Лангольеры Кинг Стивен
1
Брайан Энгл подрулил лайнер ведущей авиакомпании «Гордость Америки» к остановке у ворот № 22 и выключил сигнал ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ точно в 22.14. С облегчением выдохнул и освободился от ремней.
Он не помнил, когда прежде испытывал такое облегчение и жуткую усталость по окончании полета. Адски болела голова. Решено, на вечер никаких выпивок в пилотском баре, ужина и даже ванны, когда доберется, наконец, до Вествуда. Брайан мечтал упасть на кровать и проспать четырнадцать часов подряд.
Рейс № 7 «Гордость Америки», обслуживающий маршрут Токио — Лос-Анджелес, сначала задержал сильный встречный ветер, а потом обычная пробка в ЛАКСе, который, по мнению Энгла, был, пожалуй, худшим аэропортом Америки, если не считать Логан и Бостон. Не везло и дальше — к концу перелета возникла проблема с давлением. Сначала вроде бы пустяк, а потом пошло хуже, пока проблема не стала просто угрожающей. Дошло до того, что могло в любой момент прорвать, а дальше — мгновенная декомпрессия, но, к счастью, на том и остановилось. Иногда подобные ситуации таинственным образом сами собой устранялись. Так получилось и на сей раз. Пассажиры, благополучно покидавшие теперь самолет, даже не подозревали, насколько они были близки к превращению в громадный человеческий паштет.
Но Брайан знал… От этого дико трещала башка.
— Эту суку прямо отсюда немедленно на техосмотр, — сказал он своему помощнику. — Они-то знают, что может произойти, и в курсе проблемы. Ты как считаешь?
Помощник кивнул:
— Ясно, им не нравится тут копаться, но они знают, как пить дать.
— А мне плевать, что им там нравится или не нравится, Дэнни. Нынче мы все были на волосок…
Дэнни Кин согласно кивнул. Он понимал это тоже.
Брайан вздохнул и принялся растирать затылок. Голова разламывалась.
— Может, стар я становлюсь для такой работы, а?
То же самое говорил время от времени каждый из них, особенно после неудачной смены, и Брайан понимал, что он вовсе не стар для подобной работы в свои сорок три. В этом возрасте как раз и начиналась самая классная работа опытного пилота. Однако, события сегодняшнего рейса чуть не заставили его поверить, что пора отчаливать. Господи, как он устал!..
В кабину постучали. Штурман Стив Сирлс развернулся в своем кресле и, не вставая, открыл дверь. На пороге стоял мужчина в фирменном зеленом блайзере «Гордости Америки». Это был помощник главного диспетчера «Гордости Америки» в ЛАКСе — Джон (или Джеймс) Диган.
— Капитан Энгл?
— Да? — Внутренняя защита рухнула, головная боль усилилась. Первая мысль — попытаются пришить ему дело за утечку давления в самолете.
— Прошу прощения, но, боюсь, у меня для вас неприятная новость, капитан.
— Насчет утечки, что ли? — голос Брайана прозвучал излишне резко, и несколько выходивших пассажиров обернулись в его сторону. Но паниковать им было слишком поздно.
Диган покачал головой.
— Ваша супруга, капитан Энгл.
Какое-то время Брайан не соображал, о ком говорит этот человек. Он поднялся и глядел на него с глупейшим видом. Потом сработало. Конечно же, Анна.
— Да. Бывшая жена. Восемнадцать месяцев, как развелись. А что там с ней?
— Несчастный случай, — ответил Диган. — Вам бы лучше пройти в контору.
Брайан смотрел на него с недоумением. После прошедших трех напряженных часов все это казалось до странности нереальным. Подавил в себе желание послать Дигана в задницу, если имел место очередной трюк телепередачи «Честная камера». Конечно же, киносъемки были тут ни при чем. Авиалиния в подобные игры не играла, тем более с пилотами, которые только что выкарабкались из состояния, близкого к гибели.
— Что с Анной? — Брайан услышал свой собственный голос. Заметил, что помощник глядит на него с умеренным сочувствием. — С ней все в порядке?
Диган принялся рассматривать свои начищенные до блеска туфли, и Брайан понял, что новости были в самом деле дрянь, и с Анной очень даже не все в порядке. Знал, но не мог в это поверить. Ей было всего тридцать четыре. Здоровая и рассудительная. Он не раз называл ее про себя самым разумным водителем в городе Бостоне, если не во всем штате Массачусетс.
Брайан снова услышал свой голос, задающий вопрос, и, право же, словно кто-то чужой говорил за него.
— Она… умерла?
Джон (или Джеймс) Диган оглянулся по сторонам, как бы ища помощи. Увидел только служащего возле выхода, желавшего всем пассажирам приятно провести вечер в Лос-Анджелесе. Время от времени тот бросал тревожные взгляды в сторону кабины, видимо обеспокоенный, как и Брайан, тем, что экипаж может быть в какой-то степени виновным за медленную утечку давления, превратившую последние часы полета в сущий кошмар. Диган посмотрел на Брайана еще раз и кивнул.
— Да. Боюсь, что умерла. Может, пройдем со мной, капитан Энгл?
В 0.15 Брайан Энгл уже усаживался в кресло «Гордости Америки» рейса № 29. Предстоял перелет из Лос-Анджелеса в Бостон. Примерно минут через пятнадцать этот прославленный на трансконтинентальных перелетах лайнер взлетит. Он вдруг вспомнил свои недавние мысли: если ЛАКС был не самым опасным торговым аэропортом Америки, то уж Логан был именно таким. Пренеприятнейшее совпадение — побывать в обоих местах в пределах восьми часов. А голова опять разболелась не на шутку — куда хуже, чем при приземлении рейса № 7.
«Прямо горит», — подумал он. — «Адский пламень. Почему не срабатывают детекторы дыма?»
Он вдруг вспомнил, что совсем не думал об Анне в последние четыре или пять месяцев. Первые месяцы после развода она занимала все его мысли: что она делает в данный момент? Как одета? И, конечно же, с кем встречается? Исцеление произошло очень быстро. Будто ему впрыснули некий оживляющий душу эликсир. Брайан достаточно много читал беллетристики о разводах, чтобы не знать в чем суть этого исцеления: помогает не эликсир, а просто другая женщина.
Но другой женщины у Брайана не было. Пока. Пара свиданий, одно сексуальное сближение (он верил в то, что любые интимные сближения в эпоху СПИДа очень опасны), но не более. Просто он… вылечился.
Брайан наблюдал, как входят и рассаживаются пассажиры. Вот блондинка идет по проходу с девочкой в темных очках. Девочка цепляется за ее локоть. Женщина что-то сказала ей, и девочка немедленно обернулась на звук ее голоса. Брайан понял, что она слепа — что-то в движении ее головы говорило об этом. Мысленно подивился: как много могут раскрыть едва заметные жесты.
«Анна», — подумал он. — «Не об Анне ли тебе следует думать?»
Усталый разум, однако, пытался уйти подальше от темы Анны. Анны — единственной женщины, которую он в гневе ударил, и которая сейчас была мертва.
Брайан неожиданно представил себе, что мог бы ездить по стране с лекциями, рассуждая о проблемах разведенных мужчин. Да и о проблемах разведенных женщин — почему бы нет? Тогда он скорее всего избрал бы себе тему: развод и искусство забвения.
«Четвертая годовщина — самое оптимальное время для развода», — скажет он им. — «Возьмем, к примеру, мой случай. Я провел целый год в чистилище, раздумывая, насколько был виноват сам и насколько она. Правильно ли было вечно заводить ее на тему детишек. Это, пожалуй, было главным разногласием между нами — не какие-то там наркотики или семейные измены. Только дети. И вот словно лифт рухнул. Либо карьера, либо дети. Ну и помчались вниз вместе с ней.»
Да. Все ринулось вниз… И в последние несколько месяцев он по-настоящему совсем не думал об Анне, даже когда выписывал ей очередной чек на алименты. Чек был неплохой, вполне цивилизованный с точки зрения суммы. Да и сама Анна зарабатывала восемьдесят тысяч в год, правда, без учета налогов, возмещение которых через своего юриста он взял на себя. Это тоже была финансовая бумажка, ежемесячно приходившая к нему в конверте вместе со счетами за электричество и за заклад дома.
Брайан посмотрел на лихого парнишку в ермолке, пробиравшегося вдоль прохода со скрипичным чехлом под мышкой. Выглядел он несколько нервозным и возбужденным, в глазах читались мысли о захватывающем будущем. Брайан позавидовал ему.
Сколько было горечи и ссор в отношениях между ними в последний год супружеской жизни. И вот примерно за четыре месяца до конца это произошло: его рука сработала прежде, чем разум сказал «нет». Неприятное воспоминание. На вечеринке Анна крепко перебрала. Когда вернулись домой, она буквально набросилась на него:
— Ты мне все мозги проел с этим, Брайан. Оставь меня в покое с вопросом о детях. Хочешь проверить сперму, иди к доктору. Я работаю в рекламном бизнесе, а не роженицей. Надоели твои разговоры, супермен говенный…
В этот момент он и дал ей пощечину. Ударил сильно, попал по губам, грубо оборвав ее слова. Они стояли лицом к лицу в комнате, где ей суждено было умереть позже. Оба были шокированы и испуганы случившимся гораздо больше, чем сами готовы были это признать (разве что теперь, в кресле 5А рейса № 29, наблюдая за пассажирами, он наконец себе в этом признался). Она потрогала рот, на котором появилась кровь и протянула к нему запачканные пальцы.
— Ты ударил меня.
В голосе не гнев, а удивление. Подумалось, что, возможно, впервые кто-то в порыве гнева поднял руку на Анну, ударил Анну Куинлэн.
— Да, — произнес он. — Точно. И снова так сделаю, если не заткнешься. Больше, голубушка, ты меня своим языком хлестать не будешь. Лучше навесь на него замок. Для твоей же пользы говорю. Все, кончились твои деньки. А если хочешь кого-то пинать, купи себе собаку.
Их супружество, кое-как волочившееся последние несколько месяцев, по-настоящему кончилось именно в тот момент. Но его спровоцировали — видит Бог — спровоцировали.
Когда уже последние пассажиры занимали места, он обнаружил, что самым сосредоточенным образом думает о духах Анны. Он вспомнил их аромат, а вот название забыл. Как же они назывались? «Лиссом»? «Литсом»? «Литиум»? О Господи! Прямо вертится в голове. Потрясающий запах.
«Мне ее не хватает», — тупо признал он. — «Вот теперь, когда она ушла навсегда, я по ней соскучился. Не удивительно ли?»
«Лаунбой»? Косильщик газонов? Что-то глупое вроде этого?
«Хватит», — подсказал ему уставший разум. — «Оставь эти мысли».
«О'кей», — согласился разум. — «Не проблема. Могу заткнуться, когда пожелаю. Может, „Лайфбой“, что-то вроде спасательного круга? Нет, это мыло. Извиняюсь, „Лавбайт“. Укус любви? „Лавлорн“? Неразделенная любовь?»
Брайан застегнул ремень безопасности, откинулся в кресле, закрыл глаза и ощутил аромат духов, название которых забыл.
В этот момент стюардесса обратилась к нему. У Брайана Энгла была теория, что их обучали на каких-то специальных секретных курсах (возможно, под кодовым названием «Как дразнить гусей») поджидать, когда пассажир закроет глаза, чтобы предложить что-нибудь пустяковое. И разумеется, уметь подождать, когда пассажир как следует уснет, чтобы разбудить его и спросить — не нужны ли ему одеяло или подушка.
— Прошу прощения, — начала она и запнулась. Брайан проследил за ее взглядом от его погон на плечах к фирменной шляпе. Подумала и начала снова: — Прошу прощения, капитан, не желаете ли кофе или апельсинового сока? — Брайан с некоторым удивлением заметил, что смутил ее. Она сделала жест в сторону столика, стоявшего под киноэкраном. На нем стояли два ведерка для льда, из которых торчали зеленые горлышки бутылок. — Конечно, и шампанское есть.
Энгл подумал: «„Лайф бой“ — похоже, во всяком случае, это не название сигар».
— Ничего не надо, спасибо, — ответил он. — И никакого сервиса во время полета, пожалуйста. Я, пожалуй, буду спать весь путь до Бостона. Как дела с погодой?
— Облака на высоте 20 000 футов от Великих Равнин до самого Бостона. Но никаких проблем. Будем там в шесть тридцать. О! Нам еще сообщили, что над пустыней Мохаве — северное сияние. Может быть, пожелаете бодрствовать, чтобы увидеть такое зрелище?
Брайан поднял брови.
— Вы шутите. «Аврора бореалис» над Калифорнией? Да еще в это время года?
— Так нам сообщили.
— Видно, кто-то крепко набрался, — заметил Брайан, и она рассмеялась. — Спасибо. Я все же посплю.
— Очень хорошо, капитан. — Она немного поколебалась. — Извините, вы тот самый капитан, у которого скончалась супруга?
Головная боль снова запульсировала, но он заставил себя улыбнуться. Эта женщина — скорее девочка — ничего дурного не имела в виду.
— Моя бывшая жена. Да, умерла. Я — тот самый капитан.
— Приношу вам свои соболезнования.
— Благодарю вас.
— А мне с вами не доводилось летать?
Он снова мимолетно улыбнулся.
— Не думаю. Последние года четыре в основном летал за границу. — И потому, что теперь это показалось необходимым, он протянул ей руку. — Брайан Энгл.
Она пожала его руку.
— Мелани Тревор.
Энгл еще раз улыбнулся ей, затем вновь откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Позволил себе уплыть в сумеречное состояние, не в сон. Объявления перед полетом, за которыми должны следовать звуки взлета, могли бы его пробудить. Времени в полете было достаточно, чтобы отоспаться.
Рейс № 29, как и все «красноглазые» рейсы, отбыл минута в минуту. Брайан отметил про себя, что в этом и состоял скудный список их преимуществ. Самолет был заполнен чуть больше, чем наполовину. Никто из пассажиров не выглядел в дрезину пьяным или скандалистом. Хорошо. Может быть, и в самом деле удастся поспать весь перелет в Бостон.
Сквозь прищуренные веки понаблюдал, как Мелани Тревор демонстрирует обращение с аварийным выходом и как использовать золотую чашечку в случае падения давления (процедура, которую Брайан реально пережил совсем недавно), как надуть воздухом спасательный жилет под сиденьем. Когда аэроплан поднялся, она подошла к нему и снова спросила, не желает ли он чего-нибудь попить. Брайан покачал головой и поблагодарил ее. Потом нажал на кнопку, которая откинула спинку кресла. Закрыл глаза и уснул.
Больше Мелани Тревор он никогда не видел.
Спустя примерно три часа после взлета рейса № 29 девочка по имени Дайна Беллман проснулась и спросила свою тетушку Викки, нельзя ли ей попить.
Тетушка Викки ничего не ответила, и Дайна повторила свой вопрос. Поскольку ответа опять не последовало, она протянула руку, чтобы коснуться тетушкиного плеча. Но почему-то уже была уверена, что рука ее обнаружит пустоту, разве что — спинку кресла. Так оно и получилось. Доктор Фелдман говорил ей, что дети, слепые от рождения, часто развивают в себе высокую чувствительность, словно радар, к присутствию или отсутствию людей вблизи них. Но Дайне не нужна была подобная информация. Она знала, что так и обстоит дело. Правда, не всегда у нее получалось, но обычно получалось… особенно если ее партнер был зрячим человеком.
«Ну и ладно. В туалет пошла. Скоро вернется», — подумала Дайна. Однако ее не покинуло странное чувство беспокойства, тревоги. Проснулась не сразу — это был медленный процесс, словно у ныряльщика, который толчками ног стремится к поверхности. Если бы тетя Викки, сидевшая возле самого иллюминатора, прошла бы мимо нее и задела хотя бы своей юбкой, она бы это почувствовала.
«Значит, она раньше вышла», — сказала себе Дайна. — «Может быть, пошла в дальний туалет? Или остановилась с кем-нибудь поболтать на обратном пути».
Дайна не слышала нигде никакой болтовни. Только ровный гул реактивных двигателей. Ее беспокойство возросло.
Голос мисс Ли, ее врача (о которой Дайна думала, как о слепой тоже), появился в ее голове: «Не надо бояться испугаться, Дайна. Все дети время от времени пугаются, особенно новых ситуаций. Это вдвойне верно для слепых детей. Уж я-то знаю». И Дайна очень поверила ей, потому что, как и она сама, мисс Ли была слепой от рождения. «Не пугайся, не поддавайся страхам. Сиди спокойно и обдумай все спокойно. Пусть эти страхи существуют — только не поддавайся им. Сама удивишься, как здорово это обычно срабатывает. Особенно в совершенно новых ситуациях».
Точно подходит. Впервые Дайна летела по воздуху, не говоря уж о такой существенной детали, как гигантский трансконтинентальный авиалайнер.
«Попытайся все спокойно обдумать».
Ну что ж, проснулась в странном месте и обнаружила, что ее зрячая тетя ушла. Страшновато, конечно. Даже когда понимаешь, что тебя покинули лишь на время. В конце концов зрячая тетя не могла заскочить на минутку в придорожную лавку Тако Белл за конфетками, когда летела на высоте 37 000 футов. Что касается странной тишины в салоне… ну, видимо, на то и первоклассный «красный глаз» — «Гордость Америки». Другие пассажиры наверняка просто-напросто спали.
«Все спали?» — спрашивала ее встревоженная часть сознания с большим сомнением. — «ВСЕ до единого спят? Возможно ли такое?»
Тут же ответ: кино смотрят. Те, кто не спал, смотрели фильм на видеоустановке для пассажиров. Ну конечно же.
Приятное чувство облегчения. Тетя Викки как раз сказала ей, что в программе фильм с Билли Кристал и Мег Риан — «Когда Хэрри встретил Сэлли». Сказала, что сама хотела бы его посмотреть, если не заснет…
Дайна пробежала пальцами по сиденью своей тетушки в поисках ее наушников и не нашла. Коснулась вместо них бумажной обложки карманного издания романа из тех, что нравились тете Викки. Наверняка из тех времен, когда мужчины были мужчинами, а женщины женщинами — так она называла подобные романы.
Пальцы Дайны проследовали дальше и наткнулись на что-то еще. Гладкое, кожаное. Вот и молния, а вот и ремешок.
Сумочка тети Викки.
Тревожное чувство вернулось. Наушников не было на сиденье, а сумочка была. Там же все чеки на предъявителя, за исключением двадцати, находящихся на самом дне сумочки Дайны. Она знала об этом, потому что краем уха слышала разговор между мамой и тетей перед их выездом из Пасадены.
Так. Может ли тетя Викки пойти в туалет, оставив свою сумочку на кресле? Сделает ли она это, когда ее спутница не просто десятилетняя девочка, не только спит, но еще и слепая?
Дайна подумала, что вряд ли.
«Не поддавайся страху… Но и не отбрасывай страх прочь. Сиди спокойно и пытайся найти всему разумное объяснение».
Но пустое кресло ей очень не понравилось. Не нравилась ей и тишина в салоне. Наиболее логичным объяснением было, что большинство пассажиров спали, а те, что бодрствовали, вежливо помалкивали. Все равно не нравилось ей это. В голове пробудилось дикое животное с острыми зубами и когтями. Зарычало, оскалилось. Она знала, как называется этот зверь, — Паника. Если немедленно не взять его под свой контроль, можно сотворить нечто такое, за что будет очень стыдно перед собой и тетей Викки.
«О! Когда я смогу видеть, когда доктор в Бостоне наладит мне зрение, никогда больше в жизни не пройду через такие глупости».
Внезапно Дайна вспомнила, что после того, как они заняли свои места, тетя Викки взяла в руку все ее пальцы, подвела их к кнопкам сиденья. Пояснила, и все оказалось очень просто. Два маленьких колесика — для наушников: один для выбора каналов музыки, другой регулирует громкость. Только и всего. Еще квадратная кнопка для пользования освещением над сиденьем.
«Это тебе не понадобится», — сказала тетя Викки с очевидной улыбкой в голосе. — «Пока что», — добавила она.
И еще одна квадратная кнопка. Если нажать ее, придет стюардесса.
Теперь Дайна нажала именно эту, последнюю кнопку.
«А может, зря?» — спросила она себя. Ответ пришел немедленно: «Не зря».
Услышала тихий мелодичный перезвон. Подождала.
Никто не появился.
Шепот реактивных двигателей казался извечным звуком. Никто не разговаривал. Никто не смеялся. (Наверное, фильм вовсе не такой смешной, как надеялась тетя Викки, — подумала Дайна). Никто ни разу не кашлянул. Кресло тетушки рядом с ней по-прежнему пустовало. Не подходила больше стюардесса, которая в начале полета склонилась над ней, обдав ароматом духов и дорогого шампуня, чтобы спросить, не нужно ли ей чего-нибудь.
Все тот же ровный звук реактивных двигателей.
Зверь паники пробудился и с новой силой заявил о себе. Чтобы одолеть его, Дайна сконцентрировалась на своем странном внутреннем радаре, превратила его в невидимый посох, на который могла опереться в самой середине главного салона самолета. Это она умела. Иногда удавалось так здорово сосредоточиться, что могла вроде бы видеть все чужими глазами. Но это — когда очень-очень хочется. Как-то рассказала о своей необычной способности мисс Ли. Ее реакция почему-то была слишком резкой.
«Среди слепых эта фантазия по поводу возможности видеть что-то глазами других — вещь довольно распространенная», — сказала она. — «Особенно, у слепых детей. Никогда, Дайна, не вздумай полагаться на подобные вещи, иначе однажды можешь кувырком полететь с лестницы или попасть под машину».
Пришлось отказаться от попыток «разделить зрение» с кем-нибудь, как мисс Ли называла это. Но время от времени ощущение приходило: она видела окружающий мир — водянистый, расплывчатый, смутный. Видела его через глаза мамы или тети Викки. Старалась отбросить видение прочь, как человек, опасающийся, что сходит с ума, пытается отключить слуховые галлюцинации. Но теперь она была напугана и старалась отыскать людей, почувствовать их, а найти не могла.
Страх перешел в ужас, зверь паники уже громко рычал в сознании, в горле рождался вопль, но Дайна крепко стиснула зубы. Потому что не крик это будет, а страшный, душераздирающий, безумный вопль!
«Не заору, не заору», — яростно повторяла себе. — «Ни за что не сделаю плохо тете Викки. Никого не разбужу, не перепугаю тех, кто не спит. Все сбегутся, начнут говорить: посмотрите на эту перепуганную девочку! Посмотрите на эту слепую девочку!»
Удивительный радар внутри нее, который оценивал все туманные входные данные и как будто бы даже помогал ей видеть что-то чужими глазами (Бог с ним, что там говорила мисс Ли), теперь накачивал страх.
Потому что чувства подсказывали: никого вокруг нее не было.
Абсолютно никого.
Брайану Энглу снился кошмарный сон. Он снова пилотировал воздушный корабль из Токио в Лос-Анджелес, рейс № 7. Только утечка в системе давления была куда хуже. Угнетало чувство обреченности. Стив Сирлс плакал, жуя рядом датское печенье.
— Если тебе так худо, как ты можешь что-то жевать? — спросил Брайан. Кабину заполнил пронзительный свист, похожий на свист кипящего чайника. Звук утечки давления, предположил он. Глупо, разумеется, поскольку утечка всегда была бесшумной, но во сне ведь все возможно, подумал он.
«Потому что я обожаю эти штуки, и мне больше никогда не съесть ни одной», — ответил Стив, разрыдавшись.
Внезапно пронзительный свист умолк. Появилась улыбающаяся стюардесса Мелани Тревор. Она сообщила, что разрыв нашли и закрыли. Брайан поднялся и проследовал за ней через весь салон туда, где его бывшая супруга Анна Куинлэн Энгл стояла в небольшой нише, из которой кресла были убраны. Рядом с ней над иллюминатором была надпись, показавшаяся ужасной: ТОЛЬКО ДЛЯ МЕТЕОРОВ. Написано зловещим красным цветом.
На Анне было темно-зеленое платье — униформа стюардессы компании «Гордость Америки». Это было весьма странно, поскольку на самом деле Анна занимала важный пост в рекламной отделе одной бостонской компании, а на стюардесс, с которыми летал супруг, смотрела очень даже свысока. Стоя в нише, она зажимала ладонью трещину в корпусе самолета. «Ну что, дорогой, видишь?» — с гордостью произнесла она. — «Я обо всем позаботилась. Даже не имеет значения то, что ты меня ударил. Я тебя простила».
— Анна! Не делай этого! — закричал он, но слишком поздно. На ее руке появилась трещина, скопировавшая трещину в фюзеляже. Только она росла, углублялась. Пустота снаружи сосала ее руку, разрывала трещину, вытягивала руку наружу. Ее безымянный палец попал первым, потом средний, указательный, мизинец. Послышался хлопок, как будто откупорили шампанское, и вся ее рука целиком ушла в трещину.
Анна по-прежнему улыбалась.
«Это „Лянвуа“, мои любимые духи, дорогой мой», — сказала она. А рука ее исчезала. Исчезала! Волосы Анны освободились от заколок и окутали лицо туманным облаком. — «Я же всегда ими пользовалась, ты разве не помнишь?»
Вспомнил! Вспомнил! Но теперь это не имело никакого значения.
— Анна! Вернись! — закричал он.
А она с улыбкой уходила от него: сначала рука…
«Это совсем не больно, Брайан, поверь…»
Рукав униформы «Гордости Америки» трепетал. Брайан видел, как ее плоть белыми струями вылетала прочь и словно огонек святого Эльма светилась в ночи снаружи.
«Запомнил? „Лянвуа“», — сказала Анна, втягиваясь в брешь. Брайан вдруг услышал снова звуки, которые поэт Джеймс Дикки назвал «свистом космической зверюги». Свист усиливался. Сон темнел, но, как ни странно, расширялся. Чтобы стать не свистом, а человеческим визгом.
Глаза Брайана раскрылись. Мгновение он не смог сориентироваться — где сон, где явь. Но только мгновение: он был профессионалом высокого уровня, готовым к рискованным ситуациям. Основным показателем его профессионализма была быстрая реакция — иначе в его работе не выживешь. Рейс № 29! Не из Токио в Лос-Анджелес, а из Лос-Анджелеса в Бостон! Анна умерла там не от утечки давления, а от пожара в квартале Атлантик-авеню возле набережной. Но звук оставался.
Это был визг девочки.
— Ну, пожалуйста, кто-нибудь, поговорите со мной, — тихо сказала Дайна Беллман, однако весьма отчетливо. — Извините, моя тетя ушла, а я слепая.
Ответа не последовало. Впереди, в сорока рядах от нее капитан Брайан Энгл видел во сне, как его штурман рыдал и ел датское печенье.
По-прежнему ровно гудели реактивные двигатели.
Паника новой волной захлестнула сознание. Для Дайны ничего другого не оставалось, как избавляться от нее любым путем. Поэтому она отстегнула пояс безопасности и вышла в проход.
— Эй! Кто-нибудь! — сказала она погромче. — Кто нибудь!
И вновь никакого ответа. Дайна начала плакать, но старалась держать себя в руках, не рыдать громко. Затем вышла в проход и медленно пошла, держась правой стороны.
«Считай», — лихорадочно подсказывал разум. — «Считай, сколько кресел миновала, а то потеряешься и никогда не найдешь своего места».
Она остановилась возле следующего кресла, протянула вперед руки, растопырив пальцы. Она знала, что там сидит мужчина, потому что тетя Викки разговаривала с ним примерно за минуту до взлета. Когда он отвечал ей, его голос доносился прямо из кресла впереди Дайны. Это она знала точно, поскольку определять местонахождение по звукам было частью ее жизни, столь же естественной, как дыхание. Спящий мужчина может вздрогнуть, если ее пальцы заденут его, но Дайне это было уже безразлично.
Кресло было пустым.
Совершенно пустым.
Дайна выпрямилась, по щекам ее текли слезы, в голове стучало от страха.
«Не могут же они вдвоем находиться а туалете? Конечно, нет. Или там два туалета?»
Да, в таком большом самолете могло быть два туалета. За исключением того, что и это не имело уже значения.
Тетя Викки ни за что не оставила бы сумочку. В этом Дайна была уверена.
Она медленно продолжала идти по проходу, останавливаясь возле каждого ряда, ощупывая крайние кресла сначала справа, потом слева.
Нащупала на одном сиденье еще одну сумочку, на другом оказалось что-то вроде чемоданчика, на третьем — ручка и блокнот. Еще на двух сиденьях нащупала наушники. Один наушник был в чем-то липком. Потерла пальцы, сделала гримасу и вытерла их об спинку кресла. Ушная сера. Она ее узнала.
Дайна Беллман продолжала свое медленное продвижение вдоль прохода, более не церемонясь в своих исследованиях. Это уже не имело значения. Пальцем никому в глаз не попала, в щеку не ткнулась, за волосы никого не задела.
Все сиденья, которые она обследовала, оказались пустыми.
«Не может быть такого», — лихорадочно думала она. — «Невозможно! Они же все были здесь, когда мы пришли! Я их слышала! Чувствовала их! Запах ощущала! Куда они все исчезли?»
Этого она не знала. Главное, все ушли — в этом она становилась все более уверенной.
В какой-то момент, пока она спала, ее тетушка и все остальные пассажиры рейса № 29 исчезли.
«Нет!» — протестовала рациональная часть ее сознания голосом мисс Ли. — «Нет, такое невозможно, Дайна! Если все ушли, то кто же ведет самолет?»
Теперь она пошла немного быстрее, хватаясь за края кресел, слепые глаза были широко раскрыты за темными очками, подол розового платьица развевался на ходу. Она потеряла счет, но в страхе перед полной тишиной в салоне это уже не имело значения.
Снова остановилась и протянула руки к сиденью справа. Пальцы на сей раз коснулись волос… но волосы находились совсем не там. Они лежали на сиденье. Боже, что это могло быть?
Пальцы сомкнулись на них, приподняли. Осознание чего-то ужасного пришло в то же мгновение.
Это волосы, но человек, которому они принадлежали, исчез. Это скальп. Я держу скальп мертвого человека.
Именно тогда Дайна и начала визжать, пробудив тем самым Брайана Энгла от кошмарного сновидения.
Альберт Косснер, навалившись животом на стойку бара, потягивал «Железное виски» Брэндинга. Братья Ирп — Вьятт и Вирджил — находились справа от него, Док Холидей — слева. Он поднял бокал, чтобы сказать тост, когда в салон Серджо Леоне, припрыгивая, вошел человек на деревянной ноге.
— Банда Дальтона! — заорал он. — Банда Дальтона только что ворвалась в Додж!
Вьятт обернулся и спокойно посмотрел на него. Лицо его было худощавым, загорелым и красивым. Он очень напоминал Хью О'Брайена.
— Здесь Томбстон, Маффин, — сказал он. — Давай, вали отсюда, старая срань.
— Не важно, что здесь! Они ворвались на конях! — крикнул Маффин. — И, судя по их рожам, они озверели! Они сумасшедшие, Вьятт! Сумасшедшие!!!
Словно в подтверждение его слов с улицы донеслись выстрелы. Тяжело бухал армейский 44-й (видно, украденный), резко трещали винтовки.
— Ты только в портки не наваляй, Маффин, — сказал Док Холидей, слегка сдвинув шляпу к затылку.
Альберта не очень удивило то, что Док сильно смахивает на Роберта де Ниро. Он всегда считал, что если кому-то и играть роль дантиста, то только де Ниро.
— Что скажете, братва? — спросил Вирджил Ирп, оглядевшись по сторонам. Вирджил ни на кого похож не был.
— Пошли, — сказал Вьятт. — Я уже сыт по горло этими Клантонами.
— Дальтонами, Вьятт, — тихо поправил его Альберт.
— Какая разница? Пусть будут хоть Джоном Диллингером или Красавчиком Бой Флойдом! — воскликнул Вьятт. — Ты с нами, Туз?
— Я с вами, — ответил Альберт тихим зловещим голосом прирожденного убийцы. Он положил ладонь на рукоять своего длинноствольного «банлина специального». Другой рукой проверил, на месте ли его ермолка. Прочно на месте.
— О'кей, братва, — сказал Док. — Пошли, укоротим малость придурков Дальтона.
Они вышли одновременно через дверцы салуна, все четверо, когда куранты баптистской церкви Томбстона начали отбивать полдень.
По главной улице галопом приближались Дальтоны, проделывая на ходу дырки в витринах и окнах, превратив водяную цистерну возле мастерской по ремонту оружия Дюка в многоструйный фонтан.
Айк Дальтон первым увидел четырех мужчин, стоявших на пыльной дороге; пальто их были нараспашку, чтобы быстро извлечь револьверы. Айк осадил коня, тот поднялся на дыбы, с ржанием разбрызгивая пену изо рта. Айк Дальтон весьма напоминал по внешности Ратджера Хауэра.
— Поглядите-ка, кто у нас тут! — прорычал он. — Вьятт Ирп и его обабившийся братик Вирджил!
Эмметт Дальтон, напоминавший Дональда Сазерленда после месяца бурных ночей, подтянулся к Айку.
— И с ними их вшивый дантист, — добавил он. — Ну, кому еще врезать? — Его взгляд упал на Альберта, и тот заметно побледнел. Кривая усмешка исчезла с лица.
Пау Дальтон подтянулся к двум своим сыновьям. Он очень смахивал на Слима Пиккенса.
— Господи Иисусе, — прошептал Пау. — Это же Туз Косснер!
В ряд с ними остановился и Фрэнк Джеймс. Лицо его напоминало грязный пергамент.
— Какого черта, братцы! — воскликнул Фрэнк. — Я не прочь обнести городок-другой от скуки, но мне никто не сказал, что Еврей Аризоны окажется здесь!
Альберт Косснер — Туз, известный от Седалии до Стимбот-Спрингс как Еврей Аризоны, шагнул им навстречу. Его ладонь поглаживала рукоятку своего «банлина». Он выплюнул табачную жвачку в сторону, не сводя серых ледяных глаз с конных бандитов, стоявших в двадцати футах от него.
— Валяйте, ребята, начинайте, — сказал Еврей Аризоны. — Ад еще и наполовину не заполнен.
Банда Дальтона схватилась за рукоятки револьверов в тот момент, когда часы баптистской церкви Томбстона отбили последний удар. Молниеносным движением Туз взялся за свой револьвер. Посылая смертельный дождь 45-го калибра в банду Дальтона, он услышал визг маленькой девочки, стоявшей возле отеля «Лонгхорн».
«Уймите кто-нибудь этого щенка», — подумал Туз. — «Что там с ней? Эти у меня попались. Не зря меня называют самым проворным евреем к западу от Миссисипи».
Визг не смолкал, разрывая воздух, делая его темнее, пока все не начало распадаться.
В какой-то момент Альберт оказался потерянным в пустоте и мраке, сквозь которые еще прыгали и завихрялись фрагменты его сна. Постоянным оставался лишь этот ужасающий визг. Звук напоминал свисток перегретого чайника.
Он, наконец, открыл глаза и осмотрелся вокруг. Альберт занимал переднее место в главном отсеке салона рейса № 29. Сзади по проходу приближалась девочка лет десяти-двенадцати. На ней было розовое платье и большие черные очки.
«Кто это? Кинозвезда или что-то в этом роде?» — подумал он. Ему стало очень страшно. Весьма скверное пробуждение от любимого сна.
— Эй! — Негромко окликнул он ее, чтобы не будить остальных пассажиров. — Эй, девочка! Что случилось?
Девочка обратила лицо на звук его голоса. Она неловко повернулась и, ударившись о средние сиденья по четыре в ряд, упала на подлокотник кресла и завалилась, задрав обе ноги.
— Где все?! — закричала она. — Помогите! Помогите мне!
— Стюардесса! — закричал Альберт и отстегнул пояс безопасности. Он вылез в проход и повернулся лицом к девочке. Остановился. Перед ним открывался весь салон авиалайнера, и это зрелище заставило его замереть на месте.
Первая мысль, которая промелькнула в голове: «Можно не беспокоиться разбудить других пассажиров».
Похоже было, что весь главный салон «Боинга-767» был пустым.
Брайан Энгл почти достиг переборки, отделявшей первый класс рейса № 29 от делового класса, когда обнаружил, что первый класс был совершенно пуст. Он приостановился на миг, потом двинулся дальше. Возможно, все покинули свои места, чтобы пойти посмотреть, из-за чего там такой визг.
Хотя интуиция говорила ему, что дело обстоит вовсе не так. Брайан достаточно долго летал, чтобы иметь представление о групповой психологии пассажиров. Если бы один из пассажиров и побежал, то остальные с места бы не сдвинулись. Большинство авиапассажиров безропотно принимали выбор индивидуальных действий, когда входили в лайнер, садились и пристегивали ремень. Когда эти элементарные действия были выполнены, любые проблемы переходили под ответственность экипажа. Авиаторы называли их гусями, хотя правильнее было бы назвать овцами. Экипаж самолета такое поведение пассажиров вполне устраивало.
Однако, хотя такие размышления и имели какой-то смысл, он проигнорировал их и просто пошел дальше. Остатки сна, фрагменты еще мелькали в сознании, и часть его разума продолжала верить, что визжала Анна, и что он найдет ее где-то на середине главного салона с рукой, прижатой к трещине в корпусе самолета. Трещине под объявлением «ТОЛЬКО ДЛЯ МЕТЕОРОВ».
В деловой части лайнера он увидел всего лишь пожилого мужчину в коричневой тройке. Лысая голова тускло поблескивала под лампочкой для чтения, жилистые руки в венах артрита были аккуратно сложены на ремне безопасности. Он глубоко спал, посапывая во сне и полностью игнорируя странный шум.