Из бутика с любовью Хмельницкая Ольга
Бюст Вероники затрепетал от волнения. Парикмахерша включила фен.
– Вы давно знакомы? – спросила она Веронику, поднося фен совсем близко к левому уху клиентки.
Поток воздуха был таким сильным, что ухо Вероники затрепетало на ветру, как стяг.
– Недавно, – ответила Вероника.
– И как он в постели?
Тут любопытная парикмахерша сунула фен прямо Веронике в глаз. Теперь затрепетали ресницы, которые принялись стучать друг о друга, как пальмы, застигнутые тропическим штормом.
– Я не знаю, – сказала Вероника.
– До свадьбы ни-ни? – восхитилась парикмахерша. – Какая выдержка, какая сила характера.
Теперь фен дул Веронике прямо в нос, раздувая правую ноздрю.
– А вы уже выбрали свадебное платье? А прическу? Прическа – это самое главное. Предлагаю, поднять волосы вверх и заколоть их черепаховым гребнем со стразами.
Фен дул и дул на нос Вероники, мощный поток сдувал с ее лица пудру слой за слоем.
– Ааааапхчи! – чихнула Вероника.
Чих был такой силы, что фен вместе с парикмахершей отбросило на метр. Штепсель вырвало из розетки, наступила тишина. Мужчина поднял голову и с уважением посмотрел на Веронику.
– Извините, – пробормотала женщина.
Парикмахерша отряхнулась.
– Ну, насчет прически мы договорились, – сказала она. – Ну и скидочку вам сделаю как постоянной клиентке.
Евгения Витальевна сидела в домашнем халатике, закинув ногу на ногу. Петр стоял у плиты и резал баранину кусочками примерно три на три сантиметра. На талию он повязал фартук. На голову косынку на манер банданы. В воздухе отчетливо пахло фарсом.
– Ты чего сидишь? – спросил он, помахивая в воздухе ножом. – Могла бы морковку потереть и чеснок почистить.
Евгения Витальевна сложила руки на груди. Петр повернулся к ней и прищурился.
– У нас разделение труда, – сказала она. – Я тебе кров, работу и свободу, ты все остальное.
Петр подбросил нож. Нож сделал пируэт и вонзился в деревянную разделочную доску.
– И унитаз чистить тоже я буду? – спросил он.
– Я выдам тебе резиновые перчатки.
На ее лице, совершенно обыкновенном, обрамленном волосами совершенно обычного русого цвета, подстриженными самым обычным и ничем не примечательным каре, появилась довольная улыбка. Через секунду она уже лежала на полу с выпученными глазами, придавленная коленом.
– Морковку и чеснок, – сказал Петр. – Порезать мелкими кубиками.
– Ни за что, – ответила Евгения, – я тебя не для этого завела.
– Гав, – сказал Петр, сильнее придавив Евгению Витальевну коленом к полу.
– Ногу убери, – сказала она, с трудом переводя дух и протягивая вперед ладонь.
– Нет, – сказал он.
Мусорное ведро, которое Евгения ухватила пальцами за ручку, прочертило в воздухе дугу и смачно приземлилось Петру точно в ухо. Посыпался мусор, зазвенела пустая банка из-под оливок, пакет из-под сока весело запрыгал по полу. Петр поймал руку Евгении, зажал, хрустнув ее суставами, а второй рукой снял с головы бандану. Через минуту Евгения Витальевна была надежно связана.
– А теперь обсудим, кто и что будет делать в нашей псевдосемье, – сказал Петр, вытаскивая из разделочной доски нож и присаживаясь рядом с Евгенией на корточки.
Они попали в жестокую пробку и стояли там уже полчаса.
– Лиза, где вы, у вас все в порядке? – спросила Марина в трубку. – Мы едем к вам.
– Что мне делать? – в панике говорила Лиза. – Куда мне идти, мне страшно оставаться дома! Кто-то звонил в дверной звонок. Такое впечатление, что кто-то стоит на лестнице у двери.
Ее голос был тихим и сдавленным, как будто она где-то скорчилась, спряталась, забилась под шкаф или залезла под кровать.
– Оставайтесь дома, мы едем, – сказала Марина. – Пробка. Будем через час.
– Может, ей вызвать милицию? – спросила Марина Диму.
– Не надо, – покачал он головой, – скорее всего, там никого нет, у нее просто нервы. Лиза же художник, чувствительная натура, эмоциональная. Думаю, дома ей ничего не грозит. Пусть возьмет телефон в руки и звонит ноль-два в случае, если начнут ломать дверь. Но не раньше. Впрочем, что-то мне подсказывает, что дверь ломать не будут.
Пробка продвигалась медленно, как улитка, которая проползает за час примерно тридцать сантиметров.
– Кто же это, что такое, – сказала Марина, – мы же были почти уверены, что это Даша.
– Да, странно, – кивнул Дима. – Сумку Киры забрал, фотографию Цукермана изорвал и написал сообщение Лизе о том, что она – следующая. Ты видишь логику? Я пока нет.
– Я тоже. Думаю, что ее и нет.
– Она есть, – заявил Дима. – Я вполне могу отличить ситуацию, в которой нет логики, от ситуации, когда логика есть, но я ее не понимаю. В данном случае, думаю, правильный – второй вариант.
– Меня смущает мой сон, – сказала Марина, – там сначала манекеном была Кира, потом Ульяна, а затем добавилась Ира, которая, тем не менее, демонстрировала признаки жизни. Однако же эсэмэску получила Лиза. В сне она была вполне жива.
– Я бы не рассматривал твои сны в качестве достоверного источника информации, – ответил Дима, – я верю в то, что подсознание, работу которого мы видим во сне, порой знает больше, чем сознание. Но если есть факты, они оказываются важнее, чем то, что привиделось. Сообщение – это реальность, а манекен во сне – это всего лишь манекен во сне. Он может значить все, что угодно.
– Однако же в случае Киры манекен оказался трупом.
– Не спорю. Кстати, напомни мне имена девушек-посетительниц семинара.
– Евгения, Вероника, Анастасия, Ира, Лиза, Ульяна, Кира и я. Еще Петр в качестве ведущего.
– Евгения – это девушка из налоговой? Которая привыкла планировать все так тщательно, что утонула в потоках бюрократизма? Та, что уговорила меня сделать вид, будто Петра выпустили по моему ходатайству?
– У нее на него виды, – сказала Марина. – А сотрудница налоговой инспекции не будет убивать. Она сделает все, что угодно – сфабрикует дело, поднимет налоговые ведомости за тысяча девятьсот тринадцатый год, выяснит, что педагоги незаконно собирали с родителей деньги на ремонт и на охрану детского сада, а также на овощи, фрукты и дополнительные занятия хореографией и английским.
– Только если это не случай шантажа, – возразил Дима. – Если шантаж, то Евгении Витальевне надо было убивать.
– Ага, но тогда Петр ей был бы ни к чему, все мысли ее были бы заняты страхом, как бы не попасться. Когда у человека есть силы и время на романтику, его совесть, скорее всего, чиста.
– Мудрое замечание, – согласился Дима. – Но это не сто процентов. Все же в целом я с тобой согласен. Тем более что Петр совершенно точно в момент убийства сидел на кладбище и бухал. Вернее так – человек, похожий на Петра, сидел и бухал. Никто не может сказать, что это был именно он. Кто там еще?
– Анастасия.
– Социальный изолят в безнадежной попытке спасти выигрыш в лотерею от растраты? Нам повезло, что она нам открыла. Бедняжка, она не может отказать, когда оказывается с кем-то лицом к лицу. Скорее всего, трубку тоже не берет, позвонить ей нельзя. Интересно, что она говорит родственникам?
– Что уехала в Хабаровск и вернется лет через двадцать. Кстати, Анастасии нужно освоить заказ товаров по Интернету. Тогда вообще не надо будет ни с кем контактировать, кроме курьера.
– Я не представляю, чтобы она могла оказаться убийцей. Это просто невозможно.
– Кто еще?
– Вероника.
Ряд, в котором они стояли, пришел в движение. Машина продвинулась на несколько метров и снова намертво встала. Сзади автомобиль подперла машина с охраной.
– О, это интересный фрукт, – сказал Дима. – Она главный бухгалтер. Когда-то она вложила всю зарплату всего коллектива в финансовую пирамиду. На несколько дней. А та возьми и рухни. Теперь Вероника платит по счетам. Но так как специалист она хороший, то денег хватает. У Вероники проблема не с деньгами, а с личной жизнью. Что, впрочем, неудивительно. Вот если бы ее умыть... и посадить на диету…
В голосе Димы послышались мечтательные нотки. Марина изменилась в лице. Дима уловил перемену и засмеялся.
– Ревнуешь? – спросил он. – Молодец.
– Ты не думаешь, что Вероника могла покупать у Киры тайские таблетки?
– Это вполне вероятно. Но зачем убивать поставщика таблеток?
– Если она ей задолжала.
Дима и Марина посмотрели друг на друга.
– Не смогла расплатиться и убила. Это слабенький мотив, но если учесть, что Вероника уже имела проблемы с законом, вызванные финансами, то невозможным не выглядит. Например, она пила тайские таблетки много лет, задолжала крупную сумму, очень крупную...
– Возможно. А зачем тогда писать эсэмэску Лизе? – спросил Дима.
– Возможно, она хочет сымитировать серийного убийцу. Маньяка. Тем самым избежать подозрений.
– А фотографию зачем тогда порвала?
– Не знаю.
– А ведь это совершенно нелогично – забирать сумку, оставлять там деньги, а вот фотографию мужа Даши рвать на мелкие кусочки.
– Возможно, дело было так, – сказала Марина, – Филипп Цукерман был любовником Киры. Кира же давала Веронике таблетки в долг. А Филипп потребовал, чтобы Кира настояла на возврате долга. Вот Вероника и порвала фотографию, потому что...
Дима засмеялся. Смеялся он редко, но искренне и заразительно.
– Вот так вот после убийства вытащила фотографию и порвала? Невозможно.
– Но она это сделала. И кстати, почему «она»? Это может быть «он», – заметила Марина.
Машина двинулась вперед. Скорость росла. Пробка наконец начала рассасываться.
– «Он» не будет рвать фотографию. Это чисто женский, исключительно эмоциональный порыв. И вообще, тот факт, что фотография оказалась порванной, очень важен. Это сделал кто-то, кто ненавидел Филиппа.
– И Киру. Кира же убита.
– Кроме Даши некому, – покачал головой Дима. – Но это не Даша. Потому что Лизе пришло сообщение «ты следующая».
– И потому что я видела сон, где было три манекена: Киры, Ульяны и Иры. К слову, Ира и ее таинственный ухажер вызывают вопросы.
– Какие? – удивился Дима. – По-моему, тут как раз никаких вопросов.
Он затормозил, пропуская со второстепенной дороги маленький «Пежо» с девушкой, испуганно вцепившейся в руль.
– Ну как никаких? Кто он, этот парень, который ходит за Ирой уже полгода? Притом, что у нее есть жених на базе в Арктике?
– Неважно, кто он. Ходит и ходит. Ира – девушка симпатичная, рыженькая, с веснушками, ничего удивительного в такой осаде нет. Кстати, шансы у него есть. Терпение и труд все перетрут. Хотя кто там из них упрямее, неизвестно.
– То есть ты думаешь, что Ира к этой драме никаким боком?
– Думаю, никаким.
– Почему же я тогда видела ее во сне? В виде манекена?
В этот момент Дима включил поворотник, повернул руль и въехал в арку дома, где жила Лиза.
Ульяна купила горошек с твердым намеком этим и ограничиться. Она вышла из торгового центра, держа в руках пакетик, в котором, в свою очередь, лежали заветные баночки, и пошла вперед. Шаг ее замедлялся и замедлялся. Справа она увидела ряд манекенов, одетых в симпатичные топики цвета морской волны – с квадратным вырезом, свободные, хлопковые, рукавом три четверти. Почему-то при виде ряда манекенов у Ульяны на мгновение екнуло сердце. Она прислушалась к себе. Нет, вроде все в порядке.
Топики были очень хороши. Как успешная модель, Ульяна знала, что такой сине-зеленый цвет ей идет. Впрочем, ей шло почти все – высокая, стройная, загорелая, с длинными, подкачанными мышцами, она могла носить все, что угодно, но у нее были свои предпочтения. В частности, глубокий сине-зеленый ее завораживал. Кроме того, на ценнике краснела огромная надпись «всего 250 руб.», что было весомым дополнительным аргументом к покупке.
Ульяна померила топик, купила его, потом не удержалась и приобрела длинное черное платье с рваным низом и принтами в виде огромных белых цветов, а также стретчевое платье с широкими желтыми, белыми и черными полосами, которое делало ее похожей на пчелку. Стретч красиво обтягивал ее силиконовую грудь, о которой она говорила всем, что настоящая. Ульяна хотела было остановиться, но увидела изумрудно-зеленую тунику, отороченную снизу и по горловине черным кружевом. Ворох одежды рос. Ульяна оплатила покупки, ощущая эйфорию пополам со смутным сожалением о том, что экономить так и не удается.
«А ведь у моделей короткий век», – подумала она.
Почему-то ей было не страшно. Ульяна взглянула на свое отражение. И восхитилась.
– Кто на свете всех милее, всех румяней и белее? – спросила она.
В зеркале отразился еще один человек, подошедший сзади.
– Ой, привет, – сказала Ульяна, удивившись, – и ты здесь? Шопинг?
У нее снова кольнуло в сердце. И опять почти сразу же прошло.
Ира продолжала читать. На этот раз Стекл_offa написала обзор желтой прессы.
«Анджелина Джоли поссорилась с Брэдом Питтом, – было написано в блоге, – приходит, значит, Энджи домой, а Питт заперся в своей комнате с бутылкой пивасика и смотрит на DVD комедию. А их шестеро детей при этом выносят няню. Питту досталось – и за пивасик, и за комедию. Считаю, что Питту в жизни невероятно повезло, – утверждала Стекл_offa. – Только очень счастливый человек, имея много миллионов на счету, может ловить кайф, запершись в своей комнате с пивом и кино. И какой милый повод для скандала! Раз детишки выносят няню, значит, они в хорошей физической форме, это же отлично».
Чуть ниже были новости о том, что некий харьковский поэт предложил руку и сердце украинскому политику Юлии Тимошенко, не скрывая, что женитьба на столь успешной и известной женщине – верный путь к известности. Также Ира с интересом прочитала о беременности бывшей теннисистки Анны Курниковой и о том, что в моде бахрома. Потом она перешла к следующему посту – о судьбе тараканов.
«Когда-то у меня была с ними война, – продолжала Стекл_offa, – по ночам я наведывалась на кухню к вытяжке, откуда они заползали от соседей, и нападала на них с тапкой. Ух, как я их ненавидела. Иногда таракану удавалось пробежать через кусок обоев от вытяжки к кухонному шкафчику, и он там затаивался. Тогда я сидела и смотрела, как он сначала высовывает усы, потом потихоньку наглеет и начинает выползать... бабах-шлеп-бум-шмяк. Еще у меня были ловушки и китайские мелки-травилки. Но дальше всех пошла моя подруга Н. У нее в розовом кухонном шкафчике жил большущий паук. Этот паук ел тараканов. Однажды у Н. появился молодой человек, но, увидев ее домашнее животное, сбежал, такой оказался слабой душевной организации парень. А ведь мы, подруги Н., к ее паучку нормально относились, не нервничали. В общем, с горя Н. прогнала паучка, хотя он за свою карьеру сожрал огромное количество тараканов и был как бы заслуженным кадром».
Ира задумалась, пытаясь вспомнить, как давно она видела живого таракана, но так и не вспомнила.
«Есть несколько версий, почему они пропали, – было написано в блоге, – они не выносят присутствия мобильных телефонов, травятся генетически модифицированными продуктами или мелки-травилки стали такими эффективными, что всех до одного тараканов повывели».
Ира принялась терпеливо читать дальше. Она хотела знать, кто такой Александр, и очень боялась пропустить намек на него, который мог скрываться где-то среди текстов Стекл_offoй.
– Что вы хотели мне сказать? – спросила Вероника.
Ее свежеуложенные волосы образовывали башню, как у Марии Антуанетты. Они стояли на улице между парикмахерской и рюмочной, рядом ехал поток машин, все гудело, шумело и свистело, и слов было почти не слышно. Веронике пришло в голову, что, несмотря на небритость, перегар и мятую рубашку, он очень даже ничего. В крайнем случае, можно побрить, сводить к наркологу, а что касается рубашки, то Вероника уже давно в глубине души мечтала гладить кому-нибудь рубашку. «Да, – подумала Вероника, – я скажу «да».
– На выключенный телефон можно положить деньги, – сказал он, – я теперь это точно знаю.
– Да, – сказала Вероника. – Ой, то есть нет.
– Нет, все-таки можно, – сказал мужчина.
Вероника чувствовала себя, как будто по ее сердцу прошел взвод солдат, стуча коваными сапогами. Каждый сапог оставлял на сердце большую кровоточащую вмятину.
– Вы уверены, что именно это хотели сказать и больше ничего? – спросила Вероника.
Он сделал длинную паузу, посмотрел вдаль, достал сигарету и закурил.
– Не совсем. Но вы же не хотите умываться.
– Я готова умыться частично, – сказала Вероника. – Предлагаю вам компромисс.
– Это как? – спросил он. – Правое ухо, что ли? Нет, если уж умываться, то тотально. Вы раздеваетесь, залезаете в ванну, а я поливаю вас душем и тру мылом.
Вероника вспомнила, что собиралась в спортзал и солярий еще четыре года назад, представила свои жирные белые и необъятные телеса в мыле и под душем, замотала головой и попятилась. В душе поднималась горечь. Мимо продефилировали две длинные и худые, как воблы, девицы, в мини и на шпильках. Они были воздушны, как макаронины. Вероника выглядела тумбой. Причем яркой такой, оклеенной объявлениями.
– Нет, – сказала она.
– Ах, так, – сказал мужчина. – Нет. Это ваше последнее слово?
Вероника молчала. Истолковав ее молчание как ответ, он повернулся и пошел вниз по улице.
«Завтра же запишусь в фитнес-клуб, – подумала Вероника, борясь с желанием истерически зарыдать, – но уже поздно, поздно!»
Из парикмахерской вынырнула хитрая физиономия парикмахерши.
– Ну что? – спросила она.
– Я ему отказала, – выдавила Вероника и тут не удержалась.
Слезы закапали на ее обширную грудь.
Дом был старый, кирпичный, сталинской постройки. На лестнице было сухо. Пахло чем-то строительным, то ли штукатуркой, то ли цементом. Старомодный лифт был заключен в черную решетку.
– Богемный дом. Художники, поэты, – сказала Марина. – Мое агентство когда-то продавало здесь квартиру.
Дима открыл дверцу лифта, потянув ее на себя. Марина вошла следом. Он нажал на кнопку четвертого этажа.
– Это жилплощадь родителей Лизы? Бабушки? Она из семьи художников? Ты знаешь судьбу квартиры?
– Квартира бабушкина, она ее только осовременила и сделала ремонт.
– Даже ремонт стоил больших денег. У Лизы серьезные доходы. Для художника.
– Заметь, даже я хочу купить ее картину. Она... особая. Я когда-то говорила тебе, что четко вижу, рисует человек картины для продажи или нет. Лиза рисует не для продажи. Она не халтурит. В той картине, что мы видели, она выложилась на полную катушку, на сто двадцать процентов, выплеснула все, всю энергию, все вдохновение. Картина сияет. Она впитала в себя жар. Думаю, она светится в темноте.
– А можно еще в краску подсыпать фосфора, – предложил Дима. – Светиться будет еще лучше.
– В данном случае такие ухищрения не обязательны. Лиза дико талантлива.
Лифт щелкнул, дернулся и остановился. Они приехали.
«В Германии, – читала Ира блог, – женщину-водителя автобуса уволили за то, что она остановила автобус, не желая давить сидящую на дороге лягушку. Остановившись, водитель вышла, взяла лягушку, перенесла ее на обочину и после этого поехала дальше. Но кто-то из числа пассажиров накатал на нее жалобу, и вот такого хорошего человека выгнали с работы. Тут, правда, возникает вопрос, нельзя ли было объехать лягушку. Нельзя: а вдруг бы ее кто-то другой задавил?»
Ира тоже возмутилась, она была на стороне лягушки. А потом принялась читать дальще, про последние открытия ученых.
«Оказывается, – писала Стекл_offa, – иммунитет блохастых мышей работает в несколько раз лучше, чем иммунитет лабораторных чистюль, а борьба с ожирением может стать ключевым фактором в борьбе с глобальным потеплением. Во всем виноваты толстяки – ибо каждый толстяк ответствен за одну тонну выбросов углекислого газа сверх нормы, определенной для худого человека. Таким образом, популяция из миллиарда людей, среди которых около половины страдают ожирением, выбрасывает в атмосферу на миллиард тонн больше углекислого газа, чем популяция населения, в которой только три процента имеют лишний вес».
Ира постепенно отчаивалась. Она читала и читала, но про Александра по-прежнему ничего не было.
– Отпусти меня, – сказала Евгения, пытаясь укусить Петра.
Он удобно устроился на ее ногах. Руки Евгении начали затекать.
– Не брыкайся, – ответил Петр, – а то до завтра не развяжу.
Евгения затихла.
– Страшно? – спросил он, наклоняясь к ее уху.
– Нет, – ответила она, дернув головой и ударив его прямо в глаз.
Петр откинулся. Взгляд стал злым.
– Жены так себя не ведут, – сообщил он. – Ну что это за жена? Ни морковку порезать, ни чеснок почистить, еще и дерется. Такую жену надо воспитывать.
– Развяжи мне руки, у меня синяки будут, – сказала Евгения, – как я завтра на работу пойду?
– Я тоже завтра на работу пойду. С синяком под глазом. И ничего, не комплексую по этому поводу.
Евгения попыталась сбросить сидящего на ее ногах Петра, но он был намного тяжелее.
– Или ты будешь вести себя прилично, или будут санкции, – сказал он.
– Или ты отправишься назад в тюрьму, на помойку, бухать в подворотню или чем там ты занимался в последнее время.
Петр поднял нож и отрезал верхнюю пуговицу от ее строгого, серого, офисного платья из тонкой шерсти. Платье застегивалось спереди на длинный ряд пуговиц и было с длинными рукавами и под горло.
– Ты что? – спросила она.
– Как что? – удивился он. – Буду заниматься воспитательной работой. Ты же приобрела себе мужа.
Он отрезал вторую пуговку.
– Не порти мне платье! – сказала Евгения. – Не ты на него заработал!
– Попрекаешь? – спросил Петр и отрезал третью пуговицу.
– Что ты делаешь? – возмутилась Евгения, пытаясь отодвинуться.
– Тебе не нравится, как я исполняю роль мужа? – спросил он. – А я ведь так стараюсь. Я не халтурю, не подсовываю тебе паллиатив, суррогат или полуфабрикат. Веду себя так, как повел бы себя любой нормальный муж, услышав, что жена не будет резать морковку и чистить чеснок. Ты еще легко отделалась, у тебя на физиономии ни одного синяка.
Он наклонился, придавил ее к полу и впился губами в шею.
– Перестань делать мне засос! – заверещала Евгения. – Что подумают мои подчиненные?
– Будут завидовать, – сказал Петр. – Обсуждать в курилке, украдкой разглядывая меня. В Интернете мою биографию найдут. Будут пытаться понять, как это ты заполучила такого орла, голубя сизокрылого.
Он отрезал еще одну пуговицу.
– Мне нравится черное белье.
– Не пялься.
– Ты мне запрещаешь?
Он снова наклонился и сделал еще один засос, пониже, под аккомпанемент криков Евгении и попыток его укусить.
– Я готова резать морковку, – сказала она.
– Поздно, – сказал он.
– И чеснок чистить.
– Тем более поздно.
Петр срезал еще две пуговицы. Теперь был виден плоский, гладкий и слегка загорелый живот Евгении.
– Солярий пошел тебе на пользу, – сказал он. – Хотя в тебе все обыкновенное... все, кроме характера. Впрочем, я еще не до конца проверил.
Вероника плакала и плакала. Она швырялась вещами в стену, топала ногами так, что дрожал пол, а также громко, с надрывом, подвывала. У нее было ощущение, будто она упустила последний шанс. К ней прилетал ангел в виде небритого безымянного идиота, который даже не знал, можно ли положить деньги на выключенный телефон. Который был готов остаться с ней, если она...
Вероника задумалась и перестала рыдать.
«А где, собственно, гарантии, – размышляла она, – что он остался бы со мной, увидев меня без косметики? Может, просто посмеялся бы, развернулся и ушел?»
Веронике также пришло в голову, что проявляемая ею принципиальность – это не так уж и плохо.
«Что, собственно, он сделал для меня такого, чтобы требовать умыться? Что за шантаж?» – подумала Вероника, вытерла слезы, посмотрела на себя в зеркало и чуть не скончалась на месте от ужаса. Вся косметика размазалась, перемешалась, тушь потекла, помада была на подбородке и на носу...
Дверной звонок зазвенел. Лицо Вероники исказила усмешка сумасшедшего клоуна. Она подошла к двери и рывком распахнула ее. Рыжий, небритый, он смотрел на нее грустными глазами кролика.
– Бу! – сказала Вероника.
Он молчал. Глаза его становились все больше, как у мышки, уединившейся под кустиком по одному важному делу, а челюсть ползла вниз.
«Шок – это по-нашему», – с удовлетворением подумала Вероника и захлопнула дверь, довольная произведенным эффектом.
Лиза не открывала дверь. Марина позвонила на мобильный, но трубку никто не взял.
– Что еще за чудеса? – пробормотала Марина.
Ей стало нехорошо. Дима снова нажал на звонок и сделал два шага назад. Охранник нажал на кнопку звонка и сделал один шаг назад.
– Надо было сказать, чтобы она вызвала милицию, – сказала Марина.
Дима молчал. Марина снова набрала номер Лизы. Нет ответа.
– Что могло произойти? – вслух подумал Дима. – Дверь закрыта. Она ушла? После того, как сказала, что на лестнице кто-то есть? Чего она боится? Странно, она никак не должна была уходить, никак.
– Или с ней что-то случилось. Там, внутри. Также есть вариант, что она открыла дверь и впустила в квартиру того, кто, по ее словам, ждал на лестнице. Хотя это маловероятно.
Марина снова набрала номер. Снова никто не взял трубку.
– Все развивается нелогично, – сказала Марина. – Я ничего не понимаю. Киру убили в супермаркете, людном месте, труп вывезли на тележке к нашей машине. Лизе прислали СМС, она была дома, за бронированной дверью, но перестала отвечать. Как это могло произойти? Что случилось?
– Мы уловим логику, я тебе обещаю, – сказал Дима. – Чем больше фактов, тем проще построить схему. Но пока я тоже ничего не могу понять. Впрочем... впрочем, версия у меня уже есть.
В этот момент в замке заскреблись. Дверь распахнулась. Лиза, шатаясь, стояла на пороге. От нее неслось коньяком.
– Простите, – сказала она, – я не хотела.
– Все о’кей, – сказала Марина, переводя дух, – если бы ты знала, дорогая, как мы рады, что с тобой все в порядке.
Анастасия твердо решила никуда не выходить. Вместо этого она попыталась разобрать покупки, часть из которых лежала в пакетах вместе с чеками. На некоторых пакетах, к слову, уже образовался слой пыли. Чего там только не было. Туфли, платья, разноцветные колготы в клеточку, в сеточку, в полосочку и с вышитыми цветочками, бусы, про которые Анастасия забыла сразу после покупки, двадцать пар трусиков, искусственные цветы... Все это слежалось и смялось.
Вскоре перед Анастасией встала вторая проблема – все то, что она вытаскивала из пакетов, некуда было складывать. Она открыла шкаф, и на нее обрушился водопад носков. Анастасия хотела было так их и бросить, на полу до лучших времен, сформировав из них террикон, но потом решила запихать, вернее, зашвырнуть один за другим, обратно на полку. Она зашвыривала и зашвыривала и вспоминала, как ходила каждый день на работу в поликлинику, как заполняла бесконечные бумаги, как все до единого ее коллеги просили ее то помочь, то подменить, то написать, и Анастасия помогала, подменяла и писала. К вечеру она обычно уже не могла смотреть ни на коллег, ни на пациентов, человеческие лица сливались в одно бесконечное розовое поле. В конце концов она буквально-таки возненавидела весь человеческий род и свою маленькую зарплату в придачу.
Выиграв в лотерею, Анастасия тут же засела дома. Она перестала с кем-либо общаться, выбираясь из квартиры только для набегов на магазины и кафе.