Золотой цветок Золот Андрей
Он среди всей компании был самым активным и болтливым.
– Все, ребятки. Расслабились, теперь пора в дорогу, – бодро проговорил Василий Александрович, вылезая из кабины пилота. Нас ждет дорога дальняя.
– Дорога дальняя, дорога мокрая… – пропел Синицын.
– Через семь дней нас будут ждать на той стороне перевала, в обозначенном квадрате, – сообщил дед.
– Вы умом тронулись, в такую погоду – в горы… – вылезая из своей кабины, проворчал пилот. – Вон, посмотрите, ничего не видно… сплошная белая стена… и сейчас обвалы сплошь и рядом посыпятся… Переждали бы…
– Не можем мы ждать! Для нас это опасней, чем в путь трогаться! – обреченно произнес археолог.
– Вам виднее… – вертолетчик неодобрительно покачал головой.
– Ну, готовы? – спросил Василий Александрович, окидывая всех взглядом.
– Готовы, – послышались недовольные вздохи.
– Тогда пошли купаться, – дед накинул на плечи рюкзак, закутанный в черный полиэтиленовый пакет, и шагнул из вертолета под проливной дождь.
Нехотя, кто – с ворчанием, кто – молча, но с недовольной миной на лице, стали по одному вылезать из вертолета.
Как только мы отошли с поляны и вышли на склон горы, я понял смысл слов пилота, когда тот говорил, что мы сошли с ума. Вода, увлекая за собой камни, обрушивалась с горы буквально водопадами, наглухо перекрывая нам путь.
Синицын, идущий метров на пять впереди всех, то и дело останавливался и обходил попадающиеся на пути препятствия, а мы, соответственно, струились змейкой за ним.
После часа ходьбы дождь не усилился, но вода, стекавшая с горы, превратилась в бурлящие реки, которые приходилось переходить с большим напряжением сил. На теле не осталось сухого места, ноги начали гудеть от напряжения, постоянных спотыканий и подвертываний.
– Ребятки, держитесь! Через пару часов привыкнете, – успокаивал всех Василий Александрович.
«Где уж тут привыкнешь к такому… – подумал я. – Такого путешествия у меня еще не было…»
Мне вспомнились пережитые мною жизни, и мысли улетели назад, в прошлое, отключив понимание настоящего. В первые две жизни меня убивают на войне. Во второй я оставил свое племя и детей из-за своей гордости, чтобы не прослыть трусом. В следующей жизни я рождаюсь женщиной, в богатой греческой семье. Здесь не было принято, чтобы женщина была умной и проявляла волю, но мое прошлое воплощение, с самого детства давало о себе знать. Я не слушаю своих родителей, призираю отца, потому что он меня постоянно бьет и заставляет подчиняться ему. Детство проходит в постоянном стрессе и негативе. Я вырастаю в некрасивую, озлобленную женщину. Меня выдают замуж, только для того, чтобы избавиться, при этом мой отец пообещал тому, кто меня возьмет в жены, огромную сумму денег и земли. Мой муж женится на мне только из-за приданого. Вскоре я рожаю сына, через год еще одного. Моя жизнь перестает иметь какой-либо смысл, я не вижу своего мужа и почти не вижу своих детей. Меня оставили в загородном доме в окружении слуг. Я становлюсь еще более озлобленной, издеваюсь над слугами, заставляю их совокупляться у меня на глазах, но этого мне становиться мало, я их постоянно избиваю и доходит до того, что я заставляю уже рабов избивать и насиловать рабынь. Две из них не выдерживают и заканчивают жизнь самоубийством. Мне это доставляет удовольствие. Моя жестокость усиливается, и я придумываю покупать рабов только для того, чтобы убивать их. Но моим планам не суждено сбыться. Меня настигает неизвестная болезнь, и я умираю в страшных муках. Следующего воплощения я жду очень долго. Очищение моей души сильно затрудняется количеством грехов, и я от этого мучаюсь.
Наступает момент следующего воплощения. Я опять рождаюсь женщиной. Очень бедное жилье, постоянно не хватает еды, воды. Моя семья поклоняется множеству богов и заставляет меня просить у наших богов еды и воды. В один день приходят люди и выгоняют нас из хижины жить под пальмы. Нашего отца забирают на войну. Вскоре на наше поселение нападают вооруженные люди, меня и мою мать забирают в рабство, продают разным хозяевам, и больше я ее никогда не увижу. Когда я достигаю половой зрелости, мой хозяин заставляет меня удовлетворять свою охрану. В постоянном насилии и побоях проходят несколько лет. Я часто думаю о самоубийстве, но меня останавливают слова моей матери: надо жить, что бы ни происходило. Меня продают другому хозяину. Появляется надежда, что кошмар прекратится… Но, оказывается, он только начинался. Меня купили для удовлетворения похотей гладиаторов. Это – не люди, а животные в человеческом обличии. Через несколько месяцев я не выдерживаю и бросаюсь на специально украденный для самоубийства нож. Жизнь прекращается почти сразу, нож проткнул мне сердце. Моя душа не хочет покидать тело, она хочет дальше жить и очень долго находится рядом с гниющими в земле останками и рядом с тем местом, где закончилась моя жизнь. Мои скитания по земле без тела продолжаются долго, бесконечно долго, и в конце концов я опять оказываюсь вблизи яркого света, перед архангелами, координирующими мои действия. По закону кармы мне необходимо было пережить то, что я сам делал с людьми в предыдущем воплощении, но я не выдержал и наложил на себя руки, за это мое следующее воплощение будет очень нескоро, пока душа не очистится от самого тяжкого греха, который отбрасывает эволюцию моей души сильно назад.
В следующем воплощении я рождаюсь мужчиной, во Франции – в семье кузнеца.
– Тут мы передохнем! – отвлекает меня от мыслей голос Синицына.
Увлеченный своими мыслями, я не заметил, как дождь поутих. Мы вышли к отвесной скале и спрятались под нею от дождя. Все побросали свои рюкзаки и уселись на них, изможденные беспрерывной ходьбой по воде. Один Василий Александрович не стал отдыхать, а принялся разминать спину и плечи.
Чем больше времени я находился в компании с дедом, тем больше меня поражал этот человек. Своей энергичностью и оптимизмом он заражал всех. Самое удивительное было то, что в его возрасте люди обычно сидят дома и лечат болезни, а он не только не болеет, так еще и пошел с нами в горы, при этом усталости в нем не замечалось.
«Такое явление, как Вася, можно назвать феноменальным», – так сказал один из спортсменов, нас сопровождающих.
Сам он это объяснял просто: «Человек становиться стариком тогда, когда он признает, что он – старик, и начинает вести соответствующий образ жизни. А до тех пор он – мужчина в полном расцвете сил». Безусловно, такой моральный настрой не дает организму расслабиться и держит его в постоянно бодром состоянии. К сожалению, с возрастом к человеку приходят болезни, но не к Василию Александровичу. Сам он про болезни сказал так: «Раньше нужно было думать, зарядочку делать по утрам, водичкой холодной обливаться, жизнь любить, людей уважать. Но главное – что бы ни случилось, не падать духом и с достоинством встречать все препятствия, убедив себя в том, что от них только польза, они делают нас сильнее». Сначала, когда он говорил эти слова, я относился к ним скептически. Какая может быть польза от того, что нам тяжело чего-то достичь? Но сейчас, увидев с помощью Золотого цветка все свои жизни и поняв, как мы устроены, я понял, что он абсолютно прав. Чем больше в нашей жизни препятствий, тем лучше для нас, тем быстрее мы развиваемся и поднимаемся выше по эволюционной спирали. Каждое препятствие, преодоленное нами, дает опыт, который мы складываем в рюкзачок и идем дальше. Причем чем больше негативных событий и препятствий, тем больше опыта. В каждом событии нужно усмотреть тот опыт, который мы приобретаем, а после смерти мы выгружаем наш рюкзачок в большой мешок, с опытом из предыдущих жизней и отправляемся обратно за новой порцией препятствий и переживаний. Так – до тех пор, пока мешок не станет полным. А что будет, когда мешок наполнится? Что-то ведь будет. К примеру – жизнь на другой планете, где обитают более развитые существа. Ведь атланты уже достигали такого уровня развития, что им было доверено контролировать начальные эволюционные процессы. Значит, и мы потом будем богами на каких-то планетах и будем контролировать эволюционные процессы более низких по уровню развития существ. А может быть, и создавать миры. Я об этом обязательно узнаю, когда мой мешок будет полон. А ведь если бы моя богатая гречанка не создала такую неблагоприятную карму для моей души, то и в следующем воплощении не было бы столько насилия по отношению к бедной женщине, рабыне. И не покончила бы она жизнь самоубийством, что отбросило мою эволюцию на сотни и сотни лет назад. Возможно, тогда я уже пребывал бы где-то на другой планете в качестве более развитого существа. Что, если бы все решали таким образом свои проблемы? Не нравится жизнь – в петлю или на нож. Тогда, наверно, и в земле, и в людях не было бы нужды. Что толку с учеников, если они не учатся? Что толку от школы, если в нее никто не ходит? Такая школа и такие ученики не нужны. Но ведь и в нашем мире, если подумать, учеников все меньше и меньше. Если человека не устраивает его жизнь или он не хочет решать проблемы, он взял – и улетел от этой жизни в нирвану, напившись водки или обколовшись наркотой. Это ведь тоже можно назвать самоубийством. Человек развивается в реальности, а если он не живет в реальности и постоянно пребывает под кайфом, то он не эволюционирует, а инволюционирует. Ведь таких людей в мире миллиарды. Поэтому мы и стоим на краю гибели. В школе никто не хочет учиться, и ее закрывают. «Решает одно сердце…» – вспомнил я слова женщины во сне и осознал до каждой своей клеточки, насколько реальна сейчас гибель нашей цивилизации. Мне стало невыносимо страшно, ужас охватил все мое существо. Все мои близкие люди могут погибнуть. Я вспомнил Анфису, ее милую улыбку, нежную кожу, ласковый голос, вспомнил маму с папой, и что с того, что я их давно не видел, – все равно они мне дороги, они – мои родители. Друзья, хоть и надоевшие, но они близкие мне люди. Я обвел всех присутствующих взглядом. Кто-то сидел на рюкзаке, пытаясь расслабиться… Синицын варил чай на газовой плитке… Дед что-то объяснял одному из парней (кажется, его зовут Шурой)… И всех, кто здесь, их тоже скоро может не быть. Я встряхнул головой, стараясь отогнать дурные мысли.
– Что, Толик, правильно мы идем? – спросил у меня Василий Александрович, заметив мои движения.
Я попробовал задать себе вопрос, на который в прошлый раз у меня возник в голове ответ в виде четкого пути. Но в этот раз ответа не последовало. В голове ничего не возникло, только мои собственные мысли.
– Когда я спрашивал на поляне, в голове возник именно такой путь, вокруг горы, – ответил я деду. – Сейчас еще раз спросил и – ничего, тишина…
– Наверное, из-за того, что Цветок закрыт, – предположил Синицын, разливая по пластиковым кружкам чай из котелка.
– Помню, что нам эту гору нужно обойти и спуститься с нее в ущелье, которое образуется этой горой и той, через которую нам надо перейти… Затем пойдем по ущелью и свернем наверх, направо, к перевалу. Только вот где нам точно свернуть нужно, я сказать затрудняюсь. Может быть, на месте разберусь. Как до перевала дойдем, там прямо все время, и потом – направо, в гору. Это место я помню, не пройдем.
– Если что, то откроем коробочку еще раз, – спокойно сказал Василий Александрович.
Синицын стрельнул в него неодобрительным взглядом.
– Вместо того чтобы каркать, лучше бы делом занялся, – сказал он.
Дед вопросительно посмотрел на Синицына.
– Что, забыл уже? Парням позвони и скажи, чтобы пилота притормозили, – напомнил Синицын.
Василий Александрович хлопнул себя по лбу и полез в рюкзак за телефоном.
После чаепития и отдыха, наш путь продолжился.
Дождь то усиливался, то ослабевал. Тучи, нагоняемые сильным порывистым ветром, затянули небо на многие километры, и ни в одной стороне не было просвета. Чернота дождевых туч и хлещущий по лицу дождь нагоняли мрачные мысли. Я их пытался отбросить, но они, как вязкая паутина, цеплялись за мое сознание и портили настроение. Это продолжалось до тех пор, пока одна из мыслей не зацепилась памятью за мои прошлые жизни, и все мое сознание сразу погрузилось в воспоминания.
Глава 22
С самого раннего детства отец начал меня учить кузнечному мастерству. Денег, зарабатываемых отцом, с трудом хватало на еду. Поселение у нас было небольшое, и работы было мало. В один день к нам заехал человек, весь обвешанный железом (отец сказал, что это рыцарь), и попросил починить его меч, который был весь кривой и в зазубринах. Рыцарь сказал, что через два дня поедет обратно к своему войску и заберет отлаженный меч. После отъезда рыцаря отец сразу принялся за работу, и к вечеру меч выглядел, как новый. Мне настолько понравилась работа отца с мечом да и сам меч, что я не мог от него оторвать взгляда, пока отец работал, а по завершению работы я весь следующий день крутился возле оружия, пытался его поднять, но силы хватало только на то что бы повалить его и потаскать по земле. Отец, опасаясь, что я поранюсь, спрятал от меня меч и взамен этого, что бы я не плакал, вырезал из палки деревянный и дал мне им поиграть. Когда приехал рыцарь, я выбежал его встречать со своим деревянным мечом, хвастаясь и показывая, как умею махать им. Рыцарь остался очень доволен работой отца, щедро отблагодарил его и сказал, что у него теперь всегда будет работа. И не обманул. Вскоре приехали еще несколько воинов и попросили починить кому шлем, кому меч, щит или кольчугу. Теперь у отца появилась постоянная работа, он стал не только чинить оружие и латы, но и изготавливать их.
Я рос, перенимал ремесло отца и одновременно учился ратному делу у приезжавших к нам воинов. Когда я немного подрос, родители отдали меня в монастырь, где я учился грамоте, разумно считая, что кузнечное ремесло может прокормить, но не сделает великим человеком. На протяжении многих лет я обучался многим наукам и языкам и каждый день практиковался в искусстве владения мечом у одного монаха. Про него говорили, что он был самым искусным мастером этого дела и участвовал во многих походах. Я был старательным учеником и в конце концов превзошел его в боевом искусстве, чему старик был рад. Однажды к нему приехали рыцари. Они о чем-то долго разговаривали. Я не вытерпел, подкрался и подслушал разговор. Они упрашивали моего учителя отправиться с ними в крестовый поход, говорили, что его умение и знания им крайне необходимы. Мой учитель отказывался и говорил, что не может больше воевать ради веры. Он говорил, что человек свободен в выборе вероисповедания, и мы не можем заставлять людей верить по-нашему. Рыцари с ним спорили и говорили, что Господь Бог один и религия должна быть одна.
«А я ведь я знаю столько же, сколько и он! Учитель передал мне все свое умение ведения боя и управления войском, а оружием владею даже лучше, чем он», – подумал я, вышел из своего укрытия и обратился к рыцарям:
– Возьмите меня с собой, я вам пригожусь не меньше, чем он!
Рыцари уставились на меня в недоумении и обратились к монаху:
– Кто это?
– Тебе не стоит этого делать! – взволнованно обратился ко мне учитель.
– Откуда тебе известно, что мне надо, а что нет? Зачем ты меня научил всему, что знаешь, а теперь говоришь, что мне этого не надо делать?
И учитель удрученно опустил голову, поняв, что останавливать меня он не в праве.
– А что ты умеешь? – спросили меня рыцари.
– Все, что умею я, – ответил за меня монах. – А мечом он владеет даже лучше, чем я…
В тот же день я покинул монастырь. Приехав домой к родителям, я заявил, что ухожу в крестовый поход.
– Я знал, что этот день когда-то настанет… – сказал отец и достал специально для меня выкованные латы, шит и меч.
Так я стал рыцарем. Участвовал в крестовых походах. Наша миссия была обращать другие народы в нашу религию – христианство. Тех, кто не покорялся, мы безжалостно убивали. В постоянных битвах и войнах против инаковерующих прошло много лет. За заслуги перед церковью меня награждали землями, домами и даже захваченным нами городом. Но со временем меня начало посещать чувство, что я делаю что-то не так. В моей душе, что-то противилось убийствам ради веры. И вскоре я понял, что мы убиваем не ради Бога, не ради веры, а ради укрепления власти тех людей, которые стоят во главе нашей религии. Только для того, чтобы власть папы простиралась намного дольше, чем было до этого. Я вспомнил слова учителя-монаха, что человек свободен в выборе веры, он сам должен решать, как ему верить в Бога. Те, с кем мы воевали, тоже верили в Бога, но по-своему, и мы ни от кого не получали права заставлять их верить так, как верили мы. И тогда я для себя твердо решил, что больше никогда не буду убивать людей только из-за их иноверия. На момент своего решения я уже был влиятельным человеком. Я заявил о своем решении церкви, и меня сразу объявили вероотступником, предали анафеме и отобрали все имения. Папа и его епископы понимали, что если меня отпустить просто так, то за мной последуют и другие, а это церковным иерархам было невыгодно. Поэтому, помимо проклятия, наложенного на меня церковью и лишения всех имений, меня заочно приговорили к казни. Узнал я об этом, находясь в доме своего отца, от хорошо знакомого мне рыцаря, который, как я знал, принадлежал к одному из самых влиятельных орденов рыцарства – Ордену рыцарей-храмовников или Ордену Креста. Церковь их побаивалась, но в то же время и уважала, что было довольно странно и загадочно для того времени, когда церковь контролировала все.
– Тебе нужно срочно уезжать из земель влияния папы, – сказал мне он.
– Что ж, если так надо, уеду… – согласился я.
– Мы тебе можем помочь. Присоединись к нам и езжай с миссией в дальние земли. От успешности этой поездки зависит судьба мира.
– Я согласен! – не раздумывая ответил я.
Через два дня я уже был в рядах рыцарей Ордена Креста, и в числе отряда из двухсот человек направлялся в далекие восточные земли, в загадочную страну варягов, холода и мерзлоты. Никто не знал, что нас ждет впереди, миссия наша была под секретом даже от самих участников похода. Знали единицы, а остальным было известно только то, что мы везем что-то очень важное, от чего зависит судьба мира.
Мы прошли разные земли, встречали много народов, доброжелательных и воинственных, и в конце концов достигли тех земель, в которые направлялись. Дойти смогли не все, почти треть отряда осталась на чужбине навечно – кто-то погиб в бою, кто-то умер от болезней, кто-то от коварства местных жителей… Придя на место в далекие горы, мы обустроили себе жилье в пещерах и принялись за поиски загадочной страны, которая должна находиться (по словам и записям одного знаменитого путешественника) именно в этих горах. Как я узнал впоследствии, в эту страну нам необходимо было отнести Золотой цветок. Многие годы продолжались наши поиски. В пещерах мы соорудили подземный город, сделали тайное хранилище для Золотого цветка. Отряды, отправлявшиеся на поиски загадочной страны, часто не возвращались. Нас становилось все меньше и меньше, и в конце концов мы поняли, что наша миссия заканчивается ничем. Оставшиеся в живых тщательно замаскировали хранилище для Золотого цветка, завалили входы в жилые помещения пещер, где хранились тайные рукописи и документы, и стали доживать остатки своих дней, скитаясь по горам в безнадежных поисках загадочной страны. Дни той моей жизни тоже закончились у подножия одной из гор. До последней минуты я находился в поиске, но голод и холод одолели когда-то сильное тело, и моя душа устремилась в небо – к свету Господа Бога.
«Ты много убивал, но ты раскаялся и искупил свои грехи поиском во имя спасения мира, отдав за это всю свою жизнь без остатка», – эти слова Архангелов до сих пор успокаивают мою душу.
Сильный шум впереди вернул меня в реальность. В сотне метров перед нами с горы с грохотом катились камни, увлекая за собой все, что попадается на пути. Камнепад продолжался около пяти минут, подняв пыль от раскалывающихся камней, но дождь ее сразу прибил к земле, не дав ей разлететься.
– Красивое зрелище, – задумчиво промолвил Василий Александрович, когда шум от падающих камней утих. – Стихия сметает все на своем пути, не оставляя шанса никому из тех, кто попытается ей перечить.
– А я подумал о другом, наблюдая эту жуткую картину… – сказал Синицын.
– Ты пессимист, поэтому так и подумал… – сделал вывод дед.
– Откуда ты знаешь, о чем я подумал? – почти огрызнулся археолог.
– Догадываюсь… Ты подумал: хорошо, что мы не там…
– Почти. Но я не пессимист, а оптимист, реально смотрящий на жизнь.
– Ну, да. По-твоему, подумав о том, что нас могло завалить камнями, это реальный взгляд на жизнь?
– Но нас могло завалить…
– Если бы нас могло завалить, мы были бы там, а не здесь. Так как мы здесь, нас не могло завалить, и нам представилась возможность полюбоваться бушующей стихией.
– Хорошо. Пусть будет по-твоему. Сейчас нам надо поторопиться и подыскать подходящее место для ночлега.
«Значит, я уже бывал в этих горах… – размышлял я, перелезая через груду скатившихся с горы камней. – И карабкался я тогда по ним с той же миссией, что и сейчас, – в поисках Шамбалы. Только сейчас я знаю, где она. А тогда мы безнадежно искали, сами не зная чего, не зная, есть ли что-то тут на самом деле. Это тоже карма. Я должен закончить то, что когда-то было начато. Может быть, из нашей компании кто-то тоже был в том походе, и он или они тоже должны закончить когда-то начатую миссию. Вот бы мне посмотреть на те пещеры, в которых мы жили… Где они, интересно, находятся?
– А где те пещеры, в которых мы когда-то жили? – спросил я неожиданно у впереди идущего Синицына.
– В каких пещерах вы жили? – спросил он в ответ, останавливаясь и чуть повернув лицо в мою сторону.
– Я имею в виду – тамплиеры, где жили… Далеко это отсюда?
– Далеко. Километров двести, не меньше. Они ушли сильно севернее. Нам очень повезло что мы так близко находимся от того места куда нам надо. Если это так, конечно…
– Это – так! – уже безо всякого сомнения сказал я.
– Дай-то Бог… – с надеждой вздохнул археолог.
– Съездим в те пещеры, когда все закончится? – спросил я.
– Что там смотреть, пещеры как пещеры. Таких по стране полно…
– Я там жил…
Синицын остановился и посмотрел на меня недоумевающим взглядом, как бы спрашивая: «Что ты несешь?»
– Я ведь видел все свои предыдущие жизни во время контакта с Золотым цветком, – пояснил я. – Я был в том походе, до последнего своего дня искал Шамбалу… И умер от голода и холода где-то в этих горах…
Все мои спутники как по команде остановились и уставились на меня.
– А ты не можешь вспомнить, не я ли был с тобой? – спросил меня Толик, и я не понял, говорит он это всерьез или шутит.
– Может, и был. Ты ведь был в другом теле, – без доли сарказма ответил я. Я думал о том, что мы все можем сейчас закончить ту миссию, которую когда-то начали.
– …По закону кармы… – сделал вывод археолог.
Я кивнул головой.
– Может быть, так и есть, – задумчиво произнес он. – Ты помнишь сейчас все свои жизни? – резко спросил он, как бы проснувшись.
– Помню…
– Расскажешь потом про тот поход?
– Пещеры покажешь, расскажу, – с улыбкой ответил я.
– Покажу. Но за пещеры еще придется что-то рассказать, – улыбнувшись, поставил условие Синицын, отвернулся и зашагал дальше.
Вскоре мы нашли удобное место для ночлега. Можно было расставить палатки и расположиться для ужина под скалой, куда не попадал дождь. На задушевные разговоры перед сном сил ни у кого не оставалось. Все наспех поужинали и полезли по палаткам, наслаждаться отдыхом и сновидениями. Но сон ко мне, несмотря на чудовищную усталость, не шел. В голове крутились перевоплощения рыцаря и странные особенности моих воспоминаний. Я не мог сразу же сейчас сказать, какое воплощение было после рыцаря, но стоило мне только об этом задуматься, как мое сознание перемещалось в ту область памяти, где хранились эти воспоминания, и я начинал переживать заново все события прошедшей жизни. А пережив, уже помнил, кем я был и как я жил. Как будто читал виртуальную книгу, начиная каждый раз с того момента, на котором остановился. Это были не просто воспоминания, а файл всех моих жизней, заложенный невидимой рукой в мой мозг, из которого я постепенно собирал информацию, переосмысливая ее. Еще одна странная особенность присутствовала при переживании в сознании прожитых мною жизней: я абсолютно не чувствовал эмоций, – лишь голое сознание, без чувств и эмоций по поводу смерти, все равно – чьей-то или своей. Ничего. Вспоминая о чем-то из своей теперешней жизни, у меня возникают позитивные или негативные эмоции; даже если книгу читаю – присутствует какие-то чувства, а вот при переживании воплощений – тишина. Словно мне блокировали все чувства, сделали роботом, чтобы не чувствовал ни сожаления, ни радости от прожитых моментов.
– В этой жизни тебе не нужны чувства, которые ты уже пережил… – услышал я знакомый мелодичный голос.
Глава 23
Я сидел на белоснежной, мягкой траве, опираясь спиной о ствол теплого дерева. В пространстве звучали приятные, пронизывающие все тело, уже слышанные мной звуки. Передо мной стояла женщина, вся в белом, с белыми как снег волосами, с добрыми, светящимися любовью глазами и неопределенного цвета кожей.
– Зачем мне вообще нужны чувства? – спросил я ее.
– Твои чувства закаляют твою душу, как огонь закаляет сталь. Сильные чувства, причиняющие боль, делают душу сильнее, более уверенной в решениях. Человек начинает чувствовать ее проявление, но, к сожалению, не всегда осознавать их. Нежные, теплые чувства, приносящие человеку радость, размягчают душу, делая ее утонченной и более чувствительной к любым эмоциям. Чем больше душа переживает чувств, тем быстрее развивается. Один из способов показать человеку правильный путь тоже лежит через чувства.
– Почему многие сотни лет назад никто не показал рыцарям правильный путь, и они все погибли в поисках Шамбалы?
– Им показывали, но никто из них не слушал зов своего сердца, не прислушивался к своим чувствам, не замечал знаков, они были слепы и глухи. Они ждали, что им Золотой цветок покажет путь, надеялись, что их кто-то встретит или даст карту, не задумываясь, что Шамбала – страна духовная, страна тонких энергий, и мы не могли им послать то, чего они он нас ждали – грубых знаков. Мы не создаем плотную материю…
– Как же вы создали Золотой цветок?
– Его сделали атланты, под нашим руководством. Мы наделили Цветок силой для создания жизни, для обучения создателей жизни и контроля над эволюционными процессами…
– Зачем создавать то, что может уничтожить мир?
– Все, что может создавать жизнь, может ее и уничтожать. Вы тоже создаете жизнь, вы же ее и уничтожаете, не осознавая этого.
…И здесь меня разбудил голос Василия Александровича:
– Давай быстрее! Все под скалу! Толика разбудите! Да не складывай – так засовывай…
– Толян, вставай! Стрем! – пихнул меня в бок тезка, сосед по палатке.
– Что случилось? – ничего не понимая, в полудреме спросил я.
– Не знаю, – ответил Толик, вылезая из палатки.
– Быстрей! Палатки убирайте и все – под скалу! – кричал дед.
– Что такое? Что случилось? – спросил я Синицына, вылезая из палатки, он суетливо запихивал в рюкзак свою палатку.
– Вертолет… Не слышишь?
Я прислушался и услышал где-то далеко стрекочущий звук вертолета.
– Может, это наш улетает? – предположил я, тоже собирая палатку.
– Может быть. А может, и нет… – ответил Василий Александрович.
Все быстро собрали вещи, кое-как побросали рюкзаки под скалу и спрятались под нее сами.
Ночь уходила, становилось совсем светло. Порывистый ветер прекратился, но небо оставалось затянуто мрачными тучами, моросил несильный дождь.
Понемногу звук вертолета стих и скоро пропал вовсе.
– Наверное, наш улетел, – с надеждой в голосе произнес Синицын.
– Береженого Бог бережет, – отозвался Василий Александрович.
– Кто его услышал? – спросил Толик.
– Я услышал. Из палатки вылезаю, слышу – стрекочет… Ну, и начал всех будить… – простодушно ответил Шурик.
– Молодец! – похвалил дед. – Получишь шоколадку за бдительность…
– Желательно – сейчас, жрать хочется! – отшутился Шурик.
Мы вылезли из укрытия и стали собираться в дорогу. Я впервые видел деда таким возбужденным – он не находил себе места, восхищенно при этом приговаривая:
– Это потрясающе! Я лет десять так не спал! Только голову на кулак положил, сразу уснул. Ни разу не просыпался, как убитый… Горы волшебство творят! Вот чего мне в жизни не хватало – по горам ползать…
– После вчерашнего перехода любой с ног свалится, – констатировал Синицын, возясь возле примуса с котелком.
– Да при чем тут переход! Это – горы! Как ты не понимаешь! Воздух какой! Ты только вдохни, насладись, – Василий Александрович вдохнул полной грудью.
– Воздух сырой… это вредно… – продолжил свое занудство археолог.
– Ну, как же тебе все испохабить надо!.. Везде гадость какую-нибудь найдешь… Воздух – чистый! Вода грязь смыла и напитала все вокруг светлой, божественной энергией, – вскинулся на Синицына дед.
Возбужденное состояние Василия Александровича начало передаваться и другим участникам нашей экспедиции. Лица людей осветились улыбками, народ стал двигаться более активно.
– Вот вернемся с прогулки, куплю себе аул в горах и буду с аксакалами баранов пасти, – дед аж подпрыгивал от восторга. – А то вдруг возьму да и женюсь еще! Я ведь ох как могу! Жизнь, может, начинается только!
Мы наспех позавтракали сваренной Синицыным кашей, весело уплетая которую Василий Александрович не успокаивался, болтал без умолку, два раза даже чуть не подавился, но даже это не приглушило его восторга.
– Если рассудить, то зачем города вообще нужны? – продолжал он тему аула в горах, когда мы взвалили на себя рюкзаки и тронулись в путь. – Расселились бы все по горам, по лесам. Кушали только то, что сами вырастили или поймали. Жили бы тогда и дольше, и счастливей.
– То есть – ты хочешь человечество обратно в первобытный строй вернуть? – спросил Толик.
– А почему бы и нет? Ни наркотиков, ни алкоголя, ни войн всяких из-за какой-нибудь ерунды…
– В мире очень многие согласились бы с тобой… Особенно те, которые так и живут, в лесу…
Наш небольшой отряд вышел из-за скалы, у подножья которой мы ночевали, и перед нами открылся вид на горы, хоть и несколько притушеванный откуда-то взявшимся мелким дождем, но все равно – великолепный. Два горных хребта расползались прямо перед нами в разные стороны. На вершинах гор, как опаловые короны, высились снежные шапки. За хребтами то тут, то там виднелись серые, с белыми снежными заплатами, выступы гор, заманивая к себе, приглашая на седло перевала.
Все остановились, изумленные открывшимся видом, и довольно долго стояли без слов и движений, просто наслаждались.
– Разве такое можно сравнить с городом?.. – потрясенно проговорил кто-то через несколько минут потрясенный.
И лишь Синицын оставался безразличен к открывшейся красоте мира и смотрел на нас, а не на горы.
– Куда нам идти, Толя? – спросил он у меня.
– Левее. Между нашей горой и первой, – ответил я. – Спустимся вниз, и по ущелью – до второй горы… И если я правильно помню, между первой и второй – перевал. А вот где подниматься на него, на месте попробую разобраться.
– Тогда пошли, – сказал он, осмотрел всех суровым взглядом и пошел вперед вниз к ущелью.
– Дай людям хоть горами полюбоваться, никогда ведь не видели… – с укоризной проговорил Василий Александрович.
– Ты-то – и гор не видел? – съехидничал из-за его спины Синицын.
– Я-то видел, а вот другие – нет…
– По дороге полюбуются…
– Разве так можно? – возмутился дед. – Надо уметь совмещать полезное с приятным. Если же делать только одно – быстро надоест.
Синицын ушел вперед и уже не слышал слов Василия Александровича. Мы направились за ним, причем дед без умолку продолжал вслух восхищаться открывающимися перед нами видами.
– Василий Александрович, – обратился я к нему, – вы в таком восторге сегодня от гор…
– Конечно, в восторге! – не дал мне договорить дед. – Как от этого в восторг не прийти?! Ты оглянись вокруг!
– Это все замечательно. Они прекрасны, не спорю. От них исходит энергия… А вы попробовали их послушать?
Наступила десятисекундная пауза.
– Ты намекаешь на то, чтобы я замолчал?.. – встрепенулся дед.
– Нет, я не о том…
– Да нет, прямым текстом говоришь, – перебил он. – Я замолчу, замолчу… Только попозже…
– Тихо! – неожиданно встрепенулся Толик.
– Еще один!.. – хотел было возмутиться Василий Александрович.
– Да помолчите вы! Слышите?
Дед замолчал. Все прислушались. Откуда-то издалека еле-еле слышался стрекочущий звук вертолета.
– Или наш… или – не наш… – заключил кто-то.
– Остроумнее не придумаешь, – съязвил Толик.
– Володя! Володя! – закричал дед Синицыну.
Археолог остановился и обернулся. Затем, услышав звуки вертолета, замахал руками и закричал:
– Назад! Назад! Все – под скалу!
К счастью, мы отошли еще недалеко от места ночевки и побежали обратно – в укрытие.
Звук вертолета приближался. Как только все спрятались, звук появился прямо над нами, но вертолета не было.
– Эхо, – объяснил Василий Александрович.
Около пяти минут создавалось впечатление, что «вертушка» над нами, потом она стала удаляться и скоро пропала вовсе, в направлении, противоположном тому, откуда появился.
– Сейчас дружно вылезаем и как можно быстрей двигаемся к ущелью, там деревья есть, если что – укроемся, – сказал Синицын. – Это вероятно «наши ребята». Скоро обратно прилетят. Могут и по другому пути, если нас ищут. Но рисковать не нужно.
Пока Синицын говорил, дед достал мобильник и начал звонить.
– Привет! – сказал он в трубку. – Пилот с вертолетом у вас?
Какое-то время он, молча, слушал, потом спросил:
– Спроси: лететь сможем? – и после паузы: – Плохо. Ясно. Отбой, – и уже обращаясь к нам. – Пилот с вертолетом у них. Пьет водку и травит анекдоты про армию. Лететь уже не может. Задание парни добросовестно выполнили, пол-литра в него залили, как только прилетел… – Василий Александрович усмехнулся и добавил. – Вертолет свой продал. Долго посылал кого-то в рацию, а когда пришел, говорит парням: «Вертолет купите за тыщу баксов?» Они купили…
– Если он взял бабки, – сказал кто-то, – обратно ему тяжело будет вернуть…
– С вертолетом все понятно, летает не наш… И за нами прилететь не могут… – сказал Синицын. – Поэтому, пока в небе тишина, поторопимся к ущелью… – и ни слова больше не говоря, закинул на плечи рюкзак и, не дожидаясь, пока мы сделаем то же, вылез из укрытия и пошел вперед.
Глава 24
Тучи над головами сгущались, мелкая морось усиливалась, грозя снова превратиться в ливень. Мокрая одежда на теле становилась привычной. На этой высоте холода пока не ощущалось, но, когда выйдем на перевал, к снежнику, будет намного холодней и тогда промокшая под дождем одежда, может стать совсем неприятной, даже опасной для здоровья.
Мы быстро спускались к ущелью, торопясь и понимая, что если пойдет ливень, то может случиться, что ущелье придется переплывать по бурной реке. Но нам повезло, дойдя до самого подножья гор, дождь не усилился, а вот преграду в виде бурного потока шириной метров в восемь мы встретили – вода с грязью, камнями и всем, что попадалось на ее пути, устремлялась из гор в долину.
– Что, ребятки, купаться придется? – невесело произнес Синицын, подойдя к бурлящему потоку.
– Не придется! – отозвался Василий Александрович. – Пошли повыше, к деревьям… По крайней мере, всем не придется!
Выше по склону росло несколько кустов. Дойдя до них, дед разделся, снял с одного из рюкзаков веревку, взял ее конец в руку, остальной моток отдав археологу, в одних трусах, уверенно шагнул в поток грязи, который сразу начал норовить утянуть его с собой. Но старик крепко стоял на ногах и лишь на середине серого месива, когда вода начала доходить ему по грудь, бурлящая жижа потянула его за собой. Это не остановило нашего товарища, и он, держась за веревку, страхуемый Володей, продолжал вплавь продвигаться на другой берег и в конце концов достиг его. Там он крепко привязал веревку под основание самого большого куста, а мы в свою очередь обвязали ее, посильнее натянув, вокруг камня. Импровизированная канатная дорога повисла метрах в двух над водой. На вторую веревку Синицын привязал карабин, который свободно скользил по первой. Один конец ее он перекинул деду, второй остался у нас. К карабину археолог прикрепил рюкзак Василия Александровича, и тот перетянул их к себе. Володя подтащил карабин обратно к нам и прищепил следующий рюкзак. Так по очереди перетянули все вещи. Наступила очередь перебираться нам самим. Синицын попробовал повиснуть на основной веревке, но чуть не окунулся в бурлящий поток грязи. Пришлось подтянуть веревку сильнее. Археолог, надев на себя страховочный пояс, первым пристегнулся к карабину, и Василий Александрович благополучно перетянул его на другой берег. Так в течение получаса все успешно перебрались, и наш путь продолжился.
Какое-то время мы шли вдоль водного потока, пока не достигли того места, где река уходила левее – в горы, а нам нужно было правее – там должен был быть перевал. К сожалению, я не смог вспомнить то место, где надо было начинать к нему подниматься. На протяжении всего пути вдоль потока нам не встретилось ни одного сколько-нибудь приемлемого пути для подъема в гору. Отвесные скалы и крутые, заваленные гигантскими камнями склоны делали подъем опасным для жизни.
– Что, проводник, помнишь, куда нам? – спросил у меня Синицын.
– Нет… Не помню… – угрюмо отмахнулся от него я.
– По логике перевал должен быть где-то у нас над головами… – Василий Александрович кивнул головой в сторону просвета между двумя вершинами, у подножия одной из которых мы стояли.
– Он там и есть, – ответил я. – Только вот как нам к нему попасть… – я почесал затылок, пытаясь вспомнить дорогу.
– Как ты видел дорогу? Тебе карту показали или как? – спросил Синицын.
– Я как будто двигался по нужному нам пути на высоте, где птицы летают… В том месте, где был подъем в гору… Такого склона, как этот, я не помню, – я махнул головой на возвышавшуюся над нами десятиметровую скалу.
– Хоть это радует, – улыбнулся дед. – Значит, пойдем дальше. Пять километров больше, пять меньше – что нам, молодым…
– Тогда пошли, молодежь! – приободрил всех Синицын. – Ищущий да найдет!
– Вот! – обрадовался Василий Александрович. – Слышу оптимистичные нотки! И на тебя, археолог, горы влияют положительно.
Синицын ничего не ответил, молча надел рюкзак и, как обычно – никого не дожидаясь, двинулся вперед вдоль скалы.
Чем дальше мы шли, тем скалы становились все выше и все неприступней. Надежды на то, что мы сможем впереди найти то место для подъема, которое я видел когда-то, таяли с каждым шагом.
– Этого пути я не видел, – сказал я, когда мы остановились передохнуть. – Такие скалы мне запомнились бы… Мы прошли наш подъем…
– Я не заметил ни одного места, где можно было бы подняться… – сказал Синицын.
– Да, это так… – согласился с ним Василий Александрович.
– А также правда и то, что путь, по которому мы сейчас прошли, запечатлился бы у меня в памяти…
– Может быть, наш проход завалило камнями во время дождя? – предположил Вася.
Читать бесплатно другие книги:
