Принцесса-чудовище Соболева Лариса

Между жизнью и смертью

«– Скажите, – начала Марго, – откуда вам известно о кончине престарелой няни?

Пристав глубокомысленно молчал. Графиня внимательно смотрела. Ну, да, он же на полпути к успеху, ведь преступник найден (вернее, преступница), чего ж еще… Глупые люди всегда бегут впереди колесницы, которая их потом, когда они выдохнутся, раздавит. Его необходимо привести в чувство…

– Поймите, – вкрадчиво продолжала Марго, – мое любопытство не праздное. Брата едва не убили, я заинтересована, чтобы поймали настоящего убийцу, а не погубили безвинную девушку. Преступник – очень опасный человек, полагаю, он не остановится, вы найдете еще трупы. И тогда у вас будут неприятности, ведь родственники мадемуазель не оставят ее без помощи. Разве вы этого хотите?

Ардальон Гаврилович опасливо покосился на графиню, парой слов развеявшую близкие уже мечты, глаза его за стеклами очков забегали, как тараканы на ярком свету.

– Все указывает на мадемуазель, – сказал он.

– А я знаю, – недослушала графиня, – что убивает мужчина, есть доказательства. Будьте откровенны со мной – и вы не пожалеете. Я помогу найти убийцу, поверьте. Наш договор останется в тайне, мне слава не нужна, я хочу лишь справедливости.

Пристав колебался и одновременно просчитывал, что выйдет, ежели он допустит ошибку. Да что выйдет: потеряет место, уж графиня вместе со всем герцогским семейством о том позаботятся.

– А какие у вас доказательства? – схитрил он.

– Секрет, – плутовски улыбнулась Марго. – Я предлагаю вам выгодную сделку, но коль не хотите принять руку помощи, что ж, действуйте по своему усмотрению. Прощайте.

Марго намеренно быстро пошла к дому, гадая про себя: достаточно ли пугнула пристава? Достаточно! Потому что тот поспешил догнать ее.

– Слушаю вас, – приподняла она подбородок, наблюдая смену выражений на препротивной роже пристава. Тот будто корчился в муках, словно его поджаривали черти.

– Я получил записку. В ней сказано… впрочем, я вам ее покажу… Но умоляю вас…

– Вы не верите графскому слову? – надменно бросила Марго.

– Отчего ж, верю… верю…

Он распахнул дождевик, из кармана сюртука достал лист бумаги и беспомощно моргал. Марго схватила верхнюю часть записки и потянула, пристав не решался отдать:

– А ежели вы ошибаетесь, ваше сиятельство? Следственное дело весьма сложно-с. Иной раз такое померещится… А преступник тем временем убежит-с!

– Я не ошибаюсь, – заверила она, стараясь вытянуть из сжатых пальцев записку. – У меня есть улики.

– Что вы говорите! – загорелись у Ардальона глазенки. – А подозреваемые? Улики указывают на подозреваемых…

– Разумеется, подозреваемые тоже имеются.

– Отчего ж вы не хотите сказать, кого подозреваете?

– Подозревать – не совсем одно и то же, что твердо знать, а я не хочу запятнать честь кого бы то ни было. Вы лучше потратьте время на поиски Евлампии, она опознает убийцу. Однако отдайте записку, сударь!

Он разжал пальцы да так и остался с растопыренной пятерней, лицо его при том выражало страдание.

– Как она попала к вам? – спросила Марго, прочитав.

– Мне ее передал постовой. Кто-то подбросил, а кто, он не заметил.

Марго сунула записку за корсаж:

– Надеюсь, мне немного понадобится времени, чтобы подозрения превратились в уверенность.

Пристав сжал пальцы в кулак, обиженно выпятив губу. Не драться же ему, отнимая записку у графини… Эдак, чего доброго, его запишут в сумасшедшие.

Полицейские искали следы на земле, пристав осматривал труп и беспокойно поглядывал на бесстрашную графиню, заодно вычисляя выгоды и потери от сделки с ней.

А Марго, стоя у подножки кареты, не сводила глаз с герцогини. Нет ничего ужаснее вида человека, который еще недавно был полон сил, зачем-то пришел в сей мир, но которого вдруг не стало. Осталось тело, одежда, залитая кровью, безвольно опущенные руки, в которых эта женщина крепко держала дом. Неужели так просто, одним ударом, можно отобрать то, что неуловимо, но есть, – жизнь? Марго тряхнула головой и переключилась на внутренность кареты, надеясь, что, как и доктор Кольцов, герцогиня ухватила нечто полезное, способное стать еще одной уликой. Улик не нашлось.

Полицейские и пристав уехали, Марго вернулась в дом, где шел жаркий спор между Уваровым и де ла Гра.

– Я заберу мадемуазель Шарлотту, – заявил брат задиристо, что было на него не похоже. – Она моя невеста.

– Невеста не жена, – невозмутимо возражал профессор. – Что, если вы, сударь, захотите отказаться от своего слова?

– Вы сомневаетесь в моей порядочности?

– Отнюдь. Но случаются непредвиденные обстоятельства, вынуждающие нас поступать в соответствии с разумом, вопреки желаниям и чувствам.

Брат был зол. Еще чуть-чуть – и все присутствующие станут свидетелями дуэли. Марго, к тому времени придумав, как осуществить цель, вмешалась:

– Незачем спорить, господа. Ардальон Гаврилович приказал обитателям усадьбы не покидать ее. А коль ты, дорогой, опасаешься за жизнь невесты, я, так и быть, останусь с нею. Тем более что необходимо позаботиться о герцогине, моя помощь понадобится. Вы разрешите? – обратилась она к новой хозяйке усадьбы.

– О да, конечно, – сникла девушка. Видимо, ей было страшно оставаться в доме, где две ночи подряд закончились убийствами.

– В таком случае и я остаюсь, – заявил Суров.

– Прекрасно, – улыбнулась Марго. – Мадемуазель Шарлотта, комната для подполковника найдется?

– У нас много комнат, – кивнула девушка.

– Ну и я останусь, – последовало заявление от Уварова.

– Дорогой, жениху подобает находиться подальше от невесты, – сказала Марго, опасаясь за жизнь брата. И, увидев, что он собрался спорить, затараторила, не давая ему вставить слова: – Не огорчайся, будешь навещать нас каждый день. Да ведь и за нашей усадьбой необходим присмотр. Завтра привези мои вещи, я составлю список. Мадемуазель, разрешите пройти в кабинет, я видела там чернильный прибор и бумагу.

Суров незаметно кивнул другу: делай, что говорит сестра. Тот смирился.

В кабинете Марго настрочила список, затем подергала ящики бюро, надеясь отыскать что-либо полезное. Ящики оказались заперты, что характерно для недоверчивых людей. Герцогиня явно не доверяла близким. Почему?

Марго вышла с Суровым проводить брата. Конюх с перебинтованной головой подвел Гермеса, отдал повод Уварову и пошел к конюшне.

– Послушай, любезный… – попыталась остановить его Марго, но тот и ухом не повел. – Странный. Ладно, допрошу его позже.

– Марго, зачем ты остаешься в этом склепе? – проворчал Мишель. – Здесь опасно. И почему настаивала на моем отъезде?

– Обо мне не волнуйся, с Александром Ивановичем я ничего не боюсь.

– Я польщен, Маргарита Аристарховна, – засиял тот.

– И с Шарлоттой при мне ничего не случится, – продолжила она. – А вот тебе нельзя здесь оставаться, будешь только мешать.

– Что ты затеяла? – с беспокойством спросил Уваров. – Знаю я тебя – вздумала изобличить убийцу? Марго, ты рискуешь собою и Сашей…

– Мишель, хочешь, чтобы Шарлотта не пострадала? Тогда поезжай. Не забудь привезти сумочку из черного бисера, она лежит в верхнем ящике комода, в ней улики. Остальное соберет Анфиса.

– Слушай сестру, друг Уваров, – хлопнул его по плечу Суров. – А я уж не дам ее в обиду.

Мишель вскочил в седло и помчался домой.

– Александр Иванович, – быстро заговорила Марго, идя к дому, – как только все улягутся спать, приходите в мою комнату.

– Я же скомпрометирую вас!

– Ах, оставьте… Речь идет о жизни и смерти, что может быть важнее этого? Ну, хорошо, раз вы боитесь за мою репутацию, я сама приду к вам.

Лакей пригласил всех в столовую, Шарлотта появилась последней (она была уже в другом платье), пошла, видимо, к своему месту, но лакей отодвинул другой стул и жестом пригласил ее сесть во главе стола. Девушка колебалась. Марго догадалась, что там было место матери, поэтому подбодрила ее кивком головы. Смущаясь, Шарлотта села во главе стола, лакей принялся обносить господ блюдом, на котором дымились куски нарезанного мяса. Когда очередь дошла до Марго, она удивленно уставилась на блюдо:

– А где же вилка для мяса?

– Запропастилась куда-то, – ответил лакей. – Берите, ваше сиятельство, лопаточкой, все уж давно приноровились.

Ели молча, только приборы позвякивали. Марго косилась по сторонам, чувствуя себя не самым лучшим образом в компании мрачных мужчин. После трапезы лакей повел ее и Сурова на второй этаж в комнаты. Подполковник, предчувствуя бессонную ночь, прилег отдохнуть. Марго поискала Шарлотту, нашла в столовой, вид у той был печальный.

– Почему вы здесь одна? – подсела к ней Марго.

– Я всегда одна, привыкла. – Шарлотта помолчала, водя пальцем по скатерти. – Знаете, о чем я думаю? Ругаю себя. Я доставляла много хлопот, теперь же, когда матери не стало, поняла, как много она значила для меня.

– Потери учат нас понимать других людей. Наверное, это и есть жизненный опыт. Скажите, почему ваша матушка решила увезти вас?

– Она боялась, что меня обвинят в убийстве няни. – Девушка подалась к Марго, заговорила шепотом: – Она знала, кто убил няню.

– Герцогиня сказала вам, кто?

– Обещала сказать по дороге, но… И еще сказала, что, когда уеду, у нее будут развязаны руки.

– А в доме ничего странного не происходило?

– Как будто нет. Впрочем… – Шарлотта заговорила еще тише: – Я слышала ночью голоса. Мне это показалось очень странным, потому что в такое время все обычно спят. Я подошла к столовой, моя мать и какой-то мужчина в кабинете спорили…

– Голос мужчины вы различили?

– Нет. Я и мать узнала с трудом, а мужчина мало говорил.

– Тихо! – приложила палец к губам Марго и метнулась к дверному проему. Оглядев каминный зал, вернулась. – О чем шла речь?

– Не разобрала. Но обсуждалось явно что-то неприятное для матери. Вскоре она вышла, была напугана, велела взять необходимые вещи и через час сесть в карету, оставила мне часы. Мы слышали шаги в коридоре, мать взяла нож для разрезания бумаги… У меня создалось мнение, будто она готовилась встретить врага. Маргарита Аристарховна, скажите… тот, кто убил ее… в доме?

– Не знаю, – не стала пугать ее Марго. – Но ночью лучше не выходите из комнаты. Запритесь покрепче.

– Так и сделаю. Вы не могли бы проводить меня?

– Бедная моя… – погладила ее по щеке Марго. – Разумеется, провожу.

Нужно было пройти погруженный в полумрак каминный зал, а там… в кресле сидел фон Бэр, устремив на женщин ленивый взгляд. Марго и Шарлотта от неожиданности вздрогнули.

– Дамы, вы меня напугали, – забрюзжал он. – Я уж думал, по дому гуляет призрак моей убиенной сестры.

– Вы нас тоже напугали, барон, – сказала Марго. – Мы не слышали, как вы вошли…

– Потому что я привык ходить на цыпочках, сударыня. Моя покойная сестра создала здесь адскую тишину, а мне иногда хотелось, пардон, промочить горло, слегка побезобразничать. Ведь здесь тоска! Но сестра отказывалась понимать мои слабости. Простите, я вас задерживаю. Вы куда-то шли?

– Ваша племянница обещала дать мне ноты романсов, – солгала она. – Разрешите покинуть вас, барон?

Он махнул рукой, мол, идите, одновременно доставая из-за кресла графинчик с водкой. Сестры нет, кого бояться? Но привычка осталась, малейшее движение в доме заставляло барона содрогаться.

Когда Марго вернулась в зал, его уже не было. А была тишина, словно дом вымер и в нем поселились невидимые призраки, которые таятся до времени, из углов наблюдают за теми, кто бродит по комнатам. Дом был холоден, пуст, лишен жизни, с тяжелым воздухом. И главное – наполнен угрозой.

– Надо выпить чаю, – произнесла графиня вслух.

Придя на кухню, где кухарка, стоя к ней спиной, перетирала полотенцем вымытую посуду, Марго вежливо попросила:

– Голубушка, подайте мне чашку чая. (Никакой реакции.) Милая, вы слышите? Принесите чай…

– Она не слышит вас, – сказал вошедший следом фон Левенвольде.

– В этом доме принято появляться так внезапно? – пролепетала Марго, скрывая замешательство.

– Просто вы не привыкли к нашим особенностям. Кухарка глухонемая. Чтобы добиться от нее чего бы то ни было, надо оказаться перед ее глазами. – Он перешел так, чтоб кухарка его видела, и, подкрепляя слова выразительными жестами, сказал: – Две чашки чая. В гостиную.

Повернувшись к Марго, галантно поклонился, приглашая ее в зал. Она расположилась в кресле у камина, который горел здесь постоянно, почему-то не давая тепла, будто в нем не огонь был, а нарисована картина. Левенвольде устроился в кресле рядом, закинув ногу на ногу, и в упор, как товар на полке, рассматривал Марго, отчего та поежилась. Кухарка принесла чай, раздала господам. Левенвольде пил, продолжая оценивать Марго. Она уж собралась было преподать ему урок учтивости, как вдруг баронет произнес дружелюбно:

– Вы красивы, сударыня…

– Благодарю вас, – холодно отреагировала на комплимент графиня.

– И ваш брат недурен. Вы одобряете его выбор?

– Я приняла бы любой его выбор, – уклончиво ответила Марго.

– Означает ли это, что моя кузина вам не по нраву?

– Не означает, сударь.

– Вы лукавите, – усмехнулся баронет, в общем-то, разгадав отношение Марго к женитьбе брата. – Странные убийства нанесли удар нашему семейству, и кузине как никому. Кажется, пристав ее подозревает.

– А вы? Тоже подозреваете?

– Проткнуть горло, думаю, ей не под силу…

– Вы недоговариваете, – подметила она.

– Потому что сомневаюсь даже в ней! И во всех. Сомнение – гадкое чувство, сударыня. Разъедает изнутри, точит, как червь плод. Знаю, что такого не может быть, а где-то в сознании притаилось сомнение… Скверно.

– Но… – Марго шокировали его слова. – Чтобы совершить столь тяжкий грех, нужны основания. А ваша кузина, судя по ее страданиям, любила мать.

– Ссорились они часто, – вздохнул он. – Но это не повод убить. С покойной герцогиней все ссорились – и я, и ее брат, и Шарлотта. Один де ла Гра находил с ней общий язык, но потому что не родственник. Тетка была суровой женщиной, не принимала чужую точку зрения. И понятия у нее были весьма своеобразные.

– Например? – ненавязчиво выпытывала Марго.

– А вы оглянитесь вокруг. Не дом, а кладбище с живыми мертвецами. В нашем крошечном герцогстве запрещалось жить, здесь можно было только существовать. Барон нашел способ оживлять себя водкой, а Шарлотта бунтовала. Хотя… водка ведь тоже бунт, барон пил назло сестре и привык.

– И вы бунтовали?

– Изредка. Когда совсем невмоготу становилось.

– Отчего же не уехали отсюда?

– В миру, сударыня, не лучше. То же кладбище живых мумий, волчьи законы и заблуждения, что живешь по воле духа, на самом же деле плывешь по течению.

– Вы пессимист?

– Реалист. Пессимист не принимает мир вообще, мрачен и вечно брюзжит, даже в удовольствиях находит изъяны. У него одна мерка: вот если б не так было… А как – не догадывается, в его понимании все измениться должно само по себе и в единый миг. Я же довольствуюсь тем, что есть, потому что знаю: мир не переделать. И тетку принимал такой, какая есть… то есть была. А была она уязвимой.

– И в чем вы видели уязвимость?

– Она была несчастной, а несчастные люди всегда уязвимы. Ими управляют заблуждения, которые ведут к ошибкам. Главной ошибкой тетки явилось решение похоронить себя здесь. Противоестественное решение! Она отравила жизнь себе и остальным, причем прекрасно понимала это и страдала, но из упрямства не желала отступать от заданных ею традиций. Последнее время она быстро старела. Мне не представлялось возможным бросить ее и Шарлотту, хотя жить здесь не нравилось. Когда не выдерживал, уезжал. Но возвращался. Возвращался из-за кузины. Я бы и сейчас увез ее потихоньку, несмотря на сомнения. Но она предпочла мне вашего брата. Уж простите, мне ее выбор не по душе.

– Вы противоречивы.

– Сразу видно: вы, сударыня, никогда не любили. В том-то и весь ужас: разумом понимаешь, что к чему, а внутри отвергаешь понимание. Должен сказать, любовь не самый удачный подарок бога. Так что остерегайтесь увлечений.

– Вы досадуете на Шарлотту?

– Разумеется. При всем при том я спокоен. Ваш брат не женится на ней, а я помогу кузине пережить разочарование.

– Отчего же не женится?

– Видите ли, секрет не мой, а теткин. Теперь, раз ее нет, Шарлотта должна решать, когда и что говорить. Я не хочу становиться ее врагом из-за болтливости, ибо намерен стать ей мужем. Поверьте, наши семейные тайны не понравятся ни вам, ни вашему брату.

– Почему вы сейчас со мной разоткровенничались?

– Вам не по душе Шарлотта, значит, вы станете моей союзницей… – улыбнулся он. – Прощайте, сударыня.

– Спокойной ночи, – отозвалась Марго.

Она долго сидела у камина и думала о Левенвольде, о бароне и де ла Гра. Если первые два в какой-то степени были понятны, то последний представлял загадку. В одном они имели схожесть: лишены непринужденности, угрюмы. Но этого мало, дабы записать одного из них в убийцы, тем более что двое из них неравнодушны к Шарлотте – де ла Гра тайно, Левенвольде открыто. Для полной неразберихи не хватало тайной страсти дяди к племяннице. Нет, подозрений нельзя снимать ни с одного.

Клонило в сон. Не хватало заснуть прямо здесь и… никогда не проснуться. Марго решительно встала, огляделась, потому что чувствовала себя неуверенно, и вдруг… ощутила, что не одна в комнате. Графиня беспокойно огляделась.

Внизу, у лестницы, заметила силуэт, припавший к перилам с другой стороны. Он был нечеткий, размытый полумраком, заметить его было не так уж легко. Силуэт не шевелился, оставался просто темным пятном, казался мумией, вынутой из склепа и приставленной к перилам, чтобы не упала. Убийца выжидает, чтобы броситься на Марго? Набравшись храбрости и приготовившись поднять визг, который услышит даже брат на том берегу озера, графиня сделала пару шагов к лестнице… Силуэт бесшумно спрятался в тень.

– Кто здесь? – глухо выкрикнула Марго.

Из-за лестницы вынырнул фон Бэр. По мере того как барон приближался, она отступала, желая остаться на недосягаемом для него расстоянии.

– Вы?! Вы подглядывали за мной?

– Любовался. Вы очаровательны.

Комплимент вызвал у нее оскомину пополам с негодованием. А барон прошел к буфету, достал графин с темной наливкой и плюхнулся в кресло. Уставился на испуганную женщину с лукавым прищуром – мол, как я вас, а?

– Нехорошо, сударь, подглядывать. Стыдно.

– Ой, – покривился барон, наливая в рюмку наливку. – Жить, мадам, тоже нехорошо, ибо знаешь, каков все равно конец у хорошего. Не желаете ли рюмочку?

– Я по ночам не пью.

Марго передумала уходить, ведь поведение барона указывало, что он будет болтлив. И точно: начав говорить, он как будто не мог остановиться.

– А я пью-с. И по ночам, и днем, когда сестра не видела. Ух, как она лютовала! Скажу по совести, сестра нас всех ненавидела, будто мы виноваты, что она погребла себя в этих стенах.

– Почему же она вас ненавидела?

– Черт ее знает! Дочь называла исчадьем ада и истеричкой, но так, вскользь или походя. Меня звала болваном, племянника дураком.

– А де ла Гра?

– Его ценила. Он обходителен, уважителен, услужлив. И вкрадчив! Не люблю вкрадчивых. Лгуны-с. Она давала ему деньги на опыты, и магистр медицины…

– Он профессор, – поправила Марго.

– Какая разница? Здесь как ни назови, от того ни холодно ни жарко. Наш профессор возомнил себя светилом, копошится в лаборатории сутками, да только без толку. А сестрица моя богата до чертиков, от мужа перепало ей огромнейшее состояние. Но она из тех, кто не умеет пользоваться божьими дарами, потому что сама была порядочной дурой. Вбила себе в голову про долг и упивалась до полного отупения собственным самопожертвованием. Противно вспоминать.

– Почему же вы не уехали?

– Куда, голубушка? На воле хорошо жить с деньгами, а у меня их нет в необходимом количестве.

– Как думаете, кто ее убил?

Барон выпил, выпятил нижнюю губу и поднял плечи. После и руками развел, из которых не выпускал ни рюмку, ни графин.

– Но должны же быть причины, – настаивала графиня.

– А вы слышали, как некто, кого называют оборотнем, варварски убивает людей? Какие существуют причины, способные объяснить убийство крестьянина? Их нет-с. Есть злоба на род людской, есть тяга к крови.

– А так бывает? Тяга к крови?

– Полагаю, человек неудачное творение господа, стало быть, способен на разные разности. Хотите, открою секрет? (Марго закивала.) Мне иногда мерещилось, будто убивала моя сестра от ярости за неудавшуюся жизнь. Но раз ее убили, то это не она.

– Как можно так дурно думать о родной сестре!

– Она частенько награждала пощечинами то меня, то племянника, да и Шарлотте доставалось. Выплеснуться-то нужно было, вот и выплескивала злобу. А человек – будь то герцогиня или мужичка, неважно, – распускающий руки, уже преступил порог добродетели. А вдруг в миг ярости под руку попадется пистолет или ножик? Удержится ли человек от искушения пустить оружие в ход, когда он уже распустил себя?

– Ваши рассуждения ужасны, сударь. По мне, так убийца мужчина. Надобно обладать силой…

– Имея необузданные страсти, справится и женщина. Да успокойтесь, мадам, моя сестра мертва, а мои подозрения… Должно быть, тоже от злобы.

– Барон, скажите, фон Левенвольде увлечен Шарлоттой? – действовала, как заурядная сплетница, Марго.

– Откуда вы знаете? – не прочь был посплетничать и фон Бэр, потому и тон взял игривый. – Было дело, он хотел жениться на ней. Сестра поставила условие: исправиться. Он ведь промотал состояние, промотал бы и приданое. И Вильгельм начал исправляться, стал скупердяем – хуже некуда. Как моя сестра!

– А вам не кажется, что у него есть соперник?

– Ну, есть. Ваш брат.

– Нет, я о другом человеке. О де ла Гра.

– Кхе-хе-хе! – затрясся барон в приступе смеха. – Когда б я не знал сестру, подумал бы, что у нее с де ла Гра это самое… амуры. Он уединялся с нею, секретничал, боготворил ее. Что-то мне подсказывает – лгал, но искусно. Да только сестра помешалась на аскетизме. А что касается Шарлотты… нет, мадам, де ла Гра в интрижке с нею замечен не был.

Марго еще немного послушала его философствования, затем извинилась и поднялась наверх…»

17

Долгое ожидание, потом внезапность появления Людоеда в месте, которое никто не мог просчитать, и идеальная наглость, которую можно назвать и безумным риском, воздействовали на Софию, как паралич. Даже мысли не мелькнуло бежать, поднять крик, ну хоть что-нибудь сделать ради своего спасения. Нет, она стояла столбом, завороженная его спокойствием и уверенностью, а также светлой улыбкой, добрейшими глазами и еще чем-то необъяснимым. Мозг выключился вместе с системами защиты, София только отмечала расстояние между ним и собой, которое уменьшалось: семь метров… пять… три… метр…

Вдруг до нее дошло, что сейчас не будет жизни, все-все исчезнет, и София, преодолевая некий барьер, собралась позвать на помощь. А он… он прошел мимо! Молодая женщина повернулась, следя за ним, – ведь Людоед способен напасть сзади. Нет, мужчина в белом халате даже не обернулся, а прошествовал к выходу…

Да он ли это был? Конечно, он. И ничего не сделал ей? А зачем он здесь появился? И почему в одежде врача?

– Борька! – ударило Софию.

Она сорвалась с места и помчалась на всех парах сначала по коридору, затем по лестнице… Задохнулась, в глазах потемнело. София чуть сбавила скорость, но не останавливалась, словно спортсмен, готовый умереть, но прийти к финишу первым. Сердце выскакивало от одной мысли: он убил Борьку! Но, может, мужу еще не поздно помочь…

Наконец нужный этаж.

София летела, лавируя между людьми.

Палата.

Она взялась за ручку, чувствуя, что сейчас рухнет в обморок, если увидит Борьку окровавленным на кровати…

– Ты чего как с пожара сорвалась? – спросил Борис, глядя на красную, задыхающуюся жену. – Дверь закрой, сквозняк.

София вошла в палату, упала на стул и отдышалась, уже улыбаясь.

– Что случилось? – допытывался муж.

– Ничего, – тряхнула она головой, освобождаясь от наваждения. – Я… мне… показалось… Ерунда. Как ты?

– В норме. Но выписывать не хотят.

– Нет-нет, подлечись основательно, с мозгами шутки плохи. Боря… к тебе заходил доктор… такой… сухощавый, с тонкими чертами… в очках? Недавно заходил?

– Нет. А что?

– Я… просила одного врача… посмотреть тебя…

– Не делай лишних движений, Соня, – поморщился Борис. – Эскулапам лишь бы бабок сорвать побольше, а я и так их отвалил мешок.

– Ладно, – поднялась она, переложила из сумки в холодильник банки-склянки, – ешь, набирайся сил…

– Ты не посидишь со мной? – надулся он.

– Боря, не могу. Мне еще к папе надо съездить.

– Брось! Небось роман свой пишешь…

– Оставим эту тему, – резко оборвала его София, затем подошла к нему, наклонилась и улыбнулась. – Я не хочу ссориться, а из-за моего романа ссора неизбежна. Пока.

Чмокнув его в щеку, она побежала назад. Впечатление от встречи с ним не стерлось, Софию колотило, как в припадке тяжелой болезни, да и сознание мутилось. Со всех сторон она ощущала опасность, поэтому бежала к машине, зная, что там Артем – ее спасение. И только преследовала мысль: если зверь не тронул Борьку, он мог напасть на Артема. Но, выйдя из дверей больницы, увидела его за рулем. Упав на сиденье, взахлеб рассказала о невозможной и в то же время такой реальной встрече, затем обмякла, обессилев. Артем не упрекнул за пассивность в больнице, лишь поглядывал на нее, желая удостовериться, что она не тронулась умом, и вел авто на удивление спокойно.

Только дома, дав ей выпить воды, Артем сел на стул и спросил: