Стимпанк! (сборник) Антология
В воздухе пахло чем-то сладким и как будто бы смутно знакомым.
– Это моя настоящая лаборатория, – с гордостью сказала мама. – Она в сотнях миль от дворца, на другой стороне Марса. Каждая из этих дверей – дыра в ткани пространственно-временного континуума. Любая мгновенно перенесет нас на другой конец кротовины, независимо от того, насколько близко или далеко он находится.
– Всевышние звезды! – рассмеялся отец. – Ты достигла невероятных успехов в науке, моя дорогая! Куда же они все ведут?
Его жена подошла к одной из дверей и положила руку на темное, гладкое дерево.
– Вот эта, – сказала она, – ведет прямо на Землю.
– На Землю! – вскричал отец. – Домой! Скорее, идемте же туда! Мы предупредим весь мир об угрозе вторжения принца Зеннобала, соберем оборудование и припасы, а затем вернемся сюда тем же путем, чтобы освободить Минниматока и Лусанну и свергнуть режим узурпатора!
Он решительно подошел к двери и распахнул ее настежь.
– На Землю! – воскликнул он и, перешагнув порог, скрылся во вспышке желтого света.
– Давай скорей, дорогая. – Мать с улыбкой повернулась к Стим-Герл, указывая на сияющий проем.
Та, однако, не спешила. Что-то было не так, совсем не так.
– Думаю, я знаю, где мы сейчас, – медленно сказала она. – И это не Марс.
– О чем ты говоришь, детка? – нахмурилась мама.
– Я помню этот запах, – пояснила Стим-Герл. – Гигантские цветы и озера нектара. Мы на Венере, где мы с папой впервые увидели армию роботов.
Мамины губы сжались в тонкую линию.
– А что, вполне логично, – продолжала Стим-Герл. – Это ты стояла за всем этим. Прыгала через кротовины с Земли на Венеру и Марс – и кто знает, куда еще, собирала технологии, оружие, инструменты и лелеяла свои гнусные планы.
– Довольно, милая! – оборвала ее мать.
– Да вот еще, довольно! – не унималась Стим-Герл. – Это ты подсказала Зеннобалу идею экскурсии на Венеру, так ведь? Ты надеялась, мы напоремся на твою роботоармию, и там-то нас всех и прикончат.
– А вот это неправда, – прошипела мать. – Это Зеннобал придумал отослать вас туда. Я никогда не желала вам смерти…
– Но ты использовала наше отсутствие, чтобы развязать войну! Ты объявила, что мы мертвы, и твой марионеточный принц захватил трон. – Вот теперь Стим-Герл по-настоящему разозлилась. – Но есть одна вещь, которую я хочу знать. Куда ты отправила моего отца?
– Думаешь, ты такая умная, малышка? – фыркнула мать. – Ничего-то ты не знаешь! Все, что я делала, все, что создавала, каждое мое блестящее открытие, каждое новое изобретение присваивал себе этот надменный, тщеславный, бездарный дурак! Кто, по-твоему, создал «Марсианскую розу»? Кто построил Спиродинамический Многомерный Усиленный Паровой Двигатель? Уж не твой ли отец? Это была я, черт вас всех побери. Все это была я!
– Но это же неправда! – Стим-Герл даже отшатнулась от нее. – Папа всегда говорил, что ты несравненный ученый. Он никогда не утверждал, что все сделал сам, один… Но даже если и так, разве это причина собирать армию роботов и отправлять ее завоевывать Землю?
– Не будь дурочкой! – резко сказала мать. – Наш мир погряз в предрассудках и невежестве, его социальному и технологическому развитию препятствует глупая ностальгия по давно устарелой эстетике и этике. Люди вечно смотрят назад и никогда – вперед, в будущее! Через эти трансмерные двери, моя юная леди, я видела другие миры – другие Земли и другие реальности. В сравнении с ними наша – просто тухлое болото! Настало время пробудиться и вести себя по-взрослому…
– Да ты еще более чокнутая, чем я думала! – презрительно сказала Стим-Герл. – А теперь ответь на простой вопрос: где мой отец?
– На Земле, – отвечала мать, махнув рукой в сторону сияющего портала. – В точности как я и сказала.
Но Стим-Герл знала, что это ловушка.
– Ты лжешь! – воскликнула она, сжав кулаки. – Куда бы ты его ни послала – верни немедленно! Сейчас же!
Мать вздохнула и хлопнула в ладоши. С верхнего этажа немедленно донеслись шаги – тяжелый лязг механических ног.
– Я очень надеялась, что до этого не дойдет, – сказала она. – Я совсем не хочу причинять тебе боль – ты настолько явно моя дочь!
Думать надо было действительно быстро, но у Стим-Герл просто голова шла кругом от всех последних событий. Она оглянулась, отчаянно пытаясь припомнить, которая из совершенно одинаковых деревянных дверей ведет обратно, на Марс. Если бы ей только удалось добраться до дворца, она, возможно, сумела бы освободить короля и уговорить стражу помочь. Но прежде чем она успела хоть что-то сделать, мать кинулась к ней с удивительной скоростью и силой, схватила за плечи и швырнула через светящийся проем. Стим-Герл потеряла равновесие, замахала руками в надежде хоть за что-нибудь ухватиться…
А потом она столкнулась с целой стеной ледяного сияния, и разум ее погас.
Воцарилось молчание. Я, кажется, дрожал. Время шло, и я понял, что больше не могу.
– Так выходит, Стим-Герл отправилась вслед за отцом через кротовину, так? И в конце концов они очутились… где?
Она не ответила, только опустила голову.
– С тобой все хорошо? – спросил я – потому что выглядела она так, будто с ней все плохо.
Она смотрела в сторону.
– Тебе тут нравится?
– Э-э… ты про школу? – не понял я.
– Про школу, про город, про весь этот чертов мир. Про все вот это.
– Ну… нормально, да. – Я пожал плечами. Потом подумал и покачал головой. – На самом деле, если так рассудить, совсем не нормально. Тут сплошной отстой. По крайней мере, то, что я сам видел. Уверен, есть куча совершенно прекрасных мест, но…
И снова настала тишина.
– А, ладно, плевать… – сказала она, будто дверь захлопнула.
Миссис Хендрикс устроила обсуждение наших сочинений. Написала на доске цитату из какого-то писателя, про которого я даже не слышал, и заставила скопировать ее в тетрадь.
Некоторые писатели пишут, чтобы убежать от реальности. Другие – чтобы ее понять. Но самые лучшие из них пишут, чтобы овладеть реальностью и изменить ее[19].
Я честно переписал и стал думать, что она означает. Первую часть, про бегство от реальности, я понял – да, это имеет смысл. И насчет того, чтобы понимать мир – тоже имеет. Но вот с третьей частью возникла закавыка. Овладеть реальностью – звучит слишком похоже на маму Стим-Герл. Не знаю, не знаю… Хотя, может, мне просто ума не хватает понять такое.
Потом миссис Хендрикс сказала, что наше следующее задание – продолжить работу над сочинением. Писать дальше. И в первый раз за много дней я действительно стал писать дальше. За следующие полчаса я накропал целую новую главу, в которой Рокет-Бой оставлял в покое принцессу с ее вздымающимися грудями и отправлялся исследовать одну из Сатурновых лун. Там, на берегу замерзшего озера, он обнаружил заброшенную художественную галерею и в ней – одну картину, от которой никак не мог оторвать глаз: странный портрет необычно одетой девушки – довольно неуклюжей и чудной, но в то же время очень красивой. Линялое синее платье, старая, потрескавшаяся кожаная куртка, шнурованные ботинки до колена и очки в черной оправе. И, конечно, летный шлем и окуляры.
«Она сияла в этих пустых, безжизненных залах, подобно сияющей звезде», – написал я.
Слог – дрянь, я знаю. Но именно так я и чувствовал.
В общем, у меня в рассказе Рокет-Бой протянул руку и дотронулся до картины, и сейчас же Стим-Герл ожила и очутилась рядом с ним, освобожденная от власти магического холста. Она отблагодарила своего спасителя поцелуем (на этот раз мне удалось избежать вздымающихся грудей и вообще всей этой байды) и рассказала, как злой маг-художник хитростью уговорил ее позировать для портрета, а в итоге заключил ее в раму и похитил ее отца. Потом они с Рокет-Боем взошли на борт «Серебряной стрелы» и полетели спасать профессора Свифта… но это я уже приберег для третьей главы.
Когда прозвонил звонок, я закрыл тетрадь и двинулся к ее парте, где она сгорбилась над своей, что-то яростно строча.
– Следующая часть, да?
Но она даже глаз не подняла, а только закрыла обложку и убрала блокнот в сумку.
В этот самый миг мимопроходящий Майкл Кармайкл толкнул меня в спину, так что я свалился прямиком на нее, и мы оба – кучей на пол.
Класс заржал, а я почувствовал, как мое лицо заливает краска. Но она уже вставала на ноги поворачивалась к Кармайклу.
– Знаешь, в чем твоя проблема, Майкл? – спокойно сказала она. – Ты – настоящий житель этого мира.
Класс так же дружно заткнулся. Кармайкл скорчил рожу.
– И что это, к чертовой матери, вообще значит?
– Вот представь себе, скажем, собаку, – так же спокойно продолжала она. – Она милая, пушистая и самый верный на свете друг. Но если ты возьмешь настоящую собаку, из реальной жизни, то окажется, что она кусается, воняет, ссыт на ковер и трахает твой диван. – По классу снова прокатились смешки, но это ее не смутило. – Так вот, Кармайкл, ты вот это и есть. Ты – псина, которая ссыт на ковер.
В полной тишине пасть Кармайкла задвигалась, но наружу не вышло ни звука.
Пока миссис Хендрикс орала на них обоих, я подобрал упавшую на пол тетрадь. Она открылась на последней странице, целиком заполненной одной-единственной детально прорисованной сценой.
– Это что такое? – спросил я, когда мы уже вышли в рекреацию.
Она бросила быстрый взгляд на картинку.
– Это последний гаджет Стим-Герл, – ответила она, не встречаясь со мной глазами.
– Это же пистолет, – медленно сказал я.
В горле у меня как-то совсем пересохло.
Она смотрела в пол и молчала.
– Я думал, Стим-Герл ненавидит огнестрельное оружие и никогда им не пользуется. Это ведь правда пистолет, так?
– Это Пистолет Реальности, – тихо пояснила она.
– И что же такое Пистолет Реальности?
– Он убивает реальность.
И с этими словами она забрала у меня тетрадь и сунула ее в сумку.
Зато после школы она ждала меня у ворот, совсем как в первый раз. Толпа текла со всех сторон; она выглядела очень одиноко. На нее показывали пальцами и смеялись.
Мы пошли вместе – по крайней мере, до первого перекрестка. Она выглядела очень усталой.
– Мне осталось рассказать тебе только одно, – сказала она вдруг.
– Э-э… давай.
– Помнишь, как Стим-Герл и ее отец прошли через портал?
Я кивнул.
– Как и сказала мама, он перенес их прямо на Землю, – тихо сказала она. – Вот только это была не их Земля. Они очутились в другом мире, в другой вселенной. В совершенно неправильной вселенной. Этот мир был… серее, чем их. Печальнее. И правила оказались совсем другие. Гаджеты работали не так. В технологиях больше не было магии. Даже люди там были иные – не такие храбрые, не такие красивые и умные. И они сами тоже изменились…
Голос ее был так печален, что я посмотрел, не плачет ли она. Лицо ее было белее мела.
– А разве они не могли вернуться? – спросил я. – Через портал обратно на Марс?
– Нет, – отрезала она. – Потому что когда они прошли через дверь, она тут же исчезла. Это, видишь ли, была ловушка. Все это с самого начала была ловушка. Мама Стим-Герл все спланировала заранее. Она заманила их через кротовину в эту другую вселенную, где они застряли навсегда и не могли больше помешать ее замыслам. Она просто хотела убрать их с дороги – и из собственной жизни – насовсем.
– И… что же было дальше?
– А ничего. Дальше не было ничего. На этом все кончилось.
– Ты хочешь сказать, это и есть конец истории? – Я ушам своим не поверил.
Она промолчала. Мы подождали, пока красный человечек на светофоре сменится зеленым.
– Ну, пока, – сказала она и пошла через дорогу на ту сторону.
В пятницу на английском ее не было.
Майкла тоже. Зато была Аманда, и она мне улыбнулась. Теплой такой, искренней улыбкой.
Когда я сдавал сочинение, даже миссис Хендрикс, судя по всему, впечатлилась.
– Кажется, ты поймал настоящее вдохновение, – чуть ли не уважительно сказала она.
– А я и поймал, – ответил я. – Меня вдохновила Стим-Герл. – Миссис Хендрикс как-то смутилась. Конечно, откуда ей знать про Стим-Герл. – Я хочу сказать, новенькая. У которой летный шлем и очки.
– Ах, вот оно что. – Она даже удивилась. – Ты про Шенайю Свифт? Не знала, что вы подружились.
– Ну… типа, да, – сказал я. – Она немного странная, но зато рассказывает совершенно очешуительные истории – про молодую изобретательницу по имени Стим-Герл, которая путешествует по Вселенной на космическом дирижабле со своим отцом и всяко приключается…
Тут я понял, что краснею, и поскорее заткнулся.
Миссис Хендрикс нахмурилась, листая мое сочинение.
– Я и понятия не имела, – пробормотала она. – Девочка на уроках всегда сидела тихо. И не сдала еще ни одной работы… Слушай, Редмонд, если встретишь ее на выходных, попроси зайти ко мне первым делом в понедельник, ладно? Пусть у нее будет шанс сдать что-нибудь к аттестации, хоть бы и с опозданием. Кажется, оно того стоит…
– Я передам, – пообещал я.
В обед я отправился к мусоросжигалке. Так, на всякий случай.
Прошло минут пять, я уже собрался уходить, как вдруг объявился Майкл Кармайкл.
– Где она? – требовательно вопросил он.
– Кто?
– Твоя чокнутая подружка. Можешь не притворяться, всем давно все понятно.
Я взял сумку и попытался ретироваться под защиту библиотеки, однако враг поставил заслон на моем пути.
– Я хочу, чтобы ты ей кое-что передал, – сообщил он. – Лично от меня лично ей.
– А ну, пусти, – сказал я как можно отчетливее.
Голос, разумеется, задрожал.
– Передашь ей от меня вот это, – продолжали вражеские подразделения, все еще держа меня за грудки. – За вчерашнее.
И они со всей силы дали мне по морде.
Я стоял на четвереньках, пока он не ушел, и тупо смотрел, как кровь капает на пыльный асфальт. Потом я долго сидел на земле, привалившись к бетонной стенке и прижимая к разбитой губе пачку бумажных платков. Губу разносило на глазах. Надо бы пойти к медсестре, спросить льда. Но никуда я, разумеется, не пошел.
Когда прозвонил звонок, я встал и двинулся в класс. Кровь уже остановилась, зато теперь болело все лицо. В коридоре кто-то выступил из теней и схватил меня за руку.
Это была она. Шенайя.
– У меня есть что тебе показать, – взволнованно зашептала она, таща меня на сочившийся в окно жидкий солнечный свет. – Я все закончила. Он готов!
Она была нервной и какой-то рассеянной.
– Почему тебя не было на английском? – Голос у меня выходил сдавленный, говорить было больно. – Миссис Хендрикс хочет с тобой поговорить…
– Да пошла она, – перебила Стим-Герл. – Смотри, я принесла…
Тут она наконец разглядела мое лицо и затихла.
– Что случилось? – спросила она, помолчав.
– А ты как думаешь? – взорвался я. Совсем не хотел, а взорвался. – Это личное послание тебе от Майкла Кармайкла. За вчерашнее.
Она зажала рот рукой.
– Черт… Извини…
– Да все нормально. – Теперь я звучал куда саркастичнее, чем хотел. Да что ж такое, а?
– Все равно все думают, что у нас с тобой… ну, любовь. И я не первый раз расплачиваюсь за то, что тусуюсь с тобой.
Она отступила на шаг, подняв руки перед собой, словно я мог ее ударить. Шею снова заливала краска, но на сей раз лучше мне от этого не стало.
– Ой, прости, – забормотал я, тряся головой. – Я просто…
Но она уже бежала прочь. Полушла-полубежала на самом деле, через асфальтовый двор, а я так устал, и у меня слишком все болело, чтобы пытаться ее догнать. Может, и я не хотел на самом деле. Я вообще больше не знал, чего хочу. Стоял там и стоял, одинокий и тяжелый, пока не разразился очередной звонок, возвещая, что я сейчас опоздаю на уроки. Вдобавок у меня разболелась голова. Я глубоко вздохнул и пошел назад, в школу.
Мир сегодня выглядел каким-то дешевым и плохо сделанным. Небо было пустое и бледное; краски куда-то подевались. Все кругом казалось грязным и уродливым, распадающимся на глазах. Физику я слушал головой в стол. Учитель говорил что-то о вакууме – так вот, именно так я себя и чувствовал. Как вакуум. Через какое-то время я просто закрыл глаза и дал мыслям уплыть. Я лежал на теплой песчаной дюне, рядом с девушкой. Гладил ее нежную белую шею.
Нет, не ее. Это была просто девушка. Воображаемая девушка.
К концу уроков я был уже совсем сонный и тупой. Я шел к главным воротам, уставившись на землю у себя под ногами. Впереди что-то происходило – путь преграждала толпа. Потом я услышал голос и – откуда только прыть взялась! – принялся проталкиваться в первые ряды.
Она была красная как рак, в глазах стояли слезы. Майкл Кармайкл выглядел злее, чем когда-либо. Сначала мне показалось, что он чем-то разрисовал себе лицо, но потом оказалось, что это у него так кровь течет из губы, а ворот у футболки порван. Майкл сделал шаг вперед и толкнул ее, отбросив на стену зевак, которая тут же растеклась в стороны, будто рыбий косяк.
– Ты, глупая, жирная уродка! – крикнул он дрожащим голосом. – Глупая, жирная сука!
Он врезал ей по лицу – тыльной стороной руки, прямо по щеке, так что она крутанулась на месте, очки куда-то улетели. Она рухнула на колено в паре футов от меня. Толпа почти застонала от восторга.
Кармайкл продолжал надвигаться. Ни о чем не думая – вообще без единой мысли в голове! – я загородил ее собой и поднял руку.
– А ну, оставил ее в покое! – Получился, конечно, жалкий писк.
Дальше я уже почему-то лежал на земле, а надо мной нависал Кармайкл, что-то вопя во всю пасть. Интересно, почему я его не слышу?
Позади него Шенайя что-то вытаскивала из сумки – что-то тяжелое, дурацкой формы… металлическое, длинное… И вот она уже стояла, уставив эту штуку прямо на него, держа ее крепко обеими руками.
Это был пистолет. Покрытый ее обычными ржавыми шестеренками, какими-то циферблатами и прочей дребеденью – но все равно и определенно пистолет. Пистолет Реальности, если точнее. И черт его знает, что там внутри, под всеми этими декорациями – игрушка или настоящее оружие! Вот и Кармайкл этого не знал – судя по выражению физиономии. Он аж на месте замер, а потом начал ме-е-е-едленно пятиться назад.
– Господи ты боже! А это еще что такое? – Он попробовал было захохотать, но звук вышел жалкий и надтреснутый.
Ни звука, ни движения кругом – а время-то идет. Тут она подняла руку и спустила окуляры на глаза. Кто-то закричал со стороны административного блока – к нам бежали учителя.
И тогда она нажала на курок. Грохот, вспышка, дым, искры… Нет, не дым – пар. Все вокруг заволокло паром, словно прилетело непроглядное облако горячего мокрого тумана. Дети раскричались, куда-то побежали, меня сшибли с ног. Когда я сумел наконец встать, пар медленно рассеивался, толпа занималась тем же. Шенайи нигде не было. На земле валялись ее летный шлем и очки. А рядом с ними – Пистолет Реальности, все еще дымящийся, раскуроченный чуть ли не пополам. Посреди этой живописной картины стоял Майкл Кармайкл – рот раскрыт, глаза выкачены.
– Эй… ты там как, в порядке? – спросил я, ковыляя к нему.
Кармайкл повернулся и посмотрел на меня, как будто никогда в жизни не видел.
– Черт, – осторожно выдохнул он, потом потряс головой и обалдело поглядел на свои руки. – Вот черт…
Все с ним, разумеется, было в порядке. Я сгреб шлем и очки Стим-Герл и запихал их к себе в сумку, а потом выбежал в ворота и понесся вдоль по улице, только меня и видели.
Я бежал почти до самого дома. Руки у меня так ужасно тряслись, что я чуть ключи не уронил.
Внутри было темно и тихо. Я швырнул сумку в комнату и щелкнул выключателем – но ничего не произошло. Мама сидела в саду и читала.
– Электричество отключили, – сказала она. – Ни тебе компьютера, ни телевизора…
– А когда… то есть и давно у нас света нет?
– Минут пятнадцать, наверное. – Она закрыла книгу и зевнула. – Хочешь, я тебе бутербродик сделаю?
Я замотал головой и кинулся на двор. Нет, света не было нигде, по всей улице. Стояла какая-то зловещая тишина. Ни машина мимо не проедет, ни самолет в небе не прочеркнет. Никто не стриг лужайки, не слушал музыку. Ничего. Пусто.
Я побежал по пустой дороге, слушая гул между ушами.
Аманда, помнится, говорила, что Шенайя вроде как живет в трейлере на стоянке. Слух, да – но все же лучше, чем ничего. Кажется, в устье реки был один такой паркинг – вот туда я и побежал. Вывеска снаружи утверждала, что это «Солнечная речка», однако на деле было больше похоже на пыльное поле, уставленное рядами потрепанных жилых прицепов, палаток и ржавых автомобильных остовов, увешанных провисшими проводами. В воротах меня чуть не переехал старый «Форд» без глушителя. Водила показал мне средний палец и умотал.
Я шел по центральной «улице» между трейлерами и фургонами – одна сплошная ржавчина да облетающая краска. Мальчик в зеленых шортах подозрительно уставился на меня. Старик на крыльце приветственно помахал рукой. А потом на боку выцветшего розового трейлера я увидел буквы «МАРСИАНСКАЯ РОЗА».
Экспериментальный космический дирижабль оказался маленьким, не намного больше обычного среднего джипа. Без одного колеса, подпертый с этой стороны стопкой кирпичей и каких-то деревяшек. Вокруг все было усеяно разнокалиберным мусором – сломанные электроприборы, останки автомобилекрушений, металлолом, старые игрушки, жестянки, гнилые доски. К одной из стен прислонился верстак, усыпанный пружинами, сломанными шестеренками, наполовину собранными гаджетами.
Пока я стоял там, соображая, что делать дальше, дверь трейлера распахнулась, и показался тощий, небритый дядька в грязных джинсах и футболке, который уперся в меня прозрачным, водянистым взглядом.
– Э-э… здрасте, – сказал я.
На это он ничего не ответил. Его длинные, нечесаные, битые сединой волосы свисали на лицо. Дрожащей рукой он поскреб подбородок.
– А… ваша дочь… она дома?
Он повернулся назад и заорал в глубину трейлера:
– Шенайя!
Никакого ответа не последовало. Дядька уселся на ящик из-под пива и вроде бы забыл о моем существовании. Я нерешительно подошел к фургону и открыл дверь.
Внутри было темно и тесно, и пахло как в гараже.
– Шенайя?
Скрипнула дверь, ее окаймила узенькая полоска света. Там она и сидела, в углу, обняв коленки. Очки у нее треснули, куртки больше не было. Без шлемофона волосы ее свободно падали на плечи – и оказались цвета полированной меди.
Я сел рядом.
– Ты как?
Она смотрела в сторону.
– Он не сработал, – сказала она очень тихим и маленьким голосом.
– Ты знаешь, что электричество вышибло? Ничего не работает, по всему городу. Все электрическое вышло из строя. Все современное. – Тут я запнулся. – Нет, погоди. Отсюда выезжала машина, когда я входил в ворота. Значит, что-то все-таки работает…
Я застрял, внезапно поняв, что ни в чем на самом деле не уверен.
Она пристально смотрела на меня.
– Я… я просто подумал, что Пистолет Реальности…
Ох, как глупо я себя чувствовал. Но тут она подвинулась и взяла меня за руку.
– Ну, он все-таки напугал Майкла Кармайкла до усрачки, – закончил я. – Это уже что-то.
– Я не этого хотела, – отозвалась она. – Я просто… Он же…
Некоторое время мы так и сидели там, держась за руки. Потом она положила голову мне на плечо.
– Шенайя… – сказал я наконец.
Она закатила глаза.
– Только вот этого не надо. Ненавижу это имя.
– Ты влипла в крупные неприятности. Они вызвали полицию.
Она медленно и судорожно вздохнула:
– И что же мне теперь делать?
Я задумался.
– А что стала бы делать Стим-Герл?
– Но я же не Стим-Герл.
В трейлере было жарко и душно. У меня немного кружилась голова – наверное, так, судя по слухам, чувствуют себя пьяные. Сунув руку в карман, я вытащил ее шлемофон и очки.
– А кто ж еще? – сказал я. – Ты умная, храбрая и красивая. Если кто-то и может во всем этом бардаке разобраться, то только ты.
Она долго смотрела на меня, очень долго. Потом наклонилась и поцеловала меня в губы, совсем легонько. Потом взяла шлем и надела его.
Тишина.
А потом она встала и улыбнулась.
– Ну, тогда пошли, Рокет-Бой, – и она протянула мне руку.
Холли Блэк
Со всей любезностью и добротой
Софи поглядела в окно тетушкиного лондонского особняка. По шиферным крышам окрестных домов сновали пауки-трубочисты, клацая когтями и успешно набивая стеклянные брюшки сажей. Софи улыбнулась.
– Тебе нехорошо, моя милая? – осведомилась леди Оберманн.
– Ах, нет, тетушка. – Софи встала и разгладила юбку – любимую, цвета пыльной розы; с блузкой из простого кружевного муслина она сочеталась просто очаровательно. – Воздух сегодня просто чудный, такая свежесть.
Леди Оберманн потянула носом.
– Превосходно, дорогая. Терпеть не могу, когда молодые болеют. – Софи не ответила, и тетушка решила продолжить: – Мне кажется, твой кузен, Валериан, сейчас внизу. Он, без сомнения, не откажется от прогулки по парку. Составь ему компанию – уж куда лучше, чем торчать тут наверху, словно горгулья.
– Охотно, тетя. Ничто не доставило бы мне большего удовольствия! – воскликнула Софи – лишь самую чуточку слишком радостно.
Она положила пирожное обратно на многоярусный серебряный поставец, рядом с нетронутыми сэндвичами. Один из сервировочных столиков крякнул, вывихнул суставы, встал на задние ноги, вытянулся и трансформировался в механическую горничную, которая тут же принялась дергаными движениями убирать со стола.
Смотреть на это Софи не хотелось, и она отвернулась.
Софи была жертвой счастливого стечения обстоятельств, по-другому и не скажешь: не только наследница, но с недавнего времени (когда принесенные беспутным образом жизни недуги унесли жизнь дорогого папа) – еще и круглая сирота. Не менее дорогая тетушка была так добра, что приютила Софи у себя. Правда, эта любезная пожилая леди явно вознамерилась выдать ее за своего единственного сына, даже толком не выпустив в свет. Столь великая доброта сама по себе обязывает, так что отвергнуть кузеновы ухаживания (если он, конечно, когда-нибудь почтит ее ими) Софи было бы ой как нелегко.