Случайные помехи Михановский Владимир
– Не понимаю…
– Скажи мне, Женевьева… Во имя наше дружбы… во имя Сергея. Знаешь, он о тебе говорил в самый последний день на Земле, перед стартом «Анастасии». Ты сама не знаешь, как тепло он к тебе относился… Ой, я не то говорю, мысли путаются. Женевьева, объясни: что происходит?
– Выпей кофе, тебя знобит, – кивнула Женевьева на низенький столик.
Зоя, не глядя, взяла чашку и сделал глоток. Этот жест, быстрый и порывистый, чем-то напомнил Женевьеве прежнюю бесшабашную Зойку, когда они дружили втроем. Женевьева, что греха таить, была неравнодушна к статному кареглазому слушателю Звездной академии. Впрочем, об этом, похоже, не узнала ни одна душа в мире. Может, из-за того давнего чувства она и осталась на всю жизнь одинокой?
На Зою она смотрела с болью и состраданием: глубокие утренние тени очень старили ее. Женевьеве подумалось, что такой Зоя должна стать добрый десяток лет спустя.
– Что разглядываешь? – забеспокоилась Зоя. – У меня что-то не так?
– Все в порядке.
– Не томи! – вырвалось у Зои. – Скажи честно, что с Сергеем?
– Ты все знаешь сама. Есть серьезные опасения, что это не Сергей, а кто-то другой.
– Пустите меня к нему, и я сразу скажу, он это или не он. Чего проще?
– Исключено.
– Он так обезображен?
– Дело не только в этом, – произнесла Женевьева, водя пальцем по цветастому подносу.
– Да в чем же, наконец? – ударила Зоя кулаком по столу.
– Не могу сказать. Я связана словом. Пойми, это тайна, Зоя, миленькая. От нее зависит, быть может, само существование человечества.
– Слова, слова… – метнула Зоя взгляд на собеседницу. – Я жена, жена его! – перешла она на крик. – Ты в силах это понять? Нет, тебе не дано… Какую опасность может представлять для человечества один-единственный человек, да еще так пострадавший. Не важно – Сергей это или не Сергей. Какие-то смертоносные бациллы у него? Люди и не с такими опасностями справлялись!
– Потерпи.
– Знаешь, кто ты? – воскликнула Зоя. Она чувствовала, что через мгновение пожалеет о сказанном, но сдержать себя уже не могла. – Ты робот, кукла бесчувственная! Истукан! тебе неведомы человеческие чувства, ты не знаешь, что такое сострадание, что такое любовь. А он так к тебе относился, Сергей… Он портрет твой выгравировал на самом дорогом для него подарке!..
– Успокойся, прошу тебя, – тихо проговорила побледневшая Женевьева.
– Тебе нужно одно: как бы чего не вышло.
– Ты несправедлива.
– А ты справедлива? А вы все с Макгрегором, вы со мной справедливы? Для вас важна только наука, результат, чистота эксперимента, – продолжала выкрикивать Зоя. – Ты представила себе хоть на минуту, как я не сплю ночами, совсем извелась, в голову самое чудовищное лезет. А Андрей? На него смотреть страшно. Он спрашивает, а я не знаю, что ему отвечать. Лучше убить меня, чем держать в неведении! Скажи правду. Я двужильная, все вынесу… И дам слово, что никому ничего не скажу… За семь лет у меня душа стала тверже стали. Говори же, черт возьми! – С этими словами Зоя схватила свою недопитую чашку и с силой швырнула ее на пол. Фарфор с треском разлетелся, усеяв пол мелкими осколками.
– Спасибо, что не в лицо, – произнесла Женевьева со странной улыбкой.
Зоя закрыла лицо руками.
– Прости, прости меня, Женевьева. Сама не знаю, что творю.
– Это я должна просить у тебя прощения, – покачала Лагранж головой. – Мы не имеем морального права скрывать от тебя истину. Ты обязана все знать.
– А как же… судьбы человечества? – медленно подняла на нее глаза Зоя.
– Я могу доверять тебе?
– Как самой себе. Нет ничего страшнее неизвестности, – проговорила Зоя, глядя в окно с отрешенным видом.
– Я скажу правду.
Приняв решение, Женевьева поднялась, глаза ее сузились и потемнели, как всегда в минуты сильного волнения. Совсем рассвело. Похрустывая осколками, она прошла к окну и стала к нему спиной.
– Видишь ли, Зоя… Истина не известна никому на Земле. Никто не знает, кто появился на Пятачке.
– Какая же это тайна?
– Погоди. Ты не знаешь другого, самого главного. Имеются основания подозревать, что вернувшийся – не человек.
– Не человек? – переспросила Зоя. – Но кто же тогда?
– Помнишь тристаунские события?
– Такое не забывается.
– Ученые полагают, что их тоже вызвал инопланетянин. В этом, например, уверен Макгрегор.
Зоя низко наклонила голову. Словечко «тоже», больно резанув слух, разъяснило ей все, хотя разум отказывался поверить в такое. Несколько минут она сидела в полном оцепенении.
– Послушай, но это же просто невозможно, – проговорила она в растерянности. – Вместо Сергея – инопришелец?..
– Космос неистощим на выдумки, – ответила Женевьева известной поговоркой. – В общем, история темная, нам еще предстоит разобраться в ней. Теперь тебе необходимо побыть одной, чтобы прийти немного в себя. Приведи в порядок свои мысли, а я попробую привести в порядок квартиру.
Женевьева вышла, вернувшись с совком и веником. В своей квартире она не терпела биороботов, предпочитая все делать сама.
Зоя сидела с отрешенным видом, наблюдая за ее действиями. И мир не перевернулся! Солнце продолжало светить, первые его лучи заглянули в окно, легли прямоугольником на ворсистый пол, заиграли на фарфоровых осколках. Больше всего потрясла смесь обыденности, будничности с полной немыслимостью.
– Послушай, Женевьева, – сказала Зоя, когда последний осколок исчез в ведерке.
– Да?
– Ты должна пропустить меня к нему.
Женевьева покачала головой:
– Я и так сделала то, на что не имела права.
– Заклинаю тебя… во имя нашей дружбы. Во имя твоей любви к Сергею…
Женевьева побледнела и выронила ведерко, осколки веером рассыпались по полу.
– Ты пройдешь в медцентр, когда будет можно, – сказала она. – И увидишь все своими глазами. Если надо, я отвечу за свои действия.
Зоя поднялась, начала собираться.
– Приляг, отдохни у меня, – предложила Женевьева.
– Не могу. Нужно Андрея покормить, в школу собрать.
– Я сообщу тебе, когда надо…
– Спасибо. Извини за чашку, – произнесла Зоя и осторожно, словно стеклянную, прикрыла за собой дверь.
После ее ухода Женевьева долго ходила по комнате. Она корила себя за то, что не рассказала гостье о кратковременном приходе пришельца в сознание и нескольких репликах, которыми успела с ним обменяться. Поразмыслив, однако, пришла к выводу, что поступила правильно. Приход в сознание мог оказаться частью дьявольского плана инопришельцев, а для бедной Зои он послужил бы лишним источником страданий.
У Женевьевы слипались глаза после ночного дежурства у контейнера и тяжелого утреннего разговора, но отдохнуть ей не пришлось. Едва вздремнула – разбудил гонг экстренного вызова. Макгрегор, изучив сообщение из медцентра, срочно созывал свой совет.
Следовало заскочить в медцентр, взять материалы и лететь на заседание.
Сознание возвращалось медленно, исчезающе малыми импульсами, как бы толчками. То подступало, то уходило вновь, подобно волне, лижущей берег. Волна… Морская? Нет, это река, широкая, как море. И лодка, и старый дом на берегу, и глаза любимой женщины… И солнце, много солнца. Так много, что оно может ослепить, лишить зрения.
Время от времени пробужденные вспышки сознания, словно прожектором, высвечивали то один, то другой уголок памяти. Своего тела он поначалу не ощущал, сознание существовало отдельно от него. Потом начал ощущать легкие покалывания. Это не могло не радовать, поскольку говорило о возвращении к жизни. Картины вспыхивали в мозгу самопроизвольно, сами по себе, то до жути реальные и многокрасочные, то полустертые и выцветшие, как старинная гравюра.
…Он пробуждается, выходит из небытия, и первое ощущение – это боль, то нарастающая, то затухающая. Она накапливается в каждой клеточке тела, сливается в ручейки, ширится, крепнет, чтобы вдруг смениться волной желанного онемения.
Сознание вспыхнуло резко, словно лампочка в темной комнате после щелчка выключателя. «Полно, на Земле ли я?» – мелькнула тревожная мысль. Показалось – он в тропическом лесу. Со всех сторон тянулись к нему покачивающиеся лианы. Иные из них впиваются в тело. Воздух необычайно густ и прян, к тому же вязок – не дает пошевелиться. Стоп, это не воздух, а жидкость, судя по серебристым газовым пузырькам… Хотя разве возможно такое? некоторые пузырьки лопаются, вспыхивают, словно маленькие солнца. Хотя он не может шевельнуться, это не приносит особых неудобств. Лианы его поддерживают, снимают усталость, когда она накапливается в мышцах. Но как он может дышать в жидкости? Ах, на голове у него колпак с газовой смесью!
Торопец почувствовал смутное беспокойство: значит, с прыжком через пространство что-то не получилось, не сработало. Ничего не попишешь, первый опыт. Нужно быть готовым ко всему. На каком звене, на каком этапе произошел срыв? Он должен поскорее прийти в себя, чтобы помочь исследователям.
Беспокойство становилось все сильнее. Куда он попал, если только все это не галлюцинации? Попытался двинуть рукой, ногой – ничего не получилось. «Гулливер у лилипутов…». Перевел взгляд подальше – и поразился. Теплое, ласковое подводное царство через несколько десятков метров резко обрывалось, отгороженное от остального мира прозрачной вертикальной стеной. А еще дальше, рядом с пультом, стояла женщина и не отрываясь глядела на него. На глаза наплывала пелена, он усилием воли отгонял ее. Боже мой, Женевьева! Женевьева Лагранж! Он хотел крикнуть, позвать ее, но и эта попытка ничего не дала.
Женщина стояла, напрягшись, как струна, глаза ее блестели. Что происходит? Она не узнает его?
Женевьева почти не изменилась, хотя семь лет прошло. Такая же стройная, легкая. Разве что глубже прорезались морщинки в уголках губ. Да еще глаза глубже запали. Те глаза, которые некогда нравились ему, хотя он сам не смел себе в этом признаться. А потом появилась удивительная Зойка, и любовь к ней захлестнула все на свете. Но где Зойка? Его взгляд тщетно ищет ее рядом с Женевьевой.
Ход мыслей Сергея прервал сторонний сигнал, вспыхнувший в мозгу.
– Кто вы? – возник безмолвный вопрос, исходивший от Женевьевы. Ему почудилось даже, что он различает ее голос, глубокий, грудной, с легкой хрипотцой. А может, этот голос выплыл из глубины услужливой памяти?
Неожиданно женщина, прикусив губу, отвернулась от него и посмотрела на экран, по которому побежали какие-то письмена – он не мог их издали различить.
Вихрь мыслей промчался в его голове: она не узнает его?! Он так обезображен? Или все происходящее – дурной сон, видение воспаленного мозга? Собравшись, он мысленно ответил, стараясь держаться спокойно:
– Я – Сергей Торопец, капитан фотолета «Анастасия».
Он так и не понял, как отреагировала женщина: то ли удовлетворенно кивнула, то ли едва заметно отрицательно покачала головой.
Разговор, последовавший затем, был и вовсе странным.
– Неужели земляне и ты, Женевьева, забыли меня? – спросил он с горечью.
Гнев, недоумение, боль, обида разом вспыхнули в его душе. Почему Женевьева разглядывает его, словно заморское чудище? Быть может, переход через нуль-пространство так неузнаваемо преобразил его?
Напоследок Женевьева спросила его о происхождении послеоперационного шрама, но ответить он не успел: жаркая волна захлестнула сознание. На глаза наползла дымка, предметы начали терять очертания. Окрестный мир покачнулся, и свет в глазах померк. Омут снова сомкнулся над головой капитана Сергея Торопца. Последнее, что врезалось в память, – это тревожное и прекрасное лицо женщины, земной женщины, олицетворяющей собой, быть может, все человечество.
Когда Зоя Алексеевна вышла от Женевьевы на улицу, снежная целина была уже кое-где порушена одиночными следами малочисленных прохожих. Следы выглядели четкими, словно очерченными углем. Лиловые утренние тени тянулись через всю улицу. Идти было зябко. Неподалеку какой-то прохожий вызвал аэробус, она решила воспользоваться случаем и заторопилась к летающей машине: захотелось вернуться домой, пока Андрей еще не проснулся. Вошла в салон, набрала на выносном пульте координаты дома-иглы и поискала глазами свободное место. Несмотря на ранний час, салон был почти полон. Все же свободное местечко отыскалось. Впереди, склонившись друг к другу, разговаривали две молоденькие девушки. Уловив обрывок разговора, Зоя Алексеевна начала прислушиваться. На них была форма сотрудниц Пятачка.
– Я слышала – ему получше, – произнесла первая.
– Говорят, скоро в сознание придет.
– Я мечтаю об этом моменте, когда все прояснится. А еще хочу повидаться с ним, когда он сможет говорить.
– Женевьева не разрешит.
– Жаль.
– Ничуть. Это разумная и справедливая мера – изоляция опасного пришельца.
Кровь бросилась Зое Алексеевне в голову: она поняла, о ком идет речь.
– Не верю я в эти разговоры о пришельце, – тряхнула головой вторая девушка. – Со звезд вернулся капитан Торопец, и никто другой!
Зоя едва сдержалась, чтобы не расцеловать ее.
– Извини меня, но такая наивность граничит с преступлением, – слегка повысила голос первая. – Гость в контейнере – это пистолет со взведенным курком, поднесенный к виску человечества.
– Чепуха. В контейнере у Лагранж – подлинный капитан Торопец, только пострадавший во время прыжка из-за случайных помех, – стояла на своем вторая.
– А шрам?
Дальнейший разговор Зоя не слушала. Показался дом-игла, аппарат резко пошел на снижение, и она начала пробираться к выходу.
Подходя к подъезду, машинально глянула вверх. Дом напоминал вертикальную глыбу, уходящую ввысь, за облака. Часть окон светилась, другие еще не зажглись. Одно из них – самое дорогое, за которым спит Андрюшка. Отыскать окно было непросто, словно одну соту в огромном медовом улье.
Когда-то Сергей шутил, что в домах-иглах для доставки жильцов на этажи будут применять переброску через нуль-пространство. Когда он улетал, таких домов еще не строили, они были только в проекте.
Когда, толкнув дверь, она на цыпочках вошла в квартиру, Андрей уже не спал.
– Мам, ты у отца была? – бросился он к ней.
– Нет, сынок, – покачала головой Зоя Алексеевна. – не смогла к нему пробиться.
Глаза Андрея погасли.
– Мне сказали, ему лучше, – произнесла она, без сил опускаясь на стул. – Говорили даже, он скоро в сознание должен прийти…
12
Нет ни дома, ни писем,
Ни любви, ни мечты,
И стою, независим,
У последней черты.
По просьбе Макгрегора Женевьева перед заседанием заехала на Пятачок, чтобы узнать мнение физиков комплекса о том, как действовать дальше.
Рассказ Лагранж о том, что пришелец ночью приходил в сознание, произвел на физиков совсем не то действие, на которое она надеялась. Среди ученых завязались бурные дебаты. Большинство склонялось к мысли, что человек после таких травм не смог бы выжить, тем более – прийти в сознание. А это значит…
Еще более бурным оказался совет по проведению Эксперимента.
– Мы имеет две версии, – подытожил Алонд Макгрегор, – должны сегодня сделать выбор. Первая – на Землю возвратился капитан Торопец. Вторая: мы имеем дело с его двойником. Напомню: в первую версию не укладывается шрам, обнаруженный на теле пришельца. Коллективное мнение физиков Пятачка – пришельца следует аннигилировать ввиду опасности для нашей цивилизации. Прошу высказываться членов совета.
Алонд говорил короткими, рублеными фразами, лицо его было мрачным. Обращаясь в зал, он терзал свою бороду. Все, кто должен был, слетелись в центр – совещание было очным: слишком серьезный вопрос решался на нем.
– Физики правы – нельзя ставить под удар весь род человеческий, – первым нарушил молчание астробиолог.
– И так сколько времени упустили. А вдруг это необратимо? – поддержал его кто-то из задних рядов амфитеатра. Кто именно – Женевьева не разобрала.
На душе у Лагранж было тяжело. Она чувствовала, что факты, которые без устали приводили ученые, против нее. Между тем в душе Женевьевы после разговора с Зоей произошел переворот. Вопреки фактам, вопреки очевидности, вопреки всему она снова поверила, что в контейнере не кто иной, как капитан Сергей Торопец. И еще она понимала, что союзников в этом зале у нее не было, даже с Алондом утратилось взаимопонимание.
Руководитель Эксперимента поднял руку, перекрывая шумок, возникший в зале после последней реплики:
– Мы не зря пригласили заинтересованных лиц, выскажутся сегодня все. Наш совет не снимает с себя вины за проведение Эксперимента. Но суть в том, что мы столкнулись с принципиально новым явлением, которое непредсказуемо. Лично я склоняюсь ко второй версии.
Женевьева пыталась поймать его взгляд, но Макгрегор упрямо отводил его в сторону. Ее сводило с ума собственное бессилие, невозможность повернуть ход событий. Вот и Алонд поддался их напору, умница Алонд. Как страшна сила инерции, стадное чувство, способное ослепить лучшие умы!
И в то же время в душе ее росла решимость. Она не боялась даже того, что теперь, после заявления Макгрегора, осталась в единственном числе.
– Прошу слова, – сказала она.
Макгрегор кивнул ей.
Лагранж подошла к микрофону, немного помедлила, обвела взглядом огромный зал и четко, чуть ли не слогам произнесла:
– Я призываю собравшихся отказаться от человеконенавистнического решения. В контейнере находится капитан Торопец, и я это докажу.
Когда шум улегся, Макгрегор спросил:
– Что это значит, Женевьева? У вас есть новые данные?
– Новых данных нет, – отрезала Женевьева. – Только те, которые я доложила.
– Эмоциям сейчас не место, – сказал Макгрегор. – Мы обязаны выработать общую точку зрения. И она должна основываться на фактах, и только фактах.
– Новых фактов у меня нет, – нагнулась к микрофону Женевьева. – Но у меня есть интуиция. И она мне подсказывает, что тот, кого вы называете пришельцем, – не кто иной, как возвратившийся капитан Торопец.
Зал снова зашумел.
Не слушайте ее, – истерически закричала молодая сотрудница Пятачка, перекрывая гул. – Она попала сама под гипноз, поскольку общалась с пришельцем! Кто знает, кто окажется под гипнозом завтра, через несколько минут?!
– Стыдно ученому молоть чепуху, – резко одернула ее Лагранж, хотя подумала, что в доводе оппонентки имеется свой резон.
Зал умолк, ожидая, что будет дальше.
– Подойдем к проблеме с другой стороны, – сказала спокойно Женевьева. – Мы – могущественная цивилизация, шагнувшая в космос, задумавшая прыжок через нуль-пространство. К лицу ли нам бояться одного-единственного человека, к тому же еще пострадавшего?
– Это не аргумент, – перебил астробиолог. – Медицина всегда отличалась ограниченностью взглядов… Приведу пример, понятный вам, Женевьева. Разве не может одна-единственная бацилла чумы, если ее вовремя не обезвредить, извести целые народы?!
Поименный опрос подтвердил худшие опасения Женевьевы: она оказалась в единственном числе. Теперь слово было за председателем.
– Друзья мои, – сказал он, – мы выслушали практически всех специалистов. Как говорили древние, промедление смерти подобно. Но вопрос слишком важен, и для его принятия желательно единодушие. Я призываю вас, Лагранж, присоединиться к мнению подавляющего большинства.
– Нет! – выкрикнула она в напряженной тишине зала.
– Тогда, может быть, кто-то хочет выступить на стороне Лагранж?
Тишина стала еще более напряженной.
– В таком случае отложим решение на сутки, – решил Макгрегор. – Но через двадцать четыре часа проблема должна быть исчерпана.
Город гудел, словно растревоженный улей. Повсюду только и было разговоров, что о сложившейся тревожной ситуации, к которой – неожиданно для всех – привел Эксперимент. Все ждали решения завтрашнего совета, о котором уже оповестили средства массовой информации.
После заседания Лагранж чувствовала себя как во сне. Кошмарном сне. Долго блуждала по городу, зачем-то поднималась на холм, с которого хорошо виден Пятачок, постояла на заброшенной аэробусной остановке, оглядела отверстие, прожженное шаровой молнией. Затем долго блуждала по улицам, переходя с ленты на ленту. С кем-то здоровалась, кому-то кивала. Иногда ей хотелось закричать во весь голос: «Люди, что вы делаете? Остановитесь! Нельзя допустить непоправимую ошибку, которая ляжет позором на всех нас!..»
Подчас на нее накатывали и вовсе безумные мысли. Что, если выкрасть пришельца, взяв в помощницы Зойку, и убежать неведомо куда? Но разум говорил, что это неосуществимо. Прежде всего, многотонная установка по поддержанию его жизнедеятельности чрезвычайно громоздка, ее не поднять послушным манипуляторам медцентра. А если даже они и осилят ее… Смешно. Куда, собственно, бежать? Повсюду они окажутся в зоне досягаемости землян… «разве что всем нам нырнуть в нуль-пространство», – подумала она, едва не удивившись дикости собственной мысли: кто допустит их к приемо-передающим полям?!
Женевьева успела сродниться со своим пациентом, состояние которого поначалу представлялось почти безнадежным. Теперь оно начало улучшаться, о чем говорил и вчерашний кратковременный приход в сознание. И что же, все это для того, чтобы его уничтожить?..
Неужели мир слеп и зрячей является только она? А что, если все наоборот: только она одна и слепа? Самое ужасное, когда ни с кем в мире нельзя посоветоваться. Ни с кем? А Зоя? Она обещала провести ее к Сергею. Что ж, слово она сдержит, но нужно поторопиться. Быть может, сегодня последняя возможность – завтра будет поздно. Правда, Зое нельзя открыть всю ужасную правду.
– Это пока тайна для всех землян. Ну и пусть! Ночью она удалит всех из помещения, где находится пришелец. Последнее дежурство! Это не вызовет ничьих подозрений.
Уложив Андрея, Зоя Алексеевна расхаживала по комнате, когда мелодичный сигнал видеовызова разбил хрупкую тишину. Она вздрогнула, боясь, что гонг разбудит Андрюшу: его насилу удалось уложить, он заснул совсем недавно. Хорошо, что дверь в спальную она догадалась прикрыть.
За окном висела плотная, слежавшаяся ночь. Зимние облака поглотили и звезды, и луну, казалось, они силятся просочиться сквозь пластик окна, чтобы затопить квартирный уют, такой призрачный и беззащитный.
Снова нетерпеливо звякнул гонг мобильного. Кто бы это мог быть так поздно? Макгрегор? Едва ли. С Пятачка ей тоже перестали звонить. Многие, правда, добивались разговора с ней: полузнакомые, а то и вовсе незнакомые, корреспонденты. Хотела получить хотя бы крупицу сведений, но что могла сказать им Зоя Алексеевна? К работе совета она доступа не имела. Такие разговоры только утомляли и раздражали. Надо было видео отключить на ночь! Она уже потянулась к реле, но вдруг, повинуясь внезапному импульсу, включила экран. Из глубины его выплыло лицо Женевьевы.
– Разбудила? – спросила она.
– Какой тут сон? – махнула рукой Зоя.
– Андрей спит?
– Уснул.
– Хорошо… это хорошо, – лихорадочно прошептала Женевьева, окидывая взглядом комнату.
– Что случилось?
– Собирайся и приезжай в медцентр.
– Сереже лучше?!
– …И не мешкай. Аэробус не вызывай, чтобы никто не видел, куда ты направляешься.
– Ладно.
– Самое лучшее – пешком, тут ведь недалеко, – продолжала Женевьева, которая все успела обдумать.
– Есть, бегу, – заражаясь ее волнением, прошептала Зоя.
– Морозно, одеться не забудь.
– К кому обратиться?
– Я сама тебя встречу.
Зоя Алексеевна накинула пуховый платок и вышла из дома. Ее не покидали тревожные мысли о Сергее. Может, ему хуже стало? Но чем она сможет помочь ему?
Было скользко: с вечера подтаяло, к ночи ударил мороз. Зоя скользила, несколько раз едва не упала. У входа в медцентр ее ждала нетерпеливая поеживающаяся Женевьева.
– Наконец-то! – сказала она и взяла Зою за руку. – Пойдем. Биозащиту я отключила, взяла грех на душу. Семь бед – один ответ.
В таком состоянии Зоя видела всегда уравновешенную подругу впервые.
В медцентре Зоя Алексеевна была очень давно, теперь все здесь было другим. Она с любопытством озиралась, стоя рядом с Женевьевой на бегущей дорожке, которая несла их в глубину территории. Приглушенно светящиеся купола здания казались ей таинственными. Она знала, что иные из них на много этажей уходят под землю, что там целый город. Когда они с Сергеем расспрашивали Женевьеву о ее легендарном медцентре, где творились, по слухам, чудеса, Лагранж отделывалась шутками: она не любила рассказывать о своей работе.
Сердце Зои отчаянно колотилось. Где-то здесь, в одном из бесчисленных корпусов, находится ее Сергей…
Переступая с одной ленты на другую, она добрались до отдаленного здания. Корпус окружали яблоневые деревья, ветви их были окутаны снегом. В здании никого не оказалось, если не считать деловито снующих манипуляторов.
Вслед за нетерпеливо шагающей Женевьевой она переходила из зала в зал, поглядывая на хитросплетения установок неизвестного ей назначения. Некоторым белковым Женевьева, не замедляя шаг, отдавала какие-то распоряжения, и те бросались исполнять их. Роботы были разной формы. Один из них – платформа на гибких щупальцах, с телескопической антенной и крупными глазами-фотоэлементами – напомнил ей манипулятор, встреченный когда-то на лунном космодроме. Как давно это было! И какими счастливыми и беззаботными были тогда времена.
Перед одной из установок, на цветном экране которой медленно билась тяжелая неправильная сфера, похожая на сердце, она невольно замедлила шаг, остановилась.
– Живее! – потянула ее за руку Женевьева. – У нас слишком мало времени.
Зоя послушно пошла, почти побежала за ней, и прежние страхи снова нахлынули разом, заставив сжаться сердце.
Перед массивной дверью Женевьева замешкалась.
– Хочу предупредить тебя, Зоя, – начала она. – Его состояние… Впрочем, поймешь сама. Возможно, ты больше его не увидишь.
– Это как?
– Не перебивай, а слушай. Возможно, он на короткое время придет в сознание. Во всяком случае, я сделаю для этого все. Не могу сейчас ничего тебе объяснить, но поверь, Зоенька, это необычайно важно. Для него… для всех нас. Ты должна выяснить… Ну, словом, Сергей это или его двойник. С тобой связана последняя надежда… Ладно, пошли.
Женевьева нажала кнопку, и створки раздвинулись, напомнив Зое ворота космодрома, когда она провожала Сергея на «Анастасии».
Войдя в огромный, в несколько пролетов, зал, Зоя растерянно огляделась: где же здесь искать Сергея? Помещение напоминало скорее цех какого-нибудь предприятия, работающего на орбите, в условиях невесомости, – настолько прихотливо, словно не подчиняясь законам тяготения, висели в воздухе разнообразные приспособления. Вскоре, однако, она обратила внимание, что все коммуникации тянулись в одну сторону. Что это там, вдали? Аквариум? Может быть, в нем содержатся существа с других планет, которые могут существовать только в жидкой среде? Женевьева легонько подтолкнула ее в спину:
– Иди.
Зоя подошла поближе, странное сооружение притягивало ее с неодолимой силой. За прозрачной стеной контейнера угадывалась легкая жидкость. Там шла своя таинственная жизнь. По капризным, часто меняющимся трассам бежали гуськом пузырьки воздуха, суставчатые трубки двигались, словно живые. Некоторые из них были прозрачны, в них пульсировала разноцветная жидкость. А там, в глубине аквариума… Она почувствовала, что пол под ней поплыл, и инстинктивно ухватилась за какую-то штангу. За толщей жидкостей неподвижно возвышалась, зависнув над дном, странная, такая знакомая фигура, с которой свисали оранжевые клочья комбинезона. Она сделал еще несколько шагов и уперлась в упругую магнито-защитную подушку. Стоявшая рядом Женевьева поддержала ее.
– Это… он? – прошептала Зоя Алексеевна задыхающимся шепотом.
– Да.
– Он… жив?
– Жив.
– Он не захлебнется в воде?
– Это не вода, – покачала головой Женевьева, – а жизненный раствор высочайшей активности. В нем сосредоточены все достижения земной биологии. А на голове его – видишь? – прозрачная маска, под которой кислородная смесь.
– Лицо изуродовано… – произнесла Зоя.
– Было хуже. Исправить лицо – самое простое, – махнула рукой Женевьева. – Пластическая операция, только и всего.
– Он не дышит!
– Присмотрись.
Зоя пригляделась. Через несколько долгих минут она заметила, что грудь Сергея медленно, едва заметно вздымалась и опускалась. Изувеченные, обожженные губы его были полуоткрыты, словно он хотел что-то сказать, но не мог.
– Довольно, теперь пойдем сюда, – сказала Женевьева, потянув ее за руку. Ей с трудом удалось оторвать гостью от прозрачной стенки. – Вот переговорное устройство с ним. – Лагранж усадила ее перед пультом, в центр которого была вмонтирована чуткая мембрана.
Зоя, как сомнамбула, опустилась на стул, продолжая смотреть на призрак, висящий в жидкости.
– Контакт осуществляется непосредственно с мозгом… этого человека, – пояснила Женевьева. – Следи за этим экраном, на нем будут записываться ответы на твои вопросы. Я сейчас включу самый мощный биостимулятор из всех, какие известны. Ты хорошо помнишь все, что я говорила тебе по дороге сюда?
Зоя кивнула.
– Ладно. – Женевьева положила ей руку на плечо, успокаивая. – И не забудь: если он и придет в сознание, то на очень малое время. В твоих руках сейчас многое… Желаю удачи, – заключила Лагранж и отошла к стимулятору.
Зоя поглядывала то на пульт, то на контейнер. На ее глазах цвет жидкости в нем начал изменяться, словно море в грозу. Чаще, судорожней запульсировала жидкость в трубках, прогоняя через организм неподвижного человека жизненные токи.
– Женевьева, – тихонько позвала она.
– Да?
– То, что ты делаешь, не опасно для его жизни?
– Для его жизни опасно совсем другое.
Читать бесплатно другие книги:
