Царь Каменных Врат Геммел Дэвид
Угрюмый смех прозвучал в ответ.
Черные Храмовники, внедрившись в гущу зверей, внушали им кровавые видения, разжигавшие животное начало.
Звери подняли вой.
На стене Декадо подозвал к себе Балана. Темноглазый монах склонился перед главой Ордена.
— Кажется, пора, — сказал Декадо. — Да.
— Ты останешься позади.
— Как? — вскричал Балан. — Почему?
— Ты понадобишься им для связи с Тарском.
— Я не хочу оставаться один, Декадо!
— Ты не останешься один. Мы все будем с тобой.
— Неправда. Ты хочешь наказать меня!
— Нет. Держись поближе к Ананаису и оберегай его по мере своих сил. Его и Райван.
— Пусть это сделает кто-нибудь другой. Я самый худший из вас — самый слабый. Вы нужны мне. Вы не можете бросить меня.
— Будь крепок в вере, Балан. И слушайся меня. Монах нетвердой походкой сошел со стены и убежал в рощу. Жуткий вой на равнине становился все громче.
— Пошли! — крикнул Декадо.
Семнадцать воинов-священников соскочили со стены и двинулись навстречу полулюдам, которые находились теперь в сотне шагов от них.
— Что за черт? — оторопел Ананаис и заревел: — Декадо!
Тридцать шли широким веером, с мечами в руках, и их белые плащи трепетали на ветру.
Звери наступали, а Храмовники бежали за ними, подгоняя их мощными мысленными толчками.
Тридцать упали на колени.
Передний полулюд, громадный зверюга почти восьми футов ростом, пошатнулся от вторгшегося в его мозг видения. Камень. Холодный камень. Изваяние.
Кровь, свежая кровь и теплое солоноватое мясо.
Зверь снова устремился вперед.
Камень. Холодный камень. Крылья.
Кровь.
Камень.
Крылья. Каменные крылья.
Тридцать шагов отделяли полулюдов от Тридцати. Ананаис, не в силах смотреть, отвернулся.
Вожак несся на коленопреклоненных воинов в серебряных доспехах.
Камень. Изваяние. Крылья. Марширующие люди. Камень...
Зверь взревел.
Дракон. Каменный Дракон. МОЙ ДРАКОН!
Полулюды замедляли бег, и вой затихал. Образ становился все ярче. Давно погребенные воспоминания всплывали наверх. Боль, страшная боль терзала наводящие ужас тела.
Храмовники усердствовали, подхлестывая зверей бичами своего внушения. Один полулюд обернулся и когтистой лапой сорвал Храмовнику голову с плеч.
Громадный полулюд, шедший во главе остальных, остановился перед Декадо, понурив голову и вывесив язык. Декадо, удерживая образ в мозгу зверя, увидел в его глазах печаль. Зверь понял. Он похлопал себя лапой по груди, и длинный язык заворочался, стараясь что-то выговорить. Декадо с трудом разобрал:
— Барис. Я Барис!
Зверь повернулся и с воем ринулся на Храмовников. Другие полулюды последовали за ним, и Храмовники застыли на месте, не понимая, что происходит. Зверь набросился на них. Но не все полулюды были родом из «Дракона», и сотни их метались в растерянности, пока один не устремился к серебряным воинам.
За ним помчалась дюжина его сотоварищей.
Тридцать, погруженные в транс, были беззащитны. Один Декадо сохранил возможность двигаться... но не воспользовался ею. Звери с ревом накинулись на них, терзая их плоть. Декадо закрыл глаза, и боли не стало.
Храмовники гибли сотнями под натиском рассвирепевших чудовищ. Громадный полулюд, бывший прежде Барисом, командиром «Дракона», наскочил на Маймона, пытавшегося спастись бегством, и отгрыз ему руку от плеча. Маймон завопил, но удар тяжелой лапы снес ему лицо, и вопль захлебнулся в крови.
Барис бросил его и побежал к шатру Цески.
Дарик метнул копье. Оно вонзилось Барису в грудь, но неглубоко — полулюд выдернул его и помчался дальше.
— Ко мне, Легион! — вскричал Дарик.
Лучники изрешетили зверя стрелами, но не остановили.
Полулюды, свирепствующие в лагере, начали падать наземь, корчась в предсмертных судорогах.
Дарик в изумлении смотрел, как гигантский Барис словно тает у него на глазах. Стрела вошла зверю в грудь, и он покачнулся, а Дарик, подскочив, вогнал ему в спину меч. Зверь упал, попытался встать... и умер. Дарик ногой перевернул его на спину. Зверь содрогнулся, и генерал еще раз ударил его мечом — но тут же понял, что это содрогание не имело ничего общего с жизнью: к зверю возвращался человеческий облик. Дарик отвернулся.
Повсюду на равнине умирали полулюды — лишь малая их кучка продолжала терзать серебряных воинов, принесших смертельное поветрие в их ряды.
Дарик с поклоном вошел в шатер к Цеске.
— Звери мертвы, государь.
— Ничего, я сделаю новых. Берите стену!
У ног Мухи лежал труп Храмовника. Двое сатулов побежали ловить лошадь убитого, а Магир выдернул стрелу из его горла и заткнул рану тряпкой, останавливая кровь.
Вдвоем они стащили с мертвеца черный панцирь, и Муха обтер кровь с застежек. Двое воинов стали раздеватьмертвеца дальше, а Муха раскрыл кожаную сумку, спрятанную внутри панциря. В ней лежал свиток с печатью, изображающей волка. Муха затолкал его обратно.
— Спрячьте тело, — сказал он и снова нырнул в лес. Уже три дня они поджидали гонца на пустынной дороге, ведущей сквозь Скултик. Магир сбил его первой же стрелой, проявив недюжинное мастерство.
В лагере Муха внимательно изучил печать. Такого воска, зеленого и с мраморными прожилками, у сатулов не нашлось бы, и Муха отказался от мысли вскрыть письмо.
Сатулийские дозорные принесли вести о Тенаке-хане. Ему оставалось меньше суток пути до крепости, и план Мухи следовало осуществить немедленно.
Муха примерил панцирь убитого. Великоват. Проткнув кинжалом ременную застежку, Муха затянул пряжку потуже. Теперь лучше.
Шлем сидел хорошо, но Муха чувствовал бы себя спокойнее, если б убитый не был Храмовником. Они, говорят, умеют общаться мысленно. Остается надеяться, что других Храмовников в Дельнохе нет.
— Когда отправишься? — спросил Магир.
— Нынче после полуночи.
— Почему так поздно?
— Авось застану коменданта спящим. Сонный он не станет задавать чересчур много вопросов.
— Это большой риск, князь.
— Не напоминай, сам знаю.
— Жаль, что мы не можем налететь на эту крепость с десятью тысячами сабель.
— Да, это было бы здорово. Ну ничего, сойдет и так.
— Странный ты человек, князь. Все время шутишь.
— Жизнь достаточно печальна, Магир. Смех надо ценить.
— Как и дружбу. — Да.
— Тяжело это — быть мертвым?
— Не столь тяжело, как жить без надежды. Магир с серьезным видом кивнул.
— Надеюсь, мы рискуем не напрасно.
— Почему ты опасаешься, что напрасно?
— Не доверяю я надирам.
— Экий ты подозрительный. Я верю Тенаке-хану. Когда я был ребенком, он спас мне жизнь.
— Значит, он тоже возродился?
— Нет.
— Тогда я не понимаю.
— Я же не взрослым встал из гроба, Магир. Я рос, как и все прочие дети.
— Все равно я многого не понимаю. Однако оставим это на будущее — сегодня надо готовиться.
Муха кивнул, дивясь собственной глупости. Как легко человеку выдать себя.
Магир посмотрел, как Муха облачается в черные доспехи. Чейям был неглуп — он чувствовал смущение князя и догадывался, что дело с ним обстоит не совсем чисто.
Но дух Иоахима признал своего побратима — этого достаточно.
Муха затянул подпругу вороного мерина и сел в седло, нацепив шлем на луку.
— Прощай, мой друг, — сказал он.
— Да пребудет с тобой бог удачи.
Муха ехал около часа, пока впереди не показалась высокая стена, ограждающая перевал, а в ней — южные ворота Дельноха. Давненько он не бывал дома.
Двое часовых отдали ему честь, когда он проехал в ворота и свернул налево, к замку. Подошедший солдат принял поводья, и Муха спешился.
— Проводи меня к гану, — приказал он часовому.
— Ган Палдин спит, сударь.
— Так разбуди его, — холодно и властно бросил Муха.
— Слушаюсь, сударь. Следуйте за мной.
Солдат провел Муху через длинный, освещенный факелами коридор, через Зал Героев, уставленный статуями, и вверх по мраморной лестнице в покои Палдина. Прежде здесь жил дед Мухи. Солдат несколько раз постучал в дверь — наконец сонный голос ответил ему, и дверь отворилась. Перед ними предстал ган Палдин в шерстяном халате — невысокий, средних лет, с большими, выпуклыми темными глазами. Мухе он сразу не понравился.
— Это не могло подождать? — раздраженно осведомился Палдин.
Муха протянул ему свиток — Палдин вскрыл его и быстро прочел.
— Это все, или вы должны еще что-то передать на словах?
— Да, я должен передать вам личный приказ императора. Он ожидает помощи с севера, и вы должны впустить в ворота надирского полководца. Вам ясно?
— Странно. Впустить, говорите вы?
— Точно так.
Палдин, резко повернувшись, схватил кинжал со столика у постели и приставил его к горлу Мухи.
— Тогда не потрудитесь ли разъяснить мне смысл вот этого послания? — сказал он, держа свиток перед глазами Мухи. Письмо гласило:
Следите, не покажется ли надирская армия. Держитесь всеми средствами.
Цеска.
— Я не намерен стоять здесь с ножом у горла, — отрезал Муха. — И мне не хотелось бы убивать генерала. Уберите кинжал немедленно — или вас постигнет гнев Храмовников.
Палдин побелел и убрал клинок. Часовой тем временем обнажил меч и стал позади Мухи.
— Хорошо. Теперь прочтите письмо еще раз. Фраза «Следите, не покажется ли надирская армия» предваряет слова, которые я вам передал. «Держитесь всеми средствами» относится к мятежникам и проклятым сатулам. Император требует от вас повиновения. Он нуждается в помощи надиров — понимаете вы это или нет?
— Мне это недостаточно ясно.
— Зато мне совершенно ясно. Император заключил договор с надирами, и они шлют сюда войско, чтобы помочь ему подавить бунт — и этот, и все последующие.
— Я должен в этом удостовериться.
— Вы что же — противитесь приказу императора?
— Ничего подобного. Я всегда был верным подданным. Но это так неожиданно...
— Стало быть, вы порицаете императора за то, что он не посвятил вас в свои планы заранее?
— Не нужно говорить за меня. Я ничего такого не высказывал.
— Как по-вашему, Палдин, похож я на дурака?
— Нет, что вы...
— Мне сдается, нужно быть полным дураком, чтобы явиться к вам с письмом, изобличающим меня во лжи.
— Да, верно...
— Третьего тут не дано. Либо я дурак, либо...
— Понятно, — пробормотал Палдин.
— Мне тоже понятны ваши опасения, — смягчился Муха. — Я могу оказаться предателем.
— Вот именно.
— Поэтому я разрешаю вам обратиться за подтверждением.
— Благодарю вас.
— Не за что. Славно вы здесь устроились.
— Да.
— Вы внимательно осмотрели свои покои?
— Зачем?
— На предмет тайников, где могут спрятаться шпионы.
— Здесь нет таких мест.
Муха улыбнулся и закрыл глаза.
— Сейчас проверим.
Палдин и часовой молча смотрели на Муху. Он медленно повернулся на каблуках и вытянул указательный палец.
— Там!
Палдин подскочил:
— Где?
Муха открыл глаза.
— Там, за стеной, есть потайной ход. — Муха подошел к резной дубовой панели и нажал на нее. Панель отошла вбок, и за ней открылся узкий проход с короткой лестницей. — Нужно быть поосторожнее. Сейчас я посплю, а завтра отправлюсь в обратный путь с вашим запросом. Или вы предпочитаете послать тотчас же другого гонца?
— Н-нет. — Палдин заглянул в затянутый паутиной ход.
— Как вам это удалось?
— Не ставьте под сомнение власть Духа!
23
Ананаис сошел со стены и сел на траву рядом с Торном, Лейком и Галандом. Кувшины с вином и тарелки с мясом были уже приготовлены, и собравшиеся в усталом молчании принялись за еду. Ананаис не видел, как растерзали его друга, зато понаблюдал, как обезумевшие звери расправлялись с Храмовниками.
После этого Легион опять ходил в атаку, но уже без прежнего пыла, и защитники с легкостью отразили его. Дарик объявил передышку, чтобы убрать тела: в эти страшные мгновения погибло пять тысяч полулюдов, триста Храмовников и еще тысяча солдат.
Ананаис увидел, что Балан сидит один у края рощи, и, взяв кувшин вина, присоединился к нему. Балан, воплощенное горе, смотрел в землю. Ананаис сел рядом с ним.
— Рассказывай! — приказал он.
— Что рассказывать? Они отдали за вас свою жизнь.
— Что они сделали с полулюдами?
— Я не могу тебе этого объяснить, Черная Маска. Если попросту — они показали зверям картину, которая пробудила в них дремлющее человеческое начало, и полулюды распались на части.
— А нельзя было это сделать из-за стены?
— Не знаю. Чем ближе, тем сильнее действует сила внушения. Они не хотели рисковать.
— И теперь остался только ты.
— Да. Только Балан.
— Что происходит в Тарске?
— Сейчас посмотрю. — Балан закрыл глаза и вскоре открыл их снова. — Все хорошо. Стена держится.
— Сколько человек они потеряли?
— Триста выбыло из строя, но убито всего сто сорок.
— «Всего», — проворчал Ананаис. — Ладно, спасибо тебе.
— Не благодари меня. Мне ненавистно все, что связано с этой безумной затеей.
Ананаис оставил его и углубился в рощу. Зайдя подальше, он снял маску и подставил пылающее лицо ночной прохладе. Потом дошел до ручья, окунул в него голову и напился. Райван увидела его издали и окликнула, дав ему время надеть маску.
— Как дела? — спросила она.
— Лучше, чем мы ожидали. Но в обеих долинах погибло больше четырехсот человек — и по меньшей мере столько же не вступит уже в бой.
— Сколько же нас осталось?
— Около трехсот тут и пятьсот в Тарске.
— Сможем мы удержаться?
— Черт его знает. День-два, может, и протянем.
— Всего-то одного дня не хватает.
— Да. Досадно, правда?
— У тебя усталый вид. Ступай отдохни.
— Отдохну, не беспокойся. Как твои раны?
— Шрам на щеке меня очень украшает, а вот нога болит.
— Ты держалась молодцом.
— Скажи это мертвым.
— Нет нужды. Они уже отдали жизнь за тебя.
— Что ты будешь делать, если мы победим, Черная Маска?
— Странный вопрос в наших обстоятельствах.
— Ничуть не странный. Так что же?
— Останусь солдатом, я полагаю. Создам заново «Дракон».
— И женишься?
— Кому я нужен? Под этой маской я отнюдь не красавец.
— Покажи! — велела она.
— Почему бы и нет? — И он снял маску.
— Да, — сказала Райван, — зрелище жуткое. Удивляюсь, как ты еще выжил. Он едва не разодрал тебе горло.
— Ничего, если я надену ее опять? А то мне как-то неуютно.
— Надень, конечно. Говорят, когда-то ты был самым красивым мужчиной во всей империи.
— Это верно. В те дни ты бы так и упала, увидев меня.
— Ну, это еще ничего не значит. Мне всегда было трудно сказать «нет»... Даже уродам. Я даже с Торном как-то переспала, хотя он, по-моему, этого не помнит. Это было тридцать лет назад — еще до моего замужества, прошу заметить.
— Ты, наверное, была совсем еще девочкой.
— Экая галантность! Впрочем, это правда. Уж очень мало развлечений у нас в горах, Черная Маска. Скажи мне — ты любишь Валтайю?
— Не твое дело, — отрезал он.
— Не мое, это верно, — но все же ответь.
— Да, люблю.
— Тебе будет больно, Ананаис, но...
— К чему ты, собственно, клонишь?
— Вот к чему: если ты ее любишь, оставь ее.
— Это она попросила тебя поговорить со мной?
— Нет. Но она смущена и растеряна. На любовь это непохоже. По-моему, она просто хочет отблагодарить тебя.
— Что ж, сейчас мне не приходится быть разборчивым, — с горечью сказал он.
— Не думаю, что это правда.
— Оставь меня, Райван. Пожалуйста!
После ее ухода он просидел еще несколько часов, не в силах уснуть. Он вспоминал о годах своего триумфа, но, как ни странно, больше не находил в этом удовлетворения. Восторженные толпы, податливые женщины, завистливые соперники — да полно, неужто все это в самом деле радовало его?
Где сыновья, которых он вырастил?