральных работ. Так и сидела она, как королева пространства, управляя на чертеже полями, лесами, дорогами и городам, на сходя со своего места. Так конечно она на этой работе и не просыпалась: голова работает, мысли бродят, где попало, камеральные работы хоть и чистые, а чувствуешь себя как в камере, как в тюрьме то есть.

Сидит год, сидит два, рождается второй сын, время идёт, а она всё крепче спит, только на работе она уже не простой картограф, а редактор. Чертить редактору не надо, надо говорить составителю, что чертить, а потом проверять, что начертил составитель, а так как во время черчения, она сама знала, голова, бывает, отключается полностью в погоне за непослушными мыслями, которые уводили куда попало, то и проверять надо было внимательно, потому что и чертили, что попало.

Так бы и умерла во сне, не просыпаясь, в положенный ей срок, если бы не случай. Работа Спящей красавицы располагалась неподалёку от её дома и она ходила на работу пешком, занимала дорога пятнадцать минут, мечта многих принцесс. Но после того, как она родила второго мальчика и прошёл декретный отпуск, который в те времена уже составлял три года, это со старшим она сидела только год, а с младшим уже три, то оказалось, что в отпуск она уходила со старого места работы, а выходить ей пришлось на новое. Располагалось оно в районе метро «Текстильщики», промышленном районе Москвы, прямо напротив АЗЛК, из окон ПКО были видны окна цехов АЗЛК, располагавшихся аккурат через открытую ветку метро. После выхода из декрета Спящая красавица вышла уже в район Текстильщики и поступила в распоряжение старшего редактора по фамилии Жив, а Спящая красавица пока была просто редактором. Хорошая фамилия – Жив. Давно, ещё на старом месте, когда Спящая красавица только вышла на работу, то ей дали делать учебную геологическую карту Советского Союза. Сначала как положено, она прочитала редакционные указания, где было написано, с каких материалов надо составлять, то есть чертить ручкой китайской тушью специальное содержание, ареалы распространения геологических пород на поверхности земли. В конце редакционных указаний Спящая красавица прочитала: редактор Жив. Неужели надо писать жив редактор или умер? Надо же! Оказалось, что Жив, это такая прекрасная фамилия, которая всё время напоминала и человеку, и остальным людям, что обладатель этой фамилии жив! Кроме случая, когда этот человек умрёт. Такой-то Такойтович Жив – умер. В остальных случаях – жив!

Оказалось, что старший редактор Жив, Дина Ильинична, делала в то время очень важный, интересный, содержательный, новый научный атлас геологии и геофизики Атлантического океана под руководством молодого, как о нем писали, семидесятилетнего ученого Глеба Борисовича Удинцева. Работы по атласу было много, забегая вперёд, скажу, что работы будет лет на двадцать, или более того, и старшему редактору Жив понадобились для развёртывания работ ещё редакторы. Вот и попала Спящая красавица к редактору Жив.

Однажды поехала старший редактор Жив в Институт географии, что неподалёку от Третьяковской галереи, в Пыжевском переулке, тоже очень волшебном, на встречу с авторами карт для атласа Атлантического океана и взяла с собой Спящую красавицу. Вот там-то и грянул Гром небесный и несчастная Спящая красавица на горе себе неожиданно проснулась. Никто не мог предположить, чем эта встреча обернётся. Обернулась она судьбой: счастьем и горем, стихами, и новым многолетним сном опять заснувшей Спящей красавицы.

Вот входят Жив и Спящая красавица в помещение, где назначена встреча с авторами карт для атласа, и видит она небольшой кабинет с высокими потолками, все стены которого представляют собой полки с книгами и несметными, то есть не поддающимся смете и счёту, минералами. Были там и большие кристаллы различных цветов, и друзы, это когда много кристаллов растут из породы, и минералы в виде сотов, и минералы в виде тонких-претонких, сложенных в стопку листиков и минералы как рассыпанный гранат и как леденец огромных размеров и с прожилками, и блестящий, как золото пирит, золото дураков, и невзрачное настоящее золото, и пестрый серпентинит, и сочный лабрадорит, и синий, как глаза одного принца, лазурит, и аметист, избавляющий от пьянства, и халцедон и изумруд, излечивающий от слепоты, и малахит, радующий чистые сердца, и гранит, и обсидиан, чёрное вулканическое стекло, и моховые, с уже готовыми картинами природы, агаты, и сахарные мраморы и королевские порфириты, чего там только не было.

Окна высокие и узкие.

– Проходите, пожалуйста, – сказали авторы, они уже обосновались с одной стороны большого стола, как положено по этикету. Прошли Жив и Спящая красавица, устроились чинно, и тут смотрит Спящая красавица – сидят напротив четыре принца-геолога, один краше другого. Лица у них как у капитанов парусных кораблей – глянешь, вроде суровые, обветренные, загорелые, а под этим, как под коркой – сплошная романтика, грусть нежных потерь и страдания чистых сердец.

Все хороши, а один – глаз не отвести: глаза чистые, васильковые, как самое глубокое синее море, утонуть можно без спасательного круга, не выходя из комнаты, лоб высокий, сразу видно, умный. Как посмотрела ему в глаза Спящая красавица, так сразу поняла, что погибла: полетела в его глаза как в пропасть, только лететь ей в эту пропасть было легко и приятно. Вокруг неё как будто стал разворачиваться вихрь.

Потолок взлетел ввысь, стены закачались, выросли и разошлись в разные стороны, пошло движение воздуха, дождь пополам с солнцем, и глаза спящей красавицы будто в первый раз раскрылись, будто в первый раз мир увидела. А ещё этот принц спросил Дину Ильиничну Жив:

– А фамилия девушки будет в атласе?

– А как же, – сказала Дина Ильинична Жив, – конечно будет, как редактора карт.

Заметил, пело сердце Спящей красавицы, он меня заметил! Она так боялась смотреть в его глаза, чтобы ненароком не провалиться, что не заметила, как кончилась встреча.

Это произошло весной и внезапно разбуженная Спящая красавица никак не могла привыкнуть к красоте и ярости мира, которых она раньше не замечала, пока спала. Море удовольствия, море радости, которое обрушилось на Спящую красавицу, так ошеломили её, то есть дали по шелому, по шлему настучали так, что она поразилась, как она так долго спала и ничего этого не видела. Зато теперь она наслаждалась тем, что она может чувствовать. Она упивалась этой способностью. Она чувствовала всё подряд.

Чувствовала, как растут деревья, медленно, распираемые соками, чувствовала не грусть, как люди, глядя на опавшие листья, а терпение и уверенность, что за зимой придет весна и соки деревьев опять заставят набухнуть тело дерева и кора треснет сочно от этой полной радости жизни, и появится трещинка а потом ещё и ещё. Чувствовала она, как ночью раскрывает окно, а тело, тело всё так же лежит на кровати и она, наполненная светом и воздухом, как шар летит вверх, где воздух становится постепенно холоднее и ей приходится возвращаться обратно, но она успевает увидеть коробки домов, расставленные вдоль улиц со светлым асфальтом и светом фонарей, растворенных в зелени деревьев. На море она чувствовала, как сама становится рыбкой и волны меняют ритм её сердца на свой ритм и в сердце стучатся синхронно, но не могут встретиться из-за ребер, и чувствовала, как на небе воюют теплые с холодными, и в зависимости от того, кто побеждает, возникает теплый либо холодный фронт, и от этого идёт дождь, она чувствовала, что её муж видит, как она изменилась и не может понять, что с ней, она чувствовала, что если не позвонит принцу с синими глазами, то её пробуждение будет напрасным и она не успеет встретиться с ним, как опять заснёт.

Правда, у этого отрадного явления была вторая сторона, как у любой медали: чувствовать она стала слишком сильно. Видимо, от радости, что она проснулась, Спящая красавица взяла в руки слишком большую ложку, не по зубам.

Несколько недель продлился инкубационный период, в течение которого она иногда встречалась с синеглазым принцем в ПКО, когда он приносил авторские материалы для карты тёплых течений в океане. В этот период принц подарил ей свою самую знаменитую сказку, изданную в миниатюрном формате, что окончательно перевернуло жизнь Спящей красавицы. Инкубационный период кончился и она влюбилась. Как всегда после пробуждения, она пришла в восторг от этого открытия, ведь раньше она спала, а тут такое сокровище чувств – она влюблена. Ей нравилось быть влюбленной. Она распробовала это чувство как небесное вино, нечаянно попавшее ей в руки. Дрожащие, алчущие руки. Но ей всё было мало. Ложка большая, но ей мало, мало, мало, ей нужно всё. Если не дадут, если не нальют этого небесного вина, то она умрёт, она это точно знала. Умрёт, заснёт, какая, к чёрту, разница!

Жажда была такая сильная, как у апельсиновой девушки. Не напоит он её – она умрёт точно так же, как она. Счастье, чувства, восторг, тоска и жажда били так сильно, что скрывать это она просто не могла и муж Спящей, пардон, Разбуженной красавицы, обострённым чутьем почти покинутого мужа вычислил, что Спящая красавица превратилась в Разбуженную, но не им. Открытие не из приятных.

Синеглазый принц, оценив обстановку, понял, что политика невмешательства, разумного ограничения и двойной жизни Разбуженной красавице уже не поможет, и придётся что-то решать, понял, что он не может по ряду причин взять Разбуженную Красавицу на себя, потому что забрать её из семьи, как вырвать дерево из земли и перенести его на пляж, например, потому что она не одна, у неё разветвленная семья, мать, отец, муж опять же, сын, второй сын, вырвать её из этой грядки нельзя, если вырвать, то всё порушится. Опять же мужу её он пообещал, что не будет продолжать с ней отношения, пообещал на глазах бога, то есть бог свидетель: мы что-то обещаем друг другу, а бог является свидетелем нашего обещания.

Сколько ни билась Разбуженная Красавица, чтобы принц возобновил с ней отношения, он был непреклонен и стоял на своём.

Большая ложка Разбуженной Красавицы осталась не у дел, а ей, по-прежнему сильно чувствующей, надо было всё. Всё! Всё!! Всё!!! Большой ложкой. Принц не давал, не мог: он ведь обещал богу. И, отчаявшись от страха, что просто умрёт без него, она, не зная, как ей иначе выжить, опять заснула, как после аффекта. И так крепко заснула, что опять стала Спящей красавицей и ходила по дому типа: Что воля, что неволя – всё одно, но сработало. Она выжила, только опять спала: и во сне, и наяву. Вот такая история. И если вы думаете, что это конец, как думала и сама Спящая Красавица, то вы ошибаетесь. Она-то точно думала, что она больше не проснется и умрёт в положенный срок прямо во сне, но получилось не так, как она думала.

Получилось глупо и смешно, как это часто бывает в жизни.

Она жила уже во сне, заснув по второму разу после первого пробуждения, и уже думала, что синеглазый принц не существовал вовсе и всё это ей только приснилось, как вдруг после пятнадцати лет неведения она получает весточку от него – облако, серое сверху и с нежной светлой розовой подкладкой, а потом – клочок тумана в открытое окно, ну, точно от него, она же знает, потом листик зелёный, исписанный жилками, что написано – она никому никогда не скажет, но, чудо! Она во второй раз проснулась! Второй раз на те же грабли, Ой-ё-ё-ё-ё-ё-й! Ну, ладно, один раз проснулась, заснула потом, и всё спокойно, ну чтобы второй раз проснуться от того же принца, этого ни в одной сказке не было. Кошмар! Опять что ли чувства, стихи и – не спать?

Не спать, Спящая красавица!

Мораль. После пробуждения очень хочется плакать от полноты чувств, и дальше реветь – по инерции. Тут, самое главное, не превратиться в Царевну-Несмеяну, а хуже того – в помесь Спящей красавицы с Царевной Несмеяной, а то будешь пол-суток спать и пол-суток – плакать.

14.06.13

Прекрасный?

Недалеко от станции метро «Текстильщики», в ареале высокой плотности населения принцами и принцессами, а также многочисленными полукровками, в промышленном задымлённом районе по соседству с Принцем-на– Горошине и его другом, у которого случилась неприятность с тремя апельсинами, хотя пока ещё рано говорить о тотальном невезении, возможно принцесса из третьего апельсина ещё жива и когда-нибудь появится на его горизонте, жил ещё один принц, приятель первых двух. Прозвище у него было очень даже хорошее. Прозвали его Прекрасный, что вполне соответствовало действительности. С самого раннего детства он отличался от своих сверстников в лучшую, конечно, сторону. Он был самый умный, самый вежливый, самый скрытный, самый творческий, самый таинственный и самый загадочный на свете принц. Мало что принц. Так ещё и самый прекрасный на свете. Кому-то всё – кому-то ничего, почему всё так несправедливо?

Принц любил покрасоваться, отчего же нет, если Вы – Прекрасный принц, верно? Обласканный вниманием всех, кто его видел, он так привык к всеобщему обожанию, что обижался как ребёнок, если к его ногам не сразу падали сражённые его обаянием люди, не важно, мужчины или женщины, даже дети и старики, никто не мог устоять перед его неземной красотой. Но юные девы, это отдельная история! Девы падали к его ногам как спелые груши.

Принц сам пописывал стихи и прозу. Его приятные, полные светлого юмора и ненавязчивой мудрости, вещицы были очень популярны и печатались на обратной стороне всех бланков, справок, квитанций в городе. В результате рассерженные горожане, получившие огромные счета, обнаружив с обратной стороны документов стихи и истории принца, принимались читать их и забывали о неприятностях, в общем, дело это оказалось полезное, и поступило предложение печатать афоризмы принца и на денежных купюрах, чтобы они радовали подданных, но изящных афоризмов оказалось так много и так трудно было выбрать из них самые интересные, потому что они все были блестящими, то пришлось создать комиссию, которая уже пять лет не могла решить, какие афоризмы выбрать из обширного творческого багажа принца.

Принц слагал также короткие стихотворные притчи и считал себя пророком, что ж, принцам это позволительно и это не самая ужасная черта характера. Молодые девушки, узнав о литературных талантах принца, тоже стали писать стихи, это оказалось столь заразительным, что все они вскоре перешли на язык поэзии. Язык страдал. Стихи были ужасные и просто плохие, и все родственники заболевших девушек отравились этими стихами, у них начался неудержимый понос и желудочные колики. После того, как эпидемия стихосложения приняла массовый характер, что грозило перерасти в пандемию, министерство здравоохранения под страхом смертной казни запретило молодым девушкам, влюблённым в принца, заниматься стихосложением. Остальным гражданам, не влюбленным в принца, разрешили сочинять стихи, так как они не наносили ущерба здоровью, только надо зарегистрироваться в министерстве стихосложения и предъявить справку, что автор не влюблён в Прекрасного принца, такие справки выдавали в психдиспансере бесплатно, а можно было просто купить на Центральном рынке.

Действительно, в Прекрасного принца нельзя не влюбиться, и в стране не осталось поэтесс, так как все были в него влюблены и им не разрешалось заниматься стихосложением, поэтому писали только мужчины, и то не все.

Принц имел вид многозначительный и таинственный, он, как мрачный Байрон, опалён огнём нежного страдания и романтической печали, а это сильно действует на молоденьких девушек, у него была пышная волнистая тёмная шевелюра, которая так и манила девушек запустить в неё ручки, он зачёсывал волосы назад, открывая высокий прекрасный лоб, и печать перенесённых потерь проступала на челе принца, как свет, что притягивало самых чувствительных и нежных принцесс.

Принцессы, полукровки и простолюдинки слетались к нему стаями. Как мухи. Зная об этой способности принца, другие принцы приглашали его в гости, когда надо было избавиться от надоевших поклонниц. Он приходил на бал, поражал всех своей неземной красотой и уходил, окружённый роем восторженных поклонниц, а хозяева праздника могли вздохнуть спокойно. Прекрасный, добрый, отзывчивый человек, говорили они. И дом очищает от этих надоедливых девиц. Вместо дезинсектора.

От любви к нему поумирало больше народу, чем от аппендицита. Умерших от любви к нему даже хоронили на отдельном обширном кладбище, потому что к сорока годам жизни принца их насчитывалось уже более тысячи. Там была построена прелестная церковь. И церковь, и кладбище погибших от любви к принцу, привлекали почитательниц Прекрасного принца. Серая каменная церковь в псевдоготическом стиле была устремлена ввысь своим гордым шпилем, по краю крыши на страже небесной красоты принца сидели каменные горгульи. Их ужасные тела и отвратительные лица с разверстой пастью, из которой во время дождя хлестала вода, должны были отпугивать от смиренной обители злых духов, что они успешно и делали. Кроме того, своим уродством они подчёркивали живую одухотворённую красоту принца – по контрасту.

Внутри церкви стояли массивные чёрного дерева скамьи; приделы хранили таинственный полумрак, из которого выступали фигуры святых, лики их были похожи на Прекрасного принца как две капли воды. Некоторые усматривали в этом сходстве нескромное желание принца похвастаться лишний раз своей неземной красотой, а некоторые говорили, что такие прекрасные изваяния побуждали приходить в храм, чтобы полюбоваться на его прекрасное лицо, чаще, чем это было угодно богу, и это богохульство!

Печальный погост никогда не пустовал. Дело в том, что принц, сохраняя уважение к погибшим на поле любви к нему, отдавал им почести не реже чем раз в год. Он никогда не говорил точно, когда он в траурном наряде, без головного убора, на белом коне с копьем, опущенным в знак уважения к погибшим, медленным аллюром проскачет по кладбищу, поэтому преданные фанатки ждали его появления каждый день.

Поскольку девушки приходили так часто, как могли, то они перезнакомились, подружились и организовали нечто вроде фан-клуба Прекрасного принца. Они даже распространяли в своей среде глянцевый журнал, посвященный принцу. Там печатались статьи с его фотографиями: он на лошади, он играет в поло, он ужинает о обществе совершенно никакой девушки – принц специально просил подобрать не слишком красивую девушку для фотосессии, чтобы не дай бог, какая-нибудь из его поклонниц не почувствовала себя униженной. А так все довольны: фанатки – что они не хуже, чем спутница принца на фото, а сама героиня на фото была довольна, что попала в глянцевый журнал рядом с Прекрасным принцем. Потом шли статьи о доме принца, об интерьерах его покоев, о машине принца, о научной работе принца, да-да, принц имел работу, имел он эту работу, имел также научное звание доктора наук: он скуки ради занимался исследованиями.

Ещё в принце было что-то от архивариуса: он собирал все-все записки, бумажки, письма, закладки, стихи, рассказы и прочее, что написали ему поклонницы, помечал, от кого эти письма, и хранил их в канцелярских папках с разноцветными завязками. Папок было так много, что когда он переезжал, то только для них пришлось заказывать Камаз. Он хотел издать их в дорогом переплёте, но ни одно издательство в стране не взялось за столь масштабный труд. Поэтому папки хранились на стеллажах в гардеробной принца и там уже негде пройти.

Первый гром грянул, когда ему исполнилось сорок лет. Он облысел. Для любого другого мужчины на это дело обычно бывает всё равно, не всегда, конечно, но в большинстве случаев. Но для красавца-принца это стало огромным ударом. У него до этого была замечательная, см. выше, шевелюра, привлекающая девушек, а тут в мгновение ока образовалась обширная, извините за выражение, плешь, которая разрушала замечательный образ прекрасного принца.

Бороться с уже образовавшейся лысиной поздно, и принц решил эту проблему простым и элегантным способом. Он приказал изготовить для него несколько сотен головных уборов. Почему так много? Во-первых, он любил разнообразие, во-вторых, он хотел порадовать своих почитателей своими новыми образами, в-третьих, он дал работу сотне мастериц, которые часто сидели без работы, а он предоставил им рабочие места и хороший заработок, в-четвёртых, он, приходя на примерки, познакомился со всеми швеями и семьдесят из них вступили в его Фан-клуб, а тридцать были названы его гостьями на ближайшем балу. В общем, наличие лысины ненадолго омрачило жизнь принца, и так же быстро, как облачко с лица солнца, исчезло.

Больше всего прекрасный принц любил огромный бархатный берет с огромным плюмажем, в котором он сам себе напоминал то ли художника, то ли артиста, берет был расшит крупными камнями сваровски и стоил полквартиры на окраине Москвы.

Второй удар настиг принца на пороге его пятидесятилетия. У него разыгрался радикулит. Пришлось отказаться от конных прогулок и пересесть в мерседес. В нём принц стал, по нынешним временам, выглядеть ещё более привлекательно.

Девушки уже просто не могли смотреть на него более пяти секунд, так как падали на землю замертво. Ассоциация врачей даже издала специальную брошюру для девушек, которую бесплатно раздавали в техникумах, училищах и институтах с университетами. Брошюра носила броское название «Увидеть принца и не умереть!». Там приводились полезные советы, которые помогали простым девушкам, полукровкам и принцессам не получить смертельную дозу поражающей красоты принца и остаться в живых. Например: «Увидев принца наденьте специальные очки!», они продавались довольно дёшево в любом киоске и были доступны в любой момент; специальные очки приглушали божественную красоту принца – в них он выглядел как обычный мужик. Эти очки спасли жизнь многим девушкам и обогатили производителей очков. Был и такой совет: «если вы увидели издалека берет принца, переходите на другую сторону улицы» – это хороший совет, как удачно, что берет был большой, заметный, и многие девушки спаслись и в дальнейшем удачно вышли замуж. Был совет: «закрыть глаза», но это плохой совет, потому что последовавшие этому совету девы попадали под машины или ломали конечности и поэтому брошюру признали вредной и изъяли из обращения.

Время шло. Принц постарел ещё на десять лет. Ему стукнуло шестьдесят. Он не знал, что делать?! Он стоял пред зеркалом и внимательно себя рассматривал. Раздались первые тревожные звоночки, подумал он.

– Вообще-то вторые и даже третьи, – сказало зеркало. Он так удивился, что потерял равновесие и сильно ударился пятой точкой о мраморный пол. Зеркало обнаглело и продолжало хамить:

– Ты посмотри на себя! Ты же страшнее, чем твоя фотка в паспорте.

Прекрасный принц возмущенно сказал:

– Что ты понимаешь, стекляшка!

– А раньше ты называл меня «хрустальным озером настоящего», а фотографию ты называл «радужным озером прошлого», – хмыкнуло зеркало, – врал, значит!

– Да кто ты такое, что б так с Нами разговаривать! – гневно прикрикнул он на вредное стекло.

– Я, между прочим, прямое родственнице, если можно так сказать, – родственнице, ведь есть родственник, есть родственница, а почему не быть родственницу? Среднего рода.

– Да ладно, не суть важно, какого ты рода, – прервал его принц.

– Отчего же, – желчно сказало зеркало, – я прямое родственнице портрета Дориана Грэя, самого без сомнения красивого мужчины на свете за весь период истории человечества. Слыхал о таком?

Прекрасный принц неохотно признался, что слыхал. Он не только слыхал, но и несколько завидовал Дориану, до тех пор, пока не узнал о его трагическом конце.

Зеркало с неодобрением поглядело на него:

– Я смотрю на тебя каждый день и прекрасно вижу, во что ты превращаешься.

– И? – со страхом спросил Прекрасный принц.

– В карикатуру на самого себя!

Тут принц чуть не упал во второй раз, если бы после первого не сел на табуретку.

– Скоро все заметят, что ты не Прекрасный и твоё имя будет Ужасный, – сказало зеркало голосом прорицателя.

Принц не хотел верить, но зеркало говорило так убедительно, что он перестал сопротивляться очевидному и сказал:

– Что ты предлагаешь? Маску? пластику? косметику?

– Можешь, конечно, попробовать, но мне кажется, это просто потеря времени. У меня есть план: ты выбираешь себе двойника помоложе и спокойно живешь, считаясь по-прежнему самым красивым принцем. Как тебе такой план?

– Гениально! – сказал принц, – как же буду объявлять кастинг на своего двойника, все же сразу поймут, что я – это не я, а двойник?

– Всё продумано, – крякнуло зеркало, – кастинг будет объявлять уважаемая киностудия на роль Аполлона, например. А выбирать будешь ты. Двойника. Ведь ты хочешь считаться самым красивым?

Принц воодушевился, – действительно. Может сработать!

– И у тебя останется твоя слава, – сладко пропело зеркало.

– А почему ты так заботишься об этом?

– Я тебе не скажу.

– Ну, хорошо, – согласился он. На том и порешили.

Прошёл первый кастинг, где принц самолично выбрал себе двойника и тот с удовольствием принял на себя все обязанности и удовольствия принца. Двойники подписывали соглашение, что они не будут рассказывать прессе о том, что прекрасный принц сошел со сцены и отправлялись в каждодневный бой за поддержание звания самого Прекрасного принца. Как и предполагало зеркало, никто ничего не заметил.

Настоящий принц с удивлением и огорчением наблюдал, как за его двойником бегали его поклонницы, как фотографии его двойника во всём блеске красоты и молодости наводняли глянцевые журналы, как за внимание его двойника сражались со всем яростным женским коварством самые прекрасные, утонченные и нежные красавицы мира, а сам он был никому не нужен. Это открытие перевернуло его представление о себе и о мире ровно на сто восемьдесят градусов, ну, может быть, не сто восемьдесят, ну на сто пятьдесят, не суть важно. Он всю жизнь доказывал, что он самый красивый, неотразимый для всех абсолютно женщин, самый тонкий, самый мудрый, а теперь с его ролью прекрасно справляется простой парень, а он сам никому не нужен. Прекрасный принц вдруг понял: то, чем он жил шестьдесят лет, совершенно неважно. Всё суета сует и томление духа.

На следующий год принц даже не стал принимать участие в выборах своего собственного двойника. Они прекрасно справились и без него. Новый Прекрасный принц выполнял его обязанности ничуть не хуже, чем предыдущий. Зато принц теперь экономил массу времени. Достаточно умыться и протереть лысину влажным полотенцем. Ему не досаждали толпы поклонниц, он познал счастье быть самим собой и никому ничего не доказывать. Он жил на даче и тёплое солнце каждый день ласково гладило его по лысине. Ветерок нежно ерошил остатки волос на затылке.

Хорошо быть самим собой, подумал Прекрасный принц. Он пошёл ещё дальше. Он собрал все свои стихи и притчи и запалил на огороде костёр. Костёр вышел славный. Он погрелся у костра из своих стихов, не каждый поэт может этим похвастаться, и когда он догорел, принцу показалось, что закатное солнце с улыбкой подмигнуло ему.

Единственное, что его беспокоило, это отсутствие семьи. Но чтобы она была, надо лет тридцать, день за днём, складывать серые кирпичики дней упорно один за другим, а ему это было скучно. У него же была яркая жизнь, но состояла она из картинок, а как известно, из бумаги дом не сложишь. Он сейчас отдал бы славу первого красавца за вечер со своей старухой-женой, в которой только он видел бы ту девушку, которая стала его единственной, но у него такой не было. Не было единственной, было много принцесс, но не было той, что состарилась бы вместе с ним. Такую надо готовить долго: с молодости и только к старости она бы поспела. И внуки бегали бы вокруг с щебетом, как птицы небесные, но тогда он не написал бы свои прекрасные притчи и афоризмы, которые он сжёг, кстати. Что важнее? Принц зря печалился, наверняка бегали где-то его прекрасные дети: маленькие, и важно ходили взрослые, только ни он, ни они не знали об этом.

А что же зеркало, которое подтолкнуло принца к таким радикальным переменам? Здесь не всё так просто.

Зеркало надеялось, что после ухода из большого спорта принц не будет отходить от него и зеркало вдоволь налюбуется его лицом, наглядится в его синие глаза, насладится благородным лбом и волевым подбородком принца, он и сейчас безумно, безбрежно, невообразимо красив, зеркало это знало и хотело быть единственным, кто мог это видеть.

Зеркало так любило принца. Но и оно просчиталось.

Принц вообще перестал смотреться в зеркало. Оно так и пылилось в гардеробной. Принцу это было безразлично.

Единственное, ему было немного, совсем чуть-чуть, жаль – так это своих усилий, которые он всю жизнь тратил на поддержание славы Прекраснейшего, а оказывается, можно прекрасно прожить без неё!

Он ни о чём не жалел, ни о чём не просил. Он нашёл покой и был самим собой. Не это ли высшее счастье?

Только поговорить не с кем.

11.06.13

Люба и Душенька

Она неплохая, Любушка, Люба, Любовь, Вечная женственность, легкомысленная только. Я-то совсем не такая. Мне бы о душе, о вечном подумать, Библию почитать, а она меня всё время дёргает: посмотри, какой мужчина, мне бы такого! А какого «такого»? по мне-то и смотреть не на что – душонка у него слабенькая, хрОмая, только тело накачанное. А она: какой взгляд! Какие плечи широкие! Ни о чём серьёзном поговорить с ней нельзя, всё, о чём она может думать, это какую причёску сделать, какую юбку ей надеть – «короче некуда» или «с разрезом донельзя»! Накрасится Любовь моя, оденется, идёт, слегка раскачиваясь на каблучках, как поёт! Однажды я её в церковь затащила – она и тут: платок-то повязала, смотрит скромно, а забылась, так сверкнула глазами, что батюшка испугался, шарахнулся от неё, чуть не упал!

У меня в сумочке – премудрости Соломона, Екклесиаст мой любимый, такая там печаль, такой свет, что душа сладко болит и сердце щемит, – а она с собой косметичку весом полпуда таскает.

Сегодня на свидание полетела, а мне так неспокойно, как бы не было беды с Любовью моей отчаянной.

Началось всё это три дня назад: вижу встречает меня моя Любушка, Вечная Женственность, тихая, глазки опухшие, красные, заплаканные, волосы в беспорядке, ресницы не накрашены. Грустит. Я сначала-то значения не придала и в шутку ей говорю:

– Что, мало тебе сегодня комплиментов насыпали, или каблук сломала, или колготки поехали?

А она так кротко улыбнулась, газа отвела и молчит, как воды в рот набрала. Тут я забеспокоилась – беспокойная я душа-то!

– Что случилось, милая?

Она молчит. Я её тормошить: ну что ты, февраль скоро кончится, весна начнётся – туфельки наденешь, шарфик шёлковый – никто от тебя глаз отвести не сможет! А она мне говорит, спокойно так, буднично:

– Помру я скоро.

– Тьфу! – говорю, – типун тебе на язык!

С чего ей помирать-то? Сроду не болела ничем моя Любушка – живая такая была, шустрая. Ни одного мужика не пропускала, на всех внимание обращала, добрая была, ласковая, щедрая – кого приобнимет, кого по головке погладит, кому улыбнётся, с кем просто поговорит – вот мужики к ней и тянулись – чувствовали в ней женскую силу: никого не обижала, каждый с ней ощущал себя желанным.

Ну ладно, думаю, вечером погрустит, а к утру всё пройдёт: зачирикает птичка моя как раньше.

Но не тут-то было. На следующий вечер увидела я свою Любовь под иконами, лежит бледная, глаза закрыты, на ладан дышит. Я так испугалась:

– Вставай! – кричу, – подымайся, сучка, а то я сейчас сама тебя придушу, чтоб не мучилась!

Она мне слабым голоском: не надо! Следы на шее останутся! – Ну не дурочка, а?

– Говори сейчас же, что случилось?!

Села моя Вечная Женственность, ножки свесила:

– А помнишь, – говорит – того, с золотыми глазами?

– Помню, ну и что? При чём тут он?

– Так вот, он мне сказа-а-а-а-ал, – и ревёт.

– Не реви! Кому говорю, не реви! Что он тебе сказал, дьявол желтоглазый?!

– Он мне давно сказа-а-а-а-ал, что через три года меня уже никто не захо-о-о-о-чет! А прошло уже пять! – И ревёт. Ну что тут скажешь? Дура-дурой, хоть и Вечная Женственность!

– Не расстраивайся, – говорю, – он тогда это несерьёзно сказал!

– Ещё как серьёзно! Я сама теперь уйду, поминай как звали, оставайся ты, Душенька, одна, никто тебе теперь мешать не будет…

И опять ложится, к стенке поворачивается.

И вот на третий день, когда я уже думала, что придется мне хоронить мою Любовь, Вечную Женственность, случилось неожиданное, я к ней:

– Вставай, дорогая, поднимайся, оживай, позвонил твой, с золотыми глазами!!! Она и ухом не ведёт. Молчит. Только вижу – аж засветилось ухо-то.

– Ну не интересно тебе, ладно. Не буду рассказывать.

Повернула она мордочку, но глаз не открывает, а ресницы как мотыльки трепещут. Я будто сама с собой разговариваю: Я правда, не узнала его, не ожидала, что позвонит!

– Как не узнала? – вскинулась Любовь, – как ты могла его не узнать?!

– Так и не узнала! Чего мне его узнавать-то, кто он мне? Никто!

– А мне он всё! – кричит, а из горла не крик, а писк какой-то доносится! – Что он сказал?

– А что они все говорят? Сказал, что хочет тебя. Увидеть!

Засмеялась моя Любушка, сидит, счастливая. Глаза сияют. Улыбка глупая. Щёки порозовели. И опять как заревёт:

– Посмотри на меня! Я совсем прозрачная, ножки тонкие, ручки тонкие, а какая грудь была, какая попа, одни глаза остались. Как я ему такой покажусь?!

Ну что ты будешь с ней делать?

– Ты, – говорю, – на самом деле у меня красавица! Ты весёлая у меня, ласковая, нежная!

А она мне: ноги у меня не от ушей! И волосы, – говорит, – у меня невыразительного цвета медвежьей шерсти!

– Да нет, волосы у тебя, как у Мерилин Монро, это у неё такой цвет был, пока в блондинку не перекрасилась. Только, я думаю, не надо вам видеться!

– Тебя не спросила! – говорит эта нахалка.

Откуда только силы взялись: вскочила, перед зеркалом крутится – мажет личико росой с ресниц невинных девушек (хорошо мимические морщинки разглаживает). Губки надувает и помадой из утренней зари наяривает. Ресницы ночными шорохами накрасила. Просто красавица! А сама ещё от слабости пошатывается!

– Я тебя не пущу! Он может тебя своим мужским самомнением запросто зашибить!

– Ничего, не зашибёт!

– Эгоизмом задавит!

– Не задавит!

– Обидит!

– Я – Любовь, не обидчивая!

– Тогда я с тобой пойду!

– Нет уж! – кричит Вечная Женственность – посмотри на себя: мудрая ты, как змея, серьёзная, как училка, только и знаешь, Библию свою читать, скучно с тобой – оскомину набьешь, старая ты как мир, душенька, ты ему никогда не нравилась! Не обращал он на тебя никогда внимания! Только на меня смотрел, только меня хотел, стихи мне писал, не мешай мне! Я блистающая как заря, прекрасная как луна, светлая как солнце, грозная как полки со знамёнами! Вот, дурочка, подумала Душа, меня ругает, а сама, не зная того, Екклесиаста цитирует, да что б ты цитировала, если бы я его не читала?!

– Ладно, уговорила! – сказала Любовь, – не пойду, буду дома сидеть с тобой, Душа моя, только голодная я очень: хочу, – говорит – икры лягушачьей с шампанским, и квашеной в слезах капусты, сделай, пожалуйста! И смотрит так жалобно, просительно, я-то, конечно, тут же растаяла, побежала ей ужин готовить, икра у нас была, капуста тоже, слёз она сама целый кувшин наплакала, а вот за шампанским надо срочно бежать, дома спиртного не держим!

Как я тогда не поняла, что она придумала, сучка. Вытолкнула меня из тела, заставила в магазин бежать, и ушла одна. Прибегаю с шампанским, а её и след простыл, ну что ты будешь с этой Вечной Женственностью делать, где мне её теперь искать, – Душенька расстроено качала головой и хмурилась.

Душа вздохнула и продолжила, не глядя на своего случайного слушателя, бомжеватого вида мужичка, обалдевшего от Души, по хозяйски расположившейся на его законной скамейке – прозрачной женщины, похожей на дрожащий воздух над разогретым солнцем полем:

– Вообще-то мы с ней дружно жили, а как вы думаете, если в одном теле с кем-то живёшь – дружить надо, а то не жизнь будет, а мука!

Мужичок не верил ни своим глазам, ни ушам, а Душа не обращала на него никакого внимания, похоже, разговаривала сама с собой.

– Насилу нашла её, вот сижу теперь здесь, наблюдаю, чтоб Любовь мою, Вечную Женственность, не обидели. Жду её. Что с Любовью без Души будет? Да и Душа без Любви погибнет. А она без него жить не хочет, а может, и мне попробовать? Может, и для меня местечко найдется?

Душа поднялась на носочки, легко оттолкнулась от земли, засыпанной лиственничными иголочками, они спружинили, и душа медленно поплыла к старому дереву – подлетев к устроившейся под ним парочке, она мягко толкнула Вечную Женственность в бок, та подвинулась и обняла своего мужчину левой рукой. Душа почувствовала, что встала на место, тогда она положила голову на его плечо, нежно потёрлась щекой и блаженно вздохнула. Золотоглазый улыбнулся как во сне, но ничего особенного не заметил.

2003

В поисках рая

Беда с этим пергаментом! В отеле странные принадлежности для письма: пергамент, заточенное гусиное перо, поэтому никак не получается красивое письмо: то перо зацепится и брызнет фонтанчиком бордового цвета (чернил тут нет, и приходится писать гранатовым соком, окуная перо прямо в размятый в ладонях плод), то попадётся слишком мягкий кусок пергамента, и все чёткие мысли становятся расплывчатыми неразборчивыми строчками. И потом не так-то просто скрутить его в трубочку, чтобы затолкать в бутылку и – А-а-а-а-ах – поёт бутылка и гулко плюхается, уходит под воду и выпрыгивает на поверхность блестящим скользким поплавком.

– Мой балкон выходит на восток – пишет она, высунув от старания язычок, – море как чаша с поднятыми краями, дымка на горизонте, там, где через несколько мгновений должно появиться пылающее око Бога, скрывает самый торжественный и интимный момент появления солнечного диска из водной стихии. Почему? Наверное Бог жалеет людей, ведь узрев такую полную, торжественную красоту, человеческое сердце может не выдержать восторга и разорвётся. Потому-то солнце никогда не встает из– за чистой линии горизонта, и поэтому закрывают женское лицо, оставляя одни глаза, – пёрышко дрожит в руке, и гранатовый сок стекает с него капелькой крови…

– Любимый мой, здесь настоящий рай!!! – нацарапано на пергаменте, спрятанном в бутылке, она покачивается, и строчки путаются, перемешиваются, играют друг с другом.

Кстати, отель так и называется «Парадиз». Окна его синими очами смотрят в океан и не могут наглядеться, стены его, белые как облака, прячутся в апельсиновых и гранатовых садах. Лестницы сбегают к морю и встают у кромки воды, а она лижет берег – сухой песок темнеет и твердеет от влажной ласки волн. Розы в саду сочны и прохладны, они свёрнуты в нежные кулачки, забираясь в которые лепесток за лепестком, пальчиками, языком, пытаюсь разжать этот кулачок как ручку младенца. Она поддаётся и нежно раскрывается. И благоухает, и нежно холодит кожу. А ещё я сегодня купалась голышом, и волны бились прямо мне в сердце. И я была морем и море было мной. А потом я лежала на мелком, словно высыпанном из миллиардов песочных часов песке, кому нужны часы, если есть вечность, а по лицу бродили тени, как будто кто-то родной, кого уже нет, проходит мимо.

Здесь растут оливковые деревья, которые не знают смерти: плоть дерева с терпким и острым запахом, закаленная солнцем, ветрами и людскими сражениями, тверда и тяжела, вот здесь, зажившим шрамом в теле дерева живёт память о том, как у его корней сидели римские воины, с такими же каменными как дерево скулами, с отблесками костра на них, немало войн повидало дерево с тех пор, много людей, обнимавших его ствол в порыве благодарности за тень и пищу, давно стали бесприютной пылью, умерли они, их дети, умерли те, кто помнил их, и умерли те, кто не помнил, а оливковое дерево всё живёт.

Рукою Бога записаны законы и истории на коре этих могучих деревьев. Здесь говорят, что запах оливкового дерева это запах родителей, потому что оливковые деревья принадлежат людям и передаются по наследству, дерево принадлежит роду, дерево – душа семьи, не только еда, хотя нет ничего вкуснее ломтя хлеба, который нужно обмакнуть сначала в масло, а потом слегка в мёд, дерево не только кормит и лечит, оно собирает всех членов семьи под своей кроной, передает от старших младшим чувство единения, мудрость веков, эту связь не разрушить ничем, она вечна, как само дерево, это душа рода: к этой вечной и живой душе можно нежно прикоснуться, опереться плечом, чтобы впитать её силу, можно отдохнуть в её тени, можно подарить своим детям, и детям детей, тогда и твоё незримое присутствие будет охранять потомков, пока живо это дерево, можно подарить память обо всех предках, их жизни, надеждах и желаниях, и дерево будет хранить их дыхание, тепло и память – вечно!

Бултых!

Следующее письмо в бутылке закачалась в тёплых волнах.

– В соседнем номере живёт пожилой господин с супругой, – пишет она, – очень приятной дамой. Каждое утро он разговаривает на балконе с солнцем, и я могу разобрать слова: дети мои, яблоко, море, небо… Чаще он молча улыбается в роскошную белую бороду. Его жена сурова, всё ещё очень красива и скрывает старые шрамы на запястьях и щиколотках под массивными золотыми браслетами. Иногда она смотрит на мужа с укором, а он на неё – сердито, но на дне его глаз плещется вина. Мне она посоветовала никогда не позволять мужчине подвесить себя между небом и землёй, даже на золотых цепях… Не поздно ли?…

Однажды вечером, когда её мужа не было, а мы с ней дегустировали розовое вино, она вдруг сказала, – ты не смотри, что он с виду такой красивый и благородный, на самом деле он ни одной юбки не пропустит, и не только юбки, тут недавно была у него блондинка, толстая, как корова, а когда ему кого-то хочется до безумия, он сам на себя становится не похож: для этой европейки, которой нравились бодибилдеры, он так накачался, что издалека его можно было принять за быка, а для одной известной модели, которая занималась благотворительностью, несколько недель был нежен, словно мягкая игрушка из лебяжьего пуха, уж я не говорю, что если его пассия любит деньги, то он просто готов сам пролиться золотым дождём. Он не смотрит, девушка или юноша – однажды влюбился в пацана, почти ребенка, так он как орёл отгонял от него всех подряд, мог быть нежным как облако, и как змея заползал женщинам в сердце, одной родственнице своей совсем голову заморочил, а потом и дочери её молодой тоже, а однажды пришёл, это громко сказано «пришёл» – приполз с какой-то буйной бомжихои, сам пьяный, как сатир. Почему это я молчу? Нет, я не молчу! Я однажды высказалась и поплатилась, – вздохнула она, потирая свои шрамы на запястьях.

– Почему я с ним живу, не ухожу? А кто сказал, что мужчина должен быть непременно однолюбом? Когда я с ним, я забываю всё – улетаю, мне и сладко, и больно одновременно, я в себе открываю такое, о чём даже не знала! Я с ним сама новая каждый день, вот уже триста лет, ой, оговорилась, тридцать, и я не знаю, чего тебе пожелать: чтобы ты тоже такое чувство испытала, или пожелать, чтобы ты никогда этого не чувствовала, но ты поверь: и то и другое – счастье. Счастье – так мучиться, любя, и счастье – не знать таких страданий, если тебе такая любовь не встретится. Не понимаешь? Влюбишься – поймёшь! Но детки! Детки у него получаются хорошо! Вот мои три сыночка, например, все как на картинке! Одного я только уронила, хроменький он теперь.

Кто я такая, чтобы только мне одной такое счастье досталось – дети от него, пусть и другие попробуют моего мужа целовать да обнимать! Он вообще детей любит! У него куча внебрачных детей! Об одной своей любовнице он столько думал, что когда у неё от него дочь родилась, он так себя вёл, будто сам её родил, так и говорил: я её сам в своей голове создал! А от другой у него такая красивая дочурка получилась, загляденье, правда потом из-за неё война была. Да, к детям он очень трепетно относится, однажды по просьбе любовницы он ей во всей своей красе показался, а она уже беременная была, и она от восхищения тут же родила и умерла на месте, так он младенца в свое бедро зашил и доносил-таки, может и любит его больше остальных, слабенького. Много их, всех и не упомнишь! Ещё один сын, его сын, не мой, на весь мир прославился подвигами своими, может, слыхала? Скажешь, что у него ни стыда ни совести, а ведь это он людям совесть вложил, им-то вложил – самому не хватило! – Она горько рассмеялась, а потом заплакала.

– Так что же, никто ему никогда не отказывал? – спросила я.

– Нет, – покачала она головой, – не припомню, хотя был случай, отказала ему одна дикарка-колдунья, гордая была слишком, гордость её и сгубила, вышла она потом замуж по большой любви, после того, как помогла своему парню ограбить хранилище древностей, много золота вынесли, и она уже не могла остаться дома, ей бы не простили, ну и убежала с ним, бросив всех своих родных, но муж ей изменил, хотел развестись, забрать детей, у него уже второй брак выгодный намечался, так она ту женщину убила, отца её тоже, своих детей не пожалела, тоже убила, только чтобы ему побольнее сделать, даже тела детей мужу не отдала, он их не увидел, не похоронил, от горя спился, стал бродягой, скитался и умер случайной смертью.

Мой муж – страшный человек, великий и страшный, я слышала, – дыша мне в щёку вином, сказала она шёпотом, – что он причастен к убийству своего отца…

Мне так стало её жаль, и в то же время мне тоже почему– то захотелось такой сильной и неотвратимой как буря, любви… До свидания, милый.

Облизнув пёрышко, она свернула очередное письмо, затолкала его, мягко сопротивляющееся, в бутылку, зачем-то нежно засунула, примеряясь, несколько раз указательный пальчик в гладкое горлышко, потом забила тугую пробку и, сбежав с лестницы, размахнулась и бросила бутылку, и чуть сама не улетела вслед за ней в воду.

– А-а-а-а-ах! – море тихонько ухнуло и приняло бутылку со звуком поцелуя.

– Милый мой, я уже писала тебе о супругах из соседнего номера: к ним часто заглядывают другие постояльцы отеля – в сущности, все мы только постояльцы в этом мире – спортивного вида молодая женщина, с ней другая, в военном костюме, и третья в сексапильном наряде, может сёстры, и красивый музыкант, не расстающийся с кифарой; ещё к ним приходит молодой человек, живущий в номере напротив, у него жадные весёлые глаза, крепкие руки, лёгкие ноги, может, несколько коротковатые? Мне он вовсе не понравился, а ресницы у него тёмные и густые-густые. Мне показалось, что я раньше его где-то видела – у него ещё такие смешные сандалии – с крылышками…

А вчера мои соседи пригласили меня в ресторан, мы повеселились, очень вкусно поели, мне стало казаться, что я знаю всех их с детства, что люблю их всех. Они такие милые, смотрели на меня по-доброму и как-то по– отечески что ли, спрашивали обо всем, что со мною было, так удивлялись простым вещам, слушали, как я училась в школе, чего тут может быть интересного? В конце вечера наш гостеприимный хозяин потерял свою богато украшенную золотом трость, его брат – любимую серебряную вилку о трёх зубцах, которую он всегда носил с собой, а у сына хозяина, который всюду ходит с кифарой, пропал серебряный травматический пистолет, заряженный золотыми пулями, а у его брата, у которого сбиты костяшки пальцев, и который весь вечер искал малейшего повода, только бы с кем-нибудь подраться, ты ведь знаешь таких людей, милый, так у него пропал перочинный нож, пропажа обнаружилась, когда он по привычке стал хвататься за карман, а ножа нет!

Потом все так смеялись – наш хозяин даже вытирал слёзы своей бородой, когда оказалось, что это тот симпатичный молодой человек, его сын, ну тот, в сандалиях с крылышками, ради шутки, чтобы доказать свою ловкость незаметно вытащил эти вещи у отца, братьев и дяди, и у меня, у меня он тоже кое-что украл, я тогда и не заметила, только поздно вечером в номере, когда долго не могла уснуть, чувствовала холод и какую-то щемящую боль в том месте, где всегда было моё сердце, и пошла потом на балкон, смотрела на звёзды, как будто они могли мне помочь, я услышала, как он шепнул мне на ухо, что моё сердце у него, и что если я захочу, то он будет со мной всегда, пока он сам не закроет мне глаза и погрузит в вечный сон и, кажется, я сказала, что хочу…

– Дорогой, прости меня, нашей свадьбы не будет, прости, прости, прости! Я не вернусь! Я выхожу замуж за него, и, кстати, у пожилого господина по соседству, его отца, такое странное отчество – Кронович…