Изгнанная из рая Стил Даниэла

По совести сказать, лучшего подарка настоятельнице Габриэла не могла и придумать. Она знала, матушка Григория будет счастлива узнать, что ее воспитанница пошла по верному Пути и добилась успеха. Габриэла любила и помнила старую монахиню, и ей было тяжело думать, что это Рождество они встретят врозь. Но с этим уже ничего нельзя было поделать.

На пороге магазина Габриэла огляделась. Все пространство вокруг занимали стеллажи с новыми книгами, однако в глубине торгового зала она отыскала букинистический отдел, где продавались старые, переплетенные в кожу фолианты и редкие первые издания. Многие из них выглядели весьма потрепанными, но было в них свое особое очарование, которое Габриэла тотчас же почувствовала. Но, увидев наконец цены, она чуть не повернула восвояси. Один средней толщины фолиант, переплетенный в потрескавшуюся телячью кожу с позеленевшими бронзовыми застежками, стоил несколько тысяч долларов. Габриэла, вздохнув, стала искать что-нибудь подешевле.

В конце концов ей повезло. На одной из полок она отыскала очень старый трехтомник одного автора, имя которого старый профессор часто приводил ей в пример. Этот подарок должен был ему понравиться. Габриэла едва совсем не разорилась, но была полна решимости купить именно это. Впрочем, книги были в хорошем состоянии, хотя даже Габриэле было совершенно ясно, что когда-то их читали и перечитывали не один раз.

— Вы сделали отличный выбор, — заметил ей молодой англичанин, который сидел за кассой. — Я купил этот трехтомник в Лондоне еще год назад и привез сюда в расчете, что он уйдет в первый же день, но американцы, видно, не так хорошо разбираются в книгах, как мне казалось. — Тут он слегка усмехнулся. — Это очень редкое и дорогое издание. Мне даже пришлось снизить цену, но все равно никто не хотел его покупать.

— Для меня это тоже дороговато, — призналась Габриэла, наконец-то отсчитавшая нужную сумму. Теперь она так гордилась собой, что решила немного поболтать с молодым человеком и поподробнее выяснить достоинства только что купленных книг.

— Вообще-то это подарок для одного профессора английской литературы, — призналась она. — Он очень любит именно этого автора, и я решила порадовать его.

— Значит, вы студентка? — отчего-то обрадовался молодой человек, но Габриэла смущенно покачала головой.

— Я пока никто, — ответила она. — У меня даже нет работы. Но литературу я люблю.

Сначала она не хотела говорить о том, что собирается стать писательницей, но молодой человек каким-то непостижимым образом догадался об этом и пришел в необыкновенное волнение.

— Скажите, вы уже печатались? Где? — спросил он, и Габриэле пришлось снова покачать головой.

— Я еще только начинаю, — объяснила она. — Мой рассказ, возможно, появится в «Нью-йоркере» в марте месяце, и все это — благодаря тому человеку, для которого я купила эти книги. Он — мой самый большой друг.

— Понимаю, — кивнул молодой человек и тут же, слегка покраснев, признался Габриэле, что в свободное время тоже пописывает. Например, сейчас он работает над своим первым романом.

— Я пока пишу только рассказы, — улыбнулась Габриэла. — Даже не знаю, хватит ли у меня смелости замахнуться на что-то большее. Мне кажется, это так сложно…

— Вы непременно должны попробовать себя во всех областях, — убежденно сказал молодой человек. — У вас получится, вот увидите. Впрочем, конечно, вам самой решать, быть ли профессиональным литератором или нет. Я и сам часто сомневаюсь. Это такой труд! Я начинал с коротких рассказов и стихов, но на эти деньги не проживешь — приходится постоянно подрабатывать в других местах.

— Знаю, — снова улыбнулась Габриэла. — Я сама работала официанткой.

— А я — барменом в Ист-Вилледж, официантом у Элейна, ночным уборщиком в «Джанини-Ярд». Сейчас я устроился менеджером в этом магазине, и мне даже поручают делать закупки для букинистического отдела. Владельцы магазина живут на Бермудах и давно уже не ведут никаких дел сами, но зато очень любят книги. Они оба писатели… — Тут он упомянул два имени, которые произвели на Габриэлу самое сильное впечатление. Эти писатели были ей хорошо знакомы.

— Скажите, что вы планируете делать дальше? Ну, в смысле работы? — спросил ее молодой человек. Он знал, что официантка, особенно такая красивая, как Габриэла, должна получать неплохие чаевые, но такая работа почти не оставляла свободного времени. Многочасовые смены, проведенные на ногах, в постоянном движении, способны были вымотать и самого сильного мужчину. Тут много не напишешь — Пока ничего, — улыбнулась Габриэла. — Я планировала начать поиски нового места после рождественских каникул.

Услышав этот ответ, молодой человек, казалось, воодушевился еще больше.

— Знаете что? — сказал он. — Женщина, которая обычно работает со мной, собирается в отпуск по беременности. В следующую пятницу она выходит на работу в последний раз. Не хотите занять ее место? Зарплата у нас довольно высокая, к тому же и свободного времени будет достаточно. Когда покупателей мало — а в букинистическом отделе их всегда мало, — вы можете читать и даже работать над своими рассказами. Говорят, работать под моим началом довольно приятно, — добавил он с несколько застенчивой улыбкой. — Кстати, меня зовут Иан Джонс.

Габриэла, назвав себя, стала расспрашивать об условиях. Место показалось ей многообещающим. Иан рассказал, сколько дней в неделю и в какое время она должна находиться на рабочем месте, назвал, какую в точности зарплату она будет получать. Сумма произвела на Габриэлу впечатление — она была чуть не вдвое больше той, что ей удавалось заработать у Баума вместе с чаевыми. Да, именно о такой работе она и мечтала.

— Боюсь только, что не смогу представить вам рекомендательное письмо. В Нью-Йорке у меня почти нет знакомых, — сказала она Иану, пытаясь представить, как аттестовал бы свою официантку мистер Баум после того, как сам уволил ее. Иан попросту отмахнулся. Габриэла казалась ему достаточно воспитанной и порядочной девушкой, к тому же она была писательницей. Иан считал, что писатели должны помогать друг другу. Поэтому он только спросил, может ли она выйти на работу второго января, и Габриэла с радостью согласилась. Иан помог ей завернуть книги в красивую упаковочную бумагу.

В пансион Габриэла поехала на автобусе. Дорога занимала всего десять минут, однако она вся извелась — так ей не терпелось поделиться с кем-то своей неслыханной удачей. Увидев ее улыбку, мадам Босличкова даже предположила, что Габриэле удалось продать еще один рассказ, но Габриэла отрицательно покачала головой.

— Нет, нет! — воскликнула она в волнении. — Я нашла замечательное место в книжном магазине на Третьей авеню и второго января выхожу на работу.

Несколько позднее она рассказала об этом и профессору Томасу. Ему было приятно видеть Габриэлу такой счастливой и оживленной. Сам он в последнее время чувствовал себя не очень хорошо — простуда, которую он перенес на ногах, неожиданно осложнилась бронхитом, поэтому большую часть времени профессор полеживал. Вечером Габриэла принесла ему чай. Профессор встретил ее в теплом домашнем халате. Горло его было закутано стареньким кашне, чувствовалось, что он нездоров. Но с приходом Габриэлы он очень оживился, расспрашивая о новой работе, о творческих планах.

Когда Габриэла поднималась к себе, она неожиданно столкнулась на лестнице со Стивом Портером. Молодой постоялец мадам Босличковой выглядел озабоченным, однако он не мог не заметить счастливого лица Габриэлы. Она не сумела удержаться и поделилась с ним своей удачей. Стив поздравил ее, казалось, совершенно искренне и тут же посетовал, что вот ему, к сожалению, не везет. Он прожил в Нью-Йорке уже почти месяц, но так и не сумел найти себе места. Деньги между тем тают на глазах.

— Я слышал, «Нью-йоркер» будет печатать ваш рассказ, — добавил он. — Очень рад за вас, Габриэла. Так держать! Если уж вы поймали удачу за хвост, так не выпускайте ее. Признаться, я даже немного завидую вам. Надеюсь, мне тоже когда-нибудь повезет.

Он, разумеется, не знал, какими несчастьями была полна ее жизнь, прежде чем удача наконец-то улыбнулась ей, но Габриэла и не собиралась рассказывать ему об этом. Ей даже стало жаль Стива — он выглядел таким удрученным. Она-то чуть не летала от счастья и чувствовала себя превосходно. Внезапно Габриэла вспомнила все те нелицеприятные вещи, которые она когда-то говорила и думала о нем. Ей неожиданно стало неловко.

— Кстати, я давно хотела поблагодарить вас за рождественский венок, — сказала она поспешно. — Я повесила его у себя, он очень украшает комнату.

На самом деле Габриэла давно запихала его в пустующий ящик шифоньера. Просто ей вдруг очень захотелось сказать Стиву что-то хорошее — такое, что могло бы его подбодрить. Он старался по возможности украсить жизнь обитателям пансиона. Габриэла пожалела, что держалась с ним так холодно.

— Когда вы в следующий раз пойдете на собеседование, — сказала она, — я буду держать за вас скрещенные пальцы.

— Спасибо, — поблагодарил Стив. — Сейчас я нуждаюсь в любой поддержке.

С этими словами он пошел дальше, но прежде, чем спуститься по лестнице, нерешительно оглянулся и посмотрел на нее. Габриэла увидела это и тоже остановилась.

— Знаете, я все время хотел вас спросить, но боялся, не покажется ли вам это странным, — промолвил он нерешительно. — Не хотите ли сходить со мной в сочельник на рождественскую мессу?

Эта неожиданная просьба смутила Габриэлу, но вместе с тем она была тронута ею. Она хорошо понимала, что Рождество — Рождество без Джо и без сестер из монастыря — станет для нее тяжким испытанием. Да и к мессе она не ходила ни разу с тех пор, как покинула обитель Святого Матфея.

— Я пока не знаю, — ответила она честно. — Но если я решу пойти на рождественскую службу, то скажу вам. Спасибо за предложение, Стив.

— Что вы, не за что! — отозвался он и, взявшись рукой за перила лестницы, быстро сбежал вниз, словно охваченный внезапным смущением, а Габриэла осталась стоять на площадке третьего этажа. Этот короткий разговор каким-то образом убедил ее в том, что она ошибалась, считая Стива наглым, самоуверенным, развязным типом. Прав был профессор Томас, когда убеждал ее в том, что Стив — совершенно нормальный парень. Габриэла снова укорила себя за излишнюю холодность, с которой она к нему отнеслась.

Потом Габриэла с удовольствием вспомнила Иана Джонса. Вот кто и впрямь был отличным парнем, с которым наверняка будет приятно и интересно работать. В разговоре с ней он обмолвился, что встречается с девушкой, на которой собирается жениться. Габриэла сразу подумала, что это ей очень подходит. Сама она пока ни с кем не собиралась «встречаться», поэтому ее весьма устраивало, что интерес, проявленный к ней Ианом, был чисто профессиональным. Габриэла все еще сильно тосковала. Она вообще сомневалась, сможет ли она когда-нибудь встретить человека, который хотя бы отдаленно будет похож на Джо. Возможно, думала она, они с Ианом когда-то станут друзьями, но любовниками — никогда.

И точно так же думала она о Стиве, с которым ей теперь захотелось познакомиться поближе.

— Кажется, вы были совершенно правы насчет мистера Портера, — сказала она профессору Томасу, когда тем же вечером принесла ему ужин, купленный в кафе напротив. — Сегодня я разговаривала с ним, и он действительно показался мне совершенно нормальным. Он никак не может найти себе работу и оттого выглядит немного подавленным.

— Странно, что такой блестящий молодой человек не может нигде устроиться, — отозвался профессор. — С тех пор, как он поселился в пансионе, я несколько раз разговаривал с ним, и, на мой взгляд, у него много достоинств. Стив учился в Йельском университете и закончил его с отличием; кроме того, успел получить квалификацию специалиста по деловому администрированию в Стэнфордской школе бизнеса. Одного этого более чем достаточно, чтобы получить отличное место в любой из крупных корпораций…

Профессор вздохнул. Ему очень хотелось, чтобы Габриэла и Стив в конце концов поладили и, может быть, даже начали встречаться. Новый постоялец мадам Босличковой был целеустремленным, прекрасно подготовленным, талантливым и не лишенным здорового честолюбия молодым человеком. Профессор не сомневался, что, как только ему удастся получить работу, он сразу же пойдет в гору.

Слушая его, Габриэла снова подумала, как же ей повезло — новая работа всего через несколько дней после скандального увольнения. Но она твердо знала, что, даже если бы ей пришлось голодать, она никогда бы не стала жалеть о своем заступничестве. Быть может, рассуждала она, когда-нибудь, вспоминая этот случай, Эдисон поймет, что в мире все же есть люди, которым она не безразлична.

Они с профессором еще немного поговорили, но кашель его изрядно мучил. В конце концов Габриэла поднялась и сказала, что пойдет к себе в комнату, попробует немного поработать над новым рассказом. На самом деле ей просто хотелось, чтобы старый профессор немного отдохнул, да и ей тоже не помешало бы прилечь после всех треволнений сегодняшнего дня.

Но судьба приготовила ей еще один сюрприз. Когда Габриэла поднялась на четвертый этаж, она увидела, что в щели ее двери торчит записка. Она была от Стива, и Габриэла, развернув листок бумаги, поднесла его к свету.

"Дорогая мисс Габи, — писал Стив аккуратным, почти каллиграфическим почерком. — Я осмелился оставить Вам это послание только потому, что мне очень хотелось еще раз поблагодарить за слова сочувствия и поддержки, которые я услышал от Вас сегодня. Обстоятельства таковы, что сейчас я больше, чем когда-либо, нуждаюсь в простом человеческом участии. Мой отец умер прошлой зимой; через месяц после этого мама слегла, и врачи говорят, что она скорее всего уже никогда не поднимется. Она живет далеко, и я не смогу навестить ее в это Рождество, хотя мне очень хотелось бы повидаться с ней.

Теперь, надеюсь. Вы понимаете, чем была вызвана моя странная просьба сходить со мной на рождественскую мессу. Для меня это значило бы очень много, хотя вообще-то я никогда не был особенно религиозным (если, конечно, так можно сказать о католике). Если Вы почему-либо заняты именно в сочельник, мы могли бы перенести наш поход на любой другой удобный для Вас день. А может, просто поужинаем вместе? Я неплохо готовлю, и, если только мадам Босличкова позволит мне воспользоваться ее кухней, я угощу Вас такими отбивными по-техасски, каких вы еще никогда не пробовали (не говоря уже о пицце, спагетти, блинчиках с креветками и свиных эскалопах!).

Впрочем, даже если из этого ничего не выйдет, я хотел бы еще раз поблагодарить Вас и пожелать счастливого Рождества. Пусть Вам и дальше сопутствует удача; по-моему. Вы этого заслуживаете, честное слово — заслуживаете!"

Письмо заканчивалось словами: «С наилучшими пожеланиями, преданный Вам Стив Портер. Писано в Замке баронессы Босличковой в канун Рождества 19** года», и Габриэла не сдержала улыбки.

«Все-таки он милый человек», — подумала она и, сев на кровать, перечитала его записку заново. Строки, в которых Стив упоминал о своих родителях, тронули ее до глубины души. Теперь Габриэла совершено искренне недоумевала, что заставило ее относиться к Стиву с таким подозрением. Да, сначала он казался ей каким-то скользким, чрезмерно напористым и навязчиво дружелюбным, но теперь Габриэла видела, как она в нем ошибалась. Ей было стыдно, и она решила, что должна пойти со Стивом на рождественскую службу хотя бы для того, чтобы загладить свою вину. Ей вообще давно следовало побывать в соборе, чтобы помолиться за Джо и за матушку Григорию. Она должна была это сделать для тех, кто когда-то был ей ближе всего.

И, приняв это решение, Габриэла отложила записку, пересела за стол и придвинула к себе тетрадь. Погрузившись в работу, она очень скоро забыла и о Стиве, и обо всем остальном.

Стива Портера Габриэла не видела до вечера. Встретив молодого человека в вестибюле, она сказала ему, что была бы рада пойти с ним к мессе, если он не передумал. Но Стив не передумал. Он был в восторге и так долго благодарил Габриэлу, что ей снова стало неловко от того, что когда-то она так плохо о нем думала. Ее раскаяние было так велико, что Габриэла рассказала о своих чувствах профессору Томасу, которому она принесла очередной ужин.

— Теперь я вижу, что ошибалась, и мне очень, очень стыдно, — закончила она свою исповедь, и профессор укоризненно покачал головой.

— Лучше поздно, чем никогда, — сказал он с упреком. — Что ж, у тебя еще есть шанс исправить свою ошибку. Стив — хороший парень, к тому же сейчас он переживает не самые легкие времена. Думаю, до конца рождественских каникул он ничего себе не найдет.

В самом деле, Стив ежедневно получал целую кучу официального вида конвертов, а мадам Босличкова, казалось, только и делала, что отвечала на телефонные звонки и записывала сообщения, которые оставляли для него какие-то люди, однако работы пока не было. Иногда профессору даже казалось, что парень чересчур высоко себя ценит и согласится только тогда, когда ему предложат пост генерального директора «Дженерал моторе» или AT&T, однако, несмотря ни на что, он вовсе не казался профессору наглым или излишне самоуверенным. Целеустремленным — да, раскованным — пожалуй, современным — возможно, но никак не развязным, высокомерным или заносчивым, и Габриэла, конечно, ошибалась.

Они встретились в вестибюле в половине одиннадцатого вечера. Стив галантно придержал дверь, пропуская Габриэлу наружу. Ночь была морозной, под ногами похрустывал ледок, а пар от дыхания был таким густым, что просвечивающие сквозь него уличные фонари расплывались и дрожали, словно Габриэла смотрела на них из-под воды. Холодный воздух, врываясь в легкие, обжигал их словно огнем, поэтому по дороге к церкви они почти не разговаривали.

Церковь Святого Андрея очень маленькая, и сегодня она была наполнена до отказа. Казалось, все прихожане собрались здесь в этот предрождественский вечер, да еще привели с собой родственников и друзей. Но Габриэле и Стиву повезло — им удалось занять два последних свободных места на скамье в одном из передних рядов. Всем, кто пришел после них, пришлось стоять в проходе.

Глядя на золоченые решетки хоров, на распятия и статуи Девы Марии и святых, Габриэла почувствовала, как ею овладевает что-то вроде ностальгии. Между колоннами витал запах воска от множества зажженных свечей, а из алтаря доносился аромат ладана и смолы — кафедра была вся в еловых ветках. Для Габриэлы это был залах дома, и она не стала сдерживать подступившие к глазам слезы.

Стив сразу заметил, что она плачет, но ничего не сказал. Вместо этого он только дотронулся до плеча Габриэлы, как бы напоминая ей, что он здесь, рядом, и готов помочь, но тут же снова убрал руку, оставляя Габриэлу наедине со своими мыслями.

Рождественские гимны, которые Габриэла любила и знала наизусть, помогли ей несколько приободриться. Она настолько взяла себя в руки, что спела вместе со всей паствой «Вифлеемскую звезду» и «Тихую ночь». Когда же хор запел «Ave Maria», Стив и Габриэла прослезились уже оба, но на этот раз — от умиления и ощущения неземной благодати, которая переполняла их души. У них обоих были свои дорогие сердцу воспоминания и свои сокровенные надежды.

Когда служба подошла к концу, Габриэла поставила у боковых алтарей три свечи — одну за матушку Григорию и две за Джо и за их ребенка. Потом она долго молилась за их души и на обратном пути из церкви снова была очень молчалива. Стив, очевидно, ожидавший, что Габриэла что-нибудь скажет, первым прервал затянувшееся молчание. Он сказал что-то насчет того, как тяжело людям приходится вдалеке от дома и как нелегко бывает терять своих близких и людей, которых ты когда-то любил. Габриэла снова долго не отвечала, потом , кивнула с тяжелым вздохом.

— Мне показалось, — продолжал Стив, несколько воодушевленный ее реакцией, — что для тебя этот год тоже был нелегким.

— Это так, — подтвердила Габриэла, удивляясь про себя, когда это они успели перейти на «ты». Впрочем, стоила ли такая мелочь внимания? В монастыре на «вы» полагалось называть только старших монахинь и настоятельницу, но это правило часто нарушалось. Даже профессору она несколько раз по ошибке сказала «ты», тут же, впрочем, извинившись.

— Я видел, ты плакала, — сказал Стив, и Габриэла снова кивнула. Отрицать это было бы глупо. Впрочем, ей тоже показалось, что Стив пережил какую-то душевную травму, но, как и полагается мужчине, старается скрыть от нее свои переживания.

Потом они некоторое время шли молча. Стив очень внимательно следил за тем, чтобы не коснуться ее даже случайно, и Габриэла не могла не оценить его деликатности. Если не считать одного-единственного прикосновения в церкви, он вообще еще ни разу к ней не притронулся, и Габриэле даже захотелось попросить у него прощения за то, что она думала о нем плохо.

Но вместо этого она почему-то сказала:

— Ты прав, этот год был для меня очень тяжелым. Я потеряла двух человек, которых очень любила… И еще одну женщину, с которой мы, наверное, уже никогда больше не увидимся. Это случилось совсем недавно, незадолго до того, как я поселилась в пансионе у мадам Босличковой.

Этими словами она хотела дать своему спутнику понять, что на самом деле она очень хорошо понимает его чувства, но Стив вдруг заговорил о другом.

— Наша хозяйка — настоящее сокровище! — произнес он искренне. — Она очень добра ко мне. Бедняжка целыми днями только и делает, что отвечает на мои телефонные звонки!

— Думаю, мадам Босличкова не имеет ничего против, — возразила Габриэла. — У нее добрая душа, хотя она и хочет казаться строгой.

Они были примерно в одном квартале от пансиона, когда Стив неожиданно предложил Габриэле зайти в кафе на углу и выпить по чашечке кофе. Времени было далеко за полночь, но кафе еще работало. Габриэла, успевшая основательно замерзнуть, подумала, что чашечка горячего кофе с молоком или со сливками будет ей очень кстати. Кроме того, она знала, что стоит ей остаться одной, и она сразу начнет думать о Джо и в конце концов непременно расплачется. В рождественскую ночь просто невозможно было не чувствовать себя одинокой. Габриэла решила, что раз уж избежать этого все равно нельзя, то неплохо хотя 6Ы оттянуть наступление этого грустного момента. Возможно, и у Стива тоже были свои печали и заботы, о которых ему не хотелось думать. Так что общество друг друга было для обоих пусть и временным, но все-таки спасением.

— Конечно, почему бы нет? — ответила Габриэла.

За кофе Стив много рассказывал о своем детстве, о своей учебе в Йеле и в Стэнфорде. В Калифорнии ему очень нравилось, но Стив считал, что в Нью-Йорке у него будет больше возможностей найти хорошее место. Сейчас, однако, он начинал сомневаться в правильности своего решения.

— Мне кажется, волноваться еще рано, — сказала ему Габриэла. — Быть может, после Рождества все изменится и тебе повезет.

После этого Стив спросил, правда ли, что она была в монастыре, и Габриэла кивнула.

— Я больше двенадцати лет жила в монастыре Святого Матфея. Сначала я была просто воспитанницей и только в последний год — послушницей. Но в силу ряда обстоятельств мне пришлось оставить монастырь.

— Да, в жизни обстоятельства часто оказываются сильнее нас, не так ли? — заметил Стив, — Это очень печально, но это факт. Иногда мне даже кажется, что в мире не осталось простых, естественных вещей — одни только обстоятельства, которые правят нами по собственному произволу.

— Иногда мы сами себе все усложняем, — возразила Габриэла. — С некоторых пор я стараюсь придерживаться именно этой точки зрения, и хотя у меня это не всегда получается, я постепенно убеждаюсь, что большинство вещей на самом деле гораздо проще, чем кажется на первый взгляд.

— Хотелось бы и мне смотреть на жизнь так, как смотришь ты, — вздохнул Стив, когда официантка наливала им по третьей чашке. — Но сейчас мне это трудно. Быть может, со временем…

И, повинуясь какому-то внутреннему порыву, Стив рассказал Габриэле о девушке, с которой он познакомился во время учебы в Йеле. Они были помолвлены и собирались пожениться прошлым летом, в день Четвертого июля. Но за две недели до свадьбы невеста Стива погибла в автомобильной катастрофе, когда она ехала, чтобы встретиться с ним. Это происшествие, сказал Стив, круто и навсегда изменило его жизнь, и Габриэла сочувственно кивнула.

А на глазах у Стива уже блестели слезы. Словно догадываясь, что в ее лице он обрел благодарную слушательницу, Стив признался, что его невеста была беременна и что он никак не может смириться с потерей сына, рождения которого очень ждал.

Габриэла слушала его с удивлением и ужасом. Сердце ее от жалости обливалось кровью. Трагедия, постигшая Стива, очень напоминала ей ее собственное несчастье. Она тоже потеряла и Джо, и своего ребенка, но рассказать Стиву свою историю Габриэла не осмелилась. Слишком уж затертым и пошлым был сюжет, действующими лицами которого были священник и монашка. Большинство людей просто не способны были увидеть в нем ничего, кроме вульгарной любовной интрижки. О своей любви к Джо Габриэла не рассказывала даже профессору Томасу, которого бесконечно уважала.

— Я чувствовала себя точно так же, когда умер Джо, — все же сказала она. — Мы хотели пожениться, но нам нужно было сначала преодолеть множество проблем. Обстоятельств… — Она грустно улыбнулась, посмотрела на него своими огромными и печальными голубыми глазами и, неожиданно даже для самой себя, добавила:

— Он покончил с собой в октябре.

— О боже! — вырвалось у Стива. — О, Габи, как это ужасно!

С этими словами он порывисто потянулся через стол и взял ее пальцы в свои, а Габриэла в задумчивости не отняла у него руку.

— Теперь, когда я оглядываюсь назад, мне становится странно, как я сумела это пережить, — сказала она. — Все… окружающие считали, что это моя вина, и я тоже была в этом уверена. Даже сейчас я не могу твердо сказать себе, что я была ни при чем. И, наверное, никогда не смогу…

Несмотря на все перемены, происшедшие в ее жизни, Габриэла по-прежнему считала себя главной виновницей большинства собственных и чужих несчастий, но ответственность за самоубийство Джо была, безусловно, самой тяжелой.

— Ты не должна ни в чем винить себя! — с горячностью возразил Стив. — Когда люди… поступают подобным образом, это значит, у них были для этого самые серьезные причины. Нет, я не оправдываю самоубийства, просто когда человек оказывается под прессом множества неблагоприятных обстоятельств, он теряет ориентацию и перестает ясно видеть свои проблемы. В таких условиях легко можно ошибиться и…

Габриэла вздохнула.

— Ты совершенно прав, — согласилась она. — Именно так и произошло с нами… более или менее. Джо остался круглым сиротой в четырнадцать, когда его мать покончила с собой. И всю вину за это он взял на себя. Кроме того, у него был старший брат, который утонул на его глазах, когда Джо было семь, и в этом он тоже винил себя одного. Должно быть, этот груз в конце концов раздавил его, но я не могу считать, что я тут совершенно ни при чем. То, что Джо сделал, он сделал из-за меня. Ему казалось, что он не сможет дать мне все, чего я от него жду. Он казался себе никчемным, слабым, бессильным, недостойным ни меня, ни самой жизни… И это была последняя соломинка.

— Да, такое бремя не под силу нести одному человеку, — согласился Стив. Самообвинения Габриэлы казались ему несправедливыми, но он понимал, что сейчас ее трудно будет переубедить. Поэтому он ничего больше не сказал и, расплатившись за кофе и булочки, пошел вслед за Габриэлой к выходу из кафе. До пансиона было совсем близко, и Стив рискнул дружески обнять ее за плечи, и Габриэла не сбросила его руку. Сегодня, в ночь на Рождество, они обменялись такими признаниями, какие порой не позволяют себе и самые близкие люди, и обнаружили, что у них много общего. «Отныне мы будем друзьями», — подумала Габриэла.

Они расстались на площадке третьего этажа. Стив, прощально махнув рукой, пошел к себе, а Габриэла поднялась в свою комнату. Она быстро разделась и легла, но, как она и ожидала, сон не шел. Габриэла стала думать о Стиве. Он казался ей очень хорошим человеком, к тому же он, оказывается, пережил схожие несчастья, и это не могло не расположить ее к нему.

Потом Габриэла села на кровати и при свете ночника еще раз перечитала письмо Джо, которое, как это всегда бывало, вызвало на ее глаза обильные слезы. Если бы только она могла поговорить с ним. Если бы Джо не умер, сегодня Габриэла не страдала бы от одиночества. Тогда ей, конечно, и в голову бы не пришло делиться своими сокровенными тайнами с совершенно посторонним человеком. Она бы любила Джо, вместо того, чтобы рассказывать о нем в прошедшем времени.

«Нет, это несправедливо, несправедливо!» — подумала в отчаянии Габриэла, но на самом деле она больше не сердилась на Джо. Воспоминания о нем будили в ней только глубокую печаль, но и только.

Ни досады, ни боли она почему-то уже не испытывала.

Но когда под утро она наконец заснула, ей снова приснился Джо, ожидающий ее в монастырском саду.

Глава 7

В Рождество мадам Босличкова снова устроила для пансионеров праздничный ужин с индейкой, и на этот раз к ним присоединился Стив. Он знал множество забавных историй, и, слушая его, многие покатывались со смеха. Потом все дарили друг другу маленькие подарки, и Габриэла вручила Стиву флакончик лосьона после бритья, который она успела купить, когда утром выходила позавтракать в кафе. Габриэла немного боялась, что купленный впопыхах подарок не понравится Стиву, но он, наоборот, был очень доволен, сказав, что у него как раз вышел весь лосьон, а он не мог позволить себе купить новый.

Что касалось профессора Томаса, то он был просто в восторге, когда увидел купленные ему Габриэлой книги.

— Я просто без ума от счастья, просто без ума! — без конца повторял он, любовно перелистывая хрупкие от времени страницы. («Никогда не говорите и не пишите так! — когда-то предупреждал он ее. — Выражение „без ума от счастья“ могут употреблять только вульгарные писатели глупых любовных романов да старики вроде меня, которым действительно недалеко до маразма. Вам, серьезному автору, это не к лицу».) Он действительно был очень рад книгам и никак не мог поверить, что Габриэла действительно купила их для него. Профессор хорошо знал, сколько может стоить такой трехтомник. Габриэла успокоила его, сказав, что, во-первых, он стоит ровно вдвое дешевле, чем он думал, а во-вторых, ища для него подарок, она неожиданно нашла себе работу, так что в книжный магазин на Третьей авеню ее привело, пожалуй, само провидение.

И то же самое провидение, похоже, позаботилось о том, что Габриэла поближе узнала Стива и изменила свое отношение к нему. Во время ужина и после него они много друг с другом разговаривали, и профессор был очень этому рад. Впрочем, с ним Габриэла тоже провела достаточно времени и даже проиграла ему в домино пять партий подряд.

В этот праздничный вечер настроение у всех было приподнятым, и даже профессор, казалось, забыл о своем кашле. Впрочем, сегодня он действительно чувствовал себя неплохо, поскольку мадам Босличкова весь вечер усердно поила его горячим чаем с медом и мятой, к которому профессор всякий раз прибавлял большую столовую ложку бренди. Рюмку этого «напитка профессоров и солдат», как он его называл, он предложил Стиву, и тот с благодарностью выпил за здоровье всех присутствующих. «Если бы не вы, это Рождество было бы самым тяжелым в моей жизни», — сказал он, и Габриэле почему-то показалось, что в первую очередь он имеет в виду именно ее.

Когда настала пора расходиться, Стив проводил Габриэлу до дверей ее комнаты и немного постоял у порога. В качестве рождественского подарка он преподнес ей чудесную тетрадочку в кожаном переплете. Подарок, пожалуй, был дороговат для безработного, но она постеснялась сказать ему что-либо по этому поводу. Впрочем, Стив одарил всех соседей по пансиону, в том числе и профессора, которому купил отличный теплый шарф из мохера.

— Эти люди понемногу становятся моей семьей, — сказал Стив Габриэле, и она согласно кивнула. Она и сама чувствовала то же самое. За сегодняшний вечер они переговорили о многом: о ее новой работе, о ее рассказах, о перспективах самого Стива, но ни один из них — словно по взаимному согласию — ни словом не коснулся прошлого. Это вовсе не значило, что ни Габриэла, ни Стив не думали об этом. Наоборот, весь вечер Габриэла вспоминала о монастыре и о сестрах и жалела о том, что у нее нет ни одной фотографии Джо. Вполне понятно, что ни он, ни она никогда не фотографировались ни вместе, ни порознь. Теперь она очень боялась, что может забыть его черты, его глаза и его улыбку.

Стив как будто почувствовал, о чем думает Габриэла, поэтому старался разговаривать с ней на самые нейтральные темы. Ему не хотелось подталкивать ее к чему-либо, но даже самый поверхностный наблюдатель не мог не заметить, что ему нравится ее общество. Вчера, перед тем как они расстались на лестнице, он ласково провел кончиками пальцев по ее щеке, и, уже лежа в постели, Габриэла долго думала о том, что означает этот жест и как она должна на него реагировать. Ей не хотелось обижать Стива и притворяться, будто она ничего не замечает, но, с другой стороны, она не собиралась осложнять себе жизнь, позволив ему увлечься собой — для этого ее раны были еще слишком свежи. Порой Габриэла вообще начинала сомневаться, способна ли она будет когда-нибудь полюбить снова — в особенности такого человека, как Стив. В нем было слишком много незнакомого, мирского, чуждого; он был бизнесменом до мозга костей, и в его характере не было ни следа той невинности и наивности, которые так нравились ей в Джо.

С другой стороны, Стив был неплохим человеком, и, главное, он был жив, он был здесь, рядом, а Джо — умер. Нет, не умер, а ушел, бросил ее. Теперь Габриэла больше не могла этого отрицать или закрывать на это глаза.

Утром следующего дня после Рождества Стив постучал в дверь ее комнаты. Он выходил прогуляться, а на обратном пути купил для нее чашку горячего шоколада. Этот жест дружеского расположения произвел на Габриэлу сильное впечатление. Она впустила Стива в комнату. В свою очередь, Стив, увидев, что она работает, сделался восторженно-почтителен и спросил, нельзя ли ему почитать что-нибудь из того, что она уже написала.

Габриэле не хватило духа отказать ему. Она протянула Стиву тетрадку с двумя рассказами, которые считала наиболее удавшимися, и он прочел их тут же, при ней, и так хвалил, что Габриэле даже стало неловко. Но в глубине души она была очень довольна. «Значит, — рассуждала она, — мои рассказы нравятся не только профессорам и редакторам из „Нью-йоркера“, но и таким далеким от литературы людям, как Стив».

Ей не терпелось продолжить работу, но Стив предложил ей немного пройтись. Габриэла не смогла ему отказать, тем более что ночью выпал свежий снег, и весь город был укутан им словно толстым белым ковром. День снова выдался морозным, но Габриэла и Стив не замечали этого. Едва выйдя на улицу, они принялись бросаться друг в друга снежками и расшалились как дети. Стив даже сказал об этом вслух. Габриэла промолчала. Ей не хотелось портить настроение ни ему, ни себе своими детскими воспоминаниями.

Несмотря на это, они прекрасно прогулялись и, обойдя квартал, вернулись в пансион. Только там, помогая Габриэле снять куртку, Стив признался ей, какой острой стала для него финансовая проблема. До сих пор он много помогал матери, отсылая домой те деньги, которые ему удалось заработать, стажируясь после Стэнфорда в одной крупной корпорации, но теперь, как он выразился, «банк лопнул». Перед ним стояла неприятная перспектива безуспешного возвращения к себе в Айову. Он еще не совсем отчаялся, однако положение его было таково, что он уже не раз задумывался о том, чтобы съехать от мадам Босличковой и подыскать себе квартиру подешевле.

Эти слова заставили Габриэлу посмотреть на него с сочувствием. Ей очень хотелось помочь ему, но она не знала, как предложить Стиву деньги, не оскорбив и не унизив его. Деньги у нее должны были появиться в самое ближайшее время: на днях Габриэла ждала чек из журнала и уже все подсчитала. Тысяча долларов с лихвой покрывала все ее издержки, а некоторая сумма даже оставалась. Сначала она планировала отложить эти деньги на покупку хорошей пишущей машинки, однако поскольку их все равно не хватило бы, Габриэла вполне могла одолжить их Стиву.

Стив к этому времени заговорил о чем-то другом, и после нескольких довольно неуклюжих попыток повернуть разговор в нужное ей русло Габриэла открытым текстом предложила ему взять у нее взаймы.

— Твоя комната стоит, наверное, столько же, сколько моя, — сказала она. — Если ты заплатишь мадам Босличковой за январь, то сможешь помочь маме и спокойно искать работу еще месяц.

Стив, потрясенный щедростью и великодушием Габриэлы, благодарил ее со слезами на глазах. Он даже сказал, что не может взять у нее ни цента, но Габриэла сумела уговорить его, пустив в ход все свое красноречие. Она говорила, что теперь у нее есть постоянная работа, что она может писать рассказы и что ей на самом деле надо совсем немного, и в конце концов Стив согласился. На следующий день пришел чек, и Габриэла, получив в банке наличные, отнесла мадам Босличковой деньги в уплату за его комнату.

Хозяйка пансиона была весьма удивлена, когда Габриэла объяснила ей, в чем дело.

— Как?! Ты помогаешь мистеру Портеру? — спросила она строго. — Хотела бы я знать, каким способом этому бедняге удалось добиться подобного!

В устах любого другого человека эта фраза прозвучала бы несколько двусмысленно, однако старая хозяйка слишком любила Габриэлу и не хотела, чтобы кто-то воспользовался ее житейской неопытностью и непрактичностью, пусть даже это будет такой милый молодой человек, как Стив Портер. В самом деле, как справедливо заметила мадам Босличкова два часа спустя, когда она встретилась в гостиной с миссис Розенштейн, никто из них, собственно, ничего не знал о Стиве. Ну ищет работу, ну получает кучу писем, и телефон звонит не переставая. Но Габриэле все же удалось убедить мадам Босличкову, что она дает деньги Стиву просто в долг, причем в первый и последний раз.

— Надеюсь, что так, — сдалась в конце концов хозяйка и пошла к себе, чтобы убрать деньги в свою заветную шкатулку. Она любила, когда рента поступала вовремя. Но ей все же было больше по душе, когда жильцы расплачивались сами.

На следующий день Габриэла рассказала об этом случае и профессору Томасу, но старик отнесся к «делу о заеме» гораздо спокойнее, чем мадам Босличкова. Он никак не выразил своего неодобрения, напротив, сказал, что вполне доверяет Стиву и что он очень рад, что Габриэла начала по-дружески общаться с молодым человеком.

Накануне Нового года Стив неожиданно пригласил Габриэлу в кино. Для Габриэлы это был первый Новый год, который она встречала в миру, поэтому она заколебалась. Но Стив, похоже, просто хотел побыть с ней. Ему было все равно, пойдут ли они в кино, в кафе или просто погуляют в Центральном парке. В конце концов они все же отправились на новый фильм о Джеймсе Бонде, который обоим очень понравился, а после сеанса зашли в кафе, где съели по горячему хот-догу.

В пансион они вернулись незадолго до того, как по телевизору началась трансляция новогоднего бала с Таймс-сквер. В полночь все постояльцы выпили по бокалу шампанского, и Габриэла была очень рада, когда Стив не сделал попытки поцеловать ее. Вместо этого он сел рядом с ней на диван в углу и начал рассказывать о своей невесте, а Габриэла вспоминала Джо.

Когда все стали расходиться, Стив снова поднялся вместе с Габриэлой на четвертый этаж. Ему было приятно просто быть с ней, и Габриэла понимала это или думала, что понимает — ведь она была почти так же одинока, как он. Должно быть, поэтому она не сопротивлялась, когда Стив внезапно привлек ее к себе. Она еще могла остановить его, но в его глазах, в том, как Стив смотрел на нее, было что-то завораживающее и властное. Габриэла не захотела оттолкнуть его. Когда Стив наклонился к ней и поцеловал, Габриэла только попыталась изгнать из своей памяти воспоминание о Джо, и это ей почти удалось. Во всяком случае, на поцелуй Стива она ответила с такой страстью, которая удивила ее самое.

Она не прогнала его и тогда, когда, еще раз поцеловав ее, Стив вошел за ней в комнату и тихо прикрыл дверь. Ее буквально трясло от возбуждения и какого-то непонятного восторга, который он сумел пробудить в ней одним-единственным прикосновением, одним объятием. В его взгляде была заключена какая-то гипнотическая сила, которой Габриэла не смела противиться.

Только почувствовав, как его руки расстегивают пуговички на ее блузке и прикасаются к коже, Габриэла не без труда отстранилась от него.

— Я… Мне кажется, нам не следует этого делать, — хриплым от волнения голосом прошептала она.

— Я тоже так думаю, — так же шепотом ответил Стив. — Но я не могу, не в силах остановиться!

В эти мгновения он выглядел очень молодым и очень красивым. Его страсть оказалась куда большей, чем думала Габриэла. Пока она лихорадочно подыскивала слова для ответа, Стив поцеловал ее в третий раз, и Габриэла с некоторым стыдом обнаружила, что хочет его. В тот момент, когда он расстегнул ей лифчик и, обхватив ладонями ее полные, теплые груди, коснулся губами сосков, Габриэла принялась торопливо расстегивать его рубашку.

Она хотела, очень хотела остановиться или остановить его, но ни руки, ни язык ей больше не повиновались. Когда Габриэла сумела наконец оторваться от Стива, они оба были уже полураздеты и задыхались от телесного желания.

— Послушай, Стив, я не хочу, чтобы мы сделали сейчас что-то такое, о чем мы оба потом пожалеем, — с беспокойством пробормотала она, понимая, что если они не образумятся сейчас, то потом будет уже поздно. С одной стороны, они оба были взрослыми людьми и не были обязаны ни перед кем отчитываться. С другой, оба недавно потеряли любимых, их раны еще кровоточили, а чувства и нервы пребывали в беспорядке. В этих условиях немудрено было принять за любовь обычное сострадание и тоску по живому человеческому теплу, но эта ошибка могла стоить обоим очень дорого.

— Я никогда не пожалею ни о чем, лишь бы быть с тобой — сегодня, сейчас и всегда, — прошептал Стив. — Я люблю тебя, Габи…

Похоже, он ждал ответа, но Габриэла не могла сказать ему ничего. Она продолжала любить Джо, но память о нем отступила куда-то очень далеко, уступив медленному, но неуклонному натиску рук Стива, которые творили с ее телом настоящие чудеса. Отдаваясь его ласкам, Габриэла словно медленно таяла, тонула в волнах сладкой и жаркой истомы. Она одновременно хотела, чтобы он немедленно ушел, и хотела быть с ним, лечь с ним, чтобы хоть в эту новогоднюю ночь не оставаться совсем одной в холодной старой комнате, за окнами которой снова сыпал снег и перемигивались голубоватые, равнодушные огни. Что будет с ней завтра, Габриэлу больше не волновало: она жила настоящей минутой и думала только о настоящем.

— Позволь мне остаться с тобой, Габи, — прошептал Стив. — Я не хочу возвращаться к себе в комнату — там так пусто, так одиноко!.. Обещаю, что не трону тебя, если ты не захочешь. Мне просто хочется быть здесь, с тобой.

Габриэла немного поколебалась. Она думала и чувствовала то же, что и Стив. Они оба были достаточно сильны, чтобы сдержаться и не совершить никаких опрометчивых поступков.

В конце концов она кивнула и первой залезла в постель, прямо в блузке и колготах. Полуодетый Стив тихо лег рядом и обнял ее под одеялом.

Габриэла сразу почувствовала, что он был совсем другим, не таким, как Джо. Он был, конечно, добрым и милым, и она невольно спросила себя, сможет ли она когда-нибудь его полюбить. Стив не вызывал в ней отвращения, и Габриэла подумала, что эта возможность вовсе не исключается. Когда же он начал нежно гладить ее по волосам, шепча на ухо разные успокоительные слова, она совершенно расслабилась.

Они еще немного пошептались о разных пустяках, потом усталость взяла свое, и Габриэла начала понемногу задремывать в его объятиях. С ним она чувствовала себя в безопасности, что всегда значило для нее чрезвычайно много. В этом мире у нее никого не было, а значит — не было защиты от одиночества и от страха.

— Счастливого Нового года, Стив… — шепнула Габриэла. Через минуту она уже почти спала, но его новое прикосновение заставило ее стряхнуть с себя сонливость. Она чувствовала его. Каким-то образом — она даже не заметила, как и когда — Стив разделся и теперь осторожно стаскивал с нее трусики. Колготок на ней уже не было. Он прикасался к ней так нежно, так сладостно и так мучительно-медленно, что, сама того не желая, Габриэла тихонько застонала в темноте.

Стив был и страстным, и нежным, но у него был опыт, и он умел хорошо владеть собой. Он разбудил в Габриэле такую пылкую страсть, какую не смог разбудить неискушенный в плотских наслаждениях Джо. Их любовь была любовью двух сердец, взаимным притяжением двух душ, готовых полностью раствориться друг в друге. Чувство, которое она сейчас разделяла со Стивом, было иным. Это была пламенная плотская страсть, и те силы, которые Стив разбудил в ней своими вкрадчивыми прикосновениями, могли бы даже напугать Габриэлу…

Могли бы, но не напугали. Должно быть, Стив очень хорошо знал, что делал, железной рукой сдерживая демонов ее и своего сладострастья. Он целовал, гладил, стискивал, даже щипал ее тело, постепенно доводя ее до исступления, до экстаза, и Габриэла стонала и корчилась под ним от невыразимой сладкой муки. Теперь она не повернула бы назад за все сокровища мира; больше того, если бы Стив вдруг замешкался, она готова была на коленях просить его не останавливаться.

Их одежда кучей лежала на полу. Тело Габриэлы под умелыми руками Стива вибрировало и пело, словно Аполлонова лира. Она металась из стороны в сторону и выгибала спину, со слезами на глазах умоляя его войти в нее, и наконец Стив дал ей то, чего она у него просила.

Теперь он владел ею полностью и делал с ней, что хотел. Он сводил ее с ума, и волны исступления и жаркой истомы, сменяя друг друга, раз за разом накатывали на нее. Габриэла уже не могла выносить этой пытки блаженством, но Стив словно не слышал ее тоненького и жалобного «Не надо!». Она уже почти теряла сознание, когда эта сумасшедшая скачка прекратилась, последняя молния погасла, и ее измученное, мокрое от пота тело получило долгожданную передышку.

Потом — несколько часов или несколько столетий спустя — они вместе совершили быструю вылазку в душ. Там Стив еще раз занимался с ней любовью: сначала стоя, потом уложив на пол ванной комнаты. Он брал ее с неожиданным пылом вновь проснувшейся чувственности.

Под конец Габриэла чувствовала себя уже совершенно вымотанной, как после тяжелой работы. Ничего подобного она не испытывала с Джо, и, как ей казалось, повториться такое не могло. Для нее это была незабываемая ночь, полная ярких и глубоких переживаний, поэтому — когда они наконец вернулись в ее комнату и Стив снова обнял ее — она свернулась клубочком и уснула крепко, как младенец.

Глава 8

Проснувшись, они снова любили друг друга. Для Габриэлы подобные страсти были настоящим потрясением. В тот же день вечером они снова были у нее в комнате. Через считанные дни Габриэла неожиданно обнаружила, что занятия любовью отнимают у нее все свободное время. Стоило им со Стивом оказаться друг с другом наедине, как они тотчас же сбрасывали одежду и ныряли в кровать. На людях, однако, они вели себя достаточно сдержанно и по вечерам даже старались уходить из гостиной мадам Босличковой порознь, чтобы тут же встретиться в комнате Габриэлы. Стив был совершенно неутомим, и они занимались любовью везде, где только могли, и самыми разными способами. Он научил ее таким вещам, о которых Габриэла не только не подозревала, но и не думала, что такое возможно. Это сделало их любовную связь гораздо более крепкой, хотя она по-прежнему ничем не напоминала чистое и светлое чувство, когда-то соединившее Габриэлу с Джо. Отношения со Стивом были гораздо более земными, однако очень скоро она поняла, что с каждым днем ей становится все труднее обходиться без его объятий. Даже уходить каждое утро на работу ей было трудно — расставаясь с ним, она совершала над собой форменное насилие.

Работать в книжном магазине Габриэла начала второго января, как и было условленно между ней и Ианом. Новое место ей нравилось — оно давало все, о чем Габриэла только могла мечтать. Но каждый вечер она буквально бегом бежала домой, чтобы поскорее упасть в объятия Стива. Ночь напролет они ласкали и любили друг друга, частенько засыпая только под утро. Когда же они не лежали друг с другом в постели, то болтали о всяких пустяках, шутили и смеялись и часто даже не давали себе труда выйти пообедать или поужинать. Недостаток калорий они пополняли с помощью печенья и картофельных чипсов.

— Я все равно не могу позволить себе кормить тебя как следует, — поддразнивал ее Стив, но Габриэла только отмахивалась. Впрочем, каждый раз; когда поблизости не оказывалось подходящей постели, куда они могли бы забраться, она старалась затащить его в кафе или ресторан, чтобы угостить горячим обедом. Габриэла была уверена, что рано или поздно Стив найдет себе работу и вернет ей деньги. Пока же у него почти ничего не было, ей даже нравилось ухаживать за ним и помогать ему в меру своих сил.

Но январь кончился, наступил февраль. Стив по-прежнему сидел без работы, и Габриэле, которую бесконечно пугала мысль о том, что он может уехать домой, пришлось заплатить за его квартиру и за февраль. На этот раз она дала деньги непосредственно Стиву, а не мадам Босличковой, и попросила его никому об этом не говорить. Сама она не рассказывала об этом новом займе даже профессору. Габриэла чувствовала, что характер ее со Стивом отношений не очень нравится обитателям пансиона. Она старалась не обращать на это внимания, утешая себя тем, что, когда человек несколько месяцев сидит без работы, остальные поневоле начинают смотреть на него косо.

Стив, как и раньше, ежедневно получал письма, постоянно куда-то звонил и ездил на собеседования, однако, несмотря на все его образование, располагающую внешность и дорогие костюмы, ни одна из этих ниточек никуда не привела. Корпорации просто боялись столь квалифицированных работников — так объяснял Стив свои неудачи, и Габриэла верила ему. Он утверждал, что в кадровых службах засели старые хрычи, консерваторы или карьеристы, трясущиеся за свое место. Некоторые из них откровенно ему завидовали, и он ясно видел это.

Из-за своего бурного увлечения Стивом Габриэла писала теперь гораздо меньше, и профессор несколько раз выговаривал ей за это. Когда в марте «Нью-йоркер» напечатал ее рассказ, он довольно строго указал Габриэле: если она не хочет, чтобы о ней забыли, необходимо готовить следующую публикацию, а не почивать на лаврах. «Куй железо, пока горячо», — примерно так выразился профессор, но теперь лучи славы интересовали Габриэлу гораздо меньше, чем зов плоти. С ним она открыла для себя целый мир, мир чувственных наслаждений, который кружил ей голову, превосходя самые смелые ее фантазии.

Единственное, что несколько омрачало Габриэле жизнь, было то, что сам профессор чувствовал себя скверно. Его кашель никак не проходил, и, хотя температура была нормальной, он постоянно испытывал какую-то необъяснимую слабость. Но как ни убеждала его миссис Розенштейн пройти комплексное клиническое обследование, профессор отказался наотрез. Он заявил, что ненавидит невежественных докторишек, видящих болезни там, где их нет и в помине, и набивающих себе карманы за счет чужих несчастий. Габриэла была с ним вполне согласна.

Вместе с тем и она не могла отрицать, что в последнее время профессор выглядит неважно. Кашель выворачивал его наизнанку, и миссис Розенштейн как-то шепнула Габриэле, что так у них в нацистском лагере кашляли чахоточные. Это изрядно напугало Габриэлу. Она попыталась намекнуть на это профессору, но он поднял ее на смех, заявив, что все это ерунда. Мадам Босличкова не стала бы терпеть у себя туберкулезника ни одного лишнего дня.

Это объяснение не могло, разумеется, удовлетворить Габриэлу, но она была слишком занята своими делами, чтобы всерьез задуматься о здоровье профессора Томаса. Со Стивом она была счастлива или, вернее, почти счастлива. Он был очень внимателен и заботлив, и Габриэла расцветала буквально с каждым днем.

Изредка Стив заходил к ней в книжный магазин и всякий раз подолгу разговаривал с Ианом на разные серьезные темы. Двое молодых людей явно прониклись друг к другу уважением и симпатией, и Габриэла была очень этим довольна. Несколько раз они даже обедали вчетвером — она, Стив, Иан и его девушка. Эти небольшие дружеские пирушки заняли важное место в ряду ее самых дорогих воспоминаний.

Габриэлу не заставило задуматься даже то, что ей слишком часто приходилось одалживать Стиву деньги. У него попросту не осталось ни доллара. Его банковский счет был пуст, перспективы найти работу оставались туманными, так что жил он только за счет Габи. То есть она содержала их обоих на то, что ей платили в магазине. На двоих было маловато, но Стив каждый раз был так благодарен, что она только радовалась, что могла помочь. К тому же Стив вел их небольшое хозяйство. Он носил в прачечную белье, покупал чипсы и пиццу. Но главным в их жизни по-прежнему были любовные игры. Часто это начиналось, едва только Габриэла перешагивала через порог своей крошечной комнатки на четвертом этаже. Иногда Стив даже встречал ее в постели, и у Габриэлы просто язык не поворачивался сказать ему, что она слишком устала или что ей просто не хочется.

Всю весну Габриэла прожила словно в каком-то наваждении. Только в середине мая она спохватилась, что Стив последнее время не рассказывает ей ни о собеседованиях, на которые он ходил, ни о компаниях, в которые звонил. Казалось, он вовсе перестал искать работу. Теперь Стив, не стесняясь, требовал у нее ту или иную сумму. Он даже перестал называть это «займом». Но по-настоящему беспокоила Габриэлу легкая, почти незаметная перемена в их отношениях. Стив стал менее внимателен к ней, зато проявлял повышенный интерес к ее деньгам. Несколько раз Габриэла заставала его роющимся в ее сумочке. Она пыталась прятать от него деньги и скрывать день выплаты жалованья, но ничего не помогало — все, что Стив находил, он без зазрения совести прикарманивал. Она была в растерянности и не решалась поговорить с ним напрямую.

Когда наступил июнь, Габриэла внезапно осознала, что уже полгода платит за комнату Стива. Тогда она предложила ему переехать к ней, но он с негодованием отказался.

— Это будет неудобно. Если я перееду к тебе, все сразу поймут, что ты мне помогаешь. Я бы не хотел нанести ущерб твоей репутации.

Но репутация репутацией, а платить каждый месяц за две комнаты Габриэле было не по карману. Ситуация получилась нелепая. Габриэла считала каждый цент, а Стив разъезжал по собеседованиям на такси и обедал в дорогих ресторанах. В один прекрасный день ей не хватило денег, чтобы забрать из химчистки свой любимый свитер, и тогда она решила предложить Стиву подыскать себе хотя бы временную работу. Сама Габриэла не видела ничего зазорного в том, чтобы обслуживать посетителей в кафе или в ресторане, но когда она осторожно намекнула Стиву, что было бы неплохо, если бы он устроился куда-нибудь официантом, он неожиданно встал на дыбы.

— Ты хочешь сказать, что я — какой-нибудь альфонс?! — запальчиво бросил он ей, и Габриэла похолодела, боясь, что могла ненароком оскорбить его.

— Я этого не сказала, — возразила она дрожащим голосом. — Просто я не могу больше помогать тебе. У меня нет денег, понимаешь?

Она впервые решала с кем-то финансовые вопросы и оттого чувствовала себя вдвойне неуверенно. Габриэла знала, что она хочет сказать, но не знала — как это сделать, чтобы не обидеть Стива. Ей и так было не по себе, да еще Стив, казалось, считал, что она ему чем-то обязана.

— Ах вот как это теперь называется! — закричал он так громко, словно ему было нанесено смертельное оскорбление. — Ты, значит, мне «помогаешь»? Да как ты смеешь так говорить!..

Этих слов было вполне достаточно, чтобы Габриэла сразу почувствовала себя последней скрягой, которая за грош удавится, но, как ни назови, факт оставался фактом — она тратила все свои деньги на его нужды, и Стив не мог этого не признать.

— Ты дала мне эти деньги в долг, понятно? — заявил он. — В долг!.. Я все тебе верну, как только начну работать.

— Да, конечно, Стив, прости… Я только… Видишь ли, просто у меня не хватает денег. В магазине я зарабатываю совсем мало. Может быть, ты пока взялся бы за что-нибудь попроще?..

— В Йеле и Стэнфорде меня не учили обслуживать клиентов в ресторане! — надменно бросил он.

— Я тоже заканчивала Колумбийский университет, а не курсы официантов, — возразила Габриэла. — Но когда я ушла из монастыря, у меня было всего пятьсот долларов, и мне нужно было где-то жить и что-то есть.

— А мне нужно было помогать матери, — отрезал он. — Как тебе кажется, почему я так тщательно выбираю себе место? Да потому, что ты за год не зарабатываешь столько, сколько я вынужден платить ее врачам всего за один месяц.

Как только он упомянул о своей больной матери, Габриэла сразу же осеклась. Эта тема казалась ей запретной. Разговор закончился — закончился полной победой Стива. Стараясь найти выход из положения, Габриэла написала несколько коротких рассказов в надежде пристроить их в какой-нибудь журнал, но все они были отвергнуты один за другим. В день, когда пришло последнее письмо с отказом, Габриэла снова застала Стива роющимся в ее сумочке. Когда она поднялась к себе в комнату, держа в руках распечатанный конверт, он как раз держал в руках ее недельное жалованье.

— Зачем ты взял деньги? — в ужасе спросила Габриэла. — Ведь я еще не заплатила за наши комнаты!

— Старуха может подождать, — отозвался Стив. — Она нам доверяет. А мне нужно срочно отдать один долг.

— Какой долг? Кому?! — Габриэла была близка к тому, чтобы разрыдаться. Деньги были последние, и взять их больше было неоткуда. — Что мы будем есть? — спросила она в отчаянии. Стив стал необыкновенно мрачен и холоден. Должно быть, объяснила она себе, он не хочет показаться несостоятельным перед людьми, которым должен.

Габриэла попробовала выяснить, у кого Стив занял деньги и нельзя ли попросить этого человека немножечко подождать, но он не сказал ей ничего определенного.

— Это очень серьезные люди, и они не станут ждать, — вот и все.

— Да какие люди?! — воскликнула в конце концов Габриэла, теряя терпение. Насколько ей было известно, в Нью-Йорке Стив не знал ни одного человека. С другой стороны, ему так часто звонили, что даже мадам Босличкова иногда жаловалась, что чувствует себя уже не хозяйкой пансиона, а дежурной телефонисткой. Количество писем, которые приходили на его имя, также не уменьшалось, и Габриэла вдруг поймала себя на мысли, что почти ничего не знает об этом человеке.

— Я до смерти устал от этих дурацких вопросов. Оставь меня в покое! — взъярился Стив. С этими словами он, громко хлопнув дверью, выбежал из ее комнаты, не забыв предварительно опустить в карман большую половину найденных денег.

Когда его шаги затихли, Габриэла опустилась на кровать и заплакала, держа в руках развороченную сумочку. Ей хотелось догнать Стива и попросить у него прощения, но она знала, что это бесполезно — скорее всего Стив пошел не к себе, а куда-то в другое место. Куда он ходил, она не знала. Стив часто где-то пропадал, но никогда не говорил ей, где он был и что делал. Несмотря на это, Габриэла чувствовала себя виноватой в этих его исчезновениях, и, сколько бы она ни твердила себе, что она тут ни при чем, справиться с этим ощущением ей никак не удавалось. Эту роль — роль вечного козла отпущения, который виноват во всем, что бы ни случилось, — она усвоила с детства. Оправдать Стива ей не составляло никакого труда. Для этого ей достаточно было просто вспомнить, что у него больная мать, что он уже восемь месяцев без толку мыкается в Нью-Йорке. Конечно, бесплодные поиски работы сделали его раздражительным и нервным.

Изредка — смущаясь и чувствуя, что предает Стива — она говорила об этом с профессором Томасом, и старик старался утешить ее, советуя запастись терпением.

— Не может быть, чтобы он долго ходил без работы! — говорил профессор Томас. — Если бы такой парень пришел ко мне, я бы нанял его так быстро, что он не успел бы оглянуться. Вот увидишь, какой-нибудь компьютерный магнат именно так и поступит!

Габриэле было приятно слышать такие слова. О прочих странностях Стива она не упоминала, не желая волновать профессора. В последние месяцы он сильно сдал и теперь выглядел даже старше своих лет. Мадам Босличкова тоже очень постарела, а у миссис Розенштейн весной обнаружили рак, так что у всех были свои заботы, по сравнению с которыми неприятности Габриэлы казались сущей ерундой.

В конце июня ей немного подняли зарплату, но уже в июле Габриэла обнаружила, что Стив вовсю пользуется ее чековой книжкой, мастерски подделывая ее подпись. Менеджер банка, в котором она держала свои микроскопические сбережения, поставил ее перед крайне неприятным фактом: Стив не только полностью исчерпал счет, но и, расплачиваясь необеспеченными чеками, использовал весь кредит, в результате чего они остались совершенно без средств. Но когда Габриэла снова попробовала поговорить с ним, Стив заявил, что ему срочно понадобился новый «приличный» костюм и что деньги он отдаст, как только устроится на работу. Это была старая песня. Габриэла устало вздохнула. Как-нибудь все само устроится — этими словами она уже давно себя утешала. Ей даже в голову не пришло попросить Стива предъявить ей упомянутый костюм, на который ушли все ее сбережения.

Она не знала, что развязка уже приближалась. Буквально через две недели после этой истории мадам Босличкова ответила на телефонный звонок из Кентукки — из департамента полицейского надзора за условно осужденными — Надзирающего офицера интересовал мистер Стив Портер, и хозяйка сообщила, что его сейчас нет. На этом разговор окончился. Мадам Босличкова ужасно разволновалась и побежала советоваться к профессору, который успокоил ее, сказав, что это, вероятно, ошибка.

Однако в последующие несколько дней профессор «случайно» вскрыл несколько поступивших на имя Стива писем, и то, что он в них обнаружил, ему совсем не понравилось. Во-первых, выяснилось, что у Стива не одно, а несколько имен, используя которые тот обналичивает чеки на крупные суммы в разных банках. Во-вторых, Стив находился на испытательном сроке в штатах Кентукки и Калифорнии. Он был условно осужден ни за что иное, как за мошенничество и подделку финансовых документов.

Это заставило профессора взяться за дело всерьез. Он написал несколько писем, сделал несколько телефонных звонков и вскоре узнал, что Стив Портер даже не тот, за кого себя выдавал. Он не учился в Стэнфорде и не заканчивал с отличием Йельский университет. Больше того, его звали не Стив Портер — в разных местах он был известен и как Стив Джонсон, и как Джон Стивене, и как Майкл Хьюстон. На каждую из этих фамилий он мог предъявить удостоверение личности, водительские права и карточку социального страхования, а дело, которое на него завели в полиции, было почти таким же длинным и увлекательным, как и те сказки, которыми он потчевал доверчивых соседей по пансиону. В Нью-Йорк он приехал, все еще находясь под надзором полиции, но не из Айовы, а из Техаса.

Узнав об этом, профессор Томас пришел в ужас. Мало того, что он сам так ошибся, но ведь он еще убеждал Габриэлу в том, что Стив — достойный молодой человек. И что же? Оказывается, они имели дело с преступником.

Как рассказать обо всем Габриэле, профессор понятия не имел, и после долгих раздумий он решил поговорить со Стивом сам. План его был прост. Профессор собирался вынудить Стива уехать из Нью-Йорка, пригрозив негодяю разоблачением. За это он готов был пообещать ему скрыть от Габриэлы правду. Профессору очень не хотелось, чтобы Габриэла узнала, как бесстыдно ее использовали. После всего того горя, которое она изведала в жизни, новое разочарование могло стать слишком тяжелым ударом. Что касалось причин исчезновения Стива, то профессор не сомневался, что сумеет выдумать что-нибудь достаточно убедительное.

Несколько дней он караулил Стива в гостиной и наконец дождался своего часа. Стив вернулся днем. Профессор, заслышав в вестибюле его шаги, встал с кресла, чтобы позвать молодого человека к себе. Для разговора, который он затеял, профессор надел свой лучший костюм и свежую рубашку с галстуком — ему очень хотелось, чтобы их беседа завершилась джентльменским соглашением двух разумных людей. А в том, что Стив пойдет ему навстречу хотя бы ради Габриэлы, он не сомневался.

Но как только профессор увидел выражение лица Стива, он понял, что разговор вряд ли будет легким. Стив был мрачнее тучи, к тому же от него сильно пахло виски. Профессору было невдомек, что у Стива только что сорвалась небольшая коммерческая операция: он собирался приобрести в Ист-Сайде марихуану, чтобы перепродать с выгодой для себя, но поставщик, что называется, «обломил» его. Взяв деньги, торговец исчез, и Стив остался ни с чем.

— Послушайте, Стив, я хотел бы поговорить с вами, если можно, — вежливо сказал профессор, но Стив, проходя мимо него, только прорычал в ответ что-то нечленораздельное. Уже некоторое время его манеры оставляли желать лучшего, но впервые он решился на открытую грубость.

— Я хотел поговорить с вами о Габриэле, — не сдавался профессор.

— Не сейчас, профессор, — бросил Стив через плечо. — Мне некогда — я должен закончить одно дельце.

Габриэла продолжала прятать от него деньги, но Стив уже знал все ее тайники и собирался проверить их до ее возвращения.

— Это важно, Стив! — Профессор слегка повысил голос, и его взгляд сделался суровым. Когда-то этого было достаточно, чтобы заставить затрепетать самого дерзкого студента, но Стив Портер отнюдь не был студентом.

— Ну, в чем дело? — спросил он, поворачиваясь к профессору, который молча протянул ему несколько бумаг. Здесь были письма, с которых профессор начинал свои расследования, а также ответы из Йеля, Стэнфорда и департаментов юстиции четырех штатов. Профессор хорошо потрудился, и, бросив взгляд на эти документы, Стив понял, что разоблачен.

Разумеется, он не пришел в восторг.

— Откуда у вас мои письма? — спросил он, сделав шаг в сторону профессора, но тот нисколько не испугался.

— Мадам Босличкова по ошибке принесла их вместе с моей почтой, и я вскрыл их в полной уверенности, что они адресованы мне, — спокойно объяснил он. — Впрочем, это не имеет отношения к делу. Главное, хотите ли вы, чтобы я показал их Габриэле, или нет.

— Я что-то вас не пойму, — прищурился Стив. — Вы что же, собираетесь меня шантажировать?

— Нет. Я просто прошу… нет, требую, чтобы вы как можно скорее уехали из города. Если вы это сделаете, я даю вам честное слово, что Габриэла никогда не увидит эти бумаги.

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

«В нашей пишущей стране пишут даже на стене. Вот и мне пришла охота быть со всеми наравне!» Так в шу...
Любящий муж, спокойная жизнь – все есть у молодой женщины Анны Шульгиной. Но ее счастье длится совсе...
Ищешь одно, а находишь совсем другое. В этом убеждаются две предприимчивых сестры, отправившиеся в с...
Обидно стать соучастницей собственного похищения, не догадываясь об этом. Но вдвойне обидней узнать,...
Неужели прикованный к инвалидному креслу бизнесмен и вправду готов выложить миллион долларов тому, к...
Разве это не злая насмешка судьбы – встретить мужчину своей мечты, а через пару часов стать свидетел...