Пленница Седов Б.

Глава 16

МОЯ ИГРА. МОИ ПРАВИЛА

Мы не доезжаем до знакомой калитки в высокой кирпичной ограде метров двухсот. Забава запарковывает «Транзит» на узенькой подъездной дорожке к какому-то заброшенному строению, и я отмечаю, что место выбрано очень удачно. С одной стороны, микроавтобус не отсвечивает на пустынной дороге, а стоит чуть в стороне так, словно оставлен здесь хозяином на ночь. С другой стороны, из машины отлично просматривается весь путь до освещенной тремя фонарями площадки напротив калитки, к которой сейчас направится приговоренная Крошка под конвоем мордоворота Забавы.

«Двести метров туда. Встреча с Олегом. Двести метров обратно. На все про все примерно десять минут, — прикидываю я. — Не понимаю только, почему снова все так усложняется. Не проще ли было бы доставить нам эту „мумию“ сразу, как только мы разобрались с последним охранником? Пока Олег возился б со шнифером, я успела бы обрядить коматозу в свое шмотье, и мы, оставив ее на растерзание Гепатиту и забрав взамен зип и вольту, спокойно отправились бы к микроавтобусу.

Вместо этого устроили какую-то непонятную чехарду и угробили кучу лишнего времени. Впрочем, вполне возможно, что Андрей преследует этими вроде бы неуклюжими действиями какие-нибудь свои тайные цели. Например, стремается появляться возле паленого дома и светить там свою машину. Или, скажем, хотел сначала заполучить меня и Диану, а потом уже отдавать на растерзание Крошку. Может быть миллион каких-то других причин, и, если пытаться сейчас перетасовать хотя бы их малую часть, моя будка может попросту лопнуть от перегрузки. Ко всему прочему, я за сегодняшний вечер слишком устала. И мне очень хочется спать».

— Герда, не засыпай, — вполголоса произносит Андрей. — Прощайся с крестницей. И помоги ей выбраться из машины.

Мне не нравится, что этот мерзавец имеет наглость указывать мне, что следует делать, но возмущаться у меня сейчас просто нет сил. Я молча беру Крошку под локоток, и она послушно поднимается с сиденья, делает несколько автоматических шагов к двери. Переодевая ее в свое шмотье, я просекла, как управлять этой куклой. Надо чуть-чуть подтолкнуть и проконтролировать направление движения, а дальше всё пойдет как по маслу. Никаких усилий в обращении с Крошкой прилагать абсолютно не нужно. Не сомневаюсь, что Забава доведет ее до калитки без единой проблемы.

А Олег без единой проблемы расстреляет ее из автомата.

— Что же, прощай, Крошка… — задумчиво шепчу я, когда водитель помогает «крестнице» выбраться из машины. Я выхожу следом за ней. — Прощай… Не пошло тебе впрок то, что я за тебя когда-то подставилась. Топтала бы ты сейчас зону, глядишь, была бы жива.

Я возвращаюсь в машину, на этот раз без проблем захлопываю за собой дверь и устраиваюсь на том самом месте, где пять минут назад сидела приговоренная к смерти Крошка.

— Как это с ней произошло? — поднимаю взгляд на Андрея. Внутри машины темно, и я различаю лишь смутные очертания его фигуры и чуть более светлый овал лица.

— С Крошкой-то? — вздыхает он, и я пытаюсь решить, есть ли в этом вздохе хотя бы капелька искренности. Наверное, есть. — Когда вытащили ее из «пятерки», удавалось держать ее под контролем почти целый год. Думали, все, кошмар позади. Радовались, праздновали, а эта пакость тем временем всё-таки изловчилась добраться до кокаина. И снова подсела с первой же дозы. А еще годика через полтора с кокса перешла на метадон.

Дица-Ди у меня за спиной понимающе хмыкает:

— Понятно, почему у вашей любимицы сгорели мозги. Решили резко сдернуть ее с метадона?

— Да.

— Она при этом вполне могла сдохнуть, но предпочла лишиться рассудка.

— Лучше бы сдохла.

— По уму, ее надо было сначала перевести на джанк. И уж только после этого… Поспешили, ребятки.

— Теперь все позади.

— Вместо свихнувшейся наркоманки у тебя появилась полноценная я? Так ведь, Андрюша?

Он молчит.

— Так ведь, Андрюша? — повышаю я голос. — Объясни-ка, зачем тебе понадобились мы с Диной-Ди?

Мне очень хочется услышать, что скажет этот самоуверенный фофан, который считает, что он самый умный, что все просчитал и всех обвел вокруг пальца. Я просто мечтаю, чтобы он сейчас попытался впарить мне какую-нибудь напыщенную парашу о любви с первого взгляда и терзаниях совести. А я бы сделала вид, что повелась на эту чушь, прикинулась бы дурой и при этом словила бы кайф.

Но вместо того, чтобы попробовать заправить мне арапа, Андрей лишь устало вздыхает.

— Герда, давай не сейчас. Отложим эту беседу на час. Просто я хочу все объяснить тебе наедине.

— Я могу выйти, — моментально реагирует Дина-Ди, но я и бескомпромиссно заявляю:

— От Дианы у меня нет секретов!

— И все же, поверь, нам надо поговорить наедине, — настаивает Андрей. — Мне предстоит объяснить тебе многое. Поэтому давай подождем, когда вернется Забава, отъедем в какое-нибудь тихое место и там спокойно поговорим. Хорошо?

— Договорились, — нехорошо улыбаюсь я, не опасаясь, что в темноте Андрей разглядит эту улыбку и заподозрит, что все его незатейливые ходы давно мной просчитаны.

На какое-то время в салоне «Транзита» повисает гнетущая тишина. Ни шороха, ни вздоха, лишь гудение одинокого комара, заблудившегося между сиденьями. Я в окно вижу, что Забава и Крошка дошли до калитки. Еще секунда, «мумия» скрылась из виду.

Забава сразу же разворачивается и отправляется обратно к машине.

— Когда мы отъедем отсюда, — задумчиво произношу я, — Крошка будет уже мертва.

— Нет. — Андрей закуривает очередную сигарету. Он слишком много смолит. Наверное, потому, что на нервяке. — Сначала Олег прогуляет ее по коттеджу, даст полапатъ пальчиками все, что возможно. Почему бы не бросить легавым в копилку такую весомую фишку.

«Конечно! — соглашаюсь с ним я. — И как только я сама не догадалась? Ведь на дактилоскопической карте Богдановой Ларисы Васильевны до сих пор Крошкины клепки — еще те, что с нее снимали в 95-м в „пятерке“. Сама же я за четыре с лишним года отсидки на пианино не играла ни разу. А если б сыграла, представляю, как бы были шокированы мусора. Для меня же это могло бы закончиться очень плачевно. В лучшем случае, неувязку поспешили бы замять, и дактокарту бы попросту заменили. В худшем — от меня поскорее избавились бы.

Но за три с лишним года, что я провела в Тульской области, правду обо мне узнали только два человека — Расписка и Дина-Ди. Это из тех, кто на зоне. Кроме них, моя история была известна еще кое-кому на воле Но эти «кое-кто» о моем существовании, думала я, давно позабыли.

Оказалось, что нет».

— Как вам только пришла в голову мысль выдернуть меня на свободу? — спрашиваю я. — Кто написал весь этот кровавый сценарий? С нашим выездом за запретку в роли дешевых шалав?

— Поверь мне, не я, — отвечает Андрей. — Я просто нашел специалиста, который взялся за эту работу, заслал ему денег. Об остальном я ничего не знаю. И поверь мне, знать не хочу.

Не верю. Но на водительское место уже, отдуваясь, вползает Забава, а в его присутствии изводить Андрея дальнейшими расспросами я не желаю.

Забава коротко буркает: «Все в порядке», заводит движок, и «Транзит» медленно выползает на мокрый асфальт темной пустынной улицы.

На сей раз Забава тормозит на узенькой улочке, с одной стороны которой тянутся хлипкие палисады — укрывают от супостатов избушки, притаившиеся за густыми кустами акации и сирени. С другой стороны раскинулся местный парк. Или садик? Не знаю, как точно назвать березовую рощицу, вглубь которой как раз напротив места, где остановился «Транзит», проложена прямая просека — наверное, центральная аллея этого места культуры и отдыха местных алкашей.

— Вот теперь можно и побеседовать. — Андрей протягивает руку, включает свет в пассажирском салоне и обращается к Дине-Ди: — Диана, пожалуйста, выйди на полчаса, позволь нам с твоей закадычкой пообщаться наедине. Видишь, довольно симпатичная рощица, аккуратненькая аллея. Сегодня днем я по ней гулял, наверное, часа полтора. Восхитительно! Чтоб не было скучно, Забава составит тебе компанию. — Андрей по-хозяйски толкает водителя в спину. — Иди покури. И будь джентльменом, не рассказывай девушке анекдоты, которые травил мне сегодня весь вечер. Уши в трубочку от этой пошлятины.

Диана пробирается к двери, незаметно для Андрея подмигивает мне.

Два силуэта не спеша удаляются по аллее. Мне даже удается разглядеть, что Диана взяла своего кавалера под ручку. Она выше него на полголовы. Зато он шире раза в три. Если не больше.

— Андрюша, так что ты хотел мне рассказать?

— В начале июня застрелили Василия.

— Крошкиного папашу? Твоего тестюшку?

— Ну, не совсем тестя. С Крошкой мы жили гражданским браком.

Мне это известно из той информации, которую накопала Расписка. Я отлично знаю и о том, что второго июня не застрелили, как мне сейчас сообщил Андрей, а взорвали в машине Василия Богданова, одного из питерских уголовных авторитетов. Крошка — единственная наследница, но она невменяема, она не человек. А поэтому единственным правопреемником покойного пахана должен считаться Андрей. Вот только проблемка в том, что он не был официально женат на Крошке.

— Сейчас идет активная грызня за наследство и власть в концерне Василия, — жалуется Андрей, а я про себя его поправляю:

«Не в „концерне“, а в самой обычной „бандитской шарашке“. В том, что легавые называют ОПГ — организованной преступной группировкой. Кстати, одной из наиболее крупных и удачливых в Северо-Западном регионе».

— Андрюша, ты никак предлагаешь мне поучаствовать в этой грызне?

— В какой-то мере, именно так. Образно выражаясь, в сложившейся ситуации я использую тебя как свою козырную карту. Ты опять сыграешь роль Васиной дочки. В прошлый раз у тебя получилось очень неплохо.

Я улыбаюсь:

— В прошлый раз я исполнила все, что мне было сказано, и за это должна была кое-что получить. Не так уж и много для вас, и очень много для брошенной всеми семнадцатилетней девчонки. Где это? Где хоть одна дачка, которой вы бы меня подогрели в СИЗО или на зоне после того, как я подставилась за вашу беспутную Крошку?

Андрей сначала вроде смущается. Потом, набравшись нахальства, кивает на два узляка твердышей, которые мне подарил Олег:

— Вот. Компенсация. И вытащил же я тебя с зоны! — Я широко улыбаюсь:

— Через четыре года.

— Раньше помочь тебе не позволял Василий. Кстати, и все обещания тебе давал тоже он. Так что не надо мне ничего предъявлять!

Я улыбаюсь еще шире:

— Ничего и не предъявляю.

— И убери, наконец, эту блаженную улыбочку с лица!

— Все в порядке, Андрюша. Просто никак не выходит из головы погоняло твоего водилы. Хм, Забава… Наверное, он был веселым парнем? И грамотным чистильщиком?

— Не пойму, чего ты несешь? Каким чистильщиком? Почему был?

Наконец-то настал миг моего торжества над этим двуличным подонком.

— Потому, что Дина-Ди не из тех, кто безнаказанно позволит себя пристрелить.

— С чего ты взяла, что ее собираются пристрелить? — заметно бледнеет мой собеседник, до сих пор державшийся с уверенностью эмира, прохлаждающегося в гареме среди безропотных наложниц.

— Не держи меня за дуру! А иначе зачем она здесь нужна? Ведь в подобных делишках нельзя без козла отпущения. Предположим, вы зашлете легавым хорошие фишки, и это заставит их поверить в то, что бойню в коттедже устроили мы вдвоем. Кстати, то же могла бы я провернуть и в одиночку. Но тогда кто пристрелил меня? Какую версию подкинуть мусорам, когда они обнаружат мертвую Крошку? Конечно, все можно представить так, будто я угодила под пулю в перестрелке с охраной. Но больно уж заморочно декорировать эту картинку. И вы решили пойти другим путем — представить все так, будто со мной разделалась Дина-Ди. После чего, кстати, Диана вам уже не нужна. Более того, она чересчур много знает. И завтра будет объявлена в розыск. А вдруг попадется и начнет петь? Не проще ли ее аккуратненько замочить, — я киваю за окно, — в этом лесочке? И представить все это, как самоубийство вконец запутавшейся девчонки? Которая сгоряча замочила свою единственную подругу; которой абсолютно некуда бежать; у которой в руках оказался такой соблазнительный «Сикемп», уже запачканный об одного из стояков в коттедже Юрия Ивановича. Что еще остается несчастной, кроме как приставить ствол к виску и надавить на спуск? Вот это и должен был сейчас сделать за Диану Забава. Неожиданно прижать к голове ничего не ожидающей девушки пистолет и спустить курок. Притом прижать поплотнее, чтобы экспертиза обнаружила на коже самоубийцы обильные пороховые следы и ожог — неоспоримые доказательства, что девчонка шмальнула в себя сама. Потом остается лишь вложить волыну в руку мертвой Дианы, и, считай, дело сделано. Я правильно рассуждаю, Андрей?

Он молчит, не в состоянии сразу переварить то, что я сказала.

— Сначала я была уверена, — продолжаю увлеченно рассказывать я, — что ты тащишь Диану из зоны в нагрузку ко мне потому, что уверен, что без нее я никуда не пойду. Но когда Олег мне обмолвился про подмену, я сразу вспомнила Крошку. Сообразила, что, чтобы меня не искали, мусором подкинут трупешник этой дурехи — типа, это я. Вот тогда я как почувствовала, зачем на самом деле в этой бранже потребовалась Диана. И рассказала ей про все свои подозрения. А ведь предупреждена — вооружена. Особенно, если дело касается Дины-Ди. Так что хана твоему Забаве, Андрюша.

Он молчит — переваривает. Молчу и я, осторожно приткнувшись на краешек сиденья так, чтобы, не дай Бог, не повредить спрятанный у меня в заднем кармане джинсов зип. На котором, по словам Олега, «миллионы для тех, кто сумеет кракнуть защиту». Который, как только вышла из Юриного коттеджа на улицу, я сразу же заменила точно таким же — стянула его со стола в кабинете, стоило только Олегу отвлечься на телефон. Впрочем, Олег не дурак, — недаром же он, когда мы прощались, счовно случайно облапал меня за зад, нащупай вторую дискету в заднем кармане шортиков и прошептал: «Маленькая засранка. Я ведь как знал, что от этого ты не удержишься. Что же, вольному воля. Только смотри, не наживи себе этой аферой больших геморроев. Рискни, детка. Кто не рискует, тот не выигрывает». Вот я и рискнула. Тот зип, что взяла со стола, передала Андрею. Пусть радуется. А тот, на котором «миллионы для тех, кто сумеет кракнуть защиту», сейчас у меня в заднем кармане. Чем черт не шутит, вдруг эту клятую защиту я как раз и сумею снять. Мне бы только добраться до хорошего компьютера, оборудованного ZlP-драйвом. Вот тогда и посмотрим, что там за защита, что там за миллионы.

— О, Боже! И с кем ты связался, наивный Андрюша! — Водительская дверца распахивается, и за рулем, как ни в чем не бывало, устраивается Диана.

— Все в порядке? — спрашиваю я.

— Ага. Трупешник я спрятала в кусты. — Дина-Ди хладнокровно вставляет в замок ключ зажигания. — Куда едем?

— Туда, где мне наконец объяснят, что от меня потребуется на воле. — Ангельским взором я обласкиваю застывшего напротив меня Андрея.

— С-стервозы!!!

— Это верно! Теперь ты хоть разобрался, с кем решил поиграться, Андрюша! Какого джинна неосмотрительно выпустил на свободу!

Вернее, сразу двух джиннов! А это уже не шутки!

— Сначала тебя немного помаринуют в ИВС местного РУВД, — рассказывал босс. — Там в хате, скорее всего, ты будешь одна. Оно, пожалуй, и к лучшему. Вались на нары и думай о том, что для тебя все скоро закончится. Постарайся поспать. Принесут баланду — выхлебай всю до конца, надо поддерживать силы. На следующий день тебя вызовет следак. Особо с ним не рассусоливай. Сразу же уходи в несознанку: мол, ничего не понимаю, никаких преступлений не совершала, дайте мне адвоката. Главное, чтобы скорее состряпали постановление об избрании тебе меры пресечения. И после этого готовься перебираться в «пятеру». Правда, прежде чем туда отвезти, тебя, наверное, оставят еще на одну ночь в РУВД. Все зависит от того, как у легавых обстоят дела с транспортом…

— Я все поняла, — небрежно бросила девушка.

— Выдержишь?

— А то!

— Да, конечно. Тебе доводилось выдерживать и не такое.

Встреча со следаком из прокуратуры не доставила девушке никаких проблем.

— Ознакомьтесь, гражданка Калачева. — Стоило Тамаре в комнате для допросов устроиться на привинченном к полу табурете, как коренастый мужчина лет сорока, не подумав даже представиться и поздороваться, протянул ей лист бумаги.

ПОСТАНОВЛЕНИЕ О ПРИВЛЕЧЕНИИ В КАЧЕСТВЕ ОБВИНЯЕМОГО

Следователем районной прокуратуры Виртус Ильей Николаевичем рассмотрены материалы уголовного дела № 11855, возбужденного 09 апреля 1995 г. по факту обнаружения трупа Сергеева Данилы Олеговича.

Установлено:

Следствием собрано достаточно доказательств для предъявления гр. Калачевой Елене Матвеевне, прож. по адресу: г. Санкт-Петербург, ул. 2-я Комсомольская, д. 22, кв. 47, 01 сентября 1976 г. р., обвинения в том, что она совершила убийство, т. е. умышленное причинение смерти другому человеку из корыстных побуждений, а именно 09 апреля 1995 г. в период с 21-00 по 21-30 пришла по адресу: г. Санкт-Петербург, пр. Ветеранов, д. 128, кор. 3, кв. 45, где неустановленным колющим предметом нанесла восемь ударов в жизненно важный участок груди и причинила телесные повреждения, повлекшие смерть потерпевшего, после чего завладела имуществом потерпевшего, а именно: перстнем из желтого металла, нагрудной цепочкой из желтого металла, нательным крестом из желтого металла, часами мужскими марки «Омега», после чего с места преступления скрылась и похищенным имуществом распорядилась, передав его для дальнейшей реализации гражданину Самахову Иссе Мухамедовичу, которым данное имущество было добровольно сдано представителю правоохранительных органов…

— Интересно, — не дочитав до конца, отложила «Постановление» в сторону Тамара, — проводятся где-нибудь чемпионаты по составлению самого длинного предложения? Не сомневаюсь, что вы бы там заняли первое место.

— Распишитесь, что ознакомлены. Вот здесь. — Следак протянул девушке дешевую ручку, предварительно изобразив кривую галочку возле заключительной фразы:

Текст настоящего постановления доведен до моего сведения путем личного прочтения. Мне разъяснены в устной форме мои права в качестве обвиняемого.

— Хм, права, конечно, разъяснены. А подписывать — это что, обязательно?

— Нет. Но подпись поставить рекомендую. Она ни к чему вас не обязывает, но поможет скорее решить вопрос с переводом вас в следственный изолятор.

— Ну, если поможет… — Тамара около галочки чиркнула неразборчивую загогулину, начинающуюся с заглавной «К», и уже через пять минут снова сидела в своей одиночке, дожидаясь, когда мусора решат транспортный вопрос и перевезут ее в СИЗО № 5. Не прошло и часа, как дверь в камеру распахнулась:

— Калачева, на выход! Руки за спину! — Запястья плотно охватили металлические браслеты наручников. — Цепляй свои бебехи. — Девушке сунули в скованные за спиной ладони полиэтиленовый пакет с ее пожитками и слегка подтолкнули в спину. — Пшла вперед, в блядовозку!

Ночь и почти весь следующий день она провела в собачнике — темной и тесной камере, куда мусора набили больше двадцати подследственных и где не то что прилечь, а даже сидеть на отшлифованной до блеска многочисленными задами железной скамейке приходилось по очереди.

В карантине, будто в бюро ритуальных услуг, царила гнетущая тишина. Лишь иногда глухо постанывали переламывающиеся наркоманки, да изредка кто-то вполголоса перебрасывался куцыми фразами.

Первую половину ночи Тамара провела на ногах, изредка присаживаясь на корточки возле тяжелой, покрытой ржавчиной двери, но ноги в таком положении быстро затекали, а от духоты и спертого воздуха голова наливалась свинцом. Стоять было не в пример легче, — словно кобыла в стойле, регулярно перенося вес тела с одной ноги на другую. Облокотившись спиной о дверь, Тамара на какое-то время даже умудрилась задремать.

Она оказалась в числе первых пяти, кого звонким голосом вызвала из собачника молодая вертухайка, у которой на поясе весьма эффектно смотрелись браслеты и укороченный черный вибратор[11].

— На медосмотр, — коротко проинформировала она и кивнула на дверь в расположенную рядом с собачником комнату.

Первым делом Тамаре выдали прозрачный обмылок и вытертое до дыр вафельное полотенце и выделили три минуты на душ. Потом внимательно обследовали на педикулез и кожно-венерические заболевания. Проверили руки и пах на предмет следов от уколов.

— Жалобы, хронические заболевания есть? — поинтересовался огромный врачина, который сам мог бы работать в конвое, и когда девушка ответила, что нет, не вставая из-за стола, обвел похотливым взглядом ее обнаженное тело и кивнул на гинекологическое кресло. — Давай на станок.

В завершение осмотра врач тщательно обследовал девушке уши и горло и, по-видимому, оставшись довольным их состоянием, пробасил:

— Свободна. Здорова. Следующая.

Тамара, одевшись, вновь оказалась в душном вонючем собачнике.

Вновь Тамару вызвала та же молоденькая вертухайка и столь же безразлично, как и в прошлый раз, кивнула уже на другую дверь:

— Проходи, раздевайся.

На этот раз ее осматривали уже не врачи, а целая комиссия из трех баб в форме внутренних войск. Первым делом сняли на дактилоскопическую карточку отпечатки пальцев, потом в другую карточку занесли особые приметы: два шрама на ягодице и испанскую танцовщицу, исполняющую хоту. Не поленились заглянуть девушке в уши, нос, рот, задницу… короче, во все дыры, которые только существуют у женщины. Вытряхнули на стол содержимое Тамариного пакетика, тщательно перелопатили все шмотье, вытащили из кроссовок стельки, прощупали швы на белье и на джинсах, после чего разрешили одеться.

— Второй корпус, двести тридцать вторая, — сверившись с записью в массивном талмуде, буркнула под нос одна из баб с двумя маленькими звездочками на погонах, и Тамара сразу отметила, что это как раз та камера, в которой находится Крошка.

«Похоже, Василий Сергеевич провел основательную подготовку, и все у него пока идет как по маслу, — решила она. — Об этом говорит даже такая мелочь, что испытание собачником мне удалось пройти менее чем за сутки».

Девушка сложила обратно в пакет раскиданные по столу вещи, заложила руки за спину и в сопровождении мужеподобной конвойной, напоминающей Светлану Петровну, отправилась в путь.

«Лицом к стене!»… скрежет замка… лязг чугунной решетки… «Вперед!»… шагов тридцать по коридору, с обеих сторон оскалившемуся страшными железными дверьми с квадратами кормушек и кружками волчков посредине… «Лицом к стене!»… и опять скрежет замка… снова лязг чугунной решетки… «Вперед!»…

— Лицом к стене! — прокуренным голосом прорычала конвойная, а другая — та, что присоединилась к ней у последней решетки, — принялась отпирать одну из дверей. — Проходи!

Тамара шагнула через порог и, не зная, что делать дальше, остановилась, исподлобья изучая узкую длинную камеру с тремя ярусами шконок вдоль стен. На девушку немедленно уставились обитательницы этого обособленного мирка — совсем молодые девчонки и дряхлые старушенции.

Собравшись с духом, Тамара стряхнула с себя оцепенение. Уверенно и четко сказала:

— Привет!

За спиной с лязгом захлопнулась дверь.

— И тебе здравствовать, — прозвучало из глубины камеры,

— Спасибо.

Тамара пошагала по узкому проходу к зарешеченному окну, где в дальнем углу хаты, как объяснял накануне Василий Сергеевич, должна находиться смотрящая и за хатой, и за галерой[12] по прозвищу Коллонтай.

Первым делом надо было представиться ей. И убедиться, здесь ли находится Крошка.

— Присаживайся. Пошамай, — радушно приняла ее Коллонтай и, в который уже раз за последние пятнадцать минут, покачала головой и усмехнулась: — Нет, ну в натуре! Вылитая! Расскажи кто мне такое, ни в жисть не поверила бы!.. Э-эй, подъем, доходяга!

Крошка, до сих пор лежавшая на нижней шконке, уткнувшись физиономией в стену, развернулась и села, спустив босые ноги на пол. Подняла на свою двойняшку застывший взгляд и тут же отвела глаза.

И все… Ни единого слова, ни единой эмоции, ни намека на улыбку.

Столкнись с ней случайно нос к носу на улице, Тамара, наверное, вздрогнула бы от неожиданности: «До чего же похожа!» Но за последнее время ей довелось выслушать столько восторженных реплик насчет их внешнего сходства, что она лишь окинула неопрятную растрепанную девицу разочарованным взглядом и отвернулась:

«Совсем не похожа! Уродина! Да она выглядит лет на пять старше меня! На моем фоне эта девица — воплощение костлявой старухи с косой. У меня, несмотря на то, что я три с половиной года провела взаперти, нормальный цвет кожи. А у Крошки лицо словно присыпано пудрой».

— Перекуси, Лена. Не стесняйся, — Коллонтай, исполняя роль хлебосольной хозяйки, разложила на блюдечке куски сервелата, нарезала по-деревенски крупными ломтями буханку свежего ароматного хлеба, в литровой банке заварила чифир.

— Но…

— Всё оплачено, можешь не менжеваться, — ухмыльнулась смотрящая. — К тому же нам надо серьезно поговорить, а что за разговор за пустым столом? Может быть, налить тебе выпить? Но у меня только водяра.

— Я не пью, — улыбнулась Тамара, сооружая себе бутерброд. После двухдневного поста он был как нельзя кстати. — И о чем нам предстоит разговаривать?

Оказалось, что практически ни о чем. Коллонтай только дала понять, что она в курсе всего, что сейчас проворачивает Крошкин отец, чтобы вытащить свою дочь на свободу. В общак засланы конкретные фишки, чтобы смотрящая взяла под контроль ситуацию с предстоящей подменой, и она за это теперь держит ответ перед питерской блататой. И костьми ляжет, чтобы здесь не возникло никаких невзначаек.

— …Не забудь, что должна тихариться, когда вызовут Калачеву. Даже не дернись. Выйдет Крошка, и все будет ништяк. В первую очередь, для тебя.

— Об этом мне уже сказано столько!!!

— Вот теперь говорю тебе я, — жестко отчеканила Коллонтай. — И больше к этому не возвращаюсь! Ты не дура, сама понимаешь, что может случиться, если запорешь косяк. Пошли, определю тебе шконку.

…В двенадцатиместной хате сейчас находилось двадцать семь человек. Спали по очереди, кто-то даже располагался на тоненьких, как простынки, матрацах под шконками, но Тамаре смотрящая отвела место на третьем ярусе в единоличное пользование, согнав оттуда какую-то молодую девчонку.

— Здесь лежи и без нужды по хате не колобродь. На прогулки не выходи. Пошамать там, чифирнуть тебя позовем, не забудем. Сама же лишь до толчка и обратно. И чтобы больше тебя не слышно, не видно. Усвоила?

— Да. Найди мне хоть какую-нибудь книжку. Чтобы не загнуться со скуки.

— Лады. Книжек тебе сейчас подгоню, хоть зачитайся. — Коллонтай смягчила свой начальственный взор, ободряюще улыбнулась: — Ништяк, Алена. Все образуется. Потерпеть тебе только пару деньков. И гляди, как вызовут Калачеву с вещами, чтобы спала. И ничего не слыхала.

— Все будет путем, — пообещала Тамара и полезла на свой третий ярус.

…Калачеву с вещами вызвали уже на следующий день. Оставалось лишь поражаться, как отлаженно действовал обильно смазанный Василием Сергеевичем механизм — никаких перебоев, никаких проволочек.

Когда Крошку выводили из камеры, Тамара послушно притворялась спящей.

Но вот ее по плечу похлопала Коллонтай.

— Ты в натуре, что ль, спишь?

— Нет, — Тамара развернулась к смотрящей. — Я все слышала. Не думала, что это случится так скоро.

— Я тоже. Но папаша у этой кикиморы умеет все делать резво и чисто. Дочка, увы, удалась не в него. Ты сама-то хоть никогда?

— Никогда, — соврала Тамара, сразу вспомнив о том, как летала и как при этом ей было в кайф, когда переезжала от Монучара к Василию Сергеевичу.

— И не пробуй. Давай-ка, слезай, переезжай на Крошкину шконку. Теперь там твое законное место. Ты, считай, теперь у нас почти центровая…

— Но ведь это ненадолго? — заметила Тамара, перебравшись на кровать — туда, где еще час назад рожей к стене валялась отрешенная от внешнего мира Крошка. — Это только до завтра? А потом я должна сказать на поверке, что случилась ошибка, что вместо меня выпустили другую…

— Если ты скажешь такое, то сдохнешь, — бесстрастным тоном перебила девушку Коллонтай. Она присела за стол напротив Тамары, посмотрела на нее…

Как на бумаге выразить такой взгляд? Написать «с участием»? Но этого недостаточно. «По-матерински»? Это напыщенно. И это неправда. Пусть будет просто…

…посмотрела на нее и положила ей на руку свою большую ладонь.

— Ты умрешь, Лена, это точняк. С первого раза, как бы ты ни клялась и ни божилась, легавые не поверят ни одному твоему слову. И вернут в эту хату. А ночью ты упадешь с верхней шконки и ударишься об пол головой. Или тебя попросту придушат подушкой. И приказ на это придется отдавать мне. Хотя, будь я вольна в своих действиях, я бы сделала всё для того, чтобы ты поскорее вышла отсюда живой и невредимой. Потому что я знаю почти всю историю твоих злоключений. Потому что ты мне симпатична, в отличие от этой шалавы, которую ты подменила и которую я должна была опекать. Здесь у меня не было выбора. Но теперь выбор есть. Так что, объясняю. Если ты вдруг начнешь быковать и пытаться что-нибудь объяснить мусорам, мне поручено замочить тебя при первой удобной возможности. А таких возможностей здесь хоть отбавляй. В результате ты не проживешь и суток. Так же, как не проживешь и суток, если тебе удастся вырваться на свободу. Тебя встретят уже на Арсенальной. Возле ворот. Потому что кое-кому совершенно не надо, чтобы вместе с тобой вышла отсюда наружу и история с Крошкой.

— Что-то в этом духе я и предполагала, — хладнокровно заметила Тамара. — И что мне теперь делать?

— Ничего не делать. Косить под Богданову Ларису Васильевну. А уж тебе подыграют. И следак и доктор в курсах. Они, конечно, заметят подмену, но не вякнут ни слова. А цля тебя единственный шанс остаться в живых — затихариться сперва здесь, в «пятере», а потом и на зоне.

— Секунду! — перебила Тамара. — Что за Богданова Лариса Васильевна?

— Эх, милая! — вздохнула смотрящая. — Тебе даже не назвали имя той, под кого подставляешься? Ну, форшмаки! Эту тварь наркоманскую звали Ларисой. С сегодняшнего дня Лариса — ты.

— Богданова Лариса Васильевна, — пробормотала Тамара, примериваясь к тому, как на слух звучит ее новое имя. — Короче, жизнь дала мне очередного пинка, — грустно усмехнулась она. — Что ж, наплевать! «Пусть будет что будет!» — это мой лозунг, с которым я гордо ползу по жизни. Вот только… Коллонтай, ты поможешь мне проползти через эту «пятерку»?

— А ты еще сомневалась, Лариса?

— Не Лариса, а Крошка, — нервно рассмеялась Тамара.

И в этот момент ее ладонь сжали крепкие пальцы смотрящей.

— Нет, не «Крошка», Лариса, — произнесла Коллонтай. — «Крошкой» эта шалава была лишь для домашних. Здесь ее все дразнили «Гердой». По-моему, это погоняло тебе подходит куда больше, чем ей.

«А ведь это мой мир… Именно здесь, в тюрьме, каким бы диким то ни казалось, я наконец обрету свободу. Впервые за долгие годы я чувствую себя не бесправной рабыней, а частичкой какого-то общества. Пусть я изгой среди изгоев, но, с другой стороны, я равная среди равных!»

— Герда? — переспросила Тамара.

— Да, ты теперь Герда. И уверена, этим ты еще будешь гордиться. У тебя еще все впереди.

— Герда… Гер-да! Ге-е-ер-да…Черт побери!.. Лариса!.. Тамара Астафьева приказала долго жить…

— Ты права, дочка… Лариса… Ге-е-ер-да, — добродушно улыбнулась смотрящая. — Герда, давай пить водяру…

Эпилог

Фирма международного права «Кеннери, Спикман, Бэлстрод и Гарт» считалась одной из самых престижных в мире и имела отделения в Лос-Анджелесе, Монреале, Токио, Лондоне и Париже. Плюс к тому « K . M . B . G . Unlimited » были охвачены оффшорные зоны по всему свету. Филиалы в Монте-Карло или на Кипре приносили не такую значительную прибыль, как, скажем, в Мельбурне или Нью-Йорке, но многие из постоянных клиентов нуждались в представительстве своих интересов в том числе и в тех свободных от налогов регионах, а основным залогом успеха « K . M . B . G .» считалось умение удовлетворять порой самые безумные и выходящие за рамки закона желания тех, кто доверил ей свои миллионы.

Оффшорное отделение, расположенное в Гибралтаре, занимало два этажа старинного дома постройки XVIII века в центре города на Кэннон-стрит всего в двух кварталах от всемирно известной библиотеки Гар-риса. Всеми делами там заправлял один из девятнадцати младших партнеров «К.М.В G.» — долговязый валлиец американского происхождения лет тридцати с неестественно длинной лошадиной физиономией, непомерными амбициями и юридическим образованием, полученным в Йеле. Ко всему этому прилагалась оставившая отпечаток в британской истории фамилия Варвик, которой младший партнер гордился, хотя никакого отношения к прославленному соратнику Ричарда Йорка он не имел.

— Carmen, — Энтони Варвик слегка коснулся мягкой податливой клавиши на селекторе. — I have a meeting with the client at two p. m. In fifteen minutes[13].

— Yes, sir, I know[14].

За четыре года, что работала в фирме, Кармен Мария Пачина так и не сумела избавиться от своего выразительного испанского акцента. Но это было единственным ее недостатком, если не брать в расчет того, что она ни разу так и не приняла приглашения Энтони зайти к нему в гости на чашечку кофе. Должно быть, подозревая в таких приглашениях некий сексуальный подтекст. И, признаться, чуткая женская интуиция ее не подводила. Подтекст имел место. Энтони Варвику приелись холодные, как салаки, дорогостоящие проститутки с Мэйн-стрит. Он мечтал о постоянной сексуальной партнерше, пламенной испанской мучаче, идеальным эталоном которой как раз и являлась его неприступная секретарша Кармен Мария Пачина.

И еще та девушка, которая должна прийти в два часа пополудни. Такая же, черноглазая брюнетка, несмотря на то, что она из России. Славянка. А ведь славянки должны быть рыжими или русоволосыми. С круглыми веснушчатыми лицами. И холодными, как шлюхи с Мэйн-стрит (от пятидесяти до ста фунтов за два часа).

Но та, что должна появиться через пятнадцать минут, совсем не такая.

— Carmen, please send down Sandy Terrel. He must meet the clients at door. — Энтони бросил взгляд в ежедневник. — Victoria Engler and her boyfriend Andrew Matveev. Tell him bring them to me immediately[15].

…Виктория со своим бойфрендом в сопровождении двоих телохранителей прибыли в офис с удивительной для русских клиентов пунктуальностью. В 13-59 они в сопровождении Сэнди уже поднимались по широкой, отделанной искусственным мрамором лестнице на второй этаж, где располагалась приемная управляющего. А ровно в 14-00, оставив телохранителей скучать в приемной, Виктория и Андрей вошли в просторный кабинет Энтони Варвика и скромно устроились за полукруглым столом для совещаний.

— Would you like a drink?[16]

— No, — девушка качнула распущенными по плечам длинными иссиня-черными волосами. Ее спутник, похоже, даже не понял, что ему предложили. Сидел, тиская в потных ладонях дорогую барсетку из крокодиловой кожи и, наверное, проклинал себя за то, что в свое время не выучил английский язык, а сегодня не позаботился о том, чтобы пригласить для себя переводчика. Впрочем, роль переводчика без проблем могла бы исполнять его girlfriend .

«Вот только ей этот парень явно не доверяет, — подумал Энтони Варвик, перебирая у себя на столе бумаги. — И правильно делает. Она шутя обведет его вокруг пальца».

Впервые эту красавицу Энтони Варвик увидел два года назад. В этом же кабинете. Василий Богданов, который тесно сотрудничал с «K.M.B.G.» и считался одним из наиболее перспективных и ценных клиентов, тогда пришел для составления завещания, и Виктория — его дочь — была вместе с ним. А на следующий день, когда Варвику с какими-то документами пришлось заехать к Богданову в «Джорж Элиот»[17], он наткнулся на дочь русского бизнесмена возле бассейна. На ней был миниатюрный бикини. И у нее просто ошеломляющая фигура! А еще очень симпатичная цветная татуировка внизу живота в виде испанской танцовщицы.

В тот день Варвик узнал от Богданова захватывающую историю его дочери (де-факто), которая в силу определенных обстоятельств его дочерью (де-юре) вовсе и не являлась. У нее даже другая фамилия. И другое отчество…

Адвокат взял со стола визитку, которую вручила ему посетительница: « Victoria Engler ». Вгляделся в вытесненное золотом на другой стороне: «Энглер Виктория Карловна», напрягся, пытаясь вспомнить, как звучат буквы кириллицы.

«Car… loy… w… na… Carloy-w-na. Shit! What's unbelievable Russians!»[18]

— Виктория Карловна, — Варвик с удовольствием не касался бы этого щекотливого вопроса, но обойти его стороной, к сожалению, не представлялось возможности. — У меня есть достоверная информация от нескольких источников, в том числе и от вашего отца, что минуло уже более года, как с вами случилось несчастье, вы утратили здравый рассудок, и этот процесс, к сожалению, необратим. И вдруг я вижу перед собой абсолютно вменяемую, здравомыслящую девушку. Как вы можете мне это объяснить?

— А как вы можете мне объяснить, — спокойно и холодно ответила девушка, — что мой отец, известив вас о моей невменяемости, не потрудился изменить старое завещание? Скажем, установить надо мной опеку, определить мне ежегодную пенсию?

— Я могу объяснить это лишь его занятостью.

— А теперь объясняю вам я. Год назад отца всерьез шантажировали историей с моим арестом и моим последующим освобождением. Вы ведь в курсе?

— В какой-то мере.

— Так вот, чтобы избежать шантажа, была инсценирована моя, как вы выразились, утрата рассудка. В результате, у шантажистов из-под ног был выбит фундамент. Никто бы не стал помещать психически ненормальную в тюрьму. Разве только в психиатрическую клинику. Но тогда я там и так находилась, проходила курс по избавлению от наркотической зависимости. Вас устроило мое объяснение, мистер Варвик?

— Более чем. — Адвокат подозрительно покосился на девушку. — И все же в подобных делах лучше быть уверенным на все сто процентов. Прошу меня извинить, но я настаиваю на последней, возможно, несколько странной на ваш взгляд формальности. Скажем так: осмелюсь попросить вас оказать мне одну незначительную услугу. Помогите мне, мнительному крючкотвору, окончательно избавиться от ничтожных сомнений в том, что вы, действительно дочь покойного Василия Богданова. Суть дела в том, что у нас есть девушка-детектив. Ее зовут Сэнди. Сейчас я вызову ее к себе в кабинет, потом мы с вашим спутником ненадолго выйдем в приемную, а вы продемонстрируете Сэнди вашу прелестную татуировку в виде танцующей девушки. Еще раз приношу свои извинения…

«Ни хрена же себе! — на какой-то миг утратила хладнокровие Вика. — „Татуировка в виде танцующей девушки“. А откуда ему это известно? Что, успел, кобель, два года назад переспать с Богдановской дочкой? Этого мне еще не хватало!»

— Зачем же для такой мелочи отвлекать вашу Сэнди? — одарила она «мнительного крючкотвора» очаровательной улыбкой. — Убедитесь сами… Андрей, этот длинномордый урод хочет взглянуть на мою танцовщицу. Откуда ему про это известно? Он что, трахался с Крошкой?