Мерсье и Камье Беккет Сэмюэль

— Ты остаешься странно спокоен, — сказал Мерсье. — Прав ли я, полагая, что ты воспользовался моим состоянием, чтобы подменить экспресс, на который мы договаривались, этим вот катафалком?

Камье что-то пробормотал о сожженных мостах и непристойной спешке.

— Я знал, — сказал Мерсье. — Мною постыдно злоупотребили. Я бы из окна выбросился, если б не боялся растянуть лодыжку.

— Я все объясню, — сказал Камье.

— Ничего ты не объяснишь, — сказал Мерсье. — Ты воспользовался моей слабостью. чтобы одурачить меня, как будто я сажусь в экспресс, когда на самом деле… Лицо его расползлось. С большей готовностью, чем у Мерсье, расползались немногие лица. У меня нет слов, — сказал он, — чтобы скрыть то, что я чувствую.

— Но как раз твоя слабость, — сказал Камье, — и вынудила меня прибегнуть к этой небольшой хитрости.

— Объяснись, — сказал Мерсье.

— Учитывая, в каком состоянии ты находился, — сказал Камье, — требовалось ехать, но в то же время и не ехать.

— Ты низок, — сказал Мерсье.

— Мы выйдем на следующей станции, — сказал Камье, — а там решим, как нам поступить. Если мы сочтем, что стоит ехать дальше, мы поедем дальше. Мы потеряем два часа. Что такое два часа?

— Мне не хотелось бы говорить, — сказал Мерсье.

— Если же, с другой стороны, — сказал Камье, — мы сочтем, что предпочтительнее вернуться в город.

— В город! — закричал Мерсье.

— В город, — сказал Камье, — то мы и вернемся в город.

— Но мы только что из города, — сказал Мерсье, — а ты уже говоришь о возвращении туда.

— Когда мы уезжали из города, — сказал Камье, — было необходимо уехать из города. Так что мы уехали совершенно правильно. Но мы не дети, а у необходимости свои причуды. Если, решив прежде вести нас вперед, теперь она решает вести нас обратно, должны мы артачиться? Я полагаю, нет.

— Я знаю только одну необходимость, — сказал Мерсье, — бежать из этого адища как можно быстрее и как можно дальше.

— Это как посмотреть еще, — сказал Камье. — Не стоит доверять ветру, который дует сейчас в твои паруса, он уже устарел.

Мерсье сохранял самообладание.

— Третья и последняя возможность, — сказал Камье, — поскольку ничем не должно пренебрегать, такова, что мы принимаем героическое решение остаться там, где мы есть. На сей случай все, что нужно, у меня имеется.

— Деревня — просто одна длинная улица, все выстроено в ряд, дома, магазины, бары, две станции, железнодорожная и заправочная, две церкви, кладбище и так далее. Положеньице.

— Возьми плащ, — сказал Камье.

— Ладно, не растаю, — сказал Мерсье.

Они зашли в гостиницу.

— Не туда, — сказал человек, — это «Триппер и Сыновья. Оптовые поставки фруктов и овощей»[21].

— И что заставляет вас предположить, — сказал Мерсье, — что мы не имеем дел с папашей Триппером или каким-нибудь из его гнилых продуктов?

Снова улица была в их распоряжении.

— Это гостиница? — сказал Камье. — Или рыбный рынок?

Здесь человек их впустил. Он был очень взволнован.

— Прошу вас, джентльмены, — сказал он, — заходите, заходите. У нас не «Савой», но здесь… Как бы это сказать? Он бросил на них украдкой быстрый оценивающий взгляд. Как бы это сказать? — сказал он.

— Скажите это, — сказал Камье, — и положите конец нашим страданиям.

— Здесь… уютно, — сказал человек, — другого слова и не найдешь. Патрик! — закричал он. Однако другое слово нашлось, ибо он добавил, тоном пробного соучастия, чему бы подобно это ни звучало, — gemuetlich[22].

— Он принимает нас за туристов, — сказал Мерсье.

— Ах, — сказал человек, потирая руки. — Физиогыномистика, — он гыкал уверенно, не сомневаясь, что так и надо, — мое слабое место. Не каждый день мне выпадает сучий… Он поколебался. Мне выпадает случай, — сказал он. — Патрик!

— Со своей стороны, — сказал Мерсье, — я счастлив наконец-то встретить вас, ведь вы являетесь мне уже давным-давно.

— А, — сказал человек.

— Да, сэр, — сказал Мерсье, — чаще всего вы возникаете передо мною, когда я переступаю порог, или в окне. Позади вас ливень света и радости, на фоне которого чертам вашего лица полагалось бы стушеваться, однако этого не происходит. Вы улыбаетесь. Вероятно, вы и не видите меня с той стороны улицы, оттуда, где вы стоите и погрузились в глубочайшую тень. Я улыбаюсь тоже — и иду дальше. Видите вы меня в моих снах, м-р Голл[23]?

— Позвольте мне вам помочь, — сказал человек.

— Так или иначе это счастье встретить вас опять, — сказал Мерсье, — при таких, еще более счастливых, обстоятельствах.

— Что значит помочь? — сказал Камье.

— Ну, — сказал человек, — ваши пальто, ваши шляпы, как бы это сказать? Патрик!

— Но взгляните на нас, — сказал Камье. — Разве похоже, что мы в шляпах? Может, мы и перчатки носим, и сами того не замечаем? А, сэр?!

— Носильщика для наших чемоданов, — сказал Мерсье. — Чего вы ждете?

— Патрик! — закричал человек.

— Отмщение! — закричал Мерсье, делая шаг вперед.

Был день ярмарки. В зале толпились фермеры, торговцы скотом и тому подобное. Животные в собственном смысле слова были уже далеко, тянулись вразброд по грязным дорогам захолустья на крики пастухов. Одни ночью вернутся в прежние, знакомые хлева, иные в иные, о которых еще не знают. Замыкая шествие, позади промокших вялых овец, вереница грохочущих телег. Пастухи держатся за свои концы через подкладку карманов.

Мерсье облокотился о стойку. Камье наоборот, прислонился к стойке спиной.

— Жрут прямо в шляпах, — сказал он.

— Где он сейчас? — сказал Мерсье.

— У дверей, — сказал Камье, — наблюдает за нами, но не показывает виду.

— Можно видеть его зубы? — сказал Мерсье.

— У него рот прикрыт рукой, — сказал Камье.

— Я не спрашиваю, прикрыт ли у него рот, — сказал Мерсье. — Я спрашиваю, можно ли видеть его зубы.

— Нельзя отсюда увидеть его зубы, — сказал Камье, — из-за руки, которая их прикрывает.

— Прежде всего едим, — сказал Камье. — Бармен, какие у нас лакомства на сегодня?

Бармен отбарабанил список.

— Мне салат с рыбой и грибками, — сказал Камье, — и с голландским соусом.

— Сегодня нету, — сказал бармен.

— Ну, тогда сэндвич с кузнечиками, — сказал Камье.

— Только что закончились, — сказал бармен. Ему уже объяснили, что им лучше потакать.

— Вы очень учтивы, — сказал Мерсье. Он повернулся к Камье. — Что это за ночлежка? — сказал он. — Что это за путешествие?

И в этот момент, действительно, было очень похоже, что путешествие Мерсье и Камье потерпело крах. Если этого все-таки не случилось, то без сомнения исключительно благодаря Камье, олицетворению изобретательности и великодушия.

— Мерсье, — сказал он, — предоставь это мне.

— Сделай что-нибудь, ради Бога, — сказал Мерсье, — сделаешь что-нибудь? Почему я всегда все должен принимать на себя?

— Зови своего главного, — сказал Камье.

Бармену, видимо, не очень— то хотелось.

— Зови его, дружище, — сказал Мерсье, — зови, раз тебе говорят. Издай маленький звук, который он сумеет отличить от всякого другого и расслышал бы даже среди завываний бури. Или сделай маленький кивок, которого не заметит никто, кроме него, и который заставил бы его примчаться, даже если будут рушиться небеса.

Но тот, кого Мерсье назвал м-р Голл, уже стоял подле них.

— Я имею честь обращаться к хозяину данного заведения? — сказал Камье.

— Я управляющий, — сказал управляющий, ибо он был управляющий.

— Похоже, нету больше ни кузнечика, — сказал Мерсье. — Для управляющего у вас странная манера управлять. Что вы сделали со своими зубами? Вы это называете gemuetlich?

Управляющий принял задумчивый вид. Он не любил скандалов. Концы его свисающих серых усов вот-вот, казалось, соприкоснутся. Бармен пристально за ним следил. Мерсье поразили редкие, словно у младенца, серые пряди, зачесанные с жалким кокетством с затылка на лоб через макушку. М-р Голл никогда не являлся ему таким, но только бодрым, и улыбающимся, и сияющим.

— Хорошо, — сказал Мерсье, — довольно об этом, такая нехватка объяснима, в конце концов.

— Не найдется ли у вас комнаты, — сказал Камье, — где мой друг мог бы несколько минут отдохнуть? Он падает от усталости. Камье наклонился к управляющему и зашептал ему на ухо.

— Его мать? — сказал управляющий.

— Это вы о моей матери? — сказал Мерсье. — Она умерла, состряпав меня, сука. Предпочла умереть, только бы не встречаться со мной глазами. Что все это значит? — сказал он Камье. — У тебя нет уважения к моей семье?

— Я мог бы устроить комнату, — сказал управляющий, — но, конечно.

— Несколько минут отдыха, — сказал Камье, — он валится с ног.

— Давай, герой ночных кошмаров, — сказал Мерсье, — ты не можешь отказать мне в этом.

— Конечно, платить как за полные сутки, — сказал управляющий.

— В верхнем этаже и самую дальнюю, — сказал Мерсье, — чтобы я смог при случае спокойно выброситься из окна.

— Вы за него отвечаете? — сказал управляющий.

— Полностью, — сказал Камье.

— Патрик! — закричал управляющий. — Где Патрик? — сказал он бармену.

— Болен, — сказал бармен.

— То есть как это болен? — сказал управляющий. — Я его видел вчера вечером. Я даже думал, что видел его прямо сейчас.

— Болен, — сказал бармен. — Говорят, надежды нет. Быстро слабеет.

— Какая досада, — сказал управляющий. — Что с ним такое?

— Не знаю, — сказал бармен.

— А почему меня не поставили в известность? — сказал управляющий.

— Должно быть, мы думали, что вы уже знаете, — сказал бармен.

— И кто говорит, что это серьезно? — сказал управляющий.

— Слухи такие ходят, — сказал бармен.

— И где он? — сказал управляющий. — Дома или.

— Сифон у твоего Патрика! — закричал Мерсье. — Ты прикончить меня желаешь?

— Проводи джентльменов наверх, — сказал управляющий, — прими заказ и сразу назад.

— Шестой? — сказал бармен.

— Или седьмой, — сказал управляющий. — Какой джентльмены пожелают.

Он смотрел, как они уходят. Он налил себе стакан и выпил его залпом.

— А, м-р Грэйвс, — сказал он, — выпьете что-нибудь[24]?

— Милая парочка, — сказал м-р Грэйвс.

— О, это ничего, — сказал управляющий, — я к такому привык.

— И где же, позвольте узнать, вы к такому привыкли? — сказал м-р Грэйвс густым басом начинающего сельского патриарха. — Клянусь, не у нас.

— Где привык? — сказал управляющий. Он закрыл глаза, чтобы отчетливее увидеть то, что, вопреки всему, до сих пор еще было ему немного дорого. У моих хозяев, — сказал он.

— Рад слышать это от вас, — сказал м-р Грэйвс. — Желаю вам всего наилучшего.

Управляющий ответил тем же.

Его усталый взгляд блуждал по залу, где почтенная деревенщина уже готовилась расходиться. М-р Грэйвс подал знак, и они не замедлят последовать столь значительному примеру.

Вернулся бармен.

М-р Гаст[25] ответил не сразу, сосредоточенный на том, как все это исчезало, уступая в его открытых глазах место маленькой серой средневековой площади, где безмолвные тени, закутанные до самых глаз, медленно и тяжело брели в глубоком снегу.

— Они взяли оба, — сказал бармен.

М-р Гаст повернулся к нему.

— Они взяли оба, — сказал бармен.

М-р Гаст повернулся к нему.

— Расплатились? — сказал м-р Гаст.

Да, — сказал бармен.

— Остальное значения не имеет, — сказал м-р Гаст.

— Мне совсем не нравится их вид, — сказал бармен, — особенно длинный шланг с бородой. Против маленького толстого я бы ничего не имел.

— Это не твое дело, — сказал м-р Гаст.

Он отошел и встал в дверях, чтобы вежливо прощаться со своими посетителями, чей уход, в полном составе, был уже очевидно близок. Большинство их забиралось в старенькие, на высокой подвеске форды, некоторые разбредались по деревне в поисках каких-нибудь сделок. Другие еще толпились, толкуя, под дождем, который, казалось, не беспокоил их вовсе. Возможно, кто знает, им было настолько приятно, из соображений профессиональных, видеть — идет дождь, что и ощущать было приятно — идет дождь и промочил их насквозь. Скоро каждый отправится своим путем, они рассеются по грязным проселкам, уже сумрачным в последних лучах скупого дня. Каждый спешит в свое маленькое царство, к своей заждавшейся жене, своей скотине в уютном стойле, своим собакам, прислушивающимся, не идет ли их повелитель.

М-р Гаст вернулся в зал.

— Ты их обслужил? — сказал он.

— Да, — сказал бармен.

— Они больше ничего не сказали? — сказал м-р Гаст.

— Только не беспокоить, — сказал бармен.

— Где Патрик? — сказал м-р Гаст. — Дома или в больнице?

— Думаю, дома, — сказал бармен, — но ручаться не могу.

— Ты слишком многого не знаешь, — сказал м-р Гаст.

— Я сосредоточен на своей работе, — сказал бармен. Он не сводил с м-ра Гаста глаз. На моих обязанностях и правах, — сказал он.

— Лучшего ответа и не придумать, — сказал м-р Гаст. — Так достигают величия. — Он двинулся к двери. — Если меня спросят, — сказал он, — я вышел, ненадолго.

Он действительно вышел и действительно ненадолго.

— Умер, — сказал он.

Бармен спешно вытер руки и перекрестился.

— Последние его слова, — сказал м-р Гаст, — перед тем, как он испустил дух, были неразборчивы. Другое дело вторые от конца, перл в своем роде, вот эти: Пива, ради Христа, кружечку пива!

— Так чем он был болен? — сказал бармен.

— За сколько дней ему причиталось? — сказал бармен.

— Он получал в субботу, вместе со всеми, — сказал бармен.

— Всего-то, — сказал м-р Гаст. — Я пошлю венок.

— Парень был, каких мало, — сказал бармен.

М-р Гаст пожал плечами.

— Где Тереза? — сказал он. — Только не говори мне, что ее тоже прихватило. Тереза! — закричал он.

— В туалете, — сказал бармен.

— От тебя ничто не ускользает, — сказал м-р Гаст.

— Иду! — закричала Тереза.

Появилась грудастая служанка, под мышкой большой поднос и тряпка в руках.

— Посмотри на этот свинарник, — сказал м-р Гаст.

В зал вошел человек. На нем были кепка, полушинель, вся в погончиках, клапанах, карманах и кожаных пуговицах, бриджи для верховой езды и альпинистские ботинки. Его все еще дюжая спина сгибалась под тяжестью рюкзака, набитого до такой степени, что едва не лопались швы, а в руке он держал огромную палку. Он пересек зал пошатываясь и шумно волоча подбитые гвоздями подошвы.

Некоторых лучше описывать сразу же, без проволочек, — таких, кто способен исчезнуть и никогда больше не возникнуть.

— Мой паркет, — сказал м-р Гаст.

— Воды, — сказал м-р Конэйр[26] (имя безотлагательно).

М-р Гаст не пошевелился, бармен тоже. Пошевелись м-р Гаст, пошевелился бы, без сомнения, и бармен. Но м-р Гаст не пошевелился сам и бармена не пошевелил.

— Сперва воды, — сказал м-р Конэйр, — затем море выпивки. Благодарю. Повторить. Благодарю. Достаточно.

Он сбросил рюкзак, судорожно искривив плечи и поясницу.

— Джин, — сказал он.

Он снял кепку и яростно помахал ею во все стороны. Затем поместил ее обратно на свою сияющую вершину.

— Перед вами, джентльмены, — сказал он, — человек. Мужчина. Используйте этот факт наилучшим для себя образом. Я притопал сюда пешком из самой сердцевины столичной газовой камеры, без отдыха и остановок, за исключением двух раз, чтобы… Он огляделся, заметил Терезу (уже замеченную, но теперь демонстративно), перегнулся через стойку и закончил фразу шепотом. Он переводил взгляд с м-ра Гаста на Джорджа (так теперь называется бармен), с Джорджа на м-ра Гаста, словно удостоверялся, произвели ли его слова нужное действие. Затем, выпрямившись, он звучно провозгласил: — Понемногу и часто, часто и понемногу, и осторожно, осторожно, вот я до чего дошел. Он с вожделением посмотрел на Терезу и разразился скрипучим смехом. Где у вас удобства? — сказал он, и добавил: — Удобства! Называть это удобством!

М-р Гаст описал путь, ведущий к ним.

— Какие сложности, — сказал м-р Конэйр. — Всегда одна и та же гнусная благовоспитанная скрытность. Во Франкфурте, когда сходишь с поезда, что видишь в первую очередь, гигантскими горящими буквами? Одно-единственное слово: HIER[27]. Джин.

— Чистый? — сказал м-р Гаст.

М-р Конэйр отступил назад и принял позу.

— Сколько, по-вашему, мне лет? — сказал он. Он медленно поворачивался. Говорите, — сказал он, — не щадите меня.

М-р Гаст назвал цифру.

— Проклятье, — сказал м-р Конэйр, — вычислил на раз.

— Это лысина вводит в заблуждение, — сказал м-р Гаст.

— Ни слова больше, — сказал м-р Конэйр. — Значит, во дворе?

— В дальнем конце слева, — сказал м-р Гаст.

— И добираться отсюда туда? — сказал м-р Конэйр.

М-р Гаст повторил свои указания.

— Как бы раньше времени не прижало, — сказал м-р Конэйр.

Он помедлил на выходе, чтобы столкнуться с Терезой.

— Привет, дорогуша, — сказал он.

Тереза уставилась на него.

— Сэр, — сказала она.

— Какое очарование, — сказал м-р Конэйр. В дверях он обернулся. — И любезность, — сказал он, — какая любезность! — И ушел.

М-р Гаст и Джордж обменялись взглядами. Вытаскивай свою доску, — сказал м-р Гаст[28]. Следующие его слова были обращены к Терезе. Не могла бы ты быть немного попривлекательнее? — сказал он.

— Старая грязь, — сказала Тереза.

— Никто не просил тебя валяться на полу, — сказал м-р Гаст. Он начал ходить из стороны в сторону, затем остановился, решившись. Оставьте свои дела, — сказал он, — и соберитесь. Я буду сейчас трактовать о госте, об этом диком и милом животном. Обидно, что Патрика нет здесь и он меня не услышит.

Он откинул голову, руки сомкнул за спиной и трактовал о госте. И пока он говорил, он видел маленькое окошко, выходящее на пустошь, вересковую пустошь, почти девственную, если бы не одинокая тропинка, на которую никогда не падает тень, убегающая прочь плавно чередующимися изгибами. Ни единое дуновение не волнует тускло-серый воздух. Вдали, то там, то тут, по шву, соединившему небо и землю, проступает залитая солнечным светом потусторонность. Судя по всему, это вторая половина осеннего дня, скажем, поздний ноябрь. Маленькое черное пятнышко, медленно приближаясь, постепенно обретает форму, черная лошадь тянет крытый парусиной фургон, без усилия, будто просто бредет. Фургонщик шагает впереди, размахивая кнутом. На нем тяжелое светлое пальто, полы его волочатся по земле. И он, может быть, даже счастлив, ибо на ходу он поет, урывками. Иногда он оборачивается — без сомнения для того, чтобы заглянуть внутрь фургона. Когда он подходит близко, видно, что он молод, он поднимает голову и смеется.

— Это все на сегодня, — сказал м-р Гаст. — Впитайте эти соображения. Они плод целой вечности виляния хвостом и рычания втайне. Я дарю их вам. Если меня спросят, меня нет. Позовете меня в шесть, как обычно.

— Что-то есть в том, что он говорит, — сказал Джордж.

— Вот вам мужчины как они есть, — сказала Тереза, — не лучше обезьян.

Вновь появился м-р Конэйр, в восторге от того, что отделался так быстро.

— Нелегкая была задача, — сказал м-р Конэйр, — но у меня все получилось. Он содрогнулся. Хорошенький у вас тут северный полюс, — сказал он. — Что будем пить? Пользуйтесь случаем. Я чувствую, мой ад вот— вот опять призовет меня к себе.

Джордж воспользовался случаем.

— Ваше здоровье, сэр, — сказал он.

— Именно, именно, — сказал м-р Конэйр. — Никто не заслужил этого более. А наш розовый бутончик, — сказал он, — она не соблаговолит чокнуться с нами?

— Она замужем, — сказал Джордж, — и у нее трое детей.

— Фу! — закричал м-р Конэйр. — Как можно говорить такие вещи!

— Тебя угощают, — сказал Джордж. — Портвейном.

Тереза прошла за стойку.

— Когда я подумаю, что это означает! — сказал м-р Конэйр. — Разорванная плоть! Милая дырочка в клочья! Вопли! Кровь! Слизь! Послед! — Он закрыл ладонями глаза. — Послед! — простонал он.

— Всех благ, — сказала Тереза.

— Пейте, пейте, — сказал м-р Конэйр, — не обращайте на меня внимания. Какая мерзость! Какая мерзость!

Он отнял руки и увидел, что они улыбаются ему, словно ребенку.

— Простите меня, — сказал он. — Когда я думаю о женщинах, я думаю о девах, я ничего не могу с этим поделать. У них волосы растут только там, где надо, они не писают и не какают.

— Об этом не стоит, — сказал Джордж.

— Я принял вас за деву, — сказал м-р Конэйр, — клянусь вам, я не из лести. Чуть полноватую, миленькую и пухленькую, изобилие упругостей, такая грудь — одна на тысячу, попка — одна на миллион, бедра… — Тут он прервался. Нехорошо, — сказал он, застыв.

Тереза вернулась к своей работе.

— Теперь я перехожу к предмету своего визита, — сказал м-р Конэйр. — Не знаком ли вам случайно человек по фамилии Камье?

— Нет, — сказал Джордж.

— Странно, — сказал м-р Конэйр, — учитывая, что я должен был встретиться с ним здесь, в этом самом месте, в этот самый день. Вот его карточка.

Страницы: «« 1234567 »»

Читать бесплатно другие книги:

В этой книге собраны рецепты кушаний, упоминавшихся в русской литературе прошлых столетий. Все рецеп...
Книга Чарльза Маккея является подборкой наиболее выдающихся заблуждений и безумств человечества: от ...
В сборник вошли стихи, рассказы и предания, основой для которых послужили евангельские истории. При ...
Демоны тьмы, с которыми сражаются герои, – не простая нечисть. Это лишь верхушка айсберга – хищные, ...
Сегодня Гед – величайший маг Земноморья, а в молодости он безрассудно рвался к могуществу и знаниям....
Ги Дебор (1931–1994) был одним из самых интеллектуальных революционеров XX века. Критик урбанизма и ...