Эрмитаж. Инфракрасный дозор Скутин Александр
Ну вот, а теперь плавно к сюжету перейду. Эта история о противостоянии двух начальников карьера: начальника участка и начальника смены. Сам карьер, участок «Е», находился сразу же за нашим селом, хотя формально был городским предприятием.
Поэтому неудивительно, что в карьере работало много моих односельчан.
Первого начальника звали (все события и имена подлинные) Серёжа Иванов. Ни за что не угадаете его национальность! Как? Не может быть!!! Правильно, несмотря на фамилию, он был евреем. Причём, с характерной носатой внешностью и соответствующим акцентом. Вас это не трогает? Нет? Вот и меня тоже. Я бы и не вспоминал об этом никогда, если б он постоянно не напоминал об этом.
При любом споре, конфликте, он бил себя в грудь кулаком и кричал: «Моя жидовская морда этого не допустит!» А конфликтовал он часто и много, уж очень беспокойный был у него характер. Иванов был фанатично предан работе, причём бескорыстно. Сейчас бы его назвали трудоголиком. Если б хотя бы часть своей энергии он направил на своё обогащение, как многие другие начальники, он бы уже давно стал миллионером и перебрался в Израиль или Штаты. Там его недюжинную энергию и хватку оценили бы. Но Серёжу, как за глаза фамильярно называли его в карьере, личное обогащение не интересовало. Он ходил в стареньком, но приличном костюмчике, летом – в простой рубашке. Аккуратен был и бережлив Серёжа. Машины у него тогда не было, зато был велосипед. Так вот, об отношении Серёжи к работе. Как-то раз он на своём велосипеде подъехал к карьеру не от села, а со стороны поля. Залёг в лесополосе неподалеку от карьера, замаскировался. И стал наблюдать в бинокль за работой карьера, записывая результаты наблюдений в тетрадь. Когда подъехал под экскаватор первый БЕЛАЗ, во сколько они встали на перекур, сколько курили, когда начали обедать, когда закончили, во сколько пошабашили. Всё это он потом представил директору комбината. Из его разведдонесения выходило, что самосвалисты половину смены не работали, а валяли дурака, чтоб не сбить расценки. Разразился скандал, водителей взгрели по самое не балуй. А Серёжу возненавидели ещё больше. Но Серёжу это не волновало, он любил только работу.
Рабочие карьера боялись Серёжу, но не уважали. И прикалывались над ним часто. Как-то раз привёз Серёжу в карьер, к вагончику начальника смены (о нём речь чуть дальше). Забыл сказать, в карьере я был водителем дежурной машины, часто возил его по карьеру. Так вот Серёжа влетел в вагончик, а там дежурные электрики как раз обедали. А на столе стояла почти полная поллитровка с характерной наклейкой «Столичная». Атас! Серёжа рассвирепел:
– Пьянство!? В рабочее время!? И начальник смены заодно вами? Все будете наказаны!
– Да вы чо, – сказали ему мужики, – какое пьянство? Кушаем просто, обедать только сели, пока взрывники по шурфам взрывчатку закладывают.
– А это что???!!! – возопил Серёжа, гневно указуя перстом на бутылку.
– Ах, это... Это вода.
– Что? Вода?
Серёжа взял бутылку со стола, понюхал. Потом капнул на ладонь, лизнул.
– В самом деле, вода.
Повернулся и молча вышел. Как только он закрыл дверь, вагончик взорвался от хохота, словно и впрямь рванул очередной взрыв в карьере.
К вечеру об этом случае знал уже весь комбинат.
А теперь пора рассказать о втором начальнике. Непосредственно Серёже подчинялся начальник нашей смены Слава Гусятник. Хохол. А может и нет, тогда ещё не делали различий между русскими и украинцами. Да и язык был смешанный. Слава был молодой крепкий мужик, добродушный, с располагающей к себе обаятельной улыбкой. Славу, в отличие от Серёжи, подчинённые очень любили, души в нём не чаяли. Сколько работал с ним в одну Смену, ни разу не помню, чтобы Слава кричал на кого-то из подчиненных. Ему достаточно было просто сказать: «Ребята, под экскаватором думпкары с рельсов сошли, берём инструмент и пошли исправлять»
И все моментально, без единого возражения шли за ним к составу с рудой, как пошли бы за ним в огонь и в воду. Для нас он был скорее не начальник, а старший брат – мудрый и терпеливый.
Хотя некоторые в бригаде были намного старше его по возрасту.
А вот с начальством Слава, бывало, ругался, и очень крепко. Чтобы выбить оборудование или премию, или отмазать от беды кого-нибудь из своих подчинённых. Особенно часто он цапался с Серёжей. Серёжа ненавидел Славу искренне, всей душой, и давно бы избавился от него, да только отец у Славы был главный инженер комбината, а потому Славе были по хрену все наезды Серёжи. Но уважали, как я уже сказал Славу не за его отца, просто сам он был нормальный мужик.
И тогда Серёжа стал систематически ловить Славу на всяких мелких нарушениях. Один раз он засёк, что БЕЛАЗы не успели отсыпать вдоль края карьера предохранительную бровку. И тут же составил акт, по которому Славу лишили пятидесяти процентов премии. А надо сказать, что премия в карьере была значительная, побольше зарплаты. Так что по карману это был ощутительный удар. В другой раз Серёжа засёк, что Слава спускается в карьер не по дороге, а по откосу, что было строжайше запрещено по технике безопасности. Мало ли, вдруг откос осыпется. Но до спуска идти далеко, потому все часто спускались напрямую, надеясь на всемогущий авось.
Так вот, когда Слава спустился вниз к поджидающему его бульдозеру у состава с рудой, внизу его уже караулил Сережа, который подъехал туда со мной на машине.
– Ну что, по откосу ходим? На всех собраниях и планёрках за дисциплину и технику безопасности вопрос поднимаем, а сам нарушаешь? Вобщем, лишаю тебя ещё сорока пяти процентов премии.
– А чего ж тогда не все пятьдесят снял? – удивился Слава.
– А пять процентов я потом с тебя сниму, ещё за какое-нибудь нарушение поймаю, – обнадёжил его Серёжа.
– Знаешь что, – в сердцах сказал Слава, глубоко вздохнув. – Пошёл ты на хуй, мудак! И можешь снять теперь с меня за это последние пять процентов. Ради того, чтоб послать тебя, да ещё при свидетелях – не жалко!
А рядом стояли бульдозерист, электрики, машинист электровоза с помощником, и я к тому же.
Серёжа обиделся. Очень обиделся, аж краска по лицу пошла. Но остатка премии Славу не лишил.
Потом уже, в кабине моего ЗИЛа, он объяснил мне:
– Потом ведь по всему комбинату разнесут, что меня можно послать куда подальше всего лишь за пять процентов премии. От желающих отбою не будет.
Грядет страшный суд!
ЛНПО «Позитрон», г. Ленинград (пока еще), 1991 год.
Около пяти часов вечера. Мы с монтажником Мишей одни сидим в лаборатории, все остальные ушли домой. Вообще, все сотрудники нашего отдела делятся на две категории.
Одни поминутно смотрят на часы и в 16.45 начинают собираться, в 16.55 они громко говорят оставшимся "до свидания" и торопливо уходят. Ровно в 17.00 они уже на проходной. Раньше их не выпустят – режим! Впрочем, когда мне очень нужно, я умею выходить за проходную и раньше 17.00 (смотри мои истории "Через нашу проходную"). Но сам к таким сотрудникам не отношусь.
А вторая категория сотрудников, к которой принадлежим и мы с Мишей, вообще имеют самое смутное представление о том, когда заканчивается рабочий день. Иногда мне звонили из охраны и предупреждали, что уже скоро полночь, а в 24.00 помещение должно быть сдано под охрану. Мы в пятницу вечером говорим: "Доделаю это завтра", имея ввиду понедельник. Выходные не считаются, в выходные ждем, когда снова можно пойти на работу. А чего мы сидим допоздна? Да кто как. Я, к примеру, долбаюсь с микропроцессорным блоком измерения характеристик трам-тарарам-шалтым-балтым-трона. Сам разработал его схему и сам пишу программу для его микропроцессора К1816ВЕ35. Вобщем, фанатик. Ботаник, короче.
Миша – да кто его знает, чего он сидит. Дома ему скучно. Не пьет, не курит, в обществе женщин не замечен, бывают же такие. Одна радость – сидит, компьютерную игрушку гоняет, "F-19". Громит МИГи и СУшки на экране монитора.
Жлоб, между прочим, редкостный. Как-то один инженер нашей лаборатории принес из дому свои маринованные грибочки, чтобы угостить нас. Такое часто практиковалось – кто-то приносил из дому вкусненькое и угощал всех, выслушивая похвалы и комплименты. В нашем коллективе отношения были трогательно-патриархальные, почти семейные. Как сказал мне потом техник Андрей (сейчас милиционер в метро): "Такого дружного коллектива у меня еще никогда не было, и уже, наверное, никогда не будет". Так вот инженер достал грибочки и стал всех угощать ими. А одна наша сотрудница, инженер-оптик, спохватилась:
– Ой, а я уже свой хлеб съела, ни у кого не осталось?
Такие просьбы в нашем коллективе были в порядке вещей. Но все уже тоже успели схарчить свои корочки хлеба. А без хлеба грибочки как-то не очень. Все сказали, мол, нет уже. Только Миша промолчал. Татьяна Николаевна обратилась к нему:
– Миш, а у тебя нет хлеба?
Миша хмуро промолчал.
– Миша, ты чего, не слышишь? Дай, пожалуйста, кусочек хлеба, если есть.
Миша шумно вздохнул. И натужно проскрипел:
– Счас. Посмотрю.
И он стал долго копаться у себя в сумке. Потом выдал:
– У меня только булка.
– Ну, так дай булки.
Миша еще громче вздохнул и с явной неохотой стал опять рыться в своей сумке. Потом сказал:
– У меня только один кусочек.
Поэтому к Мише редко обращались с просьбами. Но сам не отказывался от угощений.
Так вот, сидим мы с Мишей в лаборатории. А в этот день в нашем столе заказов давали пакеты с мороженным фаршем. Я взял домой несколько штук и положил пока в холодильник. Миша тоже себе взял, как раз передо мной стоял в очереди. А за пару дней там же я купил 20 кило картошки, все не мог собраться домой ее отнести. А под ложечкой сосет, есть хочется. И тут меня осенило:
– Миша, сидеть мы будем еще долго, давай супчик сварим.
– Из чего?
– Картошка есть, фарш тоже, лук я у женщин в КБ выклянчу, соль – не проблема.
– Я свой фарш не дам.
Еще бы, дождешься от тебя, жлоба.
– Не беда, я свой дам. Но ты тогда чистишь картошку.
– Картошку чистим вместе!
– Ладно, ладно. Вместе, так вместе.
Быстро начистили в кастрюлю картошки и поставили ее вариться на плитку. Мишу вдруг озарило:
– А хлеб?
– Пойду в буфете куплю.
– Буфет уже закрылся.
– Ну попрошу, может, даст все же хлеба.
– Ага, даст! Там такая тетя, так орет на всех. Она скорее …ать даст, чем откроет буфет после пяти.
– Миша, тебе может она и не даст хлеба, а мне даст. Волшебное слово знаю. Короче, пошел я в буфет.
– Очень уж ты, Саша, самоуверенный.
– Лучше уж быть самоуверенным, чем неуверенным в себе. Ложная скромность приводит к неуверенности в себе и губит веру в успех.
Эти слова я произнес, уже выходя в коридор.
Пришел к двери буфета и постучался. Тишина. Еще раз. Из-за двери послышалось что-то неразборчиво, но нецензурно. Стучу еще раз. На этот раз я расслышал:
– Я щас кому-то постучу, я так постучу, что будете лететь, пердеть и радоваться!
Голос явно приближался. Наконец, дверь распахнулась и в проеме возникла тетя разъяренного вида:
– Тебе чего, не видишь – закрыт буфет! Глаза повылазили!
Я сделал смиренно-постное лицо и сказал елейным голосом:
– Дайте, пожалуйста, немножко хлеба.
– Какой хлеб, ты чо глухой? Я ж те русским языком сказала – закрыто!
– Так ведь я же ради Христа прошу, спасителя нашего.
И голос мой стал проникновенно-проповедническим:
– Женщина, вы думали когда-нибудь, что грядет Страшный суд! И Бог вам обязательно припомнит, что вы мне, православному, в куске хлеба отказали. А Бог все видит. И не спасете вы свою душу, будете гореть в геенне огненной, вечно!
Ее лицо постепенно менялось. Сначала с него сошло агрессивное выражение, потом оно стало задумчивым, при упоминании о геенне стало испуганным, а услыхав слово "вечно" она вздрогнула.
– Сейчас принесу, подождите.
Надо же, и на ВЫ перешла даже. Она принесла мне на подносе нарезанную буханку.
– Сколько вам?
– Шесть кусочков. Сколько с меня?
– Денег не надо, я ради Христа это делаю!
Отлично! Все прошло так, как и было задумано.
А вот дальше все пошло уже не по задуманному мной плану. Как бы оправдываясь, она сказала:
– Вы не обижайтесь, что я сразу не хотела вам хлеба дать. Но вы сами поймите, мне еще прибраться надо, посуду помыть, выручку посчитать – это когда ж я домой попаду. А ехать мне аж в Купчино.
– Я тоже с Купчино, – отвечаю.
– Да, но мне в Купчино аж до угла Бухарестской и проспекта Славы добираться.
– Я тоже там живу, – говорю я, слегка обалдевая (тогда я жил в Купчино), – а в каком доме вы живете, не в 37-м, случайно?
– Точно. А откуда вы знаете?
– Так я ж сам в нем живу!
Оказалось, что мы живем не только в одном доме, но и в одной парадной. Я на третьем этаже, она – на пятом. И не знали об этом!
Заодно рассказал ей, что через день работаю ночным приемщиком в молочном магазине и пообещал ей по блату достать десять банок майонеза (страшный дефицит в то недоброе время). Расстались друзьями, обменявшись телефонами.
Придя в лабораторию, я рассказал Мише, как развел тетку насчет бога.
Прихлебывая супчик и заедая его хлебушком, Миша сказал:
– Саня, тебе с таким задатками надо верующим быть.
– Верующим – ну уж нет, я не настолько прост. А вот проповедником – может быть.
С тех пор у меня в буфете появился блат. Обещание насчет майонеза я сдержал. Частенько и другие продукты доставал для буфетчицы.
Аминь!
«А ты иди, борода...» (На «Позитроне»)
1993 год, лето.
ИТФ-1. И-тэ-эф. Источник травления фольги. Моя разработка. Последняя позитроновская разработка, но тогда я ещё не знал об этом. Как и то, что сам «Позитрон» также скоропостижно скончается, а мне придётся менять работу. Но это – потом.
Сам ИТФ представляет собой как бы управляемый источник импульсного двуполярного напряжения. С отдельной регулировкой по скважности импульсов, величине положительного (до 120 вольт) и отрицательного (до -20 вольт) напряжений. Не слишком хитрое устройство, я и посложнее делал, на микропроцессорах. А сейчас этот блок надо отнести в отдел, где разрабатывают конденсаторы. С помощью импульсного ИТФ они бомбардируют танталовую фольгу ионами электролитического раствора и придают ей губчатую структуру. Что ведёт к неуклонному повышению емкости танталового конденсатора, в обкладках которого и используется танталовая фольга.
ИТФ – здоровый, ящик, тяжёлый, килограммов тридцать будет. Там внутри и мощные радиаторы транзисторных ключей, и вентиляторы.
И я попросил наладчика-монтажника Борю помочь мне донести этот ИТФ в отдел. Боря, Борис Алексеевич – о нём стоит сказать отдельно. Солидный представительный мужчина, около пятидесяти лет, всегда при костюме-галстуке и белом лабораторном халате. С окладистой бородой а-ля Николай Второй, со степенными манерами, внушительным голосом, держится солидно. По виду и не скажешь, что рабочий, скорее – инженер. Да он и закончил Политех когда-то, но предпочитает трудиться наладчиком. Впрочем, не суть: инженер, рабочий... У нас в отделе процветали короткие, дружески-фамильярные, почти семейные отношения, чинуши не приживались. К слову, специалист Боря был великолепный, уважали его очень, и разработчики частенько советовались с ним. И к тому же – отзывчивый товарищ, всегда охотно помогал, если к нему обращались с просьбами.
Так вот, взяли мы этот ИТФ за боковые ручки на блоке и понесли в соседний корпус, а там ещё по лестнице наверх тащили, парились. Лифт был, конечно, но только грузовой, и только до четырёх работал. Так что – сами, ножками-ножками. Документы к блоку я нёс пакете, держа его свободной рукой.
Поднялись наверх, запыхались. Постояли немного на лестничной площадке, отдышались, Боря быстренько перекурил. И, постучавшись, открыли дверь в отдел, втащив затем свой тяжёлый ящик:
– Здравствуйте! Мы вам ИТФ принесли, о котором звонили только что. Куда поставить-то?
Навстречу нам шустро вскочила барышня бальзаковского возраста, светски улыбаясь, и любезно заговорила:
– Здравствуйте, здравствуйте! Давно уже вас ждём, спасибо, что принесли. Ставьте пожалуйста его сюда, на стол.
Она была сама вежливость, обворожительно-любезна.
Мы водрузили блок на большой прочный стол, я передал барышне пакет с документами. Та, обращаясь только к Боре, представилась (Боря представился ей взаимно) и спросила:
– Борис Алексеевич, окажите любезность: пожалуйста, расскажите нам, как пользоваться Вашим блоком, куда подключать шины, как регулировать скважность и уровень напряжений... Мы, конечно, обязательно, почитаем Ваше описание, но Ваши советы, как разработчика, были бы чрезвычайно полезны для нас.
Боря кашлянул и растерянно посмотрел на меня. Но не успел я открыть рот, как барышня, развернувшись ко мне, произнесла снисходительно-покровительственно:
– А ты иди, мальчик, иди. Дальше мы с Борисом Алексеевичем сами разберёмся, ты здесь больше не нужен.
Тут уже я хмыкнул растерянно. А Борис сказал:
– Простите, но не я разработчик, а он – Александр Витальевич.
И показал рукой на меня.
– А вы, видимо, завлабораторией?
– Нет.
– Значит, завотдела? – Её голос благоговейно задрожал.
– Нет. Монтажник я.
– Как? Просто монтажник?
– Ну да.
Барышня мгновенно преобразилась и повернулась ко мне:
– Ах, простите меня, уважаемый Александр Витальевич, за мою оплошность. Я даже предположить не могла: вы так молоды – и уже разработчик!
Тридцать два мне тогда было, не так уж и молод для инженера, вообще-то. А она продолжала ворковать:
– Я прошу Вас, Александр Витальевич, помогите нам разобраться с подключением и управлением Вашего блока. Вот сюда, пожалуйста, присаживайтесь, в кресло. Может быть, хотите чашечку кофе?
А потом повернулась к Борису и холодно сказала:
– А ты иди, борода, отсюда, иди! Мы с Александром Витальевичем сами, без тебя разберёмся.
И тогда я вежливо сказал той тётке, что очень тороплюсь и у меня нет времени. Пусть читает описание, а если что не понятно – пусть обращается к Борису Алексеевичу.
Картинки с выставки
Май 2003 года. Санкт-Петербург, выставочный комплекс «ЛенЭкспо», выставка «Энергетика и электротехника – 2003».
Картинка первая
За день до открытия выставки мы на нашей фирме погрузили все материалы в «Газель» и повезли всё это в выставочный комплекс. Там, на выставке, мы стали расставлять экспонаты, обустраиваться. И тут выяснилась одна неприятная вещь. На наших плакатах с пластиковым покрытием остались следы скотча, и отодрать их нет никакой возможности. Я их и ногтем скоблил, и носовым платочком, а потом пожаловался нашему исполнительному директору. «Хм», – сказал директор, – «Растворителем бы эти следы клея, или спиртом...». Моя мысль сработала чётко и быстро: спирт, бутылка, пиво. И я тут же открыл бутылочку пива «Невское», ящик которого мы закупили для выставки, намочил пивом бумажную салфетку и стал оттирать плакаты.
Всё отмылось в лучшем виде! Покупайте пиво "Невское" – лучшее моющее средство!
Картинка вторая
Я предложил своим дочкам придти на нашу выставку, посмотреть. Старшая, томно вздохнув, горестным тоном обронила, что ей, вообще-то, к экзаменам готовиться надо, а не ходить по всяким глупым выставкам, где толпы бездельников глазеют на всякие непонятные экспонаты... Она ещё долго могла бы растекаться, но я оборвал её:
– Всё понятно, можно не продолжать.
И в кого она такая зануда растёт, в тёщу, что ли?
А вот младшая сразу радостно подхватила:
– Ой, я хочу, можно мне?
И я дал ей пригласительный билет, только предупредил, чтобы пришла попозже, часа в три. Посетителей будет поменьше, да и начальство наше свалит. И она сможет без помех погонять игрушки на ноутбуке.
На следующий день во второй половине дня я всё поглядывал на часы, ожидая её. Подошла она к нашему стенду только в четыре часа.
– Почему так поздно? – спрашиваю недовольно. – Я уж переволновался.
– Знаешь папа, куда-то задевался твой пригласительный билет, я его долго искала, а потом решила так поехать, попробовать пройти без билета. Но на входе пройти не удалось, там так строго.
Да уж, думаю, пройти без билета в Ленэкспо – нечего и думать. Строгие секьюрити на входе, турникеты с магнитными считывателями, билеты с магнитной полосой, фейс-контроль. Короче, охраняют профи.
– И как же ты прошла? – спрашиваю у дочки.
Ответ поразил меня своей гениальностью.
– Папа, а я прошла через выход.
Ноябрь 2003 года. Санкт-Петербург, СКК им. Ленина, выставка «Автоматизация-2003».
Картинка третья
Пятница, последний день работы выставки. Мы стоим у стенда, уставшие и охрипшие. Расписываем прелести продвигаемой нами продукции, но делаем это корректно – не охаиваем наших конкурентов, но подчёркиваем достоинства наших электронных агрегатов. Это общепринятая практика на выставках. Включаем и демонстрируем действующие макеты, раздаём посетителям брошюры, сувенирные авторучки, футболки. Некоторых, особенно перспективных, приглашаем за загородку, и там, усадив их за столом, угощаем чаем и кофе с дорогими конфетами и шоколадным печеньем. Был и коньяк, но он мгновенно улетучился, когда на второй день ко мне подошли приятели с прежней работы. Не, на фиг, надо реже встречаться!
И вот стою у витрины, обалдевший и охреневший, уже на автомате отвечаю на расспросы посетителей. И тут к нам подходит молодая очаровательная барышня, с красиво обнажёнными выше колен мини-юбкой ногами. Призывно улыбаясь, глядя прямо мне в глаза чарующим взором, она проворковала томным голосом, полным сладкой неги:
– Здравствуйте!
– Добрый день, – отвечаю ей и чувствую, как мои мысли уплывают в направлении, далёком от автоматизации и электроники.
Понизив свой голос, девушка вымолвила с интимными интонациями:
– Я хочу предложить вам свои услуги...
Я обалдел! Нет, сталкивался раньше с подобными предложениями – в поездах, в гостиницах, на вокзале, в машине, когда бомбил ночами. И, разумеется, деликатно, чтобы не обидеть, отвергал их – "Руссо инженеро, облико морале..." Но чтобы с подобными предложениями обращались на выставке автоматизации...
– Услуги платные? – уточнил я на всякий случай.
– Разумеется, но цены вас устроят, – девушка ещё раз улыбнулась, уже многообещающе, и протянула мне листок, – вот прайс наших услуг. Мы изготавливаем многослойные печатные платы по новой технологии.
Картинка четвертая
На выставках к нам постоянно подходят представители всевозможных узкоотраслевых малотиражных специализированных журналов с предложениями: напечатать в их журнале статью на техническую тему с информацией о своей фирме. И за это мы должны заплатить редакции журнала триста, пятьсот или даже тысячу долларов. Зато, по их словам, прочитав эту статью и информацию о нашей фирме, клиенты тут же хлынут к нам толпой. Мы на такое не велись. Мало кто из наших потенциальных клиентов читает эти малоизвестные журналы тиражом в тысячу-другую экземпляров.
И вот, наш сотрудник Михаил, работающий со мной на выставке, пошел в буфет пообедать. На лестнице к нему стали приставать две молоденькие барышни с непристойным предложением: опубликовать статью в их журнале (что-то вроде "Насосы в нефтегазовой промышленности"). – Нет, – отрезал Михаил.
– Как? – патетически воскликнули барышни. – Вы не хотите, чтобы о вашей фирме узнали по всей стране?
– Нет!
– Вы не хотите расширить круг своих клиентов?
– Нет!
– Ну и зря, – с деланным сожалением вздохнули барышни. – Денег у вас было бы больше.
Михаил вдруг спросил их:
– Девушки, а вы не хотите заняться проституцией?
– Нет! – возмущенно ответили девушки.
– Ну и зря – денег было бы больше!
Нездоровые истории (больничные)
Зима 2005 года, Сестрорецкая больница.
История 1-я
Итак, перевели меня, «для дальнейшего прохождения лечения», из городской больницы в пригородную. Я, как опытный завсегдатай больниц, прибыл на новое место уже подготовленный: в сумке шаровары и футболка, тапочки, кипятильник, кружка, тарелка с ложкой и прочее. Даже крохотный переносной телевизор поместился.
В приёмном отделении отдал свои документы, выписку из истории болезни.
Девушка в приёмной сказала мне:
– И паспорт ваш тоже давайте.
– Ах, да, конечно...
И я отдал ей свой паспорт. Девушка с интересом стала пролистывать его страницы. Чтобы облегчить ей поиски, я сразу же отрапортовал:
– Женат, двое детей!
И прищёлкнул по-военному каблуками.
– Мне нет никакого дела до вас и вашего семейного положения! – Возмущённо возразила девушка.
– Конечно, – говорю. – Какое же может быть дело к семейному мужчине…
История 2-я
После приёмного отделения пошёл в назначенную мне палату. Зашёл в неё, поздоровался и познакомился с её старожилами, разделся, выложил вещи из сумки и пошёл в столовую, как раз обед начался. Когда возвращался обратно, услышал через тоненькую дверь палаты разговор своих новых сопалатников:
– Пришёл с такой большой сумкой, думал – у него там жрачка, может и нас угостит. А у него, кроме шмоток – одни книги! Новый русский, бля...
История 3-я
На выходные в этой больнице отпускали домой. И вот в воскресенье вечером я вернулся из дома обратно в больницу. По дороге зашёл в магазин, купил себе бутылочку пива.
Уже в палате я налил себе пиво в кружку и стал помешивать его чайной ложечкой, чтобы пузырьки вышли.
Увидев это мой новый сопалатник (прежних уже выписали) возмутился:
– Ты что, пиво пьёшь?
– Да, – кивнул я головой.
– Но ведь тебе же нельзя!
Это верно. Нельзя мне пиво, шампанское, лимонад, и вообще любое газированное питьё – от пузырьков углекислоты начинаются бронхоспазмы.
– А я ложечкой мешаю, чтоб пузырьки вышли.
– Не в этом дело, ты же антибиотики принимаешь, а они с алкоголем вредны!
– Ничего я уже принимаю, из процедур остались только массаж и амплипульс, а в пятницу вообще выписываюсь.