Золотой цветок Золот Андрей

Глава 10

В голове мелькали разнообразные мысли, быстро сменяя друг друга. Мысли стали переходить в картинки, что-то вроде видеороликов, сменяющих друг друга. Огромные мегаполисы… улицы, заполненные людьми… они торопятся, бегут, едут по своим делам, как муравьи в разные стороны… китайцы на мотороллерах, велосипедах, машинах… кричат, ругаются, благодарят, что-то объясняют… Вдруг картинка меняется: город плавно расплывается, улицы превращаются в деревья, цветные вывески рекламы – в листву. Под деревьями сидят люди, индейцы, на поляне между деревьев бегают дети и гоняют сдувшийся мяч. Под деревьями идет живая дискуссия, она не останавливается, разговор меняет язык, меняются люди, одежда, листва деревьев плавно становится зонтами на широкой тихой улице. Тишину нарушает лишь шумный говор людей, спрятавшихся от знойного солнца в тени зонтов, возле большого белого дома. Люди все в белом, одни мужчины, арабы. Все резко замолкают и уходят в дом, прятаться в охлажденный кондиционерами воздух или молиться. Пустынная раскаленная улица сменяется широкой рекой, на берегу около лодок копается человек, чернокожий, в набедренной повязке, что-то перебирает, вытаскивает из лодки. Недалеко от реки, по кругу стоят бамбуковые хижины, женщины что-то варят в большом котле, вокруг в пыли носятся черные, как деготь, дети и весело смеются. Поляна плавно, по спирали, смазывается, и возникает новая картина, потом еще и еще – кадры быстро сменяются. Я перестаю улавливать смысл, мелькают города, люди, небоскребы, поезда, самолеты. Кадр останавливается. Я осознаю самого себя сидящим на пляже. Предо мною раскинулось голубое море, далеко над горизонтом висит ярко-красный диск заходящего солнца, окрашивающий облака в нежно-красные, розовые и оранжевые тона. Небольшие волны в море поблескивают на солнце, перебирая воду и создавая приятный шум прибоя. По пустынному пляжу не спеша идет женщина. Недалеко перед ней на золотистом песке резвятся трое: мальчик лет десяти, девочка лет семи, а с ними мужчина – бегает, догоняет их, громко кричит, а дети смеются и убегают.

– Посмотри, как красиво, – услышал я вдруг позади знакомый мелодичный голос.

Я обернулся.

Передо мной стояла женщина лет сорока пяти, но все еще очень красивая, с приятными мягкими чертами лица и светлыми, невероятно добрыми, излучающими ум и любовь глазами. В них отражалась мудрость, накопленная человечеством тысячелетиями. Ее белое платье, ровное от плеч до пят, легонько касалось песка, по которому она то ли шла, то ли летела в мою сторону.

Так вот как выглядит обладательница того, из сна, приятного мелодичного голоса! И как ее облик гармонирует с тем садом, в котором я ее слышал в первый раз! – подумал я.

– Ты ведь никогда не видел ни моря, ни заката на море… – то ли спросила, то ли констатировала она.

– Нет, никогда не видел, – ответил я. – Здесь очень красиво…

– Это все создано для тех, кого ты видел… И для тебя в том числе. Для людей, – она сделала короткую паузу. – Но вы этого не цените, и поэтому ваша цивилизация может покинуть Землю, как это солнце покидает на ночь небо, а потом появляется, чтобы дать новый день, новую жизнь.

– Наша цивилизация пока еще находится у истоков своего развития, – возразил я. – Ей еще рано исчезать…

– Все исчезнувшие цивилизации стояли у истоков своего развития. Развитые знают истину, поэтому не станут губить себя и свою планету. Вы же истину не слышите из-за своей гордыни, жажды власти и материальных благ.

– Но ведь не все люди на Земле одержимы пороками, – я попытался не согласиться с доводами собеседницы.

– Большая часть людей способна услышать только слова «Этот мир создан для вас!», – тихо и спокойно отвечала мне женщина, – и они начинают пользоваться планетой так, как они захотят, не задумываясь о последствиях. Они хотят быть богами, не успев стать людьми. Но ты прав. Не все так живут. Есть среди вас люди достойные носить имя людей, и поэтому сейчас вы стоите на распутье, где одна из дорог ведет к закату, другая – к рассвету. В какую сторону вы пойдете? Решает одно сердце. Твое.

– Почему мое? – изумился я.

– Ты тоже – на перепутье своей дороги, и если сможешь услышать свое сердце, поймешь, куда оно тебя позовет, то его стук услышат сердца многих людей, и они проснутся, устремившись в радости к Господу своему, и люди поверят в истину. Тогда и настанет рассвет вашей цивилизации.

– Но как мне услышать мое сердце?

– Сейчас твое сердце слабее твоего ума. Но когда настанет час, только безмолвие ума поможет тебе услышать твое сердце, – с этими словами она приложила свою руку к моему сердцу, и приятное тепло разлилось по всему телу, доставляя нежное удовольствие, как близость любимого человека.

В глазах все поплыло, в тумане, появившемся, как пелена перед глазами, я плохо различал последние лучи солнца, заходящего, как наша цивилизация. Все пропало. Остался только свет в глазах и тепло в сердце.

Глава 11

Я открыл глаза и сразу же зажмурился, ослепленный яркими лучами солнца, проникавшими в комнату через окно.

– Доброе утро, – услышал я рядом голос Анфисы. Ее рука лежала у меня на сердце, и от нее шло приятное тепло, согревающее душу и успокаивающее.

– У тебя так сердце сильно стучало, когда ты спал, – тихо произнесла она, – а когда проснулся, успокоилось, и шептал ты что-то, я не расслышала…

– Ты наблюдала, как я сплю? – спросил я, повернувшись к Анфисе лицом и беря ее маленькую руку в свою.

– Наблюдала… уже давно… – ласково ответила она.

Она вызывающе смотрела на меня, в ее прекрасных зеленых глазах читалось такое, от чего у меня внутри все перевернулось, сердце застучало громко и часто, дыхание сбилось. Я хотел что-то сказать, но слова не прозвучали, они остались во мне. Слова уже были не нужны. И без них все стало понятно – и мне и ей.

– Что тебе снилось? – спросила она, и в ее голосе я услышал такое же сбивчивое дыхание как у меня. – Наверное, что-то волнующее, раз сердце так стучит…

– Мое сердце так бьется от твоей близости, – прошептал я. – Я не могу находиться рядом с тобой и оставаться спокойным. Мои чувства не дают мне расслабиться и влекут меня к тебе…

– Отдайся тогда своим чувствам…

– Я боюсь, что ты меня оттолкнешь, и тогда мое сердце остановится.

– Я не хочу, чтобы твое сердце останавливалось. Я хочу слышать его и чувствовать постоянно.

Анфиса придвинулась ко мне поближе, ее рука с моего сердца нырнула ко мне под халат и нежно обняла мой торс, и я почувствовал ее горячее, зовущее тело. Наши тела были разделены лишь тонким слоем шелковой материи, не позволяющей нам слиться окончательно. Наши губы встретились и нежно, медленно, как в замедленном кино, слились в долгом поцелуе, окончательно отдавшим нас бешеной страсти. Медленные и нежные движения сменились хаотичным обниманием, бесконечными поцелуями с постукиванием лбами при стаскивании друг с друга совсем уже не нужных халатов. Мы потеряли контроль над собой, временем и пространством. Остались только наши чувства, поглотившие слившиеся в экстазе тела.

Когда чувства поутихли, а тела устали, и мы лежали в объятиях друг друга, обессилев и насытившись любовью, вернулась реальность, в которой за последние сутки мы потерялись и ничего не понимали. Бытие, в которое нам предстояло вернуться, пугало своей неопределенностью, в нем не просматривалось ни одной зацепки, при помощи которой мы могли бы понять, что с нами и вокруг нас происходит, где и в ком нам искать защиту.

– Ты мне не ответил на вопрос – что тебе снилось? – отвлекла меня от размышлений Анфиса.

Я мысленно сказал ей спасибо за то, что этим вопросом она уводила меня от ставшего уже реальным страха перед настоящим. Вспомнились слова ТОЙ женщины: «Безмолвие ума поможет тебе услышать твое сердце», и я сделал вывод, что страх во мне появился сразу после того, как начал обдумывать наше положение. То есть ум вывел меня на страх перед реальностью. Но как же быть? Не думать? Что это такое – безмолвие ума, при котором я должен услышать сердце?

«Что для меня сейчас важнее – определиться с реальностью или с сердцем?» – спросил я себя. Реальность касается не только меня, соответственно – и решать не мне одному.

– Толик, ты здесь? – одернула меня Анфиса.

– Да. Я немного задумался, – очнувшись, ответил я. – Что-то снилось… Об этом мне нужно вспомнить как следует…

Какое-то время мы лежали молча. Я пытался ни о чем не думать, поймать безмолвие ума, но ум все равно молвил, не переставая в голове крутились разнообразные мысли, мешая отключить мозговую деятельность.

– Что мы будем делать? – задала Анфиса больной вопрос.

Только я открыл рот, чтобы сказать, что пока не знаю, что мы будем делать, как за дверью раздался голос Василия Александровича, сопровождавшийся стуком в дверь:

– Молодежь! Пора вставать! Хватит валяться! Кушать подано!

Его слова долетели до нас вместе с запахом выпечки.

У Анфисы задвигался носик.

– Что-то очень вкусное… – произнесла она в чудесном предвкушении.

Я вспомнил, что не ел очень давно, и мой желудок вспомнил об этом вместе со мной, судорожно стянувшись.

– Пойдем покушаем и тогда решим, что будем делать, – сказал я, вставая с кровати и надевая халат.

В коридоре меня встретил зад деда, торчащий из шкафа. Другие части хозяина дома были погружены в огромный старинный шкаф с массивными позолоченными ножками и зеркалами в каждой двери. Коридор был как во дворце – весь сиял и блестел от многочисленных ламп и позолоты. Лампы находились в шкафу, из которого торчал дед, на старинном трюмо, по краям зеркала в позолоченной раме. Большая позолоченная люстра над входной дверью могла осветить концертный зал. Свет отражался в каждом метре коридора – в дверных ручках, рамах с многочисленными узорами из позолоты, в лакированном паркете, даже обои светились позолотой.

– Доброе утро, – произнес я, когда Василий Александрович показался из шкафа.

– Уже день. Час дня. Миловались вы, пожалуй, подольше, чем спали… – ответил он с улыбкой.

Я немного смутился.

– Проходи на кухню, – он толкнул одну из дверей.

Перед моим взором возникла похожая обстановка, но уже не такая сияющая. Кухня была больше, чем вся моя квартира. Посредине ее стоял круглый стол из красного дерева, с восемью одинаковыми стульями вокруг. Современное кухонное оборудование, ловко замаскированное под старину, гармонично сочеталось с самой стариной. В противоположном углу от кухни стояли старинные кресла с диваном и круглым маленьким ломберным столиком, на котором красовался наш Цветок. В дверях кухни появилась растрепанная еще Анфиса, быстро осмотрелась и юркнула в ванную. На большом столе, как по волшебству, неизвестно откуда появились блинчики, оладушки, пирожки, чайник, чашки, тарелки.

– Есть новость, – произнес Василий Александрович, усаживаясь за стол.

Я тоже уселся и облизнулся. Из ванной комнаты выпорхнула Анфиса, без церемоний плюхнулась на стул, схватила блинчик и сразу запихала его в рот.

– Мою машину уже пасут… – продолжил дед, с интересом наблюдая за передвижениями Анфисы. – Очень оперативно нашли. Выходит, ребятам сильно нужна эта штуковина, – он кивнул в сторону стола, где стоял Цветок.

Мы с Анфисой ничего не говорили, мы с восторгом уплетали булочки, блинчики, оладушки и прочие кулинарные прелести. Иногда лишь воздавали хвалу кулинарному искусству Василия Александровича. Последний довольно улыбался. Когда мы насытились и отвалились на спинки стульев, хозяин этого замечательного дома спросил:

– Что теперь делать собираетесь?

– В милицию нам надо… – ответил я. – Узнать, что произошло дома у Анфисы.

– А что там произошло? – спросил дед, глядя на Анфису.

– Вот это мы и хотим узнать.

– Расскажите, что вообще вчера приключилось?

Я посмотрел на Анфису, она кивнула в знак согласия, что можно поделиться. У меня самого не доверять Василию Александровичу оснований не было, да и выхода другого у нас, по правде говоря, особо тоже не было. Он нам ночью сильно помог, приютил, и теперь за его машиной следят. Выходит, и он уже повязан с нами. Человек он вроде неплохой и неглупый, может, чем и поможет. И я поведал ему всю историю, которая с нами приключилась. Он слушал не перебивая, иногда покачивая головой. Анфиса дополнила рассказ подслушанным ей разговором отца и моим сном. Когда она рассказывала про сон, дед выпучил глаза и посмотрел на меня, замотав головой, но ничего не сказал, только в завершение нашего повествования заключил:

– Ну, вас и закрутило. Прямо как в кино. Очень любопытная история, а еще любопытней – вот эта штука, – он встал из-за стола и подошел к маленькому столику и уселся в кресло. Мы направились за ним.

Он взял в руки Цветок, посмотрел на нас и медленно сказал:

– Прежде чем мы обсудим этот предмет, мы кое-что сделаем полезное для вас, – он поставил Цветок обратно на столик и полез в карман. – Есть у меня один хороший знакомый, генерал полиции. Я ему как-то помог сына у боевиков в Чечне отбить. Сынок его репортером работает. Залез, куда не следовало, его в заложники и взяли. Сначала выкуп требовали, а когда узнали, что – генеральский сынок, так сказали: «Денег не надо, мы его по почте пришлем!» А я договорился, отпустили… Не просто так, конечно, но это уже другая история… Теперь мне генерал в ноги при каждой встрече кланяется, – довольно закончил наш спаситель и набрал номер на телефоне. – Привет, Константиныч! – сказал он в трубку.

Какое-то время царило молчание, он слушал, что ему говорят, все больше расплываясь в улыбке.

– Давай я к тебе заскочу на днях, поболтаем. У меня к тебе дельце небольшое есть. Помощь нужна. Молодежь я встретил, в историю влипли, в очень неприятную, и в неведении пребывают, хотелось бы прояснить для них ситуацию. Поможешь? – он какое-то время молчал, затем продолжил: – Узнать нужно, что случилось на адресе. Какой адрес? – спросил у Анфисы, передал в трубку, поблагодарил и попрощался.

– Что, узнает? – с надеждой спросила Анфиса.

– Куда денется, узнает… – ответил довольно дед. – Я тут, пока вы спали, – продолжил он тему Цветка, взяв его в руки, – помозговал маленько над этой штуковиной и вот к каким выводам пришел. Во-первых… – он выдержал паузу, посмотрев на нас.

Мы приготовились внимательно слушать, придвинувшись поближе.

– Изготовлена она… – продолжил Василий Александрович многозначительно, – фиг его знает из чего. Очень похоже на дерево, но слишком легкое для такой прочности. Я такого дерева не знаю. В этой квартире собраны все самые дорогие и прочные сорта дерева, но такого нет, и человечеству такое неизвестно. Следовательно, это – материал современный или изготовленный высокоразвитой цивилизацией.

Пока говорил, он не сводил с нас глаз, внимательно наблюдал.

– Так как это археологическая находка и, как я понимаю, которым веком датируется, мы не знаем… – он вопросительно посмотрел на Анфису. Она отрицательно замотала головой. – …Следовательно, эта вещь не современная, а, скорее всего, изготовленная не нашей цивилизацией, – продолжил Василий Александрович. – Далее, это похоже на коробку и открывается вот тут, – он показал на верхнюю сторону Цветка, где были символы, и провел пальцем по ним. – Видите, эти символы образуют беспрерывную цепь. Они соединены между собой, и я думаю, что к этой штуковине должен прилагаться ключ, который прикладывается сюда и, может быть, работает как магнит, вытягивая крышку. Что касается самих символов, то я такие никогда не видел, а в них я смыслю, увлекался на досуге в лагерях. Изготовлены они, скорее всего, из какого-то минерала, похожего, кстати, на магнетит, только светлее.

Василий Александрович остановился, посмотрев на нас многозначительно. Все, что он говорил, очень походило на правду. Я при осмотре не заметил, что символы образуют подобие крышки, да и времени особо не было его досконально изучать.

– И самое интересное, – продолжил он, – эта штуковина излучает энергию… Смотрите.

Он взял лежащую рядом нитку и посмотрел на нас, оценивая реакцию. Поднес нитку к Цветку. На расстоянии около двадцати сантиметров нитка начала отклоняться в противоположную от Цветка сторону, как если бы от него дул легкий ветер.

– Я это заметил, когда разглядывал, – все это время он рассказывал довольно оживленно, после этой демонстрации оживился вдвойне, – лицом подвинулся близко и чувствую – брови шевелятся и волосы. Потом кожей на лице начал ощущать сопротивление. Рукой – тоже чувствуется. Попробуй.

Он поднес руку, как бы показывая нам, как нужно пробовать. Мы поднесли руки и почувствовали легкое сопротивление какой-то неизвестной энергии. Анфиса тоже очень оживилась после того, как почувствовала что-то очень непонятное.

– То, что эта штуковина обладает мистической силой, я нисколько не сомневаюсь, – продолжил Вася. – Об этом нам говорит не только излучение, но и поведение ваших друзей. Этому я пока никакого объяснения найти не могу. Одно очевидно, этот мужик, на кого работают менты, тоже обладает какой-то силой и, возможно, с помощью неизвестного нам воздействия может контактировать с этой штукой и влиять на людей. Маловероятно, что за такое короткое время можно было просто вычислить вас через телефон, если только вами не заинтересовались в самых верхах.

У Василия Александровича зазвонил телефон. Он поднял трубку, какое-то время слушал, затем приподнялся, взял с подоконника блокнот с ручкой и стал что-то записывать, после поблагодарил и сунул телефон в карман.

У меня в голову закралось подозрение: что-то тут неладное. Слишком уж быстро отзвонился генерал и дал расклад.

Анфиса напряглась и смотрела на него.

– Ну, что? Что?! – не выдержала Анфиса молчания.

– Новости разные… хорошие и плохие. С какой начать?

– Что, нельзя просто взять и сказать?! Обязательно тянуть нужно? – воскликнула девушка.

– Отец твой жив… – спокойно начал Василий Александрович.

Анфиса облегченно вздохнула.

– …Но он в очень тяжелом состоянии, – продолжил он, – в больнице, с двумя огнестрельными ранениями, в плечо и в грудь. С хозяином дома пострадал еще один, Кирилл Захаров.

– Это охранник! – воскликнула Анфиса, закрыв рукой рот.

– Он тоже в больнице с ранениями в шею, живот и ногу… пока жив, но шансов мало…

– Как я понял, это – и плохая, и хорошая новость вместе? – спросил я.

– Нет. Пока только хорошая… Плохая – это то, что стрелявший, Анатолий Дмитриевич Ефремов, находится в федеральном розыске, – сказав это, Василий Александрович в упор уставился на меня, ожидая моей реакции.

– Как – стрелявший? Почему? – возмутилась Анфиса.

– Этого мне не доложили, – невозмутимо ответил дед.

– А я как же? Я ведь тоже там была, – не унималась Анфиса.

– Ничего больше. Только то, что я сказал.

– Сколько было охранников? – спросил я у Анфисы, начиная понимать ситуацию.

– Двое. Кирилл и Саша, – ответила она, кусая губы.

– А в больнице один?

– Один, – ответил Василий Александрович, и по взгляду я понял, что он догадывается, куда я клоню.

– Значит, второй охранник цел и невредим, – медленно, с расстановкой, сказал я. – Он должен был давать показания полиции и наверняка давал, но против меня. Выходит, он заодно с теми, кто напал на дом и наверняка стрелял. Я не понимал, как один человек мог произвести столько выстрелов за такое короткое время, и сделал вывод, что оба охранника стреляли, но оказывается, что кто-то один из них предал твоего папу. Теперь все понятно, кроме главного. Что нам делать с Цветком?

– Надо ехать к папе в больницу, – решительно встала Анфиса.

– Там стопроцентно вас ждут, – уверенно сказал Василий Александрович. – Мы туда позвоним, но попозже. Я вот что думаю. Полиция так просто, только из-за показаний одного человека, на следующий же день в федеральный розыск подавать не будет. Как я понял, когда полиция приехала, вся банда была возле дома. Скорее всего, там все менты свои или куплены. Поэтому вам в эту ментуру соваться не следует… И в больницу – тоже. Благоразумней подождать немного, позвонить в больницу, узнать, как отец. Пусть он показания сначала даст. Если конечно… тьфу-тьфу-тьфу! – Василий Александрович сплюнул через плечо, – ему не «помогут» в больнице жизнь закончить. Мы ведь не знаем, какие силы за всей этой историей стоят…

– Что вы такое говорите? – возмутилась Анфиса.

– То, что думаю, – развел дед руками. – Мы вот как сделаем, – продолжил он после паузы. – Скорее всего, если у этих ребят все серьезно схвачено, в больнице телефон поставлен на прослушку, ждут или вашего появления, или звонка, по которому они быстро вычислят, где вы находитесь. Поэтому ты, Анфиса, возьмешь у Толика телефон и выйдешь позвонить во-о-он в тот подъезд, – Василий Александрович чуть приподнялся и показал рукой на подъезд девятиэтажного дома через дорогу, метрах в двухстах от нашего. – Батарею положишь там и, когда закончишь говорить, сними. Вот – больница, отделение и палата.

Он вырвал из блокнота листок, на котором записывал во время разговора с генералом и передал его Анфисе. Потом сказал:

– Ваши вещи, наверное, высохли. В ванной висят…

В голову упорно лезли негативные мысли по поводу хозяина этого дома. Хотелось отбросить их, но разум не хотел слушаться и накручивал самые ужасные картины, вплоть до расправы с нами. Мне стало страшно от собственных мыслей, я их пытался гнать, но они возвращались все настырней и все ужасней.

Анфиса, одевшись, ушла с моим телефоном звонить в подъезд, указанный Василием Александровичем. Когда мы остались одни он сказал мне, словно прочитал то, о чем я думаю:

– Ты, Толя, не бойся. Я вас не сдам, и ценность мне ваша не нужна. Помочь вам хочу. Вижу, что вляпались вы серьезно, а без меня вы сейчас быстро пропадете. Повезло вам очень, что тормознули меня на дороге. Я даже больше скажу. Ты, как я заметил, очень скептически отнесся к тому, что, увидев сон про Золотой цветок, ты не случайно оказался у археолога, который его нашел. А я по своему опыту знаю, что случайностей и совпадений не бывает. Все происходит так, как должно быть. Ты не случайно оказался в том доме, я не случайно оказался на той дороге. И моя чуйка мне подсказывает, а она меня не подводила никогда, что от нас сейчас многое зависит. Это – очень непростая вещь, и она не должна попасть в руки недоброжелателям. Мы должны, даже обязаны об этом постараться. И нам нужно продумывать каждый шаг. Я чувствую большую игру, – при последних словах он глубоко задумался.

Его откровенность меня немного успокоила. Я понимал, что накручиваю себе негативные мысли, но остановить свой мозг я не мог. Если бы Василий Александрович хотел нас сдать, то уже это сделал бы. В любом случае нам сейчас деваться некуда, полагаться можем только на него.

Да… Вот закрутило. Два дня назад кардинальных перемен хотелось. Дождался. Услышали меня на верху, послали перемен… Мало уже не кажется… А что же будет дальше, если сейчас уже по всей стране ищут?

– Ты мне вот что скажи. Вы, когда на крыше были, имена или погоняла какие-нибудь слышали? – спросил Василий Александрович.

Я задумался, стараясь вспомнить.

– Нет, я не слышал, чтобы кого-то называли или обращались по имени, – ответил я. – Они ничего значительного не говорили. Разве что только… они знали, что он уезжать собирался. Наверняка охранник второй сдал, – предположил я.

– Это все очень интересно, – задумчиво произнес дед. – Ты видишь сон про Золотой цветок и про то, что его нужно отвезти каким-то мистическим существам, и в те же сутки оказываешься в доме того человека, который его нашел и собирался куда-то везти, но вмешались те, про кого тоже в твоем сне говорилось, как я понял, которые хотят его использовать. – Вася сделал паузу и спросил: – А они не говорили, как они его хотят использовать?

– Нет, – я отрицательно замотал головой. – Говорили только, что, если он попадет в руки к тем, кто хочет его использовать, он будет спрятан с той территорией Земли, где будет находиться. Как я понял по разговору, то он уже был спрятан подобным образом. Они говорили, что им уже кто-то пользовался.

– Может быть, другая цивилизация? – Василий Александрович оживился. Встал и начал ходить.

– Может быть, – согласился я. – Кентавр говорил такие слова: если Золотой цветок попадет в плохие руки, то может произойти катастрофа вселенского масштаба. Я понял из разговора, что кентавр хотел пустить нас в расход, а женщина дала нам шанс.

Сам я не очень верил в каждое слово из моего сна. Да, были совпадения, и очень впечатляющие, но половину из того, что говорили, я не воспринимал как должное. Дед же цеплялся и анализировал каждое слово.

– Очень все любопытно и интересно, – он стремительно забегал по кухне. – Вы меня, молодежь, оживили. К жизни вернули. Опять закрутился, завертелся как в старые добрые времена. Ух! – он подпрыгнул молодецки и хлопнул в ладоши.

Из подъезда через дорогу показалась Анфиса и побежала в нашу сторону. Василий Александрович пошел ее встречать.

– Ну что? – услышал я в коридоре, когда Анфиса зашла.

– Он в интенсивной терапии лежит, – отозвалась Анфиса, тяжело дыша, – в очень тяжелом состоянии. Пока не могут сказать, будет жить или нет.

Девушка вошла на кухню. Ее лицо было все в слезах. Подошла ко мне, обняла и снова заплакала. Потом немного успокоилась, и я спросил:

– А Кирилл? Что с ним?

– Он тоже в интенсивной, и тоже – тяжелый. В сознание оба не приходили. У отца легкое задето. Это ведь смертельно, да? – она посмотрела на нас с надеждой.

– Если сразу не умер, то будет жить, – уверенно сказал Василий Александрович.

Его слова остановили очередную волну слез, накатывающуюся на Анфисино лицо.

– Батарейку сняла? – спросил дед.

– Да, сняла, – она вернула мне разобранный телефон.

– Молодец, – похвалил он.

После прихода Анфисы Василий Александрович долго смотрел в окно, явно чего-то выжидая. Вдруг оживился и стал внимательно во что-то всматриваться. Я тоже подошел к окну и увидел, как подъезду, из которого звонила Анфиса, подъехали две иномарки, из которых высыпало восемь человек. Шесть из них направились в подъезд, двое остались возле подъезда.

– Анфиса, возьми, пожалуйста, в коридоре в шкафу, бинокль и принеси сюда, – попросил наш спаситель, не отрываясь от окна. – Надо же, как оперативно вычислили и прибыли. Очень оперативно. Сдается мне, у вас проблемы посерьезнее, чем я предполагал раньше.

Анфиса принесла бинокль. Я такой никогда не видел, даже не понял бы, что это бинокль. Маленький, с кнопочками переключателями.

Василий Александрович впился глазами в это чудо техники, приговаривая:

– Да, знакомые все лица… Я так и думал… Кто-то очень серьезный за всем этим дельцем стоит, – он повернулся к нам. – Эти ребята – из ФСБ, сейчас весь дом шмонать будут.

– Откуда вы знаете, что они из ФСБ? – спросила Анфиса.

– Я знаю одного из этих возле подъезда. Он и еще несколько с ним приезжали к моему хорошему знакомому, владельцу алюминиевого заводика, пытались крышевать. Но ничего не получилось. Сверху вмешались. Очень серьезные ребята. Вам теперь дышать громко нельзя, я не говорю уже про прогулки.

– Что же нам теперь делать? – удрученно спросила Анфиса, скорее саму себя, чем нас.

– Эти ребята свою работу знают, – как будто не слыша Анфису, продолжал дед. – Сомневаюсь, что цель у них только вы, их цель – Цветок, и теперь он в опасности. Усугубляет все то, что у них твой отец. Он жив только потому, что знает нечто такое, чего не знают они. Раз они взялись за дело, все лишние убираются.

– Что же, они его могут убить? – испуганно спросила Анфиса.

– Пока нет, пока не получат то, что им надо. А что им может быть от него нужно? Мы этого не знаем, – задумчиво произнес старик.

– Цветок у нас. Это они знают. Что им еще может быть нужно? Я не думаю, что все так трагично, как вы описали, – сказал я, видя, что Анфиса стала совсем никакая от его умозаключений, и нужно было как-то ее поддержать.

Василий Александрович удрученно покачал головой:

– Но реальность такова, что эти ребята снимают с пробега всех так или иначе связанных с объектом их работы, если он не представляет для них интереса.

– Значит, нам надо сделать так, чтобы у них не было объекта работы, – твердо сказал я. – Им нужен Цветок, и они его будут искать вместе с нами. Если он пропадет, то и интерес у них пропадет – и к нам, и ко всем, кто связан с их объектом работы.

– Что ты предлагаешь? – Василий Александрович напрягся.

– Я предлагаю его спрятать туда, где он будет в безопасности. Отец Анфисы ведь собирался его куда-то отвезти… Нам нужно узнать куда и отвезти самим… Тогда все будут в безопасности.

– Почему нам просто его где-то не спрятать? Скажем, отвезти в лес и закопать… – предложила Анфиса.

– Если бы это было возможно, твой отец так бы и поступил. Но он собирался его куда-то везти. Значит, не все с ним так просто… – сказал я.

– И если эти ребята, что вас ищут, найдут вас или любого, кто знает, где Цветок спрятан – а они найдут! – то информацию из человека вытащить для них ничего не стоит, из любого. Это они умеют. Я тоже думаю, что с этой штукой не все так просто и где-то есть место, где Цветок будет в безопасности. Но я даже не могу предположить, где можно что-то спрятать от этих гусей, – дед кивнул в сторону подъезда, где все еще стояли машины и двое на улице.

– С кем твой отец собирался ехать? – спросил я у Анфисы.

– Я не знаю, – растерялась Анфиса. – Но работал он с дядей Володей. Он ночью был у папы, когда я разговор подслушала. Они все вместе делали.

– Как нам его найти? – спросил Василий Александрович.

– Я не знаю. Никогда у него не была…

– Через работу сможем найти? Через институт?

– Они там давно не работают. Они сами. Профессор наш должен знать. Они дружили, – Анфиса посмотрела на меня.

– Значит, надо ехать к профессору. Сегодня воскресенье. Он наверняка на даче, но может быть и дома, – заключил я.

– Знаешь, где это? – спросил дед.

– Живет где – знаю, а дача где – примерно. Найти сможем, – сказал я уверенно.

Тем временем на другой стороне дороги возле подъезда началось движение. Из подъезда вышла вся банда федералов, что-то горячо обсуждая. Василий Александрович взял бинокль и стал наблюдать за происходящим.

– Вся шайка в сборе! – прошипел он сквозь зубы. – Кого-то должны оставить, – добавил он после недолгого наблюдения.

Все расселись по машинам и уехали. Вася отложил бинокль, но от окна не отошел.

– Не оставили, – сделал я вывод.

Дед глянул на меня с улыбкой и спросил:

– Ты думаешь, они так, в открытую, засаду делать будут?

Вскоре двое из восьмерых появились перед нашими окнами и зашли в подъезд нашего дома. Я почувствовал сильное волнение. Анфиса тоже занервничала.

– Может, кто-то им сказал, что я сюда пошла? – предположила она с дрожью в голосе.

– Тогда они бы все сразу сюда ломанулись, – уверенно сказал Василий Александрович. – Из нашего подъезда им удобней наблюдать. Как же я не подумал… Это плохо, плохо, что тут… Моя ошибка… Как же так… Поаккуратней нужно… Так и втереться недолго… Умней, умней надо быть! – его причитания сопровождались ритмичными передвижениями по кухне. От его мелькания у меня закружилась голова.

– Через окно с другой стороны тоже не можем – ниже этажом мент живет, – стал рассуждать дед. – Если он или его жена увидят, что мы таким образом выходим, сразу поймут, что от ментов бежим. Если жена – еще ладно, вызовет ментов и все. Пока те будут ехать, мы уйдем. Если сам он спалит, так стрельбу открыть может. У нас с ним военное положение с первого дня знакомства. Я его жене в подъезде комплимент сказал, она так ехидно ему говорит тогда: «Смотри, мне мужчины незнакомые комплименты делают, а от тебя не дождешься». Лучше бы я ей пендаля тогда дал. Больше пользы бы вышло.

Он в негодовании носился по кухне и без умолку болтал. Мы же только сидели и мотали головами из стороны в сторону, наблюдая за его метаниями.

– Вот что, – он вдруг остановился и замолк на несколько секунд. – Вас охранник видел перед вашим бегством?! Тот, который, по нашей версии, сдал?

– Толика он вроде вообще не видел, – неуверенно сказала Анфиса. – А меня видел последний раз, когда я спускалась за водой для Толика.

– Ты переодевалась?

– Нет, не переодевалась…

– Вот что мы сейчас сделаем, – Василий Александрович остановился и, опершись руками о стол, уставился на нас. – Есть у меня одна доверенная особа, мы ей позвоним, нарядим в твои вещи, Анфиса, и пускай она прямиком – в тот подъезд. Она тоже белокурая, на тебя похожа. Если ваш охранник сдал твоего отца, то твой внешний вид у этих ментов имеется. По плану они должны будут ломануться за приманкой, а мы в это время выскочим.

– В чем же я выскочу, – удивилась Анфиса, – в халатике?

– Мы вас переоденем, – ответил дед. – Дадим нашей особе размеры, и пускай шопинг маленький сделает. Кепочки там, капюшончики, очочки. В общем, все – как полагается.

Он сунул нам бумажку, чтобы мы написали свои размеры. Затем позвонил своей знакомой, сказал ей размеры, и план был принят и запущен к выполнению. Мы приготовились ждать, переодев Анфису снова в халат, а ее вещи упаковав в мешок.

Прошло около двух часов нервного ожидания. Раздался громкий звонок в дверь. Мы с Анфисой подпрыгнули на месте. Василий Александрович метнулся к двери. Из коридора доносились приветствия, чмоканье, потом дедовы причитания – почему так долго. Доверенная особа вошла в кухню. Это была миловидная девушка лет двадцати пяти, в кепке, в кофте с капюшоном, с пацанскими замашками, говором без фамильярностей и с обильным матом. Она кинула большую сумку на стол. Выгрузила наши новые вещи и загрузила туда Анфисины, говоря при этом, какие менты козлы, обложили нас со всех сторон, и вообще чтобы они все «были здоровы». По ее словам, двое стояли между вторым и третьим этажами и «пасли» в окно.

Получив инструкции от Васи, деньги за одежду и услугу, доверенная персона еще раз пожелала ментам «здоровья» и удалилась. Мы переоделись и, как выразился Василий Александрович, стали постигать искусство ожидания, сидя у окна. Но долго ждать не пришлось. Доверенная особа показалась на горизонте в Анфисиной одежде, с распущенными волосами она быстрым шагом шла по тротуару и свернула в подъезд. Из нашего подъезда выскочили двое и рванули за ней.

– Бегом! – рявкнул дед и сорвался в коридор, хватая сумку, куда уложил Цветок, бинокль, какие-то вещи из одежды и пару мобильных телефонов.

Мы побежали за Василием Александровичем. На улице мы перешли на быстрый шаг и завернули за дом, на автостоянку, где скучала дедова «малышка» – как я понял, еще одна его машина. «Малышка» оказалась совсем не маленькой – большой черный внедорожник Mitsubishi. Эта еще одна его странность меня удивила. Зачем, имея такую машину, он катается по ночам на стареньком «москвиче»?

Мы залезли на заднее сиденье, спрятавшись за тонированными стеклами. Василий Александрович резко запрыгнул за руль, и так же резко тронулся с места, прикрякнув молодцевато:

– Э-хэй! Покатаемся! Говори, Толя, куда рулить.

Я стал показывать дорогу к дому профессора. Анфиса все это время пыталась запихнуть волосы под кепку и при этом тихо ругалась – неизвестно на кого. Когда ей это все же удалось, она стала дурачиться передо мной. Натянула на голову капюшон спортивной кофты и изображала дедову «доверенную особу». Только у той через каждое слово мат свистел, а Анфисе воспитание не позволяло настолько остро выражаться.

Глава 12

Профессор жил недалеко от института. Еще при советской власти ему выделили однокомнатную квартиру в девятиэтажном панельном доме, каких строилось тысячи по всему Союзу. Василий Александрович остался в машине, а мы с Анфисой зашли в подъезд. Пропуская ее вперед, я дурашливо поклонился:

– Пожалуйста, мадемуазель!

– Кавалер, однако… – кокетливо ответствовала она, заходя в подъезд.

– Обычай пускать женщину вперед, зародился в первобытные времена, – заговорил во мне историк, – когда люди еще жили в пещерах. Мужчины пропускали женщин вперед в пещеру, чтобы убедится, что там нет опасности, не затаился хищный зверь или враг.

– Да? Тогда прошу вперед! – Анфиса указала на открывшуюся дверь лифта. – Времена меняются, и теперь вы – те, кого не жалко диким зверям на съедение предложить.

Я прошел вперед, получив нежный пинок в филейную часть моего тела.

– А любовью в лифте ты когда-нибудь занимался? – поинтересовалась Анфиса, когда дверь лифта закрылась, повисая у меня на шее и жадно хватая своими губами мои.