Братья Львиное Сердце Линдгрен Астрид

Глава 15

Наступил наконец долгожданный для всех день битвы. И тогда же над Шиповничьей долиной пронеслась буря, гнувшая и крушившая деревья. Хотя не о ней говорил Орвар, когда сказал:

— Налетит буря освобождения, она сокрушит угнетателей, и они падут под ее натиском, как подгнившие и больные деревья. Буря пронесется с грохотом над долиной, очистит ее от рабства и наконец–то вернет нам свободу!

Он сказал это в кухне Маттиаса. Сюда тайком приходили люди, чтобы увидеть и послушать его. Да, его и Юнатана.

— Вы двое — наша последняя надежда и утешение, вы все, что у нас осталось, — говорили они. И тянулись к усадьбе Маттиаса по вечерам, не обращая внимания на опасность.

— Они любят слушать про бурю свободы, как дети сказки, — говорил Маттиас.

Теперь они мечтали только о дне битвы и стремились к нему одному. И неудивительно. После побега Орвара Тенгил ожесточился как никогда. Не проходило дня, чтобы он не придумывал для Шиповничьей долины новых мук и наказаний, его ненавидели еще больше, чем прежде, и в долине ковалось все больше и больше оружия.

И Вишневая долина посылала им на помощь все больше и больше борцов за свободу. София и Хуберт разбили для них лагерь в лесу неподалеку от избушки Эльфриды. Иногда через подземный ход в дом Маттиаса пробиралась София, и в кухне обсуждались планы битвы. Говорили она, Орвар и Юнатан.

А я лежал и слушал их. Я опять спал на кухне, с тех пор как Орвару понадобилось место в потайной комнатке. Всякий раз, появляясь у Маттиаса, София говорила:

— А вот и мой спаситель! Я не забыла поблагодарить тебя, Карл?

И каждый раз Орвар повторял, что я герой Шиповничьей долины, но я сразу же вспоминал о Йосси в темной воде и не очень радовался.

София доставляла в Шиповничью долину хлеб. Его переправляли через горы из Вишневой долины и тайно проноси ли к нам через подземный ход. А потом Маттиас ходил по округе с котомкой за плечами и потихоньку раздавал его, наведываясь в каждую усадьбу. Я не знал раньше, что можно радоваться такому маленькому кусочку хлеба. Но теперь я видел это, потому что ходил вместе с Маттиасом. И еще я видел, кaк страдали люди долины, и слышал, как они говори ли о будущей битве, которой ждали так долго.

Сам я, конечно, боялся, но даже я стал ожидать ее с нетерпением. Ведь невыносимо же ходить и только ждать, ждать. Да и опасно, предупреждал Юнатан.

— Большое дело невозможно скрывать до бесконечности, — сказал он как–то Орвару. — Нашу мечту о свободе можно рассеять в один миг как дым.

И наверное, он был прав. Воинам Тенгила ничего не стоило обнаружить подземный ход или снова начать поиски Юнатана по домам и найти в потайной комнатке и его и Орвара. Одна мысль об этом вызывала у меня дрожь.

Но наши враги, должно быть, оглохли и ослепли, иначе они хоть что–нибудь, да заметили бы. Прислушайся они чуть внимательнее, и наверняка бы услышали громыхающую вдалеке бурю — ту самую, которой суждено было потрясти Шиповничью долину. Но они не прислушивались.

Вечером накануне битвы я лежал на моей лавке в кухне и не мог заснуть. Из–за воя бури и из–за беспокойства. Буря освобождения, как решили все, разразится на рассвете следующего дня.

Орвар, Юнатан и Маттиас сидели за столом и обсуждали свои действия, а я лежал и слушал. Говорил Орвар. Он говорил и говорил, и глаза его горели огнем. Никто так не ждал утра, как он.

Насколько я понял из разговоров, план битвы был такой: сначала одолеют стражу у ворот, чтобы открыть их для Софии и Хуберта. Они войдут в долину со своими отрядами: София по тропе из Вишневой долины, а Хуберт от пристани.

— И после этого нам останется победить или умереть, сказал Орвар. — Но действовать нужно быстро, — добавил он. — Долину нужно очистить от воинов Тенгила, а ворота снова закрыть, прежде чем успеет подойти Тенгил со своей Катлой. Потому что против Катлы оружие бессильно. Ее можно победить только голодом. Ни копье, ни стрела, ни меч не берут Катлу. И одного язычка ее пламени довольно, чтобы парализовать или убить кого угодно.

— Но если у Тенгила там, в горах, все равно останется его Катла, то какой смысл освобождать долину? — спросил я. - С ее помощью он легко покорит нас снова.

— Не забудь, Тенгил заставил нас выстроить стены, возразил Орвар. — И ворота, которые мы запрем перед его чудищем. За это ему спасибо! Впрочем, мне нечего беспокоиться из–за Тенгила, — продолжал Орвар .

В тот же вечер он, Юнатан, София и еще несколько храбрецов проникнут в его замок, одолеют телохранителей и по кончат с ним раньше, чем он узнает о восстании. А Катла будет сидеть на цепи в яме, пока не зачахнет от голода и не ослабеет. Тогда покончат и с ней.

— Другого способа избавиться от чудовища нет, — сказал Орвар.

А потом он снова заговорил о том, что нужно по быстрее очистить долину от воинов Тенгила, и тут вмешался Юнатан:

— Очистить? Ты хочешь сказать, перебить их?

— Да. А что же еще?

— Я должен сказать за себя, Орвар, — сказал Юнатан. — Убивать людей я не могу.

— Даже ради спасения собственной жизни? — спросил тот.

— Да, даже в этом случае, — ответил Юнатан.

Орвар не понимал его, да и Маттиас тоже.

— Если бы все были такие, как ты, — рассердился Орвар, — зло царило бы вечно!

Но тут я вступился за брата и сказал, что если бы все были такие, как Юнатан, то и зла бы на свете не было.

И не сказал больше за этот вечер ни слова. Кроме того раза, когда на кухню пришел Маттиас поправить на мне одеяло. Я прошептал ему:

— Маттиас, я боюсь!

Он похлопал по одеялу и ответил:

— Я тоже!

Но Юнатан обещал Орвару, что примет участие в битве и поскачет в самую ее гущу, чтобы воодушевлять ратников на то, чего он сам делать не хотел или не мог.

— Люди Шиповничьей долины должны видеть тебя, — сказал Орвар. — Они должны видеть нас обоих.

И Юнатан ответил:

— Ну что ж, раз надо, значит, надо.

В тусклом свете нашего единственного фонаря я видел, как побледнело его лицо.

В тот вечер, когда мы возвращались из пещеры Катлы, мы оставили Грима и Фьялара у Эльфриды. Теперь они жили у нее. София обещала захватить коней с собой, когда въедет через большие ворота, — так было решено.

И еще было решено, что буду делать я. Ничего не делать – сидеть дома совсем один на кухне и ждать.

Вряд ли кто спал в эту ночь. И утро наконец наступило.

Да, наступило утро и день битвы, ох, как болело мое сердце весь этот день! Я насмотрелся на кровь и наслушался криков, ведь сражение шло на склоне прямо перед усадьбой Маттиаса. Я видел, как мелькал повсюду Юнатан, буря трепала его волосы, вокруг него кипел бой, рубили мечи, свистали копья, летели стрелы и раздавались крики, крики, крики… И я сказал Фьялару, что, если умрет Юнатан, я тоже умру.

Да, со мной был Фьялар, тут же на кухне. Я решил, что все равно об этом никто не узнает, а он должен был стоять рядом. Один я оставаться не мог, не мог никак. Фьялар тоже смотрел из окошка на то, что происходило внизу. И негромко ржал. Не знаю, может, ему хотелось к Гриму или он тоже боялся, как я.

А я боялся … боялся, боялся!

Я видел, как упал Ведир от копья Софии и Кадир под мечом Орвара. Упал и Толстый Додик, и много других, они валились направо и налево. А Юнатан носился в гуще сражения, буря трепала его волосы, лицо становилось все бледнее и бледнее, а мое сердце болело все больше и больше.

Но наступил конец!

Много криков слышала Шиповничья долина в день битвы, но ни один из них не походил на этот.

В самый разгар сражения раздался прорвавший бурю звук боевого рога и пронесся возглас:

— Идет Катла!

И потом раздался вопль. Голодный вопль Катлы, знакомый всем слишком хорошо. И тогда из рук выпали мечи, луки и копья, и те, кто сражался, не могли сражаться больше. Потому что знали — спасения не было. Теперь в долине слышны были только вой бури, звук рога и крик Катлы, а ее огонь метался и убивал всех, на кого указывал Тенгил. Он указывал и указывал, его жестокое лицо почернело от злости, и для всей долины теперь наступил конец, я знал это!

Я не хотел смотреть, не хотел видеть ничего. Только Юнатан … я должен знать, где он сейчас. И увидел его совсем рядом возле усадьбы Маттиаса. Он сидел на Гриме, бледный и тихий, а буря трепала его волосы.

— Юнатан! — крикнул я. — Юнатан, ты слышишь меня?

Но он меня не слышал. Я увидел, как он пришпорил коня и полетел вниз по склону, он летел как стрела, никто не мчался на коне так быстро ни на небе, ни на земле, я видел это. Он летел прямо на Тенгила … и пролетел мимо него.

И снова зазвучал боевой рог. Но теперь в него трубил Юнатан. Он вырвал его из рук Тенгила и теперь трубил в него так, что все вокруг зазвенело. Потому что Катла должна была знать, что получила нового хозяина.

Все смолкло. Утихла даже буря. Все молчали и только ждали. Тенгил сидел, обезумев от страха, на своем коне и тоже ждал. И ждала Катла.

И еще раз Юнатан протрубил в рог.

И тогда заревела Катла и повернулась к прежнему хозяину.

«Ничего, пробьет час и для Тенгила», — говорил когда–то Юнатан, я помню.

И час пробил.

Так закончился день битвы в Шиповничьей долине. Многие отдали жизнь за свободу. Да, теперь долина была свободна, их долина. Но погибшие лежали на земле и не знали об этом.

Маттиаса убили, у меня не было больше деда. Хуберта убили, он пал одним из первых. Он даже не успел про ехать через речные ворота, возле них он встретил Тенгила и его воинов. Но еще прежде Катлу. Тешил направлялся с ней в Шиповничью долину, чтобы покарать народ за побег Орвара последней великой карой. О том, что битва назначена как раз на этот день, он ничего не знал. Хотя, когда это до него дошло, он небось только обрадовался, что взял Катлу с собой.

Но теперь Тенгил был мертв. Мертв, как многие другие.

— Нет больше истязавшего нас мучителя, — говорил Орвар. — Наши дети вырастут свободными и счастливыми. Скоро все в Шиповничьей долине станет как прежде.

Но я подумал, что как прежде в долине не будет. Для меня. Без Маттиаса.

Орвара рубанули в битве мечом по спине, но он как будто не чувствовал боли или не обращал на нее внимания. Его глаза, как всегда, горели, он говорил народу долины:

— Мы будем счастливы! — Так повторял он раз за разом.

Многие плакали в тот день в Шиповничьей долине. Но Орвар не плакал.

София осталась невредимой, ее даже не ранило. Теперь она собиралась домой в Вишневую долину, она и ее борцы за свободу, оставшиеся в живых.

Она пришла к нам в усадьбу Маттиаса попрощаться.

— Здесь жил Маттиас, — сказала София и заплакала. А потом обняла Юнатана. — Приезжай поскорее в Рыцарское подворье, — сказала она. — Я буду думать о тебе каждую ми нуту, пока не увижу снова. — А потом посмотрела на меня: А ты, Карл, может, ты поедешь со мной?

— Нет, нет, — возразил я, — я поеду с Юнатаном!

И очень боялся что Юнатан отошлет меня с Софией, но он этого не сделал.

— Да, пусть Карл останется со мной, — сказал он ей. На склоне невдалеке от усадьбы Маттиаса большим ужасным мешком лежала Катла: отяжелев от крови, она лежала молча. Время от времени она посматривала на Юнатана, как собака, желающая знать, чего хочет от нее хозяин. Она никого не трогала, но, пока лежала здесь, над долиной продолжал нависать страх. — Никто не смел радоваться. Долина не могла ни праздновать победу, ни оплакивать погибших, пока Катла оставалась в ней, сказал Орвар. И только один человек мог отвести ее обратно в яму, Юнатан.

— Не поможешь ли ты Шиповничьей долине еще в по следний раз? — попросил Орвар. — Если отведешь ее обратно и посадишь на цепь, остальное я беру на себя.

— Хорошо, — сказал Юнатан. — Я помогу вам в последний раз, Орвар.

Наверное, никто лучше меня не знает, как нужно ехать по берегу реки. Нужно ехать медленно–медленно, смотреть, как течет внизу река, как поблескивают ее воды и играют под ветром серебряные ветви ветел. Совсем не стоит ездить по берегу реки с наступающим тебе на пятки драконом.

Но так мы и ехали. И слышали раздававшийся за нами тяжелый топот Катлы. Думп, думп, думп, думп, — ее шаги звучали зловеще. Грим и Фьялар сходили от них с ума. Мы едва сдерживали коней. Время от времени Юнатан трубил в рог. Звук получался отвратительный, и, видно, Катле он то же не нравился. Но она ему повиновалась. И это единственное, что утешало меня в пути.

Мы с Юнатаном не разговаривали, только погоняли вперед лошадей. До наступления ночи и темноты нужно посадить Катлу на цепь в ее яме, там она и сдохнет, говорил Юнатан. И больше мы ее никогда не увидим и забудем знать, что есть такая земля Карманьяка. Пусть стоят Первозданные Горы во веки вечные, сюда мы больше не вернемся, обещал он.

После обеда стало совсем тихо, буря улеглась, наступал спокойный теплый вечер. Солнце склонялось к закату у нас за спиной. В такие вечера ехать бы по берегу реки неторопливо, наслаждаясь спокойствием, думал я. И главное, без страха.

Но я старался не подавать вида. Ну … что я боялся–вот о чем говорю.

Наконец мы подъехали к водопаду Карма.

— Карманьяка, мы встречаемся с тобой в последний раз, — сказал Юнатан, когда мы вступили на мост. И затру бил в рог.

Катла шла за нами и увидела на той стороне свою скалу.

Ей, видно, захотелось туда, домой, и сзади послышалось оживленное шипение. Она зашипела прямо под ноги Фьялару. И вот этого ей делать не следовало.

Потому что тут–то все и случилось. Грим шарахнулся от страха в сторону и налетел на перила. А я закричал — мне по казалось, что Юнатан вылетел из седла и падает в водопад Карма. Он не упал. Но рог выпал из его руки и исчез глубоко внизу в бурлящей воде.

Жестокие глаза Катлы подмечали все, теперь она знала: у нее нет больше хозяина. Она тут же завопила, и язычки пламени заплясали в ее ноздрях.

Ох, как же мы поскакали, спасая наши бедные жизни! Как мы скакали, как скакали! По мосту, а потом по тропе в замок Тенгила, по всем ее поворотам. А сзади за нами шипела Катла!

Тропа зигзагами поднималась вверх среди скал. Даже во сне не приснится, как мы мчались с уступа на уступ и как, до гоняя нас, сзади широкими прыжками бежала Катла. Она просто повисла у лошадей на хвосте, и язычки ее пламени едва не достигали нас. Один из них мелькнул совсем рядом, в неприятной близости от Юнатана. На какое–то ужасное мгновение я решил, что пламя обожгло его, но Юнатан за кричал:

— Не останавливайся! Вперед! Вперед!

Бедные Грим и Фьялар, Катла до того разгорячила их, что они едва не разрывались на скаку. Они неслись вверх по тропе, по всем ее зигзагам, пена валила с них клочьями, они скакали быстрее и быстрее … И уже не могли выжать из себя ничего больше. Но и Катла заметно отстала и зарычала от ярости. Теперь она бежала по своим местам: как же смел кто то уйти от нее здесь? Ее «думп, думп, думп» снова участилось, и я понял, что в конце концов победит она. Из–за своего жестокого упрямства.

Мы скакали долго–долго, и я уже перестал надеяться на спасение.

Теперь мы мчались высоко в горах над рекой. Мы еще выигрывали у нее один поворот и видели, как она пробегала внизу. И как вдруг Катла остановилась. У своей скалы. Здесь она обычно стояла и смотрела вниз. И здесь же встала и на этот раз. Она остановилась словно против воли и повернулась головой к водопаду; огонь и дым валили из ее ноздрей, она нетерпеливо затопталась на месте — взад и вперед. Но потом вспомнила о нас и посмотрела наверх раскаленными глазами.

«Ты жестокая, — думал я, — ты жестокая, жестокая, почему бы тебе не остаться на своей скале?»

Но я знал, что она погонится за нами дальше. Она нас не упустит …

Мы уже домчались до каменной глыбы, из–за которой торчала голова Катлы, когда мы в первый раз ехали в Карманьяку. И тут наши кони не выдержали. Страшно, когда конь падает под тобой. Но как раз это и случилось. Грим и Фьялар медленно опустились на тропу. И если раньше мы думали, что чудо спасет нас, то теперь оставили всякую надежду.

Да, мы проиграли и знали об этом. И Катла знала тоже.

Какой дьявольской радостью засветились ее глаза! Она стояла на своей скале и смотрела на нас. Казалось, что она смеется. Теперь она не спешила. Она словно бы говорила: приду, когда захочу. Но вы меня ждите, я приду обязательно …

Юнатан посмотрел на меня добрым и почти жалким взглядом:

— Прости меня, Сухарик, за то, что я выронил рог! Я ни чего не мог поделать.

Я хотел сказать ему, что мне не за что его прощать, что он не виноват передо мной и никогда, никогда не был виноват, но ни слова не мог выговорить, настолько ошалел от ужаса. Катла все еще стояла внизу. Огонь и дым далеко вырывались из ее ноздрей при каждом выдохе, она нетерпеливо топталась на месте. Мы укрылись от ее огненных стрел за каменной глыбой. Я вцепился в Юнатана, ох, как же крепко я вцепился в него, и он посмотрел на меня со слезами на глазах.

А потом ярость налетела на него. Он нагнулся над обрывом и закричал на Катлу:

— Ты не тронешь Сухарика! Слышишь ты, чудовище, ты не тронешь Сухарика! А то я …

И он уперся руками в глыбу, словно был великаном и мог напугать ее. Но не был он великаном и не мог напугать Катлу. Хотя глыба лежала на краю и шаталась …

«Ни копье, ни стрела, ни меч не берут Катлу», — говорил Орвар. Он мог бы добавить, что и камень ее не берет, как бы он ни был огромен.

Глыба, опрокинутая Юнатаном вниз, не убила Катлу. Но попала точно в нее. И с криком, от которого могли бы рухнуть горы, она свалилась назад, в водопад Карма.

Глава 16

Нет, Юнатан не убил Катлу. Ее убил Карм. А Катла убила Карма. На наших глазах. Мы все видели. И ни кто, кроме нас с Юнатаном, не видел, как два древних чудовища уничтожили друг друга. Мы видели, как дрались они насмерть в водопаде Карма.

Когда Катла издала вопль и пропала, мы не верили своим глазам. Мы не могли поверить, что ее больше нет. Там, где она рухнула в воду, клубилась обычная белая пена. Ничего больше. Никакой Катлы.

Но потом мы увидели змея. Он поднял свою зеленую го лову из пены, бил хвостом по воде. О, он был ужасен, этот гигантский змей длиной от берега до берега, точно как говорила Эльфрида.

Великий змей из водопада Карма, о котором ей рассказы вали в детстве, был сказкой не больше, чем Катла. Он жил в водопаде, чудовище такое же страшное, как она. Его голова блуждала по сторонам, он искал … и увидел Катлу. Та всплыла из глубины и появилась в водовороте воды; змей со свистом кинулся на нее и обвился вокруг. Она сразу же полила на него огнем, но Карм сдавил ее, и огонь задохнулся у Катлы в груди. Она вцепилась в него пастью, а он в нее. Они кусали и рвали друг друга насмерть. Видно, чудища стремились свести счеты еще с незапамятных времен и теперь сцепились и рвали друг друга как полоумные, их кошмарные тела сплетались в круговоротах воды. Катла время от времени кричала, а Карм дрался молча, черная драконья и зеленая змеиная кровь по лились в белую пену, окрашивая ее в отвратительную темную массу.

Долго ли это продолжалось? Не знаю. Казалось, я стоял здесь, на тропе, уже тысячу лет и все это время не видел ничего, кроме двух беснующихся чудищ в их последней схватке.

Да, схватка была долгой и ужасной, но и она, как все на свете, кончилась. Катла издала пронзительный крик, свой предсмертный вопль, и замолчала. К тому времени Карм остался без головы. Но его тело не ослабило хватку, так они и потонули вместе, тесно обнявшись. И не стало никакого Карма и никакой Катлы, они исчезли, словно их и не было. Пена снова побелела, а ядовитую кровь чудовищ смыло могучим потоком водопада. Все стало как прежде. Как было с незапамятных времен.

Мы все еще стояли над водопадом и тяжело дышали, хотя чудовища давно исчезли. Мы долго не могли говорить. Но наконец Юнатан сказал:

— Нам нужно уехать отсюда! Побыстрее! Скоро стемнеет, а я не хочу, чтобы ночь застала нас в Карманьяке.

Бедные Грим и Фьялар! Не знаю, как нам удалось поднять их на ноги и как мы сумели уехать оттуда. Лошади едва плелись.

Но мы уехали из Карманьяки и в последний раз переправились через реку по мосту. Дальше кони не сделали ни шагу. Как только мы ступили на землю, они остановились и легли. Наверное, они подумали: мы помогли вам добраться до Нангиялы, и хватит.

— Давай разожжем костер на старом месте, — сказал Юнатан.

Он говорил о каменной площадке, где мы сидели во время грозы и где я впервые увидел Катлу. Я задрожал при одном воспоминании и хотел бы развести костер в другом месте. Но выбирать не приходилось. Двигаться дальше мы не могли.

Прежде всего следовало напоить лошадей. Мы дали им воды, но они отказались пить. Слишком устали. И тогда я за тосковал.

— Юнатан, они как–то странно ведут себя, — сказал я. Как, по–твоему, они оправятся, если как следует поспят?

— Да, после хорошего сна они почувствуют себя лучше, — ответил он.

Я похлопал Фьялара по холке; он лежал, закрыв глаза.

— Ну и денек тебе выпал, бедняга Фьялар, — сказал я ему. — Спи, после хорошего сна будет лучше, так сказал Юнатан.

Мы разожгли огонь там же, где в прежний раз. Вообще–то лучше места, чем на скале, где мы ночевали в грозу, для костра не придумать. Если только забыть, что рядом Карманьяка. За спиной уходили ввысь каменные, еще теплые от солнца стены, они защищали нас и от ветра. Прямо перед нами площадка круто обрывалась в водопад, а справа от нас тоже был обрыв, а под ним далеко–далеко внизу зеленела лужайка. Отсюда она казалась зеленым пятачком.

Мы сидели у костра и смотрели, как опускаются сумерки на Первозданные Горы и на реку Изначальных Рек. Я сильно устал и думал, что более трудного и тяжелого дня мне не выпадало за всю жизнь. С зари до сумерек я не видел ничего, кроме крови, страха и смерти. Видно, и вправду есть приключения, каких не должно бы быть, как говорил когда–то Юнатан, и приключений в этот день на мою голову хватило. День битвы, он и на самом деле оказался долгим и трудным.

Но моя печаль не кончалась. Я думал о Маттиасе. Я очень тосковал по нему и, когда мы уже сидели у огня, спросил Юнатана:

- Скажи, а где сейчас, по–твоему, Маттиас?

- Он в Нангилиме, — ответил брат.

- В Нангилиме? Почему я ничего о ней не слышал?

- Ты слышал, — улыбнулся Юнатан. — Помнишь то утро, когда я уехал из Вишневой долины, а ты не хотел меня отпускать? Я тогда сказал тебе: «Мы встретимся, точно! И не здесь, так в Нангилиме». Сейчас Маттиас там.

И он рассказал мне о Нангилиме. Он давно ничего не рас сказывал, нам все было некогда. Но теперь он сидел у костра и рассказывал о Нангилиме, совсем как в старое время на лавке в городе.

— В Нангилиме … в Нангилиме, — начал Юнатан, заговорив тоном, каким всегда рассказывал сказки и историй. — В той стране до сих пор пора сказок, пора походных костров и приключений.

— Бедный Маттиас, там, наверное, полным–полно приключений, каких не должно бы быть, — сказал я.

— Нет, — отвечал Юнатан, — в Нангилиме приключения другие, не жестокие. Там сейчас доброе, веселое время игр. Люди там играют, да, конечно, они и работают, и помогают друг другу, но все–таки больше они играют, поют, танцуют и рассказывают сказки. Иногда они пугают детей по настоящему страшными, жестокими сказками о чудовищах вроде Карма и Катлы или жестоких людях, как Тенгил. Но потом все смеются.

— Что, напугались? — говорят они детям. — Не бойтесь!

Это только сказки. Ничего такого никогда не было. По край ней мере здесь, в нашей долине.

— Маттиасу живется в Нангилиме хорошо, — продолжал Юнатан. — У него старый дом в Яблоневой долине, самая красивая усадьба в самой красивой и зеленой из долин Нангилимы.

— Скоро пора будет снимать яблоки, — сказал Юнатан. — Я бы не отказался помочь ему. Он ведь старый, и ему трудно взбираться на стремянку.

— Ты знаешь, я бы тоже не прочь попасть туда, — сказал я. Потому что подумал: в Нангилиме и вправду хорошо. И еще я тосковал по Маттиасу. — Расскажи, как бы мы жили там? — спросил я.

— Да, наверное, неплохо, — ответил Юнатан. — Мы бы ездили по лесам и устраивали походные костры то там, то тут; если б ты знал, какие леса в долинах Нангилимы! Глубоко в их чащах скрываются небольшие чистые озера. Мы бы разжигали костры по вечерам каждый раз у нового озера, уезжали на несколько дней и ночей, а потом снова возвращались к Маттиасу.

— И помогали бы ему снимать яблоки, — продолжил я. - Но Софии и Орвару пришлось бы заботиться о Вишневой и Шиповничьей долине без тебя, Юнатан?

— А почему бы и нет? — ответил он. — София и Орвар и без меня справятся, они все сами устроят как надо.

Он замолчал и больше не рассказывал ничего. Мы молча ли оба, я устал, и мне было невесело. Сказка о Нангилиме меня не утешила. Нангилима была далеко.

Все больше и больше смеркалось, горы становились чернее и чернее.

Большие черные птицы кружили и печально кричали над нами. Шумел водопад Карма. Мне надоел его шум. Он на поминал о том, что хотелось забыть.

Да, все вокруг было печально, и я подумал, что никогда не смогу больше веселиться.

Я подвинулся ближе к Юнатану. Он сидел тихо, прислонившись спиной к каменной стене, и лицо его было бледным. В отблесках костра он выглядел как настоящий сказочный принц, хотя и бледный, и печальный, но сказочный принц.

Бедный Юнатан, подумал я, тебе тоже невесело – ох, как бы мне хотелось развеселить его хоть немного!

Мы уже долго молчали, как вдруг Юнатан проговорил:

— Слушай, Сухарик, я должен тебе кое–что сказать!

Я сразу же испугался: когда он так говорил, то всегда выкладывал что–нибудь неприятное.

— Что ты хочешь сказать? — спросил я.

Он провел указательным пальцем по моей щеке.

— Только не пугайся, Сухарик … Но ты помнишь, что го ворил Орвар? Даже маленького язычка пламени Катлы до вольно, чтобы убить или парализовать кого угодно, ты помнишь, он говорил это?

— Да, но почему ты об этом заговорил? — спросил я.

— Потому что … потому что маленький язычок пламени лизнул меня, когда мы спасались от Катлы.

Целый день мое сердце болело из–за всех ужасов и страхов, какие мне пришлось увидеть и пережить, но я ни разу не заплакал. А сейчас плач вырвался из горла как крик.

— Неужели ты опять умрешь, Юнатан?

— Нет, но так было бы лучше. Я не смогу больше двигаться.

И он объяснил мне то самое жестокое, что скрывал ось в пламени Катлы. Иногда оно не убивало на месте, нет, но действовало еще страшнее. Оно нарушало что–то внутри, и человек как бы застывал целиком и становился неподвижным. Болезнь подбиралась незаметно, крадучись, медленно и неумолимо.

— Сейчас я еще двигаю руками, — сказал он, — но скоро не смогу и этого.

— А ты не думаешь, что болезнь пройдет?

— Нет, Сухарик, такое не проходит, только если я попаду в Нангилиму!

Только если он попадет в Нангилиму, а, теперь я понял! Он опять хочет бросить меня одного, я так и знал! Один раз он уже удрал от меня в Нангиялу …

— Нет, этому не бывать! — сказал я. — Только вместе со мной. Ты не бросишь меня одного!

— Неужели ты хочешь со мной?

— Да, а как же! Разве я не говорил: куда бы ты ни отправился, я повсюду буду с тобой!

— Да, ты так говорил, и спасибо тебе за это … Но туда трудно попасть. — Он еще помолчал, а потом спросил: — Ты помнишь тот раз, когда мы выпрыгнули из окна? Когда во круг горело и мы выпрыгнули во двор? Тогда я попал в Нангиялу, помнишь?

— Еще бы не помнить, — ответил я и снова заплакал. - Как ты можешь спрашивать? Я не забывал об этом ни на минуту с тех самых пор.

— Да, я знаю … — сказал Юнатан и снова потрепал меня по щеке. — Мы могли бы прыгнуть еще раз. С обрыва. Вниз на лужайку.

— Но мы же погибнем, — сказал я. — И попадем в Нангилиму?

— Попадем, точно, — сказал Юнатан. — Как только коснемся земли, мы увидим свет Нангилимы. Утренний свет над долинами Нангилимы, там сейчас утро.

— Ха, ха! Так мы прямиком запрыгнем в Нангилиму, - засмеялся я впервые за долгое время.

— Да, — ответил Юнатан. — Стоит нам коснуться земли, и мы увидим тропу в Яблоневую долину. Грим и Фьялар будут стоять и ждать нас. Нам останется вскочить в седло и по скакать.

— И ты сможешь двигаться?

— Да, моя болезнь останется здесь, там я снова смогу радоваться жизни. Да и ты, Сухарик, тоже. Тропа в Яблоневую долину идет через лес. Через свежий утренний лес.

— Отлично! — воскликнул я и снова засмеялся.

— И мы не будем торопиться. Мы искупаемся в небольшом озере, если захотим. Ведь все равно успеем в долину раньше, чем Маттиас сварит суп.

— Здорово же он обрадуется, когда мы придем, - подумал я вслух. - Но потом меня словно обухом огрели по голове. — А Грим с Фьяларом? Каким образом мы заберем с собой их? Откуда ты знаешь, что лошади будут стоять там и ждать нас? Вон они, лежат и спят!

— Они не спят, Сухарик. Они умерли. От огня Катлы. Там лежат только их шкуры. Верь мне: они уже стоят на тропе в Нангилиме и ждут нас.

— Так давай поторопимся, — сказал я, — чтобы им не пришлось ждать долго.