Неожиданный роман Стил Даниэла
— Я пойду поговорю с ней, — предложил Питер. Ему было очень стыдно за сестер, и он еще раз извинился перед Диком за их поведение.
— Не переживай, я все понимаю. — Дик небрежно махнул рукой, но на самом деле ему было очень обидно.
С ним обошлись отвратительно ни за что ни про что.
Лицо у него сделалось хмурым, и он даже не попытался улыбнуться или утешить Лиз, которая сидела за столом и вытирала глаза уголком салфетки.
— Для них это оказалось тяжелее, чем я думала, — промолвила она извиняющимся тоном.
— Для меня сегодняшний праздник тоже не был особенно приятным, — отрезал Дик. — Роль незваного гостя никогда мне особенно не нравилась, но под конец твои дочери и вовсе повели себя так, словно я серийный убийца, который зашел на огонек. А убийцы не заслуживают снисхождения, не так ли? Или, может быть, они вообразили, будто их отца убил я? Во всяком случае, вели они себя именно так!
Его самолюбие было глубоко уязвлено, но выместить обиду Дик мог только на Лиз. И он это сделал не задумываясь, чем поверг ее в отчаяние. Теперь на нее сердились не только дочери, но и Дик. Только Джеми, продолжавшего с аппетитом уплетать пирог, всеобщее смятение не коснулось.
— Ты все-таки должен понять, как им тяжело! — нашла в себе силы возразить Лиз. — Ведь это первый День благодарения, который они отмечают без отца!
— Я это понимаю, но я здесь ни при чем. Я не виноват в смерти Джека! — Дик почти выкрикнул эти слова, и Джеми, оторвавшись от пирога, посмотрел на него и нахмурился.
— Тебя никто и не винит. Все дело в том, что ты здесь, а его — нет. Это я во всем виновата! Наверное, мне не следовало тебя приглашать, — ответила Лиз.
Она продолжала плакать, и Джеми в растерянности переводил взгляд с нее на Дика и обратно.
— Ты действительно так думаешь? А как насчет будущего года? Наверное, мне стоит заранее позаботиться о том, чтобы в следующий День благодарения я дежурил в больнице — это по крайней мере избавит от лишних неприятностей. Я только не знаю, как быть с остальными праздниками, которые вы привыкли встречать в тесном семейном кругу. Ведь совершенно очевидно, что меня в этом доме не хотят видеть! Быть может, когда твои дети вырастут и разъедутся, что-то изменится, но до тех пор — извини. — Дик издевательски покачал головой. Гнев настолько овладел им, что ему стоило огромного труда хоть как-то держать себя в руках.
— Разве ты не приедешь на следующий День благодарения? — внезапно поинтересовался Джеми.
— Я собирался, но теперь в этом не уверен, — резко ответил Дик и тотчас же пожалел об этом. Протянув руку, он потрепал мальчика по руке и заговорил немного тише, чтобы не пугать его:
— Извини, малыш. Я немного расстроен, только и всего.
— Меган и раньше грубила маме, — спокойно сообщил Джеми. — И Энни с Рэчел тоже. Кажется, ты им все-таки совсем не нравишься. — Последние слова он произнес с явным сожалением. Джеми очень огорчился за своего старшего друга.
— Боюсь, что ты прав, — ответил Дик. — В том-то и загвоздка, не так ли? — Вопрос был обращен уже не к мальчику, а к Лиз. — В этом доме я остаюсь персоной нон грата, и, похоже, я совершенно напрасно надеюсь, что это положение когда-нибудь изменится. Как справедливо заметила Меган, я не ваш отец и никогда им не буду. Не правда ли, Лиз?
— Никто от тебя этого не требует, — ответила Лиз со всем спокойствием, на какое только была способна в эти минуты. — Тебе нужно только стать их другом, вот и все. Никто не ждет, что ты займешь место Джека, — тихо добавила она, борясь с подступившими к горлу рыданиями.
— Увы, в этом-то и проблема, — с горечью отозвался Дик. — Я жестоко обманулся, полагая, что буду нужен тебе и твоим детям. Я не подумал, что мне суждено, вечно быть вторым — ведь соревноваться с мертвыми очень трудно. Чужак, посторонний, «грубиян, недоразвитый идиот», как выразилась твоя дочь.
— Меган просто провоцировала тебя! — Лиз старалась быть лояльной по отношению к детям, но любовь к Дику постоянно брала верх, и ей приходилось очень нелегко. Да что там — более сложное положение трудно было себе представить! Стараясь сохранить и то и другое, Лиз теперь могла потерять все.
— Что ж, в таком случае она преуспела. — Дик встал и положил салфетку на стол перед собой. — Пожалуй, мне лучше уйти. Вам явно нужна передышка, да и мне тоже. В общем, мне пора.
— Куда ты?!
— В больницу. — Он пожал плечами.
— Но мне кажется, ты говорил, что не будешь работать в праздники, — огорченно сказала Лиз. Она ничего не понимала. Идея пригласить его на праздник пришла ей в голову именно после того, как Дик сказал, что будет свободен в эти дни.
— Не выгонят же они меня. В больнице я по крайней мере знаю, кто я такой и что я должен делать, а здесь… Семейные скандалы, особенно по праздникам, не моя стихия. Я просто теряюсь, когда попадаю в подобную ситуацию.
На самом деле Дик справлялся совсем неплохо. Просто ему с самого начала пришлось играть крапленой колодой, и он знал это. Он не мог выиграть ни при каких обстоятельствах, и это буквально сводило его с ума.
Лиз молча смотрела на него. Она понимала — происходит что-то ужасное, но у нее не было сил, чтобы исправить положение. Ее как будто парализовало. Она могла только молча смотреть на него и глотать слезы.
— Ну, я пойду, — сказал Дик деревянным голосом. Спасибо за ужин. Я позвоню.
И с этими словами он вышел, тихо прикрыв за собой дверь, а Лиз осталась неподвижно сидеть за столом.
Тем временем Джеми прикончил пирог и, вытерев губы салфеткой, посмотрел на нее.
— Дик забыл попрощаться со мной, — сказал он. — Он рассердился на меня?
— Нет, милый, он рассердился на меня, — ответила Лиз. — Твои сестры поступили с ним очень плохо, и Дик обиделся.
— Теперь ты их нашлепаешь? — заинтересовался Джеми, и Лиз улыбнулась помимо собственной воли.
Она никогда не наказывала детей подобным образом, но предложение, что ни говори, было заманчивым.
— Нет, — ответила она. — Но я надеюсь, что рано ли поздно кто-нибудь сделает это за меня.
— Санта-Клаус положит уголь им в чулки! — со знанием дела заявил Джеми, и Лиз грустно улыбнулась. Одна мысль о грядущем Рождестве заставляла ее содрогаться. Это была годовщина смерти Джека. Лиз понимала, что Дик ни при каком условии не сможет появиться в их доме в этот день. Сегодняшний праздник напрочь отбил у обоих охоту к такого рода экспериментам.
Потом Лиз с помощью Джеми убрала со стола и поднялась наверх, чтобы серьезно поговорить с дочерьми.
Она нашла девочек в комнате Меган. Судя по их мокрым лицам, они только что плакали. Питер, который тоже был с ними, вытирал глаза все еще всхлипывавшей Рэчел.
— Я его ненавижу! — выпалила Мег, едва увидев мать, но Лиз удалось остаться спокойной. Она знала, что стоит за столь болезненной реакцией дочери.
— Я думаю, тебе это только кажется, — ответила она. — Дика совершенно не за что ненавидеть. То, что когда-то он играл в футбол за свою университетскую команду, не мешает ему быть хорошим человеком. Ты ненавидишь что-то совсем другое, Меган. Я знаю, ты не можешь примириться с тем, что твой папа умер, но ведь ни ты, ни я ничего не можем с этим поделать. И Дик в этом не виноват. Ты этого не понимаешь, но это еще не повод, чтобы оскорблять ни в чем не повинного человека. Если бы я знала, что мои дочери так себя поведут, я бы ни за что не пригласила его сегодня!
Питер легко тронул ее за плечо. Он уважал и восхищался матерью, которая всегда была откровенна с ними и никогда не лукавила даже в благих целях. И еще он знал, как крепко она их всех любит. Когда с ним случилась беда, Лиз была с ним неотлучно; она купала и кормила его как младенца, и во многом благодаря ей он сумел так быстро поправиться. Сейчас ему было очень жаль мать, во-первых, потому, что День благодарения закончился так скверно, а во-вторых, потому, что Меган избрала Дика в качестве козла отпущения. Питер отлично понимал, почему это случилось. По его глубокому убеждению, Дик слишком бурно отреагировал на то, на что вообще не нужно было обращать внимания; так он и сказал матери, когда провожал ее в ее спальню.
— Я не могу обвинять его, — ответила на это Лиз. Дети — самые жестокие существа в мире, они умеют бить очень больно, а Дик к этому не привык. Возможно, он вообще этого не знает — ведь у него никогда не было своих детей. Но дело не только в том, что Мег оскорбила его — она очень больно задела его самолюбие.
Теперь Дик считает, что вы всегда будете сравнивать его с вашим отцом, и всегда в пользу Джека.
— Дай ему время, — сказал Питер и улыбнулся. — Вот увидишь, он успокоится, да и девочки привыкнут к нему, — добавил он.
— Будем надеяться, — вздохнула Лиз.
В спальне она скинула туфли и легла на кровать, не зажигая света и не снимая своего вельветового костюма. Лиз думала о Джеке, о Дике и о своих детях. Ситуация казалась ей безвыходной, по крайней мере сейчас.
В последнее время у нее просто не было сил, чтобы предаваться грустным размышлениям, — она была слишком занята делами и проблемами окружавших ее людей. Но сейчас, лежа в темной спальне одна, Лиз неожиданно снова заплакала, вспоминая мужа и думая о том, как сильно она без него скучает. Когда Джек ушел, он оставил после себя зияющую пустоту в ее душе. Лиз никак не удавалось ее заполнить. Да, она любила Дика, но не так, как когда-то любила мужа. Пока не так, но Лиз надеялась, что со временем ситуация изменится.
Она не сомневалась в этом, хотя Дик и Джек были, конечно, совсем разными.
На ночном столике неожиданно зазвонил ее сотовый телефон. Лиз, по-прежнему не зажигая света, протянула руку и поднесла аппарат к уху. Звонил Дик, и Лиз сразу показалось, что у него какой-то не такой голос. Не такой, как всегда. Он звучал так, словно Дик здорово выпил.
— Я должен что-то сказать тебе, — произнес он глухо, но язык у него не заплетался, и Лиз поняла, что не алкоголь причина его угнетенности.
— Говори, я слушаю, — просто сказала она и, закрыв глаза, откинулась на подушку. Лиз все еще думала о Джеке, переживала из-за того, что произошло за столом, и боролась с подступающим отчаянием. На протяжении вот уже одиннадцати месяцев она изо всех сил старалась успокоиться, взять себя в руки, быть трезвой и рациональной, но сейчас ей казалось, что она вновь вернулась к тому, с чего начинала.
— Прости меня, Лиз, но я не могу, — начал Дик. — Я до сих пор не понимаю, что со мной случилось. Я как будто потерял рассудок. Я встретил тебя и полюбил.
Твоя семья выглядела такой крепкой, цельной, а ты казалась уязвимой и ранимой, и я попался. Я хочу выбраться из этой ловушки. Это не для меня.
— Что-что? — переспросила Лиз, открывая глаза и садясь. — Что ты сказал?!
Но она уже все поняла. Несмотря на некоторую бессвязность речи, Дик высказался достаточно ясно. Лиз просто не хотелось верить в то, что она только что услышала.
— Я хочу сказать, что совершил ошибку, — повторил он. — Но теперь все кончено. Я люблю тебя, и у тебя отличные дети, но я ничего больше не могу. Твоя Меган оказала мне огромную услугу: если бы не она, мне могли бы потребоваться месяцы и даже годы, чтобы прозреть. Но сегодня у меня открылись глаза. Все это время я был словно безумен. Теперь я пришел в себя.
Мне очень жаль, Лиз, но все кончено!
Лиз слушала его, и у нее не было слов, чтобы ответить. Она просто сидела на кровати, прижимая одной рукой трубку, а другой держась за живот. У нее было такое ощущение, словно кто-то ударил ее под дых так, что она не в силах была вымолвить ни слова. Жгучие волны дикой, нерассуждающей, животной паники, подобной той, какую она испытала, когда узнала о смерти Джека, захлестнули ее с головой. Она снова теряла Дика, и хотя они были знакомы не так давно, чтобы Лиз успела навсегда впустить его в свое сердце, он все равно сумел каким-то образом проникнуть туда, и теперь вырывать его приходилось с кровью. Все кончено?! Спасибо тебе, Меган!
— Ты не хочешь подумать еще немного? — спросила она, прилагая поистине нечеловеческие усилия, чтобы ее голос звучал спокойно. Нет, даже сейчас Лиз не жаловалась и не умоляла; она просто пыталась разговаривать с Диком с позиций здравого смысла, как разговаривала бы с любым из своих детей. — Меган оскорбила тебя, ты почувствовал себя задетым, но ведь это пройдет, не так ли? Да и дети, я уверена, со временем привыкнут к тебе. Нам нужно только немножечко подождать.
— Не вижу смысла, — сухо отозвался Дик. — Дело в том, что мне нужно совсем другое — теперь я вижу это ясно. И я, и ты — мы оба должны благодарить Меган за то, что она сделала.
Но Лиз не испытывала к старшей дочери никакой благодарности. Она чувствовала себя раздавленной и уничтоженной'.
— Я позвоню через несколько дней. Просто чтобы узнать, как ты, — добавил он поспешно. — Мне действительно очень жаль, Лиз, но ничего не поделаешь. Так и должно было быть, я знаю.
«Откуда он знает, — удивилась Лиз. — И что он такое знает? Что две ее дочери были грубы с ним? Но ведь они еще совсем дети — дети, которые тоскуют по своему отцу».
— Слушай, Дик, давай поговорим позже, ладно? Тем временем мы оба успокоимся…
— Нам больше не о чем разговаривать! — В его голосе явственно прозвучали панические нотки. — Я же сказал тебе: я выхожу из игры. Все кончено, Лиз! Ты должна понять это…
Но почему, почему она должна что-то понимать?
Почему она должна искать предлоги, чтобы оправдать его или своих детей? Почему каждый раз именно она должна быть страдающей стороной — человеком, который что-то теряет? Безусловно, и Дик, и дети тоже не выигрывали от всего этого, но она потеряла больше всех!
— Я люблю тебя! — сказала она, стараясь справиться с подкатившим к горлу рыданием.
— Ты сумеешь с этим справиться. Мне не нужен еще один развод, а тебе ни к чему еще одна головная боль.
Тебе и без меня нелегко пришлось. Просто выброси меня из головы, а детям скажи, что «недоразвитый идиот» больше никогда их не потревожит. Теперь они смогут спокойно встречать праздники. — В его голосе были горечь и какая-то детская обида, но достучаться до него Лиз не могла.
— Джеми любит тебя. И Питер тоже, — предприняла она последнюю попытку. — Что я скажу им?
— Скажи, что мы с тобой совершили ошибку, но, к счастью, поняли это до того, как стало слишком поздно. Вот увидишь, так им будет легче, да и нам тоже. Ну все, Лиз, я кладу трубку. Нам больше не о чем говорить, да и не нужно. Прощай. — Он сказал это, как отрубил.
Лиз почувствовала, что у нее перехватило дыхание.
И прежде чем она сумела что-то сказать, Дик дал отбой.
Лиз еще долго сидела в темноте, прижимая к уху соленую от слез трубку. Наконец она выключила аппарат, положила его на столик и снова откинулась на подушку.
Она никак не могла поверить в то, что произошло, и в то, как это произошло. Он прозрел — и готово: все кончено! Но был ли он слеп, вот в чем вопрос, и не случилось ли как раз обратное: Дик ослеп и перестал замечать очевидное. Если бы сейчас он был рядом, Лиз взяла бы его за плечи и как следует встряхнула, чтобы заставить прийти в себя, но его не было, и она вдруг ощутила бесконечную усталость и свинцовое равнодушие.
«Все равно… — подумала она, медленно раздеваясь и накрываясь одеялом с головой. — По крайней мере, у меня есть мои дети».
Но во сне она снова плакала — не по своему погибшему мужу, а по Дику, по еще одной своей горькой потере.
Глава 11
Следующие несколько дней прошли для Лиз словно в тяжелом, бредовом сне. О том, что произошло в День благодарения, она никому не обмолвилась ни словечком — ни Виктории, с которой несколько раз разговаривала по телефону, ни тем более матери, у которой, безусловно, нашлось бы что сказать по этому поводу.
Хелен с самого начала говорила, что Дика пока не стоит приглашать на семейный праздник. Тогда Лиз решила, что мать просто ревнует, поскольку она не пригласила на праздник ее. Хелен все равно собиралась приехать на Рождество, так что в данном случае Лиз только оттягивала неизбежное.
Выглядела Лиз тоже скверно — хуже даже, чем за все одиннадцать месяцев своего вдовства. Она была то молчалива и печальна, то без причины раздражалась и даже покрикивала на детей. Поначалу Кэрол и Джин решили, что Лиз гнетет приближение Рождества и связанные с ним воспоминания, и только когда за несколько дней Дик ни разу не позвонил ей в офис. Джин догадалась, в чем дело.
— Неужели обязательно было ссориться? — осторожно спросила она, когда через неделю после Дня благодарения Лиз вернулась в контору из судебного присутствия и как подкошенная рухнула на диван для посетителей. За прошедшие дни она осунулась и похудела, под глазами залегли черные круги, но теперь это получило свое объяснение.
— Он бросил меня, — ответила Лиз. — Дети обошлись с ним не лучшим образом. Меган в открытую хамила. Дик решил, что это чересчур. Нет, девочки действительно вели себя оскорбительно, и этого хватило, чтобы он пришел к мысли, что совершил страшную ошибку и нам надо как можно скорее расстаться. Он сказал, что наш роман был чем-то вроде временного помешательства, — добавила она с горечью. — Две недели назад Дик сделал мне предложение, он хотел, чтобы мы поженились на Валентинов день, но, как видишь, мы не дотерпели даже до Дня благодарения.
— Быть может, он просто испугался? — предположила Джин. Она уже давно не видела Лиз в таком состоянии. Сегодня Лиз проиграла довольно простое дело, чего с ней тоже не случалось давно. Это был достаточно тревожный симптом. — Если так, то он, конечно, вернется. Успокоится и вернется!..
— Не думаю. — Лиз покачала головой. — По-моему, Дик говорил серьезно.
Подтверждение этому Лиз получила в субботу, когда она несколько раз звонила Дику и оставляла сообщения на автоответчике, но он так и не перезвонил. Тогда, проклиная собственную слабость, Лиз позвонила ему на пейджер. Спустя несколько часов Дик все-таки перезвонил ей. Извинившись, он сказал, что был занят в операционной, но голос его звучал отстраненно и холодно.
— Я просто хотела узнать, как ты. — Лиз старалась говорить как можно небрежнее, но Дик сразу дал ей понять, что вовсе не ждал ее звонка.
— Со мной все в порядке, Лиз, спасибо. Послушай, извини, но я сейчас очень занят.
— Может быть, тогда ты перезвонишь, когда будешь посвободнее? — Ее голос прозвучал неожиданно жалобно. Лиз мысленно обругала себя за это, но ответ Дика был предельно откровенным:
— Мне кажется, не стоит этого делать. Лучше всего постараться забыть все, что случилось.
— А что случилось? — требовательно спросила Лиз, но ее настойчивость пришлась ему не по нраву.
— Ты сама отлично знаешь — что. Я пришел в себя и понял, что не вписываюсь в твою семью. Лиз, для меня там просто нет места. И я не собираюсь даже пытаться.
Ты — замечательная женщина, и я по-прежнему люблю тебя, но ничего хорошего у нас все равно не получится.
Давай не будем мучить друг друга напрасно. Сначала ты и дети должны привыкнуть к мысли, что Джека не вернуть. А потом тебе придется найти себе кого-нибудь другого.
Но Лиз в последнее время думала совсем не о Джеке, а о Дике. Впервые за одиннадцать с лишним месяцев образ мужа потускнел и отступил на задний план, зато боль, которую причинил ей Дик, терзала ее днем и ночью, не отпуская буквально ни на минуту.
— Если мы любим друг друга по-настоящему, мы сумеем сделать так, чтобы все получилось. Почему ты не хочешь попробовать?
— Потому, — ответил он резко, — что я не хочу жениться или иметь детей — в особенности чужих детей, которые меня ненавидят. Твоя Мег дала мне это понять совершенно недвусмысленно. Честное слово, я не настолько туп, чтобы мне нужно было повторять дважды.
— Со временем они успокоятся, привыкнут к тебе и полюбят. — Лиз почти упрашивала его. Это было противно ей самой, но остановиться она не могла. Только теперь ей стало ясно, как сильно она любит Дика. От ощущения того, что ничего нельзя поправить, у нее под сердцем залегла сосущая пустота. Ну почему, почему Дик не хочет дать ей шанс?
— Может быть, они и привыкнут, но я — вряд ли.
Пойми наконец, я не хочу привыкать. Лучше найди себе другого. — Последние слова прозвучали откровенно грубо, но, наверное, только так он мог заставить ее понять очевидное.
— Но я люблю тебя! — воскликнула Лиз в отчаянии.
— Ничем не могу помочь, — холодно ответил он. — Извини, мне пора идти — у меня тут пятилетняя девочка, ей нужно сделать трахеотомию. Счастливого Рождества, Лиз.
Он был намеренно жесток. Лиз хотела бы возненавидеть Дика за это, но не могла. У нее просто не было ни физических, ни душевных сил, чтобы ненавидеть его. Лиз чувствовала себя как лампочка, которую кто-то выключил. Да сам Дик и выключил.
После обеда она сразу поехала домой, по-прежнему чувствуя себя усталой и разбитой. Дома был только Джеми, который помогал Кэрол готовить к Рождеству бисквитное печенье. Увидев мать, он поднял голову и, глядя на нее своими большими карими глазами, спросил, где Дик и почему он не заходит.
Интересный вопрос. Лиз понятия не имела, как на него ответить. Что она должна сказать? Что Дик заболел? Уехал на Северный полюс? Разлюбил? Непросто подобрать ответ, который был бы понятен Джеми.
— Он очень занят, — сказала она наконец. — Сейчас у него просто нет времени, чтобы навещать нас.
— Дик не умер? — с беспокойством спросил Джеми, и Лиз подумала, что теперь он, наверное, будет думать так про каждого, кто вдруг исчезал из его жизни.
— Нет, он не умер. Но он пока не хочет нас видеть, — закончила она неуверенно.
— Он на меня не сердится?
— Нет, милый, конечно, нет!
— Он обещал полетать со мной на змее, но так и не полетал! На том, который он сам сделал.
— Может, если в этом году ты попросишь Санта-Клауса, он принесет тебе змея в подарок? — устало спросила Лиз. Она знала, что такой ответ вряд ли удовлетворит Джеми, но ничего другого ей просто не пришло в голову. Дик Вебстер оставил их, и она не знала способа вернуть его. Ничто не поможет — ни просьбы, ни мольбы, ни уговоры, ни логика или здравый смысл, ни даже любовь. Сегодня, разговаривая с ним по телефону, она попробовала все, кроме разве угроз, но так ничего и не добилась. Теперь Лиз стало окончательно ясно, что она просто ему не нужна. И, наверное, не была нужна никогда.
— Даже если Санта-Клаус принесет мне змея, он все равно будет не такой, какой нужно, — грустно сказал Джеми. — Он будет совсем маленький, а нужен большой, чтобы мог поднять меня и Дика. Змей Дика особенный — он сам его сделал!
— Мне кажется, мы с тобой тоже сумеем сделать достаточно большого змея, чтобы мог поднять тебя и меня, — ответила она, тщетно стараясь сдержать слезы.
Если уж она сумела подготовить Джеми к олимпиаде, со змеем она как-нибудь справится. Но что еще ей придется делать для них, какие науки и специальности освоить? Кем еще, кроме матери, тренера, водителя, кухарки, домашнего репетитора и конструктора воздушных змеев, ей придется стать только потому, что один псих застрелил ее мужа, а другой — струсил и сбежал от нее?
Почему она вечно должна собирать осколки и склеивать их вместе? Эти вопросы преследовали ее, и Лиз просто не знала, куда от них деваться.
Вскоре Кэрол поехала в школу, чтобы привезти девочек. Не успели они войти, как Джеми поделился с ними новостями, которые узнал от матери.
— Дик больше не хочет нас видеть, — сказал он с важным видом.
— Вот и прекрасно! — громко произнесла Меган, но, перехватив взгляд Лиз, виновато потупилась. Она уже заметила, что в последнее время мать выглядит не особенно счастливой, и совесть ее была неспокойна.
— Так говорить нехорошо, Меган, — негромко сказала Лиз; при этом она казалась такой грустной, что Меган поспешила извиниться.
— Он мне просто не нравится, только и всего, — добавила она.
— Но ведь ты его совсем не знаешь, — возразила Лиз, и Меган, небрежно кивнув, поспешила подняться вместе с сестрами наверх, чтобы засесть за домашнее задание. Детям оставалось учиться всего три недели. однако в доме не было ощущения приближающегося праздника. Напротив, доставая елочные украшения и настенные гирлянды, Лиз едва не передумала и не убрала все обратно.
В конце концов Лиз решила, что в этом году они не станут зажигать лампочки на деревьях перед домом, как это делал Джек. Гирлянды, флажки, хлопушки они развесили только внутри дома, да и то не стали покупать ничего нового, ограничившись прошлогодними запасами. Когда до Рождества осталось всего две недели, Лиз повезла детей покупать елку. Но даже это никого особенно не обрадовало, хотя в прошлые годы все дети ждали этого события с нетерпением.
К этому времени Лиз не разговаривала с Диком две недели. Ей начинало казаться, что они не увидятся уже никогда. Дик продолжал держаться принятого решения, и в конце концов Лиз, не выдержав, поделилась своей бедой с Викторией. Та ужасно огорчилась и даже предложила подруге встретиться и сходить в ресторан, но Лиз отказалась. Она была в таком состоянии, что ей не хотелось видеть даже свою лучшую подругу.
По мере приближения Рождества дом, казалось, все больше погружался в мрачное уныние. Скоро должен был исполниться год с тех пор, как не стало Джека, но у Лиз было теперь такое ощущение, что это случилось буквально вчера. Тоска по мужу и боль от расставания с Диком были как будто двумя полюсами огромного магнита, которые тянули ее в разные стороны. Иногда Лиз казалось — еще немного, и ее сердце разорвется. Большую часть времени она проводила у себя в спальне и никуда не выходила. Она отказалась от приглашений друзей, которые хотели в Рождество видеть ее у себя. Она даже убедила Хелен не приезжать, что само по себе было очень нелегко. Лиз сказала матери, что хочет побыть в этот день одна, и, как та ни возражала, твердо стояла на своем. В конце концов Хелен пришлось уступить.
Она, конечно, сказала, что все понимает, но Лиз почувствовала, что ее мать слегка обиделась.
Скорей бы уж этот праздник кончился, думала Лиз, когда они собрались в гостиной, чтобы украсить елку мишурой и стеклянными шарами. Это да еще бумажные гирлянды и флажки на стенах были единственной уступкой праздничной традиции, которую они решили сделать. Правда, Кэрол уже давно испекла рождественское печенье, но стараниями Джеми его количество заметно уменьшилось. Вполне вероятно, что к празднику он уже успеет с ним покончить.
Никаких особенных планов на рождественские каникулы у Лиз не было. Одно время она хотела отвезти детей покататься на лыжах, но развлекаться ни у кого не было охоты. В конце концов решено было остаться дома. Лиз испытала от этого некоторое облегчение, но скоро ей стало казаться, что она допустила ошибку.
Перемена обстановки, жизнь на природе могли помочь им взбодриться; здесь же, в большом молчаливом доме, где все напоминало о Джеке, они с каждым днем все глубже погружались в уныние.
Когда до Рождества оставалась неделя, в офис Лиз неожиданно позвонила одна клиентка. Она была очень взволнована и попросила о немедленной встрече. Лиз как раз была свободна, что случалось теперь довольно редко. Домой ей ехать не хотелось, поэтому она ответила согласием.
Клиентка появилась в ее кабинете минут через пятнадцать, и выражение ее лица Лиз сразу не понравилось. Но то, что она услышала через минуту, понравилось ей еще меньше.
При разводе бывший муж клиентки получил разрешение встречаться со своим шестилетним сыном, в чем, разумеется, не было никакого криминала. Правда, клиентке Лиз это не особенно нравилось, но существует законное право отца. Проблема заключалась в другом. Отец мальчика по-прежнему жил в Калифорнии, а миссис Аруд после развода перебралась в Нью-Йорк, где у нее оставались родители. Раз в год она приезжала на месяц в Сан-Франциско, чтобы ее бывший муж мог пообщаться с сыном. И именно характер этого общения вызывал у нее тревогу. Вехета Аруд — так звали клиентку — считала, что отец постоянно подвергает своего шестилетнего сына опасности, и Лиз не могла с ней не согласиться. Во-первых, он катал мальчика на мотоцикле — на бешеной скорости и без шлема. Во-вторых, он летал с ним на личном вертолете, хотя право на управление получил только месяц назад. В-третьих, он разрешал мальчику ездить в школу на велосипеде — одному, по улицам, битком набитым машинами, и опять же без защитного шлема. Вехету все это ужасно пугало. Она хотела, чтобы суд запретил отцу встречаться с сыном.
А чтобы ее бывший муж ни при каких обстоятельствах не мог нарушить запрет, она хотела, чтобы в качестве наказания за неподчинение закону суд избрал арест счетов принадлежавшей мужу фирмы.
Но как только Вехета произнесла это, Лиз стало нехорошо. Она сказала:
— Нет, этого мы делать не будем. Я могу обратиться в суд с ходатайством о составлении специального предписания, которое бы подробно регламентировало порядок общения вашего мужа с сыном. Мы можем даже добиться, что такие встречи будут разрешены ему только в вашем присутствии. Это относительно просто.
Ведь налицо угроза жизни и здоровью вашего сына. Но привлекать вашего бывшего мужа к суду или замораживать счета его фирмы я не буду!
Последние слова она произнесла настолько жестким тоном, что миссис Аруд посмотрела на нее с невольным подозрением.
— Почему нет? — спросила она, решив, что ее бывший муж уже успел побывать у миссис Сазерленд и склонить ее на свою сторону. Чего-чего, а денег он не жалел, особенно когда речь шла о его интересах.
— Потому что это слишком опасно, — просто сказала Лиз. За последние несколько недель она потеряла несколько фунтов веса и выглядела осунувшейся и бледной, но на лице ее была написана такая решимость, что Вехета невольно оробела.
— Не понимаю, что тут опасного… — пробормотала она.
— У меня уже было одно похожее дело, правда, без угрозы для жизни и здоровья ребенка. Один человек… — Лиз немного поколебалась, но так и не смогла произнести имя Филиппа Паркера вслух. — Один человек не хотел выплачивать бывшей жене алименты на содержание своих собственных детей, хотя был достаточно богат. Единственным способом заставить его сделать это было арестовать счета его фирмы. Суд принял такое решение. — Она замолчала и молчала так долго, что в конце концов Вехета вынуждена была спросить:
— И что же дальше? Это сработало?
В ее голосе звучала надежда; она по-прежнему считала, что ударить мужчину по карману — это самый лучший способ заставить его сделать то, что от него требуют, но Лиз отрицательно покачала головой.
— Нет, — сказала она. — Это не сработало. Мы загнали его в угол, и этот человек решился на отчаянный поступок. Он застрелил свою жену, застрелил моего мужа, который вел это дело вместе со мной, а потом застрелился сам. Это случилось ровно год назад, в прошлое Рождество. — Лиз снова немного помолчала и добавила чуть более спокойно:
— Надеюсь, теперь вы понимаете, почему я не буду делать то, что вы предлагаете? Если поставить вашего мужа в безвыходную ситуацию, он в конце концов совершит что-то безрассудное, а может быть, и очень страшное. Я не хочу в этом участвовать!
— Простите, миссис Сазерленд, мне очень жаль.
— Мне тоже, миссис Аруд. А теперь давайте сделаем вот что.
Вместе они составили примерный список действий, которые представлялись Вехете опасными. Лиз сразу же позвонила третейскому судье, но у него было слишком много дел. Слушание их дела он назначил только на одиннадцатое января, до которого оставалось еще три с половиной недели. Лиз решила, что пока она напишет мужу Вехеты Аруд официальное письмо с предупреждением.
— Это не поможет, — сказала Вехета, жалобно глядя на Лиз. — Вы не знаете моего мужа. Его нужно треснуть по голове молотком, да покрепче — только тогда до него что-нибудь дойдет.
— Но если мы поступим так, как вы хотели, пострадать можете вы или ваш сын, — отрезала Лиз. — А я этого не допущу.
Она говорила столь уверенно, что Вехета заколебалась.
— Будь по-вашему, — промолвила она наконец и ушла очень расстроенная. У Лиз тоже было тяжело на душе, но она была уверена, что все сделала правильно.
Следующий день был последним днем школьных занятий. После обеда Кэрол повезла детей в парк кататься на коньках. У Питера было назначено свидание с девушкой, которую он собирался повести в кафе и в кино, и Лиз как раз прикидывала, чем занять вечер, когда в гостиной внезапно зазвонил телефон. Сначала она даже не поняла, кто звонит — голос в трубке звучал пронзительно и громко, словно говоривший был близок к истерике. Лиз потребовалось не меньше минуты, чтобы понять — это Вехета Аруд. Она специально дала клиентке свой домашний телефон, чтобы та чувствовала себя увереннее. Но, судя по тому, как Вехета проглатывала слова, ей было далеко до спокойствия, даже относительного.
— Вехета, придите в себя и скажите наконец, что случилось, — попробовала урезонить ее Лиз, но прошло не менее пяти минут, прежде чем Вехета сумела произнести более или менее связную фразу.
Суть происшедшего заключалась в следующем:
Скотт, муж Вехеты, снова повез сына кататься на мотоцикле. Для прогулки он выбрал далеко не самое безопасное шоссе номер 64, проходившее по холмам к востоку от Сан-Франциско. Вехета не знала, был ли Скотт пьян или нет; главное заключалось в том, что ребенок снова был без шлема, когда мотоцикл на полном ходу врезался в грузовик. В результате сын Вехеты получил сотрясение мозга и перелом обеих ног. Все могло закончиться гораздо хуже, если бы, сброшенный с мотоцикла силой удара, мальчик не приземлился на оставленную строителями кучу песка у дороги. В настоящее время Джастин, так звали мальчика, находился в Центральной больнице Сан-Франциско. Что касалось его отца, то после столкновения он был теперь в той же больнице в критическом состоянии и врачи опасались за его жизнь.
Что могло утешить Лиз в этой истории? Если бы она согласилась вызвать Скотта в суд, разве это помогло бы предотвратить катастрофу? Одно вручение повестки могло занять два-три дня, так что ее вины тут не было. Но от этого было ничуть не легче. Джастин находился в опасности — вот что имело для нее значение.
— Где вы сейчас? — быстро спросила она, оглядываясь по сторонам в поисках сумочки с документами, без которой не выходила из дома.
— В Центральной больнице, в детской травматологии.
— С вами кто-нибудь есть?
— Нет, я одна, — ответила Вехета и всхлипнула.
В Сан-Франциско у нее не было знакомых, и от этого она чувствовала себя вдвойне одиноко.
— Я буду через двадцать минут, — сказала Лиз и повесила трубку, не дожидаясь ответа. Схватив сумочку и накинув жакет, она выбежала на улицу, радуясь тому, что не поехала с детьми кататься на коньках. Сначала она хотела отправиться с ними, но передумала. Теперь, понимая, что Вехета могла позвонить и не застать никого дома, Лиз благодарила бога за то, что он не позволил ей никуда уехать.
Она доехала до больницы за пятнадцать минут. Оставив машину на стоянке, Лиз поднялась в детское травматологическое отделение и сразу увидела Вехету, которая сидела в коридоре на скамье и рыдала. Джастина только что отвезли в операционную, чтобы вставить в сломанные ноги титановые штыри. Что касалось сотрясения мозга, которое предположили медики со «Скорой», то их опасения не оправдались. У Джастина был просто ушиб головы, который ничем ему не угрожал. Лиз невольно подумала, что Вехете и Джастину очень повезло.
Сама атмосфера больницы заставила ее вспомнить о Дике, и Лиз попыталась представить, что он может делать сейчас, хотя и знала, что думать об этом не надо.
С тех пор как они виделись в последний раз, прошло больше трех недель. Теперь Лиз была уверена, что больше он ей не позвонит. Дик принял решение и продолжал упорно его отстаивать — по характеру он был достаточно упрям. Лиз подобное поведение не удивляло. Должно быть, она и ее семья воплощали для Дика все, чего он боялся в жизни.
Вскоре после полуночи из операционной привезли Джастина. Он еще не отошел после наркоза, а его ноги были забинтованы от лодыжек до паха. Зрелище было довольно печальное, но врач, который спустился вместе с ним, сказал Вехете, что операция прошла удачно и что через полгода, когда надо будет снимать штыри, Джастин будет как новенький.
Слушая его, Вехета плакала, но Лиз видела, что это слезы облегчения. Она вообще вела себя намного спокойнее, чем когда Лиз только приехала. В последние полтора часа они даже обсудили, что им делать. Теперь Вехета сумела убедить Лиз, что нужно как можно скорее обратиться в суд, чтобы официально запретить Скотту свидания с сыном. Сразу после того как будет вынесено судебное решение, Вехета планировала как можно скорее вернуться в Нью-Йорк, где, кроме родителей, жил ее прежний любовник, который постоянно ей звонил и даже предлагал выйти за него замуж. Лиз не возражала. Она сама хотела, чтобы Вехета и ее сын как можно скорее уехали из Сан-Франциско в Нью-Йорк. Там Скотт Аруд не смог бы до них дотянуться.
— Вот и хорошо, — сказала Лиз, печально улыбаясь Вехете, которая пошла проводить ее до лифта. — Я доведу ваше дело до конца и этим завершу свою карьеру.
Говоря это, она с облегчением вздохнула. Только теперь Лиз стало ясно, это именно то, чего она на самом деле хочет. Занятия семейным правом давно ей надоели, и она уже не раз подумывала о том, чтобы бросить практику. Но сейчас она окончательно созрела для этого — Лиз чувствовала это всем своим существом.
— И что ж вы будете делать?
— Выращивать розы и стричь купоны. — Лиз рассмеялась, увидев, как вытянулось лицо Вехеты. — Да нет, на самом деле я хотела бы заняться тем, что мне давно нравится: я постараюсь стать детским адвокатом — защищать права детей при разводах и прочих обстоятельствах. Работать я буду дома, а свою контору закрою. Ведь прошедший год я управлялась с делами одна, и теперь могу сказать точно: мне это не по душе.
Говоря это, Лиз выглядела намного бодрее, чем накануне. Вехета от души поблагодарила ее за то, что Лиз для нее сделала.
— Не стоит благодарности, — ответила Лиз и улыбнулась. — Я позвоню вам, когда буду знать точную дату судебного заседания.
Двери лифта закрылись, и она поехала вниз. Идя к своей машине, Лиз все лучше понимала, что приняла правильное решение. Должно быть, подумала она, примерно так же чувствовал себя Дик, когда позвонил ей, чтобы сказать, что все кончено. Значит, она была для него слишком большим бременем — со всеми своими детьми и проблемами. Как бы там ни было, Лиз считала, что должна уважать волю Дика. Сегодня она тоже приняла решение, которое намерена была воплотить в жизнь. Лиз не могла убить бывшего мужа Вехеты за то, что он сделал со своим сыном и со своей женой, но она могла отправить его за решетку и готова была приложить все силы, чтобы добиться этого. Но главным для нее по-прежнему оставалось то, что теперь Джастину ничто не грозило.
Домой Лиз вернулась в начале первого ночи. Все дети уже спали, и только Питер, только что вернувшийся со свидания, доедал на кухне холодного цыпленка.
Увидев мать, он был очень удивлен: в последнее время Лиз выезжала только в офис и в суд; — Где ты была, мама? — спросил он.
— В больнице. Туда попал сын моей клиентки. В общем, долго рассказывать, — сказала Лиз, устало опускаясь на стул.
Они еще немного поговорили о всяких пустяках, а потом Лиз отправилась спать. Уже засыпая, она все думала о том решении, которое приняла сегодня. У нее не было сомнений, что все идет как надо.
На следующий день, приехав в офис, Лиз позвонила в суд, чтобы договориться о срочных слушаниях по делу Вехеты Аруд. После этого она перезвонила Вехете, чтобы ввести ее в курс дела. Вехета все еще была в больнице, но ее голос звучал значительно бодрее.
Джастину стало намного лучше, и врачи обещали, что через несколько дней она сможет забрать его домой.
Но когда Лиз сообщила ей, что судебное заседание назначено через три дня, Вехета сказала — никакого суда не нужно.
— Надеюсь, вы не чувствуете себя виноватой перед ним? — спросила Лиз. — Ни один судья ни в одном штате не станет сочувствовать отцу, который повез сына кататься на мотоцикле без шлема! И теперь, когда у вас есть фактический материал, его необходимо использовать. В вашем положении вы не можете позволить себе ни жалости, ни снисхождения! Ради сына вы должны довести дело до конца!
— Все это теперь ни к чему, — устало ответила Вехета. Лиз почувствовала, как внутри ее что-то закипает.
Она уже знала все, что ей нужно будет сказать в суде, чтобы Скотта лишили всех прав в отношении ребенка.
— Почему? — спросила она резко.
— Скотт умер сегодня ночью от массированного кровоизлияния в мозг, — тихо ответила Вехета. — Мне очень жаль ваших усилий, миссис Сазерленд, но теперь это действительно ни к чему.
— О-о-о… — протянула Лиз. — Извините меня.
— Мне не за что вас прощать, — ответила Вехета. — Я ненавидела Скотта, это правда, но все же он отец Джастина. Я еще ничего не сказала сыну, но рано или поздно мне придется это сделать.
Услышав эти слова, Лиз крепко зажмурилась.
— Примите мои соболезнования, Вехета, — сказала она, думая о том, что на самом деле Вехету можно поздравить. Бывший муж давно был ее кошмаром. Но Джастина Лиз было по-настоящему жаль. — Дайте мне знать, если потребуется моя помощь, хорошо? Я сделаю все, что смогу, чтобы помочь вам и вашему ребенку.
— Спасибо, миссис Сазерленд. Вы-то знаете, что это такое. Ваши дети, во всяком случае, знают.
— Да, Вехета. И, боюсь, ваш сын не скоро оправится от этого удара. Мои дети еще не оправились, хотя прошел уже почти год.
— Я хочу уехать в Нью-Йорк, как только Джастину разрешат вставать. Надеюсь, перемена обстановки пойдет ему на пользу. К тому же в Нью-Йорке живут мои родители, так что там нам будет полегче.
— Думаю, это действительно поможет, — согласилась Лиз.
Они поговорили еще немного, и Лиз повесила трубку. Но когда через несколько минут к ней в кабинет заглянула Джин, Лиз все еще выглядела настолько удрученной, что секретарша не удержалась и спросила, в чем дело.
Лиз рассказала ей, что произошло, и Джин удивленно покрутила головой.
— Просто невероятно, — выдавила она наконец. Ей-богу, не перестаешь удивляться, что некоторые люди способны сделать со своими детьми!
— Я понимаю, что это плохие новости, Джин, но это еще не все, — сказала Лиз. Все утро она чувствовала себя виноватой перед секретаршей, не зная, как сказать ей о том, что она собирается закрыть дело. Лиз было очень жаль терять Джин, но другого выхода не было.
Читать бесплатно другие книги:
