Из бутика с любовью Хмельницкая Ольга
«Человеку не нужен социум, ему нужны только деньги, – думала Анастасия, – не имей сто друзей, а имей сто рублей».
Теперь ей хотелось, чтобы счастье продолжалось как можно дольше. Но деньги таяли, сжимались, как шагреневая кожа, уменьшались, притом, что Анастасия почти ничего не тратила. Что значат одни туфельки! Она ведь выиграла три миллиона рублей! Тем не менее количество денег постоянно уменьшалось.
Тело Ульяны обнаружила пожилая чета. Дама обратила внимание на тележку, сиротливо стоящую на парковке и доверху наполненную одеждой. Она подняла двумя пальцами край зеленого топа, один рукав которого свисал вниз. Сначала дама решила, что под одеждой лежит манекен. Охранник тоже решил, что это манекен, но потом увидел тонкую струйку крови, стекающую на пол и расползающуюся в разные стороны, словно лапы черного паука. Любопытная дама, заглядывающая в тележку, вступила в эту темную жидкость, запрыгала на одной ноге, задыхаясь от испуга и волнения, а потом оглушительно заверещала, заставив всех на парковке обернуться и вытянуть лица.
– А-а-а-а! Труп! – кричала она.
В других условиях охраннику супермаркета обязательно стало бы интересно, откуда в этом престарелом теле взялась такая вокальная мощь, но сейчас у него были заботы поважнее.
– Убили! – вопила старушка. – Милиция!
Вокруг тележки собралась толпа. Милиция прибыла через пять минут. А еще через четверть часа об убийстве Ульяны узнал майор Валерианов, которому от этой новости даже временно расхотелось сморкаться.
Ира купила в кофейном автомате еще один черный кофе. Блог Стекл_offoй подходил к концу, а про Александра по-прежнему ничего не было.
«Жила-была девушка Сесилия, – читала Ира, – и однажды рассталась она со своим бойфрендом. Тот сильно расстроился, но вскоре придумал оригинальный способ мести. На одном из ресурсов, принадлежащих известной Интернет-компании, он создал эккаунт имени бывшей подруги с ее личными интимными фотографиями. Добавил домашний адрес, а также телефоны, включая рабочий. И понеслось – экс чатался и поддерживал переписку с потенциальными любовниками бывшей подруги, развлекаясь как мог. А к девушке зачастили гости. И домой, и на работу. Сесилия написала письмо администрации Интернет-компании с просьбой убрать эккаунт. Ответа не последовало. Она написала второй раз, третий. Потом про нее вышел сюжет по телевидению, и официальный представитель компании сказала позвонившему репортеру: «Да, уберем». И опять не убрали. Сесилия прождала 65 дней с момента устного обещания, а потом пошла в суд, требуя три миллиона долларов. А на сайте написано: «Уберем, если будет соответствующая просьба, то есть форма контракта».
Ира отхлебнула обжигающего кофе и посмотрела на часы. Она провела в Интернет-кафе уже очень много времени.
«Я так понимаю, – резюмировала Стекл_ offa, – что теперь парень, который изображал из себя Сесилию, должен бояться за свою шкурку: а вдруг кто-то из обманутых потенциальных любовников сильно разозлился. А ведь Сесилия может подарить его адресок и телефончик домашний».
Ира скользнула глазами ниже, к следующему посту.
«Некая британская фирма, – прочитала она, – предлагает новый экстремальный тур – сафари на сомалийских пиратов. За восемьсот долларов в сутки клиент отправляется на борт судна, которое будет ходить вдоль побережья Сомали хоть неделю, пока на него не нападут. В рекламных буклетах обещают минимум два нападения. В прокате можно взять автомат Калашникова или штурмовую винтовку. Даже разрешат пострелять из пулемета. Приборы ночного видения, кофе с легкой закуской и сто трассирующих патронов входят в стоимость тура».
Ира не выдержала и громко засмеялась.
Вероника читала книгу про то, как удачно выйти замуж. Такое чтиво ее расслабляло и утешало даже в самые сложные времена. Ибо рассказы о том, как выйти замуж за два года, как выйти замуж за два месяца и даже за две недели убеждали несчастных читательниц, у которых не клеилась личная жизнь, что все возможно. И даже косые, хромые, толстенькие и длинноносые женщины обретают личное счастье.
– На каждый товар найдется покупатель, – сказала вслух Вероника, хотя лично ей понятие товара в отношении женщин глубоко претило. – Нет женщин, которые не нравятся никому. Кому-то я обязательно буду нравиться. Обязательно.
Она отшвырнула книгу и откинулась на кресле. Ведь она так старается. С лишним весом пока не получается, да. Веронику захлестнуло отчаяние, такое глубокое, холодное, как будто она с размаху упала в черный колодец и никогда не вынырнет оттуда.
«Венец безбрачия, что ли, снять? – подумала она. – Может, в этом дело?»
Вероника пошла в ванную, включила воду и сунула голову под струю воды. Потом смыла размазанный слезами макияж и посмотрела на себя.
Бледное, невыразительное лицо. Никакое. Кроме того, без макияжа Вероника чувствовала себя как без одежды.
«У меня голое лицо», – вопило что-то у нее внутри.
Она снова накрасилась, моля, чтобы он опять позвонил в дверь. И звонок прозвенел, словно разверзлись небеса и грянул гром.
– Смелый парень, – решила Вероника. – Возможно, я даже когда-нибудь смогла бы его полюбить.
Он стоял у нее на лестнице, сунув руки в карманы.
– Привет, – сказал он.
«День сурка», – подумала Вероника.
– Заходи.
Он вошел, разулся, прошел на кухню и сел.
– Я не буду умываться, – сказала Вероника. – Я это твердо решила. Извини. Мне надо, чтобы во мне видели человека. Неважно, есть на мне макияж или нет. Есть платье или нет. Это все не должно иметь ни малейшего значения.
– Для мужчин имеет, – сказал он. – Поверь мне. Ну хочешь, я тоже разденусь?
– Я думаю, что тебя просто держит любопытство, – ответила она. – Ты посмотришь на мое чисто вымытое лицо... на котором нет ничего интересного, и больше никогда не вернешься.
– Я ценю откровенность, – сказал он. – Похвально. Но я бы на твоем месте рискнул.
– Ты все равно уйдешь. Рано или поздно.
– На свете нет ничего вечного. Но это не повод не ценить яркие и хорошие моменты.
– Нет, – сказала Вероника.
– Нет?
Он откинулся и оперся о стену.
– Не хочу ничего временного, – сказала она. – Не хочу. Хочу, чтобы меня любили такой, какая я есть. Чтобы не ставили условий. Не требовали умыться, одеться, раздеться, похудеть и увеличить грудь.
Он вздохнул.
– Так бывает, – сказал он. – Но редко. Об этом пишут в сказках и слагают легенды. Но потому и пишут, и слагают, потому что от того, что чудеса случаются, они не перестают быть чудесами.
Повисла тишина.
– Не бойся, – сказал он, – ты ничего не потеряешь, если сейчас пойдешь и умоешься. Ничего.
– Тогда ты больше не придешь, – сказала Вероника.
– Проверь.
– Зачем, я и так знаю.
Он поднял книгу о том, как выйти замуж, и положил на стол.
– У меня нет шансов, да? Вообще? – спросила она.
– Кто-то когда-то сказал, что у сорокалетней женщины больше шансов погибнуть от рук террористов, чем выйти замуж.
Он встал и пошел к двери.
– Не убивай надежду, – сказала она. – Это единственное, что у меня осталось! Зачем вообще ты появился в моей жизни?
Он хлопнул дверью и вышел, причем Веронике на мгновение показалось, что он не оставляет следов и не отбрасывает тени.
Поцелуй был таким долгим и таким сладким, что Евгения чуть не задохнулась от восторга и ощущения полета. Привыкнув доминировать, указывать, руководить и контролировать, она загнала глубоко внутрь острое желание передать кому-то контроль над ситуацией, сняв с себя всякую ответственность.
– Хорошо? – спросил он. – Нравится тебе?
– Нет, – сказала она, – отвратительно, противно и тошнотворно. Развяжи меня и не приближайся, мерзкое похотливое животное.
Он засмеялся, громко и свободно, впервые с того момента, как понял, что Лену, скрывшуюся под водой, спасти уже не удастся. Потом он снова наклонился и опять поцеловал, уперев руку в пол и нависая над Евгенией Витальевной. Какая-то теплая волна залила ей живот, забурлила в солнечном сплетении и поднялась выше, к сердцу.
– Я мерзкое похотливое животное? – спросил он, на секунду отвлекшись.
– Именно, – ответила она.
– Как это мило, – сказал он и принялся расстегивать оставшиеся пуговицы на платье.
– Руки развяжи, – сказала Евгения и укусила его за губу.
Брызнула кровь. Улыбка не пропала, но взгляд стал жестче. Последнюю пуговицу он вырвал с корнем.
– Развяжи руки, – повторила Евгения.
Он взял нож и разрезал ткань. Она тут же обвила руками его спину.
Лиза была пьяна. Она лежала на диване, обитом красивой оранжевой тканью, напоминающей об апельсине и солнце, и жаловалась на тошноту.
– Она эмоциональная натура, – сказала Марина, – ей тяжело. Мы с тобой все склонны воспринимать аналитически. Она не может.
Дима кивнул.
– Ты смотрел эсэмэску? – спросила Марина. – Есть там за что зацепиться?
– Отправлено из Интернета, следов нет и быть не может. Текст начинается с большой буквы, орфографических ошибок нет, особенностей словоупотребления – тоже. «Ты следующая». Все.
Марина встала и прошлась по студии. Сверху из кондиционера дул поток свежего воздуха, ноги утопали в мягком ковре.
– Это может быть обманным маневром, – сказала она. – Это сообщение служит, чтобы отвлечь внимание. Ее мог отправить кто угодно, зачем угодно, и на самом деле это не значит, что Лиза – следующая.
– Но это значит, что Даша Цукерман не виновна в убийстве Киры. Хотя изрезанная фотография ее мужа напрямую говорит о том, что...
Он замолчал.
– Очень противоречиво все, – сказала Марина.
Дима кивнул. Лиза зашевелилась.
– Я боюсь, – сказала она, глядя перед собой мутными глазами. – Он убьет меня тоже, я чувствую.
– Все будет хорошо, – сказала Марина, – мы с тобой. Не волнуйся.
Зазвонил телефон, Дима взял трубку.
– Поехали, – сказал он Марине несколько секунд спустя. – Лизе оставим охрану.
– Кто? – спросила Марина.
Она слишком хорошо знала Диму, чтобы заблуждаться. Тон, поза, взгляд... где-то был еще один труп.
– Ульяна, – сказал Дима.
И посмотрел на жену долгим странным взглядом.
– Так и должно быть, – сказала Марина, стоя в громыхающем лифте. Мимо мелькали этажи, белый свет сменяла тьма, потом снова появлялся свет, казалось, мелькает старая черно-белая кинопленка. – Так и должно быть, я видела во сне сначала манекен Киры, потом Ульяны. Следующей будет Ира. Но что-то помешает убийце довести дело до конца.
– Надеюсь, это будем мы.
Лифт остановился. Они вышли.
– Ульяна была известной моделью, – сообщила Марина. – Вокруг ее смерти начнется глянцевая истерия.
– Кира, потом Ульяна, – размышлял Дима, – кто? Почему?
– Где она была убита?
– В торговом центре. Тело обнаружили на парковке в тележке под кучей одежды.
Марина молчала.
– Это маньяк, – сказала она. – В убийствах нет никакой логики. Мы имеем дело с больным человеком. Возможно, ему просто нравится убивать.
– И этот человек почему-то убивает девушек, посетивших семинар.
– Да. Почему-то. И рвет фотографию Филиппа Цукермана. Может, это сам Филипп Цукерман?
– Порвал свою фотографию? – Дима отрицательно покачал головой. – Он ни в коем случае не стал бы привлекать к ней внимание, к фотографии этой. Он бы ее выбросил просто. А порвать и оставить клочки на месте... в этом есть какой-то смысл, какое-то скрытое сообщение.
– Кира, Ульяна, фотография.
Дима открыл дверцу машины и сел за руль.
– Кира, Ульяна, фотография, – повторил он. – Вернее, Кира, потом фотография, потом Ульяна. И если первое и третье убийства связаны с семинаром, то фотография выбивается из этого ряда. Если бы нам удалось найти что-то, что связывает всех троих.
– Есть еще один элемент. Лиза получила сообщение с угрозой. Она следующая. Получается: Кира, фотография, Ульяна, Лиза. Я уже близка к тому, чтобы начать рассматривать первые буквы этих слов в качестве ребуса. К тому же непонятно, почему именно парковки торговых центров! Почему ему, нашему убийце, не караулить жертв в темном подъезде? Он убивает именно там, где много света, много людей.
– В этом всем что-то есть, – сказал Дима. – Я начинаю чувствовать внутреннюю логику, даже не понимая ее. Как черный ящик – непонятно, как работает, но можно спрогнозировать, как будет работать дальше.
– И что ты можешь сказать? Каков прогноз?
– К сожалению, ничего утешительного. Экстраполируя ситуацию, я могу предположить, что все посетительницы семинара будут убиты, их тела уложат в тележки и выкатят на парковки.
– И мое? – поинтересовалась Марина. – Я в тележку не помещусь.
– Насчет тебя у меня сомнения, – покачал головой Дима, – что-то мне подсказывает, что об тебя наш таинственный убийца обломает зубы. Вернее, я обломаю ему руки и ноги, выбью зубы и оторву уши. Потом им займется Валерианов.
– Ты такой гуманный, – сказала Марина. – Гуманизм в тебе меня всегда восхищал. Кстати, почему ты думаешь, что обеих девушек убил он, а не она? Потому что Лиза сказала «я боюсь, он убьет меня тоже»?
– Нужна большая сила, чтобы затолкать трупы в тележки, – ответил Дима. – Хотя, разумеется, это может быть и дама в хорошей физической форме.
– Ты не забывай, – заметила Марина, – что психопаты часто обладают большой мощью. Кроме того, у меня постепенно складывается впечатление, что наш убийца – злой волшебник. Он обладает сверхъестественными способностями. Он маг из «Гарри Поттера». Вот смотри. Он прибывает в наш мир и ищет девушек... девушек, которые... красивы, добры и занимаются финансовым самообразованием. Они феи, но они об этом не знают. И наш злодей...
– Интересно, – сказал Дима, – что ты не видишь между жертвами ничего общего. Кроме, собственно, финансового самообразования. Интересно, фотография Филиппа Цукермана тоже повышала образовательный уровень?
Они ехали в сплошном потоке машин.
– Что-то было, значит, на этом семинаре, – подытожил Дима. – Что-то, чего ты не заметила.
Они въехали на парковку, часть которой была огорожена лентой.
«Телохранитель Бритни Спирс, – прочитала Ира, – подал на нее в суд. Он добровольно вызвался передвинуть у нее дома столик. Причем передвигал не в одиночестве, а в компании с другими телохранителями. Утверждает, что в результате повредил плечо. Требует денег».
«Интересно, что там за мебель, – подумала Ира, – и что за телохранитель? Может, проще было самой этот столик передвинуть?»
Она принялась читать дальше.
«Замариновали мы сегодня с чадом свининку и поехали на дачу, – писала Стекл_offa. – Приехали, а на даче зоопарк. Мало того что на кухне свил гнездо воробей и мы не ходили на кухню, чтобы не спугнуть пернатое, так еще и местная дачная собачка Тузя привела бой-френда, красавчика с треугольными ушками, крупными белыми зубами и кличкой Вулкан. И вот жарим мы с малышом мясо, малыш брызгает водичкой, если где огонь появляется, я переворачиваю шампуры то одним боком, то другим, а Тузя с Вулканом сидят бок о бок и капают слюной. Но собачки они дисциплинированные, расположились у входа в беседку и строят глазки. В общем... что это я растекаюсь мыслями по древу. Напишу кратко. Когда мясо было готово, я переложила его в миску, на мгновение отвлеклась, а Тузя и Вулкан все съели. И миску вылизали. Заняло это у них секунд двадцать».
Ира улыбнулась, но тут же принялась читать дальше. Пост про Александра был где-то близко, она чувствовала.
Лиза поборола искушение допить коньяк и отставила бокал в сторону. Она и так уже нетрезва. Вместо этого она принялась выдавливать краски в палитру. Картину, которую хотела купить Марина, Лиза отставила в сторону. Поставила чистый холст, загрунтованный, крупнозернистый, плотный и так и вызывающий острое желание взорвать спокойную безликость белого цвета.
Лиза встряхнула вазу. Лучше всего ей удавались цветы. Они иногда получались вовсе и не похожими на цветы, но в них была душа, они пели, орали, скандировали зрителю лозунги. Лиза смешала охру с кадмием и провела линию. Секунду она ощущала острое наслаждение от созерцания получившегося цвета. Потом начала писать. Получалось объемно, мясисто, экспрессивно. Иногда, как Марина сегодня, Лизу просили не заканчивать картину: в легкой недосказанности, в белых пятнах был свой особый шарм.
– Я талантлива, – сказала сама себе Лиза. – Я бриллиант. Я пишу гениально.
Картина казалась ей прекрасной. Лиза отставила ее в сторону. Через несколько недель очарование померкнет. Но сейчас, первое время, Лиза ощущала волнение и душевный подъем, глядя на свое собственное произведение.
«Ни друзей, ни личной жизни, ни секса, ни увлечений, – вдруг подумала Лиза. – Я раба своего таланта».
Шрамы на груди вдруг заныли, как будто в них снова вонзилось лезвие. Но секунду спустя Лиза сконцентрировала взгляд на новом холсте, набрала цинковых белил, лимонного желтого, изумрудного зеленого и еще капельку охры.
Лиза часто начинала рисовать либо с самого светлого, либо с самого темного места картины. Но сейчас она перво-наперво нарисовала большой зеленый лист. Цветы в вазе Лиза не меняла, для разных картин она часто использовала одну и ту же натуру. Каждый раз все получалось совсем по-другому. Иногда и цветов-то не было, только иглы. А иногда на первый план выходили нежные, прозрачные, трепетные и ароматные лепестки.
Валерианов стоял у тележки, мрачный как туча. Вокруг роились криминалисты, и было их гораздо больше, чем в первый раз. В руке майор сжимал носовой платочек, но ему было так нехорошо, что сморкаться не хотелось.
– Ее также опознали на кассе, как и Киру, – сообщил майор. – Ульяна обладала яркой и запоминающейся внешностью, ее не могли не заметить. Убита она была уже после того, как оплатила покупки. Более того. На камерах видеонаблюдения на парковке видно, как кто-то толкает тележку, в которой потом оказался труп Ульяны, от дверей торгового центра до той точки, где пожилая пара обнаружила тело. То есть убийство произошло в самом магазине, а не в магазине на парковке. Я ничего не понимаю. Где? Как это могло произойти? Торговый центр, все просматривается, везде охрана! Если невозможное происходит дважды, то мне легче поверить, что я сошел с ума, чем пытаться понять, как это могло случиться.
Он наконец-то высморкал левую ноздрю, оставив правую на потом. Марина и Дима смотрели на тележку. Из-под одежды торчала женская рука. На пальце было красивое кольцо с крупным розовым камнем.
– Я как раз получил информацию про Лизу, художницу вашу, – продолжил Валерианов. – В свое время желтая пресса писала, что она попала в больницу с резаными ранами на груди. Ходили слухи, что это сделал ее бойфренд, но сама Лиза в милицию не обращалась и комментариев не давала. Дочитал и сразу же – бац! Звонок. Найдено тело Ульяны. А ведь версия по поводу виновности Даши Цукерман...
– Кстати, – спросила Марина, – не может быть так, чтобы Даша, поняв, что на ней пылает головной убор, срочно убила еще кого-то для отвлечения внимания?
– Даша под наблюдением, – ответил Валерианов. – Она последние несколько часов только и делает, что общается с разными адвокатами. Все время на виду.
– Меня больше интересует сам Филипп Цукерман, – сказал Дима, – он сейчас в Лондоне. Вернется, по слухам, послезавтра. С ним обязательно надо поговорить.
Марина подошла к тележке и отбросила одежду. Мертвое и поразительно красивое лицо Ульяны смотрело на нее открытыми неживыми глазами. Кожа уже приобрела смертельную бледность, кровь отхлынула, ресницы казались пушистыми, как ветки новогодней ели. Губы, накрашенные помадой, выглядели кукольными. Ульяна была невероятно, поразительно, потрясающе красива.
«Музей восковых фигур», – подумала Марина.
– Может, она была убита в туалете? – предположила Марина.
Дима подозрительно посмотрел на нее.
– Это самый лучший вариант, – продолжила Марина. – Тем более – помнишь? В туалете моего магазина тоже было убийство.
– Ну как в туалете можно убить, если там почти всегда очередь и уборщица с тряпкой?
– А может, в этот момент как раз никого и не было?
Криминалисты изучали парковку, светя ультрафиолетовыми лампами.
– Пойдем осмотрим торговый центр, – предложил Дима. – Нам надо понять, где убили и Киру, и Ульяну. Дважды преступление с одним почерком, в двух разных магазинах. Мало того что мы должны понять, почему этих девушек убили одну за другой, так еще и надо понять, где именно это произошло. Так, возможно, мы выйдем на того, кто это сделал.
– Ты прав, – сказала Марина.
А потом подошла к криминалисту и взяла у него ультрафиолетовую лампу.
Евгения обвивала руками шею Петра, и чем дальше, тем прижималась плотнее, закинув руку, согнутую в локте. Поняв, что задушить его у нее не хватит сил, она с силой ударила его коленом в пах, промахнулась, и была резко придавлена к полу.
– Никакой морковки, – прокричала она, извиваясь, – и никакого насилия. Понял?!
«Не сметь командовать!» – промелькнула в голове у Петра старая шутка. Но смешно не стало.
– Комнатные собачки должны слушаться своих хозяев, – сказала Евгения. – Гавкать, когда им скажут «голос», тапочки приносить и лизать руки. А ты что делаешь?
– Пуделем не буду, – сказал Петр и придавил ее сильнее. – Домашний комнатный муж, приученный к туалету, это не про меня. Я даже ирландским волкодавом для тебя не готов быть. Только человеком. Хотя бы на равных.
– А не хотя бы?
– Если не хотя бы, то главным буду я.
– И чего ты пытаешься добиться физической силой? Глупыш. Мамонты были очень сильны, только где они сейчас, эти мамонты?
– Разговор приобретает уродливые формы, – заметил Петр, – естественно-научные притом. Мы же не будем выяснять, чем самка орангутана отличается от человека.
– Надо решать вопросы цивилизованным путем, – заявила Евгения. – Дай мне, наконец, встать из кучи мусора. Ты свинья!
– Хрюк.
– Убери руки.
– Хрюк!
– И ноги!
– Хрю-ю-юк.
– Хорошо, мы напишем список обязанностей для каждого и повесим на видное место.
– И список наказаний за проступки.
– Это еще зачем?
Петр встал и отряхнулся. Евгения села на пол и принялась вытаскивать из прически набившуюся туда шелуху от семечек.
– Я готов оказать тебе большую услугу, – сказал Петр, – могу рассказать, почему ты, такая в целом симпатичная, стройная и умная, никак не можешь найти себе мужчину. Насколько, что вынуждена вытаскивать из тюрьмы человека, подозреваемого в совершении уголовного преступления, и вести его к себе домой. Это признак последней стадии отчаяния, как я понимаю.
– Уходи, – Евгения не вынесла его. – Я передумала брать тебя в мужья. Найду кого-нибудь другого.
– Не хочешь меня выслушать?
На столе лежало недорезанное мясо, почищенная морковка и два зубчика чеснока.
– Не хочу. Ты – как все. Хочешь быть главным. Хочешь давить силой. Раб общественных установок. Неблагодарная скотина притом. Готов в ответ на хорошее отношение сесть на шею и свесить ножки. Отхватить руку по локоть. Не хочу метать бисер перед свиньей.
– Хрюк.
– Также я не хочу больше лежать в куче мусора. И засосов больше не хочу.
– Слушай, – сказал Петр. – Я тебе благодарен. Если бы ты только дала мне возможность...
– Тебе надо было, чтобы я резала морковку. Я только-только предоставила тебе свободу, кров и работу, а ты – морковку! Мелочное, незрелое, убогое существо.
Мелочное, незрелое и убогое существо гордо пошло к выходу.
– Ну где же про Александра, ну где? – вопрошала Ира.
«В Китае самоубийца залез на мост и собрался прыгать, но колебался, – читала она блог Стекл_offoй. – И тогда проходящий мимо пенсионер пожал потенциальному самоубийце руку и столкнул его вниз, «потому что он нарушал общественный порядок». В итоге все живы, к счастью. Вспоминается еще одна история, – продолжала Стекл_offa, – в Америке девушка собиралась прыгать с моста. Час собиралась, два собиралась, три собиралась... Мост, разумеется, перекрыли. Все ждут, значит. Пробка на много километров. Через несколько часов доведенные до отчаянья водители собрались на берегу возле реки и начали скандировать «прыгай-прыгай-прыгай». Девушка прыгнула. Все тоже, к счастью, живы».
Ира живо представила себе пробку. Кто-то едет за детьми, кто-то на работу, тысячи людей опоздали на самолеты и поезда, кто-то беременный, кто-то с младенцами, кого-то тошнит, у кого– то свадьба, кого-то надо достать из застрявшего лифта, кто-то просто в туалет хочет.
«Да, эгоизм – это нехорошо», – подумала Ира.
Она принялась читать дальше.
«Были сегодня с малышом на Елагином острове, – было написано в блоге, – катались на водных велосипедах. Ребенок у меня азартный, мы пытались всех обогнать, летит наш велосипед по волнам, летит и обгоняет троицу на лодке. Два парня и девушка. Девушка гребет, она вся в мыле. Потная, на щеках красные пятна. Ей дают руководящие указания, как грести».
– Вот они, гримасы феминизма, – резюмировала Ира.
Про Александра по-прежнему ничего.
Анастасии было совершенно нечего делать дома. Ну совершенно. Она кое-как разложила покупки, до которых давно не доходили руки, и сгребла вещи, наваленные на электронные весы.
«Ага, – подумала она, снимая домашние тапочки. – Сейчас».
Высветившаяся цифра была столь кошмарна, что Анастасия ойкнула.
– Восемьдесят три килограмма, – проговорила она вслух. – Восемьдесят три. Ааааа!
Телефон проиграл длинную красивую мелодию, принимая эсэмэску. Радуясь, что можно отвлечься и не думать о весе, Анастасия раскрыла раскладушку.
«Ты будешь последней», – прочитала она.
Она закрыла телефон и задумалась. Текст ей не понравился.
«С чего это я самая последняя? – подумала Анастасия с неудовольствием. – Почему? Я лузер, что ли?»
Она посмотрела на телефон отправителя. Сообщение пришло из Интернета. Подписи не было. Анастасия махнула рукой и принялась одеваться. Она решила съездить в торговый центр и купить себе скакалку.
– Где ее сумка? – спросила Марина.
Мертвая Ульяна была снова прикрыта одеждой. Марина держала в руках ультрафиолетовую лампу.
– Нету, – покачал головой Валерианов, надуваясь для того, чтобы высморкаться. – Ищут. Но я не сомневаюсь, что вскоре найдут в мусорном бачке где-нибудь неподалеку. Ибо преступления исполнены под копирку. Это маньяк. Мы имеем дело с серийным убийцей. Он убивает для удовольствия. Видимо, некрофил. Ибо жертвы – молодые девушки.
Он высморкался с таким громким и низким звуком, что показалось, будто это сигналит автомобиль.
– Эти девушки ходили со мной на семинар, – сказала Марина. – И тележку с первой жертвой подкатили к нашей с Димой машине. Это кто-то рядом. Это кто-то почти свой.
Повисла тяжелая тишина.
– Кто там следующая? Лиза? – спросил Дима.
– Да, – кивнула Марина. – Хочешь, расскажу тебе самый худший сценарий? Он затаится. Лизу не убьют ни сегодня, ни завтра. Но через полгода, когда острота восприятия спадет, и мы решим, будто все уже позади...
Марина поежилась.
– Я чувствую себя так, словно посещением семинара открыла ящик Пандоры. Что-то вылетело и беспощадно разит.
– Я согласен с тобой. Как формируется список? Почему Лиза была «следующей», а убили Ульяну?
– Надо найти сумку Ульяны. Там должен лежать телефон. А в телефоне будет сообщение типа: «Сейчас твоя очередь, готовься».
Вероника рассматривала свои детские фотографии. Вот она, юный ангелочек, стоит с букетом цветов и двумя бантами на линейке в первом классе. Вот она же – на море в смешном цветастом купальничке. Вот ей четырнадцать, и рядом с ней стоит мать.
– Я должна сказать тебе правду, доченька, – сказала мама, когда Веронике исполнилось пятнадцать, – к сожалению, ты у меня родилась уродливой. Но я дарю тебе книжку «С косметикой к красоте», она тебе поможет. Посмотри на эту картинку с бледной, неинтересной девушкой с неправильными чертами лица. А теперь на нее же после визита к визажисту! Красотка. Поэтому неважно, красивая ли ты на самом деле. На лице, как на листе бумаги, можно нарисовать все, что угодно.
Вероника помнила, как читала книжку и рассматривала себя в зеркало всю ночь напролет. Как купила первый косметический набор. Как училась наносить тушь слой за слоем. И ни разу, ни единого раза у Вероники не возник вопрос – а что, если мама не права? А что, если она, Вероника, вовсе не уродлива?