Северная корона. По звездам Джейн Анна
– Фигово, – сочувственно положила ей на плечо руку Марта и вдруг предложила. – Пошли, вернемся за ним!
– Не хочу я туда возвращаться.
– Да ладно, там же уже полиция, думаю, она козлов, которые к вам приставали, увезла, – уверенно проговорила расхрабрившаяся после пива Карлова, которая и не догадывалась о том, что зачинщик драки – сын владельца бара, вышел сухим из воды. – Пойдем, пойдем, заберешь свой айфон. Ты что, миллионерша, вещами разбрасываться, такими дорогими к тому же?
– Я не знаю…
– Я – твой концертмейстер, – заявила Марта. Таким же уверенным тоном она старалась разговаривать с музыкантами во время репетиций. Сначала получалось плохо, потом она освоилась. – Слушай меня, и все будет о кей!
Нам не этих недоносков надо бояться, а того, что твой айфончик кто-нибудь может прикарманить, так что давай, пошли туда скорее, подруга!
– Ну, давай вернемся, – кивнула с благодарностью ей Надежда, и вскоре скрипачки уже вновь находились в полутемном зале «Трех сосен». Парней, что приставали к Наде и второй их одногруппнице, видно не было, а потому девушки успокоилась. Айфон они без труда забрали у одной из улыбчивых официанток, которая сразу же после ухода клиенток обнаружила его на столике, а после довольные девушки пошагали обратно в холл, считая, что на сегодня их приключения закончены. Они совершенно не ожидали, что высокий светловолосый парень с пьяными, злыми и удивительными синими – нет, даже васильковыми – глазами, в дорогом сером свитере и узких светлых джинсах перегородит им дорогу. А потому, когда он сделал это, Марта и Надя даже как-то растерялись и уставились на молодого человека с неимоверным удивлением, которое в глазах Надежды смешивалось еще и со страхом. Девушка легонько толкнула в бок Марту локтем, и та сразу же поняла, что это один из тех неприятных типов, что хотели утащить ее подруг в машину.
Парень продолжал мрачно, не мигая, как будто бы демонстрируя миру свои удивительные, широко открытые глаза, рассматривать девушек. Одна его губа, почему-то алая, как у вампира, была разбита, и на ней запеклась кровь; кровь же безобразными потеками украшала и костяшки его правой руки, но выглядел молодой человек вполне бодро, как, впрочем, и его друг, с ухмылочкой на смазливом лице маячивший за спиной обладателя столь редких красивых глаз.
– А-а-а, а вот и ты, красотка, – наконец поприветствовал синеглазый замершую Надежду, которая совершенно не ожидала вновь встретить этого, как она считала, самодовольного подонка. Именно он первым начал приставать в коридорчике к ней и к ее подруге, явно считая, что весь мир лежит у его ног, а сам он может оставаться безнаказанным, совершая все, что хочет. – Сама вернулась. Молодец. Я так и знал, что понравился тебе, зайка, ты на меня та-а-ак смотрела. Никак… никак не мог проигнорировать твой призыв, – проговорил он, разглядывая Надю, особенное внимание уделяя ее длинным ногам. Букву «р» синеглазый светловолосый красавец произносил немного неправильно, как-то искаженно, слегка гортанно, словно на французский манер, да и буква «л» у него произносилась не совсем верно. Этот дефект в его речи был не слишком заметен, но привыкшая быть чуткой к звукам Марта тут же обратила на него внимание. Речь юноши с красивым лицом была не слишком приятной: быстрой, с тянущимися гласными, высокомерной.
Надя молча попыталась обогнуть молодого человека с разбитой губой, но он перегородил ей дорогу, скрестив руки на груди. Почти тут же он убрал руки, а затем вновь скрестил, будто бы не знал, куда их деть. Движения его были несколько нервными и дергаными.
– Ну, куда же ты, крошка? Куда? Я здесь, иди ко мне, – деланно ласково произнес парень, наклоняясь к испугавшейся темноволосой скрипачке. – Мы снова встретились. Теперь ты точно от меня не убежишь. Защитничков-то больше не найдешь. Поэтому давай двигай прекрасными своими ножками в мою тачку. Она тоже прекрасная. Поедешь со мной! – С этими словами он распрямил руки и небрежно, как свою собственность, погладил девушку по щеке, а после рука наглого парня плавно переместилась на ее шею. Она бы соскользнула и дальше – под пьяный довольный смех его друга, – но Надя дернулась и отскочила назад.
– Отстань от меня! – выкрикнула она. Марта в отчаянии оглядывалась по сторонам, ища помощи, но гардеробщик сделал вид, что ничего не замечает, официантка, которая тоже все видела, куда-то убежала, не посмев ничего сказать сыну хозяина заведения, а только что зашедшая в бар небольшая компания студентов как-то быстро просочилась в зал, из которого доносилась громкая музыка, – пианист ушел, и теперь вместо гармоничных звуков фортепиано там царствовал современный грегорианский распев, торжественный и отчего-то зловещий, но очень подходящий к этому местечку, стилизованному под трактир.
– Не ори, – поморщился парень, пружинистым шагом подошел чуть ближе к испуганной девушке и крепко схватил ее за руку.
– Отстань! Что ты от меня хочешь? – в панике вновь выкрикнула Надя, беспомощно глядя на Марту. Вырвать из его хватки запястье у нее не получилось, а молодой человек явно наслаждался ее страхом. – Отпусти меня!
– Я же сказал – не ори, – рассерженно произнес синеглазый, которого в душе Карлова уже с десяток раз обозвала самыми нехорошими словами. Она так злобно глядела на не умеющего вести себя пьяного парня, что он заметил ее взгляд и, криво усмехнувшись и склонив голову набок, поинтересовался: – А ты что так уставилась, крошка?
– Отпусти мою подругу, – собравшись с духом, сказала Марта, а сердце ее от страха колотилось так, словно она пробежала пару кругов на стадионе. Настоящее форте.
– Ты слышал? – резко повернулся к другу парень. – Как она разговаривает?
– Слышал. Смелая куколка, пусть поедет с нами. Вчетвером будет веселее, – развязно отозвался тот, рассматривая Марту, как товар на ярмарке. Надежда все пыталась вырываться, но у нее не получалось, и на глазах девушки даже появились слезы отчаяния. А добило ее то, что в «Три сосны» заглянула парочка, но, увидев, что происходит, она поспешно ушла. Гардеробщик и прочие работники кафе так и не показывались, а посетителям и вовсе было невдомек, что происходит в холле. И из-за музыки они ничего не слышали.
– Никуда мы с вами не поедем! – храбро крикнула Марта, искренне не понимая, почему никто, совершенно никто не хочет помочь им. А если их сейчас и правда увезут куда-нибудь? Мало ли что сделают с ней и Надей эти отморозки?! Почему люди такие безразличные?!
– Поедешь. Если мы скажем, что поедешь, значит, поедешь, – проговорил второй парень, которого слегка пошатывало от количества выпитого, – ты мне даже нравишься. Тебе тоже со мной понравится. – И он неприятно подмигнул девушке.
«Сомневаюсь, скотина пьяная», – в отчаянии подумала Марта, но все же еще раз попросила дрожащим от негодования и страха голосом оставить ее и Надю в покое. Парни только одинаково гнусно расхохотались. Такие красивые внешне – у светловолосого еще и глаза воистину ангельские, необыкновенные, васильковые, обрамленные пушистыми темными ресницами, а на самом деле такие демоны в душе. Нет, до демонов им далековато, размах не тот – просто бесы.
– Все, пошли! – грубо схватили за локоть ошарашенную всеми этими событиями Марту, но она умудрилась вырваться и по матушке, что ей, девушке интеллигентной, было несвойственно, послать обоих, добавив еще парочку непечатных выражений. Того, кто положил глаз на Надю, это почему-то невероятно разозлило, он выпустил ее, вплотную приблизился к Марте, наклонился к ней, больно взял жесткими пальцами за подбородок и приподнял ее голову кверху. Раньше девушке казалось, что этот властный жест очень даже романтичный и прикольный, но сейчас она почувствовала себя униженной и испуганной.
– Ты следи за словами, сучка, – прошипел ангелообразный внешне парень, глядя ей в глаза, и Карлова вдруг поняла, что он не пьян – алкоголем от него не пахло, а вот глаза зато были странными: стеклянными, с расширенными зрачками, с искрой безумия, затаившейся не в зрачке или в яркой васильковой радужке – там царствовала пустота, а в покрытом тонкой красной сеточкой белке. Девушке стало еще страшнее, и от страха, не понимая, что делает, она выпалила:
– Ты, наркоман тупой, хватит к нам приставать!
– Я же сказал, следи за словами, маленькая дрянь! – резанули эти слова вдруг парня не хуже, чем острый, хорошо заточенный тесак, предназначенный для разделки сырого мяса. Он еще больнее сжал челюсть Марты и стал мотать ее головой из стороны в сторону. – Поняла? Поняла меня? Будешь делать все, что я говорю, поняла? Поняла?!
– Пошел ты, – выдавила светловолосая девушка.
– Хватит, перестаньте! Пожалуйста! – взмолилась Надя. Второй парень, с улыбочкой наблюдающий за этим, попытался обнять ее, в шутку поцеловать в обнаженную шею и только рассмеялся, увидев попытки скрипачки вырваться.
– Заткнись, – велели в это время ей агрессивным тоном. – А ты, сучка, ты меня поняла? Поняла, я спрашиваю?
– Поняла, – прошептала Марта, зная, что не должна говорить таких слов, иначе будет еще хуже, но… – Ты и правда, наркоман.
Синеглазый замер на пару мгновений, ртом вдохнул воздух, сощурился и занес над сжавшейся девушкой руку для удара по ее лицу. Однако этого не случилось – видимо, господин Случай, тот самый, что принес росткам чувств в солнечном сплетении Марты волшебные минералы, вступил в игру под названием «Жизнь».
Занесенная над отчаявшейся длинноволосой девушкой рука была перехвачена чуть выше запястья другой рукой – мужской, крепкой, принадлежащей не самому добродушному человеку в этом заведении. Марта от удивления чуть не вскрикнула: рядом с ней стоял не кто иной, как Александр, который непонятно как появился в «Трех соснах». Он вдумчиво, без опаски, с одним только ленивым пренебрежением глядел на ее обидчика, но не улыбался, а был серьезным и даже немного нахмурил брови, как профессор, заставший своего студент за списыванием на важном экзамене.
Саша перевел взгляд зеленых с коричневыми крапинками вокруг зрачков глаз на Марту и едва заметно кивнул ей. Девушка, верно истолковав жест, на ватных ногах отошла за его спину, и бледная как мел Надя, которую второй парень наконец нехотя отпустил, проделала то же самое. Марта взяла ладонь подруги в свою, будто бы говоря, что все теперь будет хорошо. Пальцы Нади мелко дрожали – она уже, видимо, приготовилась к самому худшему. А сама Карлова облегченно вздохнула. Страх толчками стал уходить из ее груди, змейка боязливости, что стала затягивать на ее тонкой шее свой жуткий узел, ослабила хватку, и дышать стало намного легче – рядом с черноволосым девушка мгновенно почувствовала себя в относительной безопасности. К тому же Александр был не один – рядом с ним стояли еще трое крепких молодых людей, в том числе и его накачанный друг Миха со шрамом на щеке, которого происходящее, похоже, слегка забавляло. Он с любопытством смотрел то на синеглазого, то на его смазливого друга, глаза которого тоже словно были обвиты стеклянной поволокой.
– Мне кажется, или ты собрался ударить женщину? – спросил Александр так, словно задавал нерадивому студенту простейший вопрос в попытке вытащить его хотя бы на троечку, чтобы потом не видеть на пересдачах.
– Пусти, – процедил сквозь зубы синеглазый парень, глядя с яростью на Сашу, но не в силах вырвать руку из его крепкого захвата.
– Заткнись, – бесцеремонно велел ему Александр, продолжая с задумчивым видом рассматривать молодого человека. – Хотя нет, лучше ответь на мой вопрос, приятель. Закидался?
– А тебе-то что? – с неожиданным презрением взглянул на него молодой человек, не побоявшись возможного применения грубой физической силы.
– Не дерзи, сосунок. Отвечай! – встряхнул его руку начавший злиться Александр. Однако ему нравилось, что паренек не застремался, а продолжает вести себя так же вызывающе. Таких всегда хотелось поломать – немного проучить.
– Закидался, и что? – отозвался синеглазый с вызовом, а после недобро улыбнулся губами с запекшейся кровью. Саша сразу понял, что мальчишка запоротый, то есть обдолбанный, находящийся под воздействием наркотика, действие которого, по всей видимости, заканчивается. И где только сестричка Ники его откопала? Вот же глупая девчонка. Думала, что такие богатенькие красавчики, как этот, все, словно на подбор, смелые и благородные рыцари, а не жестокие куски дерьма, глотающие «фен», нюхающие «снег» или курящие «крек» и ради этого способные продать не только родных, но и себя самого. Саша на своем веку видел немало нарков, но адекватных, способных отлично соображать и принимать правильные решения, ему как-то среди них встречать не доводилось.
– Да так, ничего, думаю, тебя жизни поучить надо, парниша, – вздохнул Саша. – Чтобы не обижал хороших девочек.
– Что? – нашел в себе силы усмехнуться молодой человек. – Сам себя поучи, ты, *запрещено цензурой*! Пусти меня, сказал! Твою мать… – все-таки попытался вырваться наркоман с внешностью ангела, попутно оскорбив гордого Сашу, который в мгновение ока второй рукой заехал парню по челюсти – так, что тот упал на пол. Синеглазый, как волчонок глядя на развеселившегося Александра, прорычал что-то, поднялся на ноги, попытался ударить противника, у него, естественно, ничего не вышло, зато парень получил еще один удар по лицу, затем еще один, и из его носа хлынула кровь. Марта прижала ладони ко рту, Надя, словно загипнотизированная, смотрела вперед, на унижения своего недавнего обидчика, явно не в силах поверить, что это происходит с ней. Миха хмыкнул и сказал Александру в спину, чтобы тот не так усердствовал. К слову сказать, люди вокруг не спешили на помощь и к упавшему парню. Им было все равно. Избивают парня и избивают. Подумаешь, экая невидаль.
Саша нагнулся к синеглазому, приподнял его за воротник, встряхнул, получив полный бешенства взгляд, и сказал назидательно:
– Вежливость – это наше все. Усвоил урок немного?
– Иди ты, – сплюнул кровь парень, все еще держась. Его друг попытался кинуться к нему, но те, что пришли вместе с Александром, преградили ему путь. Он начал беспомощно оглядываться – весь его боевой запал прошел. А вот уровень злости в крови Александра отчего-то поднимался все выше и выше.
– Не усвоил, – вынес вердикт Саша, который уже с трудом сдерживал себя, чтобы действительно прямо здесь не избить наглого богатенького уродца. Однако он понимал, что при людях это делать чревато, да и не нужно, чтобы малышка Марта видела это: доложит ведь в лучшем виде его Нике, да и испугается еще больше – губы ее и так дрожат. К тому же сюда он приехал по делу, чтобы встретиться с хозяином «Трех сосен», дабы обговорить важные вещи, касающиеся их будущего сотрудничества, правда, нелегального. – Давайте его в тачку, разберусь попозже с торчком, – кинул он скупую фразу Михе. Тот пожал широченными плечами, посетовал на злопамятность Александра, направился к окровавленному парню и с легкостью заломил ему руку. Синеглазый подмигнул Наде, пообещав найти ее и устроить отличную ночь. Девушка поспешно отвернулась. Злые, покрытые ледяной коркой глаза нашли лицо Марты, и уже ей было дано зловещее хриплое обещание:
– Я запомнил тебя, куколка. Ты ответишь за свои слова.
– Заткнешься ты или нет? – рявкнул на него Саша, которого взгляды, кидаемые нарком-красавчиком на девушек, особенно на беззащитную Марту, нервировали. – Или мне переломать тебе башку? – И он, взяв противника за волосы, приподнял его опущенную голову – так, чтобы видеть глаза.
– Ну, ты в этом спец, – со смешком сказал один из молодых людей, приехавших с Александром. Тот хмыкнул и оценивающе посмотрел на Марту, словно удостоверяясь, что она не ранена и не покалечена. Карлова глядела на Сашу, как на супергероя, да и взгляд ее до сих пор перепуганной подруги был таким же. Александр был для них спасителем.
– Что тут происходит? – неожиданно для всех раздался громовой бас, и в холле бара появилось еще одно действующее лицо – крупный мужчина лет пятидесяти пяти с залысинами, квадратным лицом с тяжелым подбородком и жесткими мясистыми губами, опущенными вниз настолько, что казалось, что этот человек всегда чем-то рассержен и недоволен. Около него стояли двое крепких ребят в костюмах, похожие на телохранителей, и их наличие словно поднимало статус этого внушительного мужчины в глазах окружающих.
– О, Леон Сергеевич, – улыбнулся ему Александр, мгновенно узнав в грузном мужчине того самого делового партнера, с которым должен был встретиться по просьбе Макса. – Рад вас видеть.
– Если рад, отпусти моего сына, – отвечал тот раздраженно, глядя на синеглазого окровавленного парня. – И племянника! – Теперь взгляд глаз-щелочек был переведен на второго парня, еще пару минут такого смелого рядом с Надей и Мартой.
Саша, удивленно подняв бровь, махнул головой, разрешая Михе отпустить молокососа-наглеца. Тот, глядя себе под ноги, пошатываясь, добрел до отца и встал к нему полубоком, не глядя в глаза. Второй юноша, который, как оказалось, был его двоюродным братом, тоже вмиг очутился позади дяди и также предпочитал смотреть в стену, а не на его покрасневшее пятнами лицо.
– Все, как вы просили, – хмуро отозвался Александр, закрывая собой девушек. Не то, чтобы он горел желанием их спасать от всего на свете, просто в нем включилось что-то собственническое, инстинктивное, заставляющее не отдавать так легко то, на что он имел права.
– Что вы не поделили с моим сыном? – прогудел мужчина густым басом. Казалось, его просто-таки разрывала хорошо сдерживаемая злость. Кажется, он всерьез обозлился на Сашу за то, что тот посмел поднять руку на его отпрыска, который, кстати говоря, был единственным.
– Мою сестру.
– Что ты сказал, Александр? – не понял Леон Сергеевич.
– К моей сестренке ваш сын клинья бил.
– Не только клинья, – справедливости ради заметил Миха. – Ударить хотел по лицу. Не хотели наша сестренка и ее подружка с вашим мальчиком идти никуда. Если не доверяете, думаю, камера вам покажет интересные кадры. – И он глазами указал на средство слежения, находящееся под самым потолком.
Глаза хозяина «Трех сосен» полезли на лоб. Красные пятна поползли вверх по лицу. Теперь он гневно уставился на сына, дыша так яростно, что его широкие ноздри затрепетали.
– Ты что, – прошипел он зло, – с ума сошел, сопляк неблагодарный? Опять меня подставить решил? А ты, щенок, – мужчина, шумно дыша от негодования, перевел пристальный взгляд на племянника, – ты какого… вытворяешь?! Что молчите? Опять наркотики, да? Оба будете… наказаны, черти. Так, – обратился Леон Сергеевич к одному из сопровождающих его людей, – отвези этих двоих за город. И проследи, чтобы никуда не делись до моего прихода.
Дионов смерил обоих юношей неодобрительным взглядом. Хозяин бара, понимая его состояние, выдавил:
– Рик, Алик, попросите… прощения. Александр, они не хотели обидеть твою сестру. Недоразумение, г-хм. Сопляки, чего молчите?
– Простите, – выдавил из себя племянник Леона Сергеевича, а вот сын продолжал молчать, так и не поднимая синих глаз. Он лишь медленно кивнул – и было видно, что даже это тяжело дается ангелоподобному парню с жутким характером и тяжелыми вредными привычками.
– Все, уводи обоих! – рявкнул своему помощнику Леон Сергеевич и проводил сына пылающими холодным огнем глазами, явно сделав для себя какие-то собственные выводы. Кажется, он придумал наказание. – Что же за ситуация дрянная? Саша, отведи свою сестру, и давай, поговорим уже, – предложил он Александру, стараясь сгладить неловкость, хотя на самом деле на каких-то девиц мужчине было все равно – так же безразлично ему было и на то, что могли бы сделать с ними его родной сын и племянник. Главное, их поведение могло повредить сотрудничеству с этими людьми. Нужными людьми. Хоть Пристанские сейчас и не на коне, но все же Макс потихоньку прибирает к рукам то, что было потеряно после ухода Марта, и его нельзя игнорировать. – Поговорим в отдельном кабинетике, за коньячком с лимончиком, расслабимся.
Александр кивнул.
– Конечно. Миха, отвези девочек по домам, – обратился он к другу. Тот покачал головой в знак согласия, а Саша подошел к Марте и шепнул ей на ухо:
– Не бойся, тебя больше никто не обидит. Поняла меня, сестренка?
– Поняла, – пересохшими губами вымолвила девушка. – Только не рассказывай никому…
– В смысле?
– Не рассказывай, что тут произошло, пожалуйста. Мне стыдно, – добавила Марта, смущаясь. – И Нике не говори. Никому. Хорошо?
– Хорошо. Хорошо. Никому ничего не скажу, – пообещал Александр, которому все это уже порядком надоело. Приехал, называется, на деловую встречу. Макс, видать, в восторге будет. – Все, идите.
Марта и Надя скрылись за дверями ставшего им противного бара. Надежда, перед тем как выйти, кинула на черноволосого парня больной странный взгляд, словно запоминая его лицо, опустила голову и пошла следом за Мартой.
– Отлично. Не хочу с тобой ссоры из-за такой вот мелочи с моими недоумками, – продолжал Леон Сергеевич все более и более добродушным тоном, куда капля по капле вливалось ядовитое угодничество. – Я ведь тебе и Максу доверяю. Раньше мы отлично работали с Мартом – пусть земля ему будет пухом. Он спец был на такие вещи, и чутье у него звериное было. И на людей, и на события. Страшный конечно, он человек, но г-хм… талантливый в своей области. Но доверял он мне. Доверял. Присылал братишку своего даже пару раз. А тот хоть и юнец совсем, но, как и брат, да и как отец – и ему земля тоже пухом пусть будет, сгноили его все же на зоне, с-с-сволочи, – был не промах. Все на лету схватывал.
Услышав про младшего братишку Марта, Саша только поморщился, а в его зеленых глазах мелькнуло что-то похожее на глубокую нелюбовь, но он ничего не сказал, а пошел следом за ставшим жутко разговорчивым Леоном Сергеевичем в отдельный, как и было обещано, кабинет для приватной беседы, связанной с нелегальным игровым бизнесом.
Поздно вечером, когда Александр уже был дома, куря сигарету за сигаретой и вспоминая того, вернее, тех, кто так резко изогнул его жизнь и вывернул ее наизнанку, на его мобильник пришло сообщение. Сначала Саша думал, что эсэмэску ему прислала Ника, потому что никто почти текстовые послания ему не слал, предпочитая звонить, но это оказалась не его первая вредная любовь, а ее двоюродная сестра:
«Я так и не поблагодарила тебя. Саша, спасибо большое, что спас меня и Надю! Спасибо! Правда, большое спасибо… Мы очень тебе признательны! Марта».
Прочитав сообщение, в конце которого был смайлик, молодой человек откинул мобильник на кожаное кресло и задумчиво потушил сигарету в бронзовой пепельнице, выполненной в виде изящного цветка. Она была едва ли не до краев заполнена окурками и пеплом, но Сашу это не смущало. Его слегка смущало нечто совершенно другое: почему, получив сообщение от девчонки, ему захотелось рассмеяться, как будто бы она прислала ему не искренние слова благодарности, а похабный анекдот?
Александр, встав с кресла, босыми ногами прошел к окну, за которым царствовала великолепная снежная зимняя ночь, накинувшая на себя темно-фиолетовое парчовое одеяние, заменившее людям небеса, и открыл створку. Почти сразу же в теплую прокуренную комнату хлынул холодный свежий воздух, попытавшийся завоевать каждый квадратный сантиметр пространства и с восторгом окутавший бледную кожу Саши, облаченного по привычке в одни только джинсы.
Марте он, естественно, не написал, хотя она, дурочка, надеялась на это, а просто смотрел в темное небо, разрешая себе ни о чем не думать и наслаждаться моментом. Ему было смешно, что две мелкие девчонки считают его – да-да, вы не ослышались, его! – почти героем. Это ведь так забавно. Только вот небольшая часть души Александра не находила происходящее забавным. Этой части его души было грустно, как ребенку, наблюдающему за гибелью молодой собаки-дворняги, попавшей под машину.
И Марте тоже было грустно. Повод для чувств был дан, и девушка медленно начала влюбляться в Александра, сначала боявшись признаться в этом даже самой себе.
Взращенный на кристаллах лотос пустил чересчур глубокие корни в ее солнечном сплетении. И, кажется, они даже касались ее души.
Часть вторая
Andante Mosso
Год назад, декабрь – май
Время резво, как свежий ветер, летело вперед, а вместе с ним по заснеженной светлой дороге жизни вперед мчались и чувства Марты, облеченные в форму благородного, но сторонящегося людей юного единорога. Он, белокожий и златогривый, скакал вслед за очаровывающими звуками скрипки, боясь остановиться хоть на минутку. Потому что как только волшебное создание разрешало сделать себе передышку, вместо музыки Страдивари или Баха оно начинало слышать голос Саши, после чего бежать вперед единорогу более не хотелось. Тогда он мечтал только об одном – припасть на колени, закрыть слезящиеся глаза и провалиться в омут беспамятства, чтобы звуки голоса Александра пропали вместе с его смутным, но навязчивым образом, стоявшим перед внутренним взором. Терять сознание единорогу не удавалось, и он вновь начинал сосредоточенно скакать вслед за звуками музыки, пытаясь найти утешение в них.
Душа Марты, пытавшейся игрой на скрипке отрешиться от своих глубоких симпатий к Саше, не находила покоя. Она понимала, что не имеет никакого права что-либо чувствовать к этому человеку, но также и знала, что сердцу приказывать она не в силах, и действительно страдала.
Невзаимная любовь – это само по себе достаточно тяжкое испытание для любой человеческой души, неважно, кому принадлежащей: мужчине или женщине. А любовь к тому, с кем встречается твой близкий человек, мучительна вдвойне. К горечи неразделенных чувств Марты, которая все это отлично понимала, примешивался стыд, гнев на саму себя, злость непонятно на кого, что все вышло так, а также множество других чувств, не самых приятных и иногда даже пугающих девушку.
Нет, никакая любовь, будь она даже безответной, не лишена очарования искренности и одухотворенности, но, как считала Марта, любовь к парню сестры была смешана с чем-то неправильным, грязным, как весенний двор, усеянный проталинами. Она не имеет права ничего испытывать к Саше, ведь он уже занят – и занят ее сестрой Никой. Кузина всегда помогала Марте, нежно относилась к ней и поддерживала, а она, такая неблагодарная скотина, посмела влюбиться в ее парня. Ну и кто она после этого? Кто? Хороший человек, надежная сестра, отличная подруга? Отнюдь. Она – самая настоящая свинья. Свинья, которая завидует сестре и не может сдержать приступы отчаяния и злости. И зачем только Саша тогда помог ей и Наде? Ведь именно после этого случая Марта отчетливо поняла, что она скучает по этому почти незнакомому черноволосому человеку и ее преследует навязчивое желание – коснуться его руки или лица или хотя бы просто увидеть.
Тогда, после случая в баре «Три сосны», Марта долго не могла уснуть и послала Дионову эсэмэс со словами благодарности, надеясь, что он ответит ей, но, как оказалось, Саше было все равно. Да, молодой человек не рассказал о произошедшем никому, и даже Ника не знала об этом; но и сам он ни разу не вспомнил случившееся, хотя Марта думала, что если они встретятся, Александр хотя бы спросит, как она, не пристают ли к ней больше какие-нибудь отморозки? Но ему было все равно.
Когда все равно – тогда больно. И сердце звучит пианиссимо.
А еще Марта испытывала и исступленную, но никому невидимую ревность, когда, к примеру, видела Нику с Сашей или когда слышала от мамы, что ее племянница наконец-то нашла себе парня. Пик этой самой ревности, колючей, как стальная щетина, и едкой, как аммиак, в душе Марты пришелся на январь, на первый день нового года, когда скрипачка по телефону узнала от сестры, что та поедет на пару дней с Сашей в горы, дабы покататься на лыжах и подышать свежим воздухом. Когда радостная Ника, любящая приключения и поездки, говорила об этом Марте по телефону, та неожиданно для себя крепко сжала зубы и почувствовала в голове глухие удары колокола из церкви ревности.
– Саша забронировал номера в отличном местечке – на горнолыжной базе «Снежная», помнишь, твоя мама туда ездила? – говорила веселая Ника Марте. – Мы там проведем пару дней. Погодку обещают классную.
– Мама говорила, ей там понравилось, – отозвалась чисто на автомате Марта, а сама закрыла глаза – так неприятно и больно ей было слышать о том, что кузина и этот проклятый Саша, без спроса заселившийся в ее сердце со всеми своими вещами, поедут куда-то вместе. Нет, длинноволосая девушка отлично знала, что они общаются и их общение становится все серьезнее и серьезнее, а Ника начинает таять и все более и более благосклонно относиться к Александру, но лишние напоминания об этом Марту лишь травмировали, и она, сама себя не контролируя, начинала злиться и ревновать, за что сама себя и корила. – Надеюсь, вы здорово проведете время, – сказала Марта Нике через силу, и актерское мастерство ее не подвело – вышло это очень даже натурально.
– Спасибо. Я давно уже не каталась на лыжах, – мечтательно произнесла ее старшая сестра и, чуть подумав, доверительно сообщила: – Знаешь, а мне страшно немного.
– Почему же?
– Мне кажется, если я поеду туда с ним, что-то изменится. У нас будут совсем другие отношения. А я этого как-то… боюсь, что ли.
Бледные щеки Марты покрылись румянцем – от внутреннего, несвойственного ей огня и какой-то неприязни, и она промолчала, а Ника продолжила:
– Я в наших отношениях так и не разобралась до конца. Иногда мне кажется, что Саша стал таким же, как и прежде, а иногда я вижу в нем какого-то совершенно другого, взрослого человека, которого никак не могу понять, но внимание которого мне приятно. Мартик, слушай, – вдруг предложила Ника, – может быть, поедешь с нами? А?
– В смысле? – с тоской посмотрела скрипачка в окно, за которым неспешно падал огромными ленивыми хлопьями снег. Казалось, что это облака опадают, как деревья осенью, и почему-то от этого становилось жаль небесных обитателей.
– В прямом. Поедешь с нами – ты ведь на каникулах. И тогда…
– Нет, Ника, не поеду, – решительно отказалась ее кузина, подумав, что, видя постоянно их вдвоем, она точно сойдет с ума. Уровень злости в ее крови увеличился, и сердце от этого стало активнее разгонять кровь – чтобы она донесла эту эмоцию каждой клеточке ее организма. Ну почему Ника, а не она, Марта, встречается с Сашей?! Почему ее сестра может позволить себе роскошь объятий или даже поцелуев, не слишком-то любя этого человека или не любя его вовсе, а она, которая испытывает к нему настоящие, как девушке казалось, глубокие чувства, вынуждена быть лишь жалкой наблюдательницей? Почему так несправедлива жизнь? Что вообще происходит?! Эй, вы двое, что вы наделали?
– Хорошо, – вздохнула Ника, не понимая, что творится на душе у кузины. – Я какую-то ерунду предлагаю, прости. Но мне действительно как-то страшновато. Ладно, я пойду собирать вещи… Еще раз с Новым годом, сестричка-лисичка. Пусть он будет у тебя хорошим!
– И у тебя.
– Я приеду, напишу тебе.
– Буду ждать. Отлично отдохнуть.
– Март, да что с тобой? – не выдержала Ника.
– Со мной? Все в порядке, Просто голова немного болит, – сказала девушка и распрощалась с кузиной.
Едва только разговор закончился, Марта дала волю своим эмоциям и, вцепившись в подушку, заплакала: неслышно, но горько. Пик эмоций от невзаимной и какой-то нежданной любви достиг своего предела.
В этот момент она жалела себя, ненавидела Нику и Александра, да и вообще всех влюбленных взаимно людей, была обижена на жизнь… Ее сознанию не давал покоя вопрос: «Почему все вышло именно так?», а ревность и обида обжигали ее ладони, крепко схватившись за них и не выпуская из своих рук. Яркое воображение поминутно подсовывало Марте картинки, где Ника и Саша вместе: они целуются, стоя на фоне белоснежных гор, а она, глупая дурочка, стоит в стороне, в темноте, и все, что она может – так это смотреть на их счастье. Она так и останется до конца своих дней одинокой и сможет лишь наблюдать за чужим счастьем, потеряв свое. И почему ее сестра будет счастлива, а она – нет?! Почему Ника встречается с ее любимым человеком?! Как кузина посмела быть вместе с ним? Как Саша посмел вообще появиться в ее жизни? Еще и скрипку подарил! Не что-нибудь – скрипку!
Все это настолько задевало Марту и было настолько сильным, что расцветший цветок лотоса стал увядать – безупречно чистые лепестки начали покрываться по краям кромкой то ли плесени, то ли пыли.
Так не должно было быть.
Марта, закрывшись в своей комнате от удивленных бабушки и мамы, упоенно рыдала. Снег за окном почти перестал падать, ветер пропал, а день как-то подозрительно быстро поменялся местами с праздничными сумерками, которые были наряжены в ожерелье из ярких разноцветных гирлянд, украшающих многие окна домов и магазинные витрины.
Так прошло несколько дней. Марта не играла на скрипке, почти не ела, ни с кем не общалась, а сидела в одиночестве в своей комнате, листая книги и бездумно играя в глупую игрушку на телефоне. Мама и бабушка не понимали, что произошло с их девочкой, но она говорила, что просто устала от всего и ей нужно немного отдохнуть.
Дни тянулись серые, унылые, и никакого новогоднего настроения у Марты и в помине не было. Были только слезы, грусть и глухая жалкая ненависть ко всему свету.
В день перед Рождеством Марта вновь осталась дома одна. Мама и бабушка вновь ушли в гости на праздничный ужин, а она уперлась всеми конечностями и осталась дома.
Проплакав едва ли не весь день, в какой-то момент она поняла, что рыдать больше не может. Девушка всхлипнула, заставила себя оторваться от кровати, подушку на которой и орошала слезами, и, проведя тыльной стороной руки по мокрым глазам, пошла на кухню и, не включая свет, попила воды. После она распахнула настежь окно – это окно выходило не на замерзшую заводь, как окно в ее комнате, а на праздничный город. Девушка лихорадочно глотнула свежий, какой-то даже мятный воздух, ринувшийся из улицы в теплое натопленное помещение. Голова ее болела, глаза устали от слез и покраснели, лицо опухло, а руки дрожали, как после принятия большой дозы алкоголя. Марта шмыгала носом, как ребенок, и смотрела на вечерний праздничный город с высоты своего пятого этажа. Если утром улицы были подозрительно пусты, то сейчас из домов высыпали люди, которые с удовольствием прогуливались по заснеженным, в меру морозным дорогам. Особенно много было детей. Некоторые сидели в санках, которые катили за собой их родителей, некоторые играли в снежки, дико вереща, или лепили снеговиков, а некоторые с картонками и каталками в руках, сбившись в кучки, спешили к главной районной Ёлке, огни которой подмигивали сейчас Марте. Раньше светловолосая девушка часто бывала на ней: каталась на горках, бродила по снежному городку, рассматривая ледяные скульптуры, фотографировалась на их фоне и фотографировала родных или просто других людей, и только класса с девятого перестала ходить на Ёлку, а открытие и следующий за ним праздничный фейерверк наблюдала из квартиры.
Сейчас зареванная Карлова тоже смотрела сверху вниз на эту самую Ёлку, любуясь замысловатым узором гирлянд, украшающих огромные зеленые новогодние деревья, между которыми находились стены зимнего городка и ледовые скульптуры. Зрелище ее завораживало и успокаивало, и Марта даже не обращала внимания на холодный воздух и замерзшие обнаженные руки и плечи, которые открывала тоненькая домашняя маечка на бретельках. Она, как загипнотизированная, смотрела на огромную неоново-синюю звезду, украшающую верхушку центральной, самой высокой ели, и перевела взгляд вниз, в собственный двор, только потому, что оттуда донесся звонкий девичий крик:
– Дурак! Пошел отсюда! И чтобы я тебя не видела больше!
Марта, даже слегка напуганная таким воплем, опустила глаза вниз и обнаружила во дворе двух девчонок лет девяти-десяти и мальчишку их возраста, а может быть, чуть постарше. Судя по всему, он задирал одну из девочек и, кажется, бросал в нее снежки, пока той на помощь откуда ни возьмись не прибежала другая, более боевая и сильная. Она стала защищать подружку от кривляющегося мальчишки, и именно ей принадлежал воинственный вопль. Паренек воплям девчонки не внял и прокричал что-то обидное, за что получил снежком прямо в нос – боевая девочка явно умела постоять и за себя, и за других. Она, для порядка еще раз обозвав пацана какими-то недобрыми словами, сумела его прогнать и заботливо отряхнула воротник своей более робкой подружки. После, прочитав ей мини-лекцию – скорее всего по поводу умения обороняться от таких вот мелких недоумков, храбрая девочка взяла подругу за руку и потащила в сторону Ёлки.
Марта, слезы которой как будто бы уже застыли на морозе, отрешенным взглядом проводила девочек.
Ей живо вдруг вспомнился один случай из детства, произошедший лет тринадцать назад, одним чересчур жарким летним днем, когда летний снег – тополиный пух – падал на землю как сумасшедший, со злорадством забиваясь в глаза, рот и даже нос. Тогда Марта гуляла у себя во дворике, собирая одуванчики и плетя из них венки для кукол, и ее стал донимать скучающий парнишка из соседнего подъезда. По натуре он был тем еще забиякой и очень сильно любил приставать к тем, кто казался слабее. Например, к девочкам. В тот день он выбрал Марту в свои жертвы, начал ходить вокруг нее и обидно обзываться. А после вообще похитил у девочки ее только что сплетенный веночек, умудрился напялить его на ногу и принялся противно улюлюкать, не внимая крикам Марты, которой стало очень обидно. Маленькая Карлова уже хотела заплакать, как к ней с неожиданной стороны пришла помощь. Ника, которая вместе с родителями приехала к родственникам в гости, издалека увидела кузину и вприпрыжку побежала к ней во двор, чтобы поздороваться. Заметив же около Марты незнакомого мелкого дурака, который обзывался на ее сестричку, Ника не растерялась, подобрала какую-то бумажку, с ее помощью осторожно сорвала крапиву, а после подкралась к забияке сзади и пару раз хорошо прошлась жгучей травкой по его голым ногам. Мальчишка взвыл, отскочил в сторону и наткнулся на сощуренный голубоглазый взгляд воинственной Ники. Он попытался обозвать и ее, но получил решительный отпор в виде матерных слов, которые в общем-то приличный ребенок знать не должен был, а затем еще раз отхватил крапивой по голым икрам, после чего поспешно ретировался подальше от «сумасшедшей тупицы». Кстати, с тех пор к Марте тот паренек больше не подходил – и все благодаря смелой Нике. Она успокоила двоюродную сестру, нарвала кучу одуванчиков, по которым ползали черные букашки-точечки, сама сплела венок (правда, кое-как) и подарила маленькой Марте. Та обрадовалась и целый день гуляла вместе с Никой во дворе, под тополиным снегом, который успокоился только ближе к вечеру, когда они с кузиной пошли за клубничным мороженым в вафельном рожке.
Марта вдруг отчетливо вспомнила этот забавный эпизод из детства – как будто бы наяву увидела следы от крапивы на худых загорелых ногах мальчишки-забияки из соседнего подъезда и голубые глаза Ники, защищающей свою сестру, и вдруг поняла, что ноги ее плохо держат. Она медленно опустилась на стул, сложив на столе руки.
Редкие слезы покатились по ее щекам, как бегущие внизу дети на ледяных горках.
В этот момент снег, так похожий на тополиный пух, вновь с силой начал валить с темных, цвета берлинской лазури, небес на землю, не стесняясь залетать в открытое окно комнаты Марты Карловой. Он невозмутимо ложился на подоконник, небрежно касался плеч, рук, шеи и лица скрипачки и запутывался в ее длинных волосах. Снег всего лишь хотел поздравить ее с праздником, а она опять заплакала, напугав его.
– Ника, прости, – едва различимо прошептала пересохшими губами длинноволосая девушка, не слыша сама себя.
Марта, почти не различая предметы из-за застилающей глаза влаги, вдруг взмахнула рукой и со всей силы ударила себя по левой щеке – так, что на ней почти мгновенно проступил красноватый след. Почти тут же, с не меньшей силой, она ударила себя второй рукой по правой щеке. Несколько ударов, и она, так и не закрывая окна, закрыла ладонями глаза.
Девушка беззвучно плакала – но уже не из-за Александра, который даже и не подозревал о ее чувствах, а если бы и знал о них, обозвал бы детской глупостью.
– Про-прости, – еще раз прошептала замерзшая Марта, зная, что этих слов лично кузине она никогда не скажет. Ника никогда не узнает о чувствах Марты к Саше. А она, Марта, больше никогда не будет завидовать сестре, ревновать ее к ее же молодому человеку и вообще не станет плохо думать о ней. Она не имеет на это никакого права. Никакого. Осуждать близких никто не имеет права.
Марта утирала слезы, которые все никак не кончались, и ей неожиданно показалось, что ее сердце охватила мятная приятная свежесть, которую послал ей расчувствовавшийся, но выглядевший веселым снег. Свежесть распространилась по всему ее телу вместе с мурашками, странным образом расслабляя мышцы и успокаивая. Прежние переживания показались Марте глупостями.
«Прости, хорошо?» – подумала Марта, и ответом ей стал гром салютов и фейерверков, которые кто-то начал пускать неподалеку от Ёлки с радостными криками.
Что-то перевернулось в Марте, а может быть, просто переменилось, но когда она ледяной рукой закрывала окно, плакать ей больше не хотелось. Она взяла в руки скрипку, которую он подарил ей, не понимая, что будет значить для нее его подарок, и, коснувшись губами смычка, принялась нетвердой рукой играть известную мелодию ирландско-норвежского дуэта «Secret Garden» под названием «Songs From A Secret Garden».
Печальные, но по-светлому грустные чудесные звуки мягким северным сиянием разверзлись над макушкой Марты, а после, когда девушка доиграла мелодию, превратились в птицу с белоснежными крыльями и упорхнули в королевство новогодних облаков, захватив с собой всю тяжесть.
С этих пор она просто будет любить Сашу, и никто никогда этого не узнает. И когда-нибудь это чувство пройдет или его заменит чувство любви к другому человеку. Например, к Феликсу, который обещал прилететь из Лондона летом.
Мятная свежесть в сердце, да и во всем теле Марты превратилась в тепло, и девушка, выпив, чтобы согреться, горячего чаю, уснула, накрывшись теплым клетчатым бело-синим пледом. Однако ее продолжало трясти и наутро. Оказалось, у Марты был жар – она заболела.
Еще несколько дней девушка лежала в кровати, обессиленная, горячая, с хриплым горлом и распухшим красным носом. Она покорно принимала лекарства и пила морсы. И несмотря на то что физически чувствовала себя мерзко, на душе было гораздо легче.
Она выздоравливала.
Непорочный лотос упоенно вздыхал – грязь с персиковых лепестков постепенно исчезала. Он же сделал своей хозяйке и небольшую подсказку.
Последние дни каникул девушка встречала не думами о Саше, а размышлениями о том, что ей предстоит выучить, а что отрепетировать, дабы сдать экзамены в консерватории только на «отлично». Чтобы больше не думать о своем любимом человеке, Марта решила больше заниматься музыкой, и, надо сказать, это у нее это неплохо получалось – ее успехи в обучении повысились. Через некоторое время профессор, в классе которого она занималась, с удовольствием ставил Карлову в пример другим студентам, а дирижер Иван Савельевич, выставив вперед ногу, заявил перед всем оркестром, что он очень доволен Карловой и намерен оставить ее концертмейстером до конца учебного года, когда у них состоится отчетный концерт. Впрочем, сокурсники тоже заметили прогресс Марты, о чем часто ей и говорили.
С Никой девушка общалась так же тесно и часто, как и ранее, научившись не думать о ней как о какой-то там сопернице. После того самого случая с открытым окном, который вдруг стал для Марты какой-то поворотной точкой в отношении к сестре, к Саше, да и вообще к жизни, юная скрипачка решила для себя, что какая-то там любовь, пусть даже невзаимная, не сделает ее несчастной. Ведь у нее есть музыка, и через нее можно будет выплескивать свои эмоции или же, напротив, получать их. И не зря говорят, что любовь – мощный толчок для творческих людей в дальнейшем их развитии.
Ника же, пребывающая в довольно романтичном настроении, часто рассказывала младшей кузине о ее отношениях с Сашей, и та искренне радовалась за сестру и ее парня, старательно прогоняя все тяжелые мысли игрой на любимой скрипке. Кстати, в ту самую новогоднюю ночь отношения этих двоих, естественно, под напором Александра, перешли на новый уровень – так, смеясь, выразилась сама Ника, когда рассказывала о поездке сестре. Правда, при этом, как заметила Марта, глаза ее не казались достаточно счастливыми, вернее, радость-то в них светилась, но вот пьяными от любви они не были. Ее словно что-то беспокоило, и Марта не могла понять, что именно…
В феврале, сразу после очередной репетиции с оркестром, Марта и ее мама приехали в гости к родственникам – на день рождения папы Ники, и скрипачка, поздравив дядю, вошла в комнату к сестре. Ника, сидя в наушниках перед овальным симпатичным зеркалом, рассматривала растерянным потухшим взглядом шикарное колье то ли из серебра, то ли из белого золота, очень осторожно касаясь его – как будто бы это было не современное украшение, а древний артефакт.
– Привет! Я стучала, но ты, видимо, не слышала, – улыбнулась кузине Марта, подходя ближе к ней и с любопытством глядя на колье. – Какое красивое! Это твое?
Ника, вздрогнув от неожиданности, моментально стянула наушники и машинально попыталась спрятать украшение, но тут же поняла, что ведет себя крайне глупо.
– Мое, – кивнула она Марте. – Привет, кстати.
– Привет-привет. Твое? Ого! Где взяла? Такая красота. Можно взять?
– Конечно, бери, – протянула прощальный подарок Ника сестричке. Почему-то ей не хотелось, чтобы его трогал кто-нибудь, кроме нее, но Марте девушка доверяла. Она смотрела, как та примеряет красивое украшение на себя, с легкой печальной улыбкой. Долгое время Николетта не брала в руки этот предмет, а сегодня на нее прямо накатило – вспомнился вновь мерзавец Кларский, чтобы ему жилось, как евнуху в гареме, и Ника почувствовала, как сильно скучает по тому, кого не видела уже больше двух лет. И где Никита сейчас? Он в безопасности? Что делает? Он здоров? Ему есть где жить и чем питаться? А девушка у него есть? И вспоминает ли он Нику?
Наверное, не вспоминает.
– Так здорово смотрится, – проговорила с восторгом Марта, которая вообще любила всяческие украшения, но, правда, плохо в них разбиралась. – Очень элегантно. Никусь, сколько эта штука стоила? И что это за камни? Такие блестящие…
– Да это так, серебро со стекляшками, – сказала неправду Ника, понимая, что если Марта узнает истинную стоимость этого колье, она не успокоится, пока не выведает, как оно у нее появилось. – Купила на распродаже недавно, в «Стелле», – назвала девушка один из самых известных магазинов одежды и украшений города, который славился не только большим количеством модных товаров, но и приемлемыми ценами. Ника часто бывала в подобных магазинчиках, поэтому ее сестра даже не удивилась.
– Ух ты! А смотрится, как будто это россыпь настоящих бриллиантов. Очень здорово. – Скрипачка поднесла колье к шее Ники, примеряя его на девушку, и улыбнулась. – А тебе идет.
– Спасибо. Может быть, пойдем в гостиную, папа нас зовет за стол, – прислушалась к бурным выкрикам из-за двери Ника, спрятала подарок своего Кларского и потащила Марту в другую комнату, к близким друзьям и родственникам семейства Карловых, которые собрались поздравить веселого и довольного жизнью Владимира Львовича.
Это был незначительный эпизод из жизни кузины, но Марте он показался крайне странным – Ника, сидевшая с ожерельем в руках, была сама на себя не похожа. А какие у нее были глаза, когда за столом ее папа, бурно жестикулируя обеими руками, коротенькими и пухлыми, принялся рассказывать всем, какой у Ники появился замечательный молодой человек.
– Зовут Александром. Молод, но имеет свой бизнес. Великолепное авто. Квартира в элитном доме. Вежливый и дарит Николетте цветы! – торжественно вещал именинник, а гости внимательно слушали его слова. – В общем, у нас отличный жених! Да, Николетта?
– Нет, папа, – отозвалась девушка, прячась за графином с компотом. Ее слова отца в восторг не привели.
– Не смущайся, деточка, – засмеялся мужчина и вновь стал всем рассказывать, какой хороший у его доченьки кавалер. Лучший друг именинника, с которым они вместе сходили с ума по рыбалке, Иван Игнатьевич Орлов степенно кивал головой. Он, заядлый рыбак, хотел поинтересоваться у Владимира Львовича, не хочет ли Александр съездить с ними на рыбалку?
Высокая худая супруга Владимира Львовича без особого восторга смотрела на разливающегося соловьем мужа, чинно орудуя вилкой и ножом, – почти никто, кстати, к ножам так и не притронулся, предпочитая ужинать без особенных манер.
– Как ни крути, но Саша для меня скоро станет сыном, чувствую я!
– А почему нет вашего Александра сегодня на твоем торжестве? – поинтересовался господин Орлов, пригубливая рюмку водки.
– Потому что у него бизнес. Сегодня у него важные переговоры в другом городе, – важно отвечал глава семейства Карловых. – Кстати! Чего мне он подарил! Спиннинг! Сейчас покажу! – И, словно ребенок, папа Ники под осуждающим взглядом жены бросился в спальню, где лежал подарок от Саши – навороченный заграничный спиннинг.
– А мне все равно больше тот нравился, – суховато обронила мама Ники Людмила Григорьевна, подцепляя вилкой кусочек аккуратно разрезанной котлеты.
– Какой тот? – спросила сноху Эльвира Львовна, сидевшая неподалеку.
– Никита, – отозвалась Людмила Григорьевна. Она прожевала кусочек и добавила, видя в глазах родственницы интерес: – Несколько лет назад, когда наша Ника еще училась в университете, кажется, в конце третьего курса – да-да, перед экзаменами, у нее были отношения с интересным молодым человеком по имени Никита. Они были недолгими, – наклонилась к уху родственницы супруга именинника, чтобы дочь, не дай Бог, не услышала этот разговор. – Но, кажется, очень повлияли на нашу Нику. Мне кажется, в него она была очень влюблена. Расстались они неожиданно. Я так и не поняла, из-за чего, а Ника, естественно, не признается, что там у них случилось. Жалко даже, что этот Никита пропал куда-то. Я видела его всего лишь раз – мы все вместе ужинали, но он мне приглянулся. Ника познакомила нас, и я сразу подумала: «Какой хороший парень! Серьезный, спокойный. Со вкусом, но просто одевается». Знаешь, Эля, я ведь часто думаю над тем, какой у нашей Ники будет муж. Еду иногда в автобусе и присматриваюсь к молодым людям. Но…
– Что но? – склонила голову набок мама Марты.
– Моя голова делает совершенно неутешительные прогнозы, Эля, – вздохнула ее родственница. – Среди современной молодежи осталось очень мало приличных мальчиков. Да и девочек тоже, если уж по-честному. Но к чему я это говорю? К тому, что этот Никита очень отличался от прочих молодых людей. В лучшую сторону. Вроде бы ровесник Ники, а глаза серьезные – как у взрослого мужчины. Не у мужика – мужики на диванах перед теликом в трениках лежат или по пивнушкам да гаражам с друзьями-алкоголиками бегают, а именно мужчины. Ответственного, уверенного, многое уже познавшего, умеющего принимать решения. Вот нашей Нике именно такой муж и нужен, – подвела итог вышесказанному Людмила Григорьевна. – Чтобы умел и поддержать, и сдержать. Так сказать, и при себе сдержать, и ее порывы – она ведь девочка с характером вредным. Наш папа, – тут женщина скептически покосилась в сторону торжественно объявляющего очередной тост именинника, – говорит, что характер каждого человека обусловлен знаком зодиака. Это просто у Орлова новое увлечение – астрология. И наш умник все за ним повторяет. Иногда я боюсь представить, что будет, если Орлов ударится в какую-либо религию.
– Наверное, вы ударитесь вместе с ним, – хмыкнула Эльвира Львовна. – Так я поняла, тебе тот самый Никита нравится, а Александр – нет? Ты против него?
– Ну почему же? И он неплохой, я его уже много лет знаю – он ведь с Никой встречаться начал тогда, когда она еще в школе училась. Но вот только я его рядом с ней плохо вижу. Он, конечно, как я говорила, Нику сдержать сможет и защитить, ну и, конечно, он обеспеченный мальчик – такой молодой и столько всего уже добился, но… Что-то мне подсказывает: он не для Ники. Ну а если, конечно, она с ним захочет жить, я ей и слова против не скажу. Саша – не самый, знаешь ли, плохой кандидат в мужья. И семья у него хорошая. Только вот меня смущает одна вещь, – вдруг сказала Эльвире Львовне Людмила Григорьевна задумчиво.
– Какая же? – отпила немного вина из бокала вторая женщина.
– Чем он таким занимается, что живет на такую широкую ногу? Он ведь несколько лет назад все в этом городе бросил: и семью, и учебу, и Нику, видимо, нашу, и уехал. Куда, зачем – непонятно. И вот недавно вернулся. Вновь стал общаться с Никой. А она ведь даже и не говорила! Мы с Володей случайно увидели их перед Новым годом, когда они в кафе сидели и ворковали. Ты знаешь, Эля, я не выдержала и подошла к ним.
– Напугала детишек?
– Вроде того. Ника напряглась, Саша растерялся слегка – правда, секунд на десять, не больше. Он прямо очень сильно изменился и, видимо, сильно повзрослел – я раньше воспринимала его как мальчишку, а теперь он вполне себе сформировавшийся мужчина. Невероятно, как же быстро растут дети! – с горечью воскликнула чуть порозовевшая от сухого красного вина Людмила Григорьевна. – Не успеешь, Эля, и оглянуться, как Марта и Ника уже сами матерями станут.
– Да, думаю, Марта мамой еще не скоро станет, – тронула легкая усмешка губы Эльвиры Львовны. – У нее и мальчика-то еще нет.
– Найдет, – с уверенностью махнула рукой вторая женщина. – Смотри, какая она хорошенькая. А вот ты, кстати, какого бы супруга ей хотела?
– Да даже и не знаю, Люда. Просто хорошего человека, – вздохнула мама Марты. – Не такого слизняка, как ее отец. Хорошего. Сильного и уверенного. Смелого. Отвечающего за свои поступки. Главное, пусть ее любит, а красивый или страшный, богатый или бедный – это уже не важно.
– Найдет, – засмеялась Карлова.
– Кто знает. Мне сон недавно снился, что Марта замуж выходит, – задумчиво произнесла Эльвира Львовна, рассматривая свой полупустой бокал. – И еще ваза с алыми розами снилась. Упала на ее фату и раскололась на части. А с роз лепестки осыпались. И тоже оказались на фате. Как лужица кровавая какая-то на белом фоне. – Женщина зябко повела плечами. – Как думаешь, к чему?
– Ни к чему! – уверенно заявила мама Ники. – Сны – это всего лишь игры нашего подсознания. Его проекция в сознательное. Ничего более. Может быть, ты переживаешь, что однажды твоя дочь найдет подходящего мужчину и выйдет за него, оставив тебя?
– Не думаю, что это для меня стало фобией, – усмехнулась Эльвира Львовна.
И женщины, переведя разговор на другую, более жизнерадостную тему, продолжили болтать. А Марта, тайком прислушавшаяся к этому разговору, вздохнула, вспомнив Сашу. Как же хорошо, что его не было на дне рождения дяди Володи. Хоть ей и хотелось увидеть Александра – скука, похожая на алмаз, так и разрезала девушке нежную персиковую кожу, но если бы он присутствовал на семейном торжестве, ей бы было ох как не по себе.
«Интересно, – с тоской подумала Марта, двумя руками взявшись за прохладный бокал с апельсиновым соком, – а Нике с ним очень хорошо?»
Скрипачка перевела взгляд на место кузины, еще только недавно смеющейся над шуткой отца, но не увидела ее – Ника вновь скрылась в своей комнате. Когда Марта осторожно заглянула в ее полутемную спальню, то увидела с удивлением, как плечи сидящей спиной к двери Ники едва заметно подергиваются. В руках ее сестра держала что-то, но что именно, испуганная Марта не поняла. Она просто не хотела, чтобы Ника плакала.
– Никки, ты чего? – осторожно позвала она старшую сестру, подходя ближе мелкими шагами. Девушка вздрогнула от звуков голоса Марты, поднесла к лицу руки, утирая глаза, и медленно, нехотя обернулась. Даже в полутьме было видно, что она только что плакала – неслышно, без единого звука, но горько, и чувствительная Марта почувствовала это. Она шагнула к окну, около которого сидела Ника, и обняла ее со спины.
– Я не знаю, что тебя беспокоит, но все будет хорошо, – прошептала она без жалости, но с искренним состраданием, через пару секунд убрала руки и отвернулась, давая возможность замершей сестре вытереть глаза насухо. Она понимала, что кузине не желает, чтобы ее слезы кто-либо видел. – Ты поссорилась с Сашей? – спросила нейтральным тоном Марта, стоя около стены, на которой было развешано несколько картин Ники – каждая красовалась в деревянной элегантной рамке.
– Нет. – Голос второй девушки звучал несколько глухо, но она старалась делать вид, что все хорошо. – С ним все хорошо.
– А тогда… тогда что тебя расстроило?
– Ничего особенного. Просто вспомнилось плохое. Оно всегда так не вовремя вспоминается, – глубоко вздохнула Ника. – И не знаешь, куда от этого деться. Все нормально.
– Точно, Никки? – уже второй раз в шутку назвала ее таким образом Марта.
– Точно. Никки, – с печальной усмешкой сказала Ника. – Никки. Не называй меня так больше, ладно, Март? Блин! – вдруг хлопнула себя по лбу Карлова, словно кого-то вспомнив. – Март… Да что такое? Господи, как я тебя назвала?
– Ты о чем? – совершенно ничего не понимала Марта. Может быть, сестренка перепила? Да вроде бы нет.
– Не бери в голову! Пошли за стол! – первой направилась к двери Ника. – Кажется, нас зовут. Слышишь?
– Слышу, – сказала Марта. Прежде чем выйти вслед за подозрительно быстро повеселевшей Никой, она наклонилась и с пола аккуратно подняла простой тетрадный лист, на котором был карандашом наспех нарисован портрет незнакомого девушке молодого светловолосого человека. Марта несколько секунд вглядывалась в усталое, симпатичное, но несколько жесткое лицо, освещая его мобильным телефоном, а после положила листик на стол и поспешила в гостиную.
Она могла ошибаться, но несколько лет назад видела Нику с этим парнем. Встретила случайно летом…
Что же он значит для ее сестры? Почему она плачет из-за него? Или виновник ее слез – Саша?
Перед тем как выйти из комнаты, Марта несколько раз нервно обернулась – ей показалось, что позади нее стоит незнакомец, то ли тот самый, с портрета, то ли очень на него похожей, но гораздо старше. По спине впечатлительной девушки поползли мурашки, ведь она точно знала, что в комнате сестры никого не может быть, но ощущение того, что кто-то глядит ей в спину, не пропадало до тех пор, пока она не покинула спальню Ники.
Листок с портретом плавно упал на пол, словно его бережно подхватил ветер. Правда, окно в комнате было закрыто, и ветру взяться здесь было совершенно неоткуда, поэтому падение бумаги можно было списать лишь на сквозняк.
Марта так и не поняла, что значит Никита для Ники. Зато девушка точно поняла, что скучает по Александру, хотя в тех редких случаях, когда она видела его, на нее нападал настоящий ступор, который все принимали за скромность или даже за нежелание общаться. Нет, Марта старалась вести себя нормально при Саше, ровно и уверенно, но лотос в солнечном сплетении мешал ей в этом. Он, едва заметив молодого человека, начинал тянуть к нему свои лепестки и даже чуточку искриться полупрозрачным золотом. Марта тушевалась и не знала толком, что сказать и как отреагировать на его слова – даже на банальное: «Здравствуй, сестренка». А твердолобый Александр, казалось, вообще не замечал изменений в девушке – наверное, потому, что он был занят одной лишь Никой. Правда, как-то, когда после пар в консерватории Марта зашла к родственникам домой, чтобы по просьбе мамы забрать у Людмилы Григорьевны кое-какие вещи, Саша, в это время тоже приехавший к Нике, попросил Марту что-нибудь сыграть им на скрипке. Она, не ожидавшая увидеть своего тайного возлюбленного, смутилась, немного зарделась и сказала, что не может, потому что спешит домой. «Тогда я тебя подвезу, сестренка, – сказал ей в ответ Александр, – мы с Никой как раз поедем в твою сторону. Но ты мне все равно когда-нибудь сыграешь». Марте пришлось кивнуть, а потом и вправду садиться в его серебряный «БМВ», который быстро домчал девушку до дома. Там, конечно, скрипачка вволю нарыдалась, но успокоилась музыкой и дала сама себе слово, что забудет этого самоуверенного дурака. Для этого она даже полвечера переписывалась с пианистом Феликсом, который обещал, что ближе к лету обязательно приедет к ним в город.
Если на любовном фронте у Марты все было как-то печально, то на музыкальном все шло гладко и замечательно – впору было открывать второй фронт на этом поприще.
Парадокс, но когда самым главным в жизни для Марты была музыка, у нее многое не получалось, как бы она ни старалась. А когда первое место по мыслям и желаниям в ее сердце занял Александр, успехи в музыке стали куда более яркими. И хотя теперь игра на скрипке и оркестр превратились в возможность – этакую серебряную, но прочную ниточку – вырваться из плена любовных переживаний, они принесли множество побед и радостей.
Дела Марты пошли настолько хорошо – нет, даже великолепно! – что к середине третьего месяца года она с изумлением, которое граничило с восторгом, узнала, что поедет на музыкальный международный конкурс скрипачей имени Леопольда Аэура, известного русского музыканта венгерского происхождения, эмигрировавшего в США после революции 1918 года. Это был первый в ее жизни столь значимый конкурс, в котором она должна была выступать, и Карлова волновалась, как ребенок, потому как и она, и ее педагоги, и родители прекрасно понимали: если Марта сможет занять на нем какое-либо призовое место, то перед ней откроется множество дорог. Девушка, отправляя еще до Нового года на конкурс заявку по настойчивой просьбе преподавателя, в классе которого она занималась, даже и не думала, что попадет на столь крупный конкурс, созданный по инициативе известнейших и уважаемых деятелей культуры России, в жюри которого по традиции входили музыканты очень и очень высокого уровня, а призовой фонд составлял вполне себе приличную сумму.
Музыкальное состязание уже в десятый, юбилейный раз должно было пройти в соседнем городе, в котором Марта была лишь однажды, давным-давно, и для нее это место ассоциировалось не только с международным скрипичным конкурсом имени Л. Аэура, но и с популярной рок-группой «На краю», участники которой были родом оттуда.
Организаторы, силами которых конкурс ежегодно выходил на славу, обещали и на этот раз очень постараться, дабы не опозорить родную страну перед многочисленными иностранными гостями и конкурсантами из других стран, представляющими самые разные государства: Японию, Израиль, США, Германию, Францию, Чехию, Италию и многие другие, в том числе страны бывшего СССР.
Поскольку мероприятие было очень серьезным, вместе с Мартой на него полетела и ее педагог Наталья Рудольфовна, которая усиленно занималась со своей лучшей, как она справедливо считала, ученицей перед столь значимым событием, а также и концертмейстер – приятный молодой мужчина, поскольку первые два тура должны были проводиться в сопровождении фортепиано, а третий, финальный, – в сопровождении симфонического оркестра.
Читать бесплатно другие книги:
