Основная операция Корецкий Данил
Скрипнула, поворачиваясь на одной петле, дверь, белые, с клубящимися внутри пылинками лучи пронизали непроглядный мрак. Сундуки стояли вдоль стен, у колонн, громоздились в проходах. Темные силуэты, пересекая пучки света, прошли в глубину зала. Ни лиц, ни фигур различить было нельзя.
— Они все заперты. Мы только два распечатали. В одном круглые, в другом квадратные…
Заскрипела вогнутая крышка, черная рука извлекла свиток древнего манускрипта.
— Тут только такие.
Из другого сундука рука вытащила большую, даже на вид тяжелую книгу в толстом переплете с массивной застежкой.
— А тут такие…
— С картинками? — снова спросил фальцет. И вдруг, без всякого перехода, воскликнул:
— Гля, чего это?!
Фонари уставились в каменный пол, на котором отчетливо виднелись две цепочки белых следов.
— Ржа? — требовательно бросил тягучий голос.
— Никого тут нет… Только мертвяки.
— А следы чьи?
— Откуда я знаю! Их не было.
— Значит, появились, пока ты ходил за нами! Может, друзья профессора? Тогда они видели тело!
— Мы бы не успели разминуться…
— Значит, они где-то здесь. Быстро выходим и забьем дверь!
Если бы не последняя фраза, криминальные кладоискатели остались бы живы. И если бы нервы лейтенанта Скороходова не находились на пределе своих возможностей — тоже. Роковое совпадение определило их судьбу. Лейтенанту не было дела до совершенного здесь убийства, его не интересовало содержимое сундуков, он хотел выбраться наконец на поверхность. И очень хотел заполучить фонарь со свежими батарейками, от которого могло зависеть выполнение первого желания. Но добыть фонарь можно было только одним путем, и он с трудом сдерживал прыгающий на предохранителе большой палец.
— …и забьем дверь! — гулко отдалось под сводчатым потолком.
Характерный щелчок прозвучал, как предвестник грома. И тут же грянул настоящий гром с ослепительной вспышкой бешеного пламени и упругим снопом вылетевших в темноту искр. Одна из темных фигур сломалась пополам и осела на землю. Остальные могли спастись, выключив фонари или отбросив их в стороны. Но за оставшиеся секунды такое решение не пришло им в головы.
В замкнутом пространстве грохот выстрела многократно усиливается. После третьего удара грома наступила звенящая тишина, Скороходову показалось, что он внезапно оглох, только где-то в районе горла бешено колотилось сердце. Держа автомат наготове, он подошел и поднял два массивных цилиндра с большими рефлекторами.
«Импортные, — подумал кто-то в его черепной коробке. — Батарейки в них емкие, надолго хватит. Надо бы и третий взять…»
На третий не хватало рук. Снизу раздался какой-то звук, но лейтенант не хотел смотреть вниз. И были более важные дела — отдать лишний фонарь.
— Ты где?! — крикнул он и, поняв, что кричит, сказал уже тише:
— Ты где?
— Здесь…
Лейтенант посветил на голос. Свет пробивался сквозь рваное облако дыма. Остро пахло тиром и чем-то еще — приторным и страшным. Марина осторожно выглядывала из-за колонны.
— Держи, — он протянул женщине фонарь и попятился к двери, чтобы не поворачиваться спиной к расстрелянной троице. Только выбравшись из зала и машинально притворив тяжелую, косо висящую створку, Скороходов перевел дух.
— Скорей! — они осторожно обошли труп профессора и быстро пошли по коридору. Теперь фонари ярко высвечивали трещины, щербинки и камешки под ногами. Несколько раз им казалось, что сзади доносятся шаги преследователей, но это было всего лишь эхо. Коридор ощутимо поднимался вверх.
— Там кто-то стонал, — сказала Марина. Сейчас ее голос и интонации были совершенно нормальными, как до начала вынужденного путешествия.
— Что? — Скороходов начал приходить в себя. Психика защищалась от непосильных перегрузок, и ему казалось, будто ничего не произошло. Если что и было, то это сделал кто-то другой…
— Остались раненые. Надо будет прислать им помощь.
— Я ничего не слышал, — Скороходов посветил женщине в лицо. — Как ты себя чувствуешь? По-моему, тебе получшело.
Она закрылась ладонью.
— Да. Будто пелена с сознания спала. Кажется, я была не в себе.
И реакции стали нормальными. Наверное, пережитый только что шок снял невроз. Клин клином…
Шаг у обоих стал бодрым и упругим, настроение повысилось: теперь они точно знали — впереди есть выход. Скороходов понимал, что его вполне можно проскочить, поэтому тщательно обшаривал световым лучом пол, стены, потолок. И не напрасно. Внезапно справа открылся узкий, не правильной формы пролом, словно угольно-черная тень на серой стене. Один миг — и, не заметив его, они бы прошли мимо.
— Скорей всего нам сюда, — Марина впервые за долгое время высказала собственное мнение. — Эту дырку сделали совсем недавно.
Мысль была здравой. Пролом гораздо младше древнего подземного хода. Но ошибка может стоить жизни… Скороходов лег на пол и посветил фонариком. Впереди на каменных плитах лежал толстый слой пыли, последние несколько веков здесь явно никто не ходил. Зато у пролома отчетливо виднелся белый отпечаток подошвы. Боком они протиснулись сквозь острые края каменной щели и в очередной раз оказались в лишенной следов цивилизации и довольно сырой норе. Едва различимые белые следы на полу показывали, что они не ошиблись.
Нора петляла и несколько раз разветвлялась, отпечатки ног убитого Скороходовым человека служили единственным и не очень надежным путеводителем. Через несколько часов они раскиснут и нить Ариадны оборвется. Удастся ли за это время выбраться из лабиринта? Эта мысль не давала лейтенанту покоя.
Марина поскользнулась и упала, лейтенант тоже терял равновесие, тыкался лицом в склизлую стену, вдыхая надоевший до тошноты дух сырой глины. Вдруг запаховая гамма изменилась. Едва заметно повеяло смесью сухого кондиционированного воздуха, машинного масла, металла и резины. С каждым шагом характерный запах метрополитена становился все ощутимее. Похоже, что навязчивая идея Марины стать на эскалатор скоро воплотится в жизнь.
И действительно, через несколько минут они подошли к узкому, не больше тридцати сантиметров в ширину, проходу. На этот раз его стенки были ровными. Протиснувшись между бетонными плитами, лейтенант с девушкой оказались в туннеле метро.
Вечный непроглядный мрак кончился. Тускло светили разбросанные через сто метров лампочки у узлов профилактики, матово отблескивали уходящие в обе стороны рельсы, вдали тлел красный глаз семафора.
— Пойдем, — кивнул Скороходов в сторону запрещающего сигнала. — Там станция. Если поезд — ложись в угол.
— Спрячь оружие, — посоветовала Марина. Действительно, они возвращались в мир, где действовала какая-то видимость законов и где автомат из средства выживания превращался в основание для уголовной ответственности владельца.
Оглядевшись, Скороходов положил автомат в бетонную канавку рядом с толстыми черными кабелями высокого напряжения, здесь же оставил боезапас. Стараясь держаться ближе к стене, они быстро пошли к станции. Когда из темноты ударил ослепительный луч локомотивного прожектора, они съежились в небольшой нише. Грохочущий, выдавливающий из туннеля воздух поезд пролетел мимо. В вагонах было по несколько человек, из чего лейтенант сделал вывод, что сейчас или очень раннее утро, или поздний вечер.
Через десять минут по железной лестнице они поднялись на служебную часть платформы и повалились на бетон. Сил не было, дрожали руки и ноги, дьявольски хотелось пить. Как ни странно, они не испытывали ни радости, ни облегчения — только смертельную усталость. Через полчаса с огромными усилиями они поднялись и сквозь калитку в низком ограждении на подгибающихся ногах вышли на перрон. От огромного, наполненного светом пространства закружилась голова. Скороходову хотелось запеть, он оглянулся на спутницу — Марина блаженно улыбалась. Станция была почти пуста, электронные часы высвечивали «двадцать три сорок пять». Ко всем встречным выбравшиеся из подземелья путники испытывали братские чувства, но те не отвечали взаимностью. Пассажиры с явным отвращением обходили покрытую грязью, растрепанную парочку бомжей, шарахались в стороны, как от зачумленных, с отвращением кривили лица.
— Животные, — не понижая голоса, сказала симпатичная девушка своему спутнику. — Разве можно так опускаться? Особенно женщине!
— Пьют с утра до ночи да валяются где попало, вот и результат, — отозвался тот.
— Мы вовсе не пьяные, — начала объяснять Марина, но Скороходов дернул ее за руку.
— «Библиотека имени Ленина», — вслух прочел он настенную надпись. — Это сколько же мы отмахали?
Отвлечь женщину не удалось — Марина подавленно пожала плечами.
Когда они ступили на эскалатор, лейтенант заметил, что сидящая в прозрачной будке невзрачная женщина в черной униформе, не сводя с них цепкого взгляда, звонит по внутреннему телефону. Впервые он подумал, что путешествие еще не закончилось: в этом мире их могут поджидать новые опасности, от которых не спасут ни мощный фонарь со свежими батарейками, ни автомат, тем более что и фонарь и автомат остались в темном туннеле.
На верхней площадке стояли два милицейских сержанта с резиновыми палками.
— Эй вы, идите сюда! — грубо крикнул тот, что пониже ростом, и для доходчивости поманил пальцем. Скороходову показалось, что милиционер пьян.
— Кому сказал: сюда! — повторил сержант. Его напарник — высокий сутулый доходяга нехорошо улыбался.
Если бы Скороходов и не захотел подходить, деваться было некуда: эскалатор все равно нес их к стражам порядка. Когда стальная лента нырнула под зубья пола, инерцию качнувшихся вперед тел погасили выброшенные навстречу резиновые палки.
— На ходу спите, падлы! — рявкнул низкорослый, и Скороходов убедился, что его подозрения не лишены оснований. — Руки за спину, вперед — марш!
Через несколько минут их привели в маленькую гнусную комнату пункта милиции. Облицованные желтой плиткой стены создавали впечатление, что раньше здесь находился общественный туалет. Скороходов огляделся. Стол, телефон, сейф, несколько стульев со стертыми сиденьями да стенд «Их разыскивает милиция»… Клетка для задержанных была пуста, но все равно здесь стоял тяжелый запах карболки и давно не мытых человеческих тел.
— Ну, давай разбираться, — низкорослый привычно сел за стол и положил перед собой лист бумаги.
— Фамилии? Только туфту не гнать!
Записав установочные данные задержанных, сержант положил ручку и откинулся на спинку стула. Теперь следовало звонить в адресное бюро и справочную картотеку, проверяя их по оперативным учетам. А затеваться с этим ему явно не хотелось.
— Ну, что с вами делать?
Лицо сержанта казалось вылепленным из сырого теста: рыхлые смазанные черты, мучнисто-белая кожа, вялые губы. Глаза тусклые, сонные, но пытаются сверлить подозреваемых гипнотизирующим взглядом. Мятая форма, перхоть на воротнике, обгрызенные ногти… Но он был хозяином ночного подземелья и, похоже, мог сделать с ними все, что захочет. А потому держался очень уверенно и властно.
«Деревенский, с трудом закончил десятилетку, пишет с ошибками, в Москве по лимиту, комплекс неполноценности компенсирует унижением зависимых людей, отпора не получал, труслив…» В Высшей школе контрразведки Скороходов изучал физиогномику — учение об определении свойств личности по признакам внешности. И сейчас суть сидящего напротив человечишки в форме представителя власти была ему предельно понятна. Отвернувшись, лейтенант стал рассматривать фотографии на стенде. И сразу же наткнулся на свое изображение. Рядом красовался портрет Марины.
— Куда харей вертишь! Ровно сядь! — рявкнул сержант. — Выпить есть?
— Нет, — качнул головой Скороходов и скосил глаза. Его интересовал текст на розыскном плакате. Или хотя бы заголовок. Если «Обезвредить преступника», то дело плохо — значит, о выдаче государственной тайны стало известно и рассчитывать не на что. Если «Найти человека» — просто обнаружилось их исчезновение. Но на это надежды мало — ни у него, ни у Марины нет близких родственников, способных поднять шум из-за их кратковременного отсутствия.
— А что есть? Деньги, анаша, морфин?
— Тоже нет. — Рассмотреть надписи не удавалось.
— А на хуя вы тогда нам нужны? Или сразу вас закопать в туннеле, чтоб небо не коптили?!
Лимитчик в милицейской форме не пугал. Скорей размышлял вслух. Похоже, у него имелся опыт захоронений бродяги прочего безответного люда.
— Баба ничего, — вмешался длинный. — Если отмыть…
— У тебя одно на уме! Давно конец лечил? Давай лучше обыщи их!
— А понятые? — хрипло произнес Скороходов.
— Смотри какой умный! — изумился сержант. — Уче-е-ный… Сколько ходок? Ну-ка, Ванек, выпиши ему понятых!
Резиновая дубинка вязко перетянула спину. Лейтенант охнул.
— Встать, мордой к стене!
Теперь стенд оказался прямо перед глазами. «Найти человека. Ушли из дома и не вернулись жители Москвы Скороходов Василий Иванович и Попова Марина Олеговна. Лиц, знающих об их местонахождении, просьба сообщить в ближайшее отделение милиции или по телефонам…» Далее шел список из семи телефонных номеров. В первом лейтенант узнал номер дежурной части одиннадцатого отдела.
Скороходов несколько раз сталкивался с механизмом поиска без вести пропавших и знал, что такой плакат появляется через месяц-другой после исчезновения людей, когда их близкие обобьют все пороги. И телефонов всегда дается два: дежурной части ГУВД и инициатора розыска. Значит, они очень понадобились своей бывшей службе…
— Вы бы хоть проверяли, кого задерживаете! — резко бросил он. — Свои объявления не помните! Гляньте, чьи это портреты?
— Стоять! — конец дубинки больно ткнул в копчик. Доходяга привычно обшаривал карманы.
Вылепленный из сырого теста обошел стол, вчитался, выругался.
— Нашел чем хвастать! Вы уже мертвецы. Пропали и никто не знает где искать! И не узнают. Знаешь, сколько таких в туннеле закопано?
— Гля, что у него есть! — из правого кармана брюк доходяга извлек два автоматных патрона. — Откуда это?
— От автомата. Я его в туннеле спрятал. Показать где? Пойдем… Только тогда вы вляпаетесь в такую историю, что не рады будете!
— Молчать! — дубинка ударила по ребрам, но не очень сильно.
— Теперь посмотри бабу.
Марину тоже поставили лицом к стене, и доходяга, тяжело дыша, принялся обшаривать ее крепкое тело.
— Не лапай, скотина! — возмутилась женщина.
— Молчи… Тебе же лучше будет… — но тон тут же изменился. — Гля, у нее деньги! Доллары… Много…
— Не очень и много, — насмешливо сказал Скороходов. — Всего двадцать тысяч.
Сыротестяной и доходяга переглянулись. У безответных бродяг не бывает боевых патронов и крупных сумм в долларах. А с теми, у кого водятся эти вещи, лучше не связываться.
Сержанты не сговариваясь вперились в розыскной плакат.
— Помнишь, чьи ориентировки?
— Да… Фээсбэшные и главка кремлевской охраны…
— То-то и оно…
В комнате милицейского пункта наступила томительная пауза. Одно дело отобрать у безымянного, никому не нужного и неинтересного человека двести тысяч или два миллиона, а чтоб не вякал — дать по башке и бросить в яму… Совсем другое — посягнуть на двадцать тысяч долларов. Такие деньги сиротами не бывают, за ними стоит много серьезных людей, они обязательно ищут концы и, как правило, находят. А тут еще замешаны спецслужбы…
— Какого черта вы свалились на нашу голову! — прогундосил, как бы жалуясь, тот, кого вылепили из сырого теста. — Нам неприятности ни к чему… Вы заварили кашу, а мы останемся виноватыми…
— Еще какими виноватыми, — злорадно произнес Скороходов. — Лейтенанта госбезопасности палкой по почкам буцкать, а младшего лейтенанта лапать! Убийством грозить! Да еще при выполнении специального задания!
— Откуда мы знали про задание…
— Теперь знаешь? Давай, звони! А пока воды — быстро!
Лейтенант и Марина жадно осушили по несколько стаканов. Сержанты, отойдя в сторону, озабоченно совещались. Скероходов предполагал, что оборотни в милицейской форме не захотят ввязываться в официальное разбирательство. Так и оказалось.
— Слышь, лейтенант, — мучнисто-белое лицо подобрело, может, потому, что глаза перестали излучать угрозу. Теперь перед ними был обычный служака низшего звена, старательный, хотя и недалекий. — Мы же не со зла… Тут сколько всяких негодяев шляется… Давай так — мы вас не видели, вы — нас…
— Черт с вами! — Скороходов потер гудящую спину. — Только с условием. Вы выводите нас на улицу и сажаете в такси. Да даете стольник на дорогу. Это недорого за то, что вы сделали.
— Стольник?
— Стольник?
Сержанты синхронно вытащили из карманов мятые комки купюр и старательно зашуршали мелкими бумажками.
Через час потрепанный таксомотор выплюнул странных пассажиров у дома Скороходова. Лейтенант нетерпеливо отомкнул замки, радуясь, что не потерял ключи. На столе лежала записка: «Срочно позвоните в дежурную часть или генералу Верлинову».
— Верлинов вернулся? — он растерянно вертел в руках записку, недоуменно оглядываясь на запертую дверь. Чувство долга боролось с нечеловеческой усталостью и нежеланием что-либо делать. Марина, сняв только сапоги и перепачканное глиной пальто, упала на диван и отключилась. Она выглядела непривлекательно, ощутимо пахло немытым телом. Он пожалел, что привел ее к себе.
Чувство долга победило. Но вначале лейтенант прошел в ванную, долго скреб себя жесткой мочалкой, напоследок облился холодной водой и только после этого позвонил.
— Ждите, высылаю машину, — не вдаваясь в подробности, сказал дежурный. Скороходов успел еще побриться и выпить несколько чашек чаю. А через некоторое время он показал на карте майору Васильеву место нахождения ядерного взрывного устройства и рассказал, как лучше подобраться к нему. Про свою роль во всей этой истории лейтенант умолчал.
Глава третья
Про ядерный ультиматум скоро узнала вся Москва. Конечно, это не следует понимать буквально: лифтерша тетя Клава, инженер Виктор Михайлович, заврайсобесом Соколова, влиятельный и богатый директор овощной базы Рубен Гургенович, ловец «горячих» сенсаций газетчик Юркий, даже крупный банкир Салманов, как и еще почти двенадцать миллионов москвичей, ни о чем не подозревали. Но про них не говорят «вся Москва», ибо не они делают погоду в столице, не они решают, каким быть завтрашнему дню, не они составляют политический бомонд, систематически попадающий в видеокамеры на многочисленных великосветских тусовках.
А тот круг сверхвлиятельных людей, который, несмотря на немногочисленность, узурпировал право считаться «всей Москвой», отреагировал на тревожную новость однозначно: начался массовый исход родственников политической элиты. Совершенно неожиданно уехали из столицы их жены, прихватив беспричинно прервавших учебный год детей. Объяснения были нейтральными, чтобы не вызвать всеобщей паники: кому-то потребовалось навестить приболевших родителей, кто-то отправился погреться в Анталью или на Канары — можно выдумать сотню безобидных причин, особенно если никто не собирается проверять их достоверность.
Сами зубры бизнеса и политики не могли покинуть свои места: гипотетическая возможность ядерной катастрофы не шла ни в какое сравнение с реальной угрозой утратить за время отсутствия реальные рычаги влияния и навсегда потерять власть. Поэтому они работали в условиях хотя и достаточно абстрактного, но все же вполне вероятного риска для жизни, за что очень уважали сами себя, куда больше, чем минер, вывинчивающий взрыватель мощного фугаса, — тому просто не приходит в голову давать оценки своим поступкам.
Собравшиеся на даче у Семена Исаевича Поплавского гордились своим героизмом достаточно сдержанно, как люди, привыкшие к опасностям. За большим круглым столом в гостиной расположились шесть человек, располагающие огромными личными состояниями, разветвленными связями в высших эшелонах власти и практически неограниченными возможностями. На столе имелся традиционный набор холодных закусок и дорогая водка, но пока к ним не притрагивались.
— В случае чего, сюда не достанет, — кинематографично улыбаясь, процедил бывший спикер верхней палаты парламента Норейко, которого среди своих называли Красавчиком. — Семен знает, где строить…
— Все знают, — махнул рукой хозяин. — Нечего сиротами прикидываться.
— Знают все, а сидят на пороховой бочке немногие, — многозначительно пожевал губами похожий на бульдога управляющий делами Администрации Президента. Несмотря на невзрачную внешность и скромную одежду, он держался очень уверенно, да и прозвище имел чрезвычайно выразительное: Кукловод. Правда, произносили его шепотом и с оглядкой.
— Мы не очень далеко от вас сидим, — обиженно пробурчал вице-премьер Шатохин. Он был очень близок к Богомазову и всегда представлял его в щекотливых ситуациях, когда «светить» главу правительства не следовало.
— Близко, далеко… Будто в этом дело! — поморщился Поплавский. — Как велики шансы, что они взорвут эту штуку?
— Горец сидит на месте, — сказал Гонтарь. — Мои разведчики наблюдают за каждым его шагом. Ведет обычный образ жизни, спокоен…
— Значит — нет?
Министр помолчал.
— Да ничего это не значит! Надо учитывать мусульманский фанатизм, особое отношение к смерти… Мало примеров по Афгану? Да и сейчас уже набралось фактов… Приходит бабушка: «Сыночки, где командир?» Комбат выходит. «Дети голодают, помогите чем можете!» Наши тащут консервы, хлеб, сгущенку, сгрудились в кучу, а тут взрыв — оказывается, бабушка динамитом была обмотана! Или пацан двенадцатилетний выскакивает из подворотни с автоматом — та-та-та! Майора — насмерть, подполковнику легкое, горло… Но тот успел положить сучонка… А через день во всех газетах снимки — русская армия убивает детей!
Гонтарь сам не заметил, как перешел на крик.
— Успокойся, Сережа, — Поплавский налил в стакан минералки, но выпил ее сам. — Выскажи свое мнение: что делать будем?
— А что делать… — Гонтарь потух. — Появился хороший предлог закончить эту кампанию. На мой взгляд, нужно его использовать. Мне уже надоело выслушивать сентенции о собственной бездарности и небоеспособности армии!
— А она боеспособна? — ядовито поинтересовался сановитый седовласый мужчина с вальяжными манерами — некогда заместитель управляющего концерна «Роснефтьпром», а теперь его совладелец. Присутствующие знали, что основным держателем акций являлся бывший управляющий, а ныне премьер Богомазов.
— Знаете, что говорит моя жена? Спрашивает: сколько в армии солдат? Три или четыре миллиона? Так пусть два миллиона оставят на всякий случай — вдруг американцы надумают напасть, а миллион — в Чечню, если там война… И все кончится малой кровью за неделю! По-моему, она права…
— Говорить легко, Петр Петрович, — с видимым спокойствием произнес министр обороны, хотя наглые водянистые глаза выпучились, что являлось верным признаком сдерживаемого гнева. — Ваша жена — очаровательная женщина, и я бы с удовольствием с ней побеседовал. Но от слов до дел — очень большая дистанция. Что бы вы сказали, если бы все скважины и перерабатывающие заводы оказались уничтоженными? Вряд ли вам это понравится. И еще кое-кому — тоже…
Намек был понятен. Петр Петрович замолчал.
— Давайте прекратим препирательства, — на правах хозяина сказал Поплавский. — Сейчас речь о другом. Дударик сдался и возобновил платежи. Значит, надо сворачивать войну. Как это сделать? Поставленная задача не выполнена — незаконные вооруженные формирования не разоружены. Тысячи солдат и офицеров погибли. Народ не поймет, если мы вдруг выведем войска. И так в прессе слишком много публикаций о том, что финансовые корни конфликта уходят в Москву… Нам не нужен поиск этих корней. Поэтому ультиматум появился вовремя! Нам просто некуда деваться — не можем же мы рисковать столицей! И это гуманное решение не сможет оспорить никто!
— Я скажу так: если бы ультиматума не было, его следовало бы придумать, — процедил Красавчик. — Но что поделывают наши силовики? Может быть, группа антитеррора вот-вот снимет проблему с повестки дня? Тогда мы окажемся в дурацком положении.
— Мы приказа не получали, — вяло проговорил Гонтарь. — Насколько я знаю, МВД и ФСБ — тоже. Коржов, как всегда, пытается отличиться, но задача ему не по зубам. Скажу больше — она никому не по зубам. В мире не было аналогичных ситуаций, потому не выработаны и меры борьбы с ними!
— Пусть так, — картинно прищурился Красавчик. — Но не слишком ли мы торопимся останавливать машину? Деньги-то пока не получены…
— Это другой разговор, — поднял руку Поплавский. — Мы вернемся к нему чуть позже…
— Прекращение войны предполагает переговоры на высшем уровне, — вмешался Кукловод. — Но Дударик настолько скомпрометирован, что диалог с ним унизит Президента и подорвет его авторитет. Нужна другая фигура.
— Для этого у нас есть генерал армии Гонтарь, — добродушно проговорил Шатохин, похлопывая министра по плечу.
Петр Петрович скривился:
— Проработать рокировку чеченских фигур лучше поручить кому-нибудь другому. Чтобы избежать провала.
— Я посоветуюсь с Президентом, — бросил Кукловод. Он единственный из присутствующих имел доступ в Кремлевскую больницу.
— Как его здоровье? — не к месту спросил Шатохин. Петр Петрович тоже встрепенулся, изображая живейшую заинтересованность.
— Нормально. На днях покажется по телевизору. Надо прекратить ненужные домыслы.
Вице-премьер скорбно кивнул.
— Сплетен очень много. Кто-то распускает слухи про несостоявшийся переворот и упоминает при этом имя Виктора Петровича. Скажите Президенту, что это грязная клевета!
— Не имеющая ни малейших оснований! — решительно добавил Петр Петрович.
— Это игры Коржова, — сказал Гонтарь. Его неприязнь к начальнику СБП была общеизвестной. — Он вытащил козырь из крапленой колоды — некоего Верлинова. Тот попил крови у нашего разведуправления…
Услышав фамилию Верлинова, Петр Петрович и Шатохин переглянулись. Именно он провалил далеко идущий замысел премьерской команды.
— Кстати, — Поплавский навалился грудью на стол. — Я слышал про Верлинова от Горца. Курьера перехватили в поезде и очень умело забрали деньги. Буквально за несколько секунд: нейтрализовали, подкинули наркотик и навели милицию. А вез их парень весьма серьезный…
На самом деле Тепкоев узнал фамилию Верлинова от Координатора, санкцию на это дал Поплавский. Но старик всегда запутывал концы, чтобы скрыть собственные источники информации.
— Его убили? — поинтересовался Норейко.
— Уже потом, в камере достали… Да дело не в этом… Горец считает, что деньги забрал Верлинов.
— Вот пусть Горец и занимается, — сказал Красавчик. — В конце концов, это они потеряли два зеленых лимона.
Шатохин и Петр Петрович переглянулись еще раз. Шестерка не была единым монолитом, интересы собравшихся по ряду моментов могли существенно расходиться. В части замены Первого лица Красавчик и Кукловод стали бы непримиримыми врагами окружения премьера. Поэтому для них Верлинов в эпизоде у Кремлевской больницы — герой. А для вице-премьера и представителя топливного комплекса — опасный враг, который, помешав один раз, вполне способен спутать карты и в следующий. При столь радикальных противоречиях ставить вопрос о Верлинове здесь было нельзя. Но сам по себе генерал никому не интересен, за ним никто не стоит, и если им займется Горец, то это наиболее оптимальный вариант.
— Другие предложения есть? — Поплавский обвел взглядом присутствующих. — Ну и хорошо. А теперь давайте немного закусим. Не возражаете?
И по этому вопросу мнение группы Шести оказалось единым.
Магомет Тепкоев не собирался подрывать заряд. Он не был трусом и не утратил способность умереть за свой род. Просто когда имеешь много денег и возможностей, эта способность несколько трансформируется. Он готов был пожертвовать жизнью в случае необходимости. Эта крошечная, почти незаметная оговорка коренным образом отличала его от прапрадеда — простого пастуха в горах, готового по первому зову отдать тейпу остроту родового кинжала, меткость отделанного перламутром мултука и буйство собственной горячей крови. Ведь именно готовность умирать, без оценки числа противников, могущества их рода, судьбы собственных детей и любых других оценок, в том числе необходимости смерти, и лежит в основе освященного веками обычая мести, цементирует его, создает славу маленькому народу и внушает страх врагам.
Но у прапрадеда, кроме кинжала, мултука и крови, ничего не было, и сам он не мог существовать без поддержки рода. А у Магомета на нескольких счетах в разных странах имелось три миллиона долларов, вилла во Флориде, трехэтажный дом в Турции, не считая квартир, автомобилей и дач в Москве, многочисленного имущества на родине и сотен вполне кредитоспособных должников, разбросанных по всему миру. Он мог долго и безбедно жить в любом уголке земного шара, вкушая изысканные яства, лаская красивых женщин, повелевая многочисленной прислугой и почетной свитой, разъезжая на самых лучших автомобилях, которые очень любил. Все это крепко привязывает к жизни, и сегодняшний Магомет Тепкоев отличался от того тринадцатилетнего мальчика, который застрелил кровника прямо в зале суда.
Конечно, он не смог отказать дяде Исе и объявил ядерный ультиматум правительству России, но это был лукавый ультиматум, такой же, как и «переговоры» федеральных сил с сепаратистами, да и вся вялотекущая, лживая чеченская война. Потому что ниточки, управляющие событиями в родной республике, уходили в Москву, именно отсюда срывались специальные операции по ликвидации верхушки мятежников и тормозились в решающий момент войска — как раз накануне окончательной победы. Тепкоев знал, сколько денег заплачено за предательские команды, а тысячи российских семей знали, сколько жизней их сыновей унесли лукавые приказы. Угроза атомного взрыва была очередным блефом, она позволяла нужным людям провести те решения, которые устроят всех. А сам ультиматум стоил гораздо меньше согласия Дударика возобновить платежи группе Шести.
Во всем виноват Дударик. Непомерная амбициозность этого коротышки, усугубленная стойкими отклонениями в психике, заставила его нарушить основной принцип мирного сосуществования: имеешь сам — дай иметь другим. Без бакшиша не решаются большие дела, хотя Хамхоев, Бекбулатов и другие алчные проходимцы напели ему другое: не надо ни с кем делиться, мы особый народ, живущий в особой республике, мы станем вторым Кувейтом! И вот результат. Сколько пролилось чеченской крови, сколько разрушено домов, сожжено машин и денег… Остановились цветные ксероксы, выплевывавшие миллиарды фальшивых рублей и долларов, нарушились отработанные связи, позволяющие извлекать из воздуха триллионы самых настоящих гознаковских рублей… Московская община понесла огромные убытки, да и «особый народ» не разбогател. Если не считать народом кучку жирных негодяев да отпетых уголовников, познавших вкус безнаказанности и вседозволенности и никогда не поменяющих автомат на гаечный ключ или строительный мастерок…
Магомет вышел из-за стола и заходил взад-вперед по просторному кабинету. Толстый ковер мягко подавался под ногами. Некоторые намекали ему, что ковры вышли из моды, престижней мраморные полы с подогревом или еще что-то, поражающее воображение. Но удобно то, что удобно. Ему нравилось пружинящее покрытие, приятно массирующее босые ступни, нравилось целебное тепло настоящей шерсти, нравился причудливый, завораживающий при долгом рассматривании, арабский узор.
Дударик согласился не сам по себе. Его заставили согласиться. И заставили не дергающиеся на ниточке танки федеральных сил, а мнение влиятельных земляков, живущих в Москве, Турции, Иордании, США… В том числе и он, Магомет Тепкоев, последовательно отстаивающий свою позицию на протяжении всей войны. Странной войны. Он не испортил отношений ни с кем из своих московских друзей и деловых партнеров, с ним не опасаются встречаться люди из правительства и президентского окружения… А ведь он фактически представитель враждебного государства! Да еще объявившего России атомный ультиматум! Но лукавство в том и состоит, что их не рассматривают представителями единого целого: Тепкоев вроде сам по себе, Дударик сам по себе, ядерный террорист Бузуртанов — сам по себе. Так считает официальная Москва, и группа Шести делает вид, что тоже так считает.
Группа Шести… Их не шестеро, нет, это драконы — у каждого шесть шей, на каждой шее шесть голов… Шестьсот шестьдесят шесть — дьявольское число. Не Дударик договорился с драконами — Магомет и сотни других Магометов нашли с дьяволами общий язык. А они присматривают замену низкорослому шизофренику, и поскольку Тепкоев ближе, у него и шансов больше. Недавно Кукловод прозрачно намекнул, что именно Магомет сможет сменить Дударика, ведь республике нужны не московские марионетки, а уважаемые земляками руководители. По всем показателям Тепкоев подходит: два высших образования — вначале как многие парни из нефтеносной республики окончил Московский институт нефти и газа, потом истфак, даже два года в аспирантуре отучился… В республике имеет вес, в Москве — тоже не последний человек, политику знает как с лица, так и с изнанки. Умеет улаживать возникающие проблемы. Кстати, Кукловод вроде между делом сказал, что недоразумение с деньгами надо исправить. И действительно непорядок. Хотя деньги и не большие, но и не такие уж маленькие. А главное — создавать прецедент нельзя. Даже если бы десять долларов украли — надо виновных найти и из горла вырвать. Чтобы другим неповадно было.
Тепкоев сел обратно за стол. Никто не мог знать о времени перевозки и маршруте курьера. Это тайна такого уровня, что число осведомленных исчисляется единицами — два-три человека, не больше. И каждый кровно заинтересован в успехе операции: слишком велико бремя ответственности. Курьер уже заплатил за провал жизнью, отправитель, скорее всего, — тоже. Никому нет резона болтать о таких делах. И тем не менее информация ушла. Чудес не бывает: сработали либо технические средства прослушивания, либо очень большие деньги. В любом случае это по силам только мощной специальной службе. Координатор назвал ему и службу, и ее начальника. При этом шепнул, что ряд нашумевших ликвидации последнего времени, в том числе и подрыв Лечи Эранбаева, — тоже дело рук Верлинова.
Фамилия генерала Верлинова уже гремела однажды в криминальном мире столицы в связи с пропажей общаковых денег — тогда теневая касса организации Седого лишилась миллиарда рублей. С генералом пытались «разобраться», но он посадил на кол двух «быков» Седого, а потом его люди перебили почти всю Юго-Западную группировку, включая ее руководителя. Так что информация Координатора походила на правду. Но с другой стороны, Верлинов недавно крепко помешал нефтегазовым королям, не исключено, что те подставляют его чеченцам, чтобы разделаться с опасным противником чужими руками. Значит, надо все тщательно перепроверить…
— Салям! — в кабинет без стука вошел Арсен Татаев. После смерти Лечи он стал наиболее приближенным к Тепкоеву человеком. Сейчас Битый Нос был заметно возбужден.
— Контрразведка ищет Ильяса! — без предисловий начал он. — Ребята поехали за его вещами, и их повязали — одного у офиса, второго на квартире. Спрашивали: «Ты Бузуртанов?» Филин ответил — нет, его притащили в отделение, обычную ментовку, проверили и отпустили. А Али Шерипов сказал — да, так его отвезли в хитрую контору, вроде войсковой части, там с ним говорил какой-то майор, а потом генерал, но генерал его быстро расколол, и тоже дали под зад коленом…
— Как фамилия генерала, не знаешь? — неприятное чувство насекомого под сильным микроскопом охватило Тепкоева.
— Знаю, — Арсен достал листок от записной книжки. — Ребята «пробили» и контору… Вот: Верлинов — начальник службы какого-то контроля… Раньше это был одиннадцатый отдел КГБ.
Неприятное чувство усилилось. Ильяс Бузуртанов сидел под землей у пульта управления ядерным зарядом. Но пока об этом никто не знал. Столь ответственное дело Магомет хотел поручить Лечи, но его смерть внесла в планы спешные коррективы. Поэтому ультиматум объявили анонимно. Только сегодня вечером имя атомного террориста станет известным заинтересованным лицам. А генерал Верлинов уже ищет Ильяса! Значит, все верно: он действительно работает против чеченской общины и контролирует каждый их шаг!
— Верлинова надо убрать! — жестко сказал Магомет и, жестом остановив открывшего рот Арсена, пояснил:
— Лечи на нем, и деньги тоже на нем. Но он очень опасен, помнишь, что получилось с Юго-Западной группировкой?
Битый Нос озабоченно выругался.
— Поэтому надо все тщательно продумать и хорошо организовать. Мы с тобой разработаем план, а потом решим, кому его исполнять.
— Лучше всего украсть кого-то из семьи, — сказал Татаев. — Жену там или ребенка. Тогда он сделает то, что мы скажем, и придет туда, где нам будет удобно.
— Пожалуй, так, — кивнул Магомет. — Выясни, с кем он живет, есть ли охрана, ну ты знаешь что…
— Хорошо. За этими делами чуть не забыл: там Илья с скандалит.
— Чего? — Горец приподнял брови.
— Сказал, что если ультиматум не исполнят, то он без всяких твоих приказов взорвет бомбу. Во имя народа. Потому что если пригрозить и не сделать — никто не будет бояться. Тут он прав…
— Он просто идиот, и ты такой же! Ты понимаешь, о чем идет речь? Живо отправь кого-нибудь вниз, пусть у него заберут пульт!
Битый Нос пожал плечами.
— Почему я идиот? Я говорю то, что есть. А вниз он никого не пустит. И будь уверен: через тридцать часов он нажмет кнопку!
— Не надо было сообщать ему шифр!
— Как так? — вскинулся Битый Нос. Действительно, это все равно что посадить человека в засаду с незаряженным пистолетом. Так не делается. Но всегда предполагается, что человек слушает старших.
— Ты думаешь, он это сделает?
— Сто процентов.
Впервые за много лет невозмутимый Горец потерял самообладание. Вскочив, он забегал по кабинету, изрыгая ужасные ругательства. Поскольку родной язык не обладал необходимой мощью, использовался великий и могучий. К нему прибегали часто в подобных ситуациях и это не считалось непатриотичным.
На второй день Президенту стало лучше. Не то чтобы «значительно», как написали газеты, и не настолько, чтобы позировать телевидению и подписывать указы. Однако ему пришлось, превозмогая недуг, исполнить и то и другое: Первому лицу необходимо думать не только о физическом здоровье, но и о политическом долголетии.
«Живая собака лучше мертвого льва», — гласит восточная поговорка. Показавшийся на экранах лев, сидящий в «адидасе» за рабочим столом, должен был заставить собак поджать хвосты и вернуться к своим собачьим делам. Так и произошло. Про ядерный чемоданчик перестали спрашивать даже досужие корреспонденты, а версию о сердечной недостаточности приняли без обсуждения все ключевые фигуры большой политики — и внутренней, и зарубежной. Тем более что диагноз в известной степени соответствовал действительности: сердечная недостаточность имела место, хотя была вызвана инфарктом миокарда. Такая приблизительность в политике является вполне допустимой.
После съемок Президент, не сняв спортивного костюма, тяжело опустился на кровать. Коржов сел рядом.
— Какая-то погоня, какие-то люди, ты лежишь на мне с пистолетом, — наморщив лоб, медленно выговаривал Президент. — Это бред или что?
— Нет, не бред, — начальник Службы безопасности начал рассказ о происшедших событиях.
— Вот оно как… Распустили бандитов, понимаешь… На Президента нападают! — пожаловался Хозяин, не уточняя — кто именно распустил бандитов.
— Это только цветочки, — продолжил Коржов. — Вы находитесь в больнице фактически без охраны, я вызываю подкрепление, и вдруг оказывается…
Эту часть рассказа Президент слушал с особым вниманием. Правая бровь приподнялась и надломилась, придав лицу надменное и угрожающее выражение.
— Какова роль самого Богомазова? — резко спросил он.
Коржов пожал плечами.
— Виктор Петрович вел себя очень лояльно. Похоже, некие силы просто двигали его, как таран. Но он не приложил ни малейших усилий. Хотя если бы я не выставил мощную физическую защиту, остановившую «Леопардов», то неизвестно, как могло обернуться дело…
— Значит, Степашкин единственный, кто засветился в этом деле? — бровь изогнулась еще сильнее. Казалось, Хозяин наводит любимую двустволку на вынырнувшего из камыша секача.
— Да. Остальные отсиживались, выжидали. Можно предположить, что они ничего не знали… Хотя вероятность этого совершенно ничтожна.
Читать бесплатно другие книги:
