Список нежных жертв Соболева Лариса

Антонина Афанасьевна взглянула на мужа. Тот едва не падал с кресла, настолько низко склонил голову. Она промямлила:

– Я... мы... отвезли его к бабушке, там условия... Моему мужу плохо... – Она подскочила и хотела броситься на помощь мужу, но ее перехватил Савелий, грубо толкнул назад. – Да как вы смеете? Человеку плохо...

– Куда вы дели Ольгу? – рявкнул следователь, отчего Святослав Миронович вздрогнул и затрясся всем телом. – Имейте в виду, вы делаете себе только хуже.

– Я... я... ни в чем... не виноват... – еле выдавил из себя тот. Кажется, ему на самом деле было плохо. – Я... высадил ее...

– Да что вы с ними цацкаетесь? – подал голос Афанасий Петрович. – Вот раньше допрашивали... О, расскажешь и то, чего не знаешь! Вот была методология!

– Где? Где вы ее высадили? Где она сейчас находится? – забросал вопросами следователь. – Ведь вы знаете, где она.

– Они знают, эти два змея все знают! – подтвердил Афанасий Петрович.

– Прекрати, папа! – заорала на него Антонина Афанасьевна. – Мой отец ненормальный, он... у меня эпикриз есть. У него психоз... шизофрения... я покажу...

– Сидеть! – гаркнул старший группы, когда она поднялась.

– Тоня... – откинулся на спинку кресла муж, – я предупреждал тебя...

– Ты болван, – процедила она, затем поставила локти на колени, а на ладони опустила лицо. – Хорошо. Я скажу. Мой отец психически нездоров. У него маниакальный психоз. Он работал... палачом... давно... в тюрьме расстреливал. На этой почве у него развилась мания, потребность убивать... Есть заключение врачебной... Он убил Марину, домработницу соседей. Он и нас хотел убить, Ольга подтвердит.

– И эту змею, – картинно указал на дочь Афанасий Петрович обеими руками, – я кормил с ложечки. Негодяйка! Я так и думал, что ты меня используешь в корыстных целях. Ну, доченька, и загнула... Врешь, лжешь и обманываешь одновременно! Да сколько б ты ни крутила, не выкрутишься! Если здесь и есть ненормальные, то это моя дочь. Да что вы все трете порошок! – раздраженно бросил старик Савелию. – Это кокаин. Моя дочь вдыхает его через трубочку.

– Где Ольга? – раздался все тот же вопрос.

– Тоня... зачем... – промямлил Святослав Миронович. Помолчал. Следователь напомнил о себе кашлем. – Ольгу забрал наш сын. Ростислав.

– Не смей оговаривать сына! – заорала истерично жена. – Несчастный мальчик болен. Инвалид. Его здесь нет. В городе нет. Ты всегда его ненавидел, всегда. Потому что груз для тебя оказался слишком тяжелым – больной ребенок. Все любят здоровых...

– Тоня, замолчи, это не поможет, – пробормотал тот.

– Где забрал девушку и как? – перехватил инициативу следователь.

– Я не знал, что он в машине, – чуть слышно бормотал Святослав Миронович. – Как он туда пробрался, я тоже не знаю. У нас одна лестница, мы были все время в гостиной или в прихожей, он наверху...

– Я знаю, как он пробрался, – сказал Савелий. – Дальше.

– Мы ехали некоторое время, Ольга попросила высадить ее в центре, – продолжил Святослав Миронович. – Ростик прятался на полу... и вдруг возник сзади нас... приставил нож к горлу Ольги... и приказал прибавить газу. Он говорил, где сворачивать... я гнал машину. Я не знал, что за нами слежка, если б знал... Потом он приказал остановиться. Вышел с Ольгой. Все. А я рванул домой, хотел уговорить Антонину... но вы уже были здесь.

– Где может быть сейчас ваш сын? – услышал он следующий вопрос следователя.

– Не знаю. Я сделал круг, высадил их на параллельной улице. Он потащил Ольгу под арку, за старыми домами, первые этажи ремонтируются... велел мне уезжать.

– Быстро! Может, успеете, – приказал следователь. Савелий рванул к выходу, за ним Эмиль. Затем он обратился к Святославу Мироновичу: – Почему вы были настроены против Ольги, когда она жила у вас?

– Да нет, – смутился Святослав Миронович, – я бы так не сказал. Я просто был против, чтобы в доме жили посторонние люди.

– Ольга говорила, что вы все время спорили с женой, что-то заставляли ее...

– Не пичкать сына наркотиками! – сказал тот. – Он становился крайне агрессивным, шантажировал мать, что покончит собой, если она не даст ему нужных доз. И действительно, не раз пытался себя убить. Но лично я не верил ему, он делал это тогда, когда знал, что мать войдет к нему. Грубый шантаж. Он ломал мать, которая безгранично любит его. Я сто раз предлагал отправить его в клинику или в психиатрическую больницу и прекратить доставать эту дрянь. Но она сама пристрастилась нюхать.

– Когда вы узнали, что ваш сын убивает девушек? – спросил в лоб следователь.

Святослав Миронович задумался, видимо, решал, говорить или не говорить. Покосился на жену, та не отрывала рук от лица. Наконец решился:

– Когда он убил Марину. Я обнаружил кровавую тряпку в ящике компьютерного стола. Я иногда пользуюсь его компьютером. Задумался, откуда она взялась и почему он хранил ее. Потом сопоставил некоторые факты. Думаю, машину соседа вымазал он. Я допросил Антонину... даже бил ее... она все рассказала. Тогда я понял, зачем она пригласила Ольгу к нам.

– Зачем же?

– Антонина хотела сохранить ей жизнь. Поверьте, это так. Жена призналась, что видела в комнате Ростислава сумку Ольги, она была мокрая. Потом она исчезла. Это было в ночь на шестое сентября. И в ту ночь сын отсутствовал. Потом стало известно, что в лесопарке убита девушка. Ростислав исчезал часто, и было непонятно, как он это делал, я до сих пор не понимаю, как он уходит из дома, ведь у нас все закрыто.

– Через чердак, – усмехнулся Савелий. – Там слабая перегородка, разделяющая вашу половину и половину соседей. Мы это еще прошлый раз заметили. Ее легко отодвинуть и поставить на место. Он выходил через люк в крыше, потом спускался к вашим соседям в глухое место за гаражом. В том месте удобно спуститься, опираясь на стену дома и стену ограды. Дверь в гараж постоянно открыта, так как ваши соседи полагали, что из тупика грабители к ним не заберутся. А потом выходил через ворота гаража. Так же – через чердак – он возвращался назад. Вчера, когда пропала журналистка, ваша соседка вызвала милицию, она видела ноги за шторой, а на подоконнике лежала косметичка Инги. Я уверен, она видела ноги вашего сына, который собрался на охоту. Он и оставил там косметичку. Наверное, хотел избавиться от нее, да потерял. Или хотел подбросить улику, чтобы бросить тень подозрения на Бориса Евгеньевича.

– Может быть, – согласился Святослав Миронович. – Я был плохим следопытом, мне не удалось поймать его.

– Значит, от вашего гаража у него есть ключи, дистанционное управление?

– Да, есть, – заявил вдруг старик. Он вскочил с места и в возбуждении заходил по гостиной. – Он брал старую машину Антонины, которая стоит во дворе ее аптеки. Меня катал, а выходили мы с ним через наш гараж. Но дочь об этом не знала. И дуру Марину сбил он, а потом убил, я видел. Хотел помешать ему, но... представьте, он ударил меня. Я упал. Скверный мальчишка об меня вытер руки и еще угрожал! Кровь... угрозы... так неприятно было!

– Папа! Папа!.. – взмолилась Антонина.

– Что «папа»? – окрысился он на дочь. – Да, я работал убийцей. Но мне платили, это была моя работа. Твой сын делал это бесплатно. Ты потакала ему. А теперь получай плату и за него, и за себя, доченька. Знаете, а вот так лучше, чем взорвать вас.

– Вы говорили, что допрашивали жену, – сказал следователь, обратившись к Святославу Мироновичу. – Значит, жена ваша знала, что Ростислав убийца?

– Она ни при чем, поверьте, – едва не рыдал он. – Ее вина в том, что слишком опекала его с детства. Он безобразничал в школе, потом подрос, участвовал в ограблении ларька. У него было все, а он ларек ограбил... Просто так, пошутил. Шутки продолжались, а Тоня отмазывала его. В пятнадцать лет Ростик с друзьями изнасиловал девушку, она и тут отмазала его, забросала взятками всех. Пришла пора армии. И жена сделала самую большую глупость, она достала справку, что он психически нездоров. Все. Для него закрылись двери учебных заведений, на работу его не хотели брать, разве что чернорабочим. А работать физически он не привык. У него действительно развился психоз. Тоня пичкала его снотворным... А он сам начал доставать наркотики. Когда она узнала, что он наркоман, возила его лечиться. Некоторое время все было хорошо, а потом кошмар возобновлялся. Тогда Тоня решила контролировать приемы доз, но сын становился все агрессивней, даже когда получал желаемое. В городе, где мы жили, он совершил три нападения, по счастью, девушки остались живы. Тоня и тут его отмазала крупными суммами. Лечила. Мы переехали сюда. Поначалу он вел себя нормально, казалось, выздоровел. А потом началось... Тоня где-то вычитала о метадоне, который, по утверждениям западных врачей, купирует абстинентный синдром, то есть отходняк, когда становится плохо от недостачи наркотиков в организме. Решила попробовать лечить его сама. Вроде бы ему помогало. Когда в городе начались эти убийства, она сразу догадалась. Поменяла замки на дверях, чтобы он не мог выйти из дома. А Ольгу... Тоня полагала, что он ее не тронет у нас в доме. Она платила ей за то, чтобы девушка жила. Остальных она не смогла вычислить. Ну, журналистку еще... Тоня думала, как и ее уберечь...

– Ольга – это моя ошибка, – пробубнила потерянно Антонина Афанасьевна.

– Вчера журналистка пропала, – сказал следователь. – И где ваш племянник Влас?

– Не знаю, – отозвалась Антонина Афанасьевна.

– Кто подбросил сумку Ольги Власу?

– Тоня, ты? – повернулся к ней муж.

– Нет, – тяжело сказала Антонина Афанасьевна, оторвав лицо от ладоней. Вдруг она напряглась. – А где мой отец? Папа! Где он?

В это время в гостиную вбежал взмыленный Савелий:

– Пусто. Мы их не нашли.

Он привел ее в заброшенный дом, в нижний подвал, в котором нашли первую убитую девушку. Он был уверен, что сюда никто из ментов не сунет носа. Ведь ни одному человеку не придет в голову, что маньяк воспользуется подвалом еще раз. Темень там стояла жуткая, кто-то ползал, шипел, воняло затхлостью, сыростью и гнилью.

Он толкнул Ольгу, та не устояла и скатилась по ступенькам вниз, от боли замерла на полу. Первое время она не отреагировала на свет лампы, которую зажег Ростислав, очевидно, на этот случай и припас ее. Затем он сел на ступеньку и замер, глядя в никуда. Оленька лежала, содрогаясь от мысли, что сейчас все кончится. Он вел ее, держа за плечи и сунув нож под бок. Она не пробовала кричать, не оказывала сопротивления, подчиняясь этому страшному человеку, потому что знала: как только закричит, нож войдет в ее тело.

Все так внезапно и быстро произошло... Оленька растерялась. Особенно когда Святослав Миронович даже не попытался остановить сына, а уехал. Она забыла о пистолете в кармане, обо всем забыла, лишь покорно шла. И сейчас, лежа на полу, думала, почему Ростислав выжидает.

Вокруг слышалось урчание. Оленька чуть приоткрыла глаза, повела ими по подвалу. Несколько кошек нервно ходили вокруг. Вдруг она заметила невдалеке два неподвижных тела. Зажмурилась. Горячая волна ужаса, окатившая ее с головы до ног, заставила вздрогнуть и глубоко вдохнуть.

– Ну, что? Начинаем? – раздался голос Ростислава.

Он схватил Оленьку за лацканы пальто, подтащил к стене, отпустил. Она села, обвела взглядом подземелье. У противоположной стены увидела связанных Варвару и Власа, изо рта у них торчали тряпки. Оленька поняла, что оба живы, и это немного ободрило ее.

Ростислав подошел к ним, вынул кляпы, сказал Варваре:

– Ну, что? Тебе нужен диалог с убийцей? Давай. Спрашивай.

Варвара замигала быстро-быстро. Влас, отплевавшись, зло процедил:

– Чего ты хочешь... – и не успел закончить фразу.

– Ну-ну, добавь: «Урод»! – вяло бросил Ростислав, перебив его. Он вообще вел себя сейчас как-то лениво, был более чем спокоен. – Нет, братец, это ты в глазах всех будешь уродом. Тебя найдут здесь, уж я позабочусь. Найдут маньяка. А их обеих я растерзаю, и ты все увидишь. Потом сдою тебя, как козу. Их кровь будет на тебе, а на них твоя сперма. И получится, маньяк ты, а не я. И все поймут, почему ты убивал. Потому что ты урод! Здорово я придумал? Я всех запутал. Тебе нравится?

– Больной, – сплюнул Влас. – Псих.

– Да! – усмехнулся Ростислав. – Я больной. Я инвалид. Я прикован к постели и не выхожу из дома. Это все знают. Тогда как ты... ты... баловень судьбы. Ну нет, почему я один должен подыхать? Вместе интересней. Но сначала ты увидишь...

– Да? – пробормотал Влас. – И как же я связанный убью?

– А я развяжу тебя. Потом. – Он достал шприц, поднял, чтобы все его видели. – Вот! Я поделюсь с тобой. И ты будешь лежать здесь с ними. Тебя найдут. – Вдруг метнулся к Варваре, пнул ее ногой в живот. – Не молчи, сука! Гавкай, как гавкала по телику!

Варвара завыла от боли и ужаса, а Оленька вскрикнула.

– Вон с нее, – указал он Власу на Оленьку, – я и начну. Она тебе нравится? Я знаю, нравится. Но трахать ее буду я. А ты будешь смотреть. Будет много крови, ты увидишь, как она течет. Это очень занимательно, очень.

Ростислав схватил Оленьку, приподнял и впился в ее губы. Она дергалась, вырывалась, наконец он отбросил ее и повернулся к Власу:

– Ей неприятно, видел? А мне приятно, когда она дергается, как муха на булавке. Это только начало. Я в деревне однажды видел, как забивали свинью. Трое держали, а четвертый резал. Свинья визжала и дергалась, мужикам приходилось наваливаться всем телом и придавливать ее к земле. И Ольга будет выть и визжать, как свинья.

– Ты дерьмо, – сказал тихо Влас. – Ты вонючее дерьмо. Если б я не был связан... ты бы у меня сам кровью умылся, ублюдок.

– Перестань, Влас! – крикнула Оленька.

– Провоцируешь меня? – снова вяло проговорил Ростислав. – У меня хорошая выдержка, я не покалечу тебя. Ты останешься невредимым. Хотя мне хочется и тебе кровь пустить, посмотреть, как ты будешь корчиться в судорогах. Но я придумал лучше. Ты ж всегда был на высоте, весь из себя везунчик. Ты же презирал меня и маму. Кому ты доказывал, что способен сам стать на ноги? Нам? Теперь ты упадешь на самый низ. И тебя растопчут.

– Ах, вон что! – пробормотал Влас. – Ты мне завидуешь. Никто не виноват, что все люди как люди, а ты... только похож на человека.

Диалог привел Оленьку в чувство. Возможно, спокойствие Власа помогло ей. Впрочем, его-то кузен не собирался убить, скорее всего, это и придавало ему смелости. Ростислав стоял к ней спиной, поэтому она схватилась за пистолет в кармане, осторожно вынула его и зажала между ног.

– Давай, давай, – подзадоривал его Ростислав. – Говори. Мне торопиться некуда. Думаешь, выведешь меня из себя? Да, я не человек. Я зверь. И мне нравится, когда вы, люди, от страха вопите, молите о пощаде. А я делаю с вами что хочу! Я буду жить, а ты...

– Ты не жить будешь, а доживать, – сказал Влас. – Представляете, девчонки, этот выродок вчера нашел меня в казино. Я, конечно, удивился, увидев его. Ведь наш Ростик сидит взаперти и медленно угасает от болезни крови. Он заметил, что я удивлен, сказал, что Антонине плохо, чуть ли не умирает, а дома никого нет. Ростик не знает, что делать, поэтому и нашел меня. И я, дурак – видать, выпил лишку, – помчался на помощь. Даже не задумался, как же Ростик сообразил меня найти аж в казино, а не догадался вызвать «Скорую». Мало того, он предупредил, что за мной следят менты, потому что в чем-то подозревают. Ну а поскольку мной действительно интересовались, я поверил. Смылись мы через черный ход, там ведь люди работают понимающие. А в машине у Ростика почти у дома начались судороги. Я остановился. А он... Что ты вколол мне, выродок? – Нервы у Власа сдали, и он заорал на кузена.

– Да так, нашлось немного кайфа и для тебя. Понравилось?

– И где ж ты берешь кайф, инвалид?

– Ему мать дает, – подала голос Оленька, под шумок пытаясь привести пистолет в боевую готовность.

– Тетка?! – поразился Влас. – Добрая мамочка! Заботливая! Так это ты у нас Джек-Потрошитель? Думаешь, тебя не найдут?

– Сначала тебя растерзают, – сказал Ростислав, тупо глядя на него. Очевидно, ему не понравилось, что Влас вместо мольбы о пощаде наезжал на него. – Тебя будут показывать по телику из зала суда. А вокруг будет толпа, жаждущая тебя порвать на куски. И ты увидишь много зверей. Я тебя прославлю.

У Оленьки не получилось тихо справиться с пистолом – предохранитель щелкнул.

Ростислав мигом обернулся. Что за лицо она увидела! Такое в страшном сне не привидится. Ледяные глаза, наполненные покоем, тонкие губы сжаты, ноздри раздуваются... Он сделал шаг в сторону Оленьки, вынул нож и задышал часто и глубоко. Держа двумя руками пистолет, Оленька направила оружие на него. Она тоже сжала зубы – до боли! – готовясь выстрелить.

Ростислав слегка улыбнулся. Мол, не ожидал от нее такого. Но он не боялся. Был уверен в себе и в ней. В себе потому, что знал свою жесткую смертоносную сущность, а в ней потому, что считал слабой, неспособной на поступок.

– Видишь, как легко люди превращаются в зверей, – бросил он через плечо Власу и остановил тяжелый взгляд на Оленьке. Издевательски произнес: – И ты выстрелишь?

– Выстрелю, – сквозь зубы произнесла она, чувствуя, как струйки пота стекают по лбу, по вискам, по спине – не так-то просто нажать на курок, целясь в живое существо.

– Брось... – Он смотрел ей прямо в глаза, будто гипнотизировал, и – как странно! – у Оленьки задрожали руки, словно отказывались стрелять. – Брось! Я пощадил тебя в парке... ты сама влезла во всю эту историю...

– Я выстрелю, – процедила она, убеждая себя и стараясь не поддаваться гипнотической силе его взгляда. Подняла пистолет выше. А он становился все увесистее. – Развяжи их! Или я выстрелю.

– Стреляй, Ольга! – промычала Варвара, устремив в нее расширившиеся от страха глаза.

Хорошо говорить! А выстрелить? В ушах прозвучали слова Афанасия Петровича: «Выбор, Ольга. Выбор между жизнью и смертью. Он смертелен».

Ростислав подошел к Варваре, не сводя взгляда с Оленьки. Кажется, он собирается подчиниться приказу и разрезать веревки? Но нет – он легонько воткнул нож в плечо Варвары. Оленька зажмурилась и выстрелила два раза. И услышала мерзкий смех Ростислава.

Она не успела еще открыть глаза, как в глухой тишине подвала раздался еще один выстрел.

– Никогда не прощу себе! – метался на улице Эмиль. – Где их искать?

Что ему могли ответить? Город большой, и куда «несчастный мальчик» затащил Ольгу, не вычислишь. В темноте следов не найдешь... Оставалось ждать, когда он объявится сам. А это будет означать, что произошло еще одно убийство.

Вдруг два глухих раската донеслись до людей, стоявших невдалеке от старого, полуразрушенного дома на Баррикадной. Все застыли, словно те пули попали в каждого.

– Что это было? – потрясенно спросил Эмиль.

– Стреляли, – сказал кто-то.

– Где? Где стреляли? – разволновался Савелий.

Все напряженно прислушивались. И тут прозвучал третий выстрел.

Не сговариваясь, мужчины ринулись по направлению к дому, в черной глубине которого прозвучали эти выстрелы...

– Ты сделала правильный выбор, Ольга, – с трудом вымолвил Афанасий Петрович, стоя в проеме входа в подвал. В руке у него был пистолет, в котором, как заверял он Оленьку, нет патронов. – И я сделал. Я расстрелял приговоренного к смерти. Я его приговорил.

Девушка приподнялась, вытянула шею. Ростислав лежал с пробитой головой в двух шагах от нее. И Оленька сообразила, что произошло. Сама она выстрелила в потолок, надеялась – выстрелы услышат там, снаружи. Ростислав понял, что Ольга не сможет его убить, она лишь пугает. Он рассмеялся, оставил Варвару и пошел к ней, держа окровавленный нож перед собой. И... получил пулю в голову, но уже не из ее пистолета. Оленька перевела глаза на Афанасия Петровича. Дед смотрел на тело внука, и было заметно, что он потрясен не меньше заложников, находившихся в подвале.

Не имея сил встать, Оленька подползла к Власу, попробовала развязать, но пальцы соскальзывали с узлов. И тогда, собрав последние силы, шатаясь, поднялась к старику.

– Он сам себя приговорил, – тихо сказала она. – Идемте, Афанасий Петрович. Им нужна помощь.

Они вышли на воздух и увидели бегущих к ним людей. Дальше Оленька плохо соображала, обмякла, едва почувствовав руки Эмиля...

До утра в квартире Эмиля продолжались бесконечные разговоры. Разумеется, все были счастливы. Разумеется, выпили. Только Оленька, простоявшая два часа под душем, после сидела притихшая и сосредоточенная, отвечала на вопросы однозначно: «Было страшно?» – «Да». – «Почему стреляла в потолок?» – «Не знаю». – «А выстрелила бы в него?» – «Наверное».

Рассвет наступил незаметно, Римма и Алена, жаждущие свободы, собрались домой, Лешка решил их сопровождать. Все, начинается обычная жизнь. Не верилось. Эмиль проводил их до выхода, вернулся и минут пять наблюдал за Оленькой.

– Ты в порядке, Оленька? – спросил. Она утвердительно кивнула, глядя в одну точку, а не на него. – Ну, иди, отдыхай. Все позади. Когда тебе на работу?

– Вечером. У меня ночное дежурство.

– Я отвезу тебя.

– По привычке? – Она встала и поплелась в комнату Симоны.

Он усмехнулся. А ведь действительно у него осталась привычка заботиться сразу о нескольких совершенно чужих девушках. Он составлял расписание, когда и куда их отвезти, а затем привезти, думал только о них. И забыл о Симоне. Вернее, помнил о ней всегда, но так уж случилось – за множеством событий жажда мести отошла на второй план, смерть Симоны тоже.

В своей спальне он взял с полки фотографию дочери, лег на кровать и смотрел, смотрел... Смотрел уже спокойно, примирившись с потерей. Он вспоминал, как ненависть сжимала его душу, ломала и мучила. Поначалу ни о чем другом и не думал, кроме как убить. Он представлял себе этот момент постоянно, спал ли, бодрствовал ли. А потом его заботой стало уберечь девчонок. А теперь... Как теперь жить дальше? Справится он один?

В комнату постучала, затем вошла Ольга:

– Можно? Я не помешала?

– Нет. – Он приподнялся на локте. – Тебе что-нибудь нужно?

– Да. Я не могу в комнате Симоны, – сказала Оленька и потупилась. – Я не могу одна. Наверное, я стадное существо...

– Тогда иди ко мне...

Пока Оленька шла к нему и укладывалась рядом, он подумал: наверное, это был его шанс подняться над ситуацией и не озвереть – девчонки. Но они ушли. А Ольга... Может, она тоже шанс? Шанс начать все сначала...

– Ты не будешь потом жалеть? – спросил Оленьку.

– Никогда, – ответила она, прижимаясь к нему.

Алена позвонила в квартиру Веньки. Открыла его мама, Алена подарила ей улыбку, не предвещающую урагана. Мама проводила ее к Вениамину в комнату, где он лежал на кровати, обложенный подушками. Алена, плюхнувшись в кресло, поинтересовалась о здоровье, затем попросила пригласить еще и папу. Когда тот пришел, она вежливо поинтересовалась:

– Ну, так что, будем в героях ходить или судиться?

– Ты чего? – вытянулось у Веньки лицо. У папы с мамой лица вытянулись тоже.

Алена достала листок и протянула папе:

– Это копия моего заявления. Здесь написано, что на самом деле произошло на фабрике. Ну, как ваш Венька меня хотел... изнасиловать. – Она выразилась культурно, жаль, не слышит Римма. – Он и привязал меня, раздел. Это уж потом маньяк появился. Оригинал заявления в милиции.

Листок прочел папа, потом мама. Тишина в комнате, казалось, вот-вот лопнет. Алена жевала жвачку и рассматривала обстановку. Папа выдавил:

– Что ты хочешь?

– Вы догадливый, – ухмыльнулась Алена. – Конечно, хочу. Штуку баксов. И я забираю заявление. Пусть ваш Венька и дальше в героях ползает, мне не жалко.

Тишина дребезжала с минуту. Хоть и бросали папа с мамой на сына зверские взгляды, Алена знала – единственное чадо они не бросят на произвол судьбы. Наконец папа выдавил:

– А не много?

– Короче, – подскочила на ноги Алена и подбоченилась, – гоните штуку. И ни центом меньше. Будете артачиться – запрошу больше. Например, квартиру.

Папа в бешенстве рванул из комнаты. Затем примчался назад, кинул деньги и лист чистой бумаги на стол, прорычал:

– Расписку пиши, за что и сколько получила, вымогательница.

Алена лишь фыркнула, написала расписку, вежливо попрощалась и выбежала на улицу. Теперь она гуляла, где хотела и сколько хотела. Покручивая бедрами, она шагала по мостовой, напевая и строя планы. Матери купит новый халат, а то старый уже разлезается, а себе... Как вдруг...

– Алена! – позвал ее из машины любовник, щедрый на подарки дядечка-пузан.

– Алена! – позвал ее с другой стороны Савелий.

Девушка остановилась в раздумье. Ну, дядечек таких она еще штук сто найдет, да они сами находятся. А вот крутого парня с пистолетом за поясом, настоящего мачо, фиг найдешь. Девчонки сдохнут. Она направилась к Савелию, бросив дядечке:

– Я занята.

– Ты свободна? – спросил Алену Савелий. О, он еще не знал, какие планы она настроила на его счет. – Погуляем?

– Давай, – кокетливо раскачиваясь, согласилась она.

Они пошли прогулочным шагом по тротуару. Погода – прелесть, солнечно, дожди наконец-то кончились, подмораживало. А разговор следовало поддержать.

– Чего там с дедом, который внука грохнул?

– С Афанасием Петровичем? Нормально. Посидит в психушке, у него депрессия, а тем временем Влас оформит опекунство. У Варвары была?

– Не-а. Она меня не любит. Все время пилила, что я в ванной торчу дольше всех. Вот зануда! Но я не гордая, схожу к ней. А давай вместе как-нибудь? А то правда – лежит в больнице, бедняжка, только Ольга вокруг нее носится. Жалко. Славы ей не досталось, а так мечтала. Представь, никто ее по телевизору не показывает, мол, пострадавшая от руки маньяка.

– А зачем народ будоражить? Дали информацию, что маньяк нейтрализован, ну и довольно. А насчет Варьки ты не права. По телику ее не показывают, но это пока. Варьку пригласили работать на областное телевидение, она теперь будет жить в большом городе, как мечтала, грандиозные планы строит. Так что скоро увидишь ее во всей красе.

– Иди ты! – даже остановилась Алена. – Везет же некоторым!

– Зайдем в кафе?

Ну, конечно, она согласилась. Да, Савелий намного приятнее дядечек. Интересно, как он целуется? Впрочем, скоро Алена это узнает.

– Оля! Постой! – Виталька догнал ее на лестнице.

Оленька ждала, когда он спустится, и поражалась: к ней шел совершенно чужой человек, которого видела теперь совсем другими глазами. Как же она раньше не замечала в нем черты надменности и самовлюбленности, не замечала барства в лице, да и в характере? Как не видела, что он создает удобства только для себя? Ведь даже когда он первый после ссор шел на примирение, добивался лишь комфорта для себя. Да, Оленька была удобной для него во всех смыслах: без его помощи обустраивала быт, варила, гладила, стирала, окружала мужа заботой. А он ничего не давал взамен. Она согласна, хирург должен беречь руки, ему нужны покой и равновесие. Но ведь что-то следовало делать и для нее, хотя бы ценить, уважать. Да теперь все равно. Даже если он и оценил ее – поздно.

Виталий поравнялся с Оленькой, и они вместе пошли к выходу из больницы.

– Оля, нам никак не удается поговорить, – заговорил Виталик. – Где ты сейчас обитаешь?

– Я живу у одного очень хорошего человека.

Пока Виталька переваривал сказанное, они вышли на крыльцо служебного хода. Эмиль еще не подъехал, поэтому Оленька взяла быка за рога:

– Да, нам пора решить некоторые вопросы. Главное – развод. Давай быстрее покончим с этим и освободим друг друга. Ты когда будешь свободен?

– Ольга, я думал, ты... – протянул он.

– Одумаюсь? – улыбнулась она. – Наверное, я бы одумалась...

– Что же мешает тебе это сделать?

– Человек, которого я люблю. Не сердись, Виталик. Раньше у меня был один ты. И ты мне нравился. Я даже считала, что люблю тебя, но особо об этом не задумывалась. А потом твоя измена помогла мне разобраться и в тебе, и в себе.

У Виталика лицо стало, как вчера у Власа – точно у обиженного ребенка. Влас разыскал ее в больнице, разумеется, жаждал с ней встретиться. И когда Оленька сказала, что ни завтра, ни послезавтра, ни через месяц, ни через год она не освободится, он надул губы. К сожалению, некоторые мужчины не готовы принять отказ, поэтому задают массу ненужных вопросов, хотя жирная точка поставлена первой фразой.

В это время подъехал Эмиль. Оленька ему помахала.

– Так это отец той девушки? – живо спросил Виталик. – Он же старый.

– Ты так думаешь? – удивленно вскинула брови она. – А я не заметила. Зато мне не щекотно, когда я с ним. Мне просто с ним хорошо. Так ты реши, когда мы с тобой подадим на развод.

На площадку вышла Жанна, посмотрела вслед убегающей Оленьке, затем на огоньки отъезжающей машины, потом перевела глаза на Виталика.

– Мда... – вздохнула она. – Кто бы мог подумать, что Оленька даст тебе отставку... Она принципиальная. Не кошечка на подушке, которую можно пнуть, а она все равно приползет за лаской.

– Это был твой муж? – хмуро спросил Эмиль.

– Бывший, – уточнила Оленька. – Должна же я была поговорить о разводе?

Эмиль вел машину, излишне сосредоточившись на дороге, как новичок за рулем. Оленька поняла, что он к чему-то готовится – вон, даже складка озабоченности пролегла между бровей. Она искоса наблюдала за ним, потом стала смотреть в окно. Захочет – расскажет, что его беспокоит.

– Оленька, – наконец вымолвил он и завесил паузу. Она не подгоняла. – Раз так уж случилось... развод... это хорошо. Я тоже стадное существо и не могу один. Может... мы начнем... хотя бы с взаимного уважения? А там...

И это сильный, решительный человек, каким она его видела столько времени!

– Уважение? А я думала, вы меня любите.

– Ну, конечно, – смутился Эмиль. – С того самого момента, как ты влепила мужу пощечину у дороги и села ко мне в машину со своим баулом. Но не могу же я так сразу... Надо постепенно, чтобы подготовить...

– Ночью вы намного смелее.

– Так то же ночью! Оленька, мы спим вместе, а ты обращаешься ко мне на «вы». Непорядок.

– По привычке.

– Ну, так как? Начнем?

– Мы уже начали. Как ты этого не заметил? Но раз ставишь вопрос ребром, у меня есть условия. Итак, я не хочу, чтобы... ты называл меня Оленькой. Мне не нравится. Хотя я и не похожа на княгиню Ольгу, называй меня Ольгой или Олей. Дальше. Я не хочу ночью быть твоей любовницей, а днем дочерью. Я не заменю Симону, ее никто не заменит. Так что относись все же ко мне, как ко взрослому человеку. В-третьих, завтраки и ужины буду готовить я, потому что... так хочу. Ну, так как?

– Принимаю. Хоть мне и будет трудно – я же люблю готовить. – Он покрутил руль и проворчал: – Еще как похожа! Вылитая княгиня Ольга, такая же властная.

Оленька улыбнулась: конечно же, он шутит! Ну, какая из нее княгиня, тем более властная? Она обыкновенная. Провинциальная провинциалка. И запросы у нее обыкновенные, можно сказать, распространенные, как у многих.

– Оленька, а давай соберем наш «кружок самодеятельности» и объявим официально о нашем решении?

Ну, вот, первое условие не выполняет – опять «Оленька». Но не обиделась:

– Давай. Только когда Варя выпишется из больницы.

Она внимательно всматривалась в Эмиля. Каждый день Оленька открывала в нем новые черты. Странно, ей интересно с ним, даже когда он молчит, интересно наблюдать за ним, изучать его.

Эмиль повернул к ней голову и подмигнул, затем снова переключил внимание на дорогу. Оленька подумала: как хорошо, что Виталька ей изменил! В результате она встретила такого замечательного человека – полную противоположность бывшему мужу. И ее задача состоит в том, чтобы он был счастлив, как счастлива она. А она по-настоящему счастлива. Только сейчас прячет счастье, потому что прошло слишком мало времени, слишком мало. Да и вообще, нужно ли знать всем о ее счастье? Пусть об этом знают она и он, Эмиль.