Северная корона. По звездам Джейн Анна
– А почему спустя столько времени ты интересуешься о судьбе Сашки? – Женя не без труда поднялся и подошел к столику, на котором лежали журналы и газеты. Взяв одну из газет и обмахиваясь ею, как веером, он вернулся к Нике и встал перед ней. Как будто бы давал понять, что аудиенция окончена.
– Да просто так, – не захотелось Карловой рассказывать Жене о том, что она вновь встречается с Александром. – Ладно, спасибо за то, что рассказал мне все. Я пойду, наверное, меня подруга ждет…
– Иди, – кивнул ей молодой человек, не задавая лишних вопросов. Раньше, насколько помнила Ника, он просто так не выпускал гостей из своей квартиры – парень уже несколько лет жил отдельно от родителей.
Девушка с глухой пустотой в голове вышла в прихожую и поспешно стала натягивать туфли, заметив вдруг, что среди мужской обуви хозяина квартиры на полочке стоят черные женские и очень симпатичные ботильоны. Похожие Ника как-то видела в одном из магазинчиков, и они сильно запали ей в душу. Она оглянулась на хозяина квартиры, но тот был занят – держа в левой руке карандаш, решал в своей газетке сканворд. По крайней мере так решила Ника, и это порядком ее удивило. Нет, Женька явно не такой, как прежде.
– Спасибо, – еще раз сказала она. – Спасибо за откровенность. Ты мне помог. Очень.
– Он тебя любил, поэтому так поступил, – вдруг совершенно другим, более живым тоном добавил Женя, прежде чем открыть опустошенной Нике дверь, не выпуская из рук газету. – Очень. Запретил нам всем говорить о том, где он. Не хотел разочаровывать. Понимаешь? – почти шепотом добавил он.
Ника медленно кивнула и попрощалась.
– Ника? – едва слышно позвал ее хозяин квартиры на первом этаже.
Она все же услышала и моментально обернулась.
– М?
– Рад был тебя видеть. – Женя вдруг прижал палец левой руки к губам, а после передал Нике ту самую газету, которую взял со стола. Мышцы его руки при этом были напряжены. Как только газета оказалась в руке девушки, парень моментально закрыл дверь.
Карлова замерла от удивления. У Жени что, совсем крыша потекла? Видимо, при аварии он еще и головушку повредил. Ника взглянула на газету-еженедельник и нахмурилась. На ее полях, прямо над огромным заголовком «На остановке нашли полтора килограмма алмазов!» было кривыми, неровными печатными буквами накарябано: «Опасность!!! Будь осторожна! Не связывайся с Д.С. Ко мне не приходи больше».
Слово «алмазов» было трижды или четырежды обведено.
«Он что, двинулся?», – испугалась вдруг Ника и почти побежала вон из подъезда, чувствуя, как по телу начинают свой крестный ход мурашки.
Только выбежав на улицу, девушка почувствовала себя в безопасности. Что такое с Женей?! Почему он себя так ведет? Какая еще опасность от Д.С, то есть скорее всего от Дионова Саши?! Или Женя считает, что раз Александр сидел за то, что едва не убил человека, то он теперь всегда опасен?
Ника, охваченная злостью и все тем же страхом, выбросила газету в урну и двинулась к автомобилю Даши, чтобы вместе с ней поехать в самом отвратительном настроении по магазинам. Перед тем как оказаться в салоне, она пару раз оглянулась на окна Жениной квартиры и с недовольным удивлением заметила, что он наблюдает за ней из-за шторки. Хотя, может быть, это ей только показалось.
– Ну как? – весело спросила Даша. – Все отлично прошло? Забрала что хотела? Ты быстро. Теперь по магазинам?
– Давай. – Только и сказала Ника, понимая, что ее голова идет кругом. До самого вечера она ездила с подругой, помогая выбрать ей платье, а потом ею же была подброшена домой. При Даше Ника крепилась, и уже потом, вечером, перед приходом Марты, Ника дала волю щиплющим глаза слезам. Она не знала, что ей делать: злиться на Сашку или жалеть его? Накричать или пожать плечо?
Когда Ника садилась в автомобиль Даши, жутко обрадовавшейся, что подруга управилась так быстро, за светловолосой девушкой почти с восторгом наблюдала пара светлых глаз, принадлежащих тому самому молодому худому мужчине, стрелявшему в Александра. Он стоял, касаясь лицом только что запачканных кровью кремовых штор с лимонной вязью.
– Такая милая, – проговорил он негромко, но с чувством. – И Дионов ее так трогательно любит… Видел их вместе… А не устроить ли нашему мальчику двойной праздник? – В его глазах метнулась сумасшедшая искра и тут же потухла – девчонка обернулась на окно, и обладатель светлых глаз поспешно отошел к стене. – Хорошая идея, – вновь сам себе произнес человек, чувствуя себя гением, настоящим, мать вашу, гением! – Отличная! Если сначала из жизни уйдет его подружка, Дионов, вероятно, не обрадуется. О-о-о, он так расстроится. Но расстраиваться будет недолго. Уйдет следом за ней. И как мне раньше не пришел в голову такой замечательный план? Дважды прострелю тебе сердце. Твар-р-рь! – прошипел он вдруг зло и ударил кулаком по стене. – Ты заплатишь за все, Сашок. Значит, Ника… Прекрасно. Двойное путешествие в Сочи тебе и твоему дружку я гарантирую.
Когда он выглянул в окно вновь, машины с девушками уже не было.
На его лице появилась асимметричная улыбка.
– Ты хорошо справился, – сказал он Жене, застывшему в углу в страхе. – Хвалю тебя.
Евгений только сглотнул. И зачем только она пришла в его дом?!
– Вот так вот я все и узнала, – сказала Ника сестре, оставляя наконец остывшую чашку со смородиновым чаем в покое. – Так просто. Я такая дура, сестренка. Надо было сразу же поговорить с его друзьями и попытаться выяснить, где Саша и что с ним. А я… Я просто обозлилась и выкинула его из головы.
– А ты бы не бросила его, если бы узнала, что Сашу это…. посадили? – осторожно спросила Марта, помня о страхах Дионова. Гордый дурак. Все сам ведь испортил.
– Какого ты обо мне мнения? – резко спросила Ника. – Я его любила, к твоему сведению. Как бы я его бросила? Ну как, скажи мне? Ты бы бросила человека, от которого была без ума? Особенно в такой ситуации?
– Я… Нет. Наверное, нет. Нет! – С каждым словом голос у Марты креп.
– А чем я тебя хуже? – спросила Ника раздраженно. – Он такой идиот! Все сам сломал. – И она закрыла глаза руками, наконец дав волю чувствам, которые ее переполняли.
Марта осторожно пододвинулась к кузине и положила ей голову на плечо. Ей казалось, она понимает, что происходит с ее сестрой. «Пусть поплачет», – решила она.
– Что будешь делать? – спросила Марта прямо, гладя ее по мягким светлым волосам.
– Я не знаю, – так же прямо ответила Ника чуть приглушенно, не отрывая ладоней от лица.
– Ты его сейчас любишь?
– Не знаю.
Марту в сердце кольнул укол удивления и нежной боли, ее рука замерла над головой сестры.
– А что ты хочешь? – вдруг спросила девушка тихонько.
– Этой проклятой любви хочу, – все таким же приглушенным голосом ответила Ника, и ее плечи вздрогнули. – Взаимной. Той самой, что из книг и фильмов.
«Я тоже», – с грустью посмотрела на нее сестра.
– Хочешь, я тебе спою? – вдруг предложила скрипачка, вспомнив, что в детстве все время пела Нике. Кузина рисовала Марте забавные картинки. А она ей пела песенки. И играла на старой скрипке.
– Угу, – отозвалась Ника.
Марта, понимая, что просто обязана успокоить сестру, откашлялась и запела. Ее легкое сопрано взвилось в воздух облачком мятной дымки, которая заполнила собой все углы квартиры, выгоняя прочь на улицу всю серость напряжения и темноту слез.
- Если тебе больно – не сдавайся,
- Если тебе больно – просто плачь,
- Если тебе больно – постарайся
- Стать таким же, как и твой палач.
Через пару минут Ника подняла блестящие от слез глаза и неуверенно улыбнулась. Марта старательно пела одну из песен Александера Ноймана, переведенную на русский.
Вроде бы все было не так плохо, как казалось.
Сестры переглянулись и улыбнулись друг другу.
А еще через неделю другой Александр – Дионов официально предложил Нике выйти за него замуж.
Часть третья
Allegro Agitato
Судьба не случайность, а предмет выбора; ее не ожидают, а завоевывают.
Уильям Брайан
Июль
Перистые легкие облака стремительно проносились на восток, к утреннему солнцу, вопреки всему сияющему не золотом, а платиной, и тянущему свои лучи ко всему живому. Один из них случайно попал в глаз Ника, коварно проникнув на его лицо сквозь толстое стекло иллюминатора. Парень прищурился. Он не оценил игривости солнечного луча и, не долго думая, надел солнцезащитные очки. Никита не изменил себе – эта модель не только подходила к форме его лица, овальной, слегка вытянутой, с четко очерченными скулами, но и была куплена молодым человеком в достаточно дорогом бутике. И, конечно, очки были качественными. Кларский любил качественные вещи.
Глядя лишь на один его внешний облик, в котором присутствовали и элегантность, и аккуратность, и дружелюбность, мало кто мог сказать, что на самом деле представляет собой этот коротко стриженный светловолосый парень с приятной внешностью. Незнакомые люди часто думали, что он этакий самовлюбленный мажористый мальчик, эгоистичный сын богатых родителей, не занимающийся ничем полезным, а прожигающий их деньги и свое время. Никита никогда не был дураком, прекрасно зная, какое впечатление он производит на окружающих, и это его вполне устраивало. А где-то это даже потакало самолюбию: пусть люди хоть иногда воспринимают его таким, каким бы он хотел видеть себя. Так было в университете, так оставалось и сейчас, и, наверное, так будет еще очень долго.
Черные очки не обескуражили теплый солнечный луч, и он беспрепятственно пополз по лицу молодого человека вниз, пощекотал нос, добрался до губ, погладил по идеально выбритому подбородку и уснул где-то в районе шеи.
Никита недовольно провел ладонью по шее, но согнать прилипчивый луч не смог – это было не в его власти. Заснувший отблеск солнца грел ему кожу и не собирался никуда исчезать, решив, видимо, подразнить недовольного Ника. А еще он заставил парня неожиданно вспомнить одну особу с малиновыми губами, которая жутко действовала ему на нервы. Прямо как это дурное светило. И вспомнил он ее уже во второй раз с того самого времени, как решил вернуться в родной город. Да, та девушка раздражала его, и, как в случае с солнечным лучом, Ник не был властен избавиться от нее – так уж вышло, что ему приходилось терпеть ее рядом с собой. И не только терпеть, а обнимать, целовать, мило улыбаться ей на людях, держать за руку и делать вид, что она – его подруга.
Какое детство, черт возьми, какое детство. Тогда он решил играть в Господина Паладина и оградить ангела с чудесным именем Ольга от жесткого мира его брата, потому и заставил ту девушку, что раздражала его, играть роль его возлюбленной.
Март был в восторге, большом восторге, и даже называл его лжедевушку невесткой. Правда, был – ключевое слово. Больше его нет.
Да и никого больше нет. А думать об этом запрещено. Это слабость, которую нужно в себе подавлять, – так Никита решил сам для себя и наложил на воспоминания ветхое вето, которое все же иногда прорывалось под потоком образов прошлого.
Ник окинул небесные дали усталым взглядом человека, каким-то образом прожившего уже лет пятьдесят, но оказавшегося в сильном тренированном теле двадцатипятилетнего парня. Естественно, этот взгляд остался незаметным для окружающих. За что Никита любил солнцезащитные очки, так это за то, что они позволяли любым эмоциям отражаться в его глазах. И если кто-то сейчас смотрел ему в лицо, он видел лишь отражение неба в темно-коричневых линзах очков.
На светло-васильковом небосводе спешило к солнцу множество облаков. Но ни на одном из них Андрея нет и не появится, будь они медленные или быстрые, кучевые или слоистые, белоснежные или серые. Нет и не будет. А под землей облаков нет. Они как-то не очень хорошо уживаются рядом с гееной огненной.
…А ее звали – нет, зовут до сих пор – Ника. Их имена созвучны, а что еще более глупо, созвучны и фамилии: Карлова и Кларский. Карл и Клара… Вот тупой мент, сморозил же тогда, в отделении. А забавно тогда было.
Никита все же позволил воспоминаниям взять верх и подсунуть его аналитическому в большей степени сознанию новые картинки из прошлого, не черно-белые, как его незапоминающиеся сны, а, напротив, достаточно яркие, хоть где-то и размытые, как размазанная детскими пальцами акварель по тонкой бумаге.
Душный обезьянник, засохшая кровь на лице и на костяшках, самодовольный волосатый рокер, с которым они тогда нехило помахались, рвущая его нервы, один за другим, Ника, сидящая рядом на стуле и потом неожиданно вцепившаяся в его ноющую после драки руку, адвокаты брата.
Кларский редко предавался воспоминаниям, не позволяя себе полностью погрузиться в прошлое, но все же когда это происходило, отдавал себе отчет, что девушка по имени Ника Карлова – один из самых частых персонажей обрывков его памяти. Даже сейчас, спустя три года, избавиться от нее было не во власти волевого Никиты.
Это не могло не бесить. Но этого и нельзя было отрицать.
Если говорить откровенно, поначалу Ник несколько раз находил ее в социальных сетях, благо доступ в Интернет был фактически везде, где бы он ни оказывался. Видел ее фото, статусы, комментарии, списки друзей. И каждый раз искал информацию о том, появился ли у нее мужчина или же еще нет. Вроде бы нет. Но года два назад Ника удалила свои аккаунты, и с тех пор он не знал, что с ней.
Писать ей Никита, естественно, не мог. Он вообще не мог подавать никаких признаков жизни – ведь он находился в уголовном розыске, да и оставшиеся на воле Пристанские искали его. А тем, кто скрывается, нет хода назад, в их прошлое. Они лишь могут иногда кое-что вспоминать, но не более.
Если честно, тогда, когда Ник вышел из квартиры, где прятался той ночью после захвата банды Пристанских, то что-то внутри него, что-то еще по-мальчишески восторженное, жаждущее справедливости, ожидало, что девчонка побежит за ним, и протестовало против такого поспешного отъезда. Оно просило подождать несколько минут или даже вернуться назад. Но взрослое и жесткое, превалирующее в его характере, не разрешило ни возвращаться, ни ждать, а заставило Ника оседлать мотоцикл и мчаться вдаль. Оно же помогало ему выживать все эти годы, заставляя притворяться и играть новые и новые роли, помогало не сломаться, когда Ник узнал от оставшегося в городе верного человека-«информатора» о том, кто виноват в смерти Андрея – вернее, кто подставил его перед ментами и кто теперь занял его место в банде. От него же Никита знал, что Макс рвет и мечет, ища его. И у правой руки Андрея имелись весьма веские причины для того, чтобы найти младшего брата своего бывшего босса. Это были не деньги, а королева двадцать первого века по имени Информация.
Никита владел ценнейшей информацией – целым архивом, некогда составленным Мартом, который мог быть очень опасным для многих, в том числе и для самого Макса. Андрей был хитрым и расчетливым человеком – он при непосредственном участии своего «штатного» киллера, которого убили перед арестом Пристанских, собрал целый архив компроматов как на конкурентов, так и на собственных соратников, которых он жестко контролировал. После его смерти Макс усиленно искал архив, однако его попытки кончились неудачей. Мужчина не верил, что компромат пропал, и был убежден, что Март отдал его скрывшемуся Никки. Потому и усиленно искал парня.
Компромат действительно находился в руках Кларского. Вернее, в его руках находились ключ и пин-код от банковской ячейки индивидуального пользования, в которой и хранился любовно составленный Мартом архив, включающий в себя не только кое-какие умозаключения Андрея, но и фото– и видеосъемки, а также важные документы.
Ключ и пин-код Кларский нашел там же, где хранились поддельные документы на имя Филатова Игоря Владимировича, когда в срочном порядке уехал из города после ареста Пристанских. Если честно, он, нервный и с пересохшими от напряжения губами, и не понял сначала, что это такое – пока не прочитал сложенную в несколько раз записку от старшего брата, где его неровным мелким острым почерком было написано, что с помощью этих пин-кода и ключа Никита может взять из сейфа известного коммерческого банка архив с компроматом. На обратной стороне бумаги еще более мелким почерком были написаны имена тех, на кого Март собирал информацию и за кем шпионил. Список был немаленький и впечатлял. К злому восторгу Ника, туда входил и Даниил Юрьевич Смерчинский.
Никита прекрасно понимал, что подобная информация имеет огромную, почти разрушительную силу. Если она окажется в руках оперативников или прокуратуры, то они с легкостью могут посадить всех тех, о ком идет речь в компромате – и сразу на несколько пожизненных сроков. Максим тоже это понимал, а в тюрьму ему как-то не хотелось. Потому-то он и искал младшего брата Марта, забыв о том, что когда-то отношения между ним были хорошими.
Таким образом, в руках Кларского оказалось сильнейшее оружие, с помощью которого он мог отомстить за смерть брата. Единственной загвоздкой был тот факт, что компромат хранился в банке родного города и Никита не мог сразу же воспользоваться им, ибо дорога на малую родину была для него закрыта. Наверное, именно поэтому парень выжидал почти три года перед тем, как вернуться. Он полагал, что к этому времени поисковой пыл Макса поутихнет – может быть, он решит, что Никита уже никогда не вернется назад, да и громкий арест и судебные процессы над пристанскими уже подзабудутся, и тогда человек Ника сможет сделать так, чтобы его имя, фамилия и все прочие данные исчезли из базы данных уголовного розыска.
Конечно, ждать три года, постоянно находясь в бегах и скрываясь, зная, что завтра тебя могут поймать, было мучительно, и все это время каждая клеточка тела Ника жила в напряжении, но Кларский хотел отомстить за брата. Очень хотел – для него это был решенный вопрос, поэтому парень, зная, что у него есть всего только один шанс, осторожничал и старался выждать побольше времени. Пусть лучше пройдет несколько лет, но когда придет время возращения и мести, он будет в относительной безопасности и сделает все согласно продуманному давным-давно плану. Второго шанса отомстить может и не быть.
Никита вновь взглянул в иллюминатор, за которым сражались за цветовое превосходство в небе синее и белое.
Ставшие еще более тонкими волнистые облака казались продырявленными насквозь огромным небесным дыроколом. Самолет, на борту которого находился молодой человек, летел над ними с некоторым чувством превосходства – смог подняться выше, да еще и на его борту самый ценный груз – живые люди.
А небо казалось неправильным. Облака всегда были вверху, над головой, так какого черта сейчас они внизу, под крыльями самолета? Ник никогда не любил, когда что-то переворачивалось с ног на голову, поэтому и недолюбливал самолеты и воздух. Он не любил неожиданности и непредсказуемость, творческие порывы и недосказанность. Но, может быть, поэтому неосознанно тянулся к подобным вещам, если видел их в других людях? Например, в той же обладательнице малиновых губ, которую ему было все же приятно пугать.
Парень отвернулся от надоевшего неба и перевел взгляд вправо. Девушка, сидевшая рядом, заметила это и мило улыбнулась ему. Уже несколько раз за время полета она словно невзначай задевала его за локоть, так же «случайно» касалась его ноги своей, несколько демонстративно играла со светлыми пепельными локонами, а чуть позже изящно сняла пиджачок, под которым оказалась тоненькая кофточка с глубоким вырезом, явно призванная привлекать внимание мужчин.
Никита отлично замечал все ухищрения девушки, но не обращал на нее внимания. Нет, она была очень даже симпатичной: с отличной фигуркой, прелестной мордашкой, с задорным блеском искательницы приключений в глазах, и с ней наверняка можно было провести пару неплохих часов в номере отеля после прибытия в город или даже сейчас отправиться в хвост самолета, туда, где располагалась кабинка туалета, но Никите совершенно ничего этого не хотелось. Его беспокоило другое.
Интересно, а Ника его ждет? Он ведь вполне ясно сказал ей в записке, что запомнил ее. Глупости. Нет, эта девочка не ждет его, это однозначно. Такие, как она, не будут три года сидеть в ореоле своего одиночества. И вокруг нее наверняка много парней – Ника хорошенькая девочка. Дура, но хорошенькая. Никто не будет ждать.
И хватит думать о ней. Он летит в родной город не к ней, как бы ему этого ни хотелось, а совсем по другому поводу. Каким бы ни был его старший брат, он требует мести – Ник точно знал это. Нет, Март ничего никогда не говорил по этому поводу, но такие люди, как он, не могут жить без отмщения. Или спокойно умереть. Пусть даже месть, как вынужденный акт справедливости, свершится три года спустя – по крайней мере Никита воспринимал ее именно как такой акт сотворения справедливости. Он с самого начала знал, что должен сделать, чтобы отомстить за брата, но все это время он не мог появиться в городе – его искали и менты, и свои же пристанские ребята, и перспектива быть пойманным вторыми беспокоила Ника куда больше, чем неприятности с законом. В России пока что действует мораторий на смертную казнь.
У девушки, сидящей рядом, из рук выпал миниатюрный ядовито-розовый плеер, и Ник как-то механически, очень ловко успел подхватить его в воздухе, а после протянул блондинке.
– Спасибо большое… Вот я неуклюжая.
– Не за что.
– Почему же, есть за что. М-м-м, как вас зовут? – все же решилась на более открытые боевые действия его соседка.
– Игорь, – привычно ответил Никита. За это время он свыкся с тем, что зовут его иначе. Филатов Игорь Владимирович – вот его новое имя, и нет больше никакого Кларского Никиты Николаевича.
– А меня Лариса, – чуть прикрыв длинные и совсем ненатуральные, но тем не менее шикарные ресницы, чуть кокетливо сказала девушка.
– Очень приятно, – не забывала манеры маска Ника под названием «Я-Отличный-Парень-В-Стильном-Прикиде». Его вежливость девушка приняла за сигнал к еще более активным действиям, и она начала легкую, ни к чему не обязывающую беседу, которая через полчаса Ника уже утомила, затем быстро перешла на «ты» и вновь вроде бы как невзначай стала поигрывать золотым браслетом на запястье. Еще через час парень уже жалел, что помог ей.
– Прости, я хочу почитать, – мягко произнес Кларский в ответ на вопросы Ларисы о том, где он остановится (Ник сказал ей, что летит сюда по работе) и не хочет ли он с ней погулять по городу, скажем, завтра.
На какое-то время недовольная девушка, жаждущая общения с мужским полом, оставила его в покое, а потом вновь привязалась с вопросами и улыбалась при этом так сладко и вызывающе, что Кларский только усмехался про себя. Никита хорошо понимал намерения скучающей игривой красотки. А еще он точно понимал, что она не такая хорошая, какой хочет казаться, – глаза, прикрытые густыми черными ресницами, нет-нет да и сверкнут хищно.
– Я покажу тебе самые красивые места, – томно предложила Лариса. – Тебе понравится наша прогулка.
– Я буду занят, – коротко отвечал Кларский, поняв, что не дождется покоя, если не отошьет блондинку.
– Совсем? – игриво спросила она, и ее глаза, умело подведенные так, что поволока в них казалась женственно-дурманящей, призывно блеснули. Этот парень ей очень понравился. Девушка верно чувствовала в нем затаенную силу, и это казалось ей очень притягательным и сексуальным. Никита умел цеплять.
– Да, совсем.
– Да ладно тебе, – улыбнулась Лариса и чуть прикусила пухлую губку. – Забудь о работе хотя бы на вечер. Тебе понравится моя компания.
И платиновая блондинка провела пальчиками по твердому предплечью парня.
– Оставь меня в покое. Утомила.
– Что-о-о? – прикусила губу девушка, чуть рассердившись, но решив не отступать. То, что парень сопротивлялся, возбуждало в ней все больший и больший интерес. Нет, несмотря на то что Лариса казалась эффектной и более чем миловидной, бывало так, что молодые люди не клевали на нее – по крайней мере с первого раза. И тогда она начинала на них что-то вроде охоты – принималась добиваться их. Нет, добивать. От дорогого выдержанного вина отказываются только ханжи или алкоголики. Первые просто никогда не пробуют алкоголь из принципа, а может быть, из-за собственных гипертрофированных страхов, а вторым вино кажется слишком слабым напитком. Лариса считала, что им нужно показать вкус настоящего божественного напитка – пусть даже силой. Пусть наслаждаются – хотя бы один раз в жизни.
Пусть он ею насладится. Она не против. Она сделает из него истинного ценителя элитных вин. Ведь он такой миленький, и тело у него весьма недурственное. Сильный и пластичный.
– Игорь! – позвала она Кларского, в упор глядя на него. – Какой же ты несговорчивый, мальчик мой!
Ник ничего не сказал, только хмыкнул и отвернулся. Он явно хотел продолжить свое знакомство с книгой.
– Так ты совсем-совсем занят? – Теперь Лариса в шутку ласково погладила Никиту по щеке.
– Убери.
– Ну что ты, м-м-м? Игорь?
– Убери! – В голосе Ника появилась толика стальной, как и его глаза, злости. – Слух плохой?
– Хорошо, как скажешь, – отреагировала его соседка, убрала руку с его лица, но, чуть подумав – ее изящная кисть на две или три секунды задержалась в прохладном воздухе, – осторожно, даже почти нежно, что ей в общем-то не было свойственно, положила ее выше колена Ника почти на ладонь. – А так? Тоже убрать?
Ник стянул с глаз солнцезащитные очки, надвинув их на лоб, и хмуро посмотрел на нахалку. Та мысленно отметила, что его немигающие, серьезные глаза с радужками, похожими на пепел крематория, не слишком дружелюбны, но добрые и вежливые мальчики ей вообще не нравились – не было в них нужного перца. На то, что вокруг чуть расширенных зрачков Ника горят опасные светло-стальные огоньки, Лариса не обратила внимания.
– И так тоже, – не был настроен Ник на игры. – Сказал же – убери.
– Заставь! – рассмеялась она, как и всегда чувствуя свою победу. Перед ней редко кто мог устоять. Девушка пару раз провела ладонью по ноге парня, точно зная, что это должно его немного завести. Однако Никита не любил, когда его не понимают. Становившиеся более откровенными прикосновения пепельноволосой нахалки слишком сильно взбесили его, и уровень опасности в глазах Лже Игоря заметно превысил допустимую норму.
– Заткнись! – резко, не по-джентельменски, схватил ее за руку он. Маска была сорвана. Теперь можно было называть все свои словами, что Ник и сделал, сказав, что представительницы самой древней профессии его интересуют мало.
– Что? – не ожидала такой реакции от пай-мальчика Лариса. Ее зеленые глаза, обрамленные длинными ресницами, удивленно заморгали. Что с ним? Она почти в открытую предлагает ему поразвлечься, весело провести время, а он? Он вообще в порядке?!
– Не рискуй так. Закрой глазки и делай вид, что спишь.
– Ты что себе позволяешь? – попыталась вырвать руку из его пальцев девушка. – Идиот!
– Заткнись, – сжал Никита ее запястье так, что золото браслета с легкой болью впилось в кожу Ларисы, – я же сказал, что занят. Усекла? Усекла, я спросил?
– Ты кем себя возомнил? – прошипела девушка. Кларский не удостоил ее ответом. Он еще раз тихим голосом не без использования нецензурных выражений объяснил ей правила поведения в самолете рядом с ним.
– Поняла меня? – От его пальцев на ее руке вполне мог остаться синяк, но Ника это как-то не волновало.
– Да! – поспешила напуганная пепельная блондинка кивнуть. – Все, поняла, отпусти, отпусти меня.
Лариса оставила парня в покое, но его слов она почти не испугалась. А вот то, что аура вокруг ее соседа стала жесткой, стальной, ей очень не понравилось, и светловолосая красавица предпочла больше не тревожить этого симпатичного полудурка и оставить его в покое. Она лишь изредка косилась на него – с одной стороны, он реально напугал ее, а с другой – продолжал привлекать. Эта странная пепельная блондинка любила деспотичных жестких мужчин. Может быть, дело было в том, что почти все представители сильного пола в ее семье были именно такими. Например, ее двоюродный старший брат, серьезный парень с криминальным прошлым, ожидающий ее в аэропорту.
«Хм, а если я скажу братишке про этого симпотного ублюдка, он ему покажет, что такое хорошие манеры!» – злобно подумала Лариса, потирая покрасневшее запястье. Скотина, и как только посмел так с ней разговаривать! Ну, ничего, брат преподаст ему уроки вежливости.
А Ник, не подозревая о ее коварных планах, достал из небольшой сумки, где хранились деньги, карточки и поддельный паспорт, который фактически невозможно было отличить от настоящего, потрепанную книгу Чака Паланика и наугад раскрыл одну из страниц. Лариса его разозлила, но он быстро пришел в себя. Таких развязных, уверенных в себе девиц, напропалую заигрывающих со всеми обладателями смазливых лиц, он презирал. Когда-то он относил Нику к подобным дамочкам, но, кажется, промахнулся. Хоть она и та еще паршивка, она никогда не позволила бы себе подобного.
«Опять ты меня дразнишь?» – мрачно мысленно спросил Никита у вновь появившейся в мыслях девушки из прошлого. Он не без труда выкинул ее прочь, вновь успев уже в который раз задаться вопросом, а поверила ли Карлова словам на его прощальной записке?
Парень делал вид, что читает, хотя по большей части смотрел в иллюминатор. Облака продолжали плыть на восток, а небо вокруг было не бумажное, а синее-синее. Оно казалось живым единым существом, неспешно дышащим бескрайней высотой.
Ник не был ценителем прекрасного, но когда по громкой связи объявили о скорой посадке, он вдруг понял, что хочет, чтобы небесный пейзаж запечатлелся в его разуме надолго.
Он недоверчиво продолжал рассматривать облака. Одно из них, какое-то неправильное, вытянутое, напомнило ему татуировку с предплечья Андрея. Другое, как раз по соседству с ним, – женский профиль с длинными волосами. И тут же еще одно – цветок на старом ковре, что висел в комнате деда. Ник машинально, словно не замечая этого, сжал пальцы в замок.
Да, он сделает то, что планировал уже так давно. Время пришло.
Синее продолжало соперничать с белым, и нельзя было сказать, чего было больше в небесной выси.
Ангелы должны были появиться здесь. Иначе они совершат преступление против неба.
А может быть, облака – это и есть ангелы?
Жаль, что их не бывает. Чертовски жаль.
Или их убивают еще до их рождения. Кто? Например, демоны. Они-то точно существуют. Живут в людях.
Ника приземлилась на чуть размытую нежно-зеленую поляну и встала босыми ногами на нагретую землю, примяв изумрудные травинки, которые, впрочем, совершенно на это не обиделись. Светящееся тонкое золотое покрывало, сотканное из теплых солнечных лучей, что принесло девушку в это место, обвилось вокруг ее ног, потерлось вокруг щиколоток, словно ласковая кошка, и унеслось прочь, в приятно-голубое небо, на котором красовались совершенно неподвижные, несколько нечеткие облака, похожие на взбитые сливки – но не белоснежные, а цвета топленого молока, в которое кто-то щедрый положил чайную ложечку меда. Вдалеке, на северо-западе, за много-много километров отсюда небосвода касались острые пики гор. Они, правда, были такими же слегка размытыми, как и все вокруг, словно невидимый художник бросил на картинку особенный эффект – своеобразный мягкий фокус. Но это не делало зрелище менее впечатляющим. Напротив, придавало пикантность и особенную нежную мягкость блуждающей ирреальности.
Ника протянула руку вперед, словно хотела коснуться кажущихся крохотными гор, и улыбнулась. Ей нравилось это волшебное место, в котором, кажется, она потеряла остроту зрения, но чувствовала себя счастливой. Девушку радовала и эта природная красота, чьи краски были слегка приглушены. Ей было так хорошо и привольно, что хотелось бежать навстречу слабому освежающему ветерку. Ника, недолго раздумывая, раскинула руки в стороны, как в детстве, и понеслась вперед. Ноги ее не чувствовали усталости, дыхание не сбивалось, и девушке казалось, что она летит.
Около тонкого журчащего ручейка, неожиданно выросшего перед ней, девушка остановилась. Звук воды напоминал ей звон праздничного хрусталя. А свежесть, исходящая от ручья, – прохладу мятного пломбир.
Ника наклонилась, зачерпнула обеими руками ледяную прозрачную чистую воду и стала пить, а после умылась. Тысячи крохотных капелек миниатюрными бриллиантами засверкали на ее лице, шее, обнаженных плечах, предплечьях, запястьях. А утолившая жажду Ника опять умиротворенно улыбнулась, глядя на огромные голубые, розовые, оранжевые цветы, самовольно растущие по обеим сторонам ручья. Ника опустилась на землю рядом с ними, вытянула ноги и оперлась руками позади себя, совершенно не заботясь о том, что ее идеально белое простое платье до колен может испачкаться. Ей безумно нравилось тут и хотелось остаться здесь, в обители природного спокойствия, навсегда.
Она закрыла глаза и сделала глубокий вдох, чувствуя, как аромат неведомых трав, небесных меда и молока заполняет ее легкие. Правда, к этому сплетению запахов примешался еще один, чуть терпкий, горьковатый, похожий на запах мужского одеколона. Удивленная Ника вдохнула воздух еще раз и еще. И с каждым разом одеколон чувствовался все сильнее и сильнее. К тому же легкий ветерок, развевающий волосы девушки, стал уверенным ветром, и теперь, когда он касался обнаженной кожи Ники, по ней бегали едва заметные беспокойные мурашки. Чуть сладковатый привкус родниковой воды, которую девушка только что пила, превратился в морозно-мятный. Такой возникает после того, как почистил зубы, а потом выпил холодную воду.
Девушка недовольно повела плечиком. Одеколон казался ей до боли знакомым. Кажется… кажется, таким пользовался один неприятный тип по имени Никита Кларский. Да, точно! Это был именно тот аромат!
В небе что-то затрещало, и Ника открыла глаза. Она все так же находилась на своей красивой, с нечеткими контурами поляне, горизонт которой украшала горная гряда. Только вот небо слева, за границей беззаботного ручья, стало темнеть, а зелень травы и краски цветов – блекнуть. Солнце, которое находилось точно над ручьем, удивительным образом тоже стало меняться. Одна его часть оставалась такой же наивно-возвышенно золотой, а вторая приобретала серебряный оттенок. Чуть позднее серебро стало таять, как восковая свеча; капли темнели и превращались в вытянутые буквы, делая левую половину солнца все больше и больше похожей на круг, вырезанный из газеты.
Мир по левую сторону от ручья стал черно-белым, тусклым и очень ветреным – порывы ветра оттуда проникали и на цветную половину поляны, Ника ежилась и, подобравшись, настороженно смотрела влево. Чудесным образом она одновременно и понимала, и не понимала, что творится с этим необыкновенным местом, а еще ей стало очень грустно. Легкость и желание летать пропали, как будто бы их и не было.
Внезапно на черно-белой стороне некогда целостной поляны появилась серая мужская фигура. Молодой светловолосый человек в брюках и рубашке с закатанными рукавами встал напротив ручья и с любопытством уставился на него стальными глазами.
Ника мгновенно поднялась с земли, не отрывая взгляда от парня, находящегося за границей ручья. Естественно, она тут же его узнала! Вот откуда появился запах одеколона – это просто Никита был неподалеку!
– Никита! Ник! Ник! – закричала Ника, подбегая к ручью, но молодой человек не слышал ее. – Никита! Я тут! Ник! – не переставала кричать девушка, ступая ногами на острые камни, скрывающиеся под шлейфом холодной быстрой воды.
А он так и не глянул в ее сторону, так и разглядывая ручей. Даже присел на корточки, вглядываясь в него, как в самый интересный в мире экран телевизора.
Ника хотела было перебежать ручей, чтобы оказаться рядом с парнем, но ей не позволили сделать это. Она врезалась в невидимое препятствие – прозрачную стеклянную стену, уходящую в небо и упирающуюся в самое солнце, разделяя его на две половины. Сколько бы Ника ни кричала и ни била кулаками в эту своеобразную перегородку, у нее ничего не получалось. Ни разбить ее, ни дозваться Никиты.
Ника в изнеможении прислонилась к невидимой стене, чувствуя в ней странную пульсацию, и стала беспомощно вглядываться в так близко находящееся лицо Никиты, который все никак не мог оторваться от ручья.
«Что он там забыл?» – подумала девушка и тут же увидела через перегородку, что в воду Ник смотрит не просто так. Оказывается, вместо своего привычного отражения в воде он видел все, что творилось на ее стороне ручья: ее небо, ее облака, ее поляну, ее горы и ее саму, разумеется.
Преломленное неправильное отражение. Такое же неправильное, как и этот мир.
У Ники от вдруг появившегося плаксивого и очень тоскливого страха, выжигающего ее грудную клетку изнутри, на глазах выступили слезы. Они были не такими, как в жизни, а огромными и невероятно блестящими, словно она плакала драгоценными прозрачными камнями. Слезы медленно стали спускаться вниз по ее щекам, не забывая искриться на солнце. Никита увидел это и покачал головой, нахмурившись, а Нику вдруг озарило – как будто бы кто-то щелкнул пред ее лицом пальцами и подкинул отличную идейку.
Она, не отрывая взгляда от того, кто столько времени мучил ее, опустилась на колени. Девушка вдруг поняла, что должна сделать, и засунула в воду руку – по самый локоть.
– Сделай так же! Так же! Понимаешь?! – с отчаянием в голосе говорила девушка, показывая пальцем другой руки то на себя, то на него, то на весело блестевший под лучами матового солнца ручей. – Пожалуйста, сделай так же! Ник! Давай же!
Никита понял ее не сразу и поначалу просто смотрел в отражение своей части ручья с недоумением, но спустя пару минут он как будто бы тоже увидел, что кто-то щелкает пальцами, и как бы нехотя повторил ее жест. Он тоже опустился на колени, сведя брови к переносице. Миг – и его рука также оказалась в воде.
Их пальцы нашли друг друга и сомкнулись.
Если между ними двоими и пробежала искра, Ника этого не увидела, но очень хорошо ощутила – необъяснимый прилив нежности заставил ее слезы стать еще ярче и теплее. Плечи Ника дрогнули, глаза чуть расширились. Кажется, он не ожидал от себя такой реакции. Вернее, они оба не ожидали.
На лицах черно-белого хмурого парня и солнечной девушки, чьи контуры были смазаны, появилось изумление, которое сменилось улыбкой облегчения. И он, и она чувствовали руки друг друга и не собирались отпускать их. Почему не собирались, они и сами не знали. Просто хотели никогда больше не расставаться.
Ника смотрела на Никиту, а он не отрывал взгляда от ручья. Сколько так продолжалось, ни парень, ни девушка не понимали. Кажется, они просто наслаждались тем, что смогли найти друг друга.
Черно-белый мир по левую сторону волшебного ручья стал немного насыщеннее, а размытость мира по его правую сторону стала менее выраженной.
Ник исхитрился и свободной рукой сорвал растущий неподалеку высокий черно-белый цветок, чей бутон еще не распустился, и засунул его в воду, вложив в теплые пальцы Ники. Она, последовав примеру молодого человека, опустила в ручей вторую руку и вынула цветок. Подставленный теплым солнечным лучам, он вдруг стал оживать: слабо заискрился, стал наливаться синим цветом – сначала слабым, а затем все более и более насыщенным, васильковым, а после постепенно начал раскрывать свои лепестки. Девушка и парень дружно наблюдали за этим крохотным чудом, так и не отпуская друг друга. И также дружно рассмеялись.
«Может быть, мне проплыть под ручьем к нему», – с замиранием сердца подумала Ника, но Никита, вдруг словно поняв ход ее мыслей, отрицательно покачал головой и крепче, почти до боли, сжал ее ладонь своею – широкой и твердой.
– Почему? – с отчаянием спросила Ника. – Я хочу к тебе. Я скучаю! Мне плохо без тебя.
«Я сам», – вдруг появилась серо-синяя надпись на прозрачной преграде, разделяющей парня и девушку друг от друга.
– Почему ты? Я тоже могу! – Почему они могут читать мысли друг друга, да еще и таким неординарным способом, девушку не волновало. Все-таки мир вокруг них двоих был переполнен необычностями.
«Я сам», – появилась новая надпись – точная копия первой. Правда, теперь девушка почувствовала исходящую от молодого человека за волшебной прозрачной стеной настойчивость.
– Хорошо. Давай ты! – согласилась Ника, все такими же большими глазами разглядывая лицо человека, которого безумно хотела обнять. – Я очень хочу к тебе, – почти шепотом добавила она. Ник едва заметно закусил губу, кивнул, вновь сжал ее пальцы – девушка тут же почувствовала необъяснимое тепло – и отпустил их. После он встал на ноги, глубоко, полной грудью вдохнул воздух и нырнул в ручей, который вдруг стал глубоким-глубоким, словно бы недавно не в нем вода достигала Нике лишь до середины колен.
Девушка болезненными слезящимися глазами уставилась на воду, по которой нервно пошли маленькие темные круги. Никиты нигде не было. Он не появлялся из скромного водоема, словно нырнул в неизвестность. И что странно – если раньше прозрачная вода давала возможность разглядеть даже самые маленькие камешки на дне, то теперь дно мутнело, как будто бы с него на поверхность поднималась ртуть.
Ника вскрикнула, прижав руки ко рту. Становившаяся серебряной вода ручья медленно, но верно превращалась в зеркало.
Ника вдруг поняла, что они сделали что-то неправильное, и отчаянно закричала, заставляя зеркальную затвердевшую гладь покрыться мелкими злорадными трещинами.
От собственного крика она и… проснулась.
Мир вокруг был совершенно нормальным, не размытым и цветным. Ника в панике огляделась – она была в собственной комнате, за окном которой начинало потихоньку светать, в своей любимой кроватке, укрытая тонким одеялом и вцепившаяся обеими руками в измятую подушку. Лицо ее было в слезах, и девушка с изумлением принялась вытирать их тыльной стороной ладони. На сердце было дико тяжело, как будто бы она потеряла что-то необычайно дорогое. Или кого-то необычайно дорогого.
– Ника, ты в порядке? – заглянула в комнату дочери Людмила Григорьевна, услышав ее крик.
– А? Д-да, – запинаясь, ответила девушка, стараясь, чтобы мама не увидела ее мокрого лица. – Это… кошмар приснился.
– Может быть, водички тебе принести? Или пустырника, чтобы успокоилась? – вглядывалась в дочку женщина. Когда-то давно, в детстве, маленькую Нику часто мучили кошмары, от которых она с плачем или воплями просыпалась, в последние десять лет, правда, такого не происходило. «Наверное, – решила Карлова-старшая, – Ника переживает из-за свадьбы».
– Нет. Нет, спасибо, не надо. А сколько времени? – Нике до сих пор хотелось плакать.
– Половина шестого. Спи еще. Насколько я помню, Саша заедет за тобой в девять, – сказала Людмила Григорьевна. Сегодня, за пять дней до бракосочетания, Александр обещал заехать за Никой, чтобы вместе с ней побывать в аэропорту, дабы встретить кого-то из гостей с его стороны, а после должен был завести девушку в свадебный салон, в котором Ника покупала свадебное платье. С выбором наряда девушка тянула, раздражая и мать, и жениха, и саму себя, и только неделю назад решила купить его. Платье, которое больше всего понравилось девушке – при выборе его Ника умудрилась извести полсалона, – нужно было подогнать под ее фигуру (этим занялись в том же салоне), поэтому забрать его Ника должна была только сегодня. Естественно, в роли личного водителя Ники выступал Саша. Он стремился всюду сопровождать свою невесту, как будто неосознанно хотел контролировать ее.
– Так рано? Тогда я еще посплю, – пробурчала Ника, чувствуя себя слабой и разбитой. Мама вздохнула, покачав головой, с тревогой глянула на дочь, заботливо укрыла ее и вышла из комнаты, а девушка, думавшая, что больше не сможет забыться в объятиях Морфея, почти мгновенно провалилась в сон.
Когда она проснулась во второй раз, то почти ничего из своего яркого необыкновенного сновидения не помнила – в ее памяти осталось только лицо Никиты и то, как они держались за руки. А еще в памяти сохранились обрывки чувств, которые охватили Карлову во сне, когда она коснулась пальцев любимого. Нежность, дерзость, радость, облегчение, удовольствие – их был целый клубок, распутать который Нике было не под силу. Это пугало. От переливающихся серебряной росой кандалов по имени «Ник Кларский» следовало избавиться – и причем давно.
Образ человека, одновременно любимого и ненавистного, не покидал впечатлительную Нику и тогда, когда она принимала душ, завтракала и собиралась. Все при этом валилось у светловолосой девушки из рук. Карлову это очень сердило, нет, даже раздражало, и она усилиями воли пыталась выпихнуть Укропа из собственного сознания, что у нее, впрочем, получалось плохо. Особенно в свете последних событий.
– Ты чего такая нервная? – спросила дочь Людмила Григорьевна, наблюдая, как та носится по дому в поисках джинсов, лежащих у Ники перед носом – на ее кровати. Как он посмел присниться ей, да еще и заставил плакать и кричать во сне? Этот придурок воистину садист.
– Просто так, – узрела наконец джинсы Ника и стала натягивать их, продолжая злиться. Причина такой ее реакции была вполне объяснима. Решив, что три года – это большой срок для страданий, девушка пару недель назад твердо решила, что раз она все-таки выходит замуж за Сашу, то ни о каком Никите Кларском она думать не будет. Если он до сих пор не вернулся – значит, она ему не нужна. Да и глупо было думать, что она ему нужна. Мистер Царь плевать хотел на нее с большой красной горки, а Ника вообразила себе бог знает что: например, что любит его, да и сама немного ему небезразлична. Глупая девчонка!
Никита Кларский раньше был ее надеждой, а теперь стал мечтой. Несбыточной.
Из-за этих мыслей надевающая узкие темно-синие джинсы Ника едва не грохнулась на пол.
Ага, подчинился он судьбе, как же, просто ему вообще изначально было все равно! И никакая госпожа судьба тут ни при чем. Это же какой дурой нужно было быть, чтобы так подумать? Тесей, Ариадна, Корона – надо же было сравнить прекрасную легенду с их историей – недоисторией, где нет места не только чувствам, но и героям, вернее, герою – плохому мальчику, держащему в одной руке маску хорошего парня, а в другой – оружие.
Ника рухнула на кровать, беспомощно раскинув руки в стороны ладонями вверх. Волосы ее живописно разметались, а глаза неожиданно наполнились слезами, которые линзами застыли на белках, делая очертания предметов в комнате менее отчетливыми – прямо как в том дурацком сне.
«Хватит ныть из-за этого придурка, – сама себя одернула девушка и крепче сжала зубы, – если я ему не нужна, то и он мне подавно не нужен!»
– Коз-з-зел, – еле слышно прошипела Карлова вслух.
У злости Ники, которой она пыталась сама от себя скрыть тоску и печаль, был повод. И довольно значимый.
А виной всему был разговор, свидетельницей которого совершенно случайно Ника стала всего пару дней назад – он же и заставил ее понять, что Кларскому она как собаке пятая нога. После этого девушка вдруг точно поняла, что все эти три года сама себя развлекала и мучила. «Сам себе клоун и садист» – так называлась ее глупая игра. Или «Сам себе сказочник»?
В тот день должна она была встретиться с Александром, чтобы вместе с ним поехать в туристическое агентство (то, в котором сама Ника работала, ее не устраивало – не хотелось, чтобы сослуживцы были в курсе всех ее личных дел), и после того как будущие супруги посетили сие заведение, они отправились в ресторан «Милсдарь». Это пафосное дорогое местечко не нравилось Нике, и век бы она в нем не была, но Саше, как выяснилось, позвонил Макс и срочно попросил заехать его в свою «резиденцию» для решения какого-то срочного вопроса. Дионов, естественно, подчинился ему, и буквально через полчаса Ника находилась в одном из залов, в котором столики были отделены друг от друга белоснежными перегородками, мрачно уткнувшись в меню. Александр на время оставил ее одну, велел не скучать, получил порцию грозных взглядов и ушел к Максу в кабинет. Вышел он оттуда через полчаса в компании хозяина этого заведения, высокого, импозантного, даже величественного и красивого мужчины, которому на вид можно было дать лет сорок пять, и шествующей на небольшом от них расстоянии охраны в традиционно черных деловых костюмах.
Красивый темноволосый и подтянутый мужчина в элегантном и явно очень дорогом костюме показался Нике каким-то знакомым – особенно его синие, чуть прищуренные глаза, но вспомнить его девушке так и не удалось. Зато Карлова весело подумала, глядя на него и попивая безалкогольный коктейль, что если бы такой дядечка вдруг обратил на нее внимание (при условии, что она была бы свободной), ей, Нике, наверное, не удалось бы удержать себя в руках и не заинтересоваться им – слишком уж синеглазый брюнет был, что называется, видным. Вроде бы и не молодой, а фору даст большинству сверстников Ники: и по внешним данным, и по умению подать себя. И улыбка у него замечательная, хотя глаза вот не улыбаются – они слишком насторожены и серьезны, как будто бы заняты тем, что просчитывают каждый его следующий шаг и изучают окружающих.
Ника вгляделась в глаза мужчины и поняла, что он старше, чем она думала раньше. Девушка даже мысленно еще больше зауважала гостя Макса и решила про себя, что, несмотря на то, сколько ему на самом деле лет, женщины до сих пор вешаются на него пачками. Ее предположение тотчас подтвердилось. Находящаяся за одним из столиков видная девушка с шикарным бюстом, который подчеркивало узкое платье цвета морской волны с глубоким вырезом, выразительно посмотрела на мужчину, и во взгляде ее промелькнуло высокопрофессиональное кокетство. Подруга, составляющая ей компанию, усмехнулась и перекинула ногу на ногу, не отрывая цепкого взгляда от красивого мужчины в возрасте, который вел беседу с Максом. Кажется, девушки знали этого человека и были бы не прочь привлечь к себе его внимание.
А компания тем временем неспешно приближалась к выходу из зала, и Ника, сидящая неподалеку за перегородочкой, кое-что смогла расслышать. После она подумала, что лучше бы и не слышала этого вовсе.
– А ты более чем достойный преемник Марта, – хмыкнул синеглазый мужчина, явно готовясь прощаться с Максом. – С тобой приятно иметь дело.
– Почему же, Даниил Юрьевич? – спросил тот не слишком, правда, довольным голосом, в котором мелькнула усмешка. Ника, заслышав знакомое имя, мысленно застонала, ужаснувшись. Опять, что ли, будут о старшем брате Кларского говорить?! Что ж его никак не оставят в покое?!
– Видишь ли, с психами иметь дела несколько сложновато, – пояснил этот самый Даниил Юрьевич. Голос у него оказался приятным, но очень властным. – Никогда не знаешь, что они могут выкинуть в следующий момент. То, что мне не подконтрольно – мне не нравится, милый мой. Этим я не занимаюсь. – Мужчина с улыбочкой посмотрел в лицо мрачному Максу, словно бы говоря тому, что тот – подконтрольный. Мужчины вдруг остановились, в том числе и Саша, которому, кажется, до этой беседы было как до лампочки.
– К тому же Андреем управляла агрессия, чувствительная его сторона, если хочешь, инстинкты, а не разум. Это его и сгубило. Ты же ведешь дела по-другому. Будь ты, как он, ты бы не поднялся на ноги, Максим. Я знаю, что он был твоим другом или кем-то вроде этого – при условии, что Андрей вообще считал существование дружбы возможным, но ты не должен брать с него пример – послушай в этом меня. Я достаточно прожил и могу адекватно судить о людях. – Синие глаза просканировали недовольного этим разговором Макса. – Ты коммуникабелен и достаточно гибок. Это твой плюс. Тогда ты сделал правильный выбор – согласился на сотрудничество, попал под мое покровительство и не попался ментам, как твой дружок. Да и сейчас у тебя дела идут неплохо. Да, – подытожил Даниил Юрьевич, – ты – хороший вариант. И разумный. Думаю, если бы за дело взялся кто-то другой, к примеру, младший брат Андрея, ситуация была бы куда хуже.
Ника, находящаяся за своим столиком, в сени белоснежной полупрозрачной перегородки, ушам своим не поверила. Они что, стали обсуждать Никиту?! Укропа? Ее личную головную боль?!
– Его, насколько я помню, наши доблестные правоохранительные органы не поймали? – спросил мужчина как бы между делом, явно готовясь уходить.
– Да, – кивнул Макс мрачно – ему, видимо, разговор не нравился. – Никки свалил. Схоронился.
– И от тебя тоже? – скептически изогнул бровь Даниил Юрьевич. – Тебе ль не знать, дорогой мой, что из таких зверят вырастают полноценные волки? Не держишь малыша под контролем? Ай-ай-ай.
Ника, слышавшая все это, поняла, что не может вдыхать ставший сухим воздух. Вдруг она сейчас узнает что-нибудь о Никите?!
– Держу, – процедил сквозь зубы Макс. – На коротком поводке. Поводок тянется до… – тут он назвал город, расположенный по соседству – тот город, куда постоянно ездил Саша и в котором находилась колония, где он отбывал срок. – Мальчишка там. Только я бы не стал называть его мальчишкой. Под моим присмотром. Так что не бойтесь, – вдруг усмехнулся хозяин «Милсдаря», – вам он мстить не приедет. У него… много других дел.
– Я бы, конечно, мог сказать, что ничего не боюсь, однако, увы, это не так. Конечно, какой-то там мальчишка не стоит в приоритете моих врагов, но опасности ожидать стоит отовсюду. Если он окажется в городе и вдруг как-то заинтересуется мной или моими родственниками, позаботься о нем. – Звучный ненапряженный баритон Даниила Юрьевича, до этого спокойный, очень приятный, стал в одну секунду стальным, и ошарашенной подобной информацией Нике стало понятно, что этот представительный дядечка с красивым, чуть надменным лицом, – суров, даже жесток и своего не упустит. А еще – что он умеет не только наступать, но и защищать. При этом самыми разными методами. Такими, что иногда методы их защиты можно перепутать с нападением.
– Позабочусь, – отозвался Максим. Это слово колокольным тревожным звоном отозвалось в голове девушки, подслушивающий разговор.
– Господин Радомиров больше не тревожит? – был в курсе истории с пальбой мужчина.