Лето ночи Симмонс Дэн
Майк решил, что это занятие пора бросать.
После обеда в понедельник и весь вторник он настойчиво пытался найти Ван Сайка, чтобы установить за ним слежку, но тот не находился. Майк послонялся вокруг Старого Централа, во вторник, примерно в половине девятого утра наткнулся на доктора Руна и следил за ним примерно час до тех пор, пока к зданию школы не явилась группа рабочих во главе со старшим, который к сожалению был не Ван Сайк, и не начала забивать досками окна второго и третьего этажей. Майк выписывал кренделя вокруг школы, пока доктор Рун наконец не шуганул его. Это было примерно в половине одиннадцатого.
Затем Майк проверил несколько мест, где мог бы оказаться Ван Сайк. В кабаке «У Карла» в центре города уже сидело три или четыре местных выпивохи — к своему сожалению Майк обнаружил в их числе отца Дьюана Макбрайда — но Ван Сайка здесь не было. Потом Майк позвонил по телефону из торгового центра в пивную «Под Черным Деревом» и спросил Ван Сайка, но бармен ответил, что он лично не видел Ван Сайка уже несколько недель и кто это, собственно говоря, звонит. Майк быстренько повесил трубку. Затем он прогулялся по Депо Стрит к дому Джей Пи Конгдена, было известно, что толстяк-судья и Ван Сайк частенько околачиваются вместе, но черного шевроле возле дома не было видно, да и сам дом казался пустым.
Майк подумал было сгонять на велосипеде к старому салотопленному заводику, но тут же отбросил эту мысль. Он был уверен, что Ван Сайка там нет. В результате он некоторое время просто валялся на траве возле бейсбольного поля, жуя стебелек травы и наблюдая за дорожным движением на Первой Авеню. В сторону водонапорной башни в основном ехали пыльные пикапы фермеров и большие старые колымаги. Ни следа Школьного Грузовика с Ван Сайком за рулем.
Майк вздохнул, перекатился на спину и прищурившись, уставился в небо. Конечно он понимал, что ему следует сходить на кладбище Кэлвери и посмотреть, что делается в лачуге Ван Сайка, но он просто не мог заставить себя на это решиться. Очень просто. Воспоминания о лачуге на кладбище, о солдате и фигуре, которая прошлой ночью бродила вокруг их дома, лежала на его плечах тяжким бременем.
Он снова перекатился теперь уже на бок и увидел как сверкающая хромированная молочная цистерна отца Кевина Грумбахера съезжает с Джубили Колледж Роуд. Еще не было полудня и мистер Грумбахер заканчивал свою дневную работу по сбору молока с окрестных молочных ферм. Майк знал, что потом он поедет на молочный завод в Кэхилл, находящийся в двенадцати милях восточнее их городка, прямо у истока Спун Ривер, и затем мистер Грумбахер вернется домой, хорошенько вымоет цистерну и снова заправит машину топливом из газового насоса, стоящего тут же, на западной стороне его двора.
Перекатившись на левый бок Майк мог видеть новый дом Грумбахеров, стоявший под вязами по соседству с большим старым викторианским особняком, в котором жил Дейл. Мистер Грумбахер купил старый заброшенный домишко миссис Кармайкл на Депо Стрит примерно пять лет назад, как раз перед тем, как семья Дейла переехала в Элм Хэвен. Он велел буквально сравнять с землей старый дом и возвел на его месте новый, одноэтажный длинный особняк, построенный в сельском стиле, единственное такого рода здание в старой части города. Мистер Грумбахер лично сидел за штурвалом бульдозера, когда поднимали повыше уровень почвы, и теперь окна на восточной стороне дома Дейла располагались ниже крыльца особняка соседей.
Майку случалось бывать в доме у Кева и всегда ему было там очень интересно. Например, у них был воздушный кондиционер — единственный кондиционер, который Майк в своей жизни видел, не считая конечно того, который был установлен в кинотеатре в Оук Хилл — и поэтому ужасно странно пахло. Как будто затхлостью, не настоящей. Было похоже, что в доме еще сохранился свежий запах бетона и соснового дерева, даже теперь спустя четыре года после того, как здесь поселились люди. Майку даже не верилось, что люди здесь действительно поселились: в полу жилой комнаты были непонятно зачем установлены пластмассовые полозья, дорогая кушетка и стулья были накрыты трескучими пластмассовыми покрытиями, кухня же не только сияла ослепительной чистотой — здесь даже имелись посудомоечная машина и откидной столик для еды, первые такого рода достижения, которые Майк видел в своей жизни. А столовая вообще выглядела так, будто миссис Грумбахер каждое утро подолгу полировала длинный обеденный стол из вишневого дерева.
В те несколько раз, когда Майку и остальным ребятам разрешалось поиграть у Кева, они отправлялись прямо в подвал… Вернее в то, что он по каким-то неясным причинам называл «бомбоубежищем». Там стоял стол для пинг-понга и даже телевизор, Кев говорил, что наверху имеются еще два, и роскошная электрическая железная дорога, занимавшая половину задней комнаты. Ребята мечтали поиграть с поездами, но в отсутствие отца Кеву не разрешалось даже прикасаться к ней, а тот любил после обеда поспать. Кроме того здесь был большой бассейн, он был сделан из гальванизированной стали и казался таким же блестящим и чистым, как все остальное в этом доме. Про бассейн Кев говорил, что отец устроил его для того, чтобы они вдвоем могли запускать здесь моторные лодки, которые они сами сделали в свободное время. Разумеется Майку, Дейлу и остальным ребятам разрешалось только смотреть на эти лодки, не прикасаясь к ним и не трогая аккуратненькие радиоуправляемые реле.
Велосипедный Патруль проводил здесь не особенно много времени.
Майк встал и побрел к заднему забору Дейла. Ему самому было понятно, что он забивает себе голову всякими глупостями, только чтобы не думать о солдате.
Дейл и Кевин валялись на травянистом склоне между своими домами, поджидая пока Лоуренс взлетит на планере, сделанном из базальтового дерева. В их планы входила стрельба по планеру камнями прямо с земли. Лоуренс же должен был всячески уворачиваться от попаданий.
Майк тоже подобрал несколько камней и плюхнулся на спину рядом с друзьями. Трюк заключался в том, что целиться нужно было не отрывая головы от земли. Планер Лоуренса воспарил и тут же нырнул вниз и снова взлетел выше. Полетели камни. Планер скользил в воздухе, петляя долетел до большого дуба, ветви которого доставали до самого второго этажа и в целости приземлился на подъездной аллее. Пока Лоуренс снова налаживал планер, выправляя ему помятые крыло и хвост, мальчики запаслись метательными снарядами.
— Давай заберем камни с вашего двора, — предложил Майк Дейлу. — Тебе же лучше будет, когда придется подстригать газон.
— Я уже пообещал маме убрать их, когда мы закончим играть, — отмахнулся Дейл и прицелился.
Планер стал описывать высокую петлю. Во время первой атаки «земля-воздух» все три броска были неудачными, зато каждый из ребят старательно и довольно похоже изображал звук стреляющего пулемета или вой ракеты. Во второй раз Майк попал в правое крыло и заставил планер уйти в штопор. Планер упал на землю. Трое мальчишек проиллюстрировали его падение, изображая гул вышедшего из-под контроля реактивного самолета. Лоуренс оторвал пострадавшее крыло и побежал к старому пню, около которого был устроен склад запчастей.
— Я никак не могу найти Ван Сайка, — признался Майк Дейлу, чувствуя себя как на исповеди.
Кев в это время уже собрал возле себя кучу камней размером чуть ли не с сам планер. В их собственном дворе ему никогда не разрешали бросаться камнями.
— Да ладно, — отмахнулся он. — Я видел сегодня утром Руна. Но он ничего ровным счетом не делал, только надзирал за тем, как заколачивают окна.
Майк перевел взгляд на здание школы. Все три этажа были заколочены, можно даже сказать, что четыре, если считать окна подвала, и Старый Централ выглядел довольно странно. Майк видел, что строители сначала выставили рамы, забили окна и потом снова закрыли их рамами. Школа казалась совсем незнакомой… Как будто слепой. Теперь лишь на крошечных окнах чердака на стальной крыше имелись застекленные рамы, и несколько знакомых ребят упражнялись в меткости, пытаясь разбить их, бросая камни снизу. Ну, а башня всегда стояла заколоченной.
— Может быть, шпионить за людьми вообще не полагается, — высказал предположение Майк.
Лоуренс уже заканчивал склеивать планер липкой лентой. «Вооружаюсь» объявил он.
— Я с самого начала знал, что для меня это не подходит, — заговорил Дейл и начал рассказывать о том, что произошло тем утром. Майк и Кевин сразу забыли о камнях, когда услышали о том, что произошло на железнодорожном полотне.
— Ничего себе, — присвистнул Кевин. — Прямо уголовники какие-то.
— Что Корди собиралась делать? — поинтересовался Майк, пытаясь вообразить наставленное прямо в глаза ружье. Си Джей Конгден пару раз пытался разобраться с ним, но Майк всегда дрался так бешено и отчаянно, что оба городских хулигана предпочли оставить его в покое. Майк еще раз взглянул на школу. — Она могла пойти и застрелить доктора Руна?
— Если она это сделала, то почему же мы не слышали, — сострил Дейл.
— Может, она использовала глушитель, — это было предположение Майка.
Кевин скорчил насмешливую рожу.
— Дурак. На ружьях не бывает глушителей.
— Шутка, Грумбампер.
— Грум-бахер, — машинально поправил Кевин. Он терпеть не мог, когда коверкали его фамилию, но почти весь город называл его именно «Грумбампер».
— Да что ты говоришь? — улыбнулся Майк. И осторожно бросил маленьким камешком в колено Дейлу. — Что было потом?
— Ничего, — ответил тот. Какие-то нотки в его голосе говорили о том, что он уже жалеет, что рассказал эту историю остальным. — Я буду осторожнее с Си Джеем.
— Ты не рассказал своей маме?
— Да ну, нет. Как бы я, например, объяснил, почему я шпионил за домом Корди Кук да еще с биноклем в руках? А?
Майк поморщился и кивнул. Одно дело быть Любопытной Сорокой и совсем другое подглядывать за чужими домами.
— Если он будет лезть к тебе, — обратился он к Дейлу, — я тебе помогу. Конгден — подлый парень, но он ужасно тупой. А Арчи Крек еще тупее. Навались на него со стороны слепого глаза и никаких проблем.
Дейл кивнул, но вид у него был мрачный. Майку было прекрасно известно, что его приятель не силен в драках. Собственно потому-то он и нравился Майку. Дейл пробормотал что-то невнятное.
— Что? — переспросил Майк. В это время Лоуренс закричал что-то с дальнего конца лужайки.
— Я сказал, что даже оставил там свой велосипед, — повторил еще раз Дейл.
В его голосе прозвучали нотки, которые Майк слышал только в церкви во время исповеди.
— Где он?
— Я спрятал его за старым депо.
Майк кивнул. Чтобы забрать велосипед, Дейлу пришлось бы пройти мимо дома Конгденов.
— Я заберу его, — пообещал О'Рурк.
В глазах Дейла, когда он взглянул на приятеля, были и облегчение, и смущение, и гнев. Майк подумал, что гнев пожалуй был вызван именно чувством облегчения, которое он испытал.
— С чего это? Почему ты будешь забирать его? Это мой велосипед, — резко возразил Дейл.
Майк пожал плечами и сунул в рот травинку, случайно оказавшуюся у него в кулаке.
— Да мне это без разницы, — спокойно объяснил он. — Мне все равно идти сегодня в церковь, так что я по пути и забегу за велосипедом. Сам рассуди… Меня-то Конгден не достает. Кроме того, если б это на меня устроили сегодня чуть ли не покушение, я бы тоже не искал с ними новой встречи. Нет, я забегу туда после обеда, когда пойду по делам отца Каванага. — Еще одна ложь, подумал Майк. Надо ли будет признаваться в ней на исповеди? Почему-то Майк решил, что не надо.
Теперь на лице Дейла было написано столь откровенное облегчение, что ему пришлось опустить глаза, будто он собирался пересчитать кучу камешков у своих ног.
— Ладно, — тихо проговорил он. И потом еще тише, — Спасибо.
Лойренс стоял футах в двадцати от них, его планер уже был полностью «вооружен».
— Эй вы, придурки, собираетесь до вечера проболтать?
— Мы готовы, — прокричал в ответ Дейл.
— Запуск! — скомандовал Кевин.
— Спасайся! — следом за ним крикнул Майк.
И камни полетели в цель.
Дьюан вернулся домой незадолго до захода солнца, но Старика еще не было и он пошел обратно, через поле к могиле Уитта.
На этот пустой, поросший травой холм в центре восточного пастбища Уитт всегда приносил оставшиеся после обеда кости, свое любимое лакомство, чтобы зарыть их в мягкую землю на верхушке холма подле ручья. Здесь же Дьюан и похоронил его.
На западе, за пастбищами и огромными пшеничными полями садилось солнце, садилось в ослепительном до наглости великолепии иллинойского заката, без которого Дьюан не представлял себе жизни. Воздух к вечеру стал почти серо-голубым, а звуки распространялись с медлительной легкостью мысли. С дальнего пастбища за холмом до Дьюана доносилось мычание и приглушенное дыхание коров, хотя их самих даже не было видно. Примерно в миле к югу мистер Джонсон около забора жег сорняки, и дым столбом стоял в неподвижном воздухе, придавая ему странно-сладкий аромат.
Дьюан сидел на могиле старой колли до тех пор, пока не село солнце, а вечер тихо не соскользнул в ночь. Первой на темном небе появилась Венера, засверкав на востоке небосклона подобно НЛО. Когда-то их часто пытался подстеречь Дьюан, посиживая рядом с терпеливо лежащим Уиттом. Потом появились и другие звезды, каждая из них отчетливо выделялась в полной темноте. Воздух начал постепенно остывать, медленно, неохотно отдавая тепло, из-за сильной влажности рубашка липла к телу, и вот уже стало почти прохладно, и земля под рукой Дьюана холодила его ладонь. Он в последний раз погладил могильный холмик и медленно побрел к дому, в который уже раз подумав о том, как не похожа теперь дорога домой на ту медленную неторопливую прогулку, когда он был вынужден примеряться к шагам старой, почти слепой собаки.
Колокол Борджиа. Он хотел бы поговорить о нем со Стариком, но вряд ли тот будет в подходящем для разговоров настроении, после того, как отсидел у Карла или «Под Черным Деревом» полдня.
Дьюан наскоро приготовил обед, поджарив на старой сковородке свиные котлеты, опытной рукой покрошив лук и картофель, и одновременно слушая передачу из Де Мойна. Новости были такими, как обычно: Националистический Китай жаловался в ООН на то, что на прошлой неделе Красный Китай обстрелял остров Кимой, но жалобы были безрезультатны: ООН как и все страны не хотел новой Кореи; постановки на Бродвее отменены в связи с забастовкой актеров; люди из команды сенатора Джона Кеннеди сообщают, что на следующей неделе он намерен произнести в Вашингтоне речь на тему внешней политики, но Айк будто нарочно выбил почву из-под ног всех кандидатов в президенты, запланировав на это же время поездку на Дальний Восток; Соединенные Штаты требуют от Советского Союза возвращения Гари Пауэрса, а Аргентина требует выдачи Израилем похищенного его разведкой Адольфа Эйхмана. В спортивном выпуске прозвучало сообщение о том, что в Индианополисе запрещено сооружение трибун подобных тем, которые обвалились в этом году во время гонок в День Памяти, когда погибло два человека и свыше сотни было ранено. Затем последовал репортаж о матче-реванше между Флойдом Паттерсоном и Ингмаром Иогансоном.
Обедая в одиночестве Дьюан включил радио погромче и прислушался. Он любил бокс. И мечтал когда-нибудь написать о нем рассказ. Возможно, что-нибудь о неграх… О том, как они, одерживая на ринге победу за победой, добиваются равенства. Дьюан слышал, как когда-то Старик и дядя Арт говорили о Джекки Джонсоне и этот разговор засел у него в памяти. Подходящий сюжет для любимого романа. Это, подумал Дьюан, могло бы быть отличным романом. Если бы я только сумел написать его. И знал бы достаточно и о боксе, и о Джекки Джонсоне, и обо всем, что нужно знать, чтобы писать романы.
Колокол Борджиа. Дьюан закончил обедать, вымыл тарелку и чашку из-под кофе, заодно вымыв посуду, оставленную Стариком после завтрака, сложил ее в шкаф и прошелся по дому.
Во всем доме было темно, горел только свет на кухне, и старый дом казался более загадочным и странным, чем обычно. Наверху, там, где располагалась спальня Старика и ныне пустующая комната Дьюана, ощущалось что-то, похожее на чье-то тяжелое присутствие. Колокол Борджиа, висящий все эти годы в Старом Централе? Дьюан недоверчиво покачал головой и включил свет в столовой.
Обучающая машина сияла во всем своем пыльном великолепии.
Остальные плоды изобретательской деятельности загромождали верстаки и пол. Единственным работающим и включенным в сеть прибором был автоматический телефоноответчик, который Старик изобрел пару лет назад: примитивная комбинация деталей от телефона с небольшим катушечным магнитофоном. Устройство вставлялось в телефонную розетку, записывало на ленту передаваемое сообщение и приглашало звонить еще.
Почти все позвонившие — кроме дяди Арта — услышав неожиданный ответ, произносимый явно нечеловеческим голосом, от смущения и гнева бросали трубку, но иногда Старику, проанализировав голос или шкалу ругательств, удавалось вычислить звонившего. Кроме того, отцу Дьюана страшно импонировало раздражение, которое вызывала у людей ответчик. Даже у телефонной компании. Люди из компании Ма Белл дважды являлись на ферму и угрожали снять номер с обслуживания, если мистер Макбрайд не прекратит нарушать закон, портя оборудование компании, не говоря уж о посягательстве на права граждан, тем что записывал их беседы без их ведома.
В ответ на что Старик указывал, что это его беседы, что эти люди звонили ему, и что никакого нарушения гражданских прав не было, поскольку эти люди прекрасно знали о том, что их записывают, так как он их об этом предупредил. А в том, что касается прав человека, то Ма Белл сама есть говеная капиталистическая монополия и может все свои угрозы вместе с оборудованием запихать в свою капиталистическую задницу.
Но эти угрозы все-таки удерживали Старика от того, чтобы предлагать свое изобретение, которое он называл «телефонным мажордомом», на продажу. Дьюан же был счастлив уже тем, что им еще не отключили телефон.
К тому же за последние месяцы он сам немного усовершенствовал изобретение Старика, и теперь запись сообщения сопровождалась миганием сигнальных лампочек. Он хотел добиться того, чтобы при записи на пленку разных голосов мигали лампочки разных цветов — например, зеленый когда звонил дядя Арт, синий — для Дейла и остальных ребят, прерывистый красный — для телефонной компании, но пока что эта проблема с трудом поддавалась решению… Дьюан встроил тоновый генератор, чтобы идентифицировать голоса абонентов на основании прежних записей, затем сконструировал простую схему для петли обратной связи к батарейкам соответствующих лампочек… Но все эти детали были слишком дорогими и он ограничился тем, что установил одну лампочку для всех абонентов.
Сейчас она не горела. Значит никаких сообщений не было. Да они и бывали очень редко.
Дьюан подошел к входной двери и выглянул наружу. Свет, горевший около амбара, освещал поворот подъездной аллеи и часть дома, но оставшиеся в тени поля казались от этого еще темнее. Цикады и древесные лягушки вопили сегодня во всю мочь.
Дьюан постоял минуту, размышляя над тем, как бы ему уговорить дядю Арта отвезти его завтра в университет Бредли. Обдумав этот вопрос, он решил вернуться в комнаты и позвонить дяде, но прежде он сделал одну странную вещь, которой никогда не делал прежде. Он запер на крючок наружную дверь и отправился через холл к парадному входу, чтобы убедиться, что эта редко используемая дверь тоже заперта.
Конечно, это означало, что теперь ему придется дожидаться возвращения отца, чтобы отпереть ему дверь, но это неважно. Они никогда не запирали дом, даже в тех редких случаях, когда отправлялись с дядей Артом на уик-энд в Чикаго или Пеорию. Им это даже в голову не приходило.
Но сегодня Дьюан не хотел, чтобы двери оставались незапертыми.
Он проверил крючок, сообразил, что даже он сам с легкостью вышиб бы дверь одним ударом кулака, улыбнулся собственной глупости и пошел звонить дяде Арту.
Маленькая спальня Майка помещалась на втором этаже над той комнатой, что была когда-то гостиной, а потом превратилась в комнату Мемо. Второй этаж у них в доме не отапливался, просто в полу были установлены большие решетки, чтобы обеспечить доступ теплого воздуха снизу. Эти решетки находились как раз под кроватью Майка и на своем собственном потолке он часто видел слабый отсвет маленькой керосиновой лампы, которая всю ночь горела в комнате Мемо. Мама по нескольку раз за ночь спускалась к Мемо и тусклый свет лампочки был очень кстати. Майк прекрасно знал, что если встать на колени и заглянуть через решетку, то он увидит небольшой холмик одеяла. Под этим холмиком теперь всегда лежала его бабушка. Но он никогда так не делал, ему казалось, что это смахивает на подглядывание.
Но иногда мальчика охватывала уверенность, что он слышит, как струятся сквозь решетку потоки мыслей и снов Мемо. Это не были слова или образы, нет, они поднимались к нему в виде едва слышных вздохов, теплого дуновения любви или холодной струи тревоги. Часто Майк, лежа без сна в своей низенькой комнате, думал, что, если Мемо умрет прямо сейчас, когда он здесь лежит, то услышит ли он как отлетает ее душа. Помедлит ли она, чтобы обнять его, как бывало прежде, когда он был маленьким?
Майк лежал и наблюдал, как слабая тень листьев колышется на круто уходящем вверх потолке. Желания спать у него не было. После обеда он все время зевал, глаза слипались из-за того что не выспался прошлой ночью, но теперь, когда его окутывали темнота и тишина, сна не было ни в одном глазу. Он просто боялся закрыть глаза. Он лежал и изо всех сил старался не заснуть — вел воображаемые беседы с отцом Каванагом, вспоминал те дни, когда мама так часто улыбалась и ласкала его. Тогда ее голос еще не был таким резким как теперь, а фразы, хоть и сочились ирландским юмором, но не имели нынешней горечи. Да и просто вспоминал Мишель Стаффни, ее рыжеватые волосы, точно такие же мягкие и пушистые, как у его сестренки Кетлин. Но у Мишель они обрамляли лицо с умными глазами и выразительным ртом, а не то личико с сонным взглядом и бессмысленным выражением, которое было у Кетлин.
Майк уже проваливался в сон, когда почувствовал резкий порыв холодного ветра. Он встревоженно приподнял голову.
Несмотря на открытое окно в комнате было жарко. Весь день теплый воздух поднимался вверх, а вентиляторов конечно не было. Но сейчас порыв ветра, который пронесся мимо Майка, был холоден как те сквозняки, что гуляли в его комнате январскими ночами. И этот ветер нес с собой запах мороженого мяса и застывшей на холоде крови. Запах, который у Майка вызвал ассоциацию с холодильником, где они держали говядину, закупленную оптом в торговом центре.
Майк кубарем скатился с кровати и опустился на корточки у решетки. Свет керосиновой лампочки бешено мигал, как будто в маленькой комнатке бушевала буря. Холод надвинулся на Майка с такой силой, будто кто-то сжал холодными пальцами его горло и обхватил лодыжки и плечи. Он ожидал, что сейчас же к бабушке войдет в криво застегнутом халате и со сбившимися набок волосами мать, войдет чтобы проверить не случилось ли чего. Но весь дом был тих и молчалив, только из родительской спальни доносился мощный храп отца.
Холод словно вползал сквозь решетку и с силой врывался через окно. Керосиновая лампа мигнула в последний раз и погасла. Майку показалось, что из темного угла, где лежала Мемо, донесся тихий стон.
Мальчик вскочил на ноги, схватил бейсбольную рукавицу и кубарем скатился по лестнице. Деревянные ступени сделали его шаги почти неслышными.
Обычно дверь Мемо оставляли чуть приоткрытой. Сейчас она была захлопнута наглухо.
Почти готовый к тому, что дверь окажется запертой изнутри — вещь невозможная, если Мемо была одна в комнате — Майк долю секунды помедлил подле двери, касаясь ее пальцами, как пожарник, ощущающий жар бушующего за деревянной стеной пламени. Рукавица висела у него через плечо, и он был готов пустить ее в дело в любую минуту.
Внутри было достаточно светло, чтобы увидеть, что комната пуста, совершенно пуста за исключением бугорка под одеялом, который был Мемо, разложенных на столе и развешанных по стенам фотоснимков, флакончиков из-под лекарств на специально купленном медицинском столике, любимого дедушкиного кресла, стоящего в углу, старого радио, которое все еще работало… Все было как обычно.
Но даже сейчас, когда он стоял, зажав в руке рукавицу и готовый к бою с неизвестным врагом, Майк чувствовал, что здесь они с Мемо не одни. Холодный поток ветра вился и струился вокруг него, водоворот ледяного, вонючего воздуха. Однажды Майк чистил у миссис Мун холодильник, в котором она держала кур и мясной фарш, после того, как у них в доме целых десять дней не было электричества. Сейчас запах был точно таким.
Майк выставил вперед рукавицу, хотя ледяной поток окутывал его, холодные пальцы словно щекотали его живот и спину там, где их не прикрывала короткая пижама, чей-то мертвый рот дул ему в шею, смрадное дыхание щекотало его щеки, словно в дюйме от лица Майка было чужое, невидимое лицо, извергающее на него тление могилы.
Майк выругался и ткнул рукавицей в темноту. Ветер завыл и до мальчика донесся чей-то стон, будто какой-то черный человек зашипел ему в ухо. Разбросанные по комнате бумаги не шелохнулись. Снаружи не доносилось ни звука, только слабо шелестели колосья в полях за домами.
Майк поперхнулся новым ругательством, но еще раз ткнул перед собой рукавицей, теперь держа ее обеими руками. Он стоял в центре комнаты в позе, которая представляла нечто среднее между позой отбивающего и стойкой боксера. Гадкий ветер будто съежился и укрылся в самом дальнем углу, Майк шагнул туда, но оглянувшись через плечо, увидел бледное лицо Мемо на подушке и вернулся. К ней. Что бы там не кружило вокруг него.
Он нагнулся над Мемо, теперь его щека ощущала ее сухое дыхание — по крайней мере, он знал, что она жива — и попытался защитить ее от холода своим телом.
Послышался вой ветра, прозвучавший как чей-то тихий смех и холод шмыгнул в раскрытое окно, как бывает когда черный водоворот воды исчезает в стоке трубы.
Внезапно вспыхнул свет в лампе, ее шипящее пламя и танцующие золотые отблески заставили Майка испуганно вскочить на ноги. Сердце у него чуть не выскакивало из груди. Он застыл с поднятой рукавицей, ожидая нападения.
Но холод исчез. Теперь в открытое окно лился теплый июньский ветерок и слышалось стрекотание внезапно воскресших кузнечиков, шорох листьев.
Майк обернулся к кровати и присел рядом с Мемо. Ее глаза были широко распахнуты, и казались совершенно черными и влажными. Он наклонился вперед и коснулся ее щеки теплой ладонью.
— Ты в порядке, Мемо? — спросил он.
Иногда она понимала вопросы и давала на них ответы: одно мигание означало «да», два — «нет». В некоторые дни и такого разговора не получалось.
Одно мигание. Да.
Майк почувствовал, как взволнованно забилось у него сердце. Так много времени прошло с тех пор, как Мемо говорила с ним… Даже таким несчастным способом.
Во рту у мальчика пересохло. Он едва выговорил следующий вопрос.
— Ты чувствовала это?
Одно мигание.
— Здесь что-то было?
Одно мигание.
— Это было по-настоящему?
Одно мигание.
Майк перевел дух. Это было все равно, что говорить с мумией, если не считать миганий, да и те в этом призрачном свете казались ненастоящими. Он согласился бы отдать все что угодно, все что у него когда-нибудь будет в жизни, за то, чтобы Мемо могла поговорить с ним в эту минуту. Хоть на мгновение.
Он прочистил горло.
— Здесь было что-то плохое?
Одно мигание.
— Это было… Привидение?
Два мигания. Нет.
Майк заглянул ей в глаза. Между ответами она совсем не мигала. Это было все равно, что брать интервью у трупа.
Майк потряс головой, чтобы прогнать предательскую мысль.
— Это было… Это была смерть?
Одно мигание. Да.
Ответив, она закрыла глаза и Майк наклонился ниже, чтобы убедиться, что она еще жива, и затем нежно прикоснулся ладонью к ее щеке.
— Все нормально, Мемо, — прошептал он ей прямо в ухо. — Я буду рядом. Оно сегодня не вернется. Спи.
Он посидел на корточках рядом с кроватью, пока ее прерывистое, беспокойное дыхание не выровнялось и как-то не успокоилось. Тогда он встал, взял дедушкино кресло и пододвинул его к кровати. Качалка стояла гораздо ближе, но почему-то ему захотелось взять именно дедушкино кресло, и он уселся в него, бейсбольная рукавица все еще лежала на его плече. Майк твердо намеревался загородить Мемо от окна.
Чуть пораньше в тот же вечер, в полутора кварталах от дома Майка, Лоуренс и Дейл готовились ко сну.
Они только что посмотрели по телевизору «Морской Охотник» с Лойдом Бриджесом в главной роли. Фильм начинался в девять тридцать, это было единственное исключение, которое им позволяли делать из железного правила укладываться в девять часов. Сейчас они оба отправились наверх, первым шел Дейл, чтобы зажечь свет. Хотя было уже десять, слабый свет летних сумерек лился через окна.
Лежа в своих кроватях, которые стояли друг от друга на расстоянии восемнадцати дюймов, Дейл и Лоуренс еще несколько минут пошептались.
— Как это получается, что ты не боишься темноты? — тихо спросил Лоуренс.
Он лежал, крепко прижимая к себе своего плюшевого панду. Этого звереныша, которого Лоуренс упорно именовал «медвежонком», несмотря на уверения Дейла, что это именно панда, а ни какой не медвежонок, они когда-то давно выиграли в шуточном аттракционе в чикагском парке. Внешний вид игрушки претерпел с тех пор сильные изменения: один глаз-пуговица потерялся, левое ухо было почти начисто сжевано, мех кое-где вытерся, особенно в тех местах, на которые за шесть лет пришлась наибольшая доля объятий, черная нитка рта распустилась, придавая медвежонку странное выражение вечной ухмылки.
— Боялся темноты? — повторил Дейл. — Но здесь не темно. Ночник включен.
— Ты же знаешь, о чем я.
Дейл и в самом деле знал, о чем говорит его младший брат. И знал, как трудно Лоуренсу признаться в своих страхах. В течение дня его восьмилетний братишка не боялся ровным счетом ничего. А ночью он обычно просил Дейла подержать его руку, пока он не заснет.
— Не знаю, — ответил Дейл. — Я же старше. Ты тоже не будешь бояться темноты, когда станешь старше.
Лоуренс минутку полежал молча. Снизу, из кухни едва слышно доносились шаги матери. Затем они стихли, видимо мама теперь ходила по ковру в гостиной. Отец еще не вернулся из деловой поездки.
— Но ведь раньше ты боялся, — проговорил Лоуренс почти утвердительно.
Но не так как ты, трусишка, хотел было ответить Дейл. Но сейчас было не время для поддразниваний.
— Угу, — прошептал он. — Немного. Иногда.
— Темноты?
— Да.
— Боялся входить в комнату, чтобы дернуть шнур выключателя?
— Когда я был маленьким, у нас в Чикаго, в моей комнате, я хочу сказать, в нашей комнате, не было такого шнура. Там на стене был выключатель.
Лоуренс прижался носом к медвежонку.
— Как бы я хотел, чтобы мы и сейчас там жили.
— Ты что, — энергично зашептал Дейл, закладывая руки под голову и следя за тем, как скользят по потолку тени листьев. — Этот дом в миллион раз лучше. И в Элм Хэвен гораздо интересней, чем в Чикаго. Там, когда мы хотели погулять, нам приходилось идти в Гарфилд Парк, и с нами обязательно шел кто-то из взрослых.
— Я немного помню Чикаго, — прошептал в ответ Лоуренс, которому было всего четыре года, когда они переехали сюда. Его голос снова зазвучал настойчиво. — Но ты действительно боялся темноты?
— Да, боялся.
На самом деле Дейл не мог точно припомнить, чтобы он боялся темноты в той квартире, но он не хотел, чтобы Лоуренс чувствовал себя законченным слюнтяем.
— И чулана?
— Ну, там у нас был настоящий чулан, — с некоторым хвастовством заявил Дейл и глянул в угол комнаты, где высился, сделанный из сосны и покрашенный в желтый цвет шкаф.
— Но ты боялся его?
— Не знаю. Я уже не помню. А почему ты его боишься?
Лоуренс ответил не сразу. Казалось, что он поглубже зарывается в постель.
— Иногда там что-то шумит, — прошептал он чуть погодя.
— Это старый дом и в нем водятся мыши, дурачина. Ты же знаешь, мама с папой всегда расставляют мышеловки. — Это входило в обязанности Дейла и он ненавидел это дело. Часто по ночам он слышал, как что-то скреблось в стенах даже здесь, на втором этаже.
— Это не мыши, — в голосе Лоуренса слышалась уверенность, хоть звучал он уже совсем сонно.
— Откуда ты знаешь? — Дейл почувствовал, что при словах брата по его собственной спине пробежал холодок. — Почему ты думаешь, что это не мыши? Что же это, привидения?
— Не мыши, — прошептал Лоуренс почти из сна. — Это то же самое, что иногда прячется под кроватью.
— Брось, ничего под кроватью не прячется, — отмахнулся Дейл, уже уставший от беседы. — Там только пыль.
Вместо ответа Лоуренс протянул руку в его сторону.
— Ну пожалуйста. — Голос был сонный-сонный.
Рукав любимой пижамы едва доставал до локтя, мальчик из нее давно вырос, но надевать что-либо другое отказывался.
Иногда Дейл не соглашался держать брата за руку, в конце концов они оба уже почти взрослые мужчины, но сегодня ладно. Дейл чувствовал, что этой ночью он сам нуждается в поддержке.
— Спокойной ночи, — шепнул он, не ожидая ответа. — Приятных снов.
— Рад, что ты ничего не боишься, — донесся до него шепот брата. Казалось, что он говорит издалека, из тумана снов.
Дейл полежал еще немного, держа руку Лоуренса и удивляясь тому, какие у его брата все-таки еще маленькие пальцы. Когда же он закрыл глаза, ему тотчас вспомнилось дуло глядящего ему прямо в лицо ружья и он мигом подскочил на месте. Сердце судорожно билось.
Дейл знал, что есть кое-что кроме темноты, чего он боится. Только это были настоящие страхи, настоящие опасности. На будущей неделе ему следует держаться подальше от Си Джея и Арчи.
Сейчас Дейл понял, что игра, которую они затеяли, разыгрывая охоту на Тубби Кука и шпионя за Руном и остальными, закончена. Это было глупо и могло принести кому-нибудь вред.
В Элм Хэвене не было никаких загадок, здесь нечего было делать Нэнси Дрею или Джо Харди с их таинственными приключениями и умными догадками. Но зато здесь была куча придурков вроде Си Джея и его старика, готовых действительно прибить тебя, если ты попадешься у них на дороге. Джим Харлен возможно и вправду сломал себе руку из-за этой затеи. Дейл почувствовал сегодня, что и Кевин и Майк тоже устали от этой игры.
Много позже Лоуренс вздохнул и перевернулся на другой бок, все еще сжимая медвежонка, но высвободив руку Дейла. Старший брат улегся на правый бок и задремал. За сетками на окнах шуршали листья старого дуба, цикады выводили свое бесконечное стрекотание. Угас последний отблеск сумеречного света, но во мраке ветвей перемигивались огоньки светляков.
Когда Дейл уже почти заснул, ему показалось, что он слышит, как мама гладит на кухне. Кроме дыхания обоих мальчиков в комнате какое-то время не было слышно на звука. Снаружи доносилось уханье совы и отдаленное воркование лесного голубя. Затем ближе, гораздо ближе, в шкафу у них в комнате что-то тихо заскреблось и заскрипело. Потом затихло, чуточку помолчало и снова зацарапалось перед тем как угомониться насовсем.
Глава 13
Дьюану таки удалось убедить дядю Арта в том, что четверг наиболее подходящий день для того, чтобы отправиться в университетскую библиотеку — на протяжении многих лет Арт тратил большую часть заработанных денег на покупку книг, но тем не менее никогда не отказывался посетить «приличную библиотеку» — и сразу после восьми утра они вдвоем туда и отправились.
То, что дяде Арту не удалось потратить на книги, он вложил в автомобиль и теперь Дьюану оставалось только дивиться великолепию этой машины размером с эскадренный миноносец. К тому же она была оборудована всеми технологическими новинками, освоенными на данный момент заводами Детройта, вплоть до автоматического переключателя фар с сенсорным датчиком, установленным на приборном щитке. Его форма смахивала на лучевой пистолет и напоминала какое-то из изобретений Старика. Правил дядя Арт, небрежно откинувшись на подушках сиденья и едва придерживая двумя пальцам руль.
Дьюан любил своего дядю. Круглое, цветущее лицо дяди Арта со всегда готовым к улыбке ртом, казалось принадлежало человеку, либо только что услышавшему веселую шутку, либо предвкушающему ее. В том, что касается дяди Арта, такое предположение являлось правдой.
Арт Макбрайд был насмешником. В то время как отец Дьюана от своих неудач впал в разочарование и горечь, дядя Арт выработал в себе ироническую покорность обстоятельствам, которую приправил легким юмором. Старик везде подозревал заговоры и конспирацию, он видел их в правительстве, в телефонной компании, в Обществе Ветеранов, в большинстве преуспевающих семей Элм Хэвена, в то время как дядя Арт был глубоко убежден, что большинство людей слишком глупы, чтобы составлять заговоры.
По-своему потерпел неудачу каждый из братьев. Отец Дьюана не раз начинал собственный бизнес и столько же раз видел, как он постепенно разваливается. Дела шли плохо вследствие отсутствия планирования, ужасного хронометрирования и из рук вон плохой техники управления, никогда не являвшейся эффективной даже при той бешеной энергии, которую Старик умудрялся развивать. Кроме того, он обладал даром ссориться со всеми лицами и организациями, которые были необходимы для успеха дела. В отличие от него дядя Арт лишь несколько раз в жизни начинал собственное дело — и ему удалось заработать кое-какие деньги, которые он почти полностью потратил на своих трех жен, ныне покойных — а затем он пришел к выводу, что бизнес это не для него. Теперь, когда появлялась нужда в деньгах, он работал на заводе Кантерпиллер вблизи Пеории. И, имея степени в области технологии и управления, он тем не менее всегда предпочитал работу на сборочном конвейере.
Дьюан пришел к выводу, что склонность к ироническим наблюдениям и способность справляться с ответственностью не всегда сопутствуют друг другу.
— Какого рода раритеты интересуют тебя в университете Бредли? — поинтересовался дядя Арт.
Дьюан поправил очки, вечно съезжавшие на кончик носа, и заторопился с ответом.
— Да, я хотел кое-что разузнать, но не нашел никаких материалов в библиотеке Оук Хилла.
— А ты справлялся в Библиотеке Элм Хэвена? Лучшем из хранилищ человеческой мудрости со времен Александрийской библиотеки?
Дьюан улыбнулся. Одна комнатка «библиотеки» на Брод Авеню была предметом их давних шуток. В ней едва ли насчитывалось более четырехсот книжек. В то время как библиотека дяди Арта состояла из более, чем трех тысяч томов. Дьюан мог бы поискать там сведения о колоколе Борджиа, но он был знаком с этим собранием достаточно хорошо и знал, что та эпоха в ней представлена довольно скудно.
— Впрочем, что это я говорю «хранилище», — продолжал дядя Арт. — Мне следовало бы сказать «гноилище». Повезло тебе, приятель, что я временно свободен.
— Повезло, — согласился Дьюан. Дядя Арт бывал «свободен» большую часть года, в зависимости от приливов и отливов спроса на рабочую силу для сборочного конвейера. И ничего не имел против такой свободы.
— Нет, серьезно, что ты разыскиваешь? — дядя Арт включил кондиционер и тронул пальцем кнопку подъема стекла. В кабину потек теплый, влажный воздух. Арт пробежал рукой по коротким волосам: он был счастливым обладателем роскошной белой шевелюры волнистых и густых волос. Дьюан помнил, что несколько раз дядя Арт отращивал их ниже плеч. Но обычно носил такую короткую стрижку, как сейчас. Еще Дьюану помнилось, как однажды, когда его дядя вернулся после годичного отсутствия, вызванного смертью его третьей жены, он сам, в то время четырехлетний малыш, был поражен сходством между его бородатым родственником и Санта Клаусом.
Дьюан вздохнул.
— Меня интересуют кое-какие материалы по Борджиа.
Дядя Арт с интересом повернулся к нему.
— Борджиа? Это те, которые… Лукреция, Родриго, Чезаре?
— Ага, — кивнул Дьюан. — Тебе много о них известно? Ты случайно не слышал об их колоколе?
— Нет. О Борджиа я знаю не так уж много. Обычную ерунду об отравлениях, инцестах и плохих Папах Римских, которых они производили. Меня больше интересуют Медичи. По-моему, это именно та семья, о которой стоит почитать побольше.
Дьюан кивнул. Из Элм Хэвена они отправились на юго-восток по Хард Роуд — главной дороге штата — и теперь спускались в долину Спун Ривер. Утесы были примерно в миле от них, склоны холмов так густо поросли деревьями, что их ветки смыкались над дорогой, а сама земля в долине была от частых паводков такой черной и плодородной, что зерно стояло здесь на фут выше, чем на полях в окрестностях Элм Хэвена.
Единственными строениями, попавшими в поле зрения, были амбары для зерна и металлическая конструкция моста через реку. На самом мосту, пешеходная дорожка упиралась в небольшую, заостренную кверху башню из рифленой стали, не больше четырех футов в диаметре, от которой футов на тридцать вниз уходили бетонные сваи.
— Помнишь, когда мы ездили в Пеорию ты и папа пугали меня, что оставите меня здесь, если я не перестану задавать вопросы? — спросил Дьюан, махнув в сторону этой башни. — Вы говорили, что это специальная тюрьма для любопытных детей. Ты еще сказал, что заберешь меня на обратном пути.
Дядя Арт кивнул и зажег сигарету. Его голубые глаза, щурясь, глядели на расстилающуюся впереди дорогу.
— Это правило еще работает, парень. Еще один вопрос и ты проведешь в тюрьме времени больше, чем Томас Мор.
— А что это за Томас такой? — притворно заинтересовался Дьюан, подначивая дядю Арта. Они оба были страстными поклонниками Томаса Мора.
— Вот это был человек! — тут же купился тот и пустился в один из своих нескончаемых монологов.
Они выехали на шоссе номер 150 и, свернув на восток, направились к крошечному городишку под названием Кикарро, а затем в Пеорию. Дьюан уселся поудобнее на мягком сиденьи кадиллака и принялся думать о колоколе Борджиа.
Дейл, Майк, Кевин и, разумеется, Лоуренс, после завтрака выехали на велосипедах из города и отправились в лес позади кладбища Кэлвери. Они промчались через само кладбище, при этом Майк покосился на запертую дверь лачуги, но ничего не сказал ребятам, затем спешились, оставив велосипеды у дальнего забора. Пешком они пересекли пастбище, углубились в густой лес и примерно через четверть мили подошли к открытому карьеру, который в разговорах между собой они называли Гора Билли Гоут. На нее-то они и забрались и стали кидаться друг в друга комьями грязи. Этому увлекательному занятию они предавались довольно долго, не меньше часа, затем разделись и с шумом кинулись в воду.
Джерри Дейзингер, Боб Маккоун, Билл и Барри Фусснеры, Чак Сперлинг, Диггер Тейлор и еще пара ребят приехали около десяти часов, как раз когда Майк с друзьями выбрались из воды и начали одеваться. Двойняшки Фусснеры тут же издали воинственный клич и все стали кидаться грязью — Майк, Дейл и остальные предусмотрительно перебрались на восточный берег карьера еще до купания. Обе стороны увлеченно обменивались над гладью вод оскорблениями и лепешками грязи до тех пор, пока вновь прибывшие не разделились на две группы и не двинулись по обоим склонам холма на противника.
— Кажется, они собираются обойти нас с флангов, — предположил Майк, застегивая джинсы.
Читать бесплатно другие книги:
