Колесо судьбы Стил Даниэла

Глава 6

Двадцать первого декабря около двух часов пополудни поезд подкатил к платформе «Пенсильвания стейшн». Падал легкий снежок, и все было немного феерическим, как и полагалось в канун Рождества. Тана собрала свои вещи и пробилась сквозь вокзальную толпу наружу, где взяла такси. При одной мысли, что она едет домой, ею овладело уныние. Это было несправедливо по отношению к Джин, и она чувствовала себя виноватой перед матерью, однако Тана предпочла бы теперь оказаться в любом другом месте, только не на пути к дому. Ее тяготило предстоящее участие в «выездном вечере». Она знала, как вдохновляет эта перспектива ее мать. Последние две недели она звонила Тане почти каждый вечер, передавая малейшие подробности о гостях, о цветах, об убранстве стола, о ее кавалере и ее наряде. Джин ездила к «Саксу», чтобы купить дочери белое платье. Оно было шикарным: тончайший шелк отделан атласом, а по подолу вышиты бисером некрупные белые цветы. Стоило оно безумно дорого, но Артур велел ей записать расходы на его счет.

— Он так добр к нам, мое солнышко.

Сидя в такси с закрытыми глазами, Тана почти воочию видела выражение материнского лица, когда она произносит эти слова. Ну почему… почему она так безгранично благодарна ему все время? Что такого он для нее сделал? Разве что позволял работать на него не покладая рук, заставлял ждать его столько раз понапрасну… Еще когда Мери была жива и после… И даже теперь он для нее на первом месте. Если он так любил Джин, то какого дьявола не женился на ней? Эти мысли нагоняли на Тану тоску. Все это была одна сплошная комедия с участием ее матери и Артура… Дарнинги были так «добры» к ним обеим, особенно Билли… Завтра ей придется идти на этот треклятый вечер. Она пригласила молодого человека, с которым была знакома уже давно; он ей никогда не нравился, но это было то, что надо для такого случая. Его звали Джордж Чандлер Третий. Раньше она бывала с ним на танцах — раз или два, — и он нагонял на нее смертную скуку. Но Джин — Тана в этом не сомневалась — будет довольна ее выбором. Ей предстоит веселенький вечер, и поделать с этим ничего нельзя. Главное, что ее кавалер — безобидный и вышколенный молодой человек — не позволит себе ничего непристойного.

Когда Тана вошла в квартиру, там было темно: Джин еще не вернулась с работы. Включив свет, она огляделась вокруг: все по-прежнему, только меньше размерами и мрачнее. Тана устыдилась своих мыслей. Она знала, каких героических усилий стоило ее матери содержать приличный дом для них обеих, какой ценой ей это удавалось. Однако теперь все выглядело другим в глазах Таны, как если бы она сама подспудно изменилась и уже не подходила к прежним условиям. Она поймала себя на том, что вспоминает комфортабельный дом Блейков в Вашингтоне, в котором чувствовала себя так хорошо: не такой претенциозный, как дом Дарнингов, но уютный и теплый — настоящий дом для всех членов семьи. Она скучала по ним, особенно по Шарон. Они ехали вместе до Вашингтона, где Шарон сошла с поезда. Тана смотрела ей вслед, испытывая такое чувство, что теряет лучшую подругу; Шарон обернулась, чтобы улыбнуться ей широкой улыбкой и помахать на прощание рукой; она скрылась из виду, а поезд пошел дальше, на Север. И вот Тана сидит у себя в комнате и смотрит на свои сумки, готовая расплакаться.

— Кто это там приехал? Моя дорогая девочка? хлопнула входная дверь, и раздался радостный возглас Джин. Тана испуганно оглянулась: что, если мать прочла ее мысли и узнала, как неуютно она себя здесь чувствует? Но Джин ничего этого не замечала: перед ней была любимая ею дочь, которую она заключила в объятия и прижала к груди. Потом отступила назад и оглядела Тану. — О, да ты прекрасно выглядишь!

Сама Джин выглядела не хуже: щеки ее разрумянились от мороза, на кончиках волос осел иней; на Тану смотрели огромные темные глаза. Не в силах сдержать нетерпение, она прямо в пальто побежала в свою спальню и вышла оттуда с платьем Таны в руках; оно было поистине роскошным: тончайший шелк ниспадал мягкими складками с обтянутых атласом мягких плечиков, которые Джин дали в магазине вместе с платьем. Оно смотрелось как свадебное, и Тана не смогла сдержать улыбку.

— А где же вуаль?

Мать улыбнулась ей в ответ.

— Как знать? Может, скоро понадобится и она. Тана засмеялась и покачала головой.

— Давай не будем с этим спешить. Мне еще только восемнадцать.

— Это ничего не значит, моя радость. Завтра ты можешь встретить мужчину своей мечты. Ничего нельзя сказать заранее.

Тана смотрела на мать, не веря своим ушам: что-то в глазах Джин заставляло думать, что она говорит вполне серьезно.

— Ты в самом деле так думаешь, мам?

Джин Робертc улыбнулась: так чудесно снова видеть Тану. Она приложила к дочери платье, заранее зная, что оно будет смотреться на ней превосходно. Сплошной восторг!

— Ты красивая девушка, Тэн, и где-то есть мужчина, который будет счастлив назвать тебя своей женой.

— Но разве ты не боишься, что я повстречаю его уже теперь?

— Почему я должна бояться? — Она, похоже, не поняла того, что сказала дочь. Тана была потрясена до глубины души. — Но мне еще только восемнадцать лет! Разве ты не хочешь, чтобы я продолжала учиться и встала на ноги?

— Но ты сейчас учишься.

— Это только начало, мам. Когда я закончу двухгодичный колледж, я буду учиться дальше, чтобы приобрести специальность.

Джин нахмурила брови.

— Что плохого в том, чтобы выйти замуж и рожать детей?

— Так вот к чему все идет! — Тане чуть не сделалось дурно. — Ваш «выездной бал» не что иное, как вывеска! На самом же деле это аукцион по продаже рабынь.

Джин Робертc казалась шокированной.

— Тана! Какие ужасные вещи ты говоришь!

— Я знаю, что говорю! Молодые девушки выстроятся в ряд, приседая, точно идиотки, а мужчины будут на них глазеть. «Ну-с! — Она прищурилась, будто разглядывая девушек в лорнет. — Давайте посмотрим. Я, пожалуй, возьму вон ту…» — Тана снова раскрыла глаза, вид у нее был расстроенный. — Черт побери, неужели к этому сводится вся наша жизнь?

— Сколько бы ты ни паясничала, мне ты ничего не докажешь. Это — красивая традиция, значащая для всех очень многое. — «Нет, мам, она ничего не значит, во всяком случае для меня… Это нужно только тебе», — вихрем пронеслось в ее мозгу, но она не сказала этого вслух: Джин показалась ей такой несчастной. — Почему ты все усложняешь, Тэн? Энн Дарнинг начала выезжать четыре года тому назад. Она прекрасно провела время на том балу.

— Рада за нее. Но я — не она. Энн сбежала в Италию с каким-то кретином, от которого ее отцу пришлось потом откупаться, — припомнила Тана.

С тяжелым вздохом Джин опустилась на стул, не сводя глаз с дочери. Они не виделись целых три месяца, и теперь она чувствует растущее напряжение в отношениях с дочерью.

— Почему бы тебе просто не расслабиться и не повеселиться, Тэн? Кто знает, может, ты повстречаешь там человека по душе?

— Но я не хочу «повстречать человека по душе» И мне вовсе не хочется туда идти.

Глаза Джин наполнились слезами.

— Я… мне только хотелось… мне так хотелось, чтобы у тебя…

Тана не могла видеть ее такой. Она встала на колени и приникла к матери.

— Прости, мам! Я была не права… Я уверена, что это будет чудесно.

Джин улыбнулась сквозь слезы и поцеловала дочь в щеку.

— А я уверена лишь в одном, моя радость: ты будешь завтра красивой.

— В таком платье просто невозможно не быть красивой. Ты, наверное, выложила за него целую кучу денег. — Тана была тронута и в то же время подумала, что это — напрасная трата: лучше бы она купила дочери что-нибудь на каждый день, чтобы ей не приходилось все время одалживать вещи у Шарон.

Джин, однако, сказала с улыбкой:

— Это подарок от Артура, мое солнышко.

Тану это неприятно поразило: еще один повод для благодарности! Она так устала от Артура и от его благодеяний.

— Зачем он это сделал? — Тана явно не была в восторге от его щедрости, а Джин не могла понять причины такого прохладного отношения к подарку. Впрочем, Тана всегда ревновала мать к любовнику.

— Он хотел, чтобы тебе было в чем пойти на бал. Смотри, какая прелесть!

Платье и впрямь было прелестное. Когда на следующий вечер Тана надела его и встала перед зеркалом со взбитыми и поднятыми кверху волосами — точь-в-точь как у Жаклин Кеннеди, фото которой Джин видела на обложке журнала мод, — она выглядела как златокудрая и зеленоглазая принцесса из сказки. Джин не могла удержаться от счастливых слез: ее дочь была само совершенство.

Некоторое время спустя за ними заехал Джордж Чандлер, и они втроем отправились на бал. Артур сказал, что постарается быть, но у него назначена на этот вечер деловая встреча. В любом случае он «сделает все возможное» — так сказала дочери Джин, когда они ехали в такси. Тана промолчала, а про себя отметила эту типичную для него фразу, за которой ничего не стояло. Он говорил так в течение многих лет — на Рождество, на День Благодарения, на день рождения Джин. На практике это обычно означало, что он не приедет, а пришлет цветы, телеграмму или письмо с поздравлениями. Тана помнила, какое удрученное бывало в таких случаях у матери лицо, но сейчас Джин была слишком воодушевлена предстоящим событием, чтобы переживать из-за Артура. Сегодня она напоминала хлопотливую наседку. Все матери сгрудились в одном конце длинного бара, в другом его конце собрались отцы. Среди приглашенных были старые друзья и доброжелатели богатых домов. Однако большую часть зала заполняла молодежь в возрасте Таны. Девушки были в розовых, красных либо ярко-зеленых шелковых платьях, и лишь немногие могли похвастаться белыми нарядами, купленными специально для этого случая. Это была разношерстная толпа упитанных девушек с круглыми лицами и широкими талиями. Тана выигрывала на фоне своих ничем не примечательных сверстниц: высокая и стройная, она, не в пример остальным, держалась независимо и гордо.

Джин наблюдала за дочерью, стоя в другом конце зала. Но вот где-то в середине вечера наступил торжественный момент: началась церемония представления. Девушки проходили одна за другой перед гостями и, придерживая длинные юбки, делали книксен. Их вели под руку отцы. Джин даже расплакалась от гордости за дочь. Втайне она надеялась, что Тану может представить Артур, но он, конечно же, не смог выбраться. Он и так сделал для них слишком много, Джин не могла рассчитывать на большее. Порозовевшая от волнения Тана вышла, опираясь на руку Джорджа Чандлера. Изящно присев, она поклонилась гостям, опустила глаза и исчезла в толпе дебютанток. Вновь заиграла музыка и начались танцы. Все было позади — официальное представление Таны состоялось. Она оглядела зал, чувствуя себя в глупейшем положении. Не было ни воодушевления, ни радостного возбуждения, ни романтической дрожи в позвоночнике. Она исполнила желание матери, больше от нее ничего не требовалось. Начавшаяся неразбериха дала ей возможность затеряться на какое-то время в толпе. Чандлер, похоже, по уши влюбился в улыбчивую рыжеволосую толстушку в замысловатом платье из белого бархата, и Тана благоразумно устранилась, позволив ему добиваться расположения предмета своей страсти. Она прошла в альков и со вздохом облегчения села в стоявшее там кресло, закрыв глаза, благодарная уже за то, что не видит толпу танцующих, своего «кавалера», которого она терпеть не могла, слез радости в глазах своей покинутой в одиночестве матери. Подумав о Джин, она снова вздохнула и вдруг услышала над собой мужской голос, заставивший ее вздрогнуть от удивления и испуга.

— Скучаем, красавица? — Тана подняла веки: перед ней стоял высокий темноволосый юноша с почти такими же зелеными глазами, как у нее самой. Его манеры были свободными, если не развязными — это чувствовалось в небрежной прическе, в кое-как завязанном черном галстуке, в том, как он держал стакан с виски и во всей его непринужденной позе; он стоял и смотрел на нее сверху вниз с полунасмешливой улыбкой. — И кто только придумал этот маскарад? — Во взгляде его изумрудных глаз каким-то непостижимым образом сочетались насмешка и восхищение.

Тана неуверенно кивнула ему в ответ и неожиданно для себя рассмеялась.

— Вы меня напугали. — Она с улыбкой взглянула ему в глаза: у нее было такое ощущение, что она его где-то встречала. — Что вам сказать? Это было нечто.

— Вы правы. Выставка-продажа скота. Я посещаю их каждый год.

Тане, однако, показалось, что, несмотря на свой глубокомысленный вид, он слишком молод и вряд ли успел приобрести большой опыт в таких делах.

— И давно вы к этому приступили?

Он хитро усмехнулся, будто уличенный во лжи мальчишка.

— Собственно говоря, сегодняшний бал должен был быть первым, но в прошлом году меня по ошибке пригласили на котильон и на все другие «выездные вечера». — Он комично закатил глаза. — Боже мой, какая это была скучища! — Окинув ее оценивающим взглядом, он прихлебнул из своего стакана. — А вы как попали сюда, принцесса?

Она весело улыбнулась ему.

— В такси.

— У вас прекрасный кавалер. — Он снова саркастически усмехнулся, и она невольно засмеялась. — Вы с ним уже помолвлены?..

— Боже упаси!

— Это доказывает, что вы не лишены минимального здравого смысла. — Он говорил в ленивой аристократической манере, нехотя цедя слова. Казалось, он готов иронизировать над всем и вся. Тана была очарована: в нем чувствовалось что-то дерзкое и вызывающее. При том, что он был богато и модно одет, его манеры могли показаться шокирующими, и это идеально подходило к ее настроению.

— Так вы, стало быть, знаете Чандлера? Юноша снова усмехнулся.

— Мы с ним учились два года в одном и том же интернате. Джордж неподражаемо играет в гандбол и неплохо смотрится на теннисном корте; он не самый классный игрок в бридж; по математике, истории и биологии он, помнится, не блистал. Между ушей у него полная пустота.

Тана не удержалась от смеха. Она и сама не симпатизировала Чандлеру, а этот незнакомец обрисовал его с беспощадной хирургической точностью.

— Нарисованный вами портрет очень похож на оригинал. Вы наблюдательны, хотя и не слишком любезны.

— Мне не платят за любезности. — Он шаловливо улыбнулся и снова прихлебнул виски. Его глаза остановились на ее бюсте и тонкой талии.

— А за что вам платят?

— Пока, собственно, мне не платят ни за что. — На этот раз его улыбка была благожелательной. — И, бог даст, не будут платить.

— Где вы учитесь?

Он наморщил лоб, словно силясь припомнить что-то важное, потом уставился на нее с совершенно идиотским видом.

— Вот беда… Я, кажется, запамятовал. — Он виновато улыбнулся, а Тана меж тем гадала, что бы это могло означать. Может, он не учится ни в каком колледже? Впрочем, это на него как будто не похоже. — А вы?

— В «Грин-Хиллз».

Он высоко поднял бровь, по лицу его снова скользнула озорная улыбка.

— Как это аристократично! И на чем же вы специализируетесь? Изучаете историю рабовладельческих плантаций или способы заварки чая?

— И то и другое, — не переставая смеяться, она встала с кресла. — По крайней мере, я учусь. Не то что некоторые.

— Это займет у вас два года. А что потом, принцесса? Может, то, ради чего вы приехали сегодня сюда? Охота на мужа номер один? — Он поднес руку ко рту, делая вид, что говорит в мегафон. — Всем кандидатам в мужья предлагается встать вдоль задней стены зала! Все здоровые, белые, молодые самцы, имеющие соответствующую родословную, берут в правую руку диплом об образовании, полученном их папашами. Нам надо также знать название школы, где вы учились, группу крови, умеете ли вы водить автомобиль, размеры вашей доли имения и как скоро вы вступите во владение ею… — Тана покатывалась со смеху, а он уже спрашивал конфиденциальным шепотом:

— Вы уже подобрали себе женишка? Или вы безумно влюблены в Джорджа Чандлера? — По самые уши, — ответила она ему в тон и медленно направилась в танцевальный зал.

Он пошел за ней следом. Заметив, что на другой стороне зала ее «кавалер» целует свою рыженькую толстушку, он повернулся к Тане и мрачно проговорил:

— У меня есть для вас печальная новость, принцесса: вам угрожает измена.

Она посмотрела в его зеленые глаза и пожала плечами.

— Тогда у нас с ним все кончено! — В ее глазах прыгали смешливые чертики. Какое ей дело до Джорджа Чандлера?

— Хотите потанцевать?

— С удовольствием.

Он обнял ее за талию и ловко ввел в круг танцующих. В нем была практичность и уверенность в себе, не свойственная людям его возраста. Тану не оставляло ощущение, что она его где-то видела. Но где? После первого танца он спросил:

— Между прочим, как вас называть, принцесса?

— Тана Робертc.

— А меня зовут Гарри. — Он вдруг отвесил ей низкий шутовской поклон. — Гаррисон Уинслоу Четвертый, если вам угодно. Но Гарри вполне достаточно.

— Наверное, я должна быть польщена? — Разумеется, она была под впечатлением услышанного, но ни за что на свете не согласилась бы это показать.

— Только в том случае, если вы регулярно читаете газетные колонки, посвященные хронике светской жизни. Гаррисон Уинслоу Третий, мой родитель, занимается тем, что валяет дурака в разных столицах планеты, чаще всего в Париже и Лондоне, иногда, если есть время, заезжает в Рим, в Санкт-Мориц, Мюнхен, Берлин. Когда нет другого выбора, наведывается в Нью-Йорк, чтобы выдержать очередное сражение с опекунами, которым моя бабушка вверила довольно-таки недурное имение. Однако он не слишком любит Штаты, а точнее — меня. — Он рассказывал это скучным, монотонным голосом, а Тана безуспешно пыталась угадать, что происходит у него в душе. — Моя мать умерла, когда мне было четыре года. Я ее совсем не помню, только иногда всплывет что-то такое, почти неуловимое… запах духов, смех на лестнице, когда они с отцом уезжали куда-нибудь в гости или в ресторан; чье-то платье, вдруг навевающее воспоминания… Она покончила самоубийством. «Женщина с крайне неустойчивой психикой, — так говорила о ней моя бабушка, — но очень недурна собой». С тех пор мой бедный отец зализывает свои раны… Я забыл упомянуть еще Монако и Антильские острова — там он тоже зализывает раны. Разумеется, не один, а с помощницами. В Лондоне имеется постоянная помощница, он останавливается у нее регулярно; есть очень красивая помощница в Париже… Еще с одной он любит ездить в горы покататься на лыжах; еще есть китаянка в Гонконге. Раньше он брал меня с собой — я тогда еще не учился, но потом оказалось, что со мной трудно ладить, и он стал ездить один. — Его глаза внезапно затуманились. — Вот такие дела… По крайней мере, — он снова глянул на нее ясными глазами и цинично улыбнулся, — теперь вам известно, что собой представляет Гаррисон Уинслоу или хотя бы один из них.

— А вы сами? — негромко спросила она. В ее глазах была грусть. Он рассказал ей больше, чем хотел рассказать: четвертая порция виски развязала ему язык, хотя и не помешала танцевать с обычной уверенностью. Он не жалел о своей откровенности: все в Нью-Йорке знали, кто такие Гарри Уинслоу, отец и сын… — Вы такой, как он? — Она сомневалась в этом: он просто не мог успеть развить в себе такие качества. На вид он казался лишь немногим старше ее.

Он беспечно повел плечами.

— Я стараюсь походить на него. — И снова улыбнулся. — Будьте осторожны, красавица! — С этими словами он схватил ее в охапку и снова потащил в крут. Тана увидела, что за ними наблюдает ее мать. Джин не спускала с них глаз, потом стала наводить справки о кавалере дочери. Полученная информация ее не разочаровала.

— Вы часто встречаетесь с отцом? — У Таны не шли из головы слова юноши, тогда как он легко кружил ее по паркету. Его жизнь показалась ей одинокой… интернат… потеря матери в возрасте четырех лет… распутник-отец, мечущийся по свету в поисках сексуальных радостей…

— Не слишком. У него нет на меня времени. — На какие-то секунды он показался Тане маленьким мальчиком, и ей стало его жаль. Однако он поспешил перейти в наступление. — А вы кто такая, Тана Робертc? Я ничего о вас не знаю, если не считать того, что вы не умеете выбирать ухажеров. — Он взглянул в сторону Чандлера, со страшной силой прижимающего к себе свою маленькую рыжеволосую партнершу, и оба весело рассмеялись.

— Мне восемнадцать лет, незамужняя, учусь в «Грин-Хиллз».

— Господи! Как это скучно. А любовники?

Ее лицо сделалось непроницаемым, будто захлопнулась некая дверь. Он не оставил это без внимания.

— Их нет.

— Успокойтесь, я не имел в виду Чандлера. — Она немного расслабилась. — Хотя, признаюсь, с ним тягаться трудно. — Бедный малый! Они оба потешались над ним; он был самым тупым созданием, каких она когда-либо знала, и постоянной мишенью насмешек своих одноклассников. — Что остается? Родители? Незаконнорожденные дети? Любимые собачки? Подруги? Хобби?.. Стойте! — Он похлопал рукой по карманам, будто ища что-то. — У меня должна быть анкета… — Оба расхохотались. — Все вышеперечисленное? Или ничего?

— Только мама. Никаких собачек. Никаких незаконнорожденных детей.

Он явно опечалился.

— Вы меня разочаровали: я думал, что вы способны на большее. — Музыка начала затихать, и Гарри огляделся вокруг. — Здесь становится скучно. Может, махнем куда-нибудь поужинать и выпить?

Она улыбнулась.

— Я не прочь. А Чандлера тоже возьмем с собой? Гарри изящно поклонился, — Предоставьте это мне.

Он куда-то исчез, но скоро вернулся. На лице его играла свирепая улыбка.

— О боже! Что вы с ним сделали?

— Я ему сказал, что его флирт с этой рыжей девкой вас ужасно расстроил и что я везу вас к психиатру…

— Вы так не сказали!

— Именно так! — Он принял упрямый вид, но не выдержал и расхохотался. — Собственно говоря, я ему сказал, что вы теперь прозрели и предпочли ему меня. Он передал вам поздравления с удачным выбором и сбежал вместе со своей толстухой.

Как было на самом деле, Тана знать не могла, но она видела, что Чандлер с сияющим лицом помахал им рукой, прежде чем скрыться с другой дебютанткой. Тут все было в порядке.

— Я должна сказать матери, что мы уходим. Вы не возражаете?

— Ничуть. Впрочем, я, конечно же, возражаю, но боюсь, что у меня нет выбора.

Когда Тана знакомила его с Джин, он держался как истый джентльмен и произвел нужное впечатление, к большому удовольствию Таны. Они ушли, а мать поехала домой одна, жалея, что не было здесь Артура: то-то бы он поглядел на Тану и порадовался за нее. Вечер удался на славу, и Тана, вне всякого сомнения, хорошо повеселилась. Она ушла вместе с Гарри Уинслоу Четвертым. Джин знала, кто он такой, во всяком случае, ей было известно это имя.

— А что делает ваш отец? — Гарри вытянул ноги, развалившись на сиденье такси.