Заговор Тюдоров Гортнер Кристофер

– По твоим словам, – отозвался я. – Впрочем, это бы меня не остановило. Не будь ты женщиной, я бы прикончил тебя без малейших колебаний.

– Стало быть, то, что я женщина, в кои-то веки служит мне защитой? Но скажи, чем я заслужила такую враждебность?

Я в упор взглянул на нее:

– Ты обманывала меня с первой минуты. Ты сказала, что шпионишь за королевой по приказу Ренара, но на самом деле он приставил тебя шпионить за Кортни. Ты соблазнила графа, выманила у него все тайны, но не сообщила Ренару о своих открытиях – ни о заговоре, ни о том, кто я такой. Ты знала, что я проследил за графом до борделя, знала, о чем я договорился с ним. Ты притворялась, что помогаешь мне, а меж тем готовила западню. Продолжать?

– О да, конечно! – Глаза ее заблестели ярче. – Все это так… захватывающе.

Я угрожающе шагнул к Сибилле:

– Ты оставила в моей комнате отравленное письмо. Все это время ты внушала мне, что это дело рук Ренара, а на самом деле убийца ты!

Сибилла взяла кувшин, стоявший на столе, и наполнила элем два кубка. Один кубок она протянула мне. Я не шелохнулся. Вздохнув, она поставила кубок так, чтобы я при желании мог до него дотянуться.

– У меня и в мыслях не было покушаться на жизнь мальчика. Я хотела припугнуть тебя. Видишь ли, твое появление на сцене было для меня полной неожиданностью; замысел мой не был рассчитан на твое вмешательство. Я просто не знала, как справиться с тобой. Но и твоей смерти я не хотела: яда на печати было ровно столько, чтобы ты почувствовал недомогание. Твой оруженосец, видимо, оказался чересчур худосочен, если яд подействовал так быстро. То была злосчастная случайность.

– Случайность?! – Голос мой зазвенел от ярости. – Он погиб по твоей вине!

– Да, я знаю. Мне… очень жаль.

Сибилла произнесла это так, словно само чувство жалости было ей незнакомо и она затруднялась выразить его с помощью слов. Та самая женщина, которая плакала в моих объятиях, так неподдельно заботилась обо мне и страстно мне отдавалась; та самая – и все же другая, словно она сбросила кожу, явив иной, столь же прекрасный, но куда более смертоносный облик.

– Уверен, такой изощренный обман ты затеяла неспроста, – сказал я. – Ты не служишь Ренару, так кто же тогда твой хозяин?

– Неужели сам до сих пор не догадался? Все прочие выводы тебе удались блестяще.

Сибилла провела рукой по столу, и мне пришлось выставить вперед шпагу, чтобы помешать ей приблизиться ко мне. Она остановилась у края стола, в нескольких шагах от того места, где я стоял, и заговорила:

– Ренар всегда был недостаточно гибок. И служит он столь же негибкому господину. Карл Пятый правит империей, однако он, во многом подобно Марии, излишне прикован к прошлому. Он не может простить себе того, как обошелся с матерью Марии, своей теткой Екатериной Арагонской. Он обещал помочь Екатерине, когда король Генрих задумал с ней развестись, но Екатерина умерла, брошенная всеми, в захолустном монастыре, а Анна Болейн, королева-ведьма, присвоила ее трон. Вопреки своим обещаниям Карл и пальцем не шевельнул. – Сибилла помолчала, глядя на меня. – Должно быть, все эти годы он мучился угрызениями совести. Затем королевой стала Мария, и Карл увидел возможность искупить свою вину. Он отдаст ей в мужья своего сына Филиппа; вместе они вернут Англию в лоно католической веры, уничтожат всех еретиков, и прошлые промахи будут надлежащим образом исправлены. Лишь одна помеха стояла на его пути.

– Елизавета! – беззвучно выдохнул я.

– Да, она. Дочь королевы-ведьмы. Елизавета была опасна. Еретики считали ее своим знаменем; ее необходимо было устранить. Император отправил сюда Ренара с двумя поручениями: провести переговоры о браке и сделать так, чтобы Елизавета до него не дожила. – Она вновь умолкла, и лицо ее приняло задумчивое выражение. – Как я уже сказала, им обоим недостает гибкости. Мой господин, в свою очередь, сознает необходимость идти на уступки. И не видит причин избавляться от того, что в будущем может ему пригодиться.

– Так он…

Меня пробрал озноб. Сибилла говорила таким тоном, словно рассуждала о самых заурядных вещах. Впрочем, может, так оно и было. Может, там, откуда она явилась, беседы о том, надо ли уничтожать принцессу крови, являются частью повседневной жизни.

Сибилла запрокинула голову и разразилась чувственным грудным смехом.

– Как можно не видеть того, что происходит прямо под носом? Карл смотрит на мир глазами преждевременно постаревшего человека, но Филипп Испанский не таков. Он пока еще молод и полон сил. Он готов пожертвовать собой ради того, чтоб загладить отцовскую вину, – но только если сам извлечет из этого выгоду.

– Ты… ты служишь Филиппу? – в ужасе проговорил я. – Он и есть твой хозяин?

– Он нанял меня своим особым агентом. Мы знакомы много лет; я выросла при дворе его матери. Знал он также, что я шпионила для Ренара, и обещал мне свободу – титулованного мужа и собственный дом, приданое для моей сестры, пристанище для матери. Все, что мне нужно было сделать, – использовать ненависть Ренара, чтобы уничтожить Кортни, претендента на руку Марии, а также всякого другого, кто будет выступать против ее брака с Габсбургом. Филипп, однако, потребовал, чтобы его причастность к этому делу осталась тайной. Вся вина за пролитую кровь должна быть возложена на Марию.

– Боже милостивый! – прошептал я. – Зачем?..

И вдруг последняя часть головоломки встала на место, с тошнотворной ясностью обнажив цельную картину.

– Так, значит, все дело в Елизавете! Филиппу нужна Елизавета!

– Тебя это удивляет? – усмехнулась Сибилла. – Принц Филипп современный человек; прошлое ему безразлично. Его отец устал править. Когда Карл отречется от трона, Филипп унаследует половину его империи. Он готов делить унылое ложе со старшей сестрой, но только если будет уверен, что в надлежащий срок ему достанется младшая. Вначале, однако, Елизавету следует усмирить; все те, кто поддерживает ее еретические наклонности, должны умереть. И как только Мария, не сумев выносить ребенка, испустит дух – а такой исход неизбежен, – Елизавета будет принадлежать Филиппу. С ней он зачнет наследников, которые в свое время заставят содрогнуться всю Европу, – династия Тюдоров-Габсбургов будет править миром!

Меня замутило.

– Ты совсем спятила, и твой принц – тоже. Сама идея чудовищна. Елизавета никогда не покорится Филиппу!

– О, – отозвалась Сибилла, вздернув подбородок, – непременно покорится, если захочет жить. Письмо к Дадли неоспоримо доказывает, что ей было известно о заговоре.

В голосе ее зазвучали зловещие нотки:

– Игра окончена. Даже ты не сможешь ее спасти.

Я метнулся вперед, хлестнув шпагой над столом. И испытал подлинное наслаждение, когда Сибилла резко втянула воздух и с опаской попятилась, не сводя глаз с моего клинка.

– Отдай мне письмо Елизаветы. Отдай!

На лице Сибиллы не дрогнул ни единый мускул.

– Почему ты так упорствуешь, сражаясь за дело, которое уже проиграно? – удивилась она. – Теперь письмо принадлежит Филиппу. Он владеет собственноручным признанием Елизаветы в государственной измене. Когда Уайетт и его сторонники подступят к Лондону, королева прикажет взять ее под арест. Ренар позаботится о том, чтобы Елизавету обвинили во всех смертных грехах и заточили в Тауэр. Единственным, кто сможет ее спасти, окажется будущий супруг королевы, которого Мария так страстно желает заполучить, что исполнит все его просьбы, в том числе и просьбу пощадить ее вероломную сестру. Филипп станет спасителем Елизаветы и, когда придет время, заполучит ее самое.

– Ни за что, я успею ее предупредить!

С этими словами я взмахнул шпагой – Сибилла прижалась к стене. Она не сводила с меня глаз, и на лице ее я наконец разглядел то, что так страстно желал увидеть.

Страх.

Меня передернуло. Я презирал Сибиллу всем своим существом, но память о желании, которое она во мне пробудила, никуда не делась и жгла меня раскаленным клеймом. Она – женщина. Никогда еще мне не случалось убить женщину. Я понимал, что Сибилла должна умереть, иначе мне не спасти Елизавету. Письмо наверняка где-то спрятано и дожидается лишь прибытия Филиппа; Сибилла ни за что на свете не доверила бы свою добычу кому-то другому. Может статься так, что я его никогда не найду, но если она умрет, письмо не достанется никому. Я сумею выиграть для Елизаветы хоть немного времени, прежде чем…

Я мешкал слишком долго. Метнувшись вбок, Сибилла выхватила из рукава нож и полоснула меня по руке. Жгучая боль и брызнувшая из раны кровь на мгновение выбили меня из колеи. Я уклонился в сторону, сбросил плащ, готовясь отразить следующий удар.

Вместо этого Сибилла кинулась к двери.

Я стремительно развернулся. В тот самый миг, когда я, занеся шпагу над головой, рванулся к Сибилле, на сей раз готовый изрезать ее на куски, она пинком опрокинула боковой столик, на котором стоял фонарь. Фонарь упал прямиком на груду хлама под окном и разбился вдребезги. В мгновение ока сухой камыш и тряпье вспыхнули невероятно жарким пламенем, столь жарким, что я отшатнулся, вскинув руки. Сибилла пропитала груду мусора ламповым маслом – вот откуда взялся тот странный запах!

– Нет! – возопил я.

Сибилла выскочила из комнаты и захлопнула за собой дверь. Я рванулся следом, но успел только услышать, как повернулся ключ в замке. Я с силой дернул засов, закричал во все горло, потом принялся молотить по двери рукоятью шпаги, не замечая, что из раненой руки хлещет кровь.

Затем я медленно повернулся лицом к комнате, и сердце мое сжалось. Огонь разрастался, лизал стену, с жадностью голодного хищника пожирая сухой мусор и масло.

Глаза начали слезиться. Изо всех сил стараясь сохранять спокойствие, я отошел как можно дальше от огня и окинул взглядом помещение. Другого пути наружу не было – кроме окна, под которым бесновалось пламя. Сибилла все продумала; она заманила меня сюда, чтобы именно таким образом устроить мой конец.

Я умру.

Дым густел, поднимаясь клубами к низкому потолку, словно черная туча, предвещающая бурю. Скоро он наполнит всю комнату, и я задохнусь. Я потеряю сознание; к тому времени, когда огонь доберется до меня, я уже ничего не почувствую. Когда все будет кончено и особняк превратится в дымящиеся руины, от меня останутся обугленные кости.

Мне захотелось выть. В отчаянии я осмотрелся, и взгляд мой упал на кувшин и нетронутый кубок с элем. Я резко натянул на голову капюшон, сунул шпагу в ножны и выдернул из-за пояса перчатки. Схватив кубок, я вылил весь эль на свои дрожащие руки в перчатках, затем смочил капюшон и отбросил прочь пустой кувшин. Этого было мало; впрочем, и десяти кувшинов было бы недостаточно, но когда я решительно повернулся к огню, то понял, что выбора у меня нет. Нестерпимый жар проникал сквозь одежду, словно пламя уже лизало мою беззащитную плоть…

Ссутулив плечи, я сделал шаг вперед. Пол колыхнулся под ногами. Я опустил глаза. Половицы… движутся…

Голову наполнил глухой рев. Я закашлялся, качнувшись вперед. Это все дым. Я задыхаюсь в дыму, и от удушья мне чудится то, чего нет на самом деле. Если бы только прорваться через завесу пламени, нашарить оконный засов, рвануть…

Я не думал о том, что двигаюсь навстречу смерти, и не слышал, как часть пола со скрипом открылась у меня за спиной, – до тех пор, пока чьи-то сильные руки не ухватили меня и, оттащив от пламени, рывком не втянули в лаз. Лишь тогда я осознал, что пронзительный звук, сверлящий мои уши, – мой же собственный душераздирающий крик.

– Шевелись, пока все это не рухнуло нам на голову! – бросил нетерпеливый властный голос.

Едва волоча ноги, я побрел вслед за грузным силуэтом своего спасителя; моих ноздрей, саднящих от едкого дыма, коснулся слабый запах сырой земли. Это был туннель под особняком, потайной ход, прорытый на случай бегства. Под ногами хлюпала склизкая жидкость; было так темно, что я ничего не мог разглядеть. Наконец в туннеле стало светлеть. Над моей головой откинули люк, и те же руки выдернули меня, заходящегося кашлем, наружу, в сад. Я лежал на спине, хватая ртом воздух. В тусклом предрассветном свете я краем глаза различал гладь Темзы, переливчатую, словно драконий хвост.

Барка, стоявшая у причала, исчезла.

Я поднял взгляд и увидел над собой жуткую физиономию Скарклиффа.

– Тебе повезло, что я заметил у ворот своего коня, – сказал он, заворачивая меня в плащ, мокрый насквозь и пропахший речной вонью. – Еще немного, и ты превратился бы в жаркое.

– От… откуда ты знал? – едва слышно просипел я.

– Говорю же – увидел, что бедняга Цербер вот-вот сорвется с привязи, увидел дым…

– Я не об этом. Я о потайном ходе. Ты знал о его существовании. Ты бывал здесь раньше.

Скарклифф замер. И, помолчав, негромко проговорил:

– Ты так и не узнал меня, парень?

Мне показалось, что я сорвался в бездну и все падаю, падаю и никак не достигну дна.

– Шелтон, – прошептал я.

Непостижимо, как я раньше не догадался. За уродливой маской исковерканного лица жил и дышал человек, которого я знал много лет, строгий мажордом Дадли, помогавший растить меня и привезший меня ко двору. Я взглянул в его единственный глаз, уже зная, кого вижу перед собой, – и память вернула меня в ту ужасную ночь в Тауэре, когда я гнался за Шелтоном. Он застрял в давке у подъемных ворот, в толпе перепуганных до смерти людей, пытавшихся спастись от стражников, которые обрушились на них с алебардами и палицами. Сколько голов было тогда проломлено, сколько искалечено рук и ног, скольких несчастных иссекли на куски. Шелтону, верно, достался удар алебардой по лицу. Судя по нарощенной подошве на сапоге, у него были повреждены и ноги. И все же он непостижимым образом выжил. Добрался до безопасного места, сменил имя и стал другим человеком. Он растворился в трущобах Лондона, стал там своим, нанялся телохранителем к графу Девону. Шелтон наверняка с первого взгляда узнал меня, однако смолчал. Неужели он намеревался прятаться от меня и впредь, унести свой секрет в могилу? Если так, то он выдал себя, когда бросился спасать мою жизнь.

– Да. Я много что должен тебе объяснить, но здесь не место для объяснений. Если хочешь поймать ту волчицу, надо пошевеливаться. Я следил за ней с той самой засады на дороге. В драку полезть не рискнул, – он криво усмехнулся, – все-таки я уже не тот, что прежде. Зато я видел, как она повела барку к мосту. Течение, впрочем, несильное. Успеешь ее догнать.

Я попытался вскочить, броситься в погоню, но Шелтон железной рукой удержал меня на месте.

– Нужно перехватить тебе руку.

Он оторвал длинный лоскут от подола своей рубахи и наложил повязку, остановив кровь.

– Рана неглубокая. Ее нужно будет как следует обработать, но пока что хватит и этого.

С этими словами Шелтон выпустил меня. Я неуклюже поднялся на ноги. Во рту стоял привкус гари. Глянув на особняк, высившийся позади Шелтона, я увидал, что над крышей валит густой дым, а в окнах мелькают зловещие красно-оранжевые отблески. Огонь вырвался за пределы комнаты. Скоро он поглотит весь дом.

Мы спустились к реке, забрели в воду по пояс и вброд обогнули садовую стену. Скарклифф еще раньше увел коней от особняка. Когда он помогал мне забраться в седло, Шафран дернулся вбок, взбудораженный запахом гари. На долю секунды в глазах у меня потемнело. Что я делаю? Как собираюсь остановить Сибиллу, если я ранен, а помогает мне человек, которого я считал мертвым и которому не доверяю до сих пор?

Мы помчались в город.

Стоял тот непостижимый предутренний час, когда все черты окружающего мира смягчены и размыты угасанием ночи. Город только-только просыпался, ворчливые домохозяйки сметали с крылечек мусор, разносчики и торговцы направлялись со своими товарами на Чипсайдский рынок, а собаки и свиньи рылись в канавах в поисках объедков.

Мы галопом скакали мимо, едва замечая эти утренние сцены.

Я успею, твердил я себе. Успею…

Впереди проступили массивные очертания проездных ворот, ведущих к мосту. Перед входом теснились чиновники в плащах, вдоль границы ворот расхаживали часовые в ливреях и тяжеловооруженные солдаты. Люди, желающие войти в город, выстраивались в очередь, подгоняли скот. Я сознавал, что вокруг стоит чудовищный шум, но сам почти ничего не слышал – все заглушал гулкий грохот неистово колотящегося сердца.

Успею…

Я соскользнул с Шафрана:

– Слишком много народу, и верхом нас проще заметить.

– Я пойду за тобой, – мрачно кивнул Скарклифф. – Будь осторожен.

Я пешком направился к воротам, ведя в поводу Шафрана и на ходу всматриваясь в толпу. В этот ранний час среди жаждущих войти на мост были в основном торговцы, но, присоединившись к очереди, я внезапно заметил Сибиллу – она стояла почти у самых ворот, закутавшись в плащ и низко надвинув на голову капюшон. Сибилла держала под уздцы мерина, и тот нервно фыркал, раздраженный обилием людей. Должно быть, она оставила барку у причала и взяла внаем коня. Я положил руку на ножны шпаги, и рана под повязкой отозвалась резкой болью. Часовой махнул рукой, пропуская Сибиллу. Она забралась в седло и двинулась вперед, пробираясь верхом через толпу. Толчея не давала ей прибавить ходу; как только она удалилась на безопасное расстояние, я взобрался на Шафрана и направил его следом, объезжая бесчисленные повозки, фургоны, скот, поглощенный только тем, чтобы не потерять ее из виду.

Сибилла не спешила и не проявляла ни малейшего опасения, что за ней могут следить. Я видел, как она щелкает плетью, расчищая себе дорогу. Я гадал, куда она направляется; в любом случае было очевидно, что у нее нет намерения вернуться в Уайтхолл. Я оглянулся через плечо. К моему облегчению, Скарклифф был неподалеку; он оставил Цербера в конюшнях у моста, где конюхи за умеренную плату присматривали за лошадьми.

Сибилла вдруг резко осадила коня перед галантерейной лавкой. Я соскользнул с Шафрана, сквозь текущий по мосту людской поток наблюдая, как она спешивается. Намотав поводья коня на шест, Сибилла подошла к двери рядом со входом в лавку, отперла ее и скрылась внутри. Я поднял взгляд. Здание ничем не отличалось от тех, которые теснились по всей длине моста, – опасно высокое, сжатое с двух сторон соседними домами, балконы, нависшие над проезжей частью, увешаны мокрым бельем, на обшарпанном фасаде множество небольших окон, забранных толстыми стеклами.

Кровь чаще застучала у меня в висках.

Это тайное убежище Сибиллы. Здесь она спрятала письмо и сейчас пришла забрать его.

Подошел Скарклифф. Я жестом велел ему присмотреть за Шафраном и пересек проезжую часть. Галантерейная лавка оказалась закрыта; вокруг было шумно – цокали копыта, гремели по мосту колеса бесчисленных повозок, – но в здании, нависшем надо мной, стояла полная тишина.

Как и в особняке, Сибилла оставила дверь незапертой. Это меня сразу насторожило; чуть приоткрыв ее, я разглядел сквозь щель пустую прихожую и узкую лестницу, которая уходила наверх, в темноту. Ни единого звука не донеслось сверху, пока я поднимался по ступенькам, вздрагивая от каждого скрипа. Я точно знал, что Сибилла где-то там; быть может, уже осведомленная о моем приближении, она готовится напасть первой. То, что она ничем не показала, будто заметила слежку, меня не успокаивало. Однажды я уже недооценил Сибиллу. На сей раз мне предстоит сражаться не на жизнь, а на смерть.

Ступив на лестничную площадку второго этажа, я обнажил шпагу. Передо мной была комната, внутри кто-то двигался. Подобравшись ближе и вытянув перед собой свободную руку, я резко распахнул дверь и приготовился к бою. Краем глаза я заметил кровать, письменный стол и табурет; а затем в углу комнаты увидел Сибиллу. Она проворно вскочила, и позади нее стала видна поднятая половица. На лице Сибиллы отразилось смятение; она явно не ожидала увидеть меня живым. Взгляд мой помимо воли устремился на поднятую половицу, а секунду спустя Сибилла бросилась на меня со шпагой в руке.

Я отпрянул и сделал выпад. Сибилла отскочила в сторону.

– Ты еще пожалеешь, что выбрался из огня! – процедила она сквозь зубы. – Меня долгие годы обучал фехтованию мастер из Толедо. Я убью тебя и отвезу ему твою шпагу, пускай увидит, как далеко добралась испанская сталь!

Я ничего не ответил, сберегая силы. Я сосредоточенно отбивал удары Сибиллы и постепенно уводил ее все дальше от задранной в углу половицы. Боль раздирала руку; я чувствовал, как повязка стремительно набухает свежей кровью, но ярость моя, всепоглощающая ярость, была сильнее боли, и потому я видел только Сибиллу, весь мир для меня воплотился в ней одной. Сомнения, мучившие меня, исчезли; шпага словно предвосхищала каждое мое движение, и лицо Сибиллы ожесточилось, когда я, увернувшись от очередного выпада, задел острием шпаги ее бок. Я расцарапал его до крови, тем самым вынудив Сибиллу развернуться и отпрыгнуть от меня, чтобы спастись от более глубокой раны. Она разгадала, что я пытаюсь сделать, и бросилась в атаку с поистине сатанинским рвением. Она неистово махала шпагой, выталкивая меня из комнаты и загоняя на лестницу, где она, без сомнения, намеревалась положить конец поединку.

Наши клинки скрещивались с ожесточенным звоном. Пошатнувшись на самом краю площадки, я понял, что через секунду-другую натиск Сибиллы пробьет мою защиту. Я не стал ни размышлять, ни колебаться – просто развернулся и вприпрыжку помчался вниз по лестнице, перемахивая через три ступеньки зараз. Как я и рассчитывал, Сибилла, словно волчица, учуявшая кровавый след добычи, ринулась за мной.

Мгновение – и мы оказались снаружи, перед домом, кружа в смертоносном танце клинков; прохожие отпрянули в стороны, поспешно огибая нас. Сибилла была стремительна, точно ртуть, волосы ее, стянутые узлом на затылке, растрепались и реяли вокруг разгоряченного лица, так что даже сейчас, в тот ужасный миг, когда мне грозила верная смерть, я видел, как она была прекрасна, словно мстительный – и беспощадный – ангел.

Скарклиффа она не заметила. Он отвел Шафрана на другую сторону улицы и оставил в нескольких домах от того места, где мы сражались, а сам смешался с толпой. Вдруг он рванулся вперед, всем своим грузным телом устремившись на Сибиллу, словно таран. Они столкнулись с отчетливым глухим стуком, и она пошатнулась, теряя равновесие на неровной мостовой. Шпага вылетела из ее руки – именно такого случая я и ждал. Едва Сибилла, зарычав от злобы и выхватив из-за голенища нож, развернулась к Скарклиффу, я бросился к ней и взмахнул шпагой, исполненный решимости покончить с ней раз и навсегда. Мой выпад разминулся с целью всего лишь на волосок; в последний момент Сибилла успела пригнуться и отпрыгнуть. На краткий миг, который показался вечностью, наши взгляды скрестились. Я преграждал ей путь к дому.

Губы Сибиллы изогнулись в ледяной усмешке. Она развернулась и побежала прочь.

– Наверх! – рявкнул я Скарклиффу, бросаясь в погоню. – Под половицей!

Толпа на мосту прибывала; было утро, и сотни лондонцев устремились с одного берега на другой по своим делам. Сибилла металась из стороны в сторону, увертываясь от вопящих возчиков и разъяренных торговцев; она все так же стискивала в руке нож, хотя против моей шпаги он был бесполезен. Сибилла об этом знала. Она направлялась к южным воротам; если ей удастся покинуть мост и скрыться в лабиринте улиц Бэнксайда, мне придется долго ее искать.

Если только она не найдет меня первой.

Никто из нас не мог предвидеть, что на другом конце моста будет выставлена усиленная охрана – предосторожность, без сомнений, подсказанная арестом Кортни. Когда впереди возникла громада проездных ворот с массивной надвратной башней, на зубцы которой были насажены разлагающиеся головы изменников, Сибилла замедлила шаг. Все, кто прибывал из Лондона, будь то лудильщик с шестом на плече или укутанная в меха дама на носилках, задерживались и подвергались допросу, прежде чем получить разрешение следовать дальше. До меня донеслись обрывки возбужденной болтовни тех, кто стоял поблизости: «Мятежники из Кента… говорят… армия изменников!» – и Сибилла круто развернулась, понимая, что Ренар, вполне вероятно, снабдил стражу описанием ее внешности.

Она остановилась, тяжело дыша и бестрепетно глядя на меня. Закричав, я бросился к Сибилле, но она вскочила на низкий парапет на краю моста – один из редких просветов между домами, выходившими на реку, откуда открывался захватывающий вид на город. Она застыла на парапете, словно царственная хищная птица; ветер рвал ее плащ, очерчивая тонкую фигуру, позади нее бесчисленные шпили Лондона нестерпимо сверкали отраженным светом вынырнувшего из туманной пелены солнца.

– Нет! – услышал я собственный шепот.

Шпага упала к моим ногам.

Сибилла разочарованным жестом склонила голову к плечу. Затем, к моему потрясению и ужасу собравшихся зевак, раскинула руки и прыгнула с моста.

В наступившей тишине мне почудилось, что внутри что-то с хрустом переломилось надвое. Пронзительный женский визг разорвал безмолвие, и все разом ринулись к парапету, с болезненным любопытством вглядываясь в текущую далеко внизу, забитую кусками льда Темзу.

Я стоял столбом. Затем наклонился, подобрал шпагу и двинулся прочь.

Скарклифф ждал меня возле дома, держа под уздцы Шафрана. Сунув руку под куртку, он протянул мне кожаный футляр с письмом Елизаветы. В другой руке он держал шпагу Сибиллы.

– Ценная штука, – заметил он, – стоит прибрать.

– Возьми ее себе, – сказал я, пряча футляр за пазуху. – Я получил то, за чем пришел.

С этими словами я вложил свою шпагу в ножны и взял поводья Шафрана. Мы молча поехали назад, к северным воротам. Скарклифф отправился забрать Цербера. Дожидаясь его возвращения, я заметил, что у заставы прибавилось стражи и чиновников; разглядев среди них дородную фигуру Рочестера, который, ежась от холода, беседовал с часовыми, я окликнул:

– Милорд!

Рочестер вздрогнул, обернулся и поспешил ко мне.

– Что все это значит? – спросил я. – Что происходит?

Он оглянулся на чиновников, глазевших на нас.

– Незадолго до рассвета пришла весть, что со стороны Кента на Лондон движется армия. Послали разведчиков, чтобы проверить эти сведения. Мы ожидаем их доклада.

– Но ведь о помолвке королевы еще не объявлено… – начал я и, не договорив, выругал себя за слепоту.

Следовало сообразить, что и это была часть замысла Дадли. Он внушил Кортни, что объявление о помолвке Марии станет знаком к восстанию, но это было не так. Напасть внезапно – вот единственный способ застать королеву и город врасплох.

Рочестер смятенно взглянул на меня:

– Помолвка, ежели вам нужно знать, будет официально объявлена в Хэмптон-корте, хотя слухи о такого рода событиях неизбежно просачиваются загодя. Граф Девон в Тауэре; его долго допрашивали, и он назвал все имена. Уже подписаны ордеры на арест других заговорщиков, хотя наверняка многие из них, если не все, уже прослышали об аресте графа. Если у них есть хоть капля сообразительности, они уже бегут из страны. – Он понизил голос: – Граф не назвал принцессу. Он раз за разом твердил, что она ничего не знала.

Я выдохнул с облегчением. Как ни жалок был Кортни, у него все же сохранились остатки чести.

– Не ждите доклада разведчиков, – посоветовал я. – Это и в самом деле мятеж, и возглавляет его Уайетт из Кента. Письма, которые я добыл, лишь половина целого. Уайетт планирует соединиться с приверженцами герцога Саффолка. Что бы ни решила ее величество, мешкать ей нельзя.

Я выдержал паузу, глядя, как стремительно белеет его лицо.

– Передайте ей мои слова. Скажите, что я исполнил приказ и раскрыл недостающие подробности заговора. Сейчас, однако, я должен уехать. Благодарю вас, милорд, за все, что вы сделали для меня и ее высочества. Мы не забудем вашу доброту.

Рочестер вздрогнул.

– Езжайте к ней, – прошептал он, – торопитесь, пока вас не опередили! Если все это правда, если в стране вспыхнул мятеж, боюсь, ваша помощь понадобится ей больше, чем когда бы то ни было.

– Я сделаю все, что смогу, – заверил я. – Обещаю.