Основная операция Корецкий Данил
Казаков сунул руку под тужурку и вытащил плоскую фляжку.
— Оказывается, корабль захватили преступники! — глумливо сообщил он. — В связи с чем действие уставов и должностных инструкций, насколько я понимаю, приостановлено. А значит, употреблять алкоголь можно в любое время и на любом месте.
«Дед» отхлебнул из фляжки, одобрительно почмокал вытянутыми губами и повторил процедуру.
— А за измену, между прочим, полагается расстрел, — ни к кому не обращаясь, объявил он.
— Никакой субординации, — констатировал Лисогрузов. — Когда я учился, такое и представить было нельзя.
— А где вы учились, если не секрет? — ядовито поинтересовался главмех.
— В своей первой жизни — в Ленинградском военно-морском училище имени Фрунзе, — в голосе «квадрата» прозвучала легкая нотка грусти.
— Элитное училище, — скорбно кивнул головой Казаков. — Только не говорите, что вы его окончили. Признайтесь честно, как между своими: с какого курса вас выперли?
— С третьего…
— Это надо было отмочить что-то выдающееся! — «Дед» отхлебнул еще несколько глотков. — Проломить кому-то голову, украсть пистолет у дежурного офицера, изнасиловать дочку замполита…
«Барракуда» достигла восьмисотметровой отметки и стала на заданный курс. Теперь она была недосягаемой для противолодочных сил. Ее не могли засечь ни корабли, ни самолеты и вертолеты, ни даже спутники. А если бы каким-то чудом и сумели обнаружить, то не смогли бы нанести удар: таких средств просто не существовало в природе.
И вновь Чижик впервые ощутил, что управляет уникальным кораблем, единственным на земле. Причем не просто управляет, а ведет его в чужие руки… Предательство такого масштаба случается крайне редко, имена негодяев навечно вписываются в позорные списки. Пеньковский выдал англичанам тайны ГРУ, Носенко ушел к американцам, провалив агентурную сеть КГБ, Беленко угнал в Японию новейший сверхсекретный истребитель… Первого расстреляли по приговору Верховного суда, двое других погибли от «несчастных случаев», хотя и жили на территориях тщательно охраняемых военных баз… Кости сгнили, а позор остался, и в специальных учебниках тщательно анализируются их личности, помыслы, поступки…
Его позор достанется Ольге, но ей меньшая часть, в основном пострадает Петька… Сейчас ему восемь, через десяток лет надумает поступать в военное училище, институт или придется оформляться на режимную работу — тут-то и натерпится… Жаль, что Генка его отпустил… Если умереть до того, как официально навесят ярлык, в архивы ничего не попадет и у пацана будет чистая биография. Скомандовать «полный вперед» и отжать рули глубины, корабль уйдет в пике, через несколько минут проскочит километровый рубеж — и все… Как щипцы давят орех… Треск, грохот, звон лопающегося корпуса, рев воды, свист воздуха, искры замыканий, взрывы паропровода, генератора и турбин, предсмертные крики в теряющих живучесть отсеках… Слишком страшная картина. И люди-то при чем? Мало того, что он их предал, так еще и убить… Впрочем, предатели часто становятся убийцами… Когда сделан первый шаг, последующие даются легко. Но он уже остановился. И попытается вернуться назад. Хотя шансов, конечно, немного.
РПКСН шел в кромешной темноте, и чем закончится его путешествие, было не известно никому. В пятистах метрах выше метался потерявший цель «тигр». Отстрелив второй радиобуй, Шелковский озабоченно запрашивал базу: «К-755» оторвался маневром по глубине. Прошу разрешения для продолжения преследования опуститься до предельной". Ответ долго не давали. Он матерился на весь центральный пост и монотонно повторял запрос. Наконец пришла шифрограмма: «В связи с техническими характеристиками „К-755“ дальнейшее преследование нецелесообразно. Следуйте прежним курсом». Такое решение вызвало у командира новый взрыв ругательств. Команда его вполне понимала: досадно, когда дичь уходит из-под самого носа.
Нецензурные выражения раздавались и в Главкомате ВМФ.
— Эти долбо… упустили «барракуду»! — налившись кровью, шипел пока еще адмирал флота Истомин. — И что ты теперь думаешь делать?
Вопрос адресовывался пока еще контр-адмиралу Косилкину. Оба понимали, что последние дни носят красивую черную форму с большими золотыми звездами. Поэтому Косилкин ответил вполне честно:
— Нести заслуженное наказание. Нынче под трибунал никого не отдают, объявят взыскание, в крайнем случае уволят. И на гражданке жить можно. И есть где… — он подмигнул старшему по званию: оба уже обзавелись виллами на берегу Эгейского моря.
— Так-то оно так… А как быть с корейцами?
Косилкин пожал плечами.
— Или сделать возврат, как честные люди, или не делать, как сейчас принято повсеместно. Лично я склоняюсь ко второму варианту.
Опустив голову на руки, Истомин тяжело задумался. Раньше потерять такую должность значило потерять все: власть, возможности, персональный автомобиль и мобильную связь, солидный кабинет и дачу, орду вышколенной прислуги и готовых к услугам подчиненных… Сейчас положение изменилось, ибо это «все» можно купить за деньги, а деньги у него имеются. Значит, ничего страшного для него не произойдет.
— Что выяснилось по Ракушке? — не поднимая головы, спросил он.
— Очень интересный расклад: накануне и во время угона там находился Калядов с поручением от Государственной Думы — что-то по поводу экологии. Тесно общался с Чижиком, а как только лодка вышла из бухты, тут же улетел. На Чижика он имел большое влияние: все на базе говорят, что тот его боготворил.
— Кто такой этот Калядов?
— Порученец и доверенное лицо Поплавского.
— Постой, постой! — вскинулся Истомин. — Этот старый пес был на приеме, когда мы говорили с корейцами! Делал вид, что дремлет в кресле! Вот сука! Он перебил нам игру! Он выхватил наш кусок! Все проблемы из-за него! Да за такие дела…
— До старика обычным образом не дотянуться. Только если бросить в атаку взвод морской пехоты. А вот с Калядовым надо решать. Ваше слово…
Губы адмирала флота сжались в тонкую линию, острую, как лезвие мотинского ножа.
— А чего тут долго думать… Кусок забрали, если так и оставить — следующий заберут. Урок должен быть, чтобы люди поняли: так делать нельзя.
— Понял, — кивнул Косилкин.
В этот день судьбу Калядова обсуждали еще в двух серьезных организациях. Генерал Верлинов показывал свою схему «Восьмой — Ежик и Паганель» заместителю главного военного прокурора, старательно растолковывая, как она расшифровывается и какие фамилии укладываются в приведенные псевдонимы.
— Это пока версии, основанные на оперативных материалах, — сказал наконец прокурор. — Для возбуждения уголовного дела, а тем более ареста никаких процессуальных доказательств нет. Сейчас ведь не тридцать седьмой год…
— Наши годы тоже войдут в историю, — буркнул генерал, поднимаясь. — Как антипод тех: разгул всепрощенчества и безнаказанности.
— Информация о несанкционированном выходе «барракуды» поступила в московскую резидентуру ЦРУ от агента Восьмого, — докладывал начальнику ГРУ полковник Голубовский. — Обычно Восьмой поддерживал контакт с афинским резидентом, но ввиду срочности нарушил свои правила. Сообщение передано в тот же день, когда в Москву вернулся некто Калядов, который по поручению Думы проверял экологию в в/ч 0752. На этот момент он являлся чуть ли не самым информированным человеком по данному вопросу. Ранее Калядов систематически выезжал в Грецию по служебным и коммерческим делам.
Когда он замолчал, генерал-полковник задумчиво постучал пальцами по столу.
— Это только догадки. Не могу же я идти с ними к министру! Надо подработать его еще…
— Есть! — как и положено, ответил Голубовский, прекрасно понимая, что никаких дополнительных данных «подработка» не даст. Вряд ли шпион напишет явку с повинной, если как следует не взять его в оборот.
Таким образом, Сергей Петрович Калядов мог не опасаться неприятностей со стороны органов власти. Но счастья этот факт ему не добавил. Вечером следующего дня Калядов вместе с двумя телохранителями был убит в лифте собственного дома. На каждом трупе имелось только одно ножевое ранение, никто из жильцов не слышал подозрительного шума. Характер использованного оружия позволил милиции выдвинуть версию, что преступление совершено по бытовым мотивам или из хулиганских побуждений. Правда, в «Вечерней Москве» написали, что убить трех здоровых мужиков тремя ударами ножа мог лишь профессионал высокого класса, но газетчики склонны всюду искать сенсации, а если их нет, то создавать из ничего…
Сорок третий год глянул из черной ночи тремя кострами, выглядевшими с высоты как мерцающие на ветру спички. Словно разведывательно-диверсионная группа Центра десантировалась к партизанам на оккупированную фашистами территорию. Но внизу расстилалась не захваченная самой сильной и организованной армией Европы Брянщина, а анархо-криминализированная Чечня, в которой Центр не мог, а скорее не хотел навести конституционный порядок. И двенадцать мужчин из «Белого орла» не были официальными посланниками Москвы, а действовали на свой страх и риск, имея основания рассчитывать только на себя.
Впрочем, и восемнадцатилетние мальчишки из Федеральных сил, и их сверстники из внутренних войск, и более старшие и опытные мужики из региональных ОМОНов и СОБРов, и гражданские специалисты: строители, нефтяники, энергетики — все официальные посланцы Центра тоже, по существу, действовали на свой страх и риск. Потому что Центр, выбросив их на территорию необъявленной и не признающей никаких международных законов войны, считал свою миссию полностью выполненной. Он не кормил их по высшей фронтовой норме, не обеспечивал победоносного командования, не защищал, закрывал глаза на применяемые бандитами пытки, похищения людей, работорговлю, замалчивал факты кастраций солдат и массовых изнасилований женщин, не мстил за убитых, замученных и искалеченных, не трудился опознавать трупы и по-человечески хоронить погибших, не выплачивал достойного пособия семьям павших, не заботился о приличном уровне жизни инвалидов…
Во многом именно такая проституирующая позиция Центра и заставила «Белого орла» раскинуть крылья над ночной Чечней.
— Сориентировались? — спросил Карпенко у первого пилота. — Давайте на второй заход. Вы нас не видели и ничего не знаете. Задержались из-за встречного ветра. Ясно?
Он протянул туго перехваченный резинкой пакет.
— Здесь три тысячи, по штуке каждому.
В кабине было темно, призрачный свет приборов не позволял рассмотреть выражения лиц пилотов и штурмана. Пакет повис в воздухе — командир выполнял разворот, и руки у него были заняты. Карпенко сунул деньги за отворот куртки.
— С меня еще никогда не десантировались, — почти не разлепляя губ, проронил первый пилот. — Тем более ночью и группой.
— За нас не боись! — Карпенко хлопнул его по плечу. Через несколько минут он последним выпрыгнул за борт и, привычно подтягивая стропы, заскользил под звездным кавказским небом к треугольнику сигнальных огней.
— Зачем им надо прыгать? — вслух удивлялся штурман. — Горы, ничего не видать… Могли вертолетом…
— А зачем им надо лететь? Да еще платить за это? — ответил второй пилот. — У них свои дела, у нас свои, чего голову ломать!
— Подождем до земли, а там увидим, — подвел итог командир.
Когда «АН» приземлился в Моздоке, его сразу же окружил взвод автоматчиков.
— Эй, на борту! — крикнул низкорослый лейтенант. — Выходите по одному, без оружия!
— Ты что, брат! — выглянул из люка штурман. — Кому кричишь? Тушенка ходить не умеет. Если б раньше, до мясокомбината…
Заглянув в заставленный ящиками фюзеляж и убедившись, что в самолете никого нет, лейтенант чертыхнулся.
— Чего было пороть горячку! Коменданту телеграмма пришла — задержать какую-то группу… Лучше бы разобрались как следует!
Летчики переглянулись.
Тем временем десантаровавшаяся группа тушила костры и закапывала парашюты. Все были зрелыми и опытными людьми, поэтому приземление оказалось кучным, без поломанных ног, вывихов и сотрясений мозга.
Встретил группу старый знакомый Карпенко Имран Макоев, сотрудник Департамента госбезопасности Чечни.
— Про вас уже знают, — сразу же сообщил он. — Что двенадцать человек, с бесшумным оружием, цель — теракты против руководства Ичкерии. Только думают, что вы сядете в Моздоке.
Макоев заглянул в лицо товарищу, чтобы определить, какое впечатление он произвел, но у Карпенко выражение лица менялось редко.
— Правда, насчет терактов они толкут все время, могло просто совпасть, — добавил Имран. — А вот насчет состава группы и вооружения — точно.
Карпенко ничего не сказал. Утечка могла произойти на любом этапе подготовки: с оружейного склада, с аэродрома в Чкаловском, да откуда угодно… Но то, что она сразу же попала к заинтересованной стороне, свидетельствовало о двух вещах: хорошо налаженном бандами сборе информации и откровенном предательстве соотечественников.
— Сколько отсюда ходу?
— За два часа дойдем. А оттуда нас заберет вертолет, я уже договорился.
— Чей вертолет? — не понял Карпенко.
— Ваш, конечно, — белозубо улыбнулся Макоев. — Российский. У нас вертолетов нет.
— А как же ты договорился?
— Что тут особенного? За двести баксов. Летуны и водку привозят, и продовольствие, и боеприпасы. А тут группу перекинуть… Двадцать минут делов.
— Чью группу?
— Какая им разница!
— Понятно, — вымолвил Карпенко и скрипнул зубами.
Среди миллионов событий, ежедневно происходящих в мире, два прошли совершенно незамеченными. В сутолоке нью-йоркской подземки служащий компании «Трансконтинентальная связь» передал своему недавнему знакомому листок с несколькими цифрами.
— Имейте в виду, это конфиденциальные данные. Если кто-то узнает, меня уволят.
— Можете не волноваться, коммерсанты умеют хранить тайны. Но беспокойство должно компенсироваться… Здесь пятьсот долларов наличными.
Аккуратный конверт проследовал в обратном направлении и проворно юркнул во внутренний карман пальто.
— До свидания.
— До свидания.
Получивший бумажку человек долго петлял по городу и наконец добрался до Центрального парка, где незаметно приклеил ее скотчем под сиденье скамейки. Потом он нашел в безлюдном месте телефонавтомат, набрал номер, но говорить не стал, только кашлянул три раза.
Через пару часов тщательно проверяющийся дипломат российского посольства забрал бумажный листок. Человек, снявший тайниковую закладку, являлся кадровым сотрудником Службы внешней разведки и только что провел рутинную операцию, в которой не было ничего удивительного. Удивительное началось потом: вместо того чтобы отнести документ в посольство и доложить его резиденту, «дипломат» из телефона-автомата позвонил в Россию и назвал записанные там цифры, после чего сжег листок. Не удивился этому только начальник СБП Коржов, который сплел в консульствах и посольствах собственную агентурную сеть, заставив работать на себя и офицеров СВР, и ГРУ, и «чистых» дипломатов, и даже членов их семей.
Второе событие обставлялось не менее конспиративно и имело явно выраженную криминальную окраску. Изрядно потрепанный "Форд — пикап выкатился за ворота военно-морской базы в Лос-Анджелесе, сидящий за рулем капрал коротким кивком поприветствовал часового, выехал на ведущую к шоссе бетонку, но свернул с нее на первом же повороте. Плотный песок мягко шуршал под колесами, справа мерно плескался океанский прибой. Пляж в этом месте был пустынным, но в двух милях среди зелени стоял микроавтобус, водитель которого нетерпеливо курил.
— Я жду уже полчаса, — недовольно сказал он, когда они обменялись приветствиями, как старые знакомые. — Раньше ты всегда отличался точностью.
— Потому что раньше ты заказывал обычные вещи: тротил, патроны, гранаты… А это экзотика, мне пришлось здорово повозиться…
Тяжело пыхтя, они перегрузили из «Форда» в микроавтобус укутанные брезентом и довольно тяжелые цилиндры длиной шесть футов и диаметром десять дюймов.
— Я вообще не представляю, кому ты сможешь их продать, — продолжал удивляться капрал. — Их невозможно использовать, не имея самолета.
— Значит, придется купить самолет, — усмехнулся водитель, расплачиваясь. — Приготовь к следующему разу подходящий…
Капрал протянул руку.
— Идет. Но по отдельности они у нас не продаются. Только в комплекте с авианосцем.
Засмеявшись, продавец и покупатель пожали друг другу руки и расстались вполне довольные друг другом. Через день особо точные ракеты электронного наведения класса «воздух-земля» дипломатическим багажом были переправлены в Москву. И Коржов тоже остался доволен своим агентом в Лос-Анджелесе.
— Техническая часть задачи решена, — чуть подавшись вперед и навалившись грудью на стол, говорил Коржов. — Осталось провести оперативную комбинацию. И она должна быть безупречной, иначе все — псу под хвост. Очень сложная работа.
— Да, очень сложная.
Верлинов сидел напротив, вытянув ноги. Он проводил двойную комбинацию, и от успеха второй части зависела уже не политическая ситуация, а безопасность его семьи. Для него это было более важно.
— Акция прикрытия: сеанс связи с Богомазовым. Предлог: обсуждение вариантов урегулирования конфликта на высшем уровне. Время связи определит, естественно, сам премьер, а точнее — мы с вами. С учетом подготовки, времени подлета, наименьшего уровня атмосферных помех — послезавтра в одиннадцать часов утра.
Генерал говорил внятно и четко, с некоторой долей дидактичности, словно проводил высокооплачиваемый урок с отстающим сыном богатых родителей. Коржов воспринимал это как должное. По крайней мере в данной ситуации.
— Самому Дударику надо дать понять, что речь пойдет о его замене менее одиозной фигурой. Другого политического решения нет, он и сам это знает. Хорошо бы, если б он взял с собой возможного преемника. Тогда у него не появится никаких подозрений.
— Но…
— Конечно. Ну и что?
Коржов пожал плечами.
— Ничего.
— И еще. Об истинной цели операции не должен знать никто. Прямые переговоры — и все! И ваша причастность к этому сеансу связи должна оставаться в тайне. Так будет лучше и для успеха основной акции, и для последующих оправданий. Через кого вы собирались говорить с премьером?
Коржов снова пожал плечами.
— Богомазов не захочет прикасаться к этой истории.
— Его и не надо посвящать во все. Только в версию прикрытия. Просто он должен знать, что ему предстоит такой разговор. В противном случае до Дударика дойдет, что здесь что-то нечисто.
Начальник СБП снова пожал плечами.
— Да через кого угодно…
Верлинов выдержал паузу и постарался произнести ключевую фразу самым ровным и естественным тоном.
— Достовернее всего будет через Хвощинского. Он регулярно бывает у Президента, и все знают об их близости.
Достоверность была бы соблюдена в любом случае — кто бы ни озвучил волю Хозяина. На самом деле Верлинов назвал бульдогообразного управляющего делами Администрации Президента по совсем другой причине. Тот был одним из лучших друзей Горца и очень хотел видеть Магомета Тепкоева на месте Дударика. Если он войдет в курс акции прикрытия, то можно не сомневаться — сделает все, чтобы Горец стоял рядом с Дудариком, когда тот будет говорить с премьером.
— Слухи об их близости сильно преувеличены, — с ноткой ревности произнес Коржов. — Но раз его — давай его…
И после секундной паузы поинтересовался:
— Что будем объяснять после акции?
— Как всегда… Что никто ничего не знает.
— А следы?
— Эти штуки не оставляют следов. Взрыв уничтожает начинку полностью: провода, микросхемы, электронные платы… Обычно сохраняются куски корпуса, но у них корпус из магниевого сплава, он сгорает бесследно. Правда, я позаботился, чтобы следы были…
Брови Коржова взлетели вверх.
— То есть?
— В головную часть одной из них заложили осколки обычной авиационной бомбы. Пусть желающие получат пищу для размышлений.
— Ну ладно, — Коржов встал, давая понять, что разговор закончен. Прощаясь, начальник СБП сказал:
— Я удовлетворен вашей работой. И не жалею, что вытащил вас из того дерьма.
Наверное, Верлинов должен был ответить что-то вежливо-благодарное. Но у него не нашлось подходящих слов. Он вышел молча, и фраза начальника СБП повисла в воздухе, как протянутая для рукопожатия рука, до которой никто не дотронулся.
— Значит, речь не идет о физической ликвидации? — Хвощинский выпятил нижнюю губу, от чего сходство с бульдогом усилилось.
— Конечно, нет! — возмутился Коржов. — С чего вы взяли?
Президент лежал безмолвно, но своим присутствием как бы благословлял слова главного телохранителя, подтверждая, что тот лишь озвучивает его мысли.
— Слухи ходили всякие… — неопределенно ответил Кукловод. Сейчас он утратил нити управления, потому что мог «водить» только здорового Президента. Зато главный охранник, в силу специфики своего положения, ухватился за рычаги высшей власти.
— Только слухи, — повторил Хвощинский. Он не мог рассказывать конкуренту про совещание группы Шести. Они однозначно поняли, что Дударика надо устранить не с политической арены, а из жизни вообще. И в принципе согласились с таким решением. Лишь Красавчик лениво процедил: «Зачем его убивать? Это же прецедент… Проще позвонить и сказать — пусть уезжает…»
— Он должен подобрать себе преемника и прямо назвать его Богомазову. Хорошо, чтобы в знак своего выбора он передал ему трубку во время беседы.
Хвощинский оживился.
— Это должен быть человек не из республики. Нужен авторитетный чеченский лидер, долгое время проживший в России. У него другой менталитет, и с ним легче работать.
Для Коржова последняя фраза собеседника не имела никакого значения, и он просто не обратил на нее внимания.
— Доложите Виктору Петровичу поручение Президента. Пусть послезавтра в одиннадцать соединится с Дудариком и решит проблему.
Через пару часов Хвощинский позвонил Горцу.
— Слушай внимательно, Магомет, — быстро начал он, и Тепкоев понял, что речь пойдет о чем-то экстраординарном. — Намечаются важные изменения. Большой Папа надумал вести прямые переговоры, но не с Дудариком. Послезавтра Богомазов будет говорить с ним о передаче полномочий. Я убедил всех, что преемником должен стать ты.
Магомет молчал, но душа переполнялась радостью. Он знал, что рано или поздно такой момент наступит.
— Виктор Петрович ждет, что он сразу назовет тебя, и ты тут же договоришься с ним о личной встрече…
— А что Дударик?
— Я пять минут назад звонил ему. Он почему-то не в восторге от твоей кандидатуры. Но деваться некуда: я подал так, что тебя выбрали Президент и Богомазов. Значит, для Ичкерии лучше, если именно ты возглавишь республику.
— Там найдется много несогласных. Из числа охотников занять президентское кресло.
— Короче, вылетай немедленно. Послезавтра в одиннадцать Виктор Петрович ждет вашего звонка.
— Спасибо, друг, — непривычно мягко сказал Горец. — Я этого не забуду.
В подводной лодке жизнь идет совсем не так, как на земле, и даже совсем не так, как на любом надводном корабле. Замкнутое пространство, регенерированный воздух, враждебная среда за бортом, постоянная скученность, гиподинамия… Жилые каюты находятся рядом с постами, прошел туда-обратно, по двадцать шагов на завтрак, обед и ужин, хорошо если наберешь за сутки сто метров. Организм перестраивается: дряблеют мышцы, плохо переваривается пища, многие по большой нужде ходят не чаще раза в неделю. Значит, интоксикация со всеми вытекающими последствиями: бывает, человек покрывается язвами, что с ними ни делай — не проходят. Так и списывают бедолагу на берег…
Но главное — психика. Попробуй посиди тришесть месяцев в стальной коробке без новых впечатлений, когда в тесных отсеках одни и те же рожи! Лучший друг, которого знаешь как облупленного, надоедает так, что превращается во врага. А к свежему человеку тянет, как магнитом, потому что он подпитает тебя новыми фактами.
— Я почему в ментовку пошел, — рассказывал Лисогрузов, а Чижик с интересом слушал. — Потому что там все неприкасаемые. Что хочешь делай — ничего тебе не будет. И свидетелей нет на ментов показывать, и свои всегда отмажут. Раньше прокуратуру боялись, а теперь все заодно.
— А как же сажают вашего брата? — не согласился Чижик. — Каждую неделю в газетах пишут да по телеку показывают.
— Это уже тех, кто совсем оборзел. Ударил, например, в глаз, а он вылетел! Другого-то не вставишь! Как тут отмазаться? Хотя тоже можно… Но смотря на кого нарвался: если у него папа шишка или денег много — тогда хана. Только таких, как правило, и не бьют. Буцкают простого работягу, а он всегда был безответной скотинкой.
Разговор помогал Чижику держаться на ногах. За шесть суток он спал не больше двадцати часов. И Лисогрузов напоминал вареного рака, потому что он тоже не выходил из центрального поста. Его люди, не приставленные к агрегатам и механизмам, находились в лучшем положении: нормально спали, а в другое время ходили по крейсеру и грозно рассматривали матросов. Но таких было всего четверо: остролицый, похожий на хорька Сергей, крабообразный, с маленькими глазками Виталя и чернявый, с узеньким лбом Боб контролировали нос и центральный пост, а татуированный Витек — корму, точнее, ее самую важную часть, БЧ-5 — энергетическое сердце корабля. Другая четверка работала наравне с экипажем и тоже валилась с ног от усталости.
— Если сегодня не подвсплывем, я ни за что не отвечаю, — громко, не скрывая раздражения, сказал штурман, капитан-лейтенант Яблочков. — Три дня без привязки — крайний срок, а мы уже шесть звезд не видели! Куда придем, спрашивается? Невязка уже небось миль двести!
«Барракуда» шла на глубине трехсот метров в Индийском океане. Конечная точка путешествия приближалась. Но выйти в нее без точного определения координат было невозможно.
— Надо всплывать, никуда не денешься, — подтвердил Чижик, и Лисогрузов нехотя кивнул.
— Давайте всплывем, только чтоб без всяких фокусов!
— Это мы здесь фокусы показываем, — вмешался «дед». — Кто спит, кто дремлет, а лодка идет. Сколько воды в трюме, никто не знает. Как турбина ведет — опять не знаем. Где находимся — тоже не знаем! А вот сейчас как даст дифферент на корму, станем стоймя — и на дно! Тогда кто что знать будет? Я просил этого краба с хорьком в корму трюмными поставить или на турбину? Просил. И что? Как ходили, так и ходят, яйцами трясут!
— Всплытие на перископную глубину, — скомандовал Чижик.
Их спасло то, что в аварийный запас американских ВМС, кроме бочонка с водой, входит миниатюрный опреснитель. Потому что пять литров терпящий бедствие в тропиках может растянуть максимум на восемь дней. Потом он пытается терпеть, теряя под изнурительным солнцем ту воду, из которой на восемьдесят процентов состоит человеческое тело, и высыхая в мумию, а в один совсем не прекрасный день, махнув на все рукой, начинает делать то, чего, как хорошо известно даже юнгам, делать ни в коем случае нельзя: пить забортную воду. Хотя считается, что она не утоляет жажды, на самом деле это не так, или, по крайней мере, не совсем так. Горько-соленая жидкость все равно приносит облегчение, точнее, создает иллюзию утоления жажды. Но ненадолго: приходится пить еще и еще, а содержащиеся в океане соли и минеральные элементы отравляют организм, особенно мозг — появляются галлюцинации, навязчивые идеи, фобии, и гибель становится делом самого ближайшего времени.
Российские пловцы болтались в океане уже две недели. Их спасал гибрид чаши и термоса с двумя вынесенными на проводах пластинами термопары: одна выставлялась на солнце и разогревалась до пятидесяти градусов, вторая опускалась под воду, где в самый испепеляющий зной температура не поднимается выше плюс четырех. Выработанный в результате ток и лежал в основе процесса, конечной стадией которого являлась капающая в термос пресная вода и выпадающий в осадок на днище чаши белесый слой ядовитых солей. Соль тщательно вычищалась и выбрасывалась за борт, а вода выпивалась. За сутки установка очищала около двух литров — этого недостаточно для комфортного самочувствия, но хватает для поддержания сил.
— Я, наверное, никогда не смогу есть рыбу, — произнес Ершов, с отвращением рассматривая очередной кусок вяленой макрели.
— Надо было растянуть НЗ, — недовольно сказал Кисляков. — Рыба вперемежку с консервами и концентратами — совсем не то, что одна рыба.
— Чего ж ты не растянул свой?
— Того же, что и вы… Ума не хватило! — и без всякого перехода продолжил:
— Где же ваши корабли, самолеты, подводные лодки?
— Тебе не осточертели подводные лодки?
— Нет. Я хочу любое плавсредство, водоизмещением хотя бы в сто раз больше, чем эта посудина. И клянусь чем угодно, на этот раз я не позволю выкинуть себя за борт, как щенка!
Еремеев молча чистил чашу опреснителя. Постоянные перебранки спутников изрядно раздражали, но он понимал, что это травмирующее действие экстремальной ситуации, и старался сдерживаться. Перспектив на спасение он не видел, очевидно, они оказались в стороне от пассажирских трасс. Оставалось надеяться только на чудо. Но как бывший коммунист, прослушавший не одну сотню часов политзанятий, он знал, что чудес не бывает.
На самом деле это не совсем так. Диамат полностью отрицает идеалистические евангельские чудеса: непорочное зачатие, хождение по воде, воскрешение из мертвых… Но с научной точки зрения чудом считается и наступление вполне материалистического события, вероятность которого крайне мала. Крупный выигрыш в лотерею или, применительно к нынешним временам, — в рулетку. Рождение шестерых близнецов. Благополучное падение с четырнадцатого этажа. На месте битвы под Ватерлоо археологи нашли крестообразный предмет: оказалось — две пули встретились в воздухе и одна пронзила другую. И подводный крейсер, подвсплывший для уточнения месторасположения по звездам, может оказаться рядом со шлюпкой затерявшихся в океане людей.
Хотя вероятность такого события — один шанс из миллиарда, но оно произошло.
— Смотрите! Смотрите! — внезапно заорал Кисляков, тыча пальцем куда-то в сторону, и лицо его перекосилось. — Смотрите, смотрите!
Больше он ничего не говорил, и у Еремеева мелькнула мысль, что резерв прочности психики старшего лейтенанта исчерпан, в шлюпке появился безумец. Но повернувшийся за пальцем Ершов тоже открыл рот и, потеряв дар речи, замахал руками, привлекая внимание командира.
В сотне метров из воды торчал перископ подводной лодки.
— На весла, быстро! — скомандовал Еремеев. Их могли не заметить, а заметив — не взять. Неизвестно, что это за лодка — чья она и какое задание выполняет. Вполне возможно, что, обнаружив рядом людей, командир сыграет срочное погружение.
Ершов и Кисляков торопливо вдели дюралевые весла и погнали шлюпку по направлению к перископу. Все трое отчаянно кричали и размахивали руками, стараясь привлечь внимание. Но Чижик и без того сразу их увидел.
— Рядом шлюпка, в ней трое. Очевидно, терпящие бедствие, — не отрываясь от окуляра, сказал он.
— Без фокусов, — повторил Лисогрузов. — Нука, дай мне… Да, похоже…
Наступила пауза. По всем нормам международного права, любой корабль обязан оказать помощь потерпевшим кораблекрушение. Но «барракуда» вряд ли вписывалась в нормы любого права, как национального, так и международного.
— Надо же, как угодили, — удивленно пробурчал Лисогрузов. — Все равно что выстрелить за спину и попасть в подброшенную копейку…
— Им надо помочь, — сказал Чижик. Основные понятия морского кодекса прорвались в нем сквозь все последующие наслоения.
— Надо. Но… Чем мы им поможем? — задумчиво молвил Лисогрузов. В него тоже закладывали в свое время основные нормы поведения моряка. «Сегодня ты спас потерпевшего бедствие, а завтра спасут тебя». Но это было давно. Сегодняшний Лисогрузов подумал, что не надо было всплывать, тогда бы не появились дополнительные проблемы. Но и без всплытия невозможно обойтись, он это прекрасно понимал. Значит, судьба.
— Трое, говорите? — переспросил «дед». — Как раз пойдут трюмными в корму. Дело нехитрое, живо научим…
— Да нет… — бывший курсант-подводник покачал головой. — Одно дело поделиться водой и провиантом, другое — взять на борт.
— А чем они тебе помешают? — зло спросил Казаков. — Тем, что станут работать и обеспечивать живучесть корабля? Или тем, что останутся жить?
— Гребут к нам, жилы рвут! — негромко сказал Чижик. — Как чувствуют, что можем бросить. Но не такие же мы сволочи!
— Двоих — на помпы, одного к турбине и холодильной машине, — распорядился «дед». — Иначе можем и не дойти. Привыкли на авось рассчитывать… а на хвост стать не хочешь? То-то!
— Всплываем! — принял решение Чижик. В конце концов — он командир корабля. Лисогрузов промолчал. Очевидно, посчитал, что три изнуренных моряка не могут ему помешать.
Через несколько минут спасательная шлюпка терлась о резиновую обшивку «барракуды».
— Кто такие? — крикнул с рубочного мостика Чижик.
— Свои! — радостно заорал Кисляков. — Российские моряки!
— Ну это ваще-е-е! — протянул «дед». — Никто не поверит!
И сразу взял быка за рога:
— На помпах работать можете?
— Чего хитрого?
— Тогда на борт!
Три измученных, обожженных тропическим солнцем человека поднялись на палубу «К-755». По мнению Лисогрузова и стоявших рядом Краба и Хорька, никакой опасности они не представляли. Но впечатление оказалось ошибочным. Несмотря на внешнее спокойствие, атмосфера на «барракуде» была весьма напряженной и взрывоопасной. Экипаж крейсера смирился с судьбой, потому что не умел непосредственно противостоять вооруженному противнику. Скрывающийся в кормовых отсеках Лисков ни с чем не смирился, но он был всего лишь чиновником особого отдела, неспособным к перестрелкам на близкой дистанции и рукопашным схваткам. А взятые на борт люди как раз и умели уничтожать живую силу противника при непосредственном контакте с ней. Причем это было единственным их предназначением. Принять их на борт означало то же самое, что вставить запал в пылящуюся под столом гранату.
— Погружение! — скомандовал Чижик. Люк задраили, и лодка пошла вниз. На поверхности океана осталась только пустая шлюпка — повод для еще одной легенды об исчезновении людей в морских просторах.
За прошедшие годы атомная штольня практически не изменилась. Сливин и Али бежали в глубь сопки, лавируя между стальными щитами волногасителей и все дальше удаляясь от светлой полоски входа.
— Здесь они нас уже не достанут, — прерывисто говорил запыхавшийся конструктор. — Надо же так, даже не предупредили — сразу стрелять! Махмуда убили, могли и нас убить! Вот собаки! Хорошо, что ты вовремя затащил меня внутрь!
Полицейским психологам известен этот феномен, когда заложник солидаризируется с захватившими его террористами и противопоставляет себя атакующим силам порядка. Сказывается травмирующее воздействие стрессовой ситуации, под влиянием которой включается так называемая «стратегия предпочтений низшего типа»: удерживающие своих жертв без причинения им наглядного вреда бандиты кажутся «хорошими», а проводящие операцию полицейские «плохими», так как от них исходит очевидная угроза. В России синдром «благодарного заложника» наглядно проявился после небывалых актов террора в Буденновске и Кизляре: несчастные измученные люди, вырвавшиеся из кровавого кошмара, начисто забыли о виновниках пережитого, они хвалили бандитов, покормивших их хлебом, и ругали спецназ, стрелявший в бандитов, а значит, и в них тоже.
— Что они еще придумают, как думаешь, Али? Хочешь, я возьму автомат, если сунутся…
Террорист молчал. У него впереди была желанная цель, золотой ключ, открывающий любые двери. С помощью этого ключа он выберется отсюда, получит самолет и отправится домой с очередной победой. У волокущегося следом человечишки впереди не было ничего, он сам служил ключом к этой штольне и к священному огню, жизненный путь его подходил к концу, и смерть окажется столь же бесславной, как и вся жизнь. Поэтому он был совершенно неинтересен Али. Немного жаль Махмуда, но, как и все бойцы «Джихада», он знал, на что идет, мало ценил бренное земное существование и стремился попасть в рай, в котором уже наверняка и пребывает.
Штольня не рассчитана на долгую жизнь. Луч фонаря обшаривал проседающие стены с пологими склонами осыпей, погнувшиеся стойки крепежа, засыпанные землей рельсы узкоколейки, упавшие бревна…
— Хорошо, что успели, — порадовался Сливин. — Через год здесь вообще не пройдешь…
Воин не отвечал. Ему феномен «благодарных заложников» был известен не понаслышке. У них просто «едет крыша», пропадает разум и исчезает здравое мышление. Но стоит пристрелить одного на глазах остальных — «благодарность» мгновенно исчезает. Хорошо еще, что не приходится тащить этого идиота, вон как бежит, даже на рану внимания не обращает. Скорее всего его просто царапнуло, а самого Али задело серьезно — плечо одеревенело, и кровь не останавливается. Это плохо. Потому что бомбу нельзя выпускать из рук, значит, медицинская помощь исключается до тех пор, пока он не окажется среди своих. А тогда может быть поздно и руку придется отрезать. Но что такое рука по сравнению с торжеством ислама! Мелкий, но жилистый и злой пустынный волк, попадая в капкан, просто отгрызает себе лапу и живет дальше — хромой, но по-прежнему опасный. И он тоже сумеет обходиться одной правой — и стрелять, и нажимать кнопку взрывателя, а молодые джихадовцы будут заряжать ему оружие и снаряжать мины.
Волногасители закончились, и изнурительный слалом прекратился. Не загроможденная стальными экранами штольня сразу расширилась. Последние пятьдесят метров Воин преодолел обычным пружинистым шагом, а Сливин — еле переставляя заплетающиеся ноги. Они подошли к концу восьмисотметрового туннеля и остановились, глядя перед собой. Туннель заканчивался неровной стеной каменистой спрессованной земли. Перед ней располагалось аккуратно бетонированное круглое заглубление заряда. На дне трехметрового бетонного стакана стоял опутанный проводами предмет, напоминающий пятилитровый бочонок из-под пива. Сливин и Али стояли рядом, вплотную друг к другу, как братья или единомышленники. Но видели они совершенно разное.
Террорист — цель жизни, к которой стремился столько лет, источник небывалой мощи и силы, волшебную палочку, способную перенести его из окруженной врагами подземной ловушки в родные края, к новым подвигам и вечной славе.
Читать бесплатно другие книги:
