Изгнанная из рая Стил Даниэла

Как она и рассчитывала, в пансионе никого не было, и никто не видел, как она вошла в квартиру профессора. В кабинете она первым делом отперла ящик и, достав папку с письмами и документами, внимательно перечла их еще раз, особо останавливаясь на всех омерзительных подробностях. Габриэла узнала, что Стив ухитрился не зарегистрировать брак ни с одной из женщин, которых он обобрал, но список его жертв был очень внушительным. Сопоставив некоторые даты, Габриэла обнаружила, что Стив часто находился в близкой связи с двумя и даже с тремя женщинами одновременно.

Она все еще читала, когда позади нее скрипнула половица. Габриэла испуганно обернулась и увидела Стива, который стоял на пороге и ухмылялся.

— Решила пересчитать свои денежки? — спросил он. — Или ищешь, чем тут еще можно поживиться? Не надо жадничать, крошка.

У него было такое странное лицо, что Габриэла невольно содрогнулась, но тут же постаралась взять себя в руки. Она даже попробовала улыбнуться ему как ни в чем не бывало, но у нее ничего не получилось. Габриэла просто не могла вести себя с ним как прежде.

— Так что ты тут делаешь, малыш? — уточнил Стив, и Габриэла мысленно прокляла себя за то, что, войдя в квартиру, не заперла за собой дверь. Но ведь она не знала, что он вернется так рано!

— Я… Иан дал мне целых два часа на обед. Я подумала: зайду посмотрю, нет ли где-нибудь среди бумаг полного списка книг. Искать на полках — такая морока, а мне хотелось прочесть одно исследование, — солгала она.

Стив ничего не ответил. Оттолкнувшись от дверного косяка, он сделал несколько шагов вперед и снова остановился. На нем были светлые брюки, белая сорочка с короткими рукавами и галстук, заколотый золотой булавкой, и Габриэла подумала, что обед, наверное, не состоялся.

«Какой обед! — тут же оборвала она себя. — Никакого обеда и не было назначено! Это все ложь, ложь, ложь!..»

— Интересное, должно быть, исследование, — сказал Стив, указывая на картонную папку, которую Габриэла машинально прижала к груди. По выражению его глаз она поняла — Стиву знакома эта папка. Должно быть, Стив уже видел какие-то документы из этой папки и теперь явился, чтобы забрать остальное. Впрочем, документы интересовали его лишь во вторую очередь. Стиву нужны были деньги — ее деньги.

— Я… я не понимаю, о чем ты… — пробормотала Габриэла и сделала неуклюжую попытку спрятать папку за спину.

— Прекрасно понимаешь, — оборвал ее Стив. — Неужели старикашка успел шепнуть тебе словечко, прежде чем подох? Или ты сама их нашла?..

Габриэла угадала правильно. Как и она, Стив выбрал время, когда в доме никого не должно быть, и вернулся, чтобы поискать копии тех писем, которыми пытался угрожать ему старый пердун. Несмотря на кажущуюся рассеянность, Стив давно понял, что в душе профессор — педант. Значит, он наверняка снял с писем копии хотя бы просто для того, чтобы обезопасить себя или заполнить ими еще одну ячейку в своей идиотской картотеке.

— Кого — их? Что, ты думаешь, я нашла? Но запираться было бесполезно, и они оба знали это.

— Мою краткую биографию. Должно быть, этот старый кретин истратил на марки не меньше ста долларов, когда рассылал свои запросы. Здесь, конечно, не все, но самое главное старик сумел раскопать.

Стив сказал это почти с гордостью; он был бесконечно уверен в себе, и Габриэла не могла смотреть на него без содрогания. Кто этот человек? Кто он ей? Никто! Просто незнакомец, но незнакомец злонамеренный, весьма и весьма опасный.

— Да, да!.. — весело подтвердил Стив, прочитав выражение лица Габриэлы, отразившее одновременно и брезгливость, и страх. — Мы с профессором разговаривали об этом в тот самый день, когда он, гм-м. — .упал.

Последнее слово он особенно подчеркнул голосом и выразительно посмотрел на Габриэлу.

— Ты сделал это?! — выкрикнула Габриэла. — Ты!!! Ах, какой же ты подонок! — Она еще никогда никого так не называла, но Стив заслужил это. — Ты ударил его? Или просто толкнул? Что ты ему сделал, негодяй? — Гневно сверкая глазами, Габриэла шагнула вперед. Она хотела знать, знать наверняка.

Стив со смехом поднял руки, словно защищаясь от нее.

— Я? Абсолютно ничего! Старикашка так раскипятился, что мне не пришлось ничего делать. Я просто немного ему помог — только и всего. Он ужасно за тебя беспокоился, и теперь я знаю — почему. Ведь он выбрал тебя своей наследницей… — Стив ухмыльнулся. — Скажу честно, это была приятная неожиданность… Или ты знала? — Он подозрительно сощурился. — Когда проф сказал тебе? И зачем вы разыграли всю эту комедию с чтением завещания?

— Я ничего не знала! — возразила Габриэла. — Откуда я могла узнать?

— От него, конечно.

— Он не мог мне ничего сказать, — дерзко ответила Габриэла. — А вот я могу! И уж, конечно, всем расскажу, что ты сделал!..

Она была совершенно уверена, что справедливость непременно восторжествует, стоит только кому-то набраться смелости, чтобы встать и сказать правду. И если твердо стоять на своем, ни на йоту не отклоняясь от истины, ложь и порок будут обращены в постыдное бегство. Но Стив, похоже, не собирался признавать себя побежденным.

— И что будет? — спросил он самым издевательским тоном.

— Мы позвоним в полицию. Лучше уезжай отсюда, да поскорее. Иначе тебе придется очень пожалеть!

Габриэла буквально кипела от гнева. Она знала, что так или иначе, но Стив виновен в смерти профессора, и это придавало ей смелости.

— Я так не думаю, Габи, — спокойно ответил он. — Мне почему-то кажется, что ты никому ничего не расскажешь. Другое дело — я. Я могу сказать в полиции, что ты знала о деньгах, которые завещал тебе профессор. Я под присягой покажу, что ты сама много раз рассказывала мне об этом и уговаривала убить несчастного старика. Я скажу, что за эту работу ты предлагала мне половину всех денег — а это целых триста «кусков». Я, конечно, отказался и даже попробовал убедить тебя не предпринимать ничего, что могло бы ускорить кончину профессора.

Так что сама видишь — я совершенно ни при чем. Что я, в конце концов, сделал? Просто поговорил с ним, и старика хватил удар. За это в тюрьму не сажают, тем более что деду было уже за восемьдесят — в таком возрасте человека может прикончить простой сквозняк. А вот тебя могут упрятать за решетку за подстрекательство к убийству. Профессор завещал тебе больше полумиллиона долларов. За такие деньги и ангел убьет. Насколько я знаю, тебе грозит до пятнадцати лет тюрьмы; срок не шибко большой, но тюремные порядки суровы. Такой нежный цыпленочек, как ты, не протянет там и шестнадцати месяцев, так что стоит мне сказать хоть слово, и тебе конец. Как тебе это понравится, Габи?

Габриэле стало страшно. Она не нашлась, что ему возразить, и Стив удовлетворенно хмыкнул.

— Так вот, Габи, я обещаю тебе, что сделаю это, если ты не отдашь мне из своего наследства пятьсот тысяч долларов. Выбирай! По-моему, это не слишком большая цена за свободу и, быть может, — жизнь. Подумай как следует. От семи до пятнадцати лет… если доживешь. Тюрьма — не для таких, как ты, Габи. Я-то это знаю — я сам там неоднократно бывал.

— Как… как ты можешь поступать так со мной? — спросила Габриэла неожиданно жалобным голосом, и подбородок ее предательски задрожал. — Как ты можешь? Ведь ты… ты!..

«Ведь ты любил меня», — хотелось сказать ей, но она вовремя вспомнила, что Стив никогда ее не любил. Он только притворялся любящим, добрым, внимательным. Он обманывал ее почти год, а теперь шантажировал ее, грозил поломать ей судьбу, карьеру… И, чтобы этого не произошло, она должна была отдать ему деньги профессора.

— Как я могу? Очень просто, Габи. Этим миром правят деньги. Это — великая вещь, когда они у тебя есть. С ними ты король, а без них — безработный выпускник Йеля… — Он хрипло рассмеялся. — Тебе грешно жаловаться, Габи, ведь я оставляю тебе целых сто тысяч, даже больше. Ну, решай же скорее, пока я не передумал. Иначе заберу все. Даю тебе пять минут, потом — прямо отсюда — ты позвонишь в банк. Нет, сначала — адвокату, потом в банк…

— Как ты собираешься объяснить, почему я вдруг так решила? Ты не боишься, что это будет выглядеть подозрительно?

— Что-нибудь придумаю… Придумаем, — поправился он. — Влюбленные женщины часто совершают необъяснимые, странные, просто глупые поступки. Думаю, ты это и сама знаешь.

— Ты не посмеешь.

— Посмею, Габи, еще как посмею. Пятьсот тысяч на бочку — и я навсегда исчезну из твоей жизни. Зубастый, страшный Серый Волк уедет далеко-далеко, доверчивая Красная Шапочка увидит его снова разве что в кошмарном сне, когда он придет к ней вместе с ее ведьмой-мамочкой и любовником-самоубийцей.

Стив не постеснялся использовать против нее то, что она сама рассказала ему в минуты величайшей откровенности, и Габриэла, забыв о своем страхе, ринулась вперед.

— Ты просто мерзавец, Стив! — выкрикнула она, неловко замахиваясь, чтобы дать ему пощечину. Сначала он убил профессора, а теперь хотел уничтожить ее и опоганить все, что было в ее жизни хорошего. По его лицу было видно, что Стив не испытывал ни малейших угрызений совести. Похоже, ему даже доставляло удовольствие мучить ее. Каким же надо было быть подонком, чтобы угрожать ей тюрьмой за то, что она якобы планировала убийство профессора — человека, который так много для нее сделал и которого она любила сильнее, чем родного отца.

Нет, вдруг решила Габриэла, опуская руку. Этому не бывать!

— Вот что, Стив Портер, или как там тебя… — сказала она неожиданно твердым голосом. — Можешь убить меня, можешь рассказывать полиции все, что тебе вздумается, но ты не получишь от меня ни цента. Почти семь месяцев ты забирал почти все, что я зарабатывала. Ты заставил меня поверить, будто любишь меня, а сам использовал меня, как будто я… вещь. Так вот, от меня ты ничего больше не получишь. Никогда!..

Стив невольно отшатнулся. Он понял, что Габриэла намерена сдержать свое слово, и в первое мгновение ее решимость озадачила его. Впрочем, через секунду Стив вспомнил, что он — мужчина и что он гораздо сильнее ее. Шагнув вперед, он схватил Габриэлу за волосы и сильным рывком заставил запрокинуть голову назад.

— Не смей разговаривать со мной таким тоном, Габи, иначе я сверну тебе шею! — прошипел он. — Ты сделаешь то, что я тебе скажу, или я действительно убью тебя. Мне нужны деньги, и ты мне их доставишь. Немедленно. Ну, поняла, или ты еще тупее, чем я думал?..

Увидев, что у Габриэлы глаза расширились от ужаса, Стив еще раз дернул ее за волосы, чтобы привести девчонку в чувство и напомнить, кто настоящий хозяин положения.

— А теперь звони адвокату, живо!

И свободной рукой он указал на телефон.

— Я не буду никуда звонить! — Габриэла старалась говорить как можно спокойнее, хотя колени у нее подгибались. — Кончена игра, Стив!..

— Как бы не так! — отозвался он и слегка ослабил хватку — ровно настолько, чтобы Габриэла могла выпрямиться. «Интересно, — думал он, — как долго придется ее увещевать? Наверное, недолго». Габриэла всегда казалась ему безвольным, робким существом, боящимся собственной тени.

— Игра только начинается, Габи, — произнес он с угрозой. — К счастью, я могу больше не притворяться, будто люблю тебя. Ты и так отдашь мне то, что я у тебя прошу. Достаточно будет только рассказать тебе, что я сделаю, если ты вздумаешь упрямиться. Итак?..

Но Габриэла не отвечала, она только смотрела на него в упор, и взгляд ее Стиву совершенно не понравился.

— Звони в банк, — приказал он коротко. — Звони, или я вызову полицию. Не беспокойся, они поверят мне, а не тебе. Старик завещал тебе деньги? Завещал! Значит, у тебя были все основания желать, чтобы дедуля переселился на тот свет как можно скорее. Я от его смерти ничего не выигрывал, так что решай сама…

Габриэла продолжала с ненавистью смотреть на него и молчать. Если бы она могла, то убила бы его взглядом.

— Ну?!

Габриэла выдернула волосы из его руки и повернулась к стоявшему на столе телефону.

— Что это ты делаешь? — спросил Стив, которому не было видно, какой номер она набирает.

— Мне надоела комедия, которую ты ломаешь. Я звоню в полицию вместо тебя, — не оборачиваясь, отозвалась Габриэла.

Подскочив к ней, Стив вырвал трубку из ее рук и нажал на клавишу. Потом так дернул за провод, что оторвал от стены розетку.

— Не валяй дурака! — рявкнул он. — Я не собираюсь возиться с тобой до вечера. Сейчас мы с тобой пойдем в банк, ты получишь деньги и отдашь их мне. Потом я сяду на первый же самолет в Европу, и все. Для тебя… Для меня же все только начнется.

— Откуда мне знать, что ты не заявишь в полицию после того, как я отдам тебе деньги? — спросила Габриэла, и Стив удовлетворенно кивнул. Похоже, эта дурочка поняла, что он ни перед чем не остановится, и сдалась.

— Знаешь, это совсем неплохая идея! — расхохотался он. — Тебе придется поверить мне на слово, крошка. Все равно у тебя нет никакого выбора. Если ты не отдашь мне деньги, я тебя просто убью. Честное слово, за эти восемь месяцев мне так надоело, что ты трясешься над каждым центом, что я с огромным удовольствием сверну тебе шею!

Услышав эти слова, Габриэла даже вздрогнула. Опять она одна оказалась виновата во всем! Стив вынужден был убить ее, потому что она его «довела»!.. Он тут ни при чем, он не хотел, но она его вынудила…

— Ну, убей меня! — почти выкрикнула она с отчаянием и дерзостью. В это мгновение ей действительно было все равно, ведь, куда бы она ни пошла, рядом с ней всегда оказывался кто-то, пытающийся свалить на нее всю вину, наказать за какие-то настоящие и выдуманные грехи и пороки. Она всегда оказывалась виновата, и всегда кто-то мучил ее, уходил, бросал, лгал ей, угрожал убить ее тело и сломить дух. И в каком-то смысле им это удалось, потому что с каждым предательством какая-то часть ее души умирала.

— Ты дура! — прошипел Стив, с угрозой надвигаясь на нее. Он не мог допустить, чтобы ему нанесла поражение эта дрянь, эта глупая, жалкая женщина, с которой он жил, спал, забирал те жалкие крохи, которой ей удавалось заработать. Он, Стив Портер, вынужден был рыскать по всему дому, разыскивая заначки по пять-десять долларов, которые она прятала то под матрасом, то среди белья. Нет, хватит с него унижений! Он отберет у нее деньги, которых она не заслужила, а потом поквитается с ней по-своему!

— Хватит валять дурака, Габи! Мне нужны эти деньги!..

Но по глазам Габриэлы Стив уже понял, что ничего от нее не добьется. Да и времени оставалось совсем мало — вот-вот должны были вернуться постояльцы, а он все еще не получил этих денег. Своих денег!.. Они принадлежали ему, потому что он заслуживал их больше, чем она.

Не тратя слов даром, Стив обхватил Габриэлу обеими руками за шею и затряс так, что у нее залязгали зубы, но она не пыталась сопротивляться и даже не вскрикнула. Как и всегда, она просто позволяла ему делать с собой все, что угодно, и это привело Стива в еще большее бешенство.

— Чертова шлюха, я тебя убью! — взвизгнул он. — Ты что, не понимаешь!?

Но она не понимала и даже, похоже, не слышала его. Габриэла снова стала маленькой девочкой, которая настолько привыкла к побоям, что уже не ждет, когда они наконец кончатся. Как и всегда в подобных случаях, она ушла мыслями в такие бездонные глубины, куда Стив не мог дотянуться. Но как бы сильно ни хотелось ему открутить Габриэле ее тупую белокурую башку, ему не нужен был труп. Ему нужны были деньги, и он хотел их получить любой ценой.

— Я тебя ненавижу, — неожиданно произнесла Габриэла. Эти слова были обращены не только к Стиву, но и ко всем остальным, кто преследовал и предавал ее. — Ненавижу! — повторила она отчетливо и ясно, и Стив наотмашь ударил ее по лицу.

Габриэла пошатнулась, но не столько от удара, сколько от нахлынувших на нее страшных воспоминаний. О, как знакомо было ей это ощущение, этот звук, эта боль! Не в силах совладать с собой, она попятилась и, потеряв равновесие, упала навзничь, ударившись затылком о тумбу письменного стола. Но не успела она коснуться пола, как Стив схватил ее за руку и, рывком подняв, нанес ей еще один сокрушительный удар кулаком. Удар пришелся по уху, но Габриэла услышала только глухой и далекий звук, словно от упавшего на асфальт мешка с песком. Этим ухом она давно почти ничего не слышала. После побоев, пережитых ею в детстве, казалось, Стив ничего уже не мог ей сделать.

Он вообще ничего не мог, ибо не было такой боли, какой Габриэла не испытала. Стив выбивался из сил, нанося ей удар за ударом, но все это были сущие пустяки по сравнению с непрекращающимся кошмаром, в котором Габриэла жила целых десять лет. Напрасно он швырял ее на пол, пинал ногами и бил головою об пол — Габриэла продолжала считать, что он к ней даже не прикоснулся. Она видела, как шевелятся его губы, но не слышала и не понимала, что он все еще говорит, и лишь догадывалась, что он требует от нее деньги.

Потом Стив и вовсе потерял над собой контроль и только свирепо рычал, словно шакал, треплющий беспомощную птицу с поврежденным крылом. И действительно, в эти мгновения ослепляющей ярости Габриэла перестала быть для него человеком; Стив видел в ней лишь мерзкую тварь, которую надо растоптать, раздавить, уничтожить, ибо она преграждала ему путь к сокровищу, о котором он мечтал и которое должно было по праву принадлежать ему.

Но все его старания были тщетны. Габриэла отказывалась подчиниться ему, и никакая сила не могла заставить ее сдаться. Она даже не кричала и не стонала. Не вскрикнула она и тогда, когда Стив в очередной раз швырнул ее о стену и раздался такой знакомый звук треснувшей кости. Ей было все равно. Она знала, что, даже если Стив переломает ей одну за другой все кости, хуже ей уже не будет. Сама жизнь, которую он хотел у нее отнять, ничего больше не значила для Габриэлы. По сравнению со всеми разочарованиями, которые она пережила, по сравнению со всеми потерями, со всей ложью и всеми страданиями эта последняя потеря была пустяком.

Наконец, после очередного удара, пришедшегося в переносицу, Габриэла увидела перед собой ослепительно яркий свет и упала на пол. Стив продолжал избивать ее ногами, кричать, чтобы она позвонила в банк, чтобы она отдала ему деньги и что она — шлюха, что он никогда не любил ее. Эти слова, которые когда-то могли заставить ее страдать, не доходили до сознания Габриэлы. Глядя снизу вверх на его багровое от ярости лицо, она увидела сначала Джо, потом профессора, потом — свою мать. Джо говорил ей о своей несчастной любви; профессор пытался рассказать правду о Стиве, а мать… Она, как всегда, злобно кричала, что все это — ее вина, что Габриэла и в самом деле — дрянь, чудовище и что она заслужила каждый удар, которым награждал ее Стив.

Но теперь Габриэла знала правду! Она была ни в чем не виновата. Это Стив был грубым и жадным чудовищем, это он убил профессора и теперь убивал ее. И вдруг, почувствовав в себе силу, о существовании которой она прежде не подозревала, Габриэла поднялась с пола. Ее платье было в крови, лицо распухло, и теперь Стив не мог ни вести ее в банк, ни звонить в полицию. Ему оставалось только одно — забыть о деньгах и бежать, спасая свою шкуру. Но он уже не мог остановиться, смирившись с поражением. В последнем приступе бессильной ярости Стив бросился на нее и, схватив за горло, сжал с такой силой, что комната перед глазами Габриэлы закружилась. Но она не сдавалась, она продолжала стоять, держась за него, и впервые в жизни решилась ответить. Ногтями она впилась в его лицо и наносила ему слабые, неточные удары, которые, конечно, не могли ему повредить. Но это было не главное. Главное заключалось в том, что Габриэла перестала быть жертвой, раз и навсегда решив про себя, что больше никто и никогда не сможет унижать ее безнаказанно. И Стив, который пытался задушить ее совершенно всерьез и напрягал все свои немалые силы, вдруг увидел, что у него ничего не выходит. Габриэла отказывалась умирать только потому, что какой-то подонок решил выместить на ней собственные разочарования.

И Стив отступил. Пальцы его разжались, и только после этого Габриэла позволила себе медленно опуститься на пол. Она почти ничего не видела и ждала еще одного удара, чтобы из последних сил вцепиться зубами в его руку или ногу — вцепиться и не отпускать до конца, пока хватит сил и самой жизни, но удара не последовало. Вместо этого она услышала негромкий хлопок двери и поняла, что Стив бежал.

Габриэла не знала, победила она или проиграла в этой последней схватке, но это было уже не важно. Главное, что все, кто в разное время хотел так или иначе сломать ее, не добились успеха. Ее мать, отец, Джо, Стив — все они пытались убить ее, но не сумели. Каждый из них в свое время прилагал огромные усилия, чтобы овладеть ее духом и погасить его, как гасят свечу. Но этот маленький огонек мигал, дрожал, проскальзывал сквозь пальцы и не давался им в руки.

Значит, она все-таки победила?..

Габриэла слабо пошевелилась и перекатилась на спину. Взгляд ее залитых кровью глаз устремился в потолок, и она неожиданно увидела Джо, который снова манил ее за собой, протягивая руку. Габриэла отвернулась от него.

Она отвернулась — и сошла во тьму одна.

Глава 11

Габриэлу обнаружила миссис Розенштейн. Поднимаясь к себе мимо квартиры профессора, она обратила внимание, что дверь слегка приоткрыта. В кабинете она увидела опрокинутую мебель, кровавые пятна на полу и распростертое возле стола тело. Поначалу миссис Розенштейн даже не узнала Габриэлу: ее лицо было разбито, чудесные светлые волосы намокли от крови, на шее отпечатались четкие следы пальцев. Габриэла лежала в такой неестественной позе, что миссис Розенштейн решила, что она мертва.

На ее крики сбежался весь дом. Один из пансионеров тут же бросился звонить в «Скорую», но оказалось, что телефонная розетка вырвана из стены (профессор был единственным жильцом, у которого был собственный телефонный номер). В конце концов «Скорую» вызвали с общего телефона, но несколько минут, которые потребовались врачам, чтобы добраться до Восемьдесят восьмой улицы, показались обитателям пансиона часами. Они уже знали, что Габриэла жива. Старый адвокат нащупал у нее на шее слабый пульс, однако всем было ясно, что в любой момент девушка может скончаться. Кто-то зверски избил ее, причем большинство ударов пришлось по голове.

— У бедняжки может быть серьезное сотрясение, — шепнула мадам Босличкова одному из пансионеров и залилась слезами. Тут могли быть самые печальные последствия. Мысль о том, что Габриэла — такая красивая и молодая — может до конца своих дней пролежать в коме, казалась ей невыносимой.

«Кто мог это сделать?» — этот вопрос они задавали друг другу, но никто не знал на него ответа. Лишь мадам Босличкова сразу заподозрила Стива, но, когда она отправилась проверить свою догадку, оказалось, что все его вещи на месте. «Значит, это не он», — подумала хозяйка с некоторым облегчением, но перед ней сразу же встала другая проблема: как рассказать Стиву о том, что случилось с Габриэлой? Она не могла на это решиться, да и никто другой — тоже.

Размышления мадам Босличковой были прерваны появлением полиции и бригады «Скорой помощи». Бегло осмотрев Габриэлу, санитары тотчас же уложили ее на носилки и понесли в машину. Все это заняло меньше, чем две минуты. Не успели пансионеры опомниться, как «Скорая» уже умчалась, и сирена ее затихла в отдалении.

На этот раз Габриэла не слышала ни пронзительного воя сирены, ни голосов врачей. Она была в таком глубоком обмороке, что не чувствовала никакой боли, и ничей призрак не осмелился последовать за ней в ту безгласную мглу, в которую она погрузилась вскоре после того, как Стив оставил ее и бежал.

В травматологическом отделении больницы уже ждали дежурный врач и целая бригада специалистов, однако им пришлось изрядно потрудиться, прежде чем они сумели более или менее привести Габриэлу в порядок. Сломанную руку поместили в лубок, треснувшие ребра скрепили широким пластырем, открытые раны зашили хирургическими нитками, синяки обработали холодом и специальной мазью, однако больше всего врачей беспокоило, насколько сильно пострадал мозг. Вскоре стало ясно — внутрймозговая гематома привела к сдавливанию мозга. Теперь все зависело оттого, насколько скоро спадет опухоль и сумеет ли мозг справиться с ее последствиями.

В конце концов травматологи уступили Габриэлу пластическому хирургу, который занялся ее лицом. У Габриэлы были рассечены бровь и подбородок, однако хирургу удалось зашить эти раны, и он почти не сомневался, что в конце концов не останется даже шрамов. Не мог он не заметить и синяков на шее девушки, поэтому сразу после операции хирург зашел поговорить об этом с дежурным травматологом.

— Ее хорошо отделали, Питер, — сказал он, открывая исписанный невозможными каракулями больничный листок Габриэлы и занося туда свой анамнез. — Ты обратил внимание на пальчики на шее?

Питер Мейсон кивнул. Он принимал Габриэлу, и он же оказывал ей первую помощь, прежде чем передать ее ортопеду и хирургу.

— Похоже, она кого-то здорово разозлила, — сказал хирург. Он был опытным, много повидавшим в своей жизни врачом, но даже он удивлялся, как Габриэла осталась в живых.

— Ерунда, — без улыбки отозвался Питер. — Должно быть, забыла подать мужу тапочки или снова пересолила суп. Все как всегда.

Это была мрачная шутка, но именно такой юмор помогал врачам-травматологам не сойти с ума. Им приходилось видеть слишком много страшного: пострадавшие в автомобильных авариях, бросившиеся из окна самоубийцы, жертвы преступников — все они попадали сюда, и врачам далеко не всегда удавалось выиграть схватку за жизнь. Иногда в приемный покой попадали дети, и тогда сохранить спокойствие бывало особенно трудно. Каждый молодой врач, попавший в отделение травматологии, либо очень быстро расставался со своими иллюзиями, либо уходил. Питер предпочел остаться, хотя это обошлось ему не дешево.

— Так копы видели пальчики у нее на шее? — повторил свой вопрос хирург, закрывая больничный листок.

— После того, как ей взяли руку в гипс, полиция сделала несколько фотографий. Сейчас, кстати, девочка выглядит гораздо приличнее. Посмотрел бы ты, на что она была похожа, когда ее только что доставили.

— Могу себе представить, — вздохнул хирург и, помолчав, добавил:

— Как думаешь, она выкарабкается?

Питер Мейсон ненадолго задумался. Список внутренних повреждений состоял почти из трех десятков пунктов, а еще не до конца просохшие рентгенограммы показывали не только новые переломы, но и множество старых, давно заживших. У Питера сложилось впечатление, что мисс Харрисон когда-то побывала в серьезной автомобильной аварии. Левый глаз у нее был поврежден, одна почка перестала функционировать. Слава богу, хоть череп цел. Но сотрясение, судя по всему, было серьезное.

— Думаю, выкарабкается, — ответил Питер, хотя на самом деле у него были все основания сомневаться. Самым главным препятствием на пути к выздоровлению была все же внутримозговая гематома. Габриэла могла на всю жизнь остаться совершенно беспомощной, полупарализованной идиоткой, не способной самостоятельно ни есть, ни пить и соображающей не больше, чем понимает кочан капусты на грядке. В этом случае для нее было бы лучше умереть на операционном столе.

— Надеюсь, они схватят того сукиного сына, который сделал это, — с чувством произнес хирург и, сбросив в мусорный бак резиновые перчатки, стал мыть руки. Его смена закончилась, и он собирался домой, ужинать.

— Это наверняка любовничек постарался, — сквозь зубы пробормотал Питер. Сожители и мужья, напившись или приревновав, часто срывались по поводу и без повода и вымещали на подругах свою собственную ущербность. Они готовы были убить, лишь бы успокоить свое собственное эго — за десять лет работы в травматологии Питер не раз сталкивался с подобными случаями.

Самому ему было тридцать пять лет. Два года назад он развелся с женой, которая в один прекрасный день просто сказала ему, что не может больше выносить его бесконечных дежурств, его постоянной озабоченности состоянием больных и специфического юмора. Он и сам начинал бояться, что становится циничным, черствым, угрюмым, но ничего с собой поделать не мог. Удивлялся он только одному — тому, как Лилиан хватило терпения на целых пять лет. Ему выпадали редкие выходные, да и то его могли каждую минуту вызвать в больницу — спасать очередного «летуна» или собирать из кусочков жертву автомобильной аварии. В конце концов Лилиан променяла его на пластического хирурга, который удалял морщины состоятельным клиенткам. У Питера не поворачивался язык, чтобы произнести хоть слово осуждения. Если уж у него порой бывали минуты, когда он был готов послать все к черту, то чего требовать от женщины.

Вечером он несколько раз заходил в палату интенсивной терапии, в которой, кроме Габриэлы, лежали еще две пациентки. Одна из них, выпрыгнув из окна четвертого этажа, отделалась сложным переломом таза. Питер вот-вот собирался переводить ее в общую терапию. Второй в палате была юная наркоманка, которая не рассчитала дозу и свалилась на рельсы метро. Она доживала свои последние часы — Питер, во всяком случае, был уверен, что девчонка не выкарабкается.

Что касалось Габриэлы, то ее жизнь была все еще под вопросом. Состояние ее оставалось стабильным, и Питер отметил это с удовлетворением. Но она до сих пор не пришла в сознание, а выжить Габриэла могла только в том случае, если бы сама захотела этого и начала бороться.

От сиделок Питер узнал, что из пансиона, в котором жила Габриэла, несколько раз звонили и справлялись о ее состоянии, однако среди этих пожилых людей не было ни близких родственников, ни мужа. Следовательно, как изначально полагал Питер, с ней расправился любовник. Застигнутые на месте преступления взломщики и квартирные воры никогда не избивали случайного свидетеля с таким усердием — для них это жестокое действо было лишь необходимостью, и они никогда не вкладывали в него всю душу. Тот, кто напал на Габриэлу, не пожалел ни сил, ни времени, чтобы нанести ей максимум повреждений. Единственное, что ему оставалось сделать, чтобы картина была полной, это облить ее бензином и поджечь — во всем же остальном он преуспел. На Габриэле, что называется, не было живого места.

— Есть какие-то изменения у мисс Харрисон? — спросил Питер у дежурной сестры, в очередной раз зайдя в отделение интенсивной терапии, но та отрицательно покачала головой.

— Никаких.

— Что ж, отсутствие перемен к худшему — уже успех, — пофилософствовал Питер. — Но все же будем надеяться на лучшее.

И он посмотрел на часы — начало первого ночи. Питер подумал, что было бы неплохо вздремнуть. На дежурство он заступил в полдень, а значит, половина смены уже прошла.

— Разбуди меня, если что-нибудь случится, о'кей? — Он улыбнулся сестре, и та ответила ему дружеской улыбкой. Ей, как и многим другим, нравилось работать с Питером. Он был отличным парнем, а мягкие русые волосы и темно-карие глаза делали его весьма и весьма привлекательным. Правда, Питер бывал крут, ибо не терпел расхлябанности и пренебрежения своими обязанностями, но он был чертовски хорошим врачом.

Потом Питер ушел в комнатку, которая использовалась для хранения медикаментов, запасных носилок и перевязочных материалов. Там же стояла складная походная кровать, на которой врачи и сестры могли отдохнуть, если выдавалась свободная минутка. Через пять минут он уже спал.

Сестры и сиделки внимательно наблюдали за Габриэлой до самого утра, но она так ни разу и не пошевелилась. Дыхание ее было неглубоким и редким, а пульс — слабым, но стабильным. Утром в палате прозвучал сигнал тревоги, но он не имел к Габриэле никакого отношения — умерла юная наркоманка, лежавшая на соседней койке. Сознание так и не вернулось к Габриэле, и Питер начал опасаться самого худшего — комы.

Настроение в пансионе тоже было тревожным. Утром мадам Босличкова, которая весь предыдущий вечер просидела у телефона, снова позвонила в госпиталь и узнала, что состояние Габриэлы не изменилось. Пансионеры, расходившиеся по делам, обнаружили на входных дверях написанный от руки информационный бюллетень, в котором хозяйка извещала жильцов, что Габи все еще без сознания, но врачи надеются на лучшее.

После обеда мадам Босличкова и миссис Розенштейн снова позвонили в больницу, но новости были неутешительными. Никаких перемен, сказал им мистер Мейсон — тот самый молодой врач, который занимался Габриэлой вчера. «Прогноз неопределенный», — добавил он, и две пожилые женщины всполошились, решив, что Габриэла непременно умрет. Врач объяснил, что, пока она не пришла в сознание, сказать что-либо наверняка очень трудно, и обещал непременно позвонить им, если что-нибудь изменится.

Смена кончилась два часа назад, но Питер все еще был на месте. Врач, который должен был его сменить, позвонил ему в одиннадцать и сказал, что у его жены трудные роды. Он с шести утра находится вместе с ней в родильном отделении той же больницы. Питер сразу согласился выручить приятеля, хотя это означало, что ему придется дежурить вторые сутки подряд. Впрочем, для него это было в порядке вещей. В сложных случаях Питер оставался в отделении, даже если ему не надо было никого подменять. В конце концов, именно это и привело их брак с Лилиан к такому бесславному концу. Но Питер ни о чем не жалел и всячески оправдывал свою бывшую жену. В последнее время ему все чаще и чаще казалось, что врач-травматолог федеральной больницы вовсе не должен жениться.

— Что новенького? — спросил Питер у дежурной сестры, вернувшись из столовой. Утро выдалось довольно тихим: до конца его смены они приняли только двух пострадавших — десятилетнего темнокожего мальчика, который сильно обгорел во время пожара в Гарлеме, и восьмидесятишестилетнюю женщину, которая упала на крыльце собственного дома и заработала перелом шейки бедра. Ничего экстраординарного. Мальчишку передали в ожоговое отделение, и Питер отправился обедать.

— Все по-прежнему, — ответила сестра, с сочувствием глядя на него. Она уже знала, что Питер работает вторые сутки подряд. — У меня полный термос кофе. Хочешь?..

— Потом. — Питер покачал головой и, скорее по рутинной привычке, чем по необходимости, зашел в палату интенсивной терапии, чтобы проведать Габриэлу. Минуты две он стоял возле ее койки, созерцая показания приборов, потом приподнял пальцем веко здорового глаза.

И в этот момент ему показалось, что лицо Габ — Как тут наша Спящая Красавица? — осведомился он беззаботно, и сиделка пожала плечами. Как и велел Питер, она много разговаривала с Габриэлой, но та никак не реагировала. Сиделка решила, что либо врач ошибся, и это был обычный рефлекс, либо девушка просто не хотела возвращаться в мир, который обошелся с ней так жестоко. Такие вещи иногда случались: спасаясь от боли, страданий и несправедливости, пациент порой отступал так глубоко в себя, что уже не мог вернуться.

Знаком отпустив сиделку, Питер сел на стул рядом с кроватью и еще раз вложил палец в ладонь Габриэлы, но ничего не произошло, хотя он продолжал звать ее по имени и разговаривать с ней. Он уже отчаялся, но вдруг Габриэла неожиданно шевельнула рукой. Глаза ее оставались закрыты, но Питер понял, что она услышала его.

— Ты так разговариваешь? — ласково спросил Питер. — Может, попробуешь что-нибудь сказать по-настоящему?

Ему было очень важно знать, не повреждены ли речевые центры, и если нет, то способна ли она рассуждать логически и здраво. Но пока Питеру было бы достаточно одного слова, одного взгляда или звука.

— Как насчет того, чтобы спеть мне какую-нибудь песенку? — весело предложил он и негромко засмеялся. В любых, самых тяжелых обстоятельствах Питер умел рассмешить пациента, вдохнуть в него веру в собственные силы. За это его любили и больные, и сестры. Но главным, что завоевало Питеру уважение коллег, было, безусловно, его умение возвращать к жизни самых тяжелых больных, которые уже утратили способность к сопротивлению или просто не хотели бороться.

— Ну же, Габриэла! — продолжал уговаривать ее Питер. — Спой мне «Звездно-полосатый стяг». Или «Маленькая звездочка, свети!»…

И он сам запел эту известную детскую песенку. У него совсем не было музыкального слуха, и заглянувшая в операционную сестра невольно улыбнулась. В больнице Питера считали немного сумасшедшим, однако его «музыкальная терапия» давала порой совершенно удивительные результаты.

— А может, ты предпочитаешь «Алфавит»? — спросил Питер, прерывая пение. — Он поется на ту же мелодию, что и «Маленькая звездочка…». Знаешь?..

Так он продолжал болтать и петь, и вдруг Габриэла негромко застонала.

— Что-что? — быстро спросил Питер, воодушевленный успехом. — Это был «Звездно-полосатый» или "Отель «Калифорния»? Я узнал мелодию, но что-то не расслышал слова…

Габриэла снова застонала, на этот раз — громче, и Питер понял, что она возвращается. Реакция была вполне сознательной.

Тут ресницы Габриэлы снова затрепетали. Опухоль на скуле все еще мешала ей, и Питер осторожно коснулся ее век кончиками пальцев. Лишь с его помощью Габриэла сумела открыть глаза. Все еще расплывалось перед ней, но она сумела рассмотреть рядом с собой очертания человеческих плеч и головы. Губы Габриэлы чуть заметно дрогнули, и, хотя она не издала ни звука, Питер готов был завопить от радости. С помощью одного лишь волевого усилия ему удалось заставить ее вернуться чуть не с того света. Теперь у него появилась надежда, что, может быть, — пока еще только «может быть»! — Габриэла сумеет поправиться.

— Привет, — сказал он. — Я очень рад, что ты вернулась. Нам тебя не хватало.

Габриэла снова застонала. Ее губы так распухли, что она не могла говорить внятно, но Питер видел, что она старается. Ему очень хотелось спросить, что случилось и кто сотворил с ней такое, но он понимал, что торопиться не стоит.

— Как ты себя чувствуешь? — осведомился он самым беззаботным тоном, на какой только был способен. — Или это глупый вопрос?

На этот раз Габриэла чуть заметно кивнула и сразу же зажмурилась. Двигать головой было невыносимо больно, и она невольно застонала, но минуту спустя снова открыла глаза, чтобы посмотреть на него. В ее голубых глазах застыло страдание.

— Вижу, вижу, как тебе скверно, — пробормотал Питер с сочувствием. Несколько позднее он планировал дать ей болеутоляющее, но сейчас делать это не стоило: Габриэла только что пришла в сознание, и Питер не хотел сразу же погружать ее в наркотический сон, вызванный тем или иным лекарством. Пока он не выяснит все, что ему необходимо, ей придется потерпеть.

— Можешь сказать что-нибудь еще? — спросил он. — Петь не обязательно — просто сказать…

Лицо Габриэлы снова чуть заметно дрогнуло. Питер видел — она пытается улыбнуться ему, но то, что у нее в конце концов получилось, больше походило на гримасу боли.

— Больно… — Это было единственное слово, которое Габриэле в конце концов удалось произнести, а вернее — простонать.

— Вижу, все вижу, — повторил Питер и ненадолго задумался.

— Голова болит? — уточнил он несколько секунд спустя.

— Д-да… — хрипло шепнула Габриэла. — Голова… лицо… рука…

Питер кивнул. Он знал, что у Габриэлы должно было болеть буквально все, но об этом можно было подумать потом. Главное, она понимала его и могла отвечать, а значит, он должен был задать ей вопросы, ответы на которые интересовали и его, и полицейского инспектора, который обещал заехать в больницу завтра утром. Такое пристальное внимание к Габриэле со стороны полиции объяснялось тем, что копы уже давно не сталкивались с таким жестоким избиением и горели желанием как можно скорее поймать того, кто это сделал.

— Ты знаешь, кто на тебя напал? — спросил Питер самым будничным тоном, но Габриэла не ответила. В наивной попытке уйти от этого одновременно и простого, и очень сложного вопроса она даже закрыла глаза, но Питер не отступал.

— Кто?.. — повторил он. — Если ты знаешь — скажи мне. Ведь ты не хочешь, чтобы он поступил так же с кем-нибудь еще, правда? Подумай об этом… Может, как раз в эти минуты этот человек избивает другую беспомощную женщину или ребенка. Ты можешь его остановить. Только ты…

Он сидел очень тихо, и Габриэла снова открыла глаза и посмотрела прямо на него. Казалось, она думает, думает изо всех сил, и Питер понял, что тот, кто избил ее, был когда-то очень ей близок.

А Габриэла и в самом деле думала о Стиве и о прочих. Она всегда выгораживала их, защищала, оправдывала перед собой и перед другими людьми, но в словах врача была своя правда, которая неожиданно смутила ее.

— Ты знаешь, кто это был? — повторил Питер. — Это сделал твой приятель, да?

Но Габриэла не ответила, и он покачал головой.

— Ладно, поговорим об этом потом, — сказал он, и Габриэла моргнула в знак согласия. Потом губы ее шевельнулись, и она попыталась снова заговорить.

— Имя… — произнесла она, и Питер, который уже собирался встать, уселся обратно на стул.

— Имя? Чье? Того, кто побил тебя? — переспросил он, но Габриэла недовольно нахмурилась оттого, что врач ее не понял. Слегка пошевелив рукой, она с усилием приподняла ее и вытянула палец в его сторону. Она хотела знать, как его зовут.

— А-а!.. — протянул он. — Меня зовут Питер… Питер Мейсон. Я — врач, и ты — в больнице. В самой лучшей больнице в городе, — добавил он, немного подумав. — Мы тут немножко тебя подлечим и отправим домой. Нам нужно быть уверенными, что там тебе ничего не будет грозить. Вот почему нам надо знать, кто сделал это с тобой.

Но Габриэла лишь застонала и снова закрыла глаза. Вскоре Питер увидел, что она заснула, и, посидев рядом с ней еще две-три минуты, ушел. Он был весьма доволен: Габриэла мыслила совершенно ясно и разумно, она откликалась на все его вопросы и захотела узнать, как его зовут. Для человека в ее состоянии это было весьма обнадеживающее начало.

Этой ночью Питер спал совсем мало, а утром снова пошел проведать Габриэлу. Она выглядела несколько лучше, чем накануне, и могла говорить — правда, только шепотом, зато она вспомнила, что его зовут Питер, и улыбнулась, когда он вошел в палату. Ее энцефалограмма выглядела вполне прилично, да и показания остальных приборов вполне удовлетворили Питера. Похоже, кризис миновал, и девушка пошла на поправку, хотя, конечно, была еще очень слаба.

Питер все еще сидел у нее, когда прибыла полиция. Следователь весьма воодушевился, узнав, что Габриэла пришла в себя; его очень интересовали те сведения, которые она могла сообщить, но Питер предупредил, что пострадавшая говорит еще с трудом, и попросил не очень на нее наседать.

Сев у постели Габриэлы, инспектор задал ей те же вопросы, что и Питер, однако, несмотря на предупреждение, полицейский держался достаточно жестко. Чтобы защитить ее и, возможно, других людей, сказал он, ему обязательно нужно знать имя или приметы человека, который на нее напал. Если же она предпочтет промолчать, добавил полицейский, то, возможно, из-за нее пострадает кто-то другой.

Услышав эти слова, Габриэла, казалось, задумалась, и лицо ее сделалось виноватым. Но, поскольку она молчала, Питер решил немного ей помочь.

— Ты не должна так относиться к себе, — сказал он негромко. — В этот раз тебе повезло, и ты осталась в живых, но в следующий раз все может кончиться гораздо хуже. Тот, кто избил тебя, хотел искалечить и, быть может, даже убить тебя. И ему это почти удалось…

Питер уже говорил с этим следователем, когда Габриэла поступила в приемный покой, и коп сказал, что, судя по характеру повреждений, пострадавшую били ногами, душили и били затылком о стену, словно хотели вышибить ей мозги. Полицейский был совершенно уверен, что это не несчастный случай и не преступление, совершенное в состоянии аффекта, вызванного ревностью, страстью или чем-либо еще. По его мнению, кто-то убивал Габриэлу медленно и со вкусом. Питер был вполне согласен с этим утверждением.

— Он хотел расправиться с тобой, — повторил Питер. — И теперь ты должна помочь нам поймать его, чтобы это никогда не повторилось. Ты не сможешь чувствовать себя в безопасности до тех пор, пока этого парня не упрячут в тюрьму, где ему самое место. Назови нам его имя. Имя, Габриэла!..

Но Габриэла все еще колебалась. Она понимала, что Питер и этот полицейский совершенно правы, но никак не могла решиться назвать Стива. Сейчас Габриэла думала, что не заслужила и десятой доли несчастий, которые обрушились на нее. Не заслужила она и этих жестоких побоев, из-за которых она снова угодила на больничную койку. Габриэла не хотела больше отвечать за чужие преступления.

И, подумав об этом, она открыла рот, но тут же снова заколебалась. Ее беспомощный и растерянный взгляд перебегал с невозмутимого лица полицейского на сочувственное — доктора и обратно, однако она молчала.

— Ну же, Габриэла, скажи нам!.. — вырвалось у Питера. — Ты должна. Ты не заслуживаешь, чтобы с тобой так поступали, ведь ты ни в чем не провинилась, правда?..

Да, теперь она знала, что это правда. Никто не имел никакого права так обращаться с ней. Именно это она и имела в виду, когда сказала Стиву, что ненавидит его. И его, и всех, кто когда-то пользовался ее слабостью. Габриэла сумела переломить себя и была исполнена решимости сделать все, чтобы никто никогда не смел больше тронуть ее даже пальцем.

И эта ее решимость была твердой, как скала.

— Стив… Это был Стив, — прошептала Габриэла сначала чуть слышно, потом повторила уверенней и громче:

— Стив Портер!..

Но она сразу же поняла, что ей нужно еще многое объяснить, а сил у нее практически не осталось. Но полицейский инспектор так и подался вперед, врач тоже слушал внимательно, и Габриэла, собрав всю свою волю и мужество, рассказала им, что Стив Портер был ее любовником и жил в том же пансионе, что и она.

— Он был в тюрьме… — прошептала она. — У него много других имен… Документы — в ящике стола профессора… Там все написано.

Полицейский и Питер переглянулись. Габриэла сообщила очень полезные сведения, и теперь поимка преступника была лишь вопросом времени. И все же инспектор счел нужным кое-что уточнить.

— Другие имена, мисс Харрисон? Не припомните — какие?

— Стив… Джонсон, Джон Стивенсон и Майкл Хьюстон. — Все эти имена всплыли в ее памяти словно сами собой, и Габриэла сама удивилась этому. Читая найденные в столе профессора документы, она вовсе не старалась их запомнить. И она готова была припомнить еще многое другое, потому что — впервые в жизни — старалась не ради кого-то, а ради себя самой. Пусть Стив сам расплачивается зато, что он совершил…

— ..Он сидел в тюрьме в Кентукки, в Техасе и Калифорнии, — добавила она, и инспектор что-то быстро черкнул в своем блокноте.

— Вам известно, где он может быть сейчас? — спросил он, и Габриэла отрицательно покачала головой.

— Я не знаю… Он ведь не приезжал сюда, нет? — спросила она, глядя на Питера, и тот сделал удивленное лицо. Сама эта мысль показалась ему невероятной, но Габриэла, как видно, еще не полностью избавилась от иллюзий.

— Мне все ясно, — объявил полицейский инспектор. — Еще один вопрос, мисс… Почему этот Стив Портер напал на вас? Он был пьян? Ревновал вас к кому-то? Может быть, вы хотели порвать с ним и уйти к другому?

Все это были вполне обычные причины, которые приходили в голову и Питеру, но Габриэла снова удивила обоих.

— Ему нужны были деньги… много. Я восемь месяцев давала ему деньги на жизнь, — прошептала она.

«И он брал их», — следовало бы ей добавить. Но тут новая мысль пришла ей в голову.

— Один… друг завещал мне шестьсот тысяч, — добавила она, вспомнив, что Стив наверняка был причастен к смерти профессора. — Стив хотел отнять их у меня. Я не отдавала. Он хотел обвинить меня в том, что я подговаривала его убить профессора… Но это не правда. Профессор оставил мне деньги, потому что… потому что любил меня как дочь. Стив собирался бежать с этими деньгами в Европу. Он даже сказал, что убьет меня, если я не пойду с ним в банк…

Стив использовал, обманул, предал ее, но, несмотря на это, Габриэла была рада тому, что ему не удалось привести свою угрозу в исполнение. Впервые в жизни после очередного жестокого разочарования ей хотелось не умереть, а жить дальше.

Это ощущение так воодушевило Габриэлу, что она даже попыталась приподняться.

— Знаете, — добавила она, — я думаю, это Стив убил профессора… Вернее — попытался. Он мог нарочно рассердить его или огорчить, чтобы с профессором случился удар. Он так и не сказал мне, что именно он сделал, но я запомнила: Стив говорил, что «помог» ему умереть… Правда, тогда он не знал, что у профессора столько денег. Мне кажется, мистер Томас разоблачил Стива и собирался заставить его уехать…

Ее речь была все еще несколько невнятной и скомканной, однако подробности полицейский инспектор надеялся узнать у мадам Босличковой и других пансионеров.

— Стив применил против вас какое-нибудь оружие? — снова спросил полицейский, притворяясь, будто не замечает предостерегающих жестов Питера.

— Нет. — Габриэла, казалось, была даже удивлена. — Он только несколько раз ударил меня кулаком… ногой.

— Судя по вашему описанию, этот Стив Портер — настоящий джентльмен! — воскликнул инспектор, захлопывая блокнот. — Ну ничего, теперь он от нас не уйдет. Желаю вам скорейшего выздоровления, мисс Харрисон.

И, пообещав зайти, когда она будет чувствовать себя лучше, полицейский наконец ушел, а Габриэла в изнеможении откинулась на подушку и закрыла глаза. Она ни капли не жалела о том, что рассказала инспектору про Стива. Только так Габриэла могла остановить тех, кто привык безнаказанно делать ей больно. Правда, Джо и матушка Григория просто не могли избежать этого, но ее мать… и, может быть, отец тоже должны были относиться к ней иначе.

Когда Габриэла открыла глаза, она с удивлением обнаружила, что Питер все еще стоит возле ее кровати. Он старался угадать, о чем думает Габриэла, любила ли она этого Стива Портера и насколько глубокую рану нанесло ей его предательство. Но стоило Питеру увидеть ее глаза, как он понял, что Габриэла не испытывает ничего, кроме облегчения и, пожалуй, удовлетворения. Если бы не боль от многочисленных ушибов, она бы, наверное, выглядела почти счастливой. Питер неожиданно подумал о том, что Габриэла, наверное, была очень красива, прежде чем с ней случилось это несчастье. Он был совершенно уверен в том, что, когда спадут опухоли и пройдут синяки, красота снова вернется к ней, но она могла бы понравиться ему даже такой, как сейчас. В Габриэле Питер чувствовал присутствие какой-то внутренней силы, которая не могла ему не импонировать. Он знал, что она прошла через ад и едва не умерла у него на руках, но — несмотря ни на что — продолжала улыбаться ему разбитыми губами.

— Все правильно, — подбодрил он ее, хотя по глазам Габриэлы Питер видел — она и сама все знает.

— Он был плохим человеком… ужасным, — шепнула она в ответ. — Он убил моего друга.

— Он чуть не убил тебя, — заметил Питер. Для него это было гораздо важнее — ведь Габриэла была его пациенткой.

— Надеюсь, они его поймают.

— Я тоже…

Их желанию суждено было сбыться очень скоро. Около шести вечера, когда Питер наконец-то начал собираться домой, ему позвонил полицейский инспектор и сказал, что Стив Портер задержан агентами ФБР в одном из казино в Атлантик-Сити. Сначала он пытался все отрицать, потом заявил, что Габриэла — психически больная и что она сама напала на него, но Стиву никто не поверил. Его прежние подвиги, хорошо известные полицейским департаментам Калифорнии, Кентукки и других штатов, а также тяжкие телесные повреждения, которые он нанес Габриэле, свидетельствовали против него достаточно красноречиво. Стива поместили в тюрьму без права освобождения под залог, где ему предстояло дожидаться решения суда. А по мнению полицейского, решение это могло быть очень жестким. Даже если бы Стив не избил Габриэлу, ему предстояло отбыть достаточно внушительный срок за то, что он скрылся из-под надзора полиции трех штатов, так что теперь для него все было кончено. ФБР давно шло по его следу, но, к сожалению, они не успели схватить Стива до того, как он поймал Габриэлу в свои сети. Теперь его обвиняли в покушении на убийство, в случае же, если бы полиции удалось доказать его причастность к смерти профессора, Стиву грозил пожизненный срок.

Инспектор сообщил эти новости чуть ли не с торжеством, но Питер не разделял его радости — ему казалось, что было бы гораздо лучше, если бы Стива Портера арестовали до того, как он убил профессора и едва не прикончил девушку. Впрочем, он поблагодарил инспектора и пошел сообщить новости Габриэле.

— Теперь он попадет в тюрьму? — шепотом спросила она, когда Питер закончил. Ей все еще было очень больно разговаривать, к тому же за сегодняшний день она потратила слишком много сил.

— Он уже в тюрьме, и надолго, — уверил ее Питер, и Габриэла кивнула. Как и он, она жалела о том, что полиция не схватила Стива раньше; если бы это случилось, тогда, быть может, профессор прожил бы еще сколько-то времени. Ради этого Габриэла без сожаления рассталась бы со всеми деньгами, которые он ей оставил, однако она только печально вздохнула, понимая, что теперь ничего поправить уже нельзя и что никакие деньги, никакое самопожертвование, никакое волшебство не помогут ей вернуть профессора.

Страницы: «« 23456789 »»

Читать бесплатно другие книги:

«В нашей пишущей стране пишут даже на стене. Вот и мне пришла охота быть со всеми наравне!» Так в шу...
Любящий муж, спокойная жизнь – все есть у молодой женщины Анны Шульгиной. Но ее счастье длится совсе...
Ищешь одно, а находишь совсем другое. В этом убеждаются две предприимчивых сестры, отправившиеся в с...
Обидно стать соучастницей собственного похищения, не догадываясь об этом. Но вдвойне обидней узнать,...
Неужели прикованный к инвалидному креслу бизнесмен и вправду готов выложить миллион долларов тому, к...
Разве это не злая насмешка судьбы – встретить мужчину своей мечты, а через пару часов стать свидетел...