Принцесса-чудовище Соболева Лариса

А он бывает только вечным

«Так заблуждаться насчет ее светлости – какой стыд! Марго покраснела, и счастье, что вбежала кухарка. Герцогиня обернулась, услышав оживление, но женщина молчала, косясь на Марго.

– Опять Никифор провинился? – спросила герцогиня, кухарка закивала. – Ступай, я скоро приду. Шагу без меня не могут ступить…

Едва за кухаркой захлопнулась дверь, герцогиня остановила взгляд на визитерше. В нем не читалось ни надменности, ни холодности, как раньше, а скорее трудно объяснимое сочувствие, когда человек (в данном случае Марго) попадает впросак и его попросту жаль. Подобие улыбки тронуло губы ее светлости:

– Как видите, я не боюсь света. Жить в темноте нелегко, но такое наказание я назначила себе сама, остальным приходится принимать мои условия.

– Наказание? – вымолвила смущенно Марго. – За что вы наказываете себя?

– Грехи, сударыня. Каждый искупает их, как считает правильным. Но о своих грехах я не желаю говорить, они мои.

– Нижайше прошу прощения у вашей светлости за наше заблуждение. Но коль уж мы с вами говорим, то… Как вы относитесь к предложению моего брата?

– Не сегодня, сударыня.

Конечно, не время обсуждать женитьбу, но вопрос у Марго вырвался от неловкости. Осталось покинуть усадьбу и больше не навязываться. Раз ее светлость не волнует прямая опасность, то либо знает, откуда она исходит, и не придает ей значения, либо недооценивает ее, а тут уж ничего не поделаешь. У двери Марго задержалась и позволила себе дать совет:

– А за полицией пошлите, ваша светлость.

– Если вы действительно желаете нам добра, то забудьте все, что видели ночью. Старуху не вернешь, да и похоронили мы ее уж.

– Не боитесь, что появится еще труп?

– Боюсь, – призналась герцогиня, удивив неожиданной откровенностью. – Я предприму меры предосторожности.

«Я тоже», – подумала Марго. Одновременно она раскрыла ридикюль, секунду поколебалась и протянула сложенный лист:

– Возьмите, это писанный неизвестным текст, который произносила нищенка в городе. Прощайте, ваша светлость.

Оставшись одна, герцогиня развернула листок… глаза ее расширились, рука, державшая бумагу, мелко затряслась.

– Я разочаровала вас, – догадалась Марго, глядя на постные лица Сурова и брата. – Мне очень жаль.

Подали чай, а никто не прикоснулся к чашкам, кроме гувернантки.

– Ее светлость раньше времени выжила из ума, – вздохнул Уваров, как никто, ожидавший положительных результатов.

– Она владеет собой прекрасно, что говорит о здравом уме. Я впервые столкнулась с таким железным самообладанием, ничто не способно напугать эту женщину.

– Не удивляйтесь, господа, – сказал Суров. – Герцогиня привыкла рассчитывать на самое себя, поэтому и отказалась от помощи. Возможно, у нее есть причины не доверять людям.

– Но как мне было неловко, когда она открыла окно! Я чувствовала себя разоблаченной сплетницей!

– Зачем вы отдали ей улику? – спросил Суров.

– Я отдала один из двух листов, второй оставила. Раз она не принимает помощи, пусть сама сличит почерк и удостоверится, что в ее доме нет убийцы.

– Что ж, Маргарита Аристарховна, вы сделали все зависящее от вас, нам остается только ждать…

– Чего? – встрепенулся Уваров. – Еще трупа? Кто им должен стать?

– А что ты предлагаешь, Мишель? – пожал плечами Суров. – Герцогине известно, в каком она положении, мы обязаны уважать ее решение.

– Милый, все обернулось, как ты того хотел, – принялась уговаривать брата и Марго. – Полицию не вызвали, Шарлотту не обвинят… А насчет женитьбы поговоришь позже…

– Марго, в том доме убийца, – не успокаивался Уваров.

– А вдруг мы ошибаемся? – несколько отстраненно, будто самой себе, говорила она. – У меня сложилось впечатление, что герцогиня сама кого-то подозревает, к тому же она примет меры предосторожности.

Слова сестры не убедили Мишеля, он неопределенно покивал и ушел в дом. Марго прикрыла ладонью глаза, поставив локоть на стол, и проговорила печально:

– Он способен на безрассудство, я боюсь за него. Давайте, Александр Иванович, выспимся. Полагаю, ночью нам будет не до сна.

– Опять будем следить за Мишелем?

– Мы не станем прятаться и не дадим ему плыть на тот берег.

К ночи поднялся ветер. Он гнул верхушки деревьев, опрокинул на террасе плетеную мебель, и ее убрали в дом. По прибрежному шуму воды можно было судить, что на озере поднялись волны, лодки ударялись о причал и друг о друга. Марго радовалась внезапной перемене погоды. После ужина она и Суров играли на рояле в четыре руки, Уваров делал вид, будто читает, сам же то и дело поглядывал на сестру и друга, явно мечтая остаться один. Наконец пожелал им спокойной ночи. Едва брат ушел, Марго перестала играть:

– Держу пари, он вернется.

– Не берусь спорить, Мишель стал непредсказуем, – продолжая играть, но вяло, проговорил Суров. – Маргарита Аристарховна, вы поете?

– У меня нет вокальных данных.

– А мне казалось, вы умеете все на свете.

– Это второй комплимент за то время, что мы с вами знакомы, – улыбнулась она. – Правда, комплиментом ваши слова трудно назвать, скорее похвалой, тем не менее приятно.

– Не мастак я говорить комплименты, – исполняя пассаж, признался подполковник. – И что такое комплимент, сударыня? Лживые, но любезные слова, которые не имеют ничего общего с тем, кому их говорят.

– Впервые слышу такое толкование. Александр Иванович, давайте посидим в тишине? Ведь Мишель только этого и ждет.

– Вы опекаете брата, словно он дитя, – перестал играть Суров. – Что ж, извольте, посидим в тишине.

Марго прошлась к двери на террасу, стекла которой дрожали от ветра, повернувшись к Сурову, просияла:

– Не поет.

– В эдакую непогоду и после убийства девушке, думаю, не до пения.

– Изумительная погода. Как думаете, он рискнет плыть к ней? Дождя-то нет.

– Не знаю, Маргарита Аристарховна.

– Идите спать, я напрасно вас мучаю, – заговорила совесть голосом Марго. – Одна подожду немного и тоже пойду на покой.

А Уваров легок на помине! Появился в гостиной, оценил, что ему не удастся ускользнуть из дома, сел на диван и буркнул:

– Что-то не спится.

– И нам не спится, – как ни в чем не бывало сказал Суров, наигрывая одной рукой незамысловатую мелодию.

– Давайте в карты поиграем? – дала понять брату, что уходить не собирается, Марго. – Или в лото?

– Нет желания, – отказался Уваров, насупившись.

– Тогда мы с подполковником поиграем, – словно не замечала скверного настроения брата Марго.

Уваров посидел, послушал болтовню сестры и друга ни о чем, понял, что ему не дадут уплыть, и, поскольку ссориться не желал, снова ушел. Проводив его сочувствующим взглядом, Марго сделала вывод:

– Любовь портит характер.

Шарлотта, закутавшись в шаль, шла на цыпочках, удивленная, что в доме неспокойно. Обычно в это время все спят, но со стороны столовой доносились голоса. Особенно выделялся голос матери, второй почти не слышался. Девушке стало интересно, о чем и с кем спорила мать так поздно, и Шарлотта подкралась к столовой. Но там было пусто. Значит, собеседники либо в библиотеке, либо в кабинете. Она пересекла столовую, и вдруг впереди хлопнула дверь. Девушка помчалась в зал, хотела выбежать из дома – не успела, ее остановила мать:

– Иди за мной. Быстрее!

Шарлотта не посмела ослушаться, надеясь, что мать не задержит ее долго. Пришли в комнату девушки, герцогиня закрыла дверь и шепотом сказала:

– Соберись, возьми только необходимое. Выйдешь через час, я буду ждать тебя в карете.

– Не понимаю… – пробормотала Шарлотта, теряясь. – В карете? Зачем? Мы куда-то поедем?

– Не разговаривай громко! Я должна тебя спрятать, тебе опасно оставаться здесь. Я не уверена, что полиция не знает об убийстве няньки, они могут приехать сюда уже утром.

– А что будет, когда они приедут?

– Тебя обвинят в убийстве и арестуют.

– Но я не убивала! Вы мне не верите?

– Верю. Я знаю, кто убил, но пока все против тебя. Когда ты окажешься в надежном месте, у меня будут развязаны руки. Я докажу полиции, что не ты убила.

– Вы знаете, кто убил? Кто же?

Мать закрыла ей рот ладонью, сама же замерла, остановив взгляд на двери. Шаги в коридоре. Герцогиня пробежала глазами по комнате, что-то увидела, знаками дала понять дочери, чтоб та не проронила ни звука, после на цыпочках подошла к столу, не выпуская из поля зрения дверь, и взяла нож для разрезания бумаги. Спрятав его за спину, повернулась лицом к двери и ждала. Шарлотта не дышала, подозревая, что в доме творится нечто страшное, смотрела с ужасом то на мать, то на дверь.

Шаги стихли в отдалении. Потом кто-то прошел обратно. Герцогиня не сразу расслабилась, еще слушала некоторое время тишину, успокоившись, неслышно подлетела к дочери:

– Шарлотта, будь осторожна, когда станешь выходить.

– Что происходит? Кого вы боитесь?

– По дороге расскажу. Собирайся, у нас мало времени.

Она направилась к двери, но Шарлотта пробежала вперед, перекрыв матери выход, шепотом попросила:

– Отвезите меня к Уваровым.

– Не могу. К ним обязательно приедет полиция.

– Но Мишель мой жених, он не даст меня в обиду.

– Детка…

Герцогиня тяжело вздохнула. Не время вести беседы на темы морали и ответственности. Она винила себя, что недостаточно проявляла выдержки и заботы, плохо занималась воспитанием дочери, мало дала ей любви, не научила стойкости. Не учла появления Уварова или другого мужчины, к которому потянется дочь, повзрослев. Шарлотта хотела получить от Уварова сполна то, что недополучила от окружающих. Тут не подействуют попреки и увещевания, выход один: обмануть и увезти. После герцогиня использует все средства, чтобы облегчить ей потери. А они будут!

– Напиши графу письмо, я передам, – схитрила она. – Ты уезжаешь ненадолго, скоро вернешься, о том и напиши. Мне пора, я должна подготовиться и разбудить Никифора. Выйдешь из дома, иди прямо к воротам. Карета будет без огней. И вот, держи… Через час мы должны уехать. А сейчас запрись, крепко запрись.

Мать отдала ей часики, затем метнулась к двери, приложила ухо к щели, после выскользнула в коридор.

Шарлотта застыла. Что-то произошло в доме пугающее, отчего он стал чужим. Чужой стала и комната, где она провела всю свою жизнь. Предчувствие неизбежности, за которой придет новое несчастье, стискивало грудь. Шарлотта несколько раз тряхнула головой, отгоняя страх, и думала, что взять с собой. Не выезжая никуда, она не знала, какие вещи являются предметами первой необходимости, а какие вовсе не нужны. Открыла шкаф. Створки заскрипели, Шарлотта инстинктивно втянула голову в плечи. Но тишина в доме была ответом: все спят, не слышат. Шарлотта уложила на кровать два платья, две смены белья, не забыла туфли. Что еще? Взяла расческу и зеркало. Теперь все, ведь прятаться предстояло недолго. Связав концы покрывала, девушка села за письмо. Стрелки часов стремительно передвигались. Много мыслей, да разве их уложишь на бумагу? Когда было без пяти минут три, она черканула: «Мишенька, мать решила меня спрятать ненадолго. Я думаю о вас, мое слово в силе. Шарлотта».

Спрятав сложенный лист на груди, она взяла узел, задула лампу и, как мать, припала ухом к двери. Тихо. Скользя на цыпочках, Шарлотта вылетела во двор, на воздух, где задышала свободней. И ветер был родным, освобождал от неприятных ощущений, которым она не могла дать объяснения в доме. К воротам девушка бежала, оглядываясь, в такой темноте, будто настала слепота. По храпу лошадей определила, где стоит карета, вскоре различила ее очертания.

– Матушка… – позвала она, остановившись.

Мать не откликнулась. Шарлотта нащупала ручку дверцы, открыла и вошла внутрь. В кромешной темноте она коснулась рукой юбок матери, упала на сиденье рядом и спросила:

– Нас повезет Никифор?

Мать молчала.

– Матушка… пора ехать…

Ни звука. Наверное, уснула. Шарлотта бросила узел на противоположное сиденье и, не желая испугать мать, тронула ее руками. Та была вялая, расслабленная, повалилась на дочь, придавив ее неестественно тяжелым телом. Напрягшись, Шарлотта вернула ее в прежнее положение…

Внезапно пришло осознание одинокости и безжизненности, будто карета являлась маленьким островком в огромном и пустом океане тьмы, где никого не осталось, нет ни земли, ни неба, только ветер ищет блуждающие души, чтобы растерзать их. Шарлотта не смела шелохнуться, боялась, как бы ветер не нашел ее и не унес далеко от матери, с которой не так страшно. А он нескончаемо завывал, налетая на карету, отчего она скрипела и пошатывалась, словно вот-вот кубарем покатится в неизвестность. Шарлотта сжимала пальцы матери, надеясь на ее защиту, одновременно понимая, что защиты ждать неоткуда. Как же раньше она не оценила, что жила под защитой той, которую иногда ненавидела, иногда любила, но которой никогда не говорила о своих чувствах? Лишь сейчас, не зная, что случилось, но ощущая несчастье, Шарлотта поняла свою связь с матерью, однако поздно.

О карету что-то ударилось. Девушка не испугалась, а повернула голову на звук, готовясь встретиться с чудовищем, имя которому смерть. Да, подумала о смерти, и что пришла она за нею. В доме было страшно, потому что Шарлотта думала о спасении, но от смерти не спасешься. За каретой кто-то ходил. Ходил неторопливо, касаясь руками стенок. Дверца распахнулась, по очертаниям Шарлотта угадала – мужчина. Своего голоса она не узнала:

– Кто здесь?

Нелепое мычание в ответ. Девушка всматривалась в фигуру, которая была крупной и вроде бы знакомой. Мужчина дотронулся до нее. Почувствовав тепло руки – значит, это не смерть! – Шарлотта схватилась за нее, вышла. Перед нею стоял Никифор, странно шатаясь.

– Никифор, огня… – жестами и словами объясняла она.

Тот принес фонарь, поставив его внутрь кареты, чиркнул спичкой и поджег фитилек. Огонек разгорался, и все отчетливей в светлеющем пространстве проступала фигура матери, ее опустошенные глаза.

– Мама… – шевельнула губами Шарлотта, постигая безвозвратную потерю.

Марго нежилась в постели, слушая бушующую стихию за окном. Ее мысли возвращались к упрямой герцогине и убийце, но, сидя у брата в имении, нельзя распознать, кто убивал. Марго приняла меры: сторожевые собаки бегали всю ночь по усадьбе, гончих псов вывели из псарни и привязали в разных местах, убийце не пройти. Вдруг к ней влетел брат, протянул лист:

– Поднимайся. Шарлотта прислала записку со слугой…

– «Михаил Аристархович, случилось несчастье, мне нужна Ваша помощь. Шарлотта», – прочитала она вслух. – А что слуга говорил?

– Он сразу же ускакал, хотя я звал его. Ты поедешь?

– Разумеется. Скажи подполковнику…

– Уже сказал.

– Тогда выйди, я оденусь. Позови Анфису.

Фон Бэр, фон Левенвольде и де ла Гра с мрачными лицами находились в каминном зале, где было так же темно, как прежде, горели лампы и свечи, но отсутствовали герцогиня и Шарлотта, просившая помощи. С большим изумлением они встретили соседей, значит, не знали о приглашении. Уваров, вскользь бросив приветствие, спросил:

– Где мадемуазель Шарлотта?

– В своей комнате, – буркнул де ла Гра, недобро сверкнув глазами. – Она закрылась, никого не пускает.

Не спросив разрешения увидеться с девушкой, Уваров бросился в ее комнату. Подскочил Левенвольде:

– Куда вы?

Заметив, как им не рады в этом доме, Марго поспешила оправдать поведение брата:

– Мадемуазель прислала записку, сообщив, что случилось несчастье и ей нужна помощь. Простите, господа, мое любопытство, но что же произошло?

– Моя сестра убита, – сообщил фон Бэр.

Он держал в руках графин и рюмку. После страшных слов плеснул в рюмку так, что водка пролилась на пол, выпил и откинулся на спинку кресла. Марго похолодела, теперь уже точно зная: убийца сидит в этом зале. Останавливая взгляд на каждом из мужчин, она пыталась определить, который из них. Должен же он как-то проявить себя? Заметив, что и они исподволь изучают ее, молодая женщина спряталась за недоумением:

– Убита? Не может быть! Как убита?!

– Должно быть, Шарлотта знает, – промямлил фон Бэр.

На что он намекает? Уж не повторилась ли ситуация, когда Шарлотту нашли чуть ли не пьющей кровь у няньки? Впрочем, со стороны так и выглядело.

– Она видела… убийцу? – осторожно спросила Марго.

– Шарлотта не говорит с нами, – сказал де ла Гра. – По всем признакам герцогиня собралась в поездку. Никифора кто-то ударил по голове, он лежал долгое время без сознания, а мы выбежали на крики Шарлотты.

– Значит, мать нашла она, – произнесла Марго, прекрасно понимая, что девушка в опасности. – Бедная… Где сейчас ее светлость?

– В карете, – сказал де ла Гра. – Мы решили оставить все как есть до приезда полиции. Лакей ускакал в город.

Поскольку Марго и Сурову никто не предложил сесть (поразительная неучтивость, которую нельзя оправдать даже смертью), графиня сама прошла к свободному креслу как раз напротив трех господ. Пауза затянулась.

– Господа, вы не хотите открыть окна и пустить свет в дом? – нарушила тягостное молчание Марго.

– Все останется, как было при ее светлости, – категорично заявил де ла Гра.

Снаружи послышался шум – приехала полиция.

– Мишенька! – Шарлотта прижалась к нему, горько рыдая. – Вы уже знаете?

– Я ничего не знаю. Едва мы приехали, я тотчас побежал к вам. Отчего вы плачете?

– Моя мать… – и ни слова больше, одни рыдания.

– Успокойтесь, Шарлотта, – обнимая ее, говорил Уваров. – Я с вами, ничего не бойтесь. Скажите же, что случилось?

Она немного отстранилась, заглянула ему в лицо. Даже в темной, как в склепе, комнате с одной горящей свечой Уваров разглядел ее глаза. Они были такими потерянными и несчастными, столько было в них слез и боли, что у Мишеля сжалось сердце. А Шарлотта, кусая губы, несмело спросила:

– Все думают, будто я убила няню. И вы?

– Нет-нет! Ни я, ни моя сестра, ни подполковник так не думаем.

– Вы нарочно успокаиваете меня, – не поверила она.

– Я говорю правду, – мягко убеждал Уваров, слегка коснувшись ссадины на левом виске девушки, нанесенной настоящим убийцей. – Шарлотта, вы так и не сказали, что приключилось.

– А моя мать уверяла, будто полиция обвинит меня, – не ответила она. – Меня нашли с няней… теперь с матерью… Кузен и дядя послали за полицией. Что со мною будет?

– Вы пугаете меня…

– Моя мать мертва. Ее убили, как няню… Мишенька, в нашем доме поселилась смерть, она караулит меня.

Уваров прижал ее к себе. Она плакала, судорожно вздрагивая, а он, искренне сочувствуя девушке, понимал, что утешения не помогут. Так простояли несколько минут, за это время Мишель нашел единственно правильное решение. Взяв в ладони лицо Шарлотты, внушительно, не оставляя сомнений в том, что она теперь под его покровительством, сказал:

– Не бойтесь ничего. Я с вами. Идемте.

Ардальон в дождевике выглядел крючком, на котором болталась поношенная тряпка серого цвета. Он пыжился, создавая образ всезнайки, держащего свои знания в тайне. Несмотря на тяжелые обстоятельства, Марго в душе потешалась над ним. Она не выносила людей, лишенных простоты, имеющих необоснованную заносчивость. Впрочем, заносчивость никогда не бывает обоснованной. Марго обдумывала, как применить улики, но чтоб никто не догадался о ее намерениях, ибо тогда станет мишенью она.

– Где ее светлость? – спросил пристав.

– В карете, – взял на себя право вести переговоры де ла Гра.

– Кто первым обнаружил ее светлость?

– Дочь, – ответил фон Бэр.

В зал вошли Уваров с заплаканной Шарлоттой, на ее платье виднелись пятна крови. Мишель усадил девушку на стул, сам остался стоять рядом, держа ее за руку. Пристав, находясь на середине зала, словно гладиатор на арене, повернулся к ним:

– Мадемуазель, как вы обнаружили ее светлость?

– Я села в карету, – робко начала Шарлотта. – Думала, моя мать спит, пыталась разбудить ее. Потом Никифор посветил…

Дальше она не могла говорить, душили слезы. Ее состояние не помешало приставу продолжать задавать вопросы:

– В котором часу это было?

– В три, – выговорила девушка.

– А зачем вы в столь поздний час сели в карету?

– Мне приказала моя мать в три часа ночи сесть в карету. Она хотела увезти меня отсюда.

– Почему же ваша матушка намеревалась увезти вас?

– Она не сказала, только приказала…

Ардальон прошелся, сделав круг. Он обдумывал следующий вопрос, который и задал после небольшой паузы.

– Ваша няня, мадемуазель, тоже убита? – прозвучало неожиданно для всех.

Шарлотта подняла на него глаза с выражением отчаяния и мольбы. Он в упор, безжалостно смотрел на девушку, смотрел так, будто разоблачение готово слететь с его уст. Марго, догадавшись, что пристав откуда-то знает о смерти няньки – а ведь герцогиня настаивала на сохранности тайны! – исподволь изучала реакцию барона, баронета и де ла Гра. Они были удивлены, и только. Первым нервно выкрикнул фон Левенвольде:

– Откуда вам известно про няню?

– Стало быть, это правда? – торжествовал пристав, водя глазами победителя по лицам. – Господа, я желаю знать, что произошло с няней и где ее труп. Хочу напомнить, что сокрытие преступления…

– Мы знаем, – раздраженно промямлил барон. – Ну, да, да, нянька умерла позапрошлой ночью, ее похоронили.

– У нас есть сведения, что старуху убили, – сказал пристав. – Убили в усадьбе. И при том присутствовала мадемуазель. Не так ли?

– Так, – выдавила чуть слышно Шарлотта. – Меня ударили, я лишилась чувств…

– А вас почему-то не убили, – заметил пристав с оттенком загадочности.

– Взгляните, сударь, – сказал Уваров, подавляя гнев. – У мадемуазель кровоподтек на виске и щеке, что доказывает – она тоже пострадала. Полагаю, убийца не успел расправиться с мадемуазель, мы спугнули его.

– Прекрасно, господа, – самодовольно произнес Ардальон. – Вы сокрыли преступление. Как сие понимать? (Все не проронили ни звука.) Означает ли ваше молчание, что вы знаете убийцу?

И он многозначительно уставился на Шарлотту.

– Ничтожество, – обронила Марго себе под нос.

– Что-с? – Ардальон повернул к ней ухо, слегка наклонив голову.

– Говорю: ничто так не ужасает, как несправедливое обвинение.

– Я покуда никого не обвинял-с, – ехидно улыбнулся пристав.

Графиня поняла: к счастью, он не расслышал вырвавшееся у нее оскорбление. И еще: сейчас следовало расположить к себе этого в прямом смысле маленького человечка, имеющего непомерно большие запросы. Запросы карьериста, который надеялся прославиться как лучший служащий в сыскном деле, получить награду и повышение, для чего он готов обвинить в чудовищных преступлениях несчастную, ни в чем не повинную девушку. Марго вскочила с кресла, подплыла к нему и принялась безбожно льстить:

– Ах, как мы надеемся на вас! Только вы способны разобраться в такой ужасной путанице. Мы не меньше вашего потрясены происходящим, я так просто дрожу от страха. Вы обязательно найдете убийцу, а я со своей стороны сообщу мужу, статскому советнику графу Ростовцеву, о ваших достижениях. Представьте, на моего брата недавно было покушение, мы с подполковником вовремя подоспели.

– Вы видели нападавшего?

– Только силуэт, ведь было сумеречно. Ардальон Гаврилович, можно поговорить с вами наедине? – незаметно для окружающих шепнула она.

– Извольте, ваше сиятельство.

Пристав и Марго вышли на воздух, отошли от дома…»

16

Мужа София навещала в одно и то же время – после утреннего обхода врачей. Везя ее в больницу, Артем торжествовал в отличие от нее:

– Клюнул! Как мы его, а? Разожгли костер ревности.

– Почему мы никогда не видим его? – заговорила София угрюмо. После вчерашних угроз у нее буквально поджилки тряслись. – Не может же он быть невидимкой!

– Не может, – согласился Артем. – Но стать невидимкой просто: загримироваться, парик напялить…

– Что дальше по твоему плану?

– Ну, во-первых, сейчас все службы нацелились на его поимку. Он звонил опять из таксофона, а таксофоны в городе взяты под контроль органов, возле них дежурят, часть отключили.

– Но ведь не помогло же, проморгали Людоеда, – заметила она.

– Наоборот. Теперь мы знаем, что он осторожен и в то же время способен на все, и примем соответствующие меры. Далее: он обещал наказать тебя, значит, придет за тобой. А задача для него сложна: как ему выкрасть тебя, если рядом постоянно нахожусь я? Но он же считает, для него ничего невозможного нет, значит, будет действовать напролом. Такова и есть наша цель.

– О-о-о… – застонала София, запрокинув голову на спинку кресла. – Артем, позови еще парочку ребят, чтоб пожили у меня.

– Нельзя. Если он увидит в квартире, кроме любовника, меня то есть, еще кого-то, то отложит нападение до лучших времен. Не бойся, ребята дежурят всю ночь неподалеку от твоего дома.

– Знаешь, меня это не очень успокаивает.

– Странно, – улыбнулся Артем, глядя на дорогу.