Жертвы требуют красоты Соболева Лариса

Глава 19

Семеныч встал с корточек, по очереди потряс затекшими ногами, потянулся и сказал:

– Пулю послали в низ живота, бедняжка умирала мучительно и долго. Вам не кажется странным, что так жестоко обошлись с женщиной? Я понимаю, когда причинное место отстреливают мужику, но женщину убить столь изощренным способом... несправедливо.

Она лежала у его ног в позе эмбриона, под ней растеклась лужа крови. Осколки бутылки валялись вокруг трупа, видимо, Клара до выстрела держала ее в руке или оборонялась ею.

– Значит, женщина отличилась, – хмуро заявил Валдис. – За красивые глазки пулю не получают, да еще в собственной квартире. А несправедливость, Семеныч, в данном случае одна: я не успел схватить Клару за горло.

– Выстрелов никто не слышал, – сказал Владимир Васильевич.

– Не было выстрела, – подтвердил Леха. – Вообще никаких странных хлопков не было. Я б отличил выстрел...

– Стреляли через глушитель! – грубо оборвал его Владимир Васильевич. – Убийцу, видимо, она впустила. Уходя, он захлопнул дверь. Значит, этот человек ей знаком. Алексей, много входило и выходило людей в промежутке от девяти до десяти вечера?

– Были такие. Человек шесть-семь, мужчины и женщины. Я же Клару караулил, не обратил на них внимания. Если б Валдис не сообразил, что ей амба, мы бы до сих пор не знали...

– А Валдис как сообразил? – поинтересовался Семен Семенович.

– Когда на допросе Ника показала ей змейку, – начал Валдис, – у Клары после этого началась паника. А когда она узнала, что и Кривуна застрелили, заметно побледнела, мямлила невпопад, глаза стали как у собаки, попавшей под колеса, выглядела жалкой. Перемену в ней заметила и Ника. Я еще тогда подумал: а не получила ли и она резиновую игрушку, появлению которой не могла дать объяснения? Не сообразил сразу прижать ее, а надо было. Сегодня я увидел горящую люстру в окне, понял: что-то тут не то. Ну, у меня есть правило: пока не удостоверюсь, что мои подозрения мура, не уйду.

– Хорошее правило, – вздохнул Владимир Васильевич. – Итак, она могла получить змейку...

– Получила, получила, – заверил Валдис. – И не сказала нам.

– Почему же чувство самосохранения не подтолкнуло ее рассказать об этом вам? – с сочувствием к Кларе спросил Сократ Викентьевич.

– Потому что она в связке с остальными убитыми, – зло процедил Валдис. – Клара продала золото, в «Альянсе» ей должны были помочь продать квартиру, наконец, она и машину согласилась срочно продать вполцены. Что все это значит? Она собралась сбежать. А кто сбегает? Кто боится. Нас она очень боялась, поэтому не сказала, что тоже получила метку. Но больше нас боялась убийцу. Клара лгала, будто Фалеев ее дальний знакомый. Настолько дальний, что на протяжении нескольких лет она спала с ним, о чем рассказал сегодня Зюзя.

– Это еще кто? – поднял брови Семен Семенович.

– Алкаш и сосед Красавчика.

Ника до этого молчала, у нее, как всегда, от обилия крови тошнота подкатывала. Тем не менее слушала она внимательно, потом напомнила:

– Кто-то из гостей Кривуна подсунул во время торжества ужа в вазу, после этого его нашли застреленным. К Кларе тоже пришел знакомый человек. Надо выяснить общих знакомых Клары и Кривуна. Например, по телефонным номерам.

– Выясняйте, – бросил Владимир Васильевич.

Настроение у него было неважное. Валдис тоже был расстроен по тем же причинам: время летит, Платон в заложниках, престарелый спортсмен ждет, когда найдут убийцу. Но везде облом! Машина Фалеева была найдена в безобразном состоянии, кроме отпечатков пальцев, ничего в ней не обнаружено. Продавцы порно бежали от Валдиса с Никой, как от чумы, кинув на произвол судьбы торговые точки, но их сегодня выловит милиция. О пистолете Маркова, из которого убиты три урода на протоке, ни слова нет в деле. Сейчас выясняют фамилии людей, работавших у Маркова. Теперь вот Клара...

Валдис украдкой посмотрел по сторонам, не услышит ли кто-нибудь его, но все занимались делом в отдалении. Он положил руки на стол, наклонился к Нике и прошептал:

– Чует мое сердце, Клара тоже знакомая пахана.

– Мы можем только догадываться, – в тон ему сказала она. – А утверждать не можем, гадюк при ней не нашли же, мы только предполагаем, что и Клара получила метку.

– А чего тут догадываться? И так ясно. Кто, как не наш спортсмен, знает, за что расправляются с его «знакомыми»? Когда знаешь – за что, то догадываешься – кто. Значит, у него больше шансов найти убийцу.

– Мне кажется, ты ошибаешься, – сказала Ника. – Если б он догадывался, кто убивает, не потребовал бы от тебя отдать ему убийцу.

– Успокоила. – Он выпрямился.

– Валдис, – тихонько позвала Ника, он снова наклонился к ней, – а если он просто напугал? Ну, чтоб ты наверняка отдал убийцу? Он же не идиот, чтоб Платона...

– Чш-ш! – приложил палец к губам Валдис. – Не рассчитывай на его благоразумие. Он и нас с тобой сотрет, когда у него задница загорится.

Она растерянно захлопала глазами. Сотрет? Неужели и такой вариант возможен? В это время Адам, тоже опер из тех, кого не выносит Владимир Васильевич – до тридцати, – потряс в воздухе записной книжкой:

– Смотрите, что я нашел! – Опер вытащил листок, прочел: – «Мартын Ягудин меня обокрал. Унес шубы, золотые украшения и много чего дорогого. У меня мысль: он убивает. И меня хочет туда же. Клара». Кому это она писала?

– Не нам, – сделал вывод Валдис. – А тем, кто трепещет перед убийцей. Но раз ее обокрал некий Мартын Ягудин, то вряд ли она пустила его к себе ночью.

– Мартын Ягудин, вор по кличке Нежный Чистильщик, не так давно отмотал срок, – сказал зампрокурора. – Стыдно не знать столь знаменитую персону.

– Честное слово, первый раз слышу, – недоуменно произнес Валдис. – А чего это у него такое длинное помело?

– Потому что грабит нежно, с чувством, – пояснил Семен Семенович. – Находит одинокую и состоятельную даму, разыгрывает влюбленного, а внешне он мужик хоть куда, язык подвешен, обхождение знает, короче, у барышень за тридцать мозги сворачиваются. Она думает: встретила настоящего мужчину, с которым доживет до глубокой старости. А он выясняет, где у нее что лежит, потом в один прекрасный день чистит квартиру. Стало быть, и Клару он обчистил, но вряд ли убил, нет, не верю. К возлюбленным после ограбления Мартын не возвращается, а убийство не его стезя.

– Характеристика более чем точна, – вздохнул Владимир Васильевич. – Но в розыск его подадим. Закругляемся.

– Кого ты привел? – удивилась Лера.

Удивилась и насторожилась. Спальня – место заповедное, сюда только домработница имела право зайти, больше никто.

– Этот человек хочет поговорить с тобой.

Голос мужа отливал сталью, глаза были чужими, в лице появилось что-то новое – жесткое, беспощадное.

– Со мной? – Лера села, спустив ноги на пол, съежилась. Ей не нравился незнакомец, не нравилось, что муж привел его в спальню. С опаской глядя на мужчину, державшегося уверенно и смотревшего на нее свысока, она спросила: – О чем?

– Двадцать пятого мая вы поехали на протоку...

– Это неправда! – взвизгнула Лера, чем выдала себя. – Неправда!!!

– Вы поехали, – повторил убежденно гость. – С Генрихом. После этого троих мужчин нашли застреленными. Ответьте: кто их застрелил?

– Не знаю! – лепетала Лера. – Антон, он лжет. Я... я не была... не знаю никакого Генриха... Ничего не знаю!

Антон сделал несколько шагов к жене и кинул ей в лицо фотографии, которые рассыпались по кровати и по полу, а пара снимков упала ей на колени. Она и Генрих. Поцелуй. Очень страстный поцелуй, даже на затемненном клочке бумаги видно. Когда их снимали, кто? Единственный раз она целовалась с Генрихом – в парке! Но там же не было никого! Лера похолодела: вот и очутилась она лицом к лицу с катастрофой. Как стыдно перед мужем! Слезы закапали на фото.

– Я тоже хочу знать правду, – сухо сказал Антон.

– Вы убили их? – спокойно спросил гость, которого не интересовали семейные сцены.

– Нет, – выдавила Лера. Теперь не имело смысла открещиваться от фактов. – Я не знаю, кто их убил... Это был человек без лица... в маске... Он убил.

– Почему же вас оставил живой? – не верил гость.

– Не знаю. Он ничего не говорил. Он просто стрелял. А потом ушел.

– Ваша жена лжет, – сделал вывод гость.

– Я говорю то, что видела, – тихо пробормотала Лера. – Больше мне нечего сказать.

– Вы слышали? – обратился Антон к гостю. – Ей больше нечего сказать.

Гость пошел к двери, но повернулся и указал пальцем на Леру:

– Она лжет.

Антон вышел его проводить, а Лера так и сидела, крепко вцепившись в край кровати и замерев. Замерла, потому что казалось: вот-вот жизнь покинет ее грешное тело. Наверное, так и приходит смерть. Она знала: Антон сейчас вернется, потребует объяснений, а что сказать ему? Оступилась? Не знает сама, как так получилось? Что ему сказать, чтоб он простил?

Антон вошел с чемоданом, не торопясь, но беспорядочно покидал туда вещи Леры, взял сумочку, которая лежала на кровати, Лера с ней не расставалась, боясь, что муж обнаружит кассету. В сумочку Антон сунул несколько купюр, вложил ее в руки жены.

– Антон... – просительно начала она, встав на слабые ноги.

Звонкая пощечина оглушила ее, щека загорелась огнем. Но пощечина была заслуженная. Лера не успела ничего сообразить, а муж уже, держа ее за руку, тащил вниз.

– Антон, подожди... – всхлипывала она. – Ты ничего не знаешь... Все было не так, как он говорил... Куда ты меня?..

Он вытолкнул ее за дверь и очень спокойно, так спокойно, словно речь шла о незначительных вещах, сказал:

– Уходи из моего дома. Переночуешь в гостинице, а завтра подыщешь квартиру, деньги у тебя есть на первое время. Дальше живи как знаешь.

– Но Антон! – завыла Лера. – Почему ты ему поверил? Ты даже не выслушал меня...

– Зачем? Мне достаточно фотографий, а не его или твоих слов.

– Мне некуда идти, Антон... У нас ребенок, я люблю тебя... Прости...

– Раньше надо было думать о ребенке и о том, что любишь меня. На развод я подам сам.

Он захлопнул дверь перед носом Леры. Она села на чемодан, повторяя:

– Прости, Антон...

А в серебристом «Форде» недавний гость ухмыльнулся:

– Я же говорил: надо подождать. Выставил ее! Молодец мужик.

– Да я б в унитазе утопил сучку, – сказал водитель.

– Подождем еще. Домой ее не пустят, она пойдет искать приют на ночь и выйдет за ограду.

Рабочий день подходил к концу, Мирон Демьянович бросал в кейс документы, которые собрался изучить дома. С Илоной не помирился, правда, ездил к ней, да не застал. На звонки она не отвечала. Мирон Демьянович рассердился и решил проучить негодяйку. За два года она привыкла по утрам есть фрукты (и его приучила), бегать по тусовкам, модно одеваться, ездить на машине, не считать деньги. При том что Илона не работала, у нее день был забит с утра до вечера, она умела занять себя. Вот пусть и попробует посидеть на копейках – очень полезно. А сначала подыщет работу и сравнит занятость от безделья с настоящей занятостью, когда на капризы не остается времени. Жаль, что Илона успела стать ему необходимой, она была в курсе его дел (конечно, не всех), составляла Мирону графики на неделю, постоянно напоминала, что в какой день надо сделать. Он действительно без нее как без рук, но проучить ее – святое дело.

Позвонила секретарша:

– К вам посетитель по срочному делу.

– Завтра все дела.

– Но это следователь...

– Следователь? – на секунду задумался Мирон Демьянович. – Пусть войдет. Приготовь два кофе.

Степанян ему понравился и внешне – Мирон Демьянович не любил непривлекательных людей, считая их ущербными, – и манерой поведения. Следователь не вошел по-хозяйски, как зачастую ведут себя люди из органов, а произвел впечатление воспитанного и скромного человека, искренне обрадовался чашке кофе.

– Вы по убийству Кривуна? – спросил Мирон Демьянович.

– По нему, – улыбнулся Степанян. – Меня интересует уж, попавший в вазу. Как это случилось?

– Дамы начали визжать, запрыгивать на стулья, в суматохе трудно было разобрать, что произошло.

– А кто определил, что это уж, а не змея?

– Сначала я засомневался, когда увидел в вазе эту гадость, потом позвал Илону, она уже точно сказала, что это уж. Да гадюка укусила бы даму, вытащившую ее, так что не сомневайтесь, это был уж.

– Я не сомневаюсь. А Илона кто?

– Моя женщина. Сейчас у нас размолвка, она живет у себя.

– Она так хорошо знает ползучих тварей? Я бы не определил, уж это или гадюка.

– Дело в том, что мы тоже обнаружили... ужа.

– Где, когда? – изумился Степанян.

– В постели. Не так давно мы были на банкете, приехали домой, я лег в постель, а по ногам поползло нечто скользкое. Откинул одеяло...

– Ого, – сочувственно произнес Степанян. – Представляю, что вы ощутили.

– Вряд ли это можно представить. Честно признаюсь: я думал, умру на месте. Илона прибежала на мой крик, испугалась не меньше меня. Потом предположила, что это уж или полоз, ведь гадюка укусила бы меня. Поддела его концом зонтика и хотела скинуть в корзину, а он упал на пол. Мы милицию вызвали, те остаток ночи искали его, нашли в цветочном горшке. Потом приезжали днем, проверили дом, допросили всех, но для нас осталось загадкой, чья это шутка.

– Странно...

Степанян опустил голову, он всегда так делал, когда не хотел, чтобы собеседник по лицу прочел его мысли, ведь ему самому это не раз удавалось.

– В чем странность? – забеспокоился Мирон Демьянович. – Вы связываете ужей с теми убийствами, когда рядом с трупами находят игрушечных змей?

– Вы и это знаете? – удивился Степанян.

– Ну, так... Слухами земля полнится. Во всяком случае, Кривун убит, а я еще жив... Полагаете, уж в моей постели знак и мне?

– Не берусь утверждать...

Степанян на минутку замолчал, обдумывая ответ: стоит ли и дальше пугать банкира или замять историю с пресмыкающимися? Он склонялся попугать Мирона, поэтому быстро прикинул свою выгоду в этом случае. Энс получил живого ужа, не исключена вероятность, что это предупреждение о его скорой и внезапной кончине. А раз так, значит, за банкиром числятся крупные грехи, за них и грядет расплата. К его подпольным делам не подобраться. У этих господ все схвачено, есть масса высокопоставленных особ, которые всегда защитят от монстров из прокуратуры несчастного банкира, добывающего корочку хлеба в поте лица. Но когда он сам испугается за свою бесценную жизнь, то, может быть, начнет делать глупость за глупостью, в панике это немудрено. Таким образом, не исключена вероятность, что Степанян разворошит клубок настоящих, калиброванных гадюк, которые пострашней ужей под одеялом. А когда на руках у следствия будут факты, то никакие вышестоящие чины не помогут банкиру.

– Вы думаете, как я, но не хотите в том признаться, – тем временем сказал Мирон Демьянович.

– В общем-то... да, я думаю именно так, – сделал выбор Степанян. – Скажите, вы были знакомы с Виктором Фалеевым, Инессой Роменской?

– Нет.

Степанян еле сдержал улыбку, ведь банкир лгал, хотя бы одного из названной парочки он знал лично, судя по бегающим глазам.

– Конечно, вы можете что-то скрывать, недоговаривать, путать меня, – сказал Степанян. – Мирон Демьянович, ваша жизнь для вас не имеет значения?

– Что за чушь вы говорите? – без напора, но грубовато произнес Мирон Демьянович. – Найдите хоть одного человека, которому недорога жизнь. Впрочем, есть и такие – самоубийцы. Я не из их числа.

– Тогда как вы объясните, что убивают разных людей, которые будто бы незнакомы друг с другом, тем не менее мы находим резиновые игрушки рядом с их трупами? Как выяснилось, Кривуну тоже подбросили, правда, живую игрушку. Какая мысль напрашивается? Во-первых, убивает одно лицо, убивает не спонтанно, а конкретных людей. Во-вторых, убитых что-то объединяет, не так ли?

– Я не знаю, что вам ответить. Ну, допустим, о Роменской я слышал, но не встречался с ней ни разу.

– От кого слышали?

– От Кривуна. Она ему помогала, в чем – я не интересовался. А кто такой... Фалеев, да? Понятия не имею.

– Скажите, а почему Кривун вам делал супердорогие подарки? Вы ему не родственник...

– Какие подарки? – Степанян, чтоб не тратить попусту время, положил перед ним ксерокопии дарственных. – Копии? – занервничал Мирон Демьянович. – Где вы их взяли?

– У Кривуна в столе.

– Вот сволочь, – вырвалось совершенно непроизвольно у Мирона Демьяновича. – Ну, да, да... Подарил мне. По дружбе.

– Извините, не убедительно, – улыбнулся Степанян, а про себя отметил: вот где копать следует, серьезно копать.

– Но это так, – твердо сказал Мирон Демьянович.

– Ничего не хотите добавить?

– Нечего мне добавлять.

Степанян попрощался и ушел. Мирон Демьянович некоторое время сидел, обхватив голову руками, потом вызвал секретаршу, которая из-за шефа задержалась на работе:

– Закажи номер в отеле, хочу отдохнуть.

– В каком отеле? – приготовилась она записать.

– В каком будет место! – гаркнул Мирон Демьянович. – Испания, Португалия, Франция, да хоть Гренландия! Мне все равно. И билеты на самолет.

– Сколько билетов?

– Два. На ближайшее время. И никому ни слова, куда я поеду.

В это же время Степанян позвонил заму:

– Вы где, Владимир Васильевич?

– В кабинете, кино смотрю.

– Сейчас подъеду, есть новости.

Глава 20

Лера не уходила, а ждала, что Антон остынет и все же захочет выслушать ее. Она собиралась с духом, отбирая из того, что произошло, главное...

В ту злополучную среду Генрих остановил автомобиль на лесной поляне, залитой ярким солнцем, пахнущей соком свежей травы. Здесь превалировали два цвета – густой зеленый и желтый, так ведь конец мая, природа только-только набрала силу, поражая своим совершенством. Лера открыла дверцу, вдохнула глубоко:

– Какой воздух!

– А место? – спросил Генрих, выйдя из автомобиля. – Здесь никого не бывает, далеко от города.

Лера сняла босоножки, ее ступни погрузились в мягкую траву. Генрих доставал из багажника и ставил на землю коробки, а она топталась, получая наслаждение от щекотавшей кожу ног травы, огляделась и произнесла:

– Не знала, что у нас есть такие красивые места. А что это там?

– Где? – расстилая плед, оглянулся он. – А! Там протока.

– И можно купаться?

– Конечно. Вода чистейшая, здесь глубоко и даже рыба водится, но мы ее ловить не будем. Иди окунись, а я пока разведу костер.

– Костер? Зачем? – рассмеялась Лера, сбрасывая легкое платьице и оставаясь в раздельном купальнике.

– А шашлыки? Без шашлыков в райском месте нельзя.

Он замер, глядя на нее с восторгом. У Леры фигура была великолепная, точеная, несмотря на то что она два года назад стала матерью. Лера следила за собой, потому что больше заняться было нечем, всепоглощающая скука точила подруг и ее, а от скуки каждый ищет средство сам. Подруги испробовали практически все, но скуку усугубляла именно вседозволенность, Лера их не понимала. Не понимала до тех пор, пока не познакомилась с Генрихом, тут-то и случился переворот в ее сознании. Муж был занят только работой, занят настолько, что иногда в постели отбывал повинность – так часто казалось Лере, которой мало было должности жены, хотелось стать любимой женой. А на любовь у Антона не хватало времени, ей стало чудиться, что она красивое дополнение к успехам мужа, и только. Лера воспитывалась в интеллигентной семье, денег им всегда не хватало, но когда их стало много благодаря мужу, исчез смысл жизни.

И вдруг случайно ей встретился Генрих – человек из другого мира, где не деньги главное, а сама жизнь. Он пригласил ее на выставку местных художников, обнаружил неплохое знание и понимание живописи. Давал диски с фильмами лучших режиссеров, потом в баре они спорили, что хотел сказать автор. Гуляли в укромных уголках города, наговориться не могли, а темы... их всегда было полным-полно. Ни разу Генрих не притронулся к ней, был предупредителен и заботлив, лишь смотрел на Леру обожающе. А она увлеклась им, он заворожил ее своей обходительностью, непринужденностью, тактом, вниманием. Однажды в парке ни с того ни с сего он вдруг с болью сказал:

– Я не смогу дать тебе то, что у тебя есть.

А что у нее есть? Ничего, за что стоило бы цепляться. Это недалекие девчонки думают, будто богатство может заменить человеческие отношения, любовь и общение. Она погладила его по щеке и сказала просто:

– Мне ничего не нужно.

Он целовал ее ладонь, пальцы, отчего рука горела, жар от нее разливался по всему телу. И вдруг его губы очутились у ее губ, лицо Леры он держал в ладонях, потом они целовались мучительно долго. И если б в тот миг находились не в парке, а у него дома, Лера не устояла бы. Не виделись они три дня, все это время у нее не проходил жар, стоило только вспомнить поцелуи, а вспоминала она их постоянно. Лера поняла: это любовь обрушилась на нее. Он сказал, что хочет показать ей одно замечательное место, нужно лишь много времени, весь день, а Лера не могла отлучиться надолго, но во вторник Антон улетел, она позвонила Генриху, договорились, что он заедет за ней. Полночи она не спала, воображая, как они проведут время.

Лера закручивала волосы и мысленно призывала Генриха: подойди ко мне, скажи, что любишь меня. Она видела, как трудно ему сдержаться, но Генрих сказал глухим голосом, по которому легко угадывалось, что с ним происходит:

– Иди поплавай, я чуть позже подойду.

Она побежала, красиво выбрасывая длинные ноги, чувствуя, как глаза Генриха следят за ней. Дивная прохлада обожгла разгоряченное тело, одновременно наполнила душу восторгом, захотелось беспричинно дурачиться. Вода, синее небо с пеной белоснежных облаков, зеленое буйство травы и деревьев, ослепительное солнце – о, сколько было вокруг всего такого знакомого и вместе с тем необычного. Лера купалась в солнечных бликах, предвкушая близкое счастье. Раздался шумный плеск – это нырнул Генрих, подплыл к ней, рассекая гладь воды крупными взмахами.

– У меня все готово.

– Я умираю – хочу есть.

– Тогда прошу к столу... то есть к ковру... то есть к пледу.

Лера звонко рассмеялась и поплыла к берегу, слыша за спиной громкие всплески. Догоняет? А что будет, когда догонит? Лера нащупала ногами дно, встала и оглянулась. Вот и он. Так близко... совершенно голый...

– Идем? – едва вымолвила она. От близости нагого и мускулистого тела, смущающего ее, у нее перехватило дыхание.

А он не стеснялся своего возбуждения. На миг мелькнула мысль: так ли уж она жаждет близости? А кто вел игру с Генрихом? Кто посылал импульсы: подойди, обними, поцелуй? Кто соблазнял его десять минут назад, выставив себя напоказ? И что, теперь у нее повернется язык сказать – не хочу, мол, это все было просто так?

Тем временем Генрих, стоя сзади, сжал ее за плечи руками, его губы лихорадочно ползали по шее, плечам, спине, а мысли Леры выжигались пожаром изнутри. Да, Лера этого хотела и ждала, зачем притворяться? Да, это и есть любовь, когда влечение ничем не остановить, никаким рассудком не победить. Разъединилась застежка на лифчике от купальника...

Вода, блики, зелень, поцелуй...

Остановилось сердце, остановилось дыхание, при всем при том в Лере жизнь буйствовала с той же силой, что и вокруг.

Небо... Небо, облака и солнце... яркое, слепящее солнце... Лера взлетела... Нет, это Генрих взял ее на руки и понес...

Она очутилась на пледе, покрывавшем мягкую траву. Губы Генриха... глаза... ласкающие руки... поцелуи... Поцелуи на груди, животе... И слепило, слепило солнце... И не хватало воздуха...

По бедрам что-то соскользнуло. Что? Лера чуть приподнялась на локтях... Генрих отбросил в сторону стринги от купальника и гладил ее ноги. И опять мелькнула мысль: я не должна этого делать... Как мелькнула, так и пропала, потому что в следующий миг она подчинилась его силе, его воле...

Это была фантастика, взрыв! Ничего подобного с Лерой ранее не происходило. Но после взрыва наступило опустошение, появились ростки неловкости, будто Лера потихоньку что-то украла. Впрочем, так и есть, но тогда ей не хотелось об этом думать, ведь так прекрасно было настоящее.

Генрих обернул бедра полотенцем, открыл шампанское и налил напиток в пластиковые стаканчики. Лера закуталась в плед, потом застенчиво попросила:

– Подай мою одежду.

– Зачем? – Он поднес ей стаканчик, она взяла. – Ты прекрасна без одежды. Давай выпьем за... просто выпьем. Мне было потрясающе хорошо.

– Мне тоже, – улыбнулась она и пригубила шампанское.

– Нет-нет, до дна, – запротестовал Генрих. Она выпила, он тут же уложил ее на лопатки. – А на закуску твои губы...

– Генрих, дай мне в себя прийти...

Он не дал ей этой возможности, целовал ее губы...

– Готово!

Лера вздрогнула, как от тока высокого напряжения, – голос был чужим, незнакомым, грубым. Она села, кутаясь в плед, и вытаращила глаза. На поляну вышли два бугая с отвратительно сальными рожами.

– Кто это? – потрясенно произнесла Лера, прижавшись к Генриху.

– Не бойся, это свои, – сказал он, поглаживая ее плечи.

– Свои? – растерялась Лера, забеспокоилась. – Откуда они? Почему они здесь? Ты не предупредил...

Один бугай присел у накрытого раскладного столика, из горлышка вылакал шампанское, отрыгнул газы и сморщился:

– Не люблю шипучку.

Взял кусок ветчины, закинул в рот, откусил хлеба, жевал, сверля Леру похотливыми глазами. Второй... приставил к глазу видеокамеру.

– Почему он нас снимает? – панически зашептала Лера Генриху. – Скажи им, чтоб отвернулись, я оденусь.

Первый бугай услышал и оскалился:

– Не надо одеваться. Мы ж тоже хочем побаловаться с тобой. Красавчик, в сторону!

К ужасу Леры, Генрих начал подниматься, но ей показалось, что у него нет намерений набить негодяю рожу, он уступил ему место. Еще не веря, что такое может быть, она схватила его за руку:

– Генрих, ты куда?

– Да ладно тебе, не убудет же.

Это сказал Генрих?! Которого она любила со всей нахлынувшей страстью, которому верила, о котором мечтала...

Бугай оттолкнул его, присел перед Лерой.

– Не хочешь? Я согласен на минет.

Ее как ударило: это подлая ловушка, помощи ждать неоткуда, спасайся. Словно вихрь подхватил Леру, она выскользнула из пледа и понеслась, не соображая, куда бежит, понеслась голая, одержимая одной страстью – спастись. Далеко убежать не удалось, ее настиг второй бугай, подоспел первый, оба повалили Леру на траву, она закричала отчаянно и громко:

– Не надо!!! А!!! Пустите меня, подонки!

Загрохотала музыка из автомобиля, заглушая ее крики. Лера боролась, кусалась, но что она могла сделать против двух ублюдков, двух зверей? Когда один вывалил свое хозяйство, она, обессилев, взмолилась:

– Пожалуйста, не надо! Не трогайте меня!..

И плакала. Плакала громко, навзрыд. Плакала от боли, обиды, раскаяния. В лицо бил тошнотворный смрад перегара, ветчины и шампанского.

– Красавчик, снимай на камеру! – крикнул тот, что держал Леру.

– Нет уж, нет уж, – отказался тот, раскладывая шампуры на прогоревшие угли. – Я свою работу сделал, а вы свою делайте сами. Она скоро выдохнется, вы тоже. И спокойно заснимете.