Заговор Тюдоров Гортнер Кристофер
– Святые угодники, вы что, спятили? Вам здесь лучше не показываться. Если узнают, что вы вернулись, вас арестуют, бросят в камеру и оставят гнить заживо.
Я закрыл дверь. Жаровня наполняла комнату душным жаром.
– Я должен с ней поговорить.
– С ней? – повторил Рочестер и, сообразив, кого я имею в виду, решительно помотал головой. – Исключено. Она вас не примет. Она никого не желает принимать, но вас – в особенности.
Я извлек из-под плаща сложенное письмо.
– Мне нужно передать ей вот это послание. От него зависит жизнь принцессы. Вам тоже дорога Елизавета. Я знаю, вы не хотите, чтобы Ренар победил.
Он судорожно сглотнул:
– Что… что вы этим хотите сказать?
– Вы и так это знаете. Так же как с первой минуты знали, зачем я прибыл сюда. Вы ждали меня. Вы понимали, что Сесил пошлет ко двору своего человека, потому что вы предостерегли его.
Крайний ужас на лице Рочестера подтвердил мою догадку: тайным осведомителем Сесила при дворе был именно он, доверенный ревизор королевы. Это Рочестер предупредил Сесила о смертельной угрозе Елизавете, которая исходит от Ренара, и о предстоящей помолвке королевы с принцем Филиппом. Его, должно быть, терзали угрызения совести. Рочестер преданно любил королеву; он не покинул Марию в самое тяжкое время, когда вся страна была во власти Нортумберленда и никто не верил, что она когда-нибудь взойдет на трон. И все же, подобно многим преданным слугам королевы, он также наверняка считал, что она собирается совершить ужасную ошибку. Англичанин до мозга костей, Рочестер не мог снести мысли, что страна окажется в руках иноземцев, и ужаса, который неизбежно за этим последует.
– Я верный слуга ее величества, – запинаясь, проговорил он. – Вы ни в чем не можете меня обвинить, а если и попытаетесь, я буду все отрицать. Все до последнего слова.
– Вы ничего не поняли. Я совсем не хочу…
Рочестер шагнул ко мне, схватил меня за запястье.
– Нет, это вы ничего не понимаете! Теперь уже ничто ее не спасет. Все пропало. Конец. Мы проиграли. – Голос его задрожал. – Королеву не разубедить. Сегодня она казнила леди Джейн и Гилфорда Дадли. Я был там; я должен был официально засвидетельствовать их кончину.
Жгучая боль пронзила меня. Джейн и Гилфорд были лишь пешками в чужой игре; теперь оба они мертвы. Зато Роберт Дадли жив. Человек, которого я презирал, как никого на свете, человек, который стоял за всем этим заговором и своими действиями вверг меня и Елизавету в нынешнее безвыходное положение, – этот человек жив.
Вот оно, правосудие. Надо было прикончить его, когда мне представилась такая возможность.
– Прими, Господи, души их, – пробормотал я. – Надеюсь, леди Джейн не сильно мучилась.
– У меня кровь стыла в жилах, – отозвался Рочестер. – После того как бедняжке завязали глаза, она никак не могла отыскать эшафот. Она ощупью шла к нему, умоляя помочь тех, кто собрался посмотреть на казнь. Говорю вам, я не забуду этой сцены до последнего вздоха.
Он отвернулся, вытирая рукавом мокрое лицо.
– Уходите. Я не могу вам помочь. Все кончено. Теперь каждый сам за себя.
– Вы в это не верите. И никогда не верили. Вы хороший человек, помните, вы сами говорили об этом? Вы должны поступать, как велит вам сердце, или будете сожалеть об этом до конца своих дней. И всегда будете думать: «Что, если бы я выполнил тогда его просьбу? Сумел бы я этим спасти принцессу?»
Рочестер замер, по-прежнему стоя ко мне спиной и втянув голову в плечи.
– Неужели вы смиритесь с тем, что этот дьявол Ренар уничтожит ее? – воскликнул я. – Я – не смирюсь. Я отправлю его в ад.
– Ад, – заметил Рочестер, – то самое место, куда вы, вне сомнения, в конце концов угодите. И я вместе с вами.
Он проковылял к своему столу, сгреб лежавшее на нем кольцо с ключами и взял свечу. Прикрывая ладонью пламя, он обернулся ко мне:
– Я не могу открыто провести вас по двору. Вас ищут. Я не стану рисковать ради вас своей жизнью. У меня жена и дети. Мне нужно сохранить голову на плечах.
Зазвенев ключами, Рочестер повернулся к обшитой панелями стене. Он надавил ладонью на резную панель и толчком распахнул ее, обнаружив узкий проем.
– Этот ход ведет к покоям королевы. Я провожу вас до его конца, но учтите: больше вы от меня ничего не добьетесь. Дальше уж справляйтесь сами.
– Хорошо.
Наклонив голову, я протиснулся в лаз. Потайной ход, по всей видимости, принадлежал к более старой, изначальной части дворца – каменный туннель, настолько узкий, что дородная фигура моего спутника заполняла его едва ли не целиком. В кромешной тьме от свечи в руке Рочестера под ноги падал жалкий кружок света.
Я принудил себя дышать медленно и ровно. Почти так же, как глубокую воду, я ненавидел замкнутое пространство. Дыхание теснилось в груди, словно мне не хватало воздуха, ладони стали липкими от пота. Казалось, туннель бесконечен, как чистилище. В ту самую минуту, когда я стал всерьез опасаться, что буду вынужден пойти назад, Рочестер завернул за угол и принялся возиться с ключами. Он отпер покрытую пятнами плесени дверь, легко распахнул ее – дверные петли оказались на удивление щедро смазаны маслом, – и я, с безмерной признательностью выйдя из туннеля, обнаружил, что стою в королевской часовне, рядом с алтарем.
– Удобно, – заметил я притворно-легкомысленным тоном, хотя волосы под шапкой слиплись от холодного пота. – На тот случай, если опаздываешь на мессу.
– Или на случай облавы, – отозвался Рочестер. – Тайну этого хода доверяют только избранным слугам монарха; так повелось с давних дней, когда лорд Кромвель сеял ужас в сердцах по всей Англии. В старину эта часовня принадлежала Йоркскому монастырю. В этой части дворца полным-полно туннелей, и некоторые из них будто бы выводят к реке.
Он фыркнул.
– Видно, святым отцам не хватало одних облаток и они были не прочь побаловать себя контрабандными лакомствами.
Я молчал, впитывая блаженную тишину изящной, как драгоценная шкатулка, часовни, где в прошлый раз слушал заупокойную службу по Перегрину. Витражные окна сочились странным приглушенным светом, ловя отражение горящих снаружи факелов и бледной луны. Вдохнув стылый запах мрамора и благоуханного дерева, пропитанного ладаном, я вновь поразился тому, как знакомо, как близко мне это место, словно я когда-то и впрямь был католиком.
– Вы останетесь здесь. – Рочестер задул свечу. – Ренар расставил своих шпионов на каждом углу; если что-то пойдет не так, мы вернемся тем же путем, каким пришли. Без возражений.
Он двинулся в проход между скамьями, но тут я сказал: «Погодите!» – и протянул ему письмо принцессы.
Рочестер отпрянул:
– Я и так взял на себя слишком много. Если она согласится вас выслушать, вручите ей письмо сами.
Я извлек из потайного кармана золотой лепесток, завернутый в лоскут, который оторвал от подола рубахи перед тем, как покинуть Эшридж.
– Тогда покажите ей вот это.
– Что это? – Рочестер окинул меня подозрительным взглядом. – Взятка? Уверяю вас, ей это не понравится.
– Просто покажите, и все. Она примет меня, как только увидит этот лепесток.
– Моя доброта меня погубит, – хмыкнул Рочестер, однако спрятал драгоценность в карман и, что-то ворча себе под нос, пошел дальше.
Я невольно улыбнулся. Если бы мне нужен был верный друг, я бы выбрал лорда Рочестера.
Я сидел на скамье и ждал, а тишина часовни окутывала меня, словно мягкий невесомый бархат. До этой минуты я не осознавал, как безумна и беспорядочна моя жизнь; каждый миг ее, каждый вздох были поглощены стремлением защитить Елизавету. Сейчас, в этой уединенной часовне, где мне по всей справедливости было не место, я вдруг в полную силу ощутил перемену, которую совершили во мне прошедшие дни.
Я переступил невидимый порог. Что бы теперь ни случилось, я уже никогда не стану прежним. Наедине с самим с собой, лишившись всякой необходимости притворяться, я наконец признал, что все мое упрямство, все мучительные попытки зажить обычной жизнью были самообманом. Я думал, что смогу бежать от тайны своего прошлого, схоронить ее в глубине своего существа и стать как все. Я так искренне хотел в это поверить, что убедил себя: если мы с Кейт поженимся и заживем новой жизнью, жизнью, в которой будет место только для нас двоих, где никто и ничто не сумеет до нас дотянуться, я наконец обрету покой.
Я заблуждался. Обрести покой мне, похоже, не суждено.
«Ты обладаешь способностями к таким занятиям… Ты и в самом деле прирожденный шпион».
Сесил был прав. Он с самого начала понимал то, чего упорно не хотел признавать: мне уготован иной, куда более опасный путь, чем тот, о котором я мечтал.
Услышав шорох юбок, я вскочил. Я повернулся к дверям часовни и увидел, что мне навстречу идет леди Кларансье. Лицо ее было холодно.
– Одни сказали бы, что ты дерзок не по чину, – проговорила она без предисловий. – Другие заявили бы, что ты просто ищешь своей погибели.
Я наклонил голову:
– А третьи заключили бы, что это одно и то же.
– Ради твоего блага надеюсь, что это не так. – Она поманила меня к себе. – Не знаю, что сказал ей Рочестер, но после того, как целый день королева не подпускала к себе никого из нас, она согласилась тебя принять.
Глава 22
Я последовал за леди Кларансье в покои королевы. Все прочие дамы уже отошли ко сну; хотя в камине горел огонь и в настенных подсвечниках зыбко мерцали свечи, в приемной не было ни души.
Дверь в кабинет была закрыта. Леди Кларансье направилась было к ней, но затем резко остановилась:
– Не следует думать, будто ваши былые заслуги склонят ее к милосердию. Дон Ренар с самого начала мятежа ни на минуту не оставлял ее, усердно внушая собственное мнение обо всем и в особенности о вас. Если вы сейчас войдете к ней, то, вполне вероятно, пожалеете об этом.
– Понимаю, – отозвался я. – И все же она должна узнать правду.
– Должна ли? Порой уж лучше оставить все как есть.
Она взглянула мне в глаза и лишь затем постучала. Ответа не было; тем не менее леди Кларансье отошла от двери:
– Она ждет вас.
У меня перехватило дыхание. Повернув дверную ручку, я шагнул внутрь.
В кабинете было почти так же темно, как в туннеле, которым я только что пробирался сюда. Я поморгал, дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте, и лишь затем из мрака стали проступать очертания предметов – позолоченный письменный стол, весь заваленный книгами и стопками бумаги; другой стол, за которым проходили заседания совета; мягкие кресла и большое сводчатое окно в нише дальней стены. Занавеси были опущены, отчего комната походило на кокон, пропахший застарелым дымом. В золотом канделябре оплывала одинокая свеча.
Стоя неподвижно, я чувствовал, как сердце гулко колотится о ребра. Я нигде не мог разглядеть королеву.
Голос ее словно плетью хлестнул из темноты:
– И ты смеешь показываться мне на глаза?
– Ваше величество…
Я припал на колено. Неясная фигура, забившаяся в угол у письменного стола, выпрямилась, издав отрывистый грубый смех:
– Не поздно ли ты вспомнил о смирении?
Я поднял взгляд. Растрепанные волосы Марии Тюдор пепельно-седыми прядями падали на плечи. На ней было то же пурпурное платье, в котором она провожала Елизавету в Эшридж, только теперь измятое, несуразно растопыренное, точно его тянули в разные стороны; расстегнутый на груди корсаж обнажал торчащие ключицы. На пальцах Марии не было ни единого перстня; она что-то сжимала в кулаке, но мой взгляд приковало ее лицо – мрачное, осунувшееся лицо, на котором раскаленными углями горели глаза.
Я не мог отвести взгляд, не мог даже вздохнуть.
Она тоже переступила порог, но если меня со временем ждало примирение с судьбой, то Марию подстерегали только душевная боль и страх.
– Ваше величество, я пришел сюда, потому что знаю, вы…
– Нет! – Мария резко вскинула руку. – Я не стану слушать. Ты всегда приносишь беду.
Неужели Рочестер не выполнил мою просьбу? Я сунул руку под плащ, чтобы достать письмо Елизаветы, но тут она разжала кулак: на цепочке покачивался мой золотой лепесток с крохотным рубином.
– Откуда ты это взял? – Мария впилась в меня взглядом. – Как попала к тебе эта вещь?
Комната покачнулась перед глазами. Мгновение я ничего не видел и не слышал, затем тихо проговорил:
– Она принадлежала моей матери.
– Тебе хватает наглости называть принцессу из рода Тюдоров своей матерью?
Мне показалось, будто я выскользнул из собственного тела и теперь с безопасного расстояния наблюдаю, как рушится мир.
– Зачем бы мне лгать? – отозвался я, и Мария метнулась вперед так стремительно, что я не успел отпрянуть.
Пощечина обожгла лицо, и золотой лепесток впился в щеку, расцарапав ее до крови.
– Кто ты такой?
Яростный выкрик Марии волнами всколыхнул темноту. Я ожидал, что в кабинет ворвется леди Кларансье, но когда стало тихо и погасли отголоски эха, сказал:
– Я хочу, чтобы вы знали правду. Меня произвела на свет Мария Саффолк – ваша тетя, сестра вашего отца, короля Генриха. У нее был золотой артишок – подарок французского короля на ее свадьбу с другом вашего отца Брендоном. Перед смертью она приказала разломить этот артишок на четыре части и завещала лепестки четырем женщинам. Вы были одной из них. У вас есть такой же лепесток.
Мария прерывисто дышала, втягивая воздух сквозь зубы.
– Мажордом Саффолков, доставивший вам этот лепесток, позднее поступил на службу в дом Дадли. – Я помолчал. – Он сделал это ради меня. Его звали Арчи Шелтон. Он надзирал за мной. Он старался сохранить тайну моего рождения, но безуспешно. В конце концов в те дни, когда Нортумберленд попытался отобрать у вас трон, я узнал правду.
– Правду? – Голос Марии дрожал. – После всего, что ты натворил, ты являешься ко мне с этой… этой чудовищной фальшивкой, с этой невероятной ложью! Нет, ты вовсе не хочешь, чтобы я знала правду! Только одно тебе нужно – спасти мою сестру, которую ты все это время защищал!
– Да, это так. – Я не отвел взгляда, прямо уставившись ей в глаза. – Но в то же время я защищал и вас. Поверьте хотя бы этому, если больше ничему не хотите верить. Я Тюдор и никогда не предам Тюдоров.
Она стиснула зубы, борьба с неким чудовищным чувством исказила черты ее лица. Меня охватило предчувствие, что очень скоро Мария потерпит поражение в этой борьбе, и тогда демон, которого кропотливо взрастил и выпустил на свободу Ренар, демон, толкнувший ее расправиться с Джейн Грей и Гилфордом Дадли, поглотит ее целиком.
– Что еще? – спросила она. – Лучше скажи сейчас, прежде чем я решу твою судьбу.
– Это все, что я знаю, кроме того, что… думаю, я рожден вне брака. Наверно, поэтому моя мать приказала, чтобы меня увезли и растили тайно. – Голос мой сорвался; всеми силами я отгонял страх, о котором никогда не говорил вслух. – Должно быть, мое существование было для нее позором.
– Иными словами, ты бастард. – Лицо Марии окаменело. – Елизавета знает об этом?
– Нет. Но она дала мне пристанище, когда мне больше не к кому было обратиться.
Она вздернула подбородок:
– Если она так добра к тебе, что же ты ничего ей не рассказал?
– У меня есть только этот золотой лепесток. Другой такой же – у вашего величества. Я не видел нужды нарушить молчание.
– Вот как? Уж верно тебе известно, что Елизавету некоторые тоже считают незаконнорожденной, и тем не менее она моя наследница. Кто усомнится, что ты мог бы добиться того же, если бы захотел?
Я совершил грубую ошибку. Она будет стоить мне жизни. Нельзя было рассказывать Марии о моем происхождении. Нарушив собственный обет, я навлек на себя немыслимую беду.
– Клянусь собственной жизнью, я сказал вам об этом лишь потому, что сейчас под угрозой жизнь вашей сестры. В наших жилах течет одна кровь. Я подумал, что, если расскажу вам, кто я такой, вы поймете, что у меня нет иного желания, кроме как служить моей королеве и моей принцессе.
– Иного желания или иного выхода? – едко парировала она.
Я задохнулся, леденея от ужаса, но тут непреклонность, сковавшая черты Марии, растаяла. В один миг она стала такой, какой я увидел ее впервые, – доблестной королевой, которую не сломили годы ожесточенной борьбы. В глубине души Мария понимала меня. Подобно мне, она знала, что значит жить, не ведая своего места в жизни.
Она обвила пальцы цепочкой, на которой висел мой лепесток.
– Эта безделушка ровным счетом ничего не значит. Всего лишь осколок позабытого прошлого, который ты мог украсть, чтобы подкрепить им свои нелепые россказни. Однако же, если когда-нибудь ты вздумаешь повести себя по-другому, знай, я этого не потерплю. Я предам тебя смерти.
С этими словами Мария сунула лепесток в карман юбки и протянула руку:
– А теперь отдай мне письмо, которое, по словам Рочестера, ты доставил.
Я извлек из-под камзола послание Елизаветы. Мария взяла его и отошла к столу.
Я все так же стоял, припав на колено.
Развернув письмо, королева молча прочла его. Долгое время она не двигалась, безвольно придерживая лист бумаги, затем разжала пальцы, и он невесомо опустился на пол.
– Это правда? – спросила Мария. – Действительно ли она почитает меня превыше всего? Или она такая же лгунья, как и ты?
Она оглянулась на меня.
– Впрочем, подозреваю, даже ты не можешь отличить ее ложь от правды. Все-таки в этом деле она гораздо искушенней тебя.
– Ваше величество, принцесса невиновна. Да, я прибыл ко двору, чтобы помочь ей, но также, повинуясь вашему приказу, расследовал заговор. Более того, я узнал, что дон Ренар и…
Королева жестом оборвала меня на полуслове:
– Ренар мне уже все рассказал. Я осведомлена о замысле мистрис Дарриер. Даже если бы он смолчал – я с раннего детства росла в окружении шпионов, а потому сразу поняла, кто она такая. Я рада, что эта женщина сполна расплатилась за свое коварство. – Она холодно усмехнулась. – Теперь герцог Фериа женится на моей Джейн Дормер, согласно моему изначальному замыслу. И если хочешь знать, я уже решила проявить снисхождение к своей якобы преданной и почтительной сестре. Достаточно уже пролито крови. Пока – достаточно.
Я незаметно выдохнул. И уже готов был поверить, что добился успеха, когда Мария добавила:
– Тем не менее завтра она отправится в Тауэр. Очевидно, ее нельзя оставлять без присмотра. По крайней мере, в Тауэре до нее не доберутся все эти смутьяны, что раздувают бунты, пользуясь ее именем. Как только принц Филипп, мой супруг, прибудет в Англию, мы совместно решим, как с ней поступить. Я последую его совету.
Его совету…
Я уже знал, что скажет принц Филипп; в отличие от Марии я точно знал, к чему он стремится. И все же я не посмел искушать судьбу. Она не казнит Елизавету; пока что нужно довольствоваться и этим.
– Милосердие вашего величества безгранично, – проговорил я, склоняя голову.
– Да, – отозвалась она, – так говорят. Любой другой на моем месте давно бы уже снес ей голову, однако я отвечаю за свои дела перед Господом. Я не запятнаю рук ее кровью без веской на то причины. Что до тебя – хоть рассказанная тобой история сама по себе и примечательна, я в нее не верю. Принцесса крови не обесчестила бы себя плодом беззаконной связи. Ты ошибся, тебя ввели в заблуждение. Впрочем, я сохраню тебе жизнь в память о былых услугах, которые, по твоим же словам, ты оказывал по доброй воле. Тем не менее отныне ты изгнан от двора. Я не желаю больше ни видеть тебя, ни слышать. Теперь можешь идти.
– Ваше величество, – пробормотал я и, поднявшись, двинулся к двери.
Королева заговорила снова, и в ее властном голосе зазвенела безжалостная сталь:
– Помни, кто бы ты ни был: отныне ты для меня не существуешь. Ты достиг своей цели. Теперь ты воистину человек без прошлого. Оставайся таким и впредь.
Я обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на нее – прямую, с высоко поднятой головой, вопреки неопрятному виду монархиню до кончиков ногтей. Я почтительно поклонился и вышел вон.
Леди Кларансье, сидевшая у камина, встала. Искреннее облегчение вспыхнуло на ее лице; я шагнул к ней и взял за руку.
– Берегите ее, – проговорил я. – Она этого не сознает, но ей понадобится вся ваша любовь и забота.
– Я буду заботиться о ней до конца своих дней. – Леди Кларансье помедлила немного и лишь затем отняла руку. – Желаю вам удачи, мастер Бичем.
С этими словами она повернулась к двери в часовню. Я не нуждался в объяснениях; человек, которого не существует, больше не вправе ступать коридорами Уайтхолла.
Дверь уже закрывалась за мной, когда я услышал ее голос:
– На развилке в туннеле поверните направо. Этот ход приведет вас к реке.
Рочестер незаметно ушел, впрочем как я и ожидал. Он сам признался, что должен оберегать жену и детей. Потайную дверь в часовне он оставил незапертой, но я знал, что обратный путь в его кабинет для меня закрыт. Сделав глубокий вдох, я натянул перчатки и вошел в туннель. На сей раз светить мне было нечем. Я едва различал что-то в двух шагах от себя, под ногами хрустел щебень, от писка шнырявших повсюду крыс по спине бегали мурашки. Чем дальше я углублялся в затхлую темноту, тем отчетливей становился едкий смрад реки. Я ускорил шаг и остановился, лишь обнаружив, что добрался до развилки.
Левое ответвление туннеля уходило в пустоту; в правом мерцал едва уловимый свет. Стиснув рукоять висевшей у бедра шпаги, я осторожно двинулся вперед. Щебня и мусора под ногами становилось все больше; заплесневелые стены были склизкими на ощупь даже сквозь перчатки. Я так стремился скорее дойти до слабого отдаленного свечения, манившего, как мираж, что вначале решил, будто мне только чудится совершенно иной запах – вкрадчивый сладкий аромат, так стойко державшийся в воздухе, словно его обладатель только что прошел тем же путем.
Я застыл как вкопанный. Лилии! Запах лилий!
Сзади приближались шаги. Я рывком развернулся, выхватив шпагу.
Никого.
Меня охватила дрожь. Это невозможно. Этого просто не может быть. Я же сам видел, как она прыгнула с моста. Она утонула, в этом не может быть сомнений.
Сладкий аромат был уже повсюду, клубился, словно цепкий невидимый туман, проникая под одежду, под кожу – всюду. Все было пропитано ее запахом.
– Покажись! – выкрикнул я, и эхо моего голоса неистово заметалось меж стен туннеля.
Снова услышав шаги, хруст каменного крошева под ногами, я сорвался с места и бросился на звук. Я размахивал перед собой шпагой, пинками расшвыривая крыс; все тот же дикий вопль «Покажись!» рвался с моих губ.
Я добежал до развилки. Туннель, который вел в канцелярию Рочестера, был прямо передо мной, ход в королевскую церковь – слева. Я стоял, бессильно хватая ртом воздух, и тут ужас пронзил все мое существо – я услышал стук отворившейся двери, а затем отчетливое цоканье каблуков.
Кто-то вошел в часовню.
Помоги мне боже, Сибилла не умерла. Она жива!
Из часовни донеслись приглушенные голоса – неразборчивое бормотание, затем отрывистый приказ и певучий звон клинков, выхваченных из ножен. Я не стал дожидаться, когда в туннель ворвутся стражники. Развернувшись, я опрометью бросился обратным путем; меня шатало, кидало из стороны в сторону, точно пьяницу в ярмарочном лабиринте, сердце едва не выпрыгивало из груди. Туннель сузился, ощутимо пошел под уклон; потолок опустился настолько, что пришлось пригнуться; под ногами захлюпал ручей, который становился все глубже, и вот я уже с плеском брел в воде по пояс. Вода была до того ледяная, что у меня скрутило судорогой кишки. Тусклый свет понемногу становился ярче. Не чуя застывших ног, я упорно брел в зловонной жиже и едва не взвыл от бессильной ярости, увидев прямо перед собой изогнутую решетку, низко закрепленную в сплошной каменной стене.
Это был затвор шлюза. Туннель, в котором я оказался, служил для спуска нечистот из дворца.
Позади раздавался металлический лязг. Плеск воды под ногами преследователей все нарастал. Сунув шпагу в ножны, я снял плащ и отбросил его в сторону. Шепча молитву, я крепко зажмурился, нырнул и принялся ощупывать нижнюю часть затвора. Если решетка доходит до самого дня, я обречен. В тот миг, когда я почти пришел в отчаяние, когда легкие разрывались от нехватки воздуха и все навязчивей хотелось открыть рот и покорно захлебнуться нечистотами, – в этот самый миг пальцы мои наткнулись на зазубренный край решетки. Я вцепился в нее, протолкнул себя в отверстие, скребя пальцами гнилостное мягкое дно. Что-то воткнулось в плечо, зацепило камзол. Я извивался, неистово работая ногами: неведомые преследователи наверняка заметят мой плащ, колыхающийся в жиже, и сразу поймут, куда я делся. Поднимется тревога, из дворца вышлют стражников. Если меня обнаружат, королева уже за меня не вступится.
С располосованным плечом я наконец вырвался на свободу и поплыл к поверхности. Течение несло меня, швыряя из стороны в сторону, вниз по скату. Я барахтался в потоке мусора, хватаясь за первые подвернувшиеся обломки, только бы удержаться на плаву, и вдруг головой вперед вывалился в канаву, которая впадала в реку. Надо мной закружилось небо, усеянное звездами, в колыбели туч закачалась бледная луна.
Звуки погони стихли; на дальнем берегу мерцал редкими огнями факелов Саутуарк. Я выбрался из канавы и с минуту лежал пластом, переводя дыхание.
Затем кое-как поднялся на ноги и бегом, насколько хватало сил, пустился в город.
Промокший насквозь и дрожащий от холода, я поплелся к верфям. Вспомнив Шафрана, который остался в конюшнях вместе с Кантилой, арабским скакуном Елизаветы, и Урианом, я подумал, что их нужно будет как-то забрать оттуда. Впрочем, возвращаться сейчас во дворец я бы не рискнул. Нужно найти укрытие в единственном месте, где еще можно спрятаться, – на людных улицах вблизи Тауэра.
Я ковылял мимо свидетельств неудавшегося мятежа – разрушенных баррикад, истоптанных знамен, окровавленных нарукавных повязок, почти утонувших в снежной жиже. Все жилые дома, лавки, таверны были заперты; добравшись до «Грифона», я замолотил в дверь ободранными костяшками пальцев.
– Откройте, пожалуйста, откройте! – шептал я, дробно стуча зубами. – Пожалуйста, отзовитесь хоть кто-нибудь!
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем в окне верхнего этажа распахнулись ставни.
– Кто там? – раздался грозный женский голос.
Я задрал голову вверх и увидел его хозяйку, которая в съехавшем набок ночном колпаке высунулась из окна, ухватившись за подоконник загрубевшей рукой.
– Скарклифф, – прохрипел я и, когда она наклонила голову, прислушиваясь, громче повторил: – Скарклифф здесь?
Женщина ожгла меня сердитым взглядом:
– Нет здесь никакого Скарклиффа! Пошел прочь от моей двери, бродяжка, не то живо опростаю на голову ночной горшок! Прочь, кому сказано!
– Нет, вы не поняли… – Я прервал возражения на полуслове.
Я был совершенно уверен, что передо мной та самая Нэн, пышнотелая особа, которая обслуживала меня в ночь, когда в этой таверне я встречался со Скарклиффом. Она либо хозяйка «Грифона», либо жена хозяина; владельцы заведений обычно над ними и селятся, чтобы охранять свою собственность от взлома и грабежа.
– Шелтон! – вдруг осенило меня. – Я ищу Арчи Шелтона!
Нэн поколебалась, затем скрылась в доме и захлопнула за собой ставни.
Я застонал, не в силах сделать больше ни шага. Мокрая одежда обросла сосульками, плечо, распоротое решеткой, терзала жгучая боль. Ноги подкосились; я уже приготовился рухнуть на крыльцо «Грифона» и прямо здесь мирно испустить дух, когда на входной двери отодвинули засов и из дома, кутая в платок дородные плечи, появилась Нэн.
За ее спиной, голый до пояса, в одних только брэ,[8] маячил Скарклифф.
– Так и знал, что застану тебя здесь, – выговорил я.
Он успел подхватить меня в тот миг, когда я рухнул без чувств.
Глава 23
Жгучая жидкость струей хлынула в горло. Я закашлялся и ощутил, как рот наполняется омерзительным привкусом желчи. Я свесился с потертой скамьи и исторг из себя ужасающее количество рвоты.
– Ах, бедняжка! – воскликнула Нэн, тряпкой отирая мне губы.
Я со стоном снова улегся на подушку.
– Пованивает рекой, – проворчал Скарклифф.
– Хуже, – прохрипел я и приоткрыл один глаз. – Гораздо хуже. Тебе лучше не знать.
– Да, пожалуй, не стоит.
Скарклифф сидел рядом на табурете и внимательно разглядывал меня; в камине раздули огонь, и живительный жар понемногу согревал мои промерзшие кости. Я поймал себя на том, что глазею на обнаженную грудь Скарклиффа, мускулистую, словно у борца; на теле у него почти не было шрамов, не то что на лице.
– Выпей еще. – Он пододвинул мне чашку. – Это бренди, привезен из Севильи, считай, единственное, что есть стоящего у испанцев.
Я отказался от заманчивого предложения и попытался привстать, опираясь на локти. Мы находились в небольшой гостиной, небогато обставленной, но чистой и опрятной. У камина на камышовом коврике лежал потрепанный пес Скарклиффа; его мутно-белесые глаза наблюдали за мной с праздным интересом.
– Ты здесь живешь? – спросил я.
– По большей части – да; когда Нэн по мне соскучится.
От буфета, где пышнотелая хозяйка отжимала тряпку в тазу, донеслось выразительное фырканье. Затем Нэн, грузно ступая, вернулась ко мне и положила мокрую тряпку на лоб:
– Вот так, а теперь лежи да отдыхай. Я принесу из кухни горячей овсянки.
Она вышла и, закрывая за собой дверь, бросила обеспокоенный взгляд на Скарклиффа. Я услышал, как она спускается по лестнице.
– Тревожится, – пояснил тот. – Нэн всегда говорила, что самый большой ее страх – проснуться среди ночи оттого, что убийца, нанятый Дадли, попытается придушить нас в собственной постели. Я каждый раз твержу ей, что такое вряд ли случится. У этой семейки полно хлопот поважнее.
– Она знает… знает, кто ты такой?
Он пожал плечами:
– Нельзя же вечно скрываться от всех и всякого. Хорошо, когда кто-то знает, кто ты есть на самом деле. – Скарклифф одним глотком осушил чашку с отвергнутым мной бренди. – К тому же Нэн помогла мне. Она была шлюхой в одном из дешевых борделей на Бэнксайд, и лет ей было уже немало, правда, и ее клиенты не молодели. Она нашла меня на берегу в ночь, когда я бежал из Тауэра; ноги у меня были переломаны, а лицо… ну да ты сам видишь, что сотворили с моим лицом. Нэн и другие девицы из соседних заведений оттащили меня в дом и выходили. По словам Нэн, прошла не одна неделя, прежде чем я открыл глаза или издал хоть звук. Если б не все эти девицы, я бы испустил дух.
– И теперь вы с ней живете вместе?
– Вроде того. Поправившись – насколько вообще можно было поправиться, – я нанялся в бордель вышибалой; мы с Нэн откладывали каждый заработанный грош. Со временем мы скопили достаточно, чтобы выкупить эту таверну у дяди Нэн, дебошира и пропойцы, который едва сводил концы с концами. Он помер на этой самой скамье – от печеночной гнили. Жалкий ублюдок был этот дядя, но все же он перед смертью оказал Нэн добрую услугу. По крайней мере, теперь ей не надо торговать собой ради куска хлеба.
Голова моя шла кругом – и от последствий только что пережитой передряги, и от самой мысли, что Арчи Шелтон, некогда мажордом благородного семейства Дадли, теперь заправляет таверной на пару с бывшей шлюхой.
– Дивишься? – Единственный глаз Скарклиффа блеснул. – Правду говоря, я и сам поначалу дивился. Казалось, надолго не задержусь. Но знаешь, мне здесь нравится. Я подумываю совсем поселиться здесь и работать только в таверне. После всех этих неприятностей с графом старине Скарклиффу, я полагаю, пора уйти на покой.
От избытка чувств у меня перехватило дыхание.
– Ты уже второй раз спасаешь мне жизнь.
– Верно. Ты большой мастак попадать в беду.
Скарклифф помолчал немного, неотрывно глядя на огонь, который весело трещал в камине.
– Ты сделал, что хотел? – спросил он наконец. – Ты помог ей?
Я вздохнул:
– Ее отправят в Тауэр, но, по крайней мере, мне дали слово оставить ее в живых.
Изувеченное лицо Скарклиффа вряд ли могло выражать чувства, но сейчас я угадал в нем сомнение.
Читать бесплатно другие книги:
