Заговор Тюдоров Гортнер Кристофер
– И кто дал тебе слово? Королева? – Он фыркнул. – Я бы на твоем месте не очень-то на нее полагался. Особенно если бы видел виселицы на каждом углу и свежеотрубленные головы на мосту. Когда на том берегу реки были замечены люди Уайетта, она отправилась в ратушу; она клялась и божилась, что никогда не выйдет замуж без одобрения своих подданных. Ее речь так взбудоражила город, что все как один вышли сражаться за нее – точно так же, как несколько месяцев назад выступили за нее против герцога. Вот только она лгала. Она все равно возьмет в мужья Габсбурга. Уайетт мыслил правильно, вот только за дело взялся не с той стороны.
– Понимаю, о чем ты, но, знаешь, я полагаюсь не только на ее обещание.
С этими словами я плотнее закутался в одеяло. Я лежал под ним нагишом, жалкие остатки моего одеяния валялись в корзине для белья, стоявшей у огня. От плеча, располосованного решеткой, пахло травами; Нэн, должно быть, обработала рану. Плечо болело, хотя, скорее всего, не было серьезно повреждено.
– Не хочешь рассказать, что случилось? – спросил Скарклифф.
Я не хотел. Не хотел переживать все это сызнова – слишком уж свежи были воспоминания. И все же я сам не заметил, как повел рассказ, на диво спокойным голосом излагая все события – кроме того, что открыл Марии тайну своего рождения. Когда я замолк, Скарклифф сидел, выпятив нижнюю губу, словно обдумывал нечто крайне неприятное.
– Ты уверен, что это была она? Падение с такой высоты – верная смерть.
Я задумался.
– В туннеле было очень темно. Я ее не видел.
– Тогда, скорее всего, тебя обмануло воображение. Быть может, Ренар узнал, что ты проник во дворец, чтобы повидаться с королевой, и послал за тобой соглядатая. Или ему сказал об этом Рочестер. Это же двор, парень. Всякий придворный ценит прежде всего собственную шкуру, а ты слишком много знаешь.
– Возможно, – без особой охоты согласился я, – но как же запах лилий? Так пахло только от Сибиллы. И аромат стоял повсюду, словно она вылила на себя флакон духов, потому что хотела дать мне понять, что жива.
Скарклифф явно заколебался.
– И среди этой зловонной грязи и жижи ты чуял ее запах? – Он что-то проворчал. – Что ж, наверное, это возможно. Все возможно, черт меня побери. Но если Сибилла ухитрилась спрыгнуть с моста и не сломать себе шею, стало быть, она много искуснее всех, кого я знал. Вспомни, как лихо она орудовала шпагой. Она явно прошла особое обучение. Я в жизни не слышал, чтобы кто-нибудь в разгар зимы прыгнул с моста и остался жив.
Я не мог с ним не согласиться. Сейчас, сидя в крохотной гостиной над «Грифоном», после того, как едва не утонул в нечистотах, я поневоле сомневался в том, что все это мне не почудилось. Душный и затхлый туннель походил на зловещий лабиринт из кошмарного сна. Наверное, у меня просто помутилось в голове. Казалось совершенно немыслимым, чтобы Сибилла могла прыгнуть в Темзу не скончаться на месте. Мария сказала, что она расплатилась за свое коварство, но мне и в голову не пришло спросить, обнаружили ли тело Сибиллы. Сейчас я был рад, что не спросил об этом. Лучше так и не узнать правды. Мне необходимо верить, что она мертва. Я не хочу гадать, как поступил бы, если бы убедился в обратном. Охота за Сибиллой разрушила бы всю мою жизнь.
– Завтра мне нужно быть у Тауэра, – сказал я наконец. – Я должен видеть, как это произойдет.
Скарклифф повернул голову к двери: вверх по лестнице уже шаркала Нэн.
– Тогда, – сказал он, – отправимся туда вместе.
К утру Скарклифф разыскал для меня кое-какую одежку покойного дяди: рубаху, колючий камзол, от которого слабо пахло лавандой и гораздо сильнее – плесенью, заштопанные чулки, огромных размеров шляпу, сползающую мне на нос, и чересчур большие башмаки. Покойник был явно крупнее меня, размышлял я рассеянно, одеваясь и поглядывая на свои сплошь ушибленные руки, кровоподтеки на теле, уже начинавшие лиловеть, и ноющее под повязкой плечо; во-первых, крупнее, а во-вторых, я чересчур исхудал. Шелтон откопал в моей одежде потертый пояс, которым худо-бедно можно было затянуться; все прочее никуда не годилось. Нэн выбивалась из сил, пытаясь привести в порядок мои вещи, но от зловония нечистот избавиться не представлялось возможным, и я велел ей отказаться от этой затеи. Довести до пригодного вида можно было разве что сапоги, если хорошенько отчистить и после того, как высохнут, натереть изрядным количеством жира, чтобы вернуть коже былую гибкость. Больше всего беспокоило меня состояние шпаги, но Шелтон, пока я спал, стер с нее влагу и грязь и начистил до блеска.
Мы вышли на улицу, в раннее, почти весеннее утро; солнце пробивалось сквозь тучи ослепительными лучами, падавшими на промерзшую землю. По дороге к пристани Тауэра, находившейся с западной стороны крепости, я услышал птичью трель и, ошеломленный, запрокинул голову. Пела малиновка, восседая на нагих сплетенных ветвях бука, на которых уже набухли крохотные почки – отрадное напоминание, что даже эта зима пройдет. Нелегко было думать, что Елизавета, Кейт, мистрис Эшли и мистрис Парри встретят весну в тюремных стенах.
Толпа собралась небольшая – гораздо меньше, чем я ожидал увидеть на пути принцессы крови в тюрьму. Нынче Пальмовое воскресенье, пояснил Шелтон, к моему изумлению, и афиши, расклеенные повсюду по приказу двора, призывают лондонцев по старинной традиции посетить богослужения.
– Наверняка это сделали нарочно, – проговорил Шелтон мне на ухо. – Не хотят, чтобы слишком много народу увидело, как принцесса направляется в то самое место, где умерла ее мать. Люди любят Елизавету. Они уже начинают понимать, что она воистину их последняя надежда.
Мы стояли среди горстки тех, кто собрался напротив входа в Тауэр; пленные львы в зоопарке рычали так, словно предвещали прибытие Елизаветы. Вначале я думал, что ее доставят в Тауэр на барке через водные ворота, но Шелтон напомнил, что в столь ранний час прилив еще слишком слаб. Елизавету привезут к пристани – ближе барка подойти не рискнет, – но войти в Тауэр ей придется пешком.
Итак, укрывшись среди любопытных зрителей, я увидел, как Елизавета высадилась на пристань и замерла. Прижав ладонь ко лбу, она неотрывно смотрела на нависшую над ней громаду бастиона. Она была в черном плаще с низко надвинутым капюшоном, но когда стражники, оцепившие мощеный проход, сомкнулись теснее и среди собравшихся зрителей пробежал отчетливый шепоток, Елизавета откинула капюшон и открыла лицо.
Она была чрезвычайно бледна, но держалась спокойно. Пятеро угрюмых лордов сопровождали ее к тем самым воротам, через которые я входил в Тауэр несколько дней назад. Следом за принцессой шли мистрис Эшли и мистрис Парри, неся туго набитые вещами сумки, а за ними мускулистый стражник в цветах Тюдоров тащил дорожный сундук с ее бесценными книгами. Сердце мое болезненно сжалось, когда я увидел Кейт: она сошла с барки последней и пустилась за процессией; нагнав Елизавету, Кейт как бы невзначай уронила руку и легонько сжала пальцы принцессы. Елизавета нервно обернулась к ней, будто услышав ободряющий шепот, а затем снова устремила взгляд на толпу, наблюдавшую за ее прибытием.
– Храни Господь ваше высочество! – взметнулся женский голос.
Едва пронзительный крик затих в утреннем воздухе, все прочие зрители хором, будто заранее подготовившись к этой сцене, принялись выкрикивать добрые пожелания. Слитный пыл толпы словно пригвоздил Елизавету к месту. Вельможи, среди которых я заметил рослую фигуру седобородого лорда Говарда, встревоженно переглянулись. Неужели они и впрямь опасаются, что толпа попытается отбить принцессу?
Елизавета смотрела прямо на нас, глаза ее были словно черные проколы на осунувшемся лице; она не могла ответить на приветствие, не могла ничем выразить свою благодарность. Будучи под подозрением в государственной измене, готовясь войти в крепость, откуда мало кто выходил живым, она не могла навлечь на себя обвинения в подстрекательстве. И все-таки даже издалека я видел, как возгласы горожан тронули ее, как напряженно всматривалась она в лица людей, словно желая запечатлеть это зрелище в своей памяти, сохранить его, подобно талисману, который пребудет с ней во все дни предстоящих испытаний. Страх, терзавший Елизавету, отступил; в этот миг, мимолетный, как примета весны на нагом безжизненном дереве, она проявила силу, свойственную лишь Тюдорам.
Я стал протискиваться вперед, локтями толкая соседей. Те, кто стоял передо мной, недовольно заворчали. Шелтон замахнулся на них; ворчуны только глянули на его обезображенное лицо и тут же расступились. Внезапно оказавшись прижатым к заграждению, я выглянул из-за спин стражников. Говард требовал, чтобы принцесса шла дальше. Она отступила на шаг, не желая подчиняться. Не задумываясь о последствиях, я сорвал шляпу и как можно выше замахал ею над головой. Все вокруг последовали моему примеру, и вот уже в воздух взлетели десятки шляп, чепцов, накидок.
Елизавета вскинула подбородок, всматриваясь в толпу; взгляд ее отыскал меня, машущего так, словно от этого зависело само существование мира. На долю секунды наши глаза встретились. Мы смотрели друг на друга.
Она улыбнулась.
Обратный путь проходил в полной тишине. Я не мог вымолвить ни слова. Я стоял там, и слезы текли по моему лицу, когда Елизавету уводили за ворота Тауэра. Рот обжигал металлический привкус ненависти; одна мысль вертелась в голове: Роберт Дадли все-таки победил. Теперь они вместе, скованные паутиной, которую он же и сплел. Чего он не сумел добиться от Елизаветы страстью и силой, которую она воплощала, того добился предательством.
Я желал ему зла. Я всем сердцем надеялся, что королева отправит его на эшафот.
Впрочем, этого не случится. Мария сама так сказала. Никого больше не казнят – по крайней мере, пока.
Марии Тюдор нужно готовиться к свадьбе.
Наконец Шелтон первым нарушил молчание:
– Слушай, парень, постарайся взять себя в руки. Если кто и способен выжить в Тауэре, так это она. В конце концов, она дочь старого Генриха. Ее не так-то легко сломить.
Я судорожно сглотнул. Злейшая насмешка судьбы: Елизавета отныне вынуждена полагаться на благоволение принца, с которым ни разу не встречалась, чужеземца, который станет мужем ее сестры, – и все из-за разоблачений его двойного агента, загадочной и мстительной женщины, чей образ будет вечно преследовать меня.
– Что теперь? – спросил Шелтон.
Я замялся, не зная, что ответить. Я не думал об этом. С самого прибытия ко двору я жил сегодняшним днем, а порой и текущим часом, не заглядывая слишком далеко. Теперь передо мной простиралось будущее. Теперь, когда меня изгнали от двора, Перегрина убили, Елизавету и Кейт заключили в тюрьму, а мой мир превратили в хаос, я должен найти способ жить и выжить. И приготовить себя к тому дню, когда судьба снова станет к нам благосклонна.
– В конюшнях Уайтхолла, – сказал я, – остались мой конь, скакун Елизаветы и ее пес Уриан. Я не могу бросить их… но если я вернусь, меня наверняка арестуют. Даже если и сумею пробраться туда незамеченным, мне нечем подкупить конюшенных мальчиков.
– Предоставь это мне. Если помнишь, я был у графа мастером на все руки. Не счесть, сколько раз я заботился о его коне, потому что его лордство упивался вусмерть в каком-нибудь притоне. Притом у нас с Нэн имеются кое-какие сбережения – этого хватит, чтобы выручить ваших любимцев.
– Я верну тебе все до гроша, даю слово, – благодарно кивнул я.
– Не надо, – отмахнулся он. – В конце концов, я у тебя в долгу.
Я остался в «Грифоне», а Шелтон отправился в Уайтхолл, перед тем забрав из гостиной маленький, туго набитый кошелек. Нэн не пришла в восторг от такого развития событий, и я постарался загладить свою вину, помогая ей и наемному мальчишке, который ночевал внизу, подготовить таверну к приему посетителей.
– Мы не открывались с тех пор, как Уайетт двинулся на город, – пояснила она. – Пора снова приняться за дело.
С этими словами Нэн указала на сложенные грудой табуреты.
– Расставь вокруг столов, будь любезен.
Отправляясь возиться с табуретами, я думал о том, что в Нэн Шелтон отыскал себе идеальную спутницу. Ее деловитые манеры были вполне в его духе, и, очевидно, они питали друг к другу самые теплые чувства. В который раз удивлялся я причудливым поворотам судьбы: человек, которого я всегда знал холодным и сдержанным, даже бессердечным в своей преданности долгу, на деле оказался совсем иным.
– Ты ведь не затащишь его опять во дворец? – спросила вдруг Нэн. – Он держится так, точно здоров как бык, и ведь это правда, многие ему и в подметки не годятся. Только, понимаешь ли, ему в жизни солоно пришлось. Ноги у него болят до сих пор. Он не может носиться туда-сюда сломя голову да возиться с развратными графьями.
Я все же сумел снять верхние табуреты, не обрушив всю груду.
– Нет, – сказал я, – не затащу. К тому же мне и самому при дворе больше делать нечего. Меня изгнали.
– Ах изгнали?
Нэн уперла руки в крутые бока.
– Вы только подумайте! Что же ты натворил, малыш, если королева так тебя невзлюбила? – Она коротко хохотнула. – Нет, что бы там ни было, считай, тебе повезло. В наши дни человеку в здравом уме при дворе не место. Ее величество совсем спятила. Вот увидишь: скоро она со своим испанским женишком зажжет по всему Смитфилду костры для еретиков!
Нэн сказала это походя и тут же закричала мальчишке, чтоб тот не смел заметать пепел в угол, а вынес за дверь. Однако меня от ее слов пробрал озноб. Вот, стало быть, что простые лондонцы думают о своей королеве? Как ухитрилась Мария столь скоро развеять искреннее ликование, которым было встречено ее восхождение на трон? В своем ревностном стремлении вернуть страну к истинной вере и произвести на свет наследника она потеряла то, без чего не может успешно править ни один монарх, – любовь своих подданных.
Я знал, я чувствовал, что Елизавета, когда придет ее время, не забудет этого урока.
Глава 24
Шелтон вернулся к середине дня верхом на Шафране, рядом трусил Уриан, забрызганный дорожной грязью. Пес ликующе прыгнул на меня. Пока я ласкал его, а он восторженно облизывал мне лицо, Шелтон рассказал, что ему не сразу удалось уговорить конюшенных мальчиков отдать животных; правда, помогло то, что в конюшнях царил сущий хаос.
– Пришлось вытрясти кошелек, – сообщил он, виновато глянув на Нэн. – Все готовятся к переезду в Хэмптон-корт, так что с моей помощью хлопот у них немного убавилось. А вот к арабскому скакуну принцессы меня даже не подпустили. Ухаживают за ним отменно; говорят, королева решила преподнести его в дар Филиппу, когда тот прибудет в Англию.
– Моей госпоже это не понравится, – пробормотал я.
Нетрудно представить, какой шум поднимет Елизавета, когда до нее дойдет эта новость. Гнев ее заглушит рычание львов в зоопарке Тауэра.
– Двор переезжает завтра, – прибавил Шелтон. – Снимутся с места всей оравой и отправятся в Хэмптон-корт – готовить дворец к приезду Филиппа и его свиты. Ты уже думал, что будешь делать дальше? Вряд ли ты помышляешь остаться здесь и подавать матросам пироги с куропаткой.
– А почему бы и нет? – задиристо осведомилась Нэн. – Это приличное занятие. И, бьюсь об заклад, куда безопасней того, что он там себе уже навертел.
– Это уж точно, – отозвался я, сдерживая смех.
Неожиданно при виде этой мелкой семейной свары мне стало легче. Приятно осознавать, что на свете есть люди, способные оставаться людьми.
– Бьюсь об заклад, так оно и есть. Впрочем, я покидаю Лондон. Вам ни к чему лишние неприятности. – Я искоса глянул на Шелтона. – Похоже, выбора у меня нет.
– Сесил, – сказал он.
– Да, – кивнул я. – Ему наверняка не терпится узнать все новости, и он сможет спрятать меня.
Румяное лицо Нэн заметно побледнело.
– Ты же не собираешься… – заговорила она, глядя на Шелтона.
Он взял Нэн за подбородок, наклонился к ней и поцеловал.
– Самую малость, любовь моя. Не отпускать же парня одного. С его-то везением он, чего доброго, сгинет в придорожной канаве.
Я хотел было возразить, мол, ни в какой канаве не сгину, мне уже двадцать один год, я взрослый и знавал приключения поопасней поездки в деревню, но потом сообразил, к чему он клонит, и прикусил язык.
Путешествие к Сесилу было удобным случаем, который нам, возможно, никогда больше не подвернется.
Мы выехали на следующий день с рассветом. Шелтон сказал, что так будет проще избежать ненужных расспросов, тем более двор выдвинется в Хэмптон-корт и все, кому не лень, сбегутся поглазеть на кортеж королевы.
Я, облаченный в дядины обноски, только ниже надвинул шляпу на лицо, когда нас остановили у ворот. Шелтон сплел изумительную небылицу об участии в шотландских войнах Генриха VIII, объявив шрамы на своем лице памятью о доблестных подвигах. Часовые были впечатлены. Один из них – скрюченный старичок, до того тощий, что, казалось, не он носит мундир, а наоборот, – сражался в тех же войнах и, с гордостью завернув рукав, показал рваный шрам на предплечье. Затем он махнул рукой – проезжайте, мол, – и не взял с нас пошлины. Вскоре мы уже галопом скакали по изрытой колеями дороге, оставив город позади.
Оглянувшись через плечо, я долго смотрел на Лондон. Тауэра видно не было, но я прекрасно его представлял – громадную Белую башню в окружении крепостных стен, узкие парапеты на укреплениях – и мысленно молился за благополучие четырех дорогих мне женщин, которые остались там. Я буду ждать их освобождения. Ждать и готовиться. Сибилла Дарриер преподала мне урок, которому я не дам пропасть втуне; настало время признать, что я – шпион Елизаветы, всецело преданный ее благу. Впредь опасность не застанет меня врасплох.
Затем мысли мои обратились к церкви, где покоился Перегрин.
– Прощай, друг мой! – прошептал я. – Я тебя никогда не забуду.
В согласном молчании мы с Шелтоном ехали через селения, уже оправлявшиеся от последствий бунта, и отворачивались от виселиц, на которых покачивались трупы мятежников. Уриан с наслаждением бежал впереди, рыскал в лесных зарослях, носился по лугам и шлепал по ручьям, наполненным талой водой.
Наконец я прервал молчание. Времени у меня было предостаточно, чтобы с ходу засыпать Шелтона десятками вопросов, но вместо этого я лишь робко спросил:
– Моя мать была красива?
– О да, – вздохнул Шелтон. – Никогда в жизни я не встречал подобной красоты. Неудивительно, что брат, король Генрих, называл ее своей Розой. Ей достаточно было просто войти в парадный зал, чтобы весь двор замер, затаив дыхание. Однако дело не только в красоте: она обладала внутренним светом, и он сиял, даже когда она печалилась. И еще она была неизменно предана тем, кого любила. В ней не было ни бесцеремонности, ни жесткости; со всеми она обращалась как с ровней.
Я зачарованно смотрел на Шелтона. Он был знаком с моей матерью… он знал ее.
– Ты был в нее… – Я осекся, не в силах выговорить последнее слово.
Мне вдруг показалось, что я вторгаюсь в личные, бережно хранимые воспоминания.
Шелтон все так же прямо смотрел перед собой, однако рассказ о прошлом смягчил его лицо, и я легко мог представить молодого плечистого мажордома, каким он был много лет назад.
– Конечно же, я был в нее влюблен, – сказал он наконец. – Всякий мужчина, который видел ее, тотчас влюблялся. Она возбуждала желание, хотя вовсе не нарочно.
Он помолчал, откашлялся.
– Только это было совсем не то, что ты думаешь. Не роман наподобие тех, о которых поют менестрели.
Воздух вокруг нас точно отвердел, и стало трудно дышать.
– Но вы с ней… у вас было?..
Шелтон повернул ко мне голову. Он молчал долго, казалось, целую вечность. И наконец сказал:
– Да. Это случилось, когда ее муж и мой хозяин, герцог Брендон Саффолк, отправился во Францию с королем и мистрис Болейн.
– Матерью Елизаветы, – уточнил я. – Королевой Анной.
– Ну да. Только она тогда еще не была королевой. Твоя мать никому не позволила бы в своем присутствии так ее называть. Понимаешь, она ненавидела мистрис Болейн; она считала, что та украла короля у королевы Екатерины. Твоя мать ошибалась. Генрих знал только собственные желания, и ему не было дела, чьи чувства он попирает, добиваясь своей цели. Он потребовал у твоей матери ее лучшие драгоценности – чтобы мистрис Болейн было в чем блистать во Франции. Твоя мать была в ярости; у них с герцогом вышла из-за этого случая нешуточная ссора. Я был там. Я слышал, как они кричали друг на друга в парадном зале. – На лице его дернулся едва заметный мускул. – Мистрис Болейн прознала о золотом артишоке и пожелала покрасоваться в нем, показать французскому королю, при чьем дворе она служила, что она достойна стать королевой Англии. Моя госпожа и слышать об этом не хотела. Когда герцог явился за артишоком, она заперлась в спальне и отказалась выходить. Позже она отправила меня ко двору за другими своими драгоценностями. Мистрис Болейн поняла, как ее оскорбили, и обратила свой гнев на королеву Екатерину, отобрав у нее все украшения до последнего камушка. Мой хозяин, в свою очередь, выместил ярость на мне.
– На тебе? Почему?
Я начинал понимать поведение Шелтона – его немногословность, его настоятельное требование, чтобы я беспрекословно подчинялся господам, когда он впервые вез меня ко двору служить братьям Дадли.
Шелтон пожал плечами:
– На самом деле он не был зол на меня; он злился на себя самого. Он поддерживал короля, хотя в душе был с ним не согласен. Он не считал, будто Анна Болейн достойна большего, нежели быть постельной утехой; но также понимал, что говорить об этом Генриху неблагоразумно. Из-за всего этого они с твоей матерью ссорились годами; так ссорились, что в конце концов их брак распался. Сколько бы Генрих ни требовал и ни грозил, твоя мать не появлялась при дворе. Она держала сторону королевы Екатерины и нисколько этого не скрывала. Герцог, муж ее, напротив, принял сторону сильнейшего. И оказался прав. Еще до того, как покинуть Францию, мистрис Болейн отдалась королю, и они зачали Елизавету.
Я прикусил губу, разрываясь между прошлым и настоящим.
– Ты не поехал во Францию.
– Нет. Хозяин отправил меня в свое поместье в Уэсторпе. – Шелтон понизил голос, словно даже здесь, посреди полей, его могли подслушать. – Приехав, я нашел свою госпожу совершенно павшей духом. Она тоже поняла, что король, ее брат, готов ради Анны Болейн ввергнуть в крах собственную державу, и это привело ее в безмерное отчаяние. Дня через два ближе к ночи разразилась ужасная буря, словно гневался сам Господь. Одна из женщин, бывших при твоей матери, прибежала вызвать меня в ее покои. Она никак не могла закрыть створку окна. Ветер распахнул ее настежь, и дождь хлестал в комнату, заливая все вокруг. Моя госпожа промокла до нитки, но все пыталась справиться с окном, будто от этого зависела ее жизнь. Здоровье у нее было хрупкое, рождение четверых детей не прошло бесследно. Она не показывала своей слабости, но я опасался, что она застудится до смерти, и поэтому… поэтому попытался…
Он вдруг судорожно сглотнул, и голос его прервался.
– Я был молод, молод и глуп, горд и охоч до ласки и влюблен в женщину, которая была настолько выше меня положением, что казалась недосягаемой. Однако той ночью она была так одинока, так несчастна. Она отослала служанку и села у камина, а я остался. Я подал ей подогретое вино, пытался утешить. Твоя мать говорила о прошлом, о том времени, когда была невестой королевской крови и многие искали ее руки. Она рассказала, как сам Франциск, король Франции, добивался ее, и о том, почему никогда не расстанется с этим золотым артишоком, единственной памятью о тех днях, когда она рискнула всем, чтобы стать женой Брендона, кого любила всю жизнь. Затем она усмехнулась и сказала: «А теперь, Шелтон, взгляни на меня: я старуха, жалкая старуха. Никто и не помнит, как я была молода».
Жаркие слезы подступили к моим глазам. Я потянулся к Шелтону, хотел дотронуться до его руки, сжимавшей поводья, но он резко отпрянул, отвергая утешение.
– Нет, – сказал он хрипло, – дай мне закончить. Дай выговориться. Я никогда и ни с кем не говорил об этом. Я хочу поведать тебе об этом не меньше, чем ты хочешь услышать мой рассказ.
Он осадил Цербера на берегу ручья. Когда наши кони склонили головы к воде, он спешился и, тяжело ступая, пошел к одиноко стоящему дубу. И остановился, неотрывно глядя на дерево. Я соскользнул с Шафрана, подошел к Шелтону и остановился рядом. В нескольких шагах беспечно катался по траве Уриан.
– Это было всего лишь пару раз. – Голос Шелтона звучал бесстрастно, словно он силился отделить себя нынешнего от себя прошлого. – Та ночь стала первой. Я не смог сдержаться. Она, должно быть, прочла это в моих глазах. Я считал себя таким ловкачом, прятал свои чувства и изображал преданного оруженосца… но она-то сразу распознала желание. Быть может, ей служило утешением то, что она еще способна вызвать такую страсть, снова ощутить себя юной, но для меня… о, для меня это был рай земной! Никогда прежде я не испытывал ничего подобного. Я клялся ей в вечной любви, твердил, что никогда больше не прикоснусь к другой женщине. Она смеялась, говорила, что все мужчины лепечут такую чепуху в порыве страсти… но я-то говорил сущую правду. По большому счету и сейчас ничего не изменилось.
Искривленный рот Шелтона тронула неловкая улыбка.
– Вот почему я старался защитить тебя, когда обнаружил в доме Дадли, вот почему стремился спрятать от тех, кто мог причинить тебе зло. Таково было обещание, данное твоей матери, хотя ей самой об этом я так и не получил шанса рассказать. Знаю, я временами обходился с тобой сурово, но я был уверен, что только так можно тебя уберечь. Она не хотела бы, чтобы ты страдал.
Я застыл, не в силах шевельнутся. Шелтон развернулся и теперь глядел на меня единственным глазом, который больше не был способен пролить слезу, даже когда нестерпимая боль столь явственно отражалась на его лице.
– Я вернулся ко двору, когда герцог приехал из Франции. Мистрис Болейн объявила, что носит дитя; ее спешно готовились короновать. Я оставил твою мать в Уэсторпе, не зная, что она тоже понесла. Она рассказала об этом только мистрис Элис, своей знахарке, а для всех прочих распустила слух, будто у нее опухоль. Больше я ее никогда не видел.
– Она умерла из-за меня.
Я присел на корточки, обхватив голову руками. Шелтон опустился на колени рядом со мной.
– Нет, не из-за тебя. Она любила своих детей; она непременно полюбила бы и тебя. – Он обхватил ладонью мой подбородок, повернул лицом к себе. – У тебя глаза твоей матери, такие же серые, но, когда меняется настроение, они становятся голубыми или зелеными.
– Как ты меня нашел? – прошептал я. – Как ты узнал, куда меня увезли?
– Благодаря артишоку, – сказал он, – тому самому чертову артишоку, который хотела заполучить Анна Болейн. Твоя мать написала в завещании, что золотой артишок должен быть разломан, а листки разосланы женщинам, которых она назвала. Герцогу до этого дела не было. Анна Болейн разрешилась дочерью, и он должен был унимать разочарование короля. Твою мать едва опустили в могилу, как Брендон женился на своей подопечной, девушке пятнадцати лет. Он и не подумал бы исполнять последнюю волю своей покойной жены, если бы я не вызвался в память о ней доставить все лепестки по назначению.
– Но ты же тогда не знал обо мне, ничего не подозревал!
– Вначале – ничего. Затем я проведал, что одна из женщин, упомянутых в завещании, – знахарка, и тут-то у меня вспыхнули первые подозрения. Элис исчезла вскоре после смерти твоей матери; никто не знал, куда она подалась. Я верил, что твоя мать не просто так пожелала раздать лепестки артишока, что это знак, послание, предназначенное для меня. Поэтому я исполнил свой долг. Я вручил один лепесток принцессе Марии и вернулся ко двору, чтобы служить герцогу, наблюдать и ждать. Другой лепесток предназначался леди Дадли, но было в ней нечто, не вызывавшее во мне доверия, и я пока что не обращался к ней. К тому времени, когда герцог умер, я обнаружил, что мистрис Элис живет в доме Дадли в Уорикшире. Я обратился к леди Дадли с просьбой найти мне место, и благодаря моей службе при герцоге она наняла меня на должность мажордома. Когда я вошел в кухню, Элис глазам своим не поверила. Я тоже. Когда я увидел тебя сидящим возле нее – вылитая мать, – то почти пожалел, что ты появился на свет. Я страшился жизни, которая тебя ждет, – жизни тайно рожденного сына королевской крови.
Я уже знал продолжение истории. Я жил – и едва выжил. И все равно оставалось задать последний вопрос, хотя сейчас, казалось, в нем не было особой необходимости.
– Ты – мой отец?
Шелтон ответил не сразу. Над нашими головами шуршали, качаясь на ветру, ветки; высоко в небе промелькнула стайка птиц. Кони топали копытами, прислушивались, уши торчком, к звукам пробуждающейся природы. Прибежал Уриан, запыхавшийся, весь в грязи.
– Да, – наконец сказал Шелтон. – Думаю, да.
Он потер подбородок, словно эта мысль не давала ему покоя.
– Я не должен был скрывать от тебя правду. Я заподозрил, что ты вернулся, в тот вечер, когда ты подслушивал разговор принцессы и графа, но не был уверен. Потом ты появился в борделе, и я сразу узнал тебя. Я подумал – вот он, мой сын. Вот мой второй шанс. Только я никогда не предполагал, что снова тебя увижу, а ты считал меня мертвым. Я слишком изменился; я не хотел делать то, что должен был.
– И вместо этого следил за мной, – догадался я. – Все так же старался меня защитить.
Шелтон хохотнул:
– Не очень-то у меня получилось! Я видел, как граф рассылает и получает письма; я знал, что он ввязался в опасное дельце, что помогает Роберту Дадли, сидящему в Тауэре. Я понимал: что бы ни заставило тебя вернуться ко двору, ты очень скоро вляпаешься в беду по самую маковку. От старых привычек не так-то легко избавиться: я хотел уберечь тебя от беды.
Он сунул руку под куртку и достал крохотный шелковый сверток, перевязанный истертой ленточкой.
– Это твое. – Он вложил сверток в мою ладонь. – Я хранил его все эти годы.
Я сомкнул пальцы, уже зная, что в нем – золотой лепесток артишока с рубиновой капелькой, который предназначался леди Дадли и который Шелтон так ей и не отдал.
– Спасибо, – сказал я тихо и шагнул к нему.
Шелтон не шелохнулся, когда я медленно обхватил его руками. Я прижался к нему и, не поднимая головы, услышал, как у него вырвался сдавленный всхлип.
– Ох, парень, – пробормотал он и ласково провел ладонью по моим волосам.
Наконец-то я обрел прошлое.
И теперь мог смотреть в будущее.
Послесловие автора
Подобно «Тайне Тюдоров», первой книге из цикла «Хроники шпиона Елизаветы I», история эта – прежде всего и по большей части вымышленная. Хоть я и старался придерживаться исторических фактов, но должен признать, что ради облегчения сюжета позволял себе вольности, особенно с хрониками исторических событий, которые были подвергнуты сжатию. То же касается исторических персонажей: с одной стороны, я тщательно изучил их, с другой – наделил вымышленными побуждениями и чертами характера, при этом выдвигая на первый план то, что нам достоверно о них известно.
Эта книга основана на событиях, которые привели к поворотному (и зачастую упускаемому из вида) событию в истории Тюдоров – мятежу Уайетта. Если бы этот мятеж увенчался успехом, будущее Англии могло бы разительно измениться. Тщательно спланированный, но преданный в последнюю минуту, мятеж был подавлен. С тех пор историки уже несколько столетий спорят: знала ли Елизавета о готовящемся мятеже и могла ли быть замешана в этом заговоре против своей сестры, королевы Марии I?
Неудивительно, что здесь, как во многих вопросах, касающихся Елизаветы, мнения расходятся. Я выбрал для изображения лишь один из вероятных сценариев. Хотя с современной точки зрения может показаться спорным убеждение, что Елизавета вообще могла пойти на риск, – ее осторожность не менее знаменита, чем ее блестящее правление, – мы склонны забывать, что в то время коронация Елизаветы была маловероятна. Большинство католиков считали ее незаконнорожденной, и, конечно, ее сестра имела повод сомневаться, была ли Елизавета дочерью их общего отца, – учитывая травму, которую перенесла Мария из-за ожесточенных перипетий расторжения брака между ее родителями, а также ее ненависть к Анне Болейн, которая была обезглавлена по обвинению в государственной и супружеской измене. Как абсурдно ни выглядели бы эти обвинения для нас, Мария наверняка была свято уверена в виновности Анны.
Решимость Марии заключить брак с Филиппом Испанским оказалась роковой ошибкой; она едва не стоила ей короны и приблизила ее кончину. Мария взошла на трон под всеобщее ликование; не прошло и двух лет, как из-за своего брака она заработала прозвище Мария Кровавая. Фанатично стремясь ублаготворить Филиппа и очистить Англию от ереси, она приговорила к смерти сотни протестантов. Во мраке этих дней Елизавета стала лучом надежды, а также средоточием интриг. Как ни странно, именно Филипп Испанский – человек, которого по любым канонам нельзя было назвать терпимым, особенно в религиозных вопросах, – вступился за Елизавету перед Марией. Известно также, что после кончины Марии Филипп просил руки Елизаветы. Эти немногие факты вдохновили меня на создание вымышленного персонажа Сибиллы Дарриер.
Эдвард Кортни, граф Девон, был замешан в мятеже Уайетта. Истории точно не известно, каким именно способом его вынудили признаться и тем самым покончить с заговором, который мог иметь куда более серьезные последствия. Общепринятая версия гласит, что он сломался на допросе у своего союзника и наставника епископа Гардинера, который в свое время выдвигал кандидатуру Кортни в мужья Марии. Многие в королевском совете предпочли бы красавца, пускай и изнеженного, Кортни иностранцу и католику Филиппу. Некоторые даже поддерживали идею брачного союза между Кортни и самой Елизаветой.
Кортни пережил мучения и пытки. В 1555 году его выпустили из Тауэра и отправили в изгнание. Хотя он сохранил титул и земли, ему было запрещено возвращаться в Англию, и обе сестры – и Мария, и Елизавета наотрез отказались впредь иметь с ним дело. Он умер в Италии, в возрасте тридцати пяти лет, неженатый и бездетный.
Симон Ренар оказывал значительное влияние на Марию и был доверенным лицом Карла V. Историки сходятся в том, что он стал также самым заклятым врагом Елизаветы, постоянно убеждая Марию казнить сестру, как до, так и после мятежа Уайетта. Он скончался в 1573 году, завершив долгую и примечательную карьеру на службе Габсбургам.
Казнь Джейн Грей, Гилфорда Дадли и герцога Саффолка, отца Джейн, равно как и около сотни мятежников и самого Уайетта, отмечает трагический конец восстания – кровавая жертва императору, обеспечившая Марии брак с Филиппом.
Приключения Брендана еще впереди…
Как обычно, я безмерно обязан своему сказочно трудолюбивому агенту Дженнифер Уэлц, чьи бесценные указания и неослабевающий энтузиазм притягивают меня, как магнит. Ее коллеги из литературного агентства «Джин В. Наггар» – моя группа поддержки, которая никогда не отказывает мне в одобрении. Чарли Спайсер, мой редактор, не только помог мне улучшить книгу, но и позволил мне заниматься этим в одиночку – высшая степень редакторского доверия. Помощник редактора Эйприл Осборн, корректор Индиа Купер и вся творческая команда издательства «Сент-Мартин пресс» поддерживают меня своей энергией и профессиональным опытом. Сьюзи Доур, мой редактор в Соединенном Королевстве, и вся команда «Ходдер & Стаутон» пропагандируют мое творчество, за что я им безмерно благодарен. Я хочу также выразить особую благодарность моему другу Саре Джонсон, которая выкроила время из своего рабочего расписания, чтобы прочитать черновик этой книги и снабдить меня бесценными предложениями по ее улучшению.
Дома мой спутник жизни постоянно приспосабливается к требованиям совместной жизни с работающим писателем: сопровождает меня в поездках, поощряет мою безумную страсть к исследованиям и рекламирует мои книги всем, кто ни подвернется под руку. Писательство – это зачастую маниакальный труд одиночки; мне неслыханно повезло, что он вошел в мою жизнь. Наша собака Пэрис, недавно скончавшаяся, изо дня в день была постоянной моей спутницей и всегда напоминала мне о том, что пропускать время трапезы или прогулки – неприлично и неуместно. Мне ужасно ее не хватает. Появление в нашем доме двух новых кошек добавило в мою жизнь любви и веселья, а также принесло желанное утешение.
Независимые книжные магазины – мои герои; в это сложное время цифровой революции и невероятного выбора развлечений они продолжают пропагандировать печатное слово. Я также хочу поблагодарить всех блогеров, которые участвуют в моих турах, а также тех, кто открывает для себя мои книги и не жалеет времени и усилий, чтобы написать на них отзыв или рекомендацию. Блогеры – невоспетые партнеры писателей; хотя у большинства из них свои дела и заботы, их стремление повышать осведомленность о книгах непоколебимо и неуклонно.
Друзья – это наша отрада и отдохновение души. Мои друзья-писатели всегда рядом, чтобы помочь мне на любой стадии колебаний и паники; те же, что не имеют отношения к писательскому ремеслу, напоминают мне, что возможность поговорить не только о книгах поистине бесценна. Спасибо вам всем, кто совершил вместе со мной это путешествие и до сих пор не бежал в горы.
И наконец, дорогие мои читатели, вам я обязан всем. Ваши электронные письма, сообщения в социальных сетях, комментарии на сайтах, посвященных книгам, а также постоянная поддержка – это то, ради чего я продолжаю писать. Без читателей писатель нем. Вы – мой голос. Я надеюсь, что буду и впредь еще многие годы радовать вас.
Читать бесплатно другие книги:
