Неожиданный роман Стил Даниэла
Она имела в виду Дика, и Лиз отрицательно покачала головой.
— Нет, Мег, Дик тут ни при чем. Просто я должна это сделать. Уже пора. Мне слишком больно видеть эти вещи здесь. — Она попыталась обнять дочь, но Меган вырвалась и убежала к себе. Лиз слышала, как хлопнула дверь ее комнаты, и, тяжело вздохнув, последовала за дочерью. Ей хотелось как-то утешить ее, но Меган заперлась и не открывала. Лиз вернулась к себе в спальню, чтобы разложить одежду Джека по коробкам. Дверь она оставила открытой, и проходивший по коридору Питер сразу увидел, что она делает. Остановившись на пороге, он печально улыбнулся и предложил Лиз помочь.
— Хочешь, я это сделаю? — спросил он.
— Я должна сама, — ответила Лиз грустно. Если не считать многочисленных фотографий и кое-каких принадлежавших Джеку мелочей, эта одежда была едва ли не последним напоминанием о том, что он когда-то жил в этом доме. Лиз было нелегко расставаться со всем этим, что бы она ни говорила. Но когда она подумала, что у нее остаются их с Джеком дети, ей сразу стало намного легче.
Питер помог ей упаковать в ящики последние костюмы, после чего они вместе стали сносить их в гараж и грузить в фургон. Когда они возвращались, остальные дети, словно почувствовав наступление некоего критического, переломного момента, один за другим выбрались из своих комнат и собрались в гостиной.
Они ни во что не играли, не смотрели телевизор — они просто стояли и смотрели на Лиз. В глазах их ясно читалось острое чувство потери.
Последней в гостиную спустилась Мег. Ее лицо все еще хранило следы недавних слез, но зеленые глаза слегка поблескивали, словно она что-то для себя решила. Посмотрев на сестер и младшего брата, Меган чуть заметно кивнула и, не говоря ни слова, каждый из них схватил что-то — коробку, мешок, убранное в чехол пальто — и тоже понес в гараж.
Для всех это было последним прощанием с отцом.
У Лиз на глаза навернулись слезы, когда она подумала, чего стоило детям отбросить свои личные, эгоистические мотивы и поддержать ее подобным образом. Пока последняя коробка с ботинками не оказалась в гараже, никто из детей не произнес ни слова. Лиз была вдвойне благодарна им за это. Лишь в самом конце Меган подошла к ней и шепнула тихо:
— Прости меня, мама.
Лиз повернулась к дочери и крепко обняла.
— Я люблю тебя, Мег, — сказала она, не сдерживая слез. Рэчел, Энни и Джеми тоже плакали; даже Питер как-то странно зашмыгал носом, и Лиз поняла, что ее семья снова едина.
Одежду нужно было везти в местный благотворительный магазин, и Питер вызвался сделать это за нее.
— Не беспокойся, милый, я справлюсь, — успокоила его Лиз. Питер все еще носил шейный корсет, правда меньшего размера, и водить машину ему все еще было достаточно трудно, хотя он уже несколько раз выезжал в школу и за продуктами. Лиз просто хотела уберечь Питера от лишнего напряжения. Но сама она чувствовала себя слишком расстроенной, чтобы садиться за руль. В конце концов Питер все же настоял, что они отвезут вещи вместе.
Они вернулись меньше чем через сорок пять минут.
Лиз эта поездка далась нелегко; она выглядела измученной и опустошенной, но держалась. Уже после обеда, когда она случайно заглянула в кладовую и увидела пустые вешалки, сердце ее отозвалось сильной, но короткой вспышкой боли, которая тут же прошла, зато после нее Лиз почувствовала себя сильнее. Ей понадобилось много времени, чтобы решиться избавиться от вещей Джека, но срок не имел особого значения. Главное, она сделала это именно тогда, когда была внутренне к этому готова, и теперь у нее не осталось никаких сомнений в правильности своего поступка. Лиз была даже рада, что не поспешила и не последовала советам друзей. Она сама приняла решение, сама его осуществила, и это дало ей такую внутреннюю свободу, о какой еще недавно она не осмеливалась и мечтать.
Лиз еще долго сидела в своей комнате, глядя в окно и вспоминая Джека. Она больше не плакала, но, когда ближе к вечеру ей позвонил Дик, он сразу понял по ее голосу, что что-то случилось.
— С тобой все в порядке? — спросил он с беспокойством.
— Более или менее, — честно ответила Лиз и рассказала ему, что она сделала и как трудно ей было. Ее рассказ заставил Дика страдать — за последние два месяца он стал глубоко переживать все, что происходило в ее жизни.
— Мне очень жаль, Лиз, — сказал он негромко, когда она закончила. Дик понимал, что этот ее поступок является глубоко символичным и важным; он означал как минимум то, что прошлое начинает понемногу отпускать Лиз. Или она сама начинает освобождаться от него, навсегда прощаясь со своим давно погибшим мужем, окончательно осознавая его уход.
Разумеется, Дик знал, что Лиз вряд ли когда-нибудь сумеет забыть Джека, но это было и не нужно. «Главное, — думал он, — она перестанет ежеминутно ждать его возвращения, перестанет вздрагивать, когда ей послышится его смех или голос, перестанет думать о нем как о живом».
— Могу я чем-нибудь помочь? — спросил он, не особенно рассчитывая на положительный ответ. Как Дик и ожидал, Лиз сказала «нет». Это было ее личное дело, ее персональная мука, с которой она должна была справиться сама.
— Вообще-то я хотел тебя куда-нибудь пригласить, — добавил Дик. — Но, наверное, сейчас это не самая лучшая идея.
— Да, не самая… Извини, Дик, — ответила Лиз, и он пообещал, что перезвонит завтра утром. Но он, конечно, не вытерпел и позвонил поздно вечером, чтобы узнать, как она себя чувствует. Голос Лиз звучал еще достаточно печально, но сама она была спокойнее — особенно после того, как провела весь вечер с детьми.
В отличие от нее они уже давно смирились с реальностью, приняли ее. Утренняя вспышка Меган была лишь отголоском тех давних переживаний. Рядом с детьми Лиз почувствовала, как перестают ныть и ее раны.
Утром Дик позвонил снова, и Лиз разговаривала с ним совершенно нормальным голосом. Она снова стала похожа на себя и даже согласилась встретиться с ним вечером. Правда, когда Дик привез ее в парк, Лиз часто вздыхала и отвечала на его вопросы не сразу, однако в конце концов он сумел ее разговорить, и под конец Лиз даже смеялась, совсем как прежде.
Они долго гуляли, взявшись за руки, по пустынным аллеям городского парка, и когда Дик поцеловал ее, оба знали, что это уже совсем другой поцелуй. Лиз перешагнула важный рубеж, и теперь была готова не только расстаться с прошлым, но и встретить будущее.
— Я люблю тебя, Лиз, — шепнул он, крепче прижимая ее к себе, и Лиз почувствовала ставший уже знакомым запах его одеколона. Но Дик так сильно отличался от Джека, отличался во многих, если не во всех, отношениях, что она не смогла ничего ему ответить, хотя он был ей небезразличен. Пока не смогла…
— Я знаю, — только и сумела она произнести, но Дик и не ждал большего. Сейчас для них обоих было достаточно, что он сумел сказать ей главное.
А остальное было вопросом времени…
Глава 10
К кануну Дня Всех Святых[5] обоим стало ясно, что все происходящее с ними — более чем серьезно. Ни Лиз, ни Дику так и не удалось свыкнуться с этой мыслью. Единственное, что было совершенно очевидно, это то, что Дик влюбился в Лиз по уши; она отвечала ему взаимностью, хотя до сих пор не могла заставить себя признаться в этом.
Лиз вообще было труднее, чем Дику. Она не знала ни что ей делать с этим свалившимся на нее чувством, ни как сказать о нем детям. Несколько раз Лиз даже советовалась с Викторией, но подруга мало чем могла ей помочь. Единственное, что она посоветовала, это не форсировать события, а позволить им спокойно развиваться. Время покажет. Лиз этот совет показался достаточно разумным; она и сама считала, что только время способно расставить все на свои места.
Накануне Дня Всех Святых Дик приехал к ней, и они с Рэчел и Джеми пошли в сад, чтобы сыграть в «Откупись, а то заколдую»[6]. Энни и Меган заявили, что они уже слишком взрослые для подобных забав. Оставшись дома, они вместе с Кэрол раздавали сладости с крыльца. Питер поехал к своей новой девушке, чтобы, как простодушно объяснил Джеми, сыграть в «Откупись, а то заколдую» там…
А поздно вечером, когда дети уже легли спать, Дик спокойно посмотрел на Лиз и вдруг спросил, не хочет ли она поехать с ним на выходные за город. Лиз долго колебалась, прежде чем ответить. Дик даже испугался, что все испортил. Но они встречались уже почти два месяца, и им становилось все труднее сдерживать собственную страсть. Дик знал, что не мог ошибиться в ее чувствах; его же отношение к Лиз было предельно ясным по крайней мере для него самого. И все же он снова почувствовал себя мальчишкой, когда Лиз тихонько сказала, что согласна поехать с ним в Напа-Вэли в следующие выходные. На всякий случай они решили ничего не говорить детям. Дик обещал, что зарезервирует для них номер в отеле. Он непременно хотел, чтобы они остановились в «Оберж дю солейль», потому что этот отель казался ему самым романтичным из всех и лучше всего подходил для их первого совместного уикенда.
Дик заехал за Лиз во второй половине дня в пятницу. Перед этим он работал почти целые сутки, однако он был так счастлив и возбужден, что не чувствовал усталости. Лиз тоже пришлось потрудиться, чтобы придумать детям занятия на выходные. Чтобы объяснить свое отсутствие, она сказала им, что едет к давней подруге, с которой когда-то училась в университете, и специально выбрала для отъезда такое время, когда никого из них еще не было дома. Только Кэрол знала, куда и с Кем Лиз едет на самом деле.
Все эти меры предосторожности слегка забавляли Дика, однако в глубине души он сознавал, что Лиз права — не стоит лишний раз дразнить гусей, то есть детей. Правда, Питер и Джеми наверняка восприняли бы известие нормально, но девочки во главе с Меган все еще относились к нему настороженно. Правда, они были с ним достаточно приветливы, но за их вежливым: «Добрый день, Дик!» и «Как поживаете, Дик?» — все еще чувствовалось некоторое напряжение.
По дороге в Напа-Вэли Лиз с удовольствием смотрела в окно. Открывавшиеся виды были изумительны.
Листья на деревьях уже окрасились в самые разные оттенки желтого и темно-медного цветов, но трава оставалась по-летнему зеленой, и это странное сочетание приглушенных осенних тонов Новой Англии и яркой калифорнийской зелени возбуждало и пьянило, как хорошее вино.
Всю дорогу до Сент-Хелен они непринужденно болтали. Только изредка Лиз ненадолго замолкала, но Дик ни о чем ее не спрашивал. Он знал, что для нее эта поездка — серьезное испытание. Не только потому, что Лиз еще не привыкла быть с ним, но и потому, что время от времени ей начинало казаться, будто она предает Джека. Такое бывало с ней и раньше; она сама сказала ему об этом, и сейчас, заметив, как Лиз поглядывает на обручальное кольцо, которое она до сих пор носила, Дик догадался — она снова вспоминает мужа.
Они добрались до отеля почти к самому ужину. Лиз была до глубины души тронута, когда увидела, как элегантно обставлен их номер. Дик был готов на все, чтобы сделать ее хоть немножечко счастливее. Главным, однако, была не обстановка, а вид, который открывался из широкого панорамного окна. Когда сгустились синеватые сумерки и в долине замерцали огни, у Лиз дух захватило от восторга — до того это было красиво.
Лиз отправилась в ванную комнату, чтобы переодеться к ужину. Она захватила с собой темно-лиловое вечернее платье, которое купила довольно давно, но надевала редко. Этот наряд не нравился Джеку, но Дик нашел ее обворожительной. Выпив вина, которое им принесли, пока Лиз переодевалась, они спустились в ресторан отеля, чтобы поужинать, а после ужина долго сидели в баре и слушали, как какая-то женщина играет старомодные фокстроты на фортепиано. Было уже совсем поздно, когда, спокойные и умиротворенные, они вернулись обратно в номер. Едва они переступили порог комнаты, как Дик поцеловал ее. Этот поцелуй яснее всяких слов сказал Лиз, что она для него значит и как он к ней относится.
А уже в следующее мгновение ураган страсти подхватил, захлестнул обоих. В номере было полутемно.
В камине горел неяркий огонь, и Дик, усадив Лиз на диван, начал медленно снимать с нее вечернее платье, а она расстегивала ему рубашку. Это было восхитительное чувство: остаться в комнате вдвоем и знать — никто не помешает им делать все, что захочется. Лиз целиком отдалась этому давно забытому ощущению.
Потом Дик зажег свечи на столике в спальне и торжественно повел Лиз к кровати. Он снял с нее остатки одежды — его пальцы двигались томительно-медленно, и Лиз со стыдом поняла, что буквально сгорает от желания. Но и ей тоже не хотелось спешить, поэтому, когда они наконец разделись и скользнули под прохладные простыни, она долго лежала неподвижно, наслаждаясь близостью его крепкого жаркого тела.
— Я очень люблю тебя, Лиз, — шепнул Дик.
— Я тоже тебя люблю, — так же шепотом ответила она. Лиз впервые сказала ему эти слова, но они пришли к ней легко. И столь же легким и естественным было то, что последовало за ними. Они наконец отдались на волю сжигавшей их страсти.
Лиз помнила все довольно смутно. Ее как будто подхватил ураган, и сразу же вся ее тоска, одиночество и страх исчезли куда-то, словно разбилась и осыпалась скорлупа, в которую она пряталась все эти месяцы в надежде защитить себя. Но теперь защита была ей не нужна. Лиз не хотела прятаться от Дика, не хотела ничего от него скрывать — она отдала ему всю себя, и ему оставалось только раскрыть объятия и принять ее.
Потом они долго лежали, утомленные, но счастливые, и Лиз улыбалась ему. В ее глазах, однако, было что-то ностальгически-печальное, и Дик понял: прошлое все еще владеет ею. Но теперь он знал и другое — иначе просто не могло быть. Не могли девятнадцать лет брака просто так взять и исчезнуть в одно мгновение, да он и сам этого не хотел. В конце концов, Дик предлагал ей не продолжение старого, а что-то совершенно новое. Это могло существовать вместе с памятью о прошедших годах, и не просто существовать, но и окрашивать прошлое и будущее в разные тона, чтобы Лиз никогда не сравнивала его и Джека. Больше всего ему хотелось, чтобы когда-нибудь она могла сказать: «Я была счастлива с Джеком, и я счастлива теперь с тобой».
Но до этого им было еще очень и очень далеко.
— С тобой все в порядке? — тихонько спросил он на всякий случай, и Лиз кивнула. Что бы ни почудилось ему в ее глазах, сейчас она улыбалась только ему, и это было самым главным.
— Да, со мной все в порядке… — ответила она. — Лучше, чем просто «в порядке». Ты сделал меня счастливой.
Так в эти минуты казалось Лиз, но в ее глазах стояли слезы, которые Дик не мог не заметить. Он ничего не сказал. Дик понимал, как трудно ей не вспоминать о Джеке сейчас, когда она лежала в объятиях другого мужчины. Мысль об этом была ему не особенно приятна, но он сознавал — без этого обойтись нельзя. Лиз только что сделала шаг, который она так долго откладывала. Это был первый шаг по мосту, соединявшему прошлое и будущее, и хотя предстоял еще изрядный кусок пути, ее прошлое осталось теперь позади. Лиз больше не жила в нем, она только оглядывалась на него с печалью, как, наверное, любой путешественник оглядывается на дом, в котором ему было тепло и уютно, но который он непременно должен покинуть, чтобы двигаться дальше, к своей далекой, сияющей цели. А в том, что будущее Лиз будет — должно быть! — счастливым, Дик почти не сомневался. Он знал, что она этого заслуживает, и желал ей счастья всеми силами души.
А Лиз тоже думала о будущем, но ее мысли были более простыми и конкретными. Путь, который лежал перед нею, все еще немного пугал ее. Но она была благодарна судьбе за то, что рядом с ней оказался такой человек, как Дик. С ним она чувствовала себя в безопасности. Он был ей надежным и верным другом, и ему Лиз могла сказать все или почти все. Дик не обиделся, даже когда она призналась, что поначалу ей будет трудно. Наоборот — он понял ее и сделал все от него зависящее, чтобы облегчить ей первые шаги к свободе.
Они еще долго лежали бок о бок, почти не шевелясь, и каждый думал о своем. Потом Дик обнял Лиз и признался, что еще никогда не любил ни одну женщину так сильно, как ее. Она наслаждалась прикосновениями его сильных рук и старалась заставить себя не думать о Джеке, не вспоминать, как они, бывало, лежали вместе после ночи любви и разговаривали обо всем на свете. Но не думать о нем было очень трудно. Лиз была очень благодарна Дику за то, что он не замечал или делал вид, что не замечает ее сомнений и колебаний.
Но уже на следующий день Лиз с облегчением и радостью заметила, что мысли о Джеке смущают ее все меньше и меньше. Напротив, она все острее и отчетливее воспринимала близость Дика и все, что объединяло их теперь. Они вместе совершали длительные прогулки по долине и разговаривали о самых разных вещах — о работе, о детях, о своих мечтах и о планах на будущее.
Единственное, чего по обоюдному молчаливому согласию они избегали касаться, это прошлого. Мысли их неизбежно устремлялись в будущее. Сначала они просто мечтали о том, каким оно будет — светлым или не очень, счастливым или грустным, но уже в воскресенье утром их разговор стал более конкретным.
Дело было сразу после завтрака. Они поднялись в номер и сидели на балконе, любуясь долиной. На Дике были джемпер и джинсы, а Лиз накинула поверх платья теплый шерстяной халат, поскольку ноябрьское утро было довольно прохладным. Вскоре солнце согрело обоих.
— Чему вы так радуетесь, доктор Вебстер? — шутливо спросила Лиз, протягивая ему спортивную страничку газеты, которую она лениво перелистывала. — Вы сияете так, словно только что выиграли в лотерею миллион долларов.
— Я действительно выиграл бесценный приз — тебя, — отозвался он. — Тебя и это утро тоже. Ничего подобного в моей жизни еще никогда не было.
В самом деле, эти два выходных дня стали для них чем-то вроде медового месяца. Правда, они провели вместе совсем немного времени, однако у каждого из них появилось такое чувство, будто теперь их соединяет нечто большее, чем просто физическая близость.
Они принадлежали друг другу полностью, словно самые настоящие муж и жена. Лиз было все еще немного жаль расставаться с Джеком, но она чувствовала, что должна это сделать, потому что без этого она не сможет двигаться вперед.
— Кстати, Хотел тебя спросить: что мы будем делать дальше?
— Ты о чем? — не поняла Лиз.
— О нас.
Лиз задумалась. Отчего-то ей стало немного не по себе, словно Дик задал ей вопрос, на который она не могла ответить. И она действительно не могла — она полностью была сосредоточена на чудесном настоящем, будущее все-таки пугало ее, и она подсознательно отталкивала от себя мысли о вполне естественном продолжении происходящего.
— Ничего не будем, — ответила она несколько нервно. — Почему мы должны что-то делать?
— Просто я вдруг подумал, что было бы разумно… — начал он, но не договорил. На самом деле Дик подумал об этом не вдруг: эта мысль была у него на уме чуть ли не с того дня, когда он впервые пригласил Лиз в кино.
— Может быть, я слишком тороплюсь? — спросил он.
Вчера вечером они снова занимались любовью, и ночью, и утром перед завтраком тоже. Их физическая совместимость была поистине поразительной. Трудно было поверить, что до этого уикенда они еще ни разу не были близки. Они хотели одного и того же, и достичь этого им удавалось без труда; они даже нисколько не стеснялись друг друга, и это было удивительно вдвойне.
— Признаться, я не думал, что когда-нибудь скажу тебе такое, — добавил Дик, чувствуя себя несколько неловко, но он слишком боялся потерять Лиз и преодолел свое смущение. — Мне кажется, — закончил он решительно, — нам следует пожениться.
Лиз была потрясена. Ничего подобного она не ожидала; ей даже в голову не могло прийти, что Дик может хотеть чего-то в этом роде. Ей казалось — это совершенно не в его характере, но в конце концов она слишком мало его знала.
— Мне казалось, что ты принципиальный противник брака, — произнесла она наконец, и Дик понял, что напугал ее своим внезапным предложением.
— Я действительно не верил в этот социальный институт, пока не встретил тебя, — ответил он, пытаясь шутливым тоном сгладить серьезность своих слов. — Но теперь мне кажется, что в глубине души я всегда верил: счастливый брак возможен, и когда-нибудь я встречу женщину, с которой у меня все получится. Вот почему мне не хотелось тратить время и силы на других — на тех, с которыми я заведомо не мог создать счастливую семью. Взять хотя бы мою первую жену — наши отношения закончились войной не на жизнь, а на смерть. Но с тобой — я уверен — у нас все будет просто замечательно.
Он действительно верил в это — Лиз видела это по его глазам. И, самое главное, она тоже могла с легкостью представить, как проживет с ним много счастливых лет. Но что-то мешало ей высказать свои мысли вслух. Что-то или кто-то… Должно быть, Дик действительно немного поторопился, и Джек — вернее, тень Джека — еще стоял между ними.
— Я бы не хотел поспешить и все испортить, — продолжал тем временем Дик, — но я просто не мог промолчать. Ты должна знать, что у меня самые серьезные намерения в отношении тебя.
Лиз действительно принадлежала к тем женщинам, которых нужно воспринимать серьезно. Вдобавок у нее было пятеро детей, о которых тоже необходимо было подумать. Но Дик был уверен, что смог бы их полюбить; Джеми он уже любил, Питер был близок ему по духу, как младший товарищ. Что касалось девочек, то Дик не сомневался: рано или поздно он сумеет наладить с ними нормальные отношения. Ему всегда было особенно легко общаться с женщинами и с детьми; он умел расположить их к себе. В данном случае у него к тому же был достаточно мощный стимул сделать это.
— Право, не знаю, что тебе сказать, — пробормотала Лиз задумчиво. У нее были подруги, годами встречавшиеся с мужчинами, которые не воспринимали их всерьез. Во всяком случае, ни одна из них так и не дождалась предложения выйти замуж и создать семью. Но Дик, показавшийся ей легкомысленным в этом вопросе, очень удивил ее. Они встречались чуть меньше двух месяцев, но он уже заговорил с ней о будущем. Для Лиз это явилось полной неожиданностью, но дело было не только в этом.
— Ты только пойми меня правильно, — произнесла она медленно. — И не обижайся. Ты тут ни при чем — все дело во мне. С тех пор как погиб Джек, прошло всего одиннадцать месяцев, это очень, очень мало, для меня во всяком случае. Мне нужно время, чтобы все стало на свои места. Потеря еще очень болезненна. Я все время думаю: что бы сделал Джек, как бы он взглянул на это, что бы он сказал. И я, и дети тоже. Все еще слишком живо.
— Я понимаю, — ответил он. — И поверь — мне вовсе не хочется тебя торопить. Пусть исполнится год, а там посмотрим. Согласна?
И хотя Лиз сомневалась, что месяца хватит на то, чтобы стало по-другому, она благодарно кивнула в ответ.
— Да, пусть пройдет год с этого дня, — сказала она.
Чуть не с самого начала Лиз положила себе этот срок, чтобы более или менее разобраться со своей жизнью.
Напрасно мать и друзья твердили ей, что сейчас не прежние времена и что для соблюдения приличий вполне достаточно шести месяцев. Лиз не могла с ними согласиться, и вовсе не потому, что твердо решила придерживаться правил и носить траур по мужу в течение года. Строго говоря, она уже нарушила их, согласившись поехать с Диком на уикенд в Напа-Вэли, однако формальная сторона дела занимала ее меньше всего.
Лиз знала себя, знала глубину чувства, которое она испытывала к Джеку, и год был для нее не максимальным, а минимальным сроком, чтобы прийти в себя. Она сама установила для себя этот рубеж. В каком-то смысле он служил для нее дополнительным стимулом собраться и выполнить данное себе обещание. Без этого она бы, наверное, могла вовсе раскиснуть, опустить руки и обратиться в вечно скорбящую вдову, не способную ни думать, ни действовать, ни жить.
— Вот и хорошо. — Дик знал, что годовщина смерти Джека была для Лиз и детей чем-то вроде верстового столба. Ему не оставалось ничего другого, кроме как уважать установленные границы. — Давай вернемся к этому разговору в январе, после рождественских каникул, — добавил он. — И если ты будешь чувствовать себя нормально, к Дню святого Валентина…
Дик осекся. Он помнил, как много Валентинов день значил для Лиз и Джека, но слова были сказаны, и теперь он со страхом ждал ее реакции.
И она оказалась именно такой, какой он больше всего боялся.
— Но ведь до Валентинова дня меньше трех месяцев! — воскликнула Лиз, и на ее лице отразилось смятение.
— К этому времени мы будем знакомы больше полугода, — напомнил Дик. — Вполне респектабельный срок…
И достаточный, чтобы узнать друг друга как следует.
В конце концов, многие пары живут счастливо, хотя до женитьбы они встречались всего ничего.
Лиз знала, что так действительно бывает, но к ней это не относилось. Прежде чем выйти замуж за Джека, она встречалась с ним почти год. Что же касалось предложения Дика, то она не могла сказать «да» вовсе не потому, что не хотела быть с ним. Просто ей необходимо было все как следует обдумать.
Дик посмотрел ей в глаза и тихо сказал:
— Я сделаю, как ты хочешь. Просто мне нужно, чтобы ты знала, как сильно я тебя люблю.
— Я тоже тебя люблю, — ответила она. — И чувствую себя бесконечно счастливой. Некоторым женщинам не везет, мне же повезло дважды! Но все равно мне нужно время, чтобы подумать.
— Я не тороплю тебя, — повторил Дик. — И единственное, что мне сейчас необходимо, это знать, что у меня есть надежда и что со временем ты можешь захотеть того же, что и я.
— Думаю, так и будет. — Лиз смущенно улыбнулась и добавила откровенно:
— Мне просто нужно дожить до этого времени. Понимаешь? Давай поговорим об этом еще раз после Рождества, хорошо?
Она все-таки хотела соблюсти срок ради себя, ради Джека и детей, и Дик опустил голову.
— Я люблю тебя и никуда от тебя не денусь, — сказал он и взял ее за руку. — Я буду ждать. В конце концов, у нас достаточно времени, чтобы решить эту проблему, и, покуда мы оба хотим одного и того же, мы имеем возможность не торопиться.
В его словах было столько сострадания, понимания и готовности ждать сколько угодно, что Лиз едва не прослезилась. Большего она не могла и желать. Лиз даже не была уверена, что на месте Дика Джек поступил бы так же. Он был гораздо более нетерпеливым и упрямым и далеко не всегда прислушивался к ее пожеланиям. Чаще всего именно Джек задавал направление и темп их семейной жизни и требовал, чтобы Лиз следовала выработанной им линии. Ее же отношения с Диком были куда больше похожи на настоящее партнерство, и Лиз не могло это не нравиться.
После обеда они поехали назад в Тибурон. Все дети были дома, и, увидев, как мать вылезает из серебристого «Мерседеса» Дика, Меган вопросительно приподняла брови, но ничего не сказала. Скандал разразился, когда младшие дети уже спали, а Питер ушел к себе, чтобы доделать домашнее задание.
— Почему ты приехала на машине Дика? — напрямик спросила Меган, без стука войдя в спальню матери. — Ты что, все выходные была с ним?
Прежде чем ответить, Лиз немного поколебалась, но потом решила сказать правду. В конце концов, если она действительно собиралась выйти за Дика замуж (а Лиз уже казалось, что именно этого она хочет на самом деле), рано или поздно новость все равно пришлось бы сообщить детям. Так что вилять и выкручиваться не было никакого смысла.
— Да, — кивнула она. — Мы ездили в Напа-Вэли.
— Но, мама, как ты могла! — закричала Меган. — Это… это просто отвратительно!
— Почему? Я ему нравлюсь, и Дик нравится мне.
В этом нет ничего плохого. Мы никого не обманули, никого не обидели. Мне кажется, мы любим друг друга, Мег.
Она говорила негромко и рассудительно, но вместо того, чтобы успокоить, ее слова произвели на Меган совершенно обратное действие.
— Как ты могла?! — повторила она, и в глазах ее блеснули слезы. — Неужели ты забыла папу?
— Папа умер, Мег. Я любила его всем сердцем и всегда буду любить, но… То, что происходит между Диком и мной, совсем другое. Пойми: я не могу и не хочу оставаться одна до конца жизни. Мне нужен человек, который бы любил меня, и у меня есть на это право.
— Да ты просто больная! — выпалила Мег, приходя в ярость. — Не прошло и года с тех пор, как погиб папа, но тебе уже невтерпеж! Ты просто больная, развратная шлюха!
Услышав эти слова из уст родной дочери, Лиз даже привстала в гневе. Она никогда не била детей и не собиралась начинать сейчас, но ей было необходимо преподать Меган хороший урок. Как бы глубоко ни были задеты ее чувства, она не должна, не имела права вести себя подобным образом и говорить матери такие вещи.
По любым канонам это было недопустимо.
— Не смей так разговаривать со мной, — произнесла Лиз железным голосом. — Отправляйся сейчас же к себе в комнату и сиди там, пока не успокоишься. Если хочешь поговорить со мной, держи себя в руках. Ты должна уважать мать и уважать своих братьев и сестер, а не бросаться подобными выражениями!
— Мне не за что тебя уважать! — отрезала Меган и пулей вылетела за дверь, с грохотом захлопнув ее за собой.
Меган помчалась в комнату Питера и рассказала ему обо всем, что произошло. Но вместо того чтобы посочувствовать, брат назвал ее маленькой эгоисткой и велел немедленно пойти извиниться перед матерью.
— На чьей ты стороне, Питер?! — Меган оскорбилась до глубины души.
— На маминой, — прямо ответил Питер. — Она делает все, чтобы нам было хорошо. Она любила папу не меньше, а может быть, даже больше, чем мы. Но теперь мама осталась одна, ей никто не помогает, никто о ней не заботится, а ведь она продолжает работать для нас.
Только благодаря ей практика, основанная папой, все еще существует и даже расширяется. Мы же спокойненько считаем, что так и должно быть! Кроме того, Дик — очень хороший человек, и мне он нравится. Так что не надейся ни на какое сочувствие с моей стороны, если будешь обижать маму.
— Ах ты, задница! — воскликнула Меган, и из глаз ее брызнули злые слезы. — Ну и что, что мама работает?
У нее же есть мы, и ей совершенно необязательно спать с посторонними мужчинами!
Питер невесело усмехнулся:
— Да, у нее есть мы, но что от нас толку. Не забывай: наша мама — нормальный человек, и у нее есть право на личную жизнь. Ведь не может же она до самой старости спать с Джеми, правда? Кроме того, даже сейчас мы очень мало ей помогаем, а ведь скоро настанет время, когда нас вообще не будет рядом! На будущий год я поеду учиться в колледж; через два года в колледж поступишь ты, потом настанет черед Энни и Рэчел…
Что же ей — сидеть у окошка и ждать, пока мы приедем на каникулы? Нет, Мег, я ясно вижу, что, кроме нас, у мамы нет никакой жизни. Она только и делает, что работает да возит вас в школу в очередь с другими соседями. Мне кажется, она заслуживает большего, гораздо большего! Да ты наверняка и сама так думаешь.
— Я просто не знаю… — ответила Мег задумчиво. Маленькая речь Питера произвела на нее сильное впечатление. — Все произошло как-то слишком скоро, ведь еще не исполнилось и года с тех пор, как…
Она села на кровать и расплакалась. Питер опустился рядом и обнял Меган за плечи. За последний год он стал совсем взрослым, и младшие дети часто приходили к нему за утешением и советом.
— Мне… мне очень не хватает папы! — всхлипывая, произнесла Меган.
— Мне тоже, Мег, — сказал Питер, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не заплакать самому. Каким бы разумным и взрослым он ни был, ему тоже очень не хватало отца. — Но ведь от того, будет Дик с мамой или нет, ничего не зависит, ведь правда? — добавил он рассудительно. — Мы и дальше будем помнить папу и скучать без него. Просто нам всем нужно смириться и принять то, что с ним случилось, понимаешь?
— А я не хочу, не хочу-у! — провыла Меган и уткнулась брату в плечо, размазывая тушь по его белой майке. — Я хочу, чтобы папа вернулся!
Ну что на это ответишь. Питер только крепче прижал сестру к себе и сидел с ней, пока та не выплакалась.
В конце концов Меган все-таки успокоилась и нашла в себе силы выслушать то, что хотел сказать ей Питер.
Потом она пошла к Лиз, чтобы извиниться. Неловко переминаясь на пороге с ноги на ногу, она сказала:
— Он мне все равно не нравится, но я прошу прощения за свои грубые слова.
Это оказалось все, на что Меган была на данный момент способна, и Лиз сухо кивнула.
— Мне очень жаль, что ты так расстроилась, Мег, сказала она. — Я знаю, тебе нелегко.
— Ты даже не представляешь, как всем нам нелегко!
Ведь у тебя есть он, — тут же перебила ее Меган, и Лиз вздохнула.
— То, что я встречаюсь с Диком, вовсе не означает, что я меньше скучаю по папе. Напротив, из-за этого мне иногда не хватает его сильнее, чем когда-либо, так что сама видишь: все это очень непросто для всех, а не только для тебя.
Правда, понемногу им все же становилось легче, но это происходило слишком медленно. Но в любом случае дети приходили в себя быстрее, чем Лиз. Хотя бы потому, что были моложе.
— Неужели ты действительно любишь его, мама? Меган еще не верила в то, что сказала Лиз. Ей явно хотелось, чтобы мать уверила ее, что все это не правда.
— Мне кажется, да, — честно ответила Лиз. — Но мне нужно еще время, чтобы окончательно понять это.
Дик — хороший человек; это все, что мне известно. Как ты сама понимаешь, этого слишком мало. Кроме того, мне необходимо понять, что теперь будет происходить с моими воспоминаниями о Джеке. Как я буду ощущать себя по отношению к нему.
— По-моему, ты стараешься его поскорее забыть! — с вызовом заявила Мег.
— Я не смогу забыть его. Никогда. Что бы я ни делала. Ведь я любила его почти половину моей жизни, мы были счастливы вместе, и у нас были вы. Но потом случилось то, что случилось. Это было несправедливо по отношению к нему, ко мне и к вам. Но в этом никто из нас не виноват, и предотвратить это тоже никто не мог. Поэтому нам остается только поскорее освоиться с новой ситуацией и постараться стать такими, какими бы Джек хотел нас видеть.
— Ты говоришь это только для того, чтобы успокоить меня и себя.
— Нет, я говорю так потому, что верю в это!
Но Меган только покачала головой и ушла к себе в комнату. Ей нужно было как следует поразмыслить над тем, что сказала мать. Она пока не хотела делиться этим даже со своими сестрами. А Лиз после ухода Меган достала свою шкатулку с украшениями и, морщась, как от боли, стянула с пальца обручальное кольцо и убрала на самое дно. Это было то самое кольцо, которое Джек когда-то, много лет назад, надел ей на палец.
Расставаясь с ним, Лиз чувствовала себя так, словно она своими руками вырвала собственное сердце. Но это тоже был шаг вперед, и Лиз знала, что он ей уже по силам. Что ее заботило, так это то, как отреагируют на исчезновение кольца дети, но, когда на следующий день семья собралась завтракать, никто, кроме Питера, ничего не заметил. Питер же промолчал, хотя видеть мать без кольца ему было непривычно и немного грустно.
На протяжении последующих двух недель Дик несколько раз заезжал за Лиз, чтобы отвезти в ресторан, в кино или просто на прогулку. Мег изо всех сил старалась держать себя в рамках пристойности. Правда, она почти не разговаривала с ним, но, по крайней мере, не грубила в открытую. Лиз была благодарна дочери за это, понимая, что рассчитывать сейчас на что-то большее вряд ли возможно.
В эти полмесяца они с Диком проводили вместе довольно много времени. Кроме прогулок и кино, они часто заезжали к нему на квартиру, чтобы заняться любовью. Правда, свободного времени у Дика почти не было, однако он договорился, что будет уходить из больницы каждый раз, когда в его присутствии не будет острой необходимости. На всякий случай он носил с собой пейджер и мобильный телефон. Несколько раз ему действительно пришлось выскакивать из постели и сломя голову нестись в больницу, но Лиз не возражала.
Она отлично понимала, что его умение и опыт могут спасти кому-то жизнь, и уважала его за это. Ей вообще нравилась профессия Дика, чего она, к сожалению, не могла сказать о своей работе. Бесконечные разводы начинали действовать ей на нервы. Лиз окончательно перестало нравиться то, что она была вынуждена делать, чтобы заработать себе на жизнь. Пока рядом с ней был Джек, она даже получала удовольствие от занятий семейным правом, но сейчас все изменилось. Судебные решения, которых ей приходилось добиваться ради того или иного клиента, все чаще казались ей сомнительными, спорными, а то и бессмысленными. Единственное, что до сих пор приносило Лиз радость, это возможность добиваться наилучших условий опеки и финансового обеспечения для детей разводящихся родителей, однако все остальное продолжало угнетать ее.
— Мне кажется, мне надоела моя работа, — призналась она однажды, когда после судебных слушаний заскочила к Дику в больницу, чтобы посидеть с ним в буфете за чашкой кофе. Ее клиент вел себя в суде как настоящая грубая скотина: он публично унижал жену подробным рассказом о ее интимных привычках, и Лиз захотелось тут же, не сходя с места, отказаться от дела, но она не могла этого сделать.
— Теперь я жалею об этом, — сказала она. — Хотя у адвокатов так не принято. Просто не представляю, что со мной творится! Ведь даже ходить на слушания мне разонравилось, а ведь когда-то я любила выступать в суде.
— Может быть, ты просто устала? — предположил Дик. Он знал, что за прошедший год Лиз отдыхала всего две недели; в остальное же время она работала по двенадцать-четырнадцать часов в сутки, включая выходные. Только так Лиз успевала выполнять все обязанности, которые она на себя взвалила.
— Наверное, мне нужно выучиться на педикюршу и пойти работать в салон красоты, — невесело усмехнулась Лиз. — И легче, и пользы больше.
— Ты слишком строга к себе, — возразил Дик, но Лиз только покачала головой.
— Джек любил семейное право. С самого начала он решил, что мы должны специализироваться именно в этой области. И я согласилась, хотя мне и казалось, что это не мое. Если я и достигла каких-то успехов, то только потому, что работала с Джеком, но теперь просто не знаю, как быть.
Она была одним из лучших адвокатов по разводам в округе, а может, и во всем штате. Дику было трудно поверить, что Лиз на самом деле питает к своей работе глубокое отвращение. Ее клиенты были бы потрясены, если бы слышали ее слова — Лиз всегда была очень энергичной и так и сыпала идеями и дельными предложениями. Но в последнее время она чувствовала себя механической игрушкой, у которой кончается завод.
Но хотя работа больше не доставляла ей удовольствия, она чувствовала себя обязанной продолжать дело Джека.
Потом она спросила Дика, какие у него планы на День благодарения. Однажды они уже обсуждали этот вопрос, но тогда Дик еще не знал, будет он дежурить или нет. Сейчас ему уже было известно, что на праздники у него будет не один, а целых два выходных подряд.
Ему даже не придется носить с собой включенный пейджер, так как заменять его будет старший ординатор — человек, которому Дик полностью доверял. Таким образом, он был совершенно свободен, но никаких определенных планов у него не было. Так он и сказал Лиз и был удивлен, когда она предложила ему встретить праздник у нее дома.
— Почему бы нет? — спросила она, видя, что Дик замялся и не знает, что сказать. В самом деле, дети уже привыкли к нему, и Лиз казалось, что вместе они сумеют неплохо провести этот праздник. Пока был жив Джек, они очень любили Дни благодарения и всегда устраивали по этому поводу роскошный ужин. Лиз была уверена, что в этом году все будет иначе и для детей, и для нее тоже. Из-за этого она даже не разрешила матери приехать к ним в праздник, но, чтобы полностью разрядить обстановку, этого было явно недостаточно. Она рассчитывала, что приход Дика отвлечет детей от мыслей об отце.
Но когда она сказала детям, что Дик, возможно, придет к ним на ужин, их реакция явилась для нее неприятным сюрпризом. Меган устроила самую настоящую истерику — она визжала, топала ногами, разве что посуду не била, — но к этому Лиз была более или менее готова, однако Рэчел и Энни тоже отнеслись к ее словам без особого восторга, заявив, что Дику нечего делать в их доме, коль скоро он не является членом семьи.
Даже Джеми был несколько удивлен этим известием, и Лиз дрогнула. За пару дней до праздника она попросила Питера переговорить с Диком и сказать ему, чтобы он не приходил, но Питер счел это неприличным. Ему единственному из детей идея матери казалась удачной.
В конце концов Лиз не только не отменила приглашение, но и ничего не сказала Дику о том, как отнеслись к этому ее дочери. Лиз от души надеялась, что за оставшееся время все образуется само собой и, когда Дик придет, дети будут вести себя пристойно. Но, увы, когда наступил День благодарения, она убедилась, что ее оптимизм был, мягко говоря, безосновательным.
Стоило зазвонить звонку на входной двери, как девочки, которые и без того держались настороженно, мгновенно ощетинились, образовав своего рода боевую группу, от которой не приходилось ждать ничего хорошего.
Впрочем, началось все довольно мирно. Дик, одетый в свои лучшие серые брюки, коричневый твидовый пиджак и темно-красный галстук, вручил Лиз цветы и бутылку вина. Он был заметно смущен, и она поскорее пригласила его к столу. Сама Лиз надела к его приходу брючный костюм из коричневого вельвета, который ей очень шел. Дети тоже были по-праздничному нарядны: на Питере был строгий темный костюм, в котором он ходил на похороны отца, а Джеми предпочел серые фланелевые брючки и блейзер. Что касалось девочек, то они разоделись в пух и прах. В другое время Лиз обязательно бы рассмеялась, но сегодня ей было не до смеха — уж больно эта расфуфыренная троица напоминала индейцев на тропе войны.
Но уже через десять минут, наливая Дику первый бокал вина, Лиз подумала — хорошо, что он все-таки пришел. Только сейчас ей стало понятно, каким пустым и грустным мог быть их праздничный стол. Она была совершенно права, подозревая, что День благодарения легко мог превратиться в поминки. Но теперь у них был гость, и Лиз рассчитывала, что присутствие постороннего человека заставит детей хотя бы из соображений приличия вести себя нормально и разговаривать друг с другом на какие-нибудь нейтральные темы.
За стол они сели ровно в пять вечера, как было принято при Джеке. На этот раз место во главе стола занял Питер, что, по мысли Лиз, должно было лишний раз напомнить детям — за последний год многое изменилось, и присутствие Дика, сидевшего справа от нее, только подчеркивало это. Потом Лиз прочла особую благодарственную молитву, в которой возносила хвалу господу за все его милости, а также благодарила тех, кто собрался за столом, и тех, кто отсутствовал — в том числе Джека. Но как только она произнесла его имя, Меган заерзала на стуле и смерила Дика многозначительным взглядом. Лиз поспешила сказать «Аминь», после чего они с Питером отправились в кухню за индейкой.
Индейка сама по себе была отличной, и Лиз сумела превосходно ее приготовить. Девочки помогли ей с начинкой, так как Кэрол уехала на праздники к родным.
Существовала, однако, одна проблема: птицу следовало разделить на несколько час гей, а Питер, как ни старался освоить это искусство, так и не научился резать индейку быстро и точно. Сейчас он попытался сделать это, но безнадежно завяз в упругой розовой мякоти.
Лиз вообще никогда не умела хорошо резать индейку, и Дик решил взять инициативу на себя.
— Дай-ка я тебе помогу, сынок, — дружелюбно сказал он и, встав со стула, потянулся к Питеру, чтобы взять у него из рук нож и вилку.
Более неподходящих слов он не мог придумать, даже если бы очень постарался. Уютная семейная обстановка за столом сыграла с Диком злую шутку. Попав на настоящий домашний праздник, Дик позволил себе расслабиться, чего ему ни в коем случае не следовало делать.
Услышав эти слова, Меган вздрогнула так, словно ее ударило током, и произнесла тихо, но так, чтобы Дик услышал:
— Он не ваш сын.
В ее голосе было столько злобы и ненависти, что Дик едва не уронил нож, который он уже держал в руках. Бросив на Лиз беспомощный взгляд, он повернулся к Мег.
— Извини, Меган, я никого не хотел обидеть, — сказал он.
Пока Дик резал индейку, за столом стояла мертвая тишина. Он справился со своей задачей быстро и умело, и Лиз, раздавая тарелки, попыталась, как-то сгладить неловкость шутками, но ее никто не поддержал.
Лишь когда Дик вернулся на свое место справа от нее, Меган и девочки как будто немного успокоились.
Да, это был совсем не тот ужин в честь Дня благодарения, какой бывал у них всегда. За столом было как-то слишком тихо, и Лиз с ужасом подумала о приближающемся Рождестве. Какой-то будет у них праздник в первую годовщину гибели Джека?
Она попыталась отогнать от себя невеселые мысли, но тут Дик, как нарочно, стал интересоваться, когда они собираются покупать подарки к Рождеству, и лица детей за столом стали совсем мрачными и замкнутыми.
Да, разговорить эту компанию было непросто. В конце концов Джеми сделал какое-то замечание, которое слегка отвлекло их, а потом немного разрядила обстановку Энни, рассказав о позапрошлом Дне благодарения, когда Джек резал в кухне индейку и случайно уронил ее на пол. Прежде чем ему удалось снова водрузить птицу на блюдо, индейка успела проскакать по всей кухне.
Лиз, подававшая тарелки гостям, так тогда об этом и не узнала. В тот День благодарения приезжали Хелен, Джин, Виктория и брат Джека. Лиз, нахваливавшая им кулинарные способности Джека, никак не могла взять в толк, почему дети принимались хихикать каждый раз, когда она говорила, что индейка только что из духовки.
Эта история действительно развеселила их, и Дик смеялся над похождениями фаршированной индейки вместе со всеми. Лиз тем временем налила ему еще один бокал вина и пошла с детьми на кухню, чтобы положить каждому по куску пирога. Когда они вернулись, бокал Дика был уже пуст. Рэчел довольно громко заметила, что кое-кто здесь слишком много пьет.
— Ничего страшного, Рэчел. Ведь я сегодня даже без пейджера, — отозвался Дик, тепло улыбнувшись девочке, но Рэчел больше ничего не сказала, а, повернувшись к нему спиной, заговорила о чем-то с Энни.
Дик, конечно, не был пьян, но он выпил три довольно больших бокала вина и был настроен довольно благодушно. Ему было очень хорошо, и он просто не замечал кое-каких подводных течений, которые бы сразу бросились в глаза более внимательному наблюдателю.
Дик вообще считал, что все идет просто замечательно, но Меган не собиралась позволять ему и дальше заблуждаться на этот счет. Дик как раз беседовал с Джеми о футболе, когда она неожиданно вмешалась.
— Папа терпеть не мог футбол, — заявила Меган высокомерно. — Быть может, ты забыл об этом, Джеми? добавила она специально для младшего брата, который слушал Дика, широко раскрыв рот.
— Очень жалко, — ответил Дик. — Футбол — самый лучший вид спорта из всех, которые я знаю. Я сам играл за университетскую команду; меня даже звали в профессионалы, но я предпочел медицину.
— Папа говорил, в футбол играют только грубияны и недоразвитые идиоты, — отчеканила Меган, одним махом переходя границы дозволенного, и Лиз поспешила остановить ее.
— Достаточно, Мег! — воскликнула она, вставая из-за стола.
— Вот именно, мама, вполне достаточно! — Меган швырнула на стол салфетку и вскочила. — Или нам придется и дальше терпеть его присутствие? Мы, знаешь ли, не обязаны, ведь он не наш отец и даже не наш родственник — он просто твой любовник!!!
Остальные дети застыли, потрясенные, и Лиз ответила дрожащим от возмущения голосом:
— Дик — наш друг, к тому же сегодня День благодарения. В этот праздник друзья встречаются за столом, чтобы возблагодарить господа и простить все обиды!
Мы должны протянуть друг другу руки, а не…
— Ах вот, значит, что вы делали, держались за руки, да? А я почему-то думаю, что в Напа-Вэли вы вовсе не этим занимались! И еще я думаю, что папа возненавидел бы тебя за это, вот! — С этими словами она выбежала из гостиной и, стремительно поднявшись по лестнице, с грохотом захлопнула за собой дверь спальни. Питер поспешно наклонился к Дику, чтобы извиниться за сестру, но Рэчел и Энни тоже начали выбираться из-за стола, а Джеми, воспользовавшись всеобщим смятением, отрезал себе огромный кусок яблочного пирога. По его мнению, пирог был слишком вкусным, чтобы удержаться, к тому же остальным, похоже, было не до еды.
— Ничего себе, семейный праздник! — заметил Дик хмуро, и Лиз в отчаянии поглядела на него. Только сейчас до нее дошло, как безответственно и самонадеянно она поступила, когда, пригласив его на День благодарения, не предупредила о возможных осложнениях. Ведь она с самого начала подозревала, что ввести Дика в их семейный круг будет непросто, но он-то ни о чем не догадывался, думал, что все трудности позади. Яростная атака Меган застала его врасплох.