Северная корона. По звездам Джейн Анна

– Как в тему. Аж мурашки по коже, – пробормотал Леша, ежась от красивых, но строгих звуков. Он хоть и не был музыкантом, но вырос в семье с отцом-пианистом и матерью-арфисткой. Да, тем было очень жаль, что единственный ребенок не пошел по их стопам и не влился в изящный, открытый далеко не всем мир настоящей музыки, но Алексеем, нашедшим себя в спорте, они гордились.

– Ага, – поддакнул хипстер, подобравший свои очки и вновь начавший протирать линзы белоснежным платочком. – Видишь, как Юлька крута? Она – талант.

– Я до сих пор не понимаю, почему она не захотела поступать в Московскую консерваторию.

– Дура она, – пренебрежительно отозвался его друг. – Никто ее не понимает. А мой отец так вообще считает, что она просто разменивает свой талант на мелочевку. – Молодой человек в очках вновь с сожалением посмотрел на играющую самозабвенно Юлию, а потом кинул на Лешу подозрительный взгляд, вспомнив летнюю травму друга детства. – А твоя нога как?

– Не боись, отлично, – хлопнул его по плечу Леша, улыбнувшись. – К началу сезона я буду в форме.

– Смотри, мы за тебя болеть будем, приятель.

– Постараюсь не подвести, – усмехнулся биатлонист.

– Постарайся, приятель, постарайся. А все-таки она прекрасна. Даже разговаривать не хочется, – произнес хрипловато Крис, наслаждаясь стремительной звенящей мелодией, задевающей за душу. Как бы ни были чудесны современные звучания, но классика, написанная гениями музыки, заставляла чувствовать в душе что-то особенное. Кажется, она умела пробуждать глубоко сокрытое, тайное, недоступное даже самому себе.

Молодые люди замолчали, и только когда подруга их детства через полчаса так же бережно закрыла крышку фортепиано, они вновь начали разговор.

Как Крис и обещал, во время следующей встречи со Стасом – кстати говоря, не только с ним, но и с его группой – он попытался выяснить, что связывает нового друга с Мартой Карловой. Получилось это далеко не сразу, но все же получилось, и уже вскоре Юля знала, как обстояли дела.

По словам легкомысленного Криса, который перепутал Марту с Никой и не удосужился уточнить у Стаса, о какой именно девушке он его расспрашивает, выходило, что подозрительный тип по имени Александр все же приходится Марте супругом, еще и законным. При этом он якобы недавно сидел, а в момент его славного пребывания в местах не столь отдаленных Марта – плохая жена – бегала по всему городу в поисках симпатичных парней в компании подозрительной девки-клофелинщицы, а за ними двоими присматривали люди Александра, которые, собственно, и устраняли объекты страсти негодяйки Марты. Таким вот объектом и стал сам Стас. Об этом он рассказал Крису неохотно, не понимая, почему тот так интересуется такими вещами, поэтому имен не называл, используя местоимения или даже некрепкие ругательства. Парень-хипстер все это внимательно выслушал и запомнил.

– Что за чушь? – спросила Юля, едва этот бред достиг ее ушей по телефону. Было раннее утро, и девушка должна была идти в консерваторию на занятия только ближе к полудню. А Крис в это время только еще ехал домой на такси из очередного ночного клуба, где встречался со Стасом и его командой, состоящей из четырех человек: вокалиста, басиста, барабанщика и буквально пару дней назад найденного клавишника. Сам Стас играл на гитаре, как он это уже говорил.

– Никакая это не чушь! – заорал хипстер так, что Крестова даже немного убрала мобильник от уха, чтобы не оглохнуть. – Стас сам рассказал! Сам! «Мы с ней познакомились в клубе, она мне очень понравилась, мы обменялись телефончиками, а тут такой поворот. Она замужем за каким-то местным авторитетом! А сама говорила, что свободная». Вот что он сказал!

– Да бред это. Бред. Марта не ходит по клубам. Не ищет себе парней на ночь. Не общается ни с какими подозрительными девицами. И не может быть замужем за этим отморозком.

– Стас что, врать будет?

– Не знаю, что он будет, а что нет, но не может Марта быть женой того типа. Девушкой – еще куда бы ни шло, но не женой. Я бы знала.

– Знала бы, ага. Не знаешь же, – отозвался Крис ворчливо. – Это точная информация, детка!

– Угомонись и не ори мне в трубку, малыш, – велела другу-тусовщику Юля. Она с ногами сидела на кровати, потирая лоб рукой, и не видела, как в ее комнату заглянул мужчина лет сорока пяти с густыми светлыми, чуть вьющимися волосами и тонкими губами, уголки которых изгибались книзу, но не скептически, а скорее как-то печально: как у поэта-романтика, познавшего всю горечь мира. Мужчина был очень похож на Юлию: такой же высокий, худощавый, с бледным вытянутым лицом, высоким «юпитерианским» лбом, зелеными, с мягкой поволокой, достаточно близко посаженными глазами и аристократичным, украшенным небольшой горбинкой носом, и только вот волосы по структуре и цвету у них двоих казались совершенно разными.

Человеком вошедший в комнату Юли был не чересчур красивым, но его можно было без натяжки назвать симпатичным, запоминающимся и очень ярким, как будто бы опутанным исходящим изнутри лунным светом. Женщины, кстати, всегда засматривались на него и находили интеллигентным и крайне привлекательным.

– Ладно, давай при встрече еще раз поговорим, – выслушав очередную порцию бреда Криса, сказала Юля, заметив отца. – Пока.

Тот, видимо, куда-то собирался – на изящных запястьях рук виднелись не застегнутые белоснежные двойные манжеты выглаженной и благоухающей свежестью сорочки, а в ладонях были серебряные запонки с янтарем.

– Папа, – удивленно спросила Юля, – что ты хочешь? Я думала, ты уже уехал.

– Нет, я сегодня уеду позже, расписание репетиций передвинулось, – отозвался мужчина, не сводя с дочери изумленных, непонимающих орехово-зеленых глаз. – Прости, но я случайно услышал твой разговор. И…

– И? – медленно спросила девушка.

– И мне стало… м-м-м… интересно. Неужели Марта вышла замуж? – как-то даже растеряно произнес он, теребя правой рукой манжету левой. – Ты ведь об этом говорила, Юля?

«Вот, блин, как не вовремя пришел-то», – про себя подумала девушка, но вынуждена была кивнуть. Отрицать это она не видела смысла.

– Я точно не знаю, папа, но один человек говорит, что да, – сказала она правду, поскольку не любила врать и выкручиваться. Юля, как и ее мать, предпочитала все говорить прямо, хотя иногда это получалось резко.

Мужчина побледнел. Было видно, что такого поворота событий он никак не ожидал.

– Быть не может, – прошептал он, схватившись рукой за сердце. – Она же еще такая молоденькая! Куда смотрит эта женщина?!

– Папа, – попыталась успокоить мужчину Юля, – я ведь не знаю, правда это или нет. Просто об этом мне сказал друг. А он слышал от своего друга, не более. Слухи – это еще не факты.

– Какой ужас! Она даже не закончила консерваторию! А я? Почему я, ее родной отец, ничего не знаю? Черта с два! Почему меня не поставили в известность? И кто вообще там у нее муж?

– Не драматизируй, – мрачно сказала разволновавшемуся артистичному отцу девушка. – Я же сказала, что это только слух. Из непроверенного источника.

Однако мужчина, которого, кстати говоря, звали Константином Власовичем, ее уже не слышал. Он, схватившись за голову, быстрым шагом направился в свою комнату и уже через пару минут звонил кому-то по телефону.

– Эльвира, Марта что, вышла замуж? – говорил он громко, с отчетливым негодованием. – Почему я ничего не знаю?! Ты думаешь, это очень смешно? Ты думаешь, это правильно, если отец ничего не знает о своей дочке и, – тут мужчина вдохнул новую порцию воздуха и продолжил дальше, – и даже не присутствует на ее свадьбе?!

– Костя-Костя… Ты знаешь, что с твоим отцом? – уже на кухне посмотрела на Юлю ее мама София Николаевна, женщина тоже высокая и, несмотря на возраст, очень красивая, статная, с прямой осанкой и несколько высокомерно вздернутым подбородком. В юности она была балериной и довольно неплохой, а сейчас обучала студентов в хореографическом колледже, считаясь не только сильным преподавателем, но и очень жестким и требовательным. Характер у этой женщины порой был тяжелым, но она знала себе цену и умела постоять не только за себя, но и за близких.

– А что с ним? – переспросила Юля, наливая себе только что сваренный ароматный крепкий кофе. Ей не нравилось, что отец случайно подслушал ее разговор с Крисом, но теперь она была уверена, что от матери Марты он точно узнает правду. Все, что ни делается, все к лучшему.

– Слегка, видимо, выжил из ума. Вообразил, что его Марта, – при звуке этого имени София Николаевна скривила губы, – вышла замуж. Боже мой, и кому эта девчонка нужна? У нее на уме только эта ваша музыка. Детское личико, полное отсутствие интереса к противоположному полу, неумение следить за собой. Я что, не видела ее? Какие ей мужчины? Какие?

– Мама, – мягко укорила женщину Юля.

– Что мама? – вскинула тонкие, красиво и четко прорисованные брови бывшая балерина. – Не так разве?

– Всякое бывает же, – спокойно отозвалась девушка. – Успокойся.

Женщина хмыкнула.

– Не понимаю, откуда ему вообще в голову пришло, что она вышла замуж, – повела точеными плечиками София.

– Мне друг сказал, а он услышал, – не стала лгать и матери Юля. Ту эти слова рассердили, и она, всегда очень аккуратная, даже пролила пару капель зеленого элитного чая из фарфорового заварника на стол.

– Ты бы поменьше ею интересовалась, дорогая. Эта девчонка тебя и отца ни во что не ставит, а вы… Ладно. Твой отец, слышу, наговорился. Идет. Ну что, выяснил? – спросила она насмешливо мужа.

– Выяснил. Эльвира сказала, что Марта никуда не выходила. В смысле замуж не выходила, – с довольным видом заявил Константин Власович, входя на кухню и садясь рядом с супругом и дочерью за круглый стол, накрытый нежно-зеленой скатертью в тон стильным жалюзи. – Еще и наорала, что беспокою глупостями.

– Не звони этой женщине, пожалуйста, – сказала София Николаевна медленно, откладывая остро заточенный нож для бутербродов. – Меня это… расстраивает. Не хочу, чтобы вы с ней общались.

– Конечно, милая, я звоню ей только по делу. Она ведь мать моей дочери, – отвечал супруге с улыбкой Константин Власович, испытавший после звонка облегчение. – В общем, все в порядке. Юленька, твой друг был не прав. Марта даже ни с кем, по словам Эльвиры, не встречается. Все в порядке, – повторил он.

Юля, откусывающая бутерброд, покивала, решив растерзать придурка Криса и его придурковатого дружка Стаса, а София неодобрительно покачала головой, сердито посмотрела на дочь, затем на мужа, но от дальнейшей полемики воздержалась. Она точно знала, что в ту семью ее драгоценный Костя не вернется, поэтому решила лишний раз не устраивать ссору из ничего. В семье должны быть покой и гармония. Это на работе можно устраивать скандалы и плести интриги.

София Николаевна, дав поручения приходящей домработнице, покинула квартиру последней, а затем села в строгий, но элегантный автомобиль марки «Ауди», в котором уже на пассажирском сиденье находился ее муж, и села за руль. Сначала она отвезла на работу Костю, быстро и властно поцеловала его на прощание, а затем поехала в колледж весьма довольная собой и хорошим октябрьским днем.

В этот же вечер мама Марты Эльвира Львовна зашла в комнату к разучивающей новый пассаж дочери и сказала сухо, застыв в проходе и скрестив руки на груди:

– Твой отец совсем сошел с ума.

– Он мне не отец, – было первой реакцией длинноволосой девушки. Она хмуро взглянула на мать, опустив скрипку, и убрала за ухо волнистую прядь. – И что он опять хотел?

– Что он хотел? Довести меня до белого каления, вот что, – сердито заявила женщина, прислоняясь к стене. – Позвонил мне утром, сразу после того, как ты убежала в консерваторию, и спросил, не вышла ли ты замуж? Нет, ну не идиот ли, а?

– Что-что спросил? – не поняла изумленная Марта.

– Интересовался, почему ты его на свадьбу не пригласила, – объявила Эльвира Львовна с ухмылкой. – Я не знаю, что с бедным Костей: то ли он деградировал, то ли напился, то ли, – тут голос женщины дрогнул в злой усмешке, – его женушка выпилила ему все мозги, но его интересовал именно этот вопрос: «Замужем ли его дочь?»

– Я не его дочь, – вновь поморщилась Марта, которая своего биологического отца очень не любила с позднего детства. Вернее, никак не могла простить за то, что он когда-то давно оставил ее и маму ради другой семьи. И вторую семью Константина Власовича она на дух не переносила: ни его жену Софью, стервозную и злую, ни дочь Юленьку – да-да, ту самую Юлю Крестову, которая училась вместе с ней в консерватории и делала вид, что заботится.

– Нельзя так говорить, Марта, он как-никак твой отец, – с некоторым сомнением в голосе сказала Эльвира. – В общем, милая, я тебе на всякий случай это рассказала, чтобы ты в курсе была. А то вдруг Костя совсем рехнется, начнет тебе звонить и нести чушь несусветную.

«Напугает еще ребенка», – подумала про себя Карлова-старшая.

– В таком случае я не буду с ним разговаривать, мама, – раздраженно отозвалась Марта, не понимая, что нашло на этого человека, который как бы являлся ее отцом. Эльвира Львовна, вздохнув, потрепала дочь по волосам и ушла, а девушка продолжила разучивать пассаж дальше, изредка только фыркая, вспоминая отца или сестру, которых терпеть не могла. Нет, они никогда не обращались с ней плохо: напротив, Константин Власович дарил дочери подарки, поздравлял по праздникам, интересовался ее успехами в музыке и звал в гости, но Марта не могла простить его и принять его заботу. Ей казалось, что это не любовь – отец просто заглаживает свою вину, дает ей, оставленной почти что во младенчестве, какие-то подачки своего внимания, чтобы перед самим собой и, конечно же, перед обществом очистить совесть. К этому же он приручал и свою вторую и, без сомнения, любимую дочку Юлю. Чтобы она отдувалась за его грехи в прошлом.

Вспомнив сестру, от которой Марта отличалась, как голубое небо от коричневой земли, девушка села на кровать, решив сделать десятиминутный перерыв. И тут же ее как будто бы невзначай накрыло прозрачное липкое облако воспоминаний, от которого пахло детством, одуванчиками и запеканкой со сгущенкой – ее безумно вкусно готовили в детском садике.

Когда-то давно, много лет назад, все было иначе.

Марта любила своего улыбчивого и мягкого папу-пианиста и с удовольствием общалась с сестрой-одногодкой: бегала с ней по площадке, строила куличи и играла в куклы. Маленькая и очень наивная, как и всякий ребенок, Марта не понимала того, что ее папа живет с другой женщиной, – она вообще думала, что так и надо, когда он приходит только раз в неделю со сладкими подарками или с игрушками, иногда приводя с собой сестренку.

Марта, поздно пошедшая в садик, и не знала, что бывает как-то по-другому. И Эльвира Львовна, при всей своей обиде на бывшего мужа, не хотела лишать дочку общения с отцом, а потому даже и не говорила при ней плохих слов о Константине. Она не запрещала ему видеться с девочкой и даже разрешала приводить свою вторую дочь Юлию, хотя, конечно, видеть этого ребенка ей было неприятно. Как-никак Юля была живым напоминанием о предательстве, измене и выборе некогда любимого супруга. Чтобы не рассказывать Марте обо всем произошедшем, Эльвира просто говорила скучающей по отцу дочке, что ее папа очень много работает, а потому домой приходит так редко. Когда же Марта спрашивала о Юле, вразумительного ответа она тоже не получала и знала только, что сестренка живет где-то далеко с другой мамой. Девочке внушили, что ситуация в их семье – нормальная, и Марта верила взрослым. Она любила и маму, и папу, и сестру.

В те времена она была очень счастливой, скучала по папе и Юле, рисовала им открытки и учила для них стихотворения. Это потом уже, позже, когда ей только-только исполнилось пять лет, добрые люди разъяснили Марте, что на самом деле если папа не живет с мамой, то это неправильно; а если при этом у него есть другой ребенок и другая жена – это не только неправильно, это еще и постыдно.

Началось все с того, что в садике увлеченно играющая с плюшевым медведем Марта случайно услышала разговор воспитательницы и нянечки, которые, не зная, что малышка слышит их, вовсю обсуждали личную жизнь ее мамы. Это была одна из первых недель пребывания девочки в дошкольном учреждении.

– Бедная Карлова, одна дочку воспитывает, – сказала воспитательница с таким вздохом, будто бы мама Марты совершала подвиг.

– Ну и что? Сейчас многие женщины одни, без мужиков, детей ростят, – возразила нянечка.

– Так-то оно так. Только вот у Карловой ситуация особенная. Я слышала, – понизила голос работница детского садика, – что у Карловой муж-то фактически на две семьи жил и потом к другой ушел, через год после свадьбы. У него в той семье тоже ребеночек есть, Марты ровесник. Представляешь? Одновременно с двумя крутил! И Карлова об этом узнала только после рождения Марты. Когда вторая жена тоже родила ему ребенка. Нет, ты представляешь, какой кошмар?!

– Ужас просто! А я-то думала, он с матерью Марточки просто в разводе, – явно не обладала такой информацией нянечка, не подозревавшая, что сжавшаяся в комочек Марта сидит неподалеку и все слышит. – Жил с двумя женщинами?! И от обеих дети? Вот козел! Многоженец несчастный!

Марта, услышав, что папу обзывают, отложила игрушку.

– Во-во! Настоящий козел! А ты его видела, кстати? Он как-то Марту приходил из садика забирать.

– Нет, не видела. Ну и каков он? – заинтересовалась тут же няня.

– Видный мужчина, чего уж тут говорить. Высокий, худой, правда, но вежливый и улыбка милая. Весь такой одухотворенный, грациозный, элегантный… музыкант же, – мечтательно вздохнула воспитательница. – Говорят, кстати, – хороший музыкант, всюду с оркестром ездит, по заграницам катается. И мать с отцом у него обеспеченные, из «новых русских». Да толку-то что от его красоты и таланта, коли мужик он – тьфу какой! – выразила в одном слове все свое брезгливое отношение к Константину Власовичу воспитательница.

– Бедный ребенок, – посочувствовала няня Марте. – И как девочка с таким-то папашей жить будет? Позор какой… Оставил их с матерью ради другой семьи… Хотя он же вроде бы и подарки дочке дарит и вот из садика забирал… Любит, видать, все же.

– Ага, любит! Совесть у него нечиста, вот и откупается от родной кровиночки подарочками. А уж зайти забрать из садика ребенка – это не отцовский подвиг. Всякий сможет. Любил бы Марточку – не бросил бы ее мать. А так выбрал другую женщину и другого ребенка. Видимо, их-то он и любит.

– Ну ты и новость мне сказала, – осуждающе поцокала языком нянечка. – Не понимаю я этих мужиков… Как можно семью и дите бросить и к другой уйти? Или как на две семьи жить можно, а? Это каким уродом моральным быть нужно? Аж зла не хватает!

– Не знаю, – сварливо отозвалась ее коллега. – Ой, у меня Денис Аллу за волосы тягает! Побежала я их разнимать! Что за непослушный ребенок?! Ни минуты покоя!

И женщина спешно бросилась к детям, на ходу ругая мальчика. Нянечка тоже направилась по своим делам – скоро должен был начаться обед. А Марта, глаза которой стали большими-большими, сидела, не шелохнувшись, и пыталась переварить информацию. Она не все поняла, но отлично осознала, что ее папа совершил что-то плохое и воспитательница с нянечкой его очень осуждают.

«Любил бы Марточку – не бросил бы ее мать», – громким голосом сказала воспитательница в ее голове, и Марте захотелось зарыдать, но она боялась, как бы взрослые не узнали, что она подслушала их разговор. Почему-то ей стало страшно и стыдно. Из разговора старших она ясно поняла, что папа ее почему-то не любит, а только прикидывается. Вот так, в одно мгновение своим детским мозгом Марта осознала, что папа любит только Юлю. И ее маму. И больше никого. А еще она почувствовала себя обиженной и ущербной.

Когда Константин Власович приехал к дочери на следующие выходные, она наотрез отказалась общаться с ним и, испугавшись, спряталась под столом. С Юлей разговаривать девочка тоже не хотела. Более того, когда сестра попыталась подойти к Марте, та укусила ее за руку и забилась под стол еще дальше. С тех пор отношения Марты с отцом и сестрой стали хуже некуда. Обиженная девочка, ревнующая Юлю к папе, буквально возненавидела ее, а когда отец пытался заговорить с ней, начинала рыдать или же убегала к маме. Ничего не понимающий Константин честно пытался найти с дочерью общий язык, потерпел сокрушительное фиаско и стал появляться в ее жизни крайне редко, не забывая все же поддерживать брошенную семью материально. В этом плане ему было довольно легко – его родители, приходящиеся Марте бабушкой и дедушкой, были людьми обеспеченными, правда, к настоящему времени оба они уже покинули этот свет, оставив большое состояние сыну. Кстати, при жизни они с Мартой и ее мамой почти не общались, как, естественно, и новая супруга Константина Власовича – красивая женщина с гордым именем София, которая очень бы хотела, чтобы ее муж и вовсе забыл о существовании первой жены и дочери. Юля же в этом плане очень отличалась от своей матери – почему-то к Марте она продолжала относиться по-прежнему тепло. Юля искренне беспокоилась о сестре, не обижалась на грубости Марты и попытки оттолкнуть ее от себя. Это происходило и по сей день. Хотя девушки и не общались, Юля была уверена, что должна присматривать за своей длинноволосой сестренкой, хотя та была почти на два месяца старше ее. Именно поэтому Крестова беспокоилась о том, с кем же сейчас встречается Марта, ведь этот Саша был совершенно неподходящим приятелем для ее сестры.

Кстати говоря, и Марта, и Юля пошли в своего общего отца – обе они были от рождения наделены музыкальными талантами, и Константин Власович был крайне рад, узнав, что Марта тоже учится музыке, правда, не игре на пианино, как Юля, а скрипичной игре. Только вот Юля была более одаренной, и музыка давалась ей легко, а ее сестра оказалась более усердной и упорной, и именно за счет этих качеств она добилась определенных высот. Марта это отлично осознавала и еще больше злилась: видимо, отец действительно куда сильнее любил Юлию, нежели ее, раз сестрица родилась куда более талантливой. А еще Карлова точно знала: хоть Юля и способна стать известным виртуозным музыкантом с мировым именем, ей это не нужно – эту девушку интересует кое-что совершенно другое. Из-за этого Марта еще больше злилась, ведь ее мечтой как раз было то, к чему Юля так наплевательски относилась.

Марта желала стать профи в мире классической музыки, а Юля интересовалась музыкой совершенно иной и хотела играть не в залах консерваторий, а на рок-концертах. Нет, Марта тоже обожала рок – тех же «Красных Лордов», к примеру, но считала, что с таким талантом, как у Юли, на подобное размениваться не стоит. Она не имеет на это никакого права! Она должна постоянно работать над собой и своей техникой, а не ездить по всяческим фестам и концертам, разбазаривая чудесный и редкий дар.

Кстати говоря, Юля после школы не хотела поступать в консерваторию – не то что в Московскую, даже в их, имени С.С. Прокофьева, а возжелала пойти учиться на звукорежиссера. Ошарашенные мать и отец стали уговаривать дочь не совершать такой, как они считали, ошибки. В доме Крестовых бушевала настоящая война, и, казалось, целеустремленную Юлю ничего не могло остановить, – доходило до того, что она уже решила собрать вещи и покинуть отчий дом. Но потом в их семье случилось несчастье – скончалась бабушка Юли, мать Константина Власовича, которая безмерно обожала эту внучку, и Юля вдруг переменила свое решение. Она все-таки согласилась выучиться на профессионального музыканта, что, собственно, сейчас и делала, не прикладывая к этому каких-то особенных усилий, но все равно став одной из самых талантливых и известных пианисток их консерватории, вечно побеждающей на разных конкурсах.

О ней говорили, ею восхищались и даже завидовали. Из зависти о ней распускали множество слухов, нелепых и обидных. То она уличалась в подозрительных связях с преподавателями, например, с тем же Иваном Савельичем (кто-то видел, как она садилась к нему в машину!); то становилась незаконнорожденной дочерью одного из богатейших людей города, который якобы оплачивал все ее победы; то ее вообще нарекали представительницей сексуальных меньшинств – из-за независимого внешнего вида и некоторой похожести на парня.

Когда Марта слышала очередные слухи про сестричку, то только фыркала, но, к своей чести, никогда не занималась их дальнейшим распространением. Она просто на расстоянии продолжала не любить Юлю и Константина Власовича.

На следующий день после того, как мама рассказала Марте о странном поведении отца, у той состоялся странный разговор с Юлей, которая вновь умудрилась рассердить Марту и одновременно вогнать ее в краску.

Карлова поднималась по высоким ступеням к дверям консерватории, когда к ней подошла Юля и, остановившись напротив, стоя на одну ступеньку выше, проговорила негромко, засунув руки в карманы простых джинсов:

– Привет. Я хотела бы тебе кое-что сказать.

– Что же? – одарила ее хмурым взглядом Марта. Она не выспалась и была не в духе из-за того, что мама сообщила ей об отце. И с чего он вообще взял, что она вышла замуж?! Ха-ха-ха, это очень смешно! У нее-то и парня даже нет, и тут такое заявление. Увидев сестру, Марта вдруг подумала: а не она ли виновата в том, что их общий – к сожалению – папочка вчера потревожил ее маму таким глупым звонком? Наплела какую-нибудь ерунду, например, про Сашу, – она ведь думает (тут Карлова хмыкнула), что Александр – ее, Марты, парень. Решила поиздеваться и брякнула такое.

– Передай своей сестре, чтобы она была осторожна, – негромко сказала Юля.

– Что? – не поняла Марта и недовольно скрестила руки на груди. – Слушай, это что семейное у вас, – выделила она интонацией последнее слово, – нести чушь?

Юля улыбнулась ей, как старой подруге, и около ее орехово-зеленых глаз появились лучики. Когда произошла вся эта катавасия с сообщением придурка Криса и звонком отца Эльвире Львовне, Юля, желая узнать, что же на самом деле происходит, еще раз напрягла друга детства, который уже приехал домой и собрался предаться праведному сну после веселья в клубе с компанией Стаса. Крестова позвонила Крису, хмуро назвала его не слишком хорошим человеком на букву «м» и велела перезвонить сейчас же Стасу и еще раз разузнать о Марте. Крис, конечно же, сначала ругался и вопил, что его все это достало, а после, все же поняв, что легче Юлькину просьбу исполнить, нежели пытаться отвязаться от нее, перезвонил Стасу. Только тогда парни выяснили, что говорили о разных девушках: Крис – о Марте Карловой, а Стас – о Нике Карловой.

– Не понимаю, почему тебя так это тревожит, приятель, – с недоумением проговорил сонный Стас, у которого сегодня был выходной.

– Да просто вот одному человеку понадобилось кое-что узнать, – весьма туманно отозвался Крис, возлежа, как король, на мягкой родительской кровати. – Мы, оказывается, девушек перепутали. Думали, что твоя эта бессовестная Ника – наша Марта. Ну, та длинноволосая, что в магазине скрипку покупала. Короче, сэнкс тебе за помощь!

– Не за что, – усмехнулся Стас, который тоже уже валялся на диване с гудящей после громкой музыки, сигаретного дыма и небольшого количества алкоголя головой. – Завтра встретимся, как планировали, обговорим детали. Я почти дописал слова.

– Конечно. Не проблема, договорились же.

– Слушай, – чуть помолчав, сказал молодой человек, вытянув вперед руку и рассматривая темную татуировку-надпись на предплечье. – А твоя подруга…

– Юля? – перебив, уточнил Крис.

– Она самая. Юля не согласится играть на синтезаторе?

– Не-е-е, не согласится.

– Для нее есть только мир классической музыки? – вспомнил вдруг Стас выступление странноватой, уверенной, похожей на мальчишку Юлии в магазине. Она и синтезатор, казалось, были единым целым. Не зря ведь зрители хлопали тогда Юле – ее игра их восхитила.

– Не-а, – откликнулся второй парень. – Напротив. Просто у нашей Юльки табу на все это. Только фортепиано. Ладно, Стас, пока. – И молодые люди распрощались.

После Крис вновь перезвонил Юльке и как-то сконфуженно принялся ей по-новому объяснять ситуацию. Поняв, что Александр Марте никто, Юля даже как-то успокоилась. А еще ей было смешно, что сестричка решила ее так вот развести по поводу своей личной жизни, а она попалась на это. Интересно, Марта будет злиться, если узнает, что она, Юля, в курсе всего происходящего? Наверное, да. У нее это еще так смешно получается – прямо как у отца. Оба они как вечные дети порой.

– Марта, ты такая глупая.

– Следи за языком! – вспыхнула Карлова.

– Я серьезно. Не следует лгать или придумывать истории. Мне безразлично, встречаешься ли ты с кем-то или нет. Правда. Хотя если твой парень будет хорошим человеком, я буду за тебя рада. И скажи кузине, чтобы поменьше путалась с вашим Александром. – Юлия позволила себе наклониться к сестре и прошептать ей на ухо: – Он не слишком хороший парень. Опасный. Поверь.

Длинноволосая девушка отпрянула от сестры, почувствовав, как щеки ее заливаются алым румянцем смущения – как Юля узнала, что Саша никакой ей не парень, а друг Ники?! Как так? Откуда? Она что, решила над ней поиздеваться, унизить?

– Какое тебе дело? – только и спросила Марта, опустив глаза и сжимая крепче пальцами футляр со скрипкой.

– Не хочу, чтобы из-за него вы попали в неприятности. Вернее, – тут Юлька хмыкнула, вспомнив небольшую ложь сестренки, – твоя Ника.

Нику, кузину Марты, Юля знала и даже пару раз виделась с ней. В отличие от Марты Ника была настроена по отношению к Юле куда более лояльно, хотя, конечно, доброжелательной ее тоже назвать было сложно. В глазах всех родственников Марты и ее мамы Крестовы казались чудовищами.

– С чего ты взяла, что Саша опасный? – рассердилась Марта, плюнув на то, что ее ложь оказалась раскрытой, хотя девушке было дико стыдно. И зачем она тогда решила выпендриться?

– С того. Я не говорю непроверенных вещей. Поэтому, будь добра, предупреди Нику. Она ведь еще не замужем за ним? – вспомнились Юле слова Криса о том, что Александр – муж Ники, за которой он следит. Но все это девушка посчитала чушью. Этот парень с самодовольной рожей не мог сидеть. Тогда, когда он должен был находиться, по словам Стаса, в тюрьме, она видела его в баре – и не одна, а вместе с Крисом. И именно тогда она поняла, что он собой представляет, а потом увидела рядом с сестрой.

– Слушай, ты мне надоела, – произнесла Марта, не зная, что еще сказать. Ей было очень неловко, и за грубостью она скрывала смущение.

Юлия, нахмурившись, хотела было ответить что-то колкое, потому что Марта стала напрягать ее, но не успела – обе девушки услышали позади себя ехидный неторопливый женский шепот:

– Смотри-ка, наверное, наша знаменитость Крестова клеит себе подружку.

– Точно-точно. Это ведь концертмейстер оркестра младшекурсников, да? Крестова не разменивается на мелочевку. Сама звезда и подружка нужна под стать. – Второй голос приглушено хихикнул.

– Фу-у-у, как ей вообще могут женщины нравиться? Аж противно… Я и не думала, что эта девчонка тоже такая, как Крестова. С виду, конечно, простушка, но…

– Тихо ты, не так громко! Вдруг услышат?

Но было уже поздно. И Юля, и Марта обладали не только превосходным музыкальным слухом, но и очень тонким обычным, а потому моментально обернулись на источник шепота. Марта – с еще больше порцией смущения, которое смешалось с праведным негодованием и недоумением, Юлия – с хорошо скрываемой холодной, прямо-таки ледяной яростью в немигающих глазах и кривой полуулыбочкой, готовой вот-вот превратиться в самый настоящий оскал. Когда друзья видели на лице Крестовой такое вот выражение, они понимали, что Юля начинает злиться и что лучше ее не трогать, а дать время остыть. Эта барышня была не из робких и умела за себя постоять.

Сестры смотрели прямо на двух хорошеньких девушек с вокального факультета, стоявших неподалеку и свободно их обсуждавших. Студентки: одна черненькая, чьи длинные, абсолютно прямые волосы блестели, как после недавно проведенного глянцевания, а вторая рыженькая, с ямочками на щеках и похожая на нарядную фарфоровую куколку, явно не ожидали, что Юля и Марта услышат их разговор, и поэтому замолчали. Обладательница рыжих волос даже закусила губу, явно пребывая в замешательстве. Она жалела, что говорила не так тихо, как могла бы.

– Можно еще раз и погроме? – попросила Юля с таким серьезным видом, будто брала интервью у президента страны. – Я плохо слышала, кого я себе клею.

– Да ладно, – медленно проронила рыженькая сплетница, думая, как бы половчее выкрутиться из ситуации. – Мы ничего такого не имели в виду.

– Правда? – взглянув на нее исподлобья, спросила Крестова, потирая жесткие ладони с тонкими длинными пальцами. Марта почувствовала, как сестра злится, да ей и самой было не по себе. Ее распирало от возмущения и смущения.

– Э-э-э, конечно! – рыженькая мило улыбнулась.

– Что-то я сомневаюсь, девочки. – Сказано это было Юлей негромко, но жестко, и многие стоящие на крыльце студенты удивленно взглянули в их сторону. – Вы думайте, что говорите и про кого.

– А что нам, разговаривать нельзя уже? – вдруг рассердилась черноволосая, глядя на Юлию. – Что хотим, то и говорим. Тебе-то что?

Вместо Крестовой ответила ее сестра, которая хоть и была обычно милой и спокойной, но при малейшем проявлении несправедливости или глупости загоралась, как тонкая церковная восковая свеча. И горела хоть и не ярко, но долго и искренне.

– На твоем месте я была бы осторожнее в выражениях, – произнесла Марта чуть дрожащим голосом.

Ее тут же смерили презрительным взглядом.

– А на твоем я бы встречалась с парнями, – парировала «глянцованная» брюнетка.

Рыженькая попыталась одернуть подругу, но та сердито взглянула на нее и дернула плечом.

– Я буду говорить то, что хочу.

– Да? Правда, девочка? – поинтересовалась Юля, слегка повернув голову набок и насмешливо разглядывая воинственную брюнетку.

– И не надо называть меня девочкой! – вскинулась та. – Девочками своих подружек называй. Или что, думаешь, никто не знает, какая ты? Или ты, – тут брюнетка кинула презрительный взгляд на нервно сглатывавшую Марту, которая сто раз обругала себя за то, что остановилась для разговора с Юлей. Вечно от нее одни неприятности! Но эти девки… зачем они такое говорят? Они так уверены в своей правоте? Или в своем праве говорить гадости и за спиной, и в глаза?

Марта хотела сказать об этом наглой брюнетке, даже рот уже открыла, но Юля опередила ее. Она, медленно поднявшись на пару ступенек вверх и оказавшись на одном уровне с черноволосой, положила ей руку на плечо, крепко, до боли, сжав его.

– Отпусти, дура! – прошипела брюнетка. Теперь уже все находившиеся поблизости студенты смотрели в их сторону, почуяв разборку. Марте и рыженькой сплетнице даже показалось, что Крестова может девушку и ударить – сил у нее явно хватит. – Отпусти меня! Не хочу, чтобы такие, как ты, ко мне прикасались! Или, может быть, я тебе нравлюсь?

– Ты следи за язычком, – сказала Юля тихо, но очень зло. – Иначе все узнают, что в консерваторию ты попала только потому, что твой отец дал кое-кому нехилую взятку. Видишь ли, девочка, в этом месте не любят бездарностей, поэтому не заставляй меня сообщать об этом прискорбном факте всем и каждому.

Темные глаза брюнетки вспыхнули – видимо, слова Крестовой задели ее.

– И, пожалуйста, отучись от привычки судить людей, – сказала ей Крестова почти ласково. – Помогает жить как-то проще. Проверено на себе.

Черноволосая фыркнула и все-таки вырвалась, но говорить ничего не стала, только лишь с яростью смотрела на обидчицу, которая оказалась в курсе тайны ее поступления.

– Слушай, Юль, давай не будем ссориться. Извини, если обидели. Кать, прекрати и тоже извинись, – заворковала в это время рыжеволосая, поняв, что дело пахнет жареным, и испугавшись последствий от ссоры с таким человеком, как Крестова. Она ведь, и правда, – всеобщая любимица преподавателей и их надежда. И хорошие связи в мире музыки у нее имеются. Захочет еще им отомстить…

Черноволосая, которую звали Катей, отвернулась, не собираясь просить прощения, но Юля все равно победно усмехнулась. Рыженькая схватила подругу за локоть и, еще раз улыбнувшись, сказала:

– Давайте забудем об этом недоразумении. Хорошо? Ну, пока. Нам пора бежать.

И девушки скрылись в дверях консерватории. Марта поднялась к Юле и, глядя им вслед, буркнула сердито:

– Дуры.

– Дуры. А ты что, сама никого никогда не обсуждала? – спросила Юля, но без укора, а с каким-то любопытством. Она стала понемногу отходить, а вот ее сестра все еще находилась в бледно-голубом пламени злости.

– К чему спрашиваешь?

– Просто интересно. Все люди постоянно кого-то обсуждают. Всех можно называть дураками и дурами. А, да. Не боишься, что тебя будут считать такой же, какой и меня? – спросила Юля вдруг. – Может быть, не стоило скрывать, что мы вообще-то сестры?

– Пусть уж лучше меня такой считают, чем знают о нашем родстве, – прошептала Марта чисто из вредности. – Хватит меня донимать своими глупостями!

И девушка тоже поспешила убежать в здание их общего учебного заведения. Юля рассерженно изогнула брови, подумала немного и решила идти не на занятия, а в парк. Она, воткнув в уши наушники, быстрым шагом спустилась вниз. Марта смотрела, как сестра идет прочь от консерватории, и почувствовала укол жалости и вины. А потом вспомнила слова Юли о том, что следует опасаться Сашу, и опять нахохлилась.

Саша, Саша, Александр…

С тех пор Марта больше не встречалась с ним, почти перестав думать о нем, и вспоминала только тогда, когда о Дионове в редкие моменты начинала рассказывать Ника. Отношения их понемногу налаживались, и хотя голубые глаза Ники не сияли тем особым волшебным северным сиянием, которое может появиться только у того, кто сильно и, что немаловажно, взаимно влюблен, но они были довольными. Общение с Александром явно приносило девушке удовольствие, и Марта была искренне рада за кузину.

Сама она перестала думать о Саше лишь с помощью самоконтроля, хотя и производила впечатление человека мягкого, смешливого и не слишком дружащего с волей.

Только вот пока что Марта не догадывалась, что любовь и воля, кажется, ненавидят друг друга, и ей было уготовлено еще только познать эти душевные тонкости.

Неожиданное знакомство с Александром все-таки уронило в ее душу, куда-то в район солнечного сплетения, прозрачные семена чувств. Пока они не прорезались, только еще набирались сил для этого, а потому Марта могла успешно контролировать их – например, не думать о Саше с помощью волевых усилий. К тому же она не подпитывала их рост встречами с ним или хоть каким-то общением, всю свою жизненную энергию направив в другое русло – в музыкальное творчество. Возможно, семена чувств погибли бы, но однажды Марта все-таки случайно подкормила их волшебными минералами, стимулирующими рост, после чего в ее солнечном сплетении постепенно начал распускаться бело-персиковый лотос, цветок, который есть и был символом непорочности.

Это началось в декабре, когда наконец ударили первые морозы, и поздняя осень, все еще пытавшаяся удерживать власть над природой, капитулировала под напором холода, снега и инея вместе со всем своим поистрепавшимся огненно-золотистым убранством, пообещав однажды все-таки вернуться. Зима, услышав это, в ответ лишь расхохоталась хрустом только что выпавшего снега под ногами. Она слепила приличный снежок и с задорным видом бросила его в спину гордо уходящей осени, а после, то и дело поправляя меховую шапку и проводя белыми ладонями по мягкому воротнику шубки, пошла наводить свой, зимний, порядок там, где еще не успела побывать. Она без устали, но со вкусом одевала деревья в снеговые наряды, рисовала на окнах узоры, морозила щеки и руки и следила за тем, чтобы температура не повышалась.

Марте все эти игры зимы были по вкусу – декабрь она очень любила. К тому же девушка давно заметила, что именно в этом месяце у нее словно вырастают крылья за спиной и открывается второе творческое дыхание: ноты она запоминает влет, играть получается складно и эмоционально, на самом пределе, а сил для репетиций не убавляется, а становится все больше и больше. Марта все свое свободное время почти не расставалась со скрипкой, играя и дома, и в стенах консерватории. Много сил и времени у юной скрипачки уходило на студенческий оркестр, который чуть ближе к середине декабря должен был выступать на очень важном концерте. Честно сказать, концерта больше боялись не сами студенты, а дирижер, которому очень не хотелось предстать перед глазами коллег в неприглядном виде, поэтому он мучил своих музыкантов репетициями до посинения, и зачастую Марта возвращалась домой поздно, вымотавшаяся, уставшая, но довольная тем, что ее жизненное время не растрачивается попусту. Играла она на новой скрипке, почти забросив мисс Бетти, и делала это так усердно и самозабвенно, что даже удостаивалась время от времени скупой похвалы Ивана Савельича, человека нервного и иногда критичного до абсурда, но все-таки не дающего своему холерическому темпераменту взять верх над профессионализмом.

Дирижер не зря присматривался к талантливой и старательной младшекурснице-скрипачке, и когда во время октябрьских репетиций концертмейстер – весьма одаренная девочка с потока Карловой серьезно заболела, то вместо нее концертмейстером Иван Савельич сделал именно Марту. Это, без сомнения, почетное звание налагало на девушку огромную ответственность за весь студенческий оркестр, а поэтому ей пришлось еще больше трудиться. Бывали даже такие сложные дни, когда после поздних репетиций длинноволосая девушка приходила домой и сразу же засыпала, порой не только забыв поужинать, но и элементарно раздеться. Каким бы подростком с долей инфантилизма в голове Марта ни казалась иногда окружающим (например, той же Нике, привыкшей несколько покровительственно относиться к младшей сестренке), но когда дело доходило до студенческого оркестра, Марта силой воли заставляла себя преображаться, потому что она полностью осознавала, каким должен быть хороший концертмейстер, являющийся, по сути дела, помощником дирижера. И она хотела сделать все, что было в ее силах, чтобы не подвести ни его, ни оркестр.

Было неудивительно, что и на самом концерте, сидя ближе всех к пафосно настроенному Ивану Савельичу, Марта, облаченная в черное вечернее платье с открытыми плечами, просто отлично отыграла свою сольную партию. Вообще симфонический оркестр младшекурсников вопреки страхам их нервного дирижера показал себя с очень и очень хорошей стороны – даже печально известные тромбоны не подвели. И зрители, большинство из которых были достаточно искушенными в музыкальной жизни, с улыбками аплодировали юным музыкантам. Марта после окончания выступления, по традиции пожав руку дирижеру, не слыша аплодисментов, а вдыхая их, счастливыми глазами смотрела в зал, кажущийся ей черной дырой, и ощущала себя самой счастливой на свете. Хоть это ощущение и было недолгим, зато ярким и запоминающимся. И именно тогда наиболее ясно девушка осознала, что не зря она трудилась столько месяцев – ради любви зрителей это можно перетерпеть.

Крестная Марты, которая присутствовала на концерте, была приятно удивлена и чуть позже сказала девушке, что та была ой как хороша в своем сольном исполнении. А когда запись с выступления попала к Феликсу, живущему в своем далеком величественном сером Лондоне, то он написал Карловой множество добрых слов об игре оркестра в целом и о ее игре в частичности, не забыв сделать красивые комплементы. Естественно, польщенная девушка вновь почувствовала радость, да еще и симпатию к пианисту, напрочь забыв, что семена чувств в солнечном сплетении, дабы они превратились в цветы, следует изредка поливать – то есть вообще забыв про Александра. Ее душа была полностью поглощена Феликсом и музыкой. Возможно, семена зарождающихся чувств к Саше никогда не стали бы полноценными цветами самой что ни на есть настоящей любви, если бы не трогательная забота о них господина Случая. Именно он приготовил волшебные минералы, за один день превратившие семена в прекрасный лотос.

Произошло это на следующий день после того самого памятного концерта, на котором Марта была концертмейстером. Она, ее подруга Надежда и еще несколько девушек-скрипачек, которые тоже пребывали в экстазе от происходящего (некоторые преподаватели говорили, что их оркестр выступил даже лучше, чем оркестр старшекурсников!), решили в честь удачно отыгранного выступления сходить в хорошее кафе, чтобы посидеть в теплой, уже какой-то предновогодней атмосфере, поесть вкусненькое и выпить в честь удачного концерта.

Черноволосая Надя, обожающая веселье, с восторженным видом предложила подружкам сходить в популярный бар со смешным названием «Три сосны» и попробовать там особое вишневое пиво, которое рекламировала ей школьная подруга. Марта и остальные девушки, естественно, согласились и оказались в «Трех соснах» часов в восемь вечера, после учебы. День был пятничный, и полутемное, чем-то похожее на средневековый и очень ухоженный трактир кафе оказалось переполненным, но поскольку девушки заранее забронировали столик в уголке, справа от длинной барной стойки, над которой висели гроздья стеклянных бокалов, то никаких проблем с тем, где расположиться, у них не возникло. С довольными лицами, болтая и смеясь, веселые скрипачки прошли на свои места, которые в этом баре нельзя было не назвать оригинальными: деревянные грубые столы и тяжелые стулья с высокими спинками и подлокотниками еще больше делали «Три сосны» похожим на некое увеселительное заведение века этак шестнадцатого. Бар все больше и больше набирал популярность, особенно среди молодежи, хотя считался относительно новым – всего несколько лет назад здесь было самое настоящее казино, известное и, как поговаривали, приносящее огромный доход владельцам, но после того как на территории страны в силу полностью вступил Закон № 244, казино оказалось закрытым. Часть его переделали под магазин элитных вин, а часть – под компьютерный клуб, в котором, оказывается, проходили нелегальные азартные игры и стояли игровые автоматы. Впрочем, два года назад их тоже свернули во время масштабной полицейской операции, во время которой одновременно были «штурмом» взяты сразу несколько подобных заведений, контролируемых преступной группировкой Пристанских. После этого, собственно, и появилось само кафе «Три сосны». Этакий чистый лист в грязной истории дома.

Поначалу все шло хорошо: атмосфера бара была непринужденной и даже по-своему уютной, спокойная живая музыка, вырывающаяся из-под пальцев пианиста – достойного с виду мужчины лет пятидесяти, услаждала ушки юных скрипачек, сразу бы заметивших фальшь в игре, официанты вели себя вежливо и постоянно улыбались, а вишневое пиво на вкус оказалось необычным и больше похожим на кисло-сладкий, чуть горьковатый вишневый коктейль. Даже Марта, которая относилась к алкоголю равнодушно, была в восторге – так ей понравился вкус рубинового по цвету холодного хмельного напитка с кокетливой белоснежной пенкой, который она потягивала из трубочки.

Спустя час веселящиеся девушки заказали себе еще по одному бокалу с фруктовым ароматным пивом.

– Давайте выпьем за наш отличный концерт! – громко, с широкой улыбкой сказала Надя, сообразив, что они так и не подняли ни одного тоста. Она, блестя темными, кажущимися при тусклом свете бара почти черными глазами, радужки которых напомнили рядом сидящей Марте крупные плоды смородины, первой подняла в воздух бокал с вишневым пивом. – За то, чтобы мы всегда так круто играли! Так, чтобы окружающие слышали наши скрипки, а слушали наши мысли и эмоции!

Подруги поддержали ее и с удовольствием подняли бокалы, а также, потихоньку хмелея, стали провозглашать один за другим и другие тосты. Еще спустя полчаса Надя и одна из скрипачек поднялись на ноги и направились искать туалет, из которого не возвращались минут пятнадцать или даже больше.

– Интересно, – задумчиво покосилась Марта на время в мобильнике, – они там что, в очереди стоят? Почему так долго?

– Может, они там по дороге познакомились с парнями какими-нибудь? – предположила одна из оставшихся девушек, допивая пиво. – А теперь зависают с ними вместе?

Она не знала, что была недалека от истины.

– Вот заразы! – возмутилась третья скрипачка, рыжеволосая и веснушчатая. – Я, может, тоже хочу познакомиться! Любовь свою найти и все такое.

– А мне кажется, они все же в очереди стоят, – задумчиво жевала расслабленная Марта кусочек гренки, наблюдая за игрой пианиста. Настроение у нее было отменное. – Или просто потерялись.

– Ну, точно, ведь бар такой огромный, – захихикала рыженькая девушка, – не зря его назвали «Три сосны». Здесь грех не потеряться! Эй, Мартик, а что ты такое ешь?

– Это меня Надя нечаянно угостила, – сообщила с довольной улыбкой девушка.

– Это как?!

– Это я просто взяла, пока она не видела, – рассмеялась Карлова, доедая гренку. – А вот и наши потеряшки идут. Эй! – крикнула она весело. – Вы чего так долго? Заблудились, что ли?

Надя и ее спутница веселья Марты не разделили. Лица у девушек были напряженными, а глаза – испуганными. Они молча сели за стол. Надежда залпом допила свой бокал, а вторая скрипачка нервно потерла ладони и опустила их на колени.

– Эй! Какие-то вы смурные, – не выдержала рыжеволосая. – Девчонки, что с вами?

– Смыть за собой не смогли? – глупо пошутил кто-то.

– Конечно, – несколько слабым голосом ответила Надя. Глаза ее больше не блестели, а дыхание, кажется, было немного сбивчивым.

– Эй, ну в чем дело? – забеспокоилась Марта, видя, что с подружкой что-то не так.

– Да ни в чем… Просто, когда из туалета вышли, к нам какие-то нетрезвые кретины привязались в коридорчике, – сказала ее подруга, несколько раз в беспокойстве оглянувшись. – Все такие из себя, богатенькие, что ли. Блестящие, вылизанные… Приглашали поехать с собой, куда-то на квартиру, где, типа, вечеринка какая-то будет. Мы с трудом от них ушли.

– Не с трудом, а чудом. Потому что там большая компания других парней появилась, они вступились за нас, и эти придурки оставили нас в покое. Так неприятно, девчонки, – сказала девушка, которая ходила в туалет вместе с Надей. Она была бледнее, чем обычно, и это немножко пугало. – Даже страшно. Потому что там была открыта еще одна дверь, запасная, видимо, и эти парни пытались нас с собой увести через нее. У них там машина, что ли, стояла. Если бы за нас не вступились, я не знаю, что с нами было бы…

– Ужас какой! – воскликнули Марта и рыжеволосая девушка хором. – Вот козлы!

Праздничное настроение мигом улетучилось, как будто бы его унесло ураганом. Теперь вместо него восседала на проводе черная ворона с хищными глазами.

– Да уж, – несколько кривовато улыбнулась Надежда. – Им пришлось, наверное. Они ведь просто шли, шли по коридору и увидели, как нас эти уроды чуть ли не вытаскивают в эту дверь, а мы пытаемся вырваться. Поэтому и попросили нас отпустить… Парням, наверное, некуда деваться было. Покажи им руку, – сказала внезапно Надежда своей спутнице, и та, чуть поколебавшись, со вздохом протянула руку вперед. На ее запястье отчетливо виднелись красные отпечатки от чужих широких пальцев. Девушки охнули.

– Вот скоты! – с чувством проговорила Марта. – Чтобы им провалиться. Девчонки, не расстраивайтесь! Главное, что вы от них ушли!

– Зато как настроение они нам попортили, – потирая красную руку, сказала грустно скрипачка. – И испугали.

– С виду симпатичные, одеты прилично, но такие мрази, – с чувством добавила Надя, и ее даже передернуло.

Вечер был окончательно испорчен. Хотя нет, окончательно испорченным он стал спустя буквально пару секунд, когда компания студенток консерватории вдруг случайно услышала от взволнованной официантки с круглыми глазами, что в коридоре, неподалеку от туалетов, кажется, началась драка. Все-таки не зря они сидели очень близко от барной стойки.

– Я ментов вызову! – тут же отреагировал бармен, на которого ситуация должного впечатления не произвела – видимо, он уже привык к подобного рода ситуациям.

– Не надо, ты что, – замахала руками официантка, – там сын шефа, в этой драке! Шефу не понравится, если его полиция заберет в отделение! Что делать-то?!

– А если его сейчас там, в драке, ножом пырнут? Или почки отобьют? – зашептал облокотившийся о стойку бармен на ухо не знающей, что делать и как быть официантке, потому как заметил испуганные взгляды посетительниц. – Зови Пашку и Игоря, пусть они сыночка шефа оттаскивают, а я на тревожную кнопку жму. Все поняла?

– Все, – кивнула девушка и убежала к неведомым Пашке и Игорю, а бармен, одной рукой протирая тряпкой стойку, второй нажал находящуюся под ней тревожную кнопку. Выглядел он при этом спокойно и даже что-то насвистывал, диссонируя с игрой пианиста, но скрипачки все-таки решили поскорее покинуть это местечко, чтобы, видимо, никогда сюда больше не возвращаться. К тому же и какие-то крики были слышны из того злополучного коридорчика, а этот факт настроения не улучшал. Бойкая рыженькая, подозвав свободную официантку, попросила общий счет, девушки быстренько рассчитались и, не забирая сдачу, вылетели из «Трех сосен». Времени было около десяти часов, и зимняя ночь уже как пару часов вступила в свои права, водрузив на свою голову корону в виде полумесяца.

– Пошли отсюда, девчонки, быстрее, – сказал кто-то из скрипачек, и как только они оказались в холле бара, чтобы забрать в гардеробной свою верхнюю одежду, ко входу «Трех сосен» спешно подъехали два экипажа с представителями вневедомственной охраны. Все-таки тревожная кнопка работала очень эффективно. Увидев представителей органов правопорядка, девушки облегченно вздохнули и поспешили пойти прочь от этого местечка, в которое каждая из них сама для себя решила больше не возвращаться, несмотря на хорошее обслуживание и вкусное вишневое пиво.

Пройдя половину пути, подруги разделились: три из них направились в сторону одной остановки, которая находилась совсем неподалеку, а Марта и Надя зашагали в сторону другой, расположенной через улицу. Всем девушкам хотелось как можно быстрее оказаться дома, в объятиях безопасности. Но интуиция Марты едва слышно нашептывала, что это еще не все ее сегодняшние приключения.

– Ну, вот и сходили, – печально сказала Надя, быстро шагая следом за подругой. Только что выпавший рассыпчатый снег под их ногами весело хрустел, и Карловой то и дело хотелось нагнуться к земле и взять его в ладонь, чтобы скатать шарик или просто помять пальцами, а потом с трудом натянуть на них рукавичку и засунуть в карман – чтобы они отогревались.

– Да уж, – скривилась Марта, вспомнив руку подруги и ее испуганные глаза. А что бы с ней было, не окажись поблизости других парней?! – Придурков на свете хватает. Господи, – подняла она лицо с румяными щеками к небу, – почему ты создал так много недоумков? Их процент по отношению к нормальным людям очень уж велик!

– Зашкаливает, я бы сказала, – согласилась Надежда, машинально суя руку в карман длинного стильного пальто и пытаясь найти в нем свой мобильник. Его она не отыскала, а потому замерла как вкопанная. – Вот блин! Марта! – закусила она губу. – Я телефон забыла в этом баре проклятом!

– Что? – удивленно переспросила Марта, чьи длинные, слегка вьющиеся светлые пряди разметались по плечам. – Как так? Как ты умудрилась?

– Вот так. Видимо, за столиком забыла, когда мы в спешке собирались, – еще сильнее закусила губу Надежда. Она явно расстроилась, и ее можно было понять – смартфон от всемирно известной корпорации «Apple» ей совсем недавно подарили родители на день рождения, и стоил он довольно приличных денег.