Заговор Тюдоров Гортнер Кристофер
– Мертв, – прошептал я, и с этим словом внутри разверзлась пропасть, чудовищная бездна, грозившая навеки затянуть меня в свой адский водоворот.
– Мертв! – повторил эхом Рочестер, и я безмолвно кивнул.
Мне хотелось зарычать на испанца, застывшего с брезгливой гримасой на породистом лице, на всех прочих, которые праздно торчали поодаль, глядя, как невинный ребенок умирает у меня на руках… но я не мог произнести ни звука.
Перегрина больше нет. Что бы я ни сделал, его уже не вернуть.
– Да как же это случилось? – Голос Рочестера дрожал. – Может, он съел что-то порченое? Или выпил? Что с ним произошло?
С этими словами он окинул всех окружающих сердитым взглядом, словно от него намеренно скрывали ответ.
Я услышал, как Сибилла Дарриер негромко проговорила:
– Сейчас это уже неважно. Надо бы позаботиться о теле мальчика. Не могли бы вы помочь в этом деле, милорд? Мастер Бичем только что пережил сильнейшее потрясение. Очевидно, он не в состоянии этим заниматься.
– Да-да, конечно. – Рочестер вновь повернулся ко мне. – Мне так жаль, мастер Бичем. Правду говоря, я даже не знаю, что сказать. Меня огорчает уже то, что здесь у нас, во дворце, могли кого-то отравить. Должно провести разбирательство. Я извещу ее величество и…
– Милорд, – промолвила Сибилла; голос ее был тих и сдержан, однако в нем таилась некая необъяснимая жесткость, вынудившая Рочестера умолкнуть на полуслове. – Полагаю, будет лучше, если вы займетесь мальчиком, а я провожу мастера Бичема в его комнату. Прочими формальностями займемся, когда он оправится.
Рочестер потеребил воротник, ощупав заляпанную едой салфетку.
– Безусловно, – пробормотал он и подал знак стражникам, которые двинулись ко мне, чтобы принять тело Перегрина.
Я подчинился не сразу. С минуту я прижимал его к себе так, словно то была последняя опора моего рухнувшего существования, и только затем позволил стражникам забрать тело. Голова Перегрина безжизненно болталась на весу, кудри слиплись от пота. Когда его унесли, я впал в оцепенение.
Сибилла взяла меня за руку, ладонь ее была холодна.
– Пойдемте, – сказала она, и я последовал за ней, все так же не говоря ни слова, двигаясь словно в непроницаемом тумане.
Во внутреннем дворе у лестницы Сибилла остановилась и поглядела на меня.
– Куда идти? – спросила она.
Я повел ее вверх по лестнице. Дверь моей комнаты так и осталась распахнута. Я пошатнулся. Ладонь Сибиллы легла на мою спину чуть ниже талии, помогая мне удержаться на ногах. Внезапно я осознал, что весь пропитан запахом того, что исторглось перед смертью из Перегрина.
– Не знаю, смогу ли я здесь остаться… – прошептал я.
– Вам ни к чему себя преодолевать, – заметила Сибилла. – Если понадобится, мы попросим Рочестера переселить вас в другую комнату.
Перед глазами все плыло. Пришлось как следует поморгать, прежде чем я различил царивший в комнате хаос. Картина эта казалась ненастоящей – словно я с головой погрузился в кошмарный сон, из которого нет выхода.
– Позвольте мне войти первой.
С этими словами Сибилла переступила порог, и тогда я краем глаза заметил скомканное письмо – оно так и валялось в углу, куда я отшвырнул его в отчаянной попытке спасти Перегрина.
– Не поднимайте этого письма, – сказал я. – Печать отравлена.
Кровь отхлынула от лица Сибиллы.
– Ваш оруженосец… он брал в руки это письмо?
Вместо ответа я наклонился, поднял валявшиеся на полу перчатки. Натянув их, я взял письмо за уголок и отошел с ним к оплывшей сальной свече. Тусклый свет чадящего фитиля упал на послание.
«Тебе ее не спасти».
– Письмо предназначалось мне. – Голос мой звучал безжизненно и глухо, словно чужой. – Обнаружил его Перегрин, но убить хотели меня.
Сибилла замерла на месте.
– Убить вас? Кто хотел вас убить? Почему?
Я с трудом сглотнул.
– Этого я не могу вам сказать.
Поднеся послание к свече, я смотрел, как оно занялось огнем. Синеватое пламя охватило бумагу, с жадностью пожирая ее. Прежде чем огонь коснулся моих пальцев, затянутых в перчатки, я уронил письмо на пол и растер каблуком, оставив на полу черное пятно.
– Им это с рук не сойдет. – Я поднял глаза и встретился взглядом с Сибиллой. – Я найду их, даже если потрачу на это всю мою жизнь, и заставлю расплатиться сполна.
Сибилла шагнула ко мне:
– Куда вы… нет, постойте! – Она вскинула руку, прикоснулась к моей груди, удерживая меня. – Вам нельзя никуда идти. Вы испачкались в… Погодите, я помогу вам.
Не дожидаясь ответа, она взяла кувшин и вышла. Я принялся убирать вещи, двигаясь механически, словно заведенная кукла, сжигаемый скорбью и яростью. К тому времени, когда я привел комнату в порядок, вернулась Сибилла.
– Вот вода, помойтесь, – сказала она, выливая содержимое кувшина в таз. – Холодная, правда, но сойдет. И вам нужна чистая одежда – рубашка, штаны, белье. Вы не можете оставаться в таком виде.
Я жестом указал на вещи, которые разложил на кровати. Окинув взглядом мой измятый придворный камзол и единственную смену штанов, Сибилла негромко проговорила:
– Позвольте мне вам помочь. Расскажите, что вы хотите сделать.
– Я ведь уже говорил – это слишком опасно.
Повернувшись спиной к Сибилле, я стянул с себя испачканные камзол и рубаху. Пользуясь замоченной в тазу тряпкой, я торопливо ополоснулся до пояса. Меня не смущало, что Сибилла стоит в нескольких шагах и не сводит с меня глаз. Когда она подошла ко мне, взяла тряпку и принялась обмывать мои плечи и спину, я не стал сопротивляться. Отжав тряпку, Сибилла развернула меня к себе, протерла лоб, лицо, всклокоченную бороду. Мы стояли так близко друг к другу, что я чуял пьянящий аромат лилий – живительный, словно оазис посреди безводной пустыни. В полумраке комнаты синева ее глаз обрела почти лиловый оттенок, а густые ресницы, осенявшие их, стали черней воронова крыла.
– Я знаю, что вы не тот, кем кажетесь, – прошептала Сибилла. – Я поняла это с той самой минуты, когда впервые увидела вас.
Она повела руку ниже, влажная тряпка скользнула по моей шее, миновала ключицы и остановилась на груди. Сибилла была так близко, что я ощущал кожей тепло ее дыхания.
– Позвольте мне помочь вам.
Я поднял руку, перехватив ее запястье.
– Если вы хотите мне помочь, мы поговорим об этом позже… но сейчас, миледи, мне пора. Меня ждет важная встреча, которую я никак не могу пропустить.
Алый рот Сибиллы приоткрылся, потаенно блеснули зубы. Затем она бросила тряпку в таз и вытерла руки о юбки. На изысканном шелке остались влажные пятна.
– Не позволяйте гневу возобладать над здравым смыслом, – сказала она. – Многим довелось потерпеть поражение лишь потому, что они дали волю чувствам. Месть достигает цели, лишь когда свершается хладнокровно, с полным осознанием ее губительных последствий.
– Приму это к сведению, миледи, – холодно усмехнулся я.
Сибилла повернулась, чтобы уйти.
– Мистрис Дарриер!..
Она остановилась.
– Присмотрите, чтобы его обиходили как следует. – Голос мой дрогнул. – Чтобы, как подобает, обернули в саван. Я приду проститься с ним, как только смогу. Дайте слово, что позаботитесь об этом. Он… он был мне другом. Он не заслужил такой участи.
– Как и никто другой, – отозвалась она и вышла, захлопнув за собой дверь.
Я подошел к зеркалу, взял бритву и трудился над бородой, пока от нее не осталась аккуратная полоса вдоль подбородка. Затем я пристегнул шпагу, сунул за пояс кинжал и набросил плащ.
Черное пламя пылало в моем сердце.
Каковы бы ни были последствия, я свершу месть.
Глава 11
Я крался по Лондону, точно призрак. Холод, леденивший мое дыхание, прогнал с улиц бродячие шайки нищих, карманников и прочее гнусное отребье. Хотя сигнал к тушению огней должен был обеспечивать порядок в городе и защищать добрых граждан, я, пробираясь лабиринтом съемных домов и таверн, который располагался между дворцом и рекой, сознавал, что закрытие ворот лишь возвещает время иного типа деятельности, по большей части преступной.
Так было всегда, но не сегодня ночью. Сегодня, казалось, сам Лондон скорбел о смерти моего оруженосца.
Ничуть не заботясь о собственной безопасности, я сворачивал по пути в самые темные проулки и неизменно сжимал рукоять шпаги. Я был бы даже рад нападению; я жаждал крови, жаждал утолить потрясение и гнев, которые теперь будут преследовать меня до конца дней.
Вскоре я уже стоял на берегу, глядя на обширную, зеленовато-призрачную, подернутую застывшей рябью реку. Было пасмурно, и луна скрывалась за тучами, однако в ее льдистом сиянии не было нужды. Скованная льдом Темза сама излучала свечение, сверхъестественный ореол, который захватывал пряди тумана, колыхавшиеся, точно клочья шелка, над ее обездвиженным простором. На дальнем берегу я различил движущийся в темноте огонек.
«Я и забыл, что ты, словно кошка, терпеть не можешь воду…»
Я рывком развернулся, едва подавив крик. Голос Перегрина прозвучал так явственно, что казалось, он так и стоит, ухмыляясь до ушей, у меня за спиной – мой верный постреленок, презревший приказ остаться в комнате.
Позади никого не было.
Я вновь повернулся к реке, отгоняя непрошеные слезы, и окинул взглядом вереницы бесхозных, бесполезных ныне лодок и яликов; хозяева бросили их на произвол судьбы до тех пор, пока не растает лед на реке. Перегрин уверял меня, что такой способ переправы – самый надежный и наиболее быстрый, а мне нужно было торопиться. И все же сейчас, стоя на берегу, я не мог отогнать жуткой картины, услужливо нарисованной воображением: вот я на самой середине Темзы слышу слабый треск, опускаю глаза и вижу, как под моими ногами расползается лед. Я знал, что река никуда не делась, что она все так же течет под ледяным панцирем; ее объятия будут быстры и неумолимы. Мне уже довелось однажды свалиться в Темзу. Я не имел ни малейшего желания повторять этот опыт, хотя смерть сейчас и казалась милосердной поблажкой.
Я опустил взгляд на свои сапоги. Достав нож, я наскоро сделал на подошвах неглубокие насечки и, захватив пару горстей снега, втер его в эти бороздки. Возможно, эта уловка поможет мне не поскользнуться.
Бочком, осторожно я спустился на лед у самого берега. От страха перехватило дыхание. Я велел себе сосредоточиться, ступать медленно, ставя одну ногу перед другой, как если бы шел по только что натертому полу. Скоро очертания города за спиной совершенно скрылись в тумане, однако спереди, с южного берега до сих пор не доносилось ни звука. Тучи разошлись, и меж ними показалась луна; серебристый свет ее мерцал, осыпая замерзшую реку алмазными искрами. Глядя на бездонно-черное небо в ослепительном сверкании тысяч звезд, на Темзу, недвижную, словно зачарованное колдуном море, я вдруг резко остановился. Меня поразило, как жесток этот мир: невинное дитя скончалось в страшных муках, а природа все так же красуется, величавая в своем безразличии.
Я снова двинулся вперед, едва удерживаясь на ногах, то и дело оскальзываясь, но упорно пробираясь к берегу. Холод, который я лишь недавно перестал ощущать, теперь с новой силой набросился на меня. Я до отказа натянул на голову капюшон плаща, ноги в сапогах застыли так, что, казалось, превратились в ледышки. Наконец я вскарабкался на берег Саутуарка.
Обойдя оставленные за негодностью сети, я уставился на открывшуюся странную картину: костровые чаши, с шипением брызжущие раскаленными угольками в густо пропахший жареной грудинкой воздух. Там же толпились люди, и, подойдя ближе, я, к изумлению своему, обнаружил, что вокруг бурлит ночная ярмарка.
Под провисшими навесами из растянутой на канатах просмоленной парусины, разделенные извилистыми дорожками, стояли столы, и на них высились стопки потускневших от времени тарелок, пирамиды кубков, плетеные коврики, выцветшие гобелены, сломанные ножи и ветхое тряпье. В чадных отсветах костровых чаш кружили уличные торговцы и торговки, предлагая пироги с мясом, сдобные булочки и прочую снедь гуляющей толпе, которая в основном состояла из мужчин – насколько я мог судить по закутанным в несколько слоев одежды фигурам, – однако были там и женщины, державшиеся развязно и самодовольно. Все как один внимательно рассматривали то, что лежало на прилавках. Торговцы расхваливали свой товар с неутомимым воодушевлением, хотя и вполголоса, – манера, уместная больше на кладбище, нежели на рынке. По всей видимости, никто здесь не пылал желанием привлечь внимание властей.
Я тоже постарался не привлекать внимания к своей персоне и, не поднимая головы, смешался с толпой. Заметив на ближайшем прилавке груду серебряной утвари, я решил вначале, что это воровская добыча, хотя и удивился, что никто не донес на этакого богатея и не конфисковал его добро. Потом увидел молитвенную скамью с обивкой, позолоченными ангелами на резном фронтоне и потертой бархатной подушечкой для колен. Я остановился. Тут же лежали груды застежек, с мясом содранных с книг, причем на многих виднелись расколотые финифтяные образки, а деревянное корыто, в котором пристало бы задавать корм свиньям, было до краев наполнено свернутыми четками.
На ярмарке торговали имуществом, награбленным в монастырях.
Ко мне направился косолапый хозяин лотка – бородатый пузан с изрытым оспой лицом. Речь его показалась мне лопотанием на незнакомом языке, и лишь когда он, ткнув меня пальцем в грудь, повторил свои слова, я вдруг осознал, что он говорит по-английски.
– Покупай или проваливай! Нечего тут глазеть.
На миг я потерял способность двигаться. Глядя в отливающие желтизной глаза торговца, я помимо воли вспомнил время, которое давно прошло, которого сам я не застал, а только слышал рассказы о нем, – когда монастыри, эти святые пристанища для сирых и убогих, больных и отчаявшихся, процветали во всех уголках страны, пока не пали жертвой короля Генриха и его разрыва с Римом.
Жаркая кровь бросилась мне в лицо, и с нею вспыхнуло жгучее желание схватить торгаша за ворот куртки и напомнить ему, что вещи, которые он так бездушно продает на ярмарочном развале, некогда бережно хранились и почитались сотнями монахов и монашек, ныне изгнанных из древних своих обителей. В глубине души я сознавал, что причина этой вспышки – моя скорбь, и я ни в коем случае не должен ей поддаваться. Нельзя тратить время и силы на мелкие стычки, когда впереди куда более важная цель. И все же, стараясь взять себя в руки, я не мог побороть сочувствия к королеве. Мария всегда, вопреки всем невзгодам, стойко держалась своей веры, не понимая: то, что она так стремится спасти, уже отринуто и забыто.
Рука торговца скользнула к поясу. Прежде чем он успел схватиться за оружие, я зашагал прочь, и скоро ярмарка скрылась за рядами лачуг, жавшихся друг к другу, словно гниющие грибы. Кровь стыла от жутких звуков медвежьей травли – лая псов и предсмертного рева их жертвы; на порогах домов, мимо которых я шел, маячили оборванные женщины, порой совсем юные. Изможденные лица обильно размалеваны в жалких потугах придать привлекательности. Похотливая тень подплыла ко мне, кокетливо выставила костлявое бедро и зазывно поманила пальцем…
Здесь начиналось царство борделей.
Я остановился, не зная, в какую сторону повернуть. В ночи вся округа выглядела одинаково – куда ни глянь, только грязь, нищета и лишения. Нестерпимая боль, порожденная смертью Перегрина, схлестнулась с отчетливым пониманием того, какой ущерб причинят Англии планы Ренара о браке Марии с Филиппом – браке, который ввергнет королеву в открытую войну с подданными-протестантами… и внезапно меня охватило острое желание, чтобы вся эта история поскорее закончилась. Я хотел одного – завершить свою миссию и убраться как можно дальше и от королевского двора, и от Лондона.
Наконец я издалека высмотрел переулок Мертвеца и с той минуты, уже свыкшись с ночной темнотой, намеренно держался тех мест, где тени лежали особенно густо. Различив впереди «Соколиное гнездо», я отметил, что бордель выглядит совсем иначе, чем днем: ставни верхнего этажа распахнуты, в сводчатых окнах пляшут огоньки свечей, в стылом воздухе разносятся слабые звуки музыки и смеха.
Входная дверь отворилась. Из дома неверным шагом вышли двое, залитые хлынувшим изнутри светом. Видно было, что по крайней мере один из них не принадлежит к местным обитателям. Он был высок и хорошо сложен, в отороченном мехом плаще – придворный, судя по виду, и явно при деньгах. Спутник его был заметно ниже ростом и тоньше. Парочка, едва держась на ногах, свернула в проулок, где я укрылся, и мальчишка похотливо захихикал.
Я провел ладонью по кинжалу за поясом. Они подошли ближе, спотыкаясь и со смехом натыкаясь друг на друга. Затаившись на пороге дома, я явственно чуял исходящий от них запах спиртного. Внезапно паренек взвизгнул – спутник грубо толкнул его к стене и принялся лапать с пьяной настойчивостью; мальчишка лишь попискивал, притворно протестуя.
Я метнулся к ним.
Придворный застыл, ощутив приставленное к шее острие кинжала.
– Не кажется ли тебе, что он чересчур молод? – прошипел я развратнику на ухо, и мальчишка, прижатый к стене, открыл было рот, чтобы завопить во все горло.
Я ожег его грозным взглядом.
– Ты мне не нужен. Убирайся!
Повторять не пришлось. Прошмыгнув мимо своего спутника, оголец бросился наутек.
Придворный попытался оттолкнуть меня локтем. Я сильней надавил кинжалом на шею, чтобы отрезвить его.
– Трущобная крыса! – пробормотал он заплетающимся языком. – Убей меня, если хочешь, но денег у меня нет. Все, что было, досталось этому мелкому распутнику.
– Мне не нужны твои деньги, – рявкнул я. – Просто скажи пароль. Или предпочитаешь, чтобы я сдал тебя ночной страже за шашни с мальчиком?
Он сдавленно захихикал, покачиваясь из стороны в сторону. Ему явно стоило большого труда устоять на ногах. Если б я не поддерживал его, обхватив одной рукой сзади, он бы давно наткнулся на мой клинок.
– Кто бы говорил! Да в «Гнезде», дуралей, только мальчиков и держат. Изюминка заведения.
– Пароль, – повторил я и еще сильнее надавил на кинжал, вынудив придворного вскрикнуть.
– «Птенец»! – выпалил он.
Я ослабил хватку, и вдруг он резко крутнулся ко мне, оказавшись на деле не таким пьяным, как я предполагал. Мне ничего не оставалось, как изо всей силы ударить его рукоятью кинжала в висок.
Придворный рухнул как подкошенный.
Ухватившись за рукава, я отволок его на порог дома, где сам только что прятался, и рывком выдернул из-под него плащ. Дорогой, из темно-зеленого дамаста с шерстяной подкладкой и оторочкой из рысьего меха. Я набросил его поверх собственного плаща. Оставалось надеяться, что ублюдок не замерзнет до смерти.
Натянув меховой капюшон чужого плаща, почти целиком закрывший мое лицо, я сунул кинжал за голенище сапога и уверенно направился к двери борделя.
Тучи в небе рассеялись, и ледяная луна заливала дом бесцветным сиянием. Я постучал в дверь и ждал, шепотом отсчитывая секунды.
В двери приоткрылось узкое окошко.
– Пошлина! – бросил грубый голос.
– Птенец, – отозвался я.
Натужно заскрежетали засовы, и только потом дверь открылась. В лицо пахнуло дровяным дымом и теплом; прислушиваясь к отчетливому звяканью кружек и смеху, я обнаружил, что стою в узком замкнутом проходе, который озаряют закрепленные на стенах светильники. В конце этого недлинного коридора была другая дверь; именно из-за нее и доносились звуки веселья.
Входная дверь с грохотом захлопнулась у меня за спиной. Чужая рука бесцеремонно сдернула с моей головы капюшон. Тот же голос отрывисто буркнул:
– Извольте отдать оружие. И плащ.
Он не признал отобранный у придворного плащ. Тем не менее этот человек представлял собой нешуточную проблему – великан с приплюснутой физиономией бойцового мастифа и ручищами размером с окорока. Кроме того, за его широким, в железных заклепках поясом торчал пистолет с колесцовым замком; несмотря на дурные предчувствия, я был впечатлен. Не каждый день увидишь оружие такого калибра.
Человек свирепо уставился на меня. Я медленно расстегнул пояс со шпагой в ножнах и завернул его в оба свои плаща.
– Смотри, чтобы с ней ничего не случилось, – сказал я.
Отдавать укрытый за голенищем клинок у меня и в мыслях не было. Охранник смерил меня взглядом с ног до головы и цепко сжал мою толедскую шпагу.
– Пошлина, – снова бросил он.
Я нахмурился и полез было в кошелек за деньгами.
– Пошлина! – проревел великан.
Силы небесные, неужели у них два пароля? Я жеманно потупил глаза и проговорил:
– Понимаете ли, я тут впервые. Мне посоветовал заглянуть сюда один знакомый…
Охранник сгреб меня за отвороты камзола и вплотную придвинулся ко мне. Если он решит пустить в ход кулаки, мне конец, разве что сумею выхватить кинжал.
– Кто таков этот приятель? – грозно вопросил он, и я тихо ответил:
– Его светлость граф Девон. Он назначил мне встречу в этом месте. По его словам, это наилучшее заведение такого толка.
– Граф, говоришь?
Великан крепче стиснул в кулаке ворот камзола, сверля меня испытующим взглядом. В тот самый миг, когда я уже прикидывал, каким сомнительным способом можно вывернуться из этой передряги, охранник что-то буркнул и разжал пальцы, указав на дверь в конце коридора.
– Слуга графа уже там. Смотри, чтоб вначале подошел к нему. Я не люблю чужаков, которые не знают пошлины, а он не любит посетителей, которые ищут здесь его хозяина.
Я склонил голову и двинулся мимо него; и вдруг охранник проворно сунул руку мне между ног. Пальцы его стиснули мой гульфик, точно клещи.
– Недурно, – проговорил он, обдавая вонючим дыханием мое лицо. – Навести меня как-нибудь, красавчик.
– Я подумаю, – через силу выдавил я, чувствуя себя так, точно меня кастрировали.
Великан снова стиснул пальцы, да так, что у меня перехватило дыхание. Пока я боролся с позывом согнуться пополам и прикрыть руками пах, он протянул руку к коробке, стоявшей над полками, где хранились плащи и оружие посетителей. Достав оттуда тонкую полотняную маску, охранник сунул ее мне.
– В общий зал с открытым лицом не ходят. Правило заведения.
Я пробормотал невнятную благодарность, пристроил белую маску на лицо и затянул завязки на затылке. В паху нестерпимо болело, и я нешуточно опасался, что вовсе останусь без своего хозяйства.
Тревога охватила меня, едва я прошел через дальнюю дверь и ступил в общий зал. Он оказался обустроен точно так же, как в любой процветающей пивной, – просторный, под ногами посыпанный травами камыш, чтобы меньше тянуло холодом от дощатого пола; сальные светильники горят на широких столах, за которыми сидят посетители, пьют, играют в карты или бросают кости.
Все казалось вполне обыденным, пока я не осознал, что фигуры, кружащиеся в плавном танце у камина, сплошь мужские; проворные слуги, которые ловко пробирались между столами, разнося тарелки со снедью и выпивку, тоже все до единого принадлежали к мужскому полу. Здесь не было ни единой женщины.
И все посетители, которые обернулись поглазеть на меня, были в масках.
Двое мужчин в открытых камзолах из узорчатой ткани, сидевшие за ближайшим столом, проявили ко мне живой интерес: один из них одарил меня призывной улыбкой, другой что-то прошептал ему на ухо. Я улыбнулся в ответ, однако прошел мимо, озирая зал в поисках слуги графа. Я ломал голову, как же управиться с этим неожиданным осложнением. Кортни отправил своего подручного следить за мной на мосту, так что я не ожидал от этого человека радушного приема.
Наконец я заметил знакомую фигуру, одиноко сутулившуюся за отдельным столом возле узкой лестницы; на столе перед ним плавал в масляной миске горящий фитиль и стояла кружка; он сидел, низко надвинув на голову капюшон плаща. Неужели правило носить маску его не касалось? Во всяком случае, оружие и плащ у него не отобрали.
Уловив мое приближение, он вскинул голову и этим движением сбросил на плечи капюшон. Я едва сдержал вскрик. На месте левого глаза у него зияла оплывшая дыра. Это объясняло, почему слуга Кортни не смог разглядеть меня в галерее, затаившегося в оконной нише. Все прочее выглядело не лучше: лицо было сплошь изборождено шрамами, превратившими его в искаженную маску, кожа до того сморщена и стянута узлами, что потеряла всякое сходство с человеческой плотью. Следы увечий виднелись даже под седоватой бородой, словно несчастного долго били колотушкой, затем прижгли раны факелом и кое-как зашили.
– Что тебе нужно? – хрипло прорычал человек в черном.
Речь его была невнятна, но не походила на лопотание, свойственное пьяным. Он не двинулся с места, даже не шелохнулся – зачем? Я не сомневался, что этот человек побывал не в одном бою. Он мог бы вскочить и всадить нож мне в брюхо прежде, чем я успел бы глазом моргнуть. И все же когда я вспомнил записку, которую громила оставил в моей комнате, и последствия его поступка, мне лишь усилием воли удалось заставить себя не броситься на него и не вырвать из груди его паскудное черное сердце.
И однако же, судя по всему, он меня не узнал. В маске, целиком скрывающей лицо, я мог быть кем угодно. Я выставил бедро и с напускной игривостью проговорил:
– Мне сказали, что ты слуга графа. Может, он не будет против провести сегодняшний вечер в моем обществе?
Не удостоив меня даже взглядом, человек в черном взял со стола кружку и шумно отхлебнул. Теперь стало ясно, откуда у него такой странный выговор: верхней губы не было вовсе, рот исковеркан так, словно его на скорую руку склеили из нескольких кусков. И еще он наверняка потерял почти все зубы, подумал я, глядя, как стекает по бороде струйка эля.
– Его светлости не нужна компания, – сказал он. – Поищи себе другого клиента.
Отлично! Мне удалось обвести его вокруг пальца. Он принял меня за одну из местных потаскушек.
– Но я чрезвычайно опытен, – заметил я.
– Ха! – Он махнул затянутой в перчатку рукой на сидящих в общем зале. – Прибереги свои штучки для местной публики. Его светлость предпочитает безволосых. Гладеньких, как освежеванная белка.
Он хохотнул, довольный собственной шуткой. И снова я подавил побуждение убить его и покончить с этим делом. Он всего лишь исполнитель, приказ отдавал другой.
– Жаль.
Я издал раздосадованный вздох, наклонился, якобы поправляя голенище сапога, и повернул к лестнице. Как я и рассчитывал, слуга графа проворно, как хищный зверь, вскочил и рывком развернул меня к себе.
– Не так шустро, голубок! Сдается мне, я тебя уже где-то видел… – Он осекся. – Что это ты хочешь воткнуть мне в брюхо? Спицу? Смотри, дружок, я куда крупнее и не прочь выпотрошить тебя, как новорожденного теленка.
Я впился взглядом в его единственный глаз.
– Спорим, я выпотрошу тебя первым? – Я сильней надавил на кинжал. – Можешь не сомневаться, так и сделаю.
Сообразив, кто я такой, он резко изменился в лице, и я добавил:
– Или же мы, как приличные люди, поговорим о деле, и ты скажешь, где найти графа.
Он мог бы закричать во все горло… но вместо этого, явно забавляясь, проговорил:
– Стало быть, как? Что ж, валяй, иди к графу. Я подожду тебя здесь. – Он ткнул пальцем в лестницу. – Последняя дверь налево. Берегись кошек.
И, утробно хохотнув, вернулся к своей кружке.
С кинжалом в руке я поднимался по скрипучим ступеням. Наклонный потолок нависал почти над самой головой. Закрытое пространство я ненавидел лишь немногим меньше, чем глубокую воду. Добравшись до лестничной площадки, я оглянулся через плечо: человека в черном за столом больше не было. Впрочем, он наверняка где-то рядом. Подстерегает меня, словно чудовище в кошмарном сне.
Содрав маску, я затолкал ее в карман штанов. Коридор впереди был изрядно узок и плохо освещен, по обе стороны виднелись узкие двери, довольно тонкие, судя по тому, как отчетливо доносились из-за них стоны и влажные пошлепывания. Пахло застоявшейся смесью лежалого камыша, кошачьей мочи и совокупления.
Я сделал шаг вперед – что-то шмыгнуло мимо меня вглубь коридора и растворилось в темноте. Кошка. Пробираясь мимо дверей и постепенно привыкая к темноте, я стал различать других кошек – они лежали, свернувшись клубком, у стен, шипели либо провожали меня непроницаемым взглядом. Потолок словно наваливался на меня всей тяжестью; я без малейшего притворства прошел мимо кошек на цыпочках, словно опасался, что они могут напасть.
К тому времени, когда я добрался до последней двери слева, пот лил с меня ручьями; здесь было душно, как в преисподней, потому что снизу поднимался жар пылающего камина, да еще бог весть сколько было в комнатах запрещенных к использованию жаровен с раскаленными углями. Случись пожар, весь дом превратился бы в смертельную ловушку; это объясняло, почему кошки собрались именно здесь, хотя я представить не мог, зачем понадобилось держать в доме столько кошек, разве что для того, чтобы отпугивать крыс.
Проведя рукой по влажным от пота волосам, я приложил ухо к двери. Изнутри не доносилось ни звука. Я потрогал щеколду и уже собирался потянуть за нее, когда дверь распахнулась настежь.
– Сколько можно ждать?!
С этим возгласом граф схватил меня и попытался заключить в объятия.
Я оттолкнул его. Глаза Кортни расширились. Захлопнув дверь, он рывком развернулся ко мне. Рубашка его распахнулась, обнажая узкую бледную грудь; лицо, искаженное гневом, раскраснелось из-за изрядной порции вина. Он двинулся было ко мне, оскалив зубы, но замер, когда увидел в моей руке кинжал.
Глаза его сузились.
– Кто ты, черт побери, такой?
Теперь, когда я оказался лицом к лицу с графом Девоном, человеком, который строил заговор против королевы и который, по моему убеждению, пытался отравить меня, а вместо этого убил Перегрина, жажда мести пронзила мою грудь, словно зазубренный обломок железа. Несколько секунд я молча разглядывал Кортни с головы до ног. От него веяло аристократическим лоском, хотя сейчас, без вычурного модного наряда, стали видны последствия долгих лет, проведенных в Тауэре. В просторной рубахе и чулках Кортни выглядел худым, как подросток, его угловатому, с длинными конечностями телу явно недоставало крепких мускулов; как бы самоуверенно он ни держался, я подозревал, что, если дело дойдет до драки, граф окажется физически намного слабее меня.
– Стало быть, вы меня узнали, – процедил я сквозь зубы.
Кортни холодно усмехнулся:
– Ты тот самый безвестный ублюдок, которого послал шпионить за мной Ренар. Притом же тебе хватило чутья, чтобы отыскать меня здесь. Экая жалость, что ты не сможешь рассказать об этом открытии своему господину.
– Вот как? Вы что же, опять попытаетесь убить меня?
Кортни разразился пронзительным смехом – и смеялся до тех пор, пока я не шагнул к нему и он не увидел в моих глазах недобрую решимость. Тогда он умолк, а я заговорил:
– Сюрприз, который по вашему приказу оставили у меня в комнате, убил моего оруженосца. Он был еще ребенок. Вы заплатите за это.
Кортни побелел, мельком глянув на лезвие наставленного на него кинжала.
– Уверяю, – проговорил он медленно, – я понятия не имею, о чем ты.
В наступившей тишине я вгляделся в глаза графа. Либо он величайший актер, кого я когда-либо встречал, либо и впрямь искренне озадачен моим обвинением. Гнев, ярившийся во мне, опал. Неужели я ошибся? Правду ли говорит Эдвард Кортни?
– Давайте-ка я освежу вашу память. Прошлым вечером вы приказали заткнуть мне рот, потому что я видел, как вы встречались с принцессой. Вы послали убить меня своего слугу.
С этими словами я шагнул ближе, и Кортни резко втянул воздух. Дверь была позади него; чтобы распахнуть ее и выбежать из комнаты, ему пришлось бы повернуться ко мне спиной.
– Однако тем вечером ваш слуга меня упустил, – говорил я, – и тогда вы приставили его следить за мной. Я видел его на мосту; он не очень-то и скрывался. Правда, сообразив, что я его заметил, сразу исчез. Потом я вернулся во дворец и нашел у себя в комнате вашу записку. Ну как, вспоминаете? Если нет, то советую поскорее вспомнить. От этого зависит ваша жизнь.
– Негодяй! Да кто ты такой, чтобы мне угрожать?
Кортни, к моему замешательству, повел себя точно так же, как всякий аристократ, обвиненный простолюдином. Невзирая на кинжал в моей руке, он бешено шагнул ко мне, однако сделал ошибку, мимолетно глянув на брошенный на кровати камзол. Если у него и было оружие, то оно осталось там. Чтобы добраться до него, Кортни пришлось бы проскочить мимо меня. Я дал ему время обдумать свое положение, хотя сам уже помыслил о том, что его вспышка ярости неподдельна. И не только потому, что виновный был бы более осторожен, но и потому, что Кортни ни мало не удивился тому, что я еще жив.
И если не он пытался отравить меня – то кто же?
Я отогнал размышления и выразительно шевельнул лезвием кинжала. Лицо Кортни изменилось; вскинув бровь, он указал на кувшин, который стоял на столике.
– Могу я выпить? В горле пересохло.
Я кивнул, внимательно следя, как он подходит к столику и наполняет кубок. Кортни поднес питье к губам и испытующе посмотрел на меня поверх кубка.
– Сожалею о смерти твоего… оруженосца? – Он отпил глоток. – Однако поскольку теперь ясно, что я не причастен к ней, а ты по-прежнему здесь, стало быть, у тебя имеется и другая цель. Шантаж?
– Раз уж вы об этом заговорили – почему бы и нет? – холодно отозвался я.
– В таком случае ты даром тратишь время. Вопреки расхожим представлениям, то, что ты обнаружил меня в этом сомнительном заведении, само по себе вовсе не означает, будто я путаюсь с мальчиками. – Кортни одарил меня томной улыбкой. – Зато я знаю многих людей при дворе, которые и впрямь подвержены этому пороку. Хочешь узнать их имена?
Его беспечный тон не произвел на меня никакого впечатления.
– Мне нет дела до того, с кем вы путаетесь. Мне нужны ответы на вопросы, и я их получу.
– Бог ты мой! Это похоже на угрозу.
Граф осушил кубок и отставил его на стол с раздражением человека, который вынужден продолжать наскучивший разговор.
– Вопросы, говоришь? Чьи же? По всей видимости, твоего хозяина Ренара?
– Королева ему доверяет, – ответил я.
И в тот же миг, прежде чем я успел хоть глазом моргнуть, Кортни бросился на меня с длинным узким стилетом, который незаметно взял со столика. Он метил мне в живот; когда я крутнулся, избегая удара, он пинком сшиб меня с ног. Я упал на колени и выронил кинжал. Я потянулся было к нему, стараясь увернуться от Кортни и подняться на ноги, но тут граф прыгнул на меня сверху, схватил за волосы и рванул назад мою голову. Лезвие прошлось по моему горлу, вспарывая кожу.
– Я не люблю, когда мне докучают безродные мерзавцы, – прошипел Кортни, и злобное ликование в его тоне испугало меня даже больше, чем теплая струйка поползшей по шее крови. – Я задам только один вопрос и, если ответ придется мне не по вкусу, перережу тебе горло. Кто тебя послал?
Не колеблясь ни секунды, я прошептал:
– Елизавета. Меня послала Елизавета.
Глава 12
Кортни крепко держал меня за волосы, но когда прозвучало имя Елизаветы и хватка его ослабла, я еле сдержался, чтобы не отшвырнуть его и не нанести ответный удар. В моем распоряжении был весь опыт детских лет, долгих лет, когда меня подстерегали и избивали отпрыски Дадли. Эти, с позволения сказать, высокородные господа все на одно лицо. Все они полагают, будто такой, как я, всегда склонится перед их неоспоримым превосходством.
Читать бесплатно другие книги:
